Сказка о сложной боли Ч. 2 Мозаика и гиблый кошмар

 Подобрав рассыпанные от игр сокровища, рассовав по карманам бирюзу, монетки и мелкие изумруды, гном засеменил под гору, к дому. Его ждала ночь со сказочными сновидениями, сова и гадюка Кэр- всё вместе, а также гудящая от свежего морозца за окном печь и пуховые облачные одеяла- составляли избыточную полноту и объёмность сферичного света. Он чувствовал своё существование, как безостановочный нескончаемый Поток сокровенных дел и дарований. Мог лежать с прищуренными глазами, попыхивая трубкой, а сквозь него свершались невообразимые проходы и трансформации исконных материй. Сосуд, благодаря которому становилось возможным и протекало бОльшее.

Гном был на седьмом небе от прирожденной участи, от вовлеченности в глобальные процессы, от Проживания глубины и полноты мироздания, другого не мечтал и не желал. Очень на Своём Месте, а место- под него!

Исконно ветер родился и жил тоже на своем Месте, где свершаемые явления становились уникальными и избранным. Но с веками перерос Порядок. Порядок - не статика, один раз сготовил и наслаждайся годами. Порядок- вечная борьба с хаосом. При том, миг, в котором порядок достигается, не соотносим по затратам с предшествующими ему вложениями. Ветер стал могуч, совершенен и филигранен в управлении дуновениями, но его положение обрисовалось как прямо противоположное гномьему. За одно движение ветер упорядочивал подотчетный мир, но ему стало не хватать видимых горизонтов. Хотелось свежей алхимии и космоса. Роста в новое, в не изведанное, познать иного себя.

Поэтому в вечер знакомства с полянки ветер исчез не столь благодушно, как почудилось гному.

Ветер рассердился на Сюра за завершение танца, в котором обоим было блаженно волнительно.

«Гном убежал, чтобы насолить мне», -подумал ветер, мгновенно обиделся, следом- осерчал, далее- решил разыскать и проучить шмакодявку в малахитовом колпаке.

 Вопреки присущей ветру внешней тишине, он замыслил накал: заполучить Сюра в качестве небесной погремушки для развлечения.

«Найти, щёлкнуть, приструнить, забрать наверх, обучить химии красителей, а там- время покажет. Пусть торчит на облаках и добывает тёплую палитру из кварцевого песка. Радуга превратится в много-много-много цветную, давняя идея- мечта», - рассуждал ветер, и не откладывая исполнений в долгий ящик, призвал братьев, соратников, помощников, чтобы воздушным воинством, не мешкая, отправиться в путь.
 
Обладал ветер огромной силой, практически- властью над земным. С небесных покоев многое представлялось возможным. Однако до встречи с Сюром он обращал внимание на земное лишь для глобальных задач Порядка, будучи весьма туманно осведомлённым об особенностях плотно сотканных жителей планеты и подземных недр: обвивать, иссушивать, выветривать, уносить прочь, перетряхивать, рассеивать, посыпать песком, окунать в забвение и пр.- легко. Ураганить, плодить смерчи, сопровождать цунами- ветер осуществлял умело …но плясать и дружить...да ещё с гномом, бусинкой на ладошке, подтолкнёшь- укатится… под такие цели всеобъемлющая мощь ветра не умещалась.

 Ветер обитал в далёкой небесной атмосфере и взирал на земное с разреженного высока. По натуре характер он имел шебутной, стальной, перемещающий части света, уравновешивающийся силой воли. Не верил в добро, как впрочем, и в зло, знал одну истину- Порядок; не поддерживал тепло, соблюдал чистоту; предпочитал не общаться и не дружить вне братьев; не умел обниматься, радоваться и благодарить, что естественно, если ты – поток, сносящий всё на своём пути. Беспрецедентно вмешивался и присутствовал, куда считал нужным. Сам себе истина и явь, разрушитель и созидатель без отчёта. В решениях мчал упорно вперёд, что тоже логично, если температура потока- минус сто сорок.

 Противостоять ему в достижениях задуманного не смел никто, разнесёт в молекулы… никто и не пробовал, кроме случайно влипшего в смехотворное чудо контр векторного движения гнома…безудержная тяга Стихий!

Если бы Сюр тогда мог предположить, во что для него выльется танец с ветром, он бы вероятно упросил все тропинки леса светится за три километра от камышей. Но Судьбе обладает великим чувством юмора и талантом ткача.

Гном и Ветер.

Положа руку на сердце, интуитивно ветер не так уж был не прав, когда задумал перетащить гнома на облако.

«Не ошибся»- в смысле верно считал породу гнома, сотканную из парадоксов.

Сюр, пожалуй, как никто другой, подземное существо, теоретически, способное выжить в не пригодном для земных небе. Прозорливый и умудренный ветер верно учуял парадокс и вскрыл тайну природы гнома. Но жёстко ошибся в выборе методов "перетаскивания", о чем позже пришлось сожалеть.

А с Сюром вот как обстояло дело. По воле его величества случая, он являлся единственным «междумирным». Как такое случилось- известно богам, но в природе навигации, магнитов и стрелок компаса гнома были заложены особые свойства. Искра души Сюра легко и вольготно перемещалась и принадлежала единомоментно различным, не пересекающимся во вселенной, даже противоречивым мирам, и могла в полном раскрытии, комфорте для себя и окружающих, находится сразу всюду.

Сюр родился не Сюром, это прозвище гном получил после особых приключений, точнее- назвал себя им сам.
Сюр родился Сиреневым, без присущих его происхождению надстроек фонем и эпитетов в составлении имён. Родители то ли бросили малыша, то ли по недотёпству потеряли совсем новорожденным, доподлинно не известно. Но в чаще борозд предгорных цветников, где в бутонах сиреневого колокольчика, спящим, его обнаружили востроглазые стрекозы, гном провёл потом не один десяток лет.

Стрекозы оказались внимательными к судьбе найдёныша, и сразу окрестили его на манер имён детей пернатых-по цвету дома- Хранителя, в котором располагалась колыбелька дитя. Правилами составления и занесения в регистры сложных гномьих имён стрекозы и прочие жители холмов не владели, тем самым Большого клан и Малая Семья человечка по энергетическому коду ушли в тайники личной матрицы. После стрекоз появлялись бабочки и пчёлы, жуки и кузнечики, божьи коровки, осы, мохнатые гусеницы, далее- мелкие грызуны и попугаи.

Каждый «цветочный» подвид, представитель земных обитателей, обожавший цветы и пьющий нектар из пыльцы, добавлял в жизнь гнома дар своего рода: взгляды, умения, навыки, укрепляя Сиреневого в традициях наземной фауны. Столь удивительным образом гном получил инициацию и проход в царство быстротечной жизни, как абсолютно Свой, сохранив при этом корни бессмертных. Принадлежал гном обоим мирам: угрюмому, гулкому пространству подземных лабиринтов и вольному щебету цветочной общины, а значит…мог и дальше ширить границы, раз уже качество такое обрёл.
 
А Ветер… ветру не полагалось имени для постоянного ношения, он и его братья для этого слишком велики. Ветры иногда обозначались в сводках людей по направлениям их или по деяниям, для уточнений. «Ветер с зюйд-зюйд-веста обезглавил городскую ратушу. Ураган Гертруда обесточил страну».

Вместо личного имени, ветер имел сильный и властный норов, не регламентируемое самоуправство, непреклонность позиции и очерченные воздухом представления о правильном-не правильном «либо ты как я, либо- никто».

Присуще были ветру и совсем трудно переносимые землянами черты: подозрительность, категоричность, ревнивость, вечное недовольство собой и окружающими. Никого не слушая, не вникая, не желая учитывать, ветер носился по ноосферам, почти ничего не знал о себе, кроме ветряного кодекса и воздушных истин, но не терпел возражений, критики, замечаний и малейших отступлений от ласк и похвал.
Во взаимоотношениях с элементами природы он зачастую становился тяжёл, груб, непримирим, как бетонная глыба.

И если бы некий дурак посмел по великой глупости полюбить ветер и открыться ему, бедолагу в тот же миг бы оглушили, нокаутировали, обвинили во всех смертных, осыпали колкими иглами, скрутили и отшвырнули за загон. Дикаря пытали бы холодом и криками: «не верю». Ему бы предъявили все известные, а также рандомно вынутые из учебников по юриспруденции за последние 1000 лет, проступки человечества. Рассвирепев, ветер издавал бы указы латунными звуками военного гонга, закидывал бы палками насмешек и искал бы изъяны во всех, в первую очередь в себе, в качестве неоспоримо чудовищных доказательств лжи «провинившегося»

При этом, если бы влюблённый простофиля, охренев от долбёжки, насмешек и тюрьмы, попробовал бы наконец завершить всеобщие мучения, ветер поднял великую бурю. Он взбеленился бы беззвучно на весь эфир: «ах ты, паршивец, я так и знал, что ты- предатель, и чувств нет! Что всего 1000 лет центрифужных кручений, отжимов, боёв со мной за меня — это всё, что ты смог вынести! Что теперь у меня есть повод и основание мстить тебе капитально, будь уверен, не прощу, не завершу!»

Если бы ветер имел тело и кому-то пришла в голову крамольная мысль накормить его, смельчак бы рухнул под тяжестью испепелённых собственных нервов. Ветер извёл бы болвана нескончаемыми придирками: почему с грибами- почему без? Почему нет, есть десерт? Почему без сельдерея, терпеть его не могу?
Он швырял бы ложки, стаканы и фарфоровый антураж прямо в голову кормящего. Крутил бы салатницы и кастрюли, из местного барбекю устроил фейерверк, рекордный по зарницам, закатам и всполохам.

Если бы у ветра было сердце, а в нём чувства, он всё равно не смог бы их выразить людям. Потому он почти не имел собственных слов. Зато обожал собирать, перетаскивать и выплескивать на головы прохожим огромное количество посторонних фраз, шелестя по свету интонациями, тембрами голоса и фантомными образами ранее говоривших. Одиозный лингвистический винегрет.

Ветер был неуловим, соткан из холода и противоречий, богатырь стихий, но совсем не чудо-друг гному в его укромной маленькой жизни. Ветер мог хозяйничать, командовать и повелевать, но не дружить. Дружба предполагает иной смысл взаимодействия.

Ветер запустил поглощающую воронку. Как римский Цезарь перед Троей, он поднял на уши не видимую рать, ворвался в дом-нору.

Для очерченных материей перемен требуется созидание и центрированность. Ветер не строил новое, он сворачивал смерчи, крошил пространство, кроил гиблые облака. Поднимал серые песчаные бури, выхолащивал. Принуждал, ломал, подчинял, но не творил общее, по крайней мере в понимании гнома.

Дождь или снег напитывают; солнце, греет; земля растит. Ветер гробил. По листику, по песчинке, выдувая день за днём хрупкое. Высушивал, раскурочивал, уничтожал, оставляя мёртвые дни, недели, месяца.

Сотворил в пространстве гнома кавардак, сорвал дверь с петель, разметал занавески, вытряхнул вверх дном кладовые, пустил на щепы мебель, расколотил горшки с цветами, всё опустошил, молча расположил в дымоходах толпы воздушных существ, поднял гигантский смерч и улетучился в трубу.

... труха прежде налаженной жизни осталась и оседала пеплом в крови и в слезах раскуроченного гнома. И воздушные существа остались. В его дымоходах...