Механизм отщепления и проекции

"Вы видели горы трупов, сотни, тысячи трупов. Вынести такое и остаться чистым душой - вот что закалило наши сердца и укрепило нашу волю. Но эта славная страница нашей истории так и останется известной только нам с вами...
Я категорически приказал передать все их богатства в имперскую казну. Себе мы не взяли ничего. Некоторые эсэсовцы нарушили приказ и были казнены. Наш долг перед собственным народом и наше моральное право - уничтожить евреев за то, что они хотели нас уничтожить.
Но у нас нет права обогащаться за их счёт, и никто не смеет взять себе даже шубу, часы или сигарету. Мы должны были выжечь очаг смертоносной заразы. Но наша миссия не завершена, пока смертоносные микробы слабохарактерности ещё представляют опасность для наших товарищей...
Однако, в общем и целом , мы справились с этой невероятно трудной задачей и при её выполнении руководствовались исключительно любовью к нашему народу. Мы не запятнали свою совесть, не очернили душу и наш характер не испортился".

Гиммлер

В речи Гиммлера представлены все элементы сложного психодинамического механизма, основанного на отщеплении и проекции частей собственного "я", на котором зиждется вся "черная педагогика". Её сторонники полагали, что ребенок должен быть внутренне стойким, и воспитывали в нём бессмысленную жестокость, призывали вытравить из его души слабость, то есть страх, отчаяние, сострадание, способность переживать и сопереживать, иначе говоря, хотели заблокировать всю эмоциональную сферу. С целью облегчить своим подданным борьбу против человеческого начала в них самих правители "Третьего рейха" представили им в качестве носителя самых отвратительных и опасных качеств (против которых в детстве боролись воспитатели) еврейский народ. "Истинный ариец" мог проявлять жестокость, чувствовать себя сильным, мужественным, принципиальным и морально чистоплотным, напрочь избавленный от таких "дурных" свойств человеческой натуры, как спонтанное душевное волнение, только если все его детские страхи воплотятся в евреях. Тогда с ними можно будет каждый раз заново начинать ожесточенную борьбу, чувствуя за собой поддержку мощного отряда единомышленников".

Алис Миллер "В начале было воспитание"

***

В моей семье роль еврейского народа выполнял отец, а на меня проецировались все его отвратительные качества.
"Истинными арийцами" - чистоплотными морально и стойкими была бабушка и её единомышленники. Я должна была поддерживать оба лагеря, но всё таки склонятся на сторону бабушки и матери, которые изображали жертву.
Мне как ребенку нужна была безопасность и сильный защитник, тот кто сможет меня защитить, поэтому мне не оставалось выбора.
Пришлось выбрать бабушку, потому что она была сильнее, чем отец.
У отца не было единомышленников.
Он сам полностью зависел от бабушки: жил в её квартире, кушал её котлетки и совершенно был лишён воли.
Он не мог воспротивиться и оказать мощное сопротивление, потому что зависимый человек сам себя лишает воли.
Он мог только поднимать стакан, но поднять свой дух и встать с колен он не мог. Дочь отреклась от него и видела в нём врага.
Меня хорошо психологически отработали эти две артистки.
Им бы в театре играть, а не детей воспитывать.
Некоторым людям нельзя доверять детей, потому что они могут их только покалечить. Обычно такие как раз и считают себя воспитателями от бога и переубедить их в этом не удастся. Они слишком самоуверенны, чтобы сомневаться в правильности своих поступков. Такие люди никогда ни в чем не сомневаются, особенно в себе, и идут напролом, круша человеческие сердца и судьбы.

Сравнивать своих двух воспитателей в лице бабушки и мамы с фашистами, выглядит, наверное, жестоко. Правда вообще всегда бывает очень жестокой.

Мама всегда была очень жёсткой и склонной к насилию.
В детстве я её идеализировала, и когда она плакала от того, что папа её обидел, потому что не оправдал её ожиданий от брака, и снова напился, как свинья, я её жалела, пыталась утешить, но она меня отталкивала от себя.
Ей нравилось предаваться своим страданиям. Это была её жизнь.
Она выбрала роль жертвы. Ей было удобно, что все её жалеют и поддерживают её позицию несчастной обиженной жены.
Такой можно всё. Такой можно мстить.
Например, изменять своему мужу или колотить его, унижать его человеческое достоинство. Можно сдать его на лечение, а потом возить ему сигареты, изображая из себя великомученицу, жертвенную женщину, любящую жену.
Можно развестись с ним в отместку, а потом продолжать жить с ним и даже родить второго ребёнка, чтобы снова быть жертвой, чтобы, не дай бог, не ощутить себя свободной и счастливой.
Человеку комфортно жить в нищете, в ободранных стенах, в скандалах.
Она получает от этого удовольствие, а от всего позитивного ей скучно, нет никаких эмоций. Личность уже нарушена.
Мать воспитала её мазохисткой.
Однажды в отместку она вышла замуж за человека, у которого не было никакой перспективы, чтобы насолить своей матери.
Ты хотела респектабельного и успешного?
А я назло тебе найду неудачника, чтобы сделать тебе больно.
Это уже проявление садизма, который уравновешивает мазохизм.
Такой же садизм она проявляла и по отношению ко мне, потому что я часть своего отца, которого я всегда любила.
И мать свою я всегда любила и продолжаю любить.
Но вижу все её поступки в истинном свете и понимаю, почему она такая получилась. Я знала её мать. Она воспитывала и меня.
И во мне есть те же проявления садизма и мазохизма одновременно.
Я наблюдаю за собой и вижу, как иногда мне выгодно быть жертвой, а иногда мне хочется проявлять насилие по отношению к людям.
Я копия своей матери и своей бабушки.
Но у меня есть интеллект и мужество говорить правду самой себе.
Что мне дальше делать, я не знаю.
Возможно ли это вылечить и изменить своё поведение и привычки?
Без специалиста это невозможно, а специалистов в нашей стране нет.
Никому не могу довериться, потому что нет здоровых психически людей вокруг. Главное, что я знаю, кто я, и могу попытаться контролировать себя и остановить разрушительные процессы в своей психике.

***

"Никто ничего не рассказывал о себе; даже раз год, на пасхальной исповеди, никто не решался излить душу и все невнятно бормотали заученные фразы из Катехизиса, в которых собственное "я" представлялось человеку более чуждым, чем частица далёкого лунного пейзажа. Если кто либо начинал рассказывать о себе что-то серьёзное, а не просто потешные истории, говорили, что он "себе на уме". Религиозные обряды, местные обычаи и "добрые нравы" настолько обезличивали человека и лишали его ответственности за собственную судьбу, что если у него и оставались сугубо индивидуальные свойства, то вспоминал он о них только в отрывочных и бессвязных снах. Выражение "он какой то не такой, как все" считалось вроде ругательства, и если кто-то жил без оглядки на других, к ему относились так, словно человек занимался неблаговидным делом. Лишенные собственных чувств и знания подлинной истории своей жизни люди с годами начинали, подобно домашним животным, бояться всего нового, неизвестного. Они замыкались в себе и прочти не открывали рот, а другие, уже не вполне в своем уме, орали на весь дом".

Петер Хандке" Подлинные ощущения "

"Дитгер не умеет плакать. Но смерть горячо любимой бабушки сильно потрясла его. Придя с похорон, он сказал, что на кладбище ему даже захотелось выдавить из себя пару слезинок. Он так и сказал:" выдавить"...
Дитгер - продукт послевоенной эпохи. Многие педагоги посчитали бы его идеалом воспитанного мальчика. Поколение его родителей имело гораздо меньше возможностей выразить свои естественные чувства".

Карин Штрук

"Доведенное до совершенства умение приспосабливаться к общепринятым образцам поведения позволяет говорить о ком либо как о "нормальном человеке", но это умение позволяет легко использовать его в разных целях. При этом происходит не утрата индивидуальности, поскольку таковой не было и нет, а постоянная замена одних ценностей другими. Какими именно - не имеет значения для данного лица, так как краеугольный камень его системы ценностей - послушание.
Идеологические установки и образ вождя занимают в его сознании место чрезмерно идеализированных требовательных родителей. Так как они всегда правы, подросший ребенок не задумывается над тем, справедливы или нет требования, предъявляемые новыми "властителями дум". И откуда он возьмёт критерии оценки, если вопрос о том, что справедливо, а что нет, решался без него? Ведь у него не было возможности хоть раз дать волю своим чувствам, его убедили в том, что любая критика поступков родителей опасна для его жизни. В результате у него отсутствуют даже зачатки критического мышления. Если человек к определенному возрасту не сумел выстроить свой собственный внутренний мир, он оказывается в полной зависимости от властей. Слово "нет" по адресу власть имущих тоже кажется ему опасным для жизни. Те, кому довелось стать свидетелями резких смен политического курса, рассказывают что многие с поразительной лёгкостью приспосабливались к новой ситуации и без тени смущения меняли свои убеждения на прямо противоположные. Смена властных элит буквально стирала у них память о прошлом."

"Гражданское мужество, честность и способность к состраданию надо воспринимать не как "добродетельные черты характера" или нравственные категории, а как милостивый дар судьбы - следствие того, что человеку в детстве повезло с воспитателями. Просто он не может изменить самому себе".

"Чем сильнее человеку в детстве травмировали душу, тем мощнее у него должен быть интеллект и тем чаще он должен прибегать к морали как к субституту чувств. Но не нравственность и чувство долга являются источником жизненных сил и порождают стойкую приверженность принципам. Они не способны сделать человека чутким. Их можно сравнить с протезами, на которые всегда можно опереться. Но в протезах нет кровеносных сосудов , да и пользоваться ими может кто угодно...
Только человек с незаблокированной эмоциональной сферой всегда остаётся самим собой. Яростные нападки, бойкот, утрата уважения и любви не оставят его равнодушным, он будет бояться и страдать, но не при каких условиях не захочет отказаться от собственного "я". В ответ на требования, противоречащие его натуре, он всегда скажет решительное "нет"."

"Чувство долга не может породить любовь, скорее оно способно привести к возникновению у ребенка чувства вины. Наряду с парализующим эмоциональную сферу чувством благодарности оно может навсегда превратить ребенка в заложника мнимой материнской любви".

Роберт Вальзер заметил:" Многие матери делают своим любимцем одного из детей, но их поцелуи схожи с побиванием камнями. Они...ставят под угрозу всё его существование".
Если бы Вальзер почувствовал, что эти слова в первую очередь относятся к нему самому, он вряд ли бы закончил жизнь в психиатрической больнице.
Мысль о том, что разум и обретенный с годами здравый смысл способны разблокировать эмоциональную сферу, представляется мне полнейшей глупостью.
Но поскольку человек не может жить совсем без эмоций, он примкнет к той организации, которая позволит ему в рамках коллектива в полной мере испытать те чувства, на которые в детстве был наложен запрет.
Любая идеология даёт индивидууму возможность эмоциональной разрядки.
Коллектив заменит мать как первичный объект. Благодаря идеализации группы у ее членов появляется возможность ощутить "коллективное величие" и за счёт этого получить заряд энергии. Любая тоталитарная идеология нуждается во врагах.
В глубине души эти люди так и остались презираемыми слабыми детьми, однако невозможность ощутить себя таковым придали ощущению беззащитности негативный оттенок. Слабость и беззащитность становятся "внутренним врагом".
Воплощением слабости становится внешний объект, выступающий в роли "козла отпущения".

"С самого начала целью их воспитания было постепенное умерщвление в них детского начала живости, непосредственности. Они стали жертвой психического насилия и поэтому позднее подсознательно стремились найти тех, кто мог стать такой же жертвой. Отправляя в газовые камеры еврейских детей, они тем самым как бы убивали собственное детство".

"Дети относились к себе крайне негативно, называли себя "дураками" и писали, что их "никто не любит ". Говорили, что " ни к чему не способны " и называли себя "скверный ребёнок ". Они никогда не решались заняться чем нибудь новым, очень боялись сделать что нибудь не так и с лёгкостью раскаивались в своих поступках. Самосознание многих из них было совершенно не развито. На их манеру поведения наложили отпечаток взгляды родителей, не воспринимавших своего ребёнка, как отдельную самостоятельную личность. Родители пренебрегали его интересами и потребностями, манипулируя им в своих целях. Важную роль в формировании мировосприятия сыграла частая смена приемных родителей. Многие из них были не в состоянии нарисовать себя. У них были устоявшиеся представления о добре и зле. Важное место в их психической сфере занимала идея неизбежности наказания за прегрешения. Они бурно возмущались и негодовали, когда кто-то из сверстников выходил за жёсткие рамки их этических норм. Почти не было случаев открытой агрессии по отношению к взрослым и недовольства ими. Зато они любили страшные истории и жестокие игры. Куклы и вымышленные лица постоянно становились в их играх объектом побоев, издевательств и унижений...
В подсознании детей продолжал жить страх. Словами они не могли выразить свою тревогу, однако продолжали накапливать в душе ярость и желание мести, одновременно опасаясь их прорыва в сознание. Психотерапевт становился адресатом агрессии. "

"Без специфического воспитания людей в послушании и строгости механизм отщепления и проекции нельзя было бы использовать в политических целях.
Гитлер сделал "гениальный ход", предложив немцам, воспитанным в строгости, с детства привыкшим повиноваться и подавлять собственные чувства, в качестве объекта для проекции части их собственного Я, именно евреев.
( Вместо евреев можно вставить любое слово, к примеру, "именно мужчин").

"Особенность развязанного против евреев массового террора заключается в том, что его организаторы и исполнители боролись не с реальным врагом, угрожавших их существованию, а с частицей собственного Я.
Феномен холокоста и просто агрессивные выходки субъекта, направленные против посторонних лиц, - совершенно разные вещи".

"Твердое убеждение педагогов в необходимости с самого начала "наставить ребенка на путь истинный" обусловлено их потребностью в отщеплении от собственного Я тех его частей, что подсознательно внушают тревогу, и желания спроецировать их на какой-нибудь объект. Лучше всего для этого подходит беззащитный ребёнок, так как его незрелым сознанием очень легко манипулировать.
Отныне враг - не в себе самом, отныне он в другом, пусть даже очень близком человеке, и ему можно объявить войну ".

Алис Миллер "В начале было воспитание"

***

Что происходит в моей голове, когда мне приходится делать выбор.
Это касается не только судьбоносных моментов в жизни.
В таких случаях я вообще предпочитаю снять с себя ответственность за свой выбор, передавая другому человеку возможность сделать его за меня, потому что страх ошибки и сомнения парализуют полностью мою волю.
Меня охватывает ужас совершения ошибки, и я не могу решиться.
Если я склоняюсь к одному из вариантов, то сомнения начинают отговаривать меня, и тогда я склоняюсь к другому, но снова сомнения не дают сделать выбор.
Так я могу довести себя до психоза и так загнаться, что бежать из того места, из реальности, куда глаза глядят: в алкоголь, в религию.
Мой выбор крайне ограничен, потому что всё остальное вообще не согласуется с моей моралью.
Что касается простейшего выбора, к примеру, покупки продуктов, когда на витрине два и более вариантов, чтобы не испытывать тревоги и паники, я нашла способ делать выбор по стоимости товара.
Просто выбираю самый дешёвый из всех возможных, но съедобный.
Так мне проще не загоняться и не доводить себя до раздражения, невроза и злости на себя.
Так и мучаюсь всю жизнь.