Жаворонки и совы. Глава 11

  Ветер, в ответ на свои мольбы небесам заполучив, наконец, желанного противника, с радостной яростью, налетая то спереди, то сбоку, бил и мял мои плечи и грудь, словно мешок волынки. Но после единственного победного клича я был более неспособен издавать какие бы то ни было звуки. Всё, что мне осталось — это сдаться и сесть на землю, сипя, отфыркиваясь, отворачиваясь, задыхаясь и пытаясь сделать хоть один вдох. Я обнял колени, положив подбородок на руки, потом, пытаясь выровнять дыхание, спрятал нос в рукав пиджака. Ветер свистел и шипел в ушах, будто подбивая меня на продолжение борьбы и не желая довольствоваться столь лёгкой победой.
  Не знаю, сколько я просидел вот так, глядя на серую башню, но, в конце концов, мои ноги начали неметь, а потом силы и воля окончательно оставили меня, и я улёгся на спину, глядя в небо на проплывающие облака. Не замечая безумств ветра, творившихся внизу, где-то там, высоко-высоко, они плыли медленно, словно разглядывая эти тягучие волны, эту серо-зелёную землю и меня, распластанного на ней, в точности, как туристы на обзорной экскурсии.
  Я закрыл глаза, но моё возбуждение передалось рукам, и я, не в силах остановиться, всё трогал и перетирал пальцами сухую, крошащуюся траву и холодные мелкие камни, валяющиеся вокруг. Мысль о том, чтобы попасть на маяк, завладела моим разумом целиком. Конечно, не стоило и пытаться добраться до острова вплавь, даже если бы я каким-то чудом оказался внизу, прямо у себя под ногами, в той точке узкого здесь побережья, что отделена от него самой короткой прямой. Лодка. Конечно, нужна лодка. Но смогу ли я пройти такое расстояние на вёслах? Безумие. Ну, какой из меня гребец, если в последний раз я видел лодки с трибун гребного канала? Смешно… А что если воспользоваться одним из этих новомодных керосиновых судов? Но есть ли они здесь? Ведь это — удовольствие не из дешёвых. Да, я слышал, что Кристененкуст называют столицей рыбаков, но из того, что я успел увидеть, похоже, что посёлок давно простился с былой славой, и большая часть людей здесь живёт неизвестно чем. И потом, лодку надо нанять — но хватит ли мне на это денег? Сейчас я едва прикоснулся к своим запасам, но что-то уже подсказывало мне, что я застряну тут надолго. Тогда нужно занять. Но у кого? У отца? Отец...
  Ч-чёрт… Вспомнив о доме, я испытал глубочайший стыд. Исчезнуть, уехать неизвестно куда посреди бела дня, да ещё и просить денег на свои прихоти… Чудовищная наглость. Однако всё же стоило пойти на почту и дать отцу телеграмму. Хотя это ни в малейшей степени не оправдает моего поспешного отъезда, пусть он знает, что куда бы я ни направился, я доехал до места назначения живым. С этой мыслью я резко сел, а затем одним рывком поднялся на ноги. Пригревшаяся на животе фляга глухо булькнула где-то под рубашкой. Совсем не к месту я вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня. Горячка последних часов убила аппетит, но свежий морской воздух снова напомнил телу о его естественных потребностях. Я решил не тратить время зря и съесть приготовленные Марией бутерброды по дороге.
  Чуть не порвав брюки и пиджак, я, цепляясь каблуками, скатился с площадки, на которую с таким усилием забрался какой-нибудь час или два назад. К саднящим ладоням добавились синяки на локте и бедре, но всё это сейчас не имело никакого значения. Я торопливо и небрежно стряхнул с одежды сухую осеннюю почву с мягкими веточками мха и стал спускаться по склону, на ходу доставая из кармана изрядно расплющенный свёрток с бутербродами.

  Обратный путь показался мне совсем коротким. По крайней мере, по дороге мне не попалось ничего примечательного. Да и желания наслаждаться видами у меня уже не было. Я шёл быстрым шагом, всё больше раздражаясь на хлопавшую меня по бедру опустевшую флягу, которая своим издевательски чётким ритмом будто не давала мне снизить набранную скорость.
  Вина гнала меня к почте и, едва завидев знакомые крыши посёлка, я побежал. Тропинка снова превратилась в брусчатку. Было странно, не останавливаясь, двигаться мимо дома, который, наверно, я уже мог считать своим — ведь как бы там ни было, маленькая часть меня лежала на его чердаке, рассованная по разным углам. На полной скорости я пронёсся вдоль забора на глазах у стоявшей на крыльце Марии, которая, похоже, полоскала посуду в огромном тазу. Она проводила меня удивлённым взглядом, а я даже ухитрился помахать ей на бегу рукой.
  Я успел заметить, как её плечи вздрогнули от беззвучного смеха, но почти сразу дорога пошла в гору, и я тут же выдохся. Я никогда не отличался большими успехами в физической подготовке, и потому отец, ещё во времена отрочества похоронив мечту о моей военной карьере, стал понемногу обучать меня премудростям торговли. Споткнувшись о выступающий из мостовой камень и вдобавок получив звонкий удар флягой по колену, я остановился и шумно выдохнул, согнувшись пополам и позволив рукам свободно болтаться у самой земли. С меня хватит, чёртова фляга! Я выпрямился, перекинул ремешок через голову, едва не порвав его, развернулся и решительно направился обратно к дому.
  Мария подняла голову на скрип открывающейся калитки. Пока я преодолевал расстояние в несколько шагов, разделявшее нас, она с интересом разглядывала моё красное лицо и сведённые брови. В её глазах плясали черти, а губы изогнулись в улыбке, которая показалась мне давно знакомой. Слишком знакомой. Отогнав наваждение, я показал девушке флягу.
— Спасибо. Это очень помогло.
— Не за что. Если понадобится, она всегда лежит на полке у двери.
— Хорошо, буду знать. Помочь Вам чем-нибудь? — я кивнул на таз, наполненный мутной водой.
— Нет-нет, я справляюсь. Да и Вы, похоже, куда-то торопитесь, — она снова улыбнулась, глядя мне прямо в глаза, вытерла руки о фартук и потянулась за флягой. Передавая её, я нечаянно царапнул пальцы Марии. Девушка отдёрнула руку и подула на начинающую краснеть кожу.
— Боже, простите меня!
— Глупости, не переживайте! Работа на маяке приучит и не к такому.
— Вы помогаете отцу на маяке?
— Ну да, я сменяю его на пару дней раз в две недели. Он приезжает домой, чтобы пополнить запасы, помыться, провести время с матерью… Сами понимаете, если сидеть там безвылазно, можно сойти с ума. Хотя, конечно, таких закатов больше нигде не увидеть.
— А Вы не боитесь?
— Чего мне бояться? — она пожала плечами. — Посторонним туда не попасть: если не знать прохода во фьордах, сядешь на мель или разобьёшься о скалы. Это раньше маяк показывал рыбакам вход в гавань, но, когда течение изменилось, море здесь обмелело, и рыба ушла. А теперь он и нужен-то только затем, чтобы пометить самые опасные места… Нет, люди, конечно, ловят для себя, но на большие продажи можно не рассчитывать…
  Я рассеянно слушал Марию и радовался, что не отправился к острову в одиночку.
— А можно как-то туда попасть?
— Куда? На маяк? — девушка замолчала, что-то прикидывая в уме. — Почему бы и нет? Я пойду туда завтра. Поможете с разгрузкой. А вечером вернётесь с папой домой. 
  Меня удивили лёгкость и простота, с которой Мария согласилась на путешествие с едва знакомым ей человеком. Впрочем, в её глазах я был всего лишь смешным чудаковатым чужаком, который пока ещё целиком и полностью зависел от расположения хозяев. Она же была у себя дома и оттого могла чувствовать себя в абсолютной безопасности. Выросла ли она здесь? Трудно сказать. Я смотрел на её руки. Несмотря на все её рассказы о тяготах здешней жизни, они были аккуратными, с подстриженными чистыми ногтями. Да и речь моих хозяек мало чем отличалась от того, что я привык ежедневно слышать от окружающих. Я вспомнил фру Бишоп и почему-то подумал, что на этом этапе истории в Кристененкуст приезжают многие из тех, кто не преуспел в большом городе. Я не был исключением.
  Пауза затянулась. Мария выжидающе смотрела на меня.
— Отлично! С удовольствием помогу! — отозвался я. — Вернусь, и всё обсудим. Только загляну на почту. Я скоро.
— Возвращайтесь! Обед Вас заждался.
— Уверен, ему это не повредит.
  Мне уже не хотелось никуда идти. Я тонул и растворялся в этом тепле и уюте, но это больше не пугало меня. Наоборот, я наслаждался этим погружением, приникал к нему, как к мягким рукам матери. Но так же, как и тогда, в детстве, прежде чем получить желанное, нужно было выполнить необходимое. Я кивнул, прощаясь, и снова очутился за калиткой.