Миша с Зоей старички!

Михаил Егорович доставал из подпола кабачки  и  приговаривал:
—   Миша с Зоей старички, посадили  кабачки!
—   Все шутишь, старый! — принимая кабачки,  смеялась Зоя Андреевна.

В последнее время Зоя Андреевна стала плохо видеть. А после неудачной операции на глаза практически ослепла. Но она не унывала и дома старалась выполнять посильную работу: приготовить поесть, убраться и постираться.  Со стороны могло показаться, что она все прекрасно видит. Зоя Андреевна частенько слушала радио, подаренное ей детьми. Особенно она интересовалась политикой. Как-то перед выборами президента Франции она выдала: «Что-то меня Саркози (экс-президент Франции) волнует, будет ли он избираться на второй срок?!» Она также  «смотрела» телевизор: информационные и развлекательные программы. Ей еще нравились сериалы. Она достаточно подробно пересказывала сюжет очередной передачи или «просмотренной» серии. Со временем плохое зрение у нее компенсировалось хорошим слухом и обонянием. По звуку проезжающей машины на улице деревни, она точно определяла, кто к кому из соседей приехал.

Когда Михаил Егорович собирался в магазин за хлебом и продуктами, Зоя Андреевна доставала из шифоньера завернутые в платочек деньги и на ощупь   давала ему нужную сумму. При этом несколько раз повторяла, что ему купить. И если бывало, что Михаил Егорович после уборки в коровнике «забывал» переодеться, то Зоя Андреевна своим обостренным обонянием это пресекала  и   заставляла его сменить одежду. 

Михаилу Егоровичу забот прибавилось и по дому, и в огороде. Они по-прежнему держали скотину. С годами он стал много забывать, поэтому все домашние дела выполнялись под чутким руководством Зои Андреевны. Когда Михаил Егорович заходил домой со двора, такой диалог между ними происходил практически каждый день:
— Миша, ты?
— Да, я!
— Кур накормил?
— Да накормил…
— А поросятам  наложил еду?
— Нет еще…
— А что домой зашел?
— Дай чуть отдохнуть…
— Иди, иди, потом отдохнешь.

Михаил Егорович после двух операций сильно похудел. У него постоянно было пониженное давление. И чтобы хоть как то взбодриться и поднять давление, он периодически прикладывался  к браге или медовухе, которые сам же приготавливал из старого варенья или меда. Заправленная фляга всегда стояла у него около печки. А  рядом, на столе, ситечко с литровой банкой и железная кружка. С раннего утра он шел во двор и ухаживал за скотиной, но силы быстро покидали его. Поэтому, он  заходил домой и железной кружкой черпал брагу из фляги и, пропуская ее через ситечко, наливал в литровую банку. Потом уже сам прикладывался к банке.

После принятия живительной браги, у него  «взыгрывала кровь» и поднималось давление, Михаил Егорович снова  отправлялся во двор и продолжал заниматься делами. После нескольких таких заходов домой он, окончательно охмелев, к середине дня уже  забывал, что сделал и, что еще ему предстояло сделать.   К вечеру Михаила Егоровича позволял себе немного вздремнуть на диване. Зоя Андреевна не одобряла его пристрастие к браге и постоянно ругала. Михаил Егорович всячески пытался скрыть от Зои Андреевны свои хождения до фляги, поэтому он старался меньше привлекать в себе внимания, делал все тихо и осторожно.

Когда в очередной раз он заходил домой, Зоя Андреевна его окликала:
— Миша, ты? Что молчишь, я же слышу, что ты ходишь. Опять брагу пьешь? Если думаешь, что ничего не вижу, то не узнаю. Я же слышу, как наливаешь в банку. И запах браги «слышу». Алкаш!
— Да ничего я не пью, — словно оправдываясь, отвечал  Михаил Егорович.
— Корове сено положил?
— Положил…
— А в сарае убрался?
— Пока нет.
— Иди, иди, успеешь еще попьянствовать.
Хлебнув браги, Михаил Егорович, молча, опять шел во двор.

На следующий год, продав корову Марту соседям и закрыв свой дом, Михаил Егорович и Зоя Андреевна на зиму перебрались в город к детям. В деревне зимой жить стало тяжело: газа нет, поэтому печь приходилось  топить дровами. Больницу в деревне тоже закрыли, да и дороги зимой почти не чистят.

В городе,  в четырех стенах панельного дома печь спозаранку топить не надо, за скотиной ухаживать не надо, в магазин на другой конец деревни ходить не надо, благо магазин находился в самом доме. Скукотище! Если Зоя Андреевна еще как-то коротала время за «просмотром» телевизора, то Михаил Егорович совсем извелся от безделья. Прожив около 80 лет в деревне, он никак не мог привыкнуть к городской жизни. «Скорее бы весна пришла, и вернуться в деревню»,— периодически вздыхал Михаил Егорович.

— Миш, а Миш, что делаешь? — спрашивала его Зоя Андреевна.
— Да вот сижу и вспоминаю нашу деревню, дом, корову Марту, как она там прижилась у соседей. Говорят, в этом году в деревне много снега намело, под самую крышу, да и речка до дна промерзла.
—  Пошел бы во двор с мужиками пообщался.
—  О чем говорить с ними? У них, у городских свои интересы, про политику говорят, про работу на заводе, про зимнюю рыбалку  или  хоккей. А мне, деревенскому жителю, это не интересно.
— Ну, тогда, сходи  пиво купи, попей для разнообразия.
— А что пиво, она как вода? Была бы брага или медовуха, вот это да!

Весной дети отвезли их обратно в деревню. Пока они помогали матери убираться дома, Михаил Егорович первым делом «замутил» во фляге брагу и поставил около печи.
Недели через две, Михаил Егорович возился в гараже с мотоциклом, а Зоя Андреевна дома занималась по хозяйству. Михаил Егорович тихонько вошел в дом. Зоя Андреевна подала голос:
— Миша, ты? Что молчишь, я же слышу, что пришел. Опять брагу пьешь?  Зачем  прятаться то? Можешь спокойно пить свою брагу, знаю, что соскучился по ней,  — сочувствуя  Михаилу Егоровичу,  произнесла она.