У шлюпки

Down at the Dinghy. Jerome David Salinger.

То был один из дней бабьего лета; четыре часа пополудни миновало. Уже раз пятнадцать или двадцать кряду, стряпуха Сандра подходила к кухонному окну и смотрела в сторону озера. Плотно сжатые губы выдавали крайнюю степень её беспокойства. Сей раз отойдя от окна, она привычным движением рук развязала и снова повязала свой передник, затянув его потуже, насколько позволяла её необъятная талия. Восстановив порядок в своём одеянии, наконец, присела за стол крашенный эмалью, как раз, напротив миссис Снелл.

Миссис Снелл уже покончила с приборкой и глажкой. Как всегда, при шляпе, исполняла она свой обязательный обряд чаепития перед тем, как отправиться к ближайшей остановке автобуса. Довольно примечателен был этот головной убор чёрного фетра, который она не снимала всё лето. Точнее уж, последние года три, не взирая на летний зной, при любых обстоятельствах жизни; хоть над гладильной доской, хоть орудуя пылесосом — всегда и неизменно — в шляпе. Ярлычок от компании Хэтти Карнеги, иконы стиля, ещё держался изнутри тульи — истёртый, но, скажем так, непокорённый.

“Не буду из-за этого беспокоиться”, — в пятый или уже в шестой раз объявила Сандра обращаясь больше к самой себе, чем к миссис Снелл. “Я приняла решение, и не собираюсь беспокоиться об этом. С чего бы?”

“И правильно”, — молвила миссис Снелл. — “Я, лично, не стала бы. На самом деле, не беспокоилась бы. Подай мне мою сумку, дорогуша.”

Кожаная сумочка, потёртая дальше некуда, но с ярлыком таким же пафосным, как и у шляпы миссис Снелл, лежала на буфете. Сандре удалось не вставая дотянуться и подать её через стол собственнице. Та, открыв сумку, вытащила пачку ментоловых сигарет и спички с этикеткой клуба “Сторк” (первейшего заведения Манхэттена знаменитого тем, что именно в нём собиралась вся богатая элита: аристократы, киноартисты, модели).

Миссис Снелл закурила сигарету, поднесла чашку к губам, но тут же поставила её обратно на блюдце: “Если чай в темпе не остынет, то я опоздаю на свой автобус.” Она посмотрела на Сандру, застывший мрачный взгляд которой был обращён в сторону медных кастрюль выстроенных в линию вдоль стенки. “Хватит беспокоиться”, — приказала миссис Снелл. — “Какой в этом толк? Скажет он, или не скажет. Всё одно. Какой же толк беспокоиться?”

“Я и не беспокоюсь”, — ответила Сандра. — “Последнее дело, беспокоиться об этом. Только то бесит меня: эта кошачья манера ребёнка передвигаться по дому. Не слышно его, прикинь. Только на днях, лущила бобы, на этом самом столе, и чуть не наступила на его руку. Он притаился здесь, под столом.”

“Ну и что с того? Не стала б я беспокоиться.”

“Я имею в виду, следует взвешивать всякое слово сказанное при нём”, — уточнила Сандра. — “Это прямо-таки сводит с ума.”

“Кипяток, всё ещё не могу пить”, — пожаловалась миссис Снелл. — “... Ужасно конечно, когда и словечко не сказать, и всё такое.”

“С ума сойти! Точно говорю, ещё немного и я полоумная,” — Сандра смахнула невидимые крошки со своих колен и фыркнула, — “В четыре-то года!”

“А он, типа, прехорошенький такой малыш”, — проговорила миссис Снелл. — “Карие глазёнки и всё такое.”

Сандра снова фыркнула: “Поди, нос-то у него будет в отца.” Она взяла чашку и выпила свой чай залпом без всяких затруднений. “Ну, не понимаю, зачем они остались здесь на весь октябрь”, — поставив чашку, недовольно бубнила она. — “По-моему, никто из них к воде даже не подходит. Она не купается, он не купается, мальчонка не купается. Никто теперь не купается. Они даже не плавают на этой дурацкой лодке. Зачем только тратить деньги зазря.”

“А я не знаю, как только ты пьёшь такой кипяток. Я так не могу.”

Злобный взгляд Сандры застыл на противоположной стене. “Я б с радостью вернулась в город. Не шучу. Ненавижу эту глухомань.” С неприязнью окинула она взглядом миссис Снелл. “Тебе-то что, ты тут живёшь круглый год. У тебя знакомые тут и вообще. Тебе всё одно.”

“И всё таки, чай выпью, хоть живьём вкрутую сварюсь”, — сказала миссис Снелл, поглядывая на часы над электрической плитой.

“Чтоб ты делала на моём месте?” — резко спросила Сандра. — “Я имею в виду, чтоб делала ты? Скажи правду.”

Комфорт, как в горностаевой шубке, значил для миссис Снелл такой ход беседы. Она тут же отставила чай в сторону. “Перво наперво”, — сказала она, — “Не стала бы я беспокоится. Чтоб я сделала, так я б огляделась в поисках другого…”.

“Я и так не беспокоюсь”, — перебила её Сандра.

“Вижу, но что бы сделала я, уж я б нашла…”

Дверь из гостиной распахнулась, Бу Бу Танненбаум, хозяйка дома, вошла в кухню. Миниатюрная, по-мальчишески сложенная, двадцатипятилетняя женщина с причёской вне стилей; она зачёсывала бесцветные, непослушные волосы назад, за свои непомерно большие уши. В джинсах по колено, в чёрном свитере с высоким воротом, в носках и ботинках, тех что для лентяев, без шнурков. В сторону её несерьёзное имя, в сторону её общая привлекательность; она была… как найти те слова, чтоб описать — навсегда-в-сердце-западающая, безмерно-проницательно-лицая — в общем, потрясающая и просто чудо-девушка. Она прошла к холодильнику и открыла его. Так она заглядывала вовнутрь, расставив ноги, уперев руками в колени, посвистывала без особой мелодии сквозь зубы, держалась раскованно, раскачивала попой туда-сюда. Сандра и миссис Снелл замолчали. Миссис Снелл не спеша отложила в сторону сигарету.

“Сандра…”

“Да, мэм?” — Сандра вперила настороженный взгляд поверх шляпы миссис Снелл.

“Разве больше нет маринованных огурчиков? Я хотела принести ему один.”

“Он их съел.” — осмыслив, ответила Сандра. — “Он съел их перед сном. Только два и остались.”

“О, хорошо. Я куплю, когда буду на станции. Подумалось, может удастся выманить его из лодки.” — Бу Бу закрыла холодильник и прошла к окну выходящему на озеро. “Нам ещё что-нибудь нужно?” — спросила она, глядя в окно.

“Только хлеб.”

“Ваш чек я оставила на столике в прихожей, миссис Снелл. Благодарю.”

“О’кей”, — сказала миссис Снелл. — “Я слыхала, Лайонел, предположительно, сбежал.” — и хихикнула.

“Выходит, что так”, — проговорила Бу Бу, сунув руки в набедренные карманы.

“По крайней мере, он же не убегает далеко”, — миссис Снелл, съязвив, хихикнула снова.

Бу Бу слегка повернулась у окна так, чтоб не быть совсем уж спиной к двум женщинам за столом. “Нет”, — произнеся, она заложила прядь волос за ухо и продолжила. — “Он отправляется в поход регулярно с поры, как ему исполнилось два. Но пока не слишком далеко. Думаю, самое дальнее куда он забрёл — по крайней мере, в городе — был Мэлл в Центральном парке. Всего в двух кварталах от дома. А самое не дальнее или ближнее… Пожалуй, то был парадный вход в наше здание. Видать, он там слегка замешкался, пожелав сказать последнее прощай своему папе перед дальней дорогой.”

Бабы за столом засмеялись.

“Мэлл — это место, где все катаются на коньках в Нью-Йорке”, — пояснила Сандра высокомерно для миссис Снелл. — “Детишки, всё такое.”

“О!” — воскликнула миссис Снелл.

“Ему было три, как раз год назад,” — произнесла Бу Бу вытащив пачку сигарет и спички из боковых карманов джинсов. Пока закуривала, обе женщины заинтересованно наблюдали за ней. — “Порядочный переполох. Всю полицию пришлось поднять на его поиски…”

“Они нашли его?” — миссис Снелл требовала пояснения.

“Само собой нашли,” — Сандра не сдержала фунт презрения. — “Ты, как думала.”

“Они нашли его в четверть двенадцатого ночи, в середине, мой бог, февраля. Ни детей в парке. Только грабители, я полагаю, и сборище бродячих дегенератов. Он сидел на полу эстрады, катал взад-вперёд камешек вдоль щели. Замёрз чуть не до смерти, такой видок у него был…”

“Святая скумбрия!!” — голос миссис Снелл срывался. — “Как получилось, что он сделал это! То бишь, я имею в виду, почему он убегает из дома?”

Бу Бу выдохнула одно неполное кольцо дыма на оконное стекло: “Какие-то дети в тот вечер в парке, вроде как, назвали его вонючкой. Так, по крайней мере, мы объясняем причину сподвигшую его отправиться в путь. Но, миссис Снелл, это выше моего понимания.”

“Как долго он поступает таким образом,” — допытывалась миссис Снелл. — “Я имею в виду, сколько длится такое его поведение?”

“Ему было два с половиной года”, — Бу Бу старалась восстановить в памяти точную хронологию. — “Он нашёл себе убежище под раковиной в подвале дома в котором находилась наша квартира. В прачечной. И всё, что нам удалось тогда от него добиться: типа, его лучшая подружка, некая Наоми поведала ему, что в её термосе сидит червячок.” Бу Бу со вздохом отошла от окна. Изрядное количество пепла наросло на кончике её сигареты. Направилась к двери перетянутой москитной сеткой. “Пойду, схожу к нему ещё разок.” — этими словами она как бы попрощалась с обеими женщинами.

Те хохотали.

“Милдред”, — Сандра всё не могла угомонить разбиравший её смех обращаясь к миссис Снелл, — “Ты пропустишь свой автобус, если не двинешь сейчас же”.

Бу Бу, затворив за собой москитный экран, ступила на пологий спуск придомовой лужайки. Слепящие лучи заходящего солнца светили ей в спину. Меньше, чем в двухстах метров впереди, её сын Лайонел сидел на кормовой банке отцовской шлюпки. Фок и кливер были спущены и увязаны, а сама шлюпка на плаву составляла идеальный прямой угол у дальней оконечности пирса. За ней метрах в пятнадцати плавала вверх тормашками кем-то потерянная или брошенная водная лыжа, но ни единой прогулочной лодки с отдыхающими не было видно на озере; лишь только кормовой ракурс служебного катера правящего к пристани Лича нарушал статику акватории. Бу Бу обратила внимание на изумительный оптический эффект — ей сложно было удерживать Лайонела в устойчивом фокусе. Солнце, хотя и не слишком жаркое, светило, тем не менее, настолько ярко, что издали всё — и мальчик, и лодка — казались почти столь же преломлёнными, зыбкими и искажёнными, как палка в воде. Минуту-другую спустя Бу Бу отставила созерцательное настроение; по-военному отбросила сигарету, и решительно направилась к пирсу.

Стоял октябрь, доски пирса уже не жгли жаром. Она шагала по ним и насвистывала сквозь зубы “Малютку из Кентукки”. Достигнув конца пирса, она нарочито шумно присела на коленки у правого края мостков и взглянула сверху на Лайонела. Расстояние между ними не превышало длины весла; он вверх даже не глянул.

— Э-ге-гей! — позвала Бу Бу. — Друг! Пират! Грязный пёс! Вот и я!

Так и не подняв глаза, Лайонел вдруг возомнил себе, что должен показать какой он искусный моряк. Он перекинул до упора вправо до селе неподвижный румпель и тут же отвёл его обратно к себе. Внимательно следил исключительно за корпусом лодки.

— Это я, — отчеканила Бу Бу, — Вице-адмирал Танненбаум. Урождённая Гласс. Прибыла проверить стермафоры.

Последовал ответ.

— Ты никакой не адмирал, ты леди. — так ответил Лайонел.

В его речи порой случались перерывы из-за неправильного контроля дыхания, так что ударения слов, вместо того, чтобы подниматься, тонули в безмолвии. Но Бу Бу не столько слушала его, она, казалось, видела и осязала его голос.

— Кто сказал это вам? Будто я не адмирал?

Лайонел ответил что-то, еле-еле слышное.

— Что? — переспросила Бу Бу.

— Папа.

Все еще сидя на корточках, Бу Бу просунула левую руку между ног, упёрла в доску пирса, чтобы сохранять равновесие.

— Твой отец славный малый. Но, сдаётся мне, он попросту домосед. И да, совершенно верно, на суше я леди, это чистая правда. Но истинное мое призвание сначала и до конца…

— Ты не адмирал, — твердил Лайонел.

— Как вы сказали?

— Ты никакой не адмирал, ты леди всегда.

Последовало молчание, которое Лайонел использовал для демонстрации “фордевиндов и оверштагов”, орудуя румпелем обеими руками. На нем были шорты цвета хаки и чистая белая футболка с нарисованным на груди страусом Джеромом, играющим на скрипке. Довольно загорелый; а его волосы, почти такие же, как у его матери по цвету и качеству, на макушке немного выгорели на солнце.

— Многие думают, что я не адмирал, — сказала Бу Бу, наблюдая за ним. — Просто потому, что я не болтаю об этом без умолку.

Удерживая равновесие, она достала сигарету и спички из бокового кармана джинсов.

— Совсем не имею желания обсуждать свой ранг с людьми. Особенно с маленькими мальчиками, которые даже не смотрят на меня, когда я с ними разговариваю. За это, пожалуй, еще с флота выгонят с позором.

Не закурив, она внезапно поднялась на ноги, встала навытяжку, сомкнув овал из большого и указательного пальцев правой руки, поднесла его ко рту точно трубу, и издала что-то вроде сигнала горна. Лайонел мгновенно поднял голову. По всей вероятности, он знал, что сигнал не настоящий, но, тем не менее, уже выказывал заметное возбуждение, даже приоткрыл рот. Бу Бу оттрубила своеобразное сочетание «Отбоя» и «Подъёма» три раза кряду. Затем она церемонно отсалютовала противоположному берегу. Когда она, наконец, снова присела на корточки на краю пирса, казалось, она сделала это с максимальным сожалением, будто была глубоко тронута благородством военно-морской традиции, столь недоступной простым смертным, маленьким мальчикам в особенности. Мгновение ещё созерцала она едва различимый горизонт озера; и, не иначе, вспомнив, что она не совсем одна, богоподобно взглянула на Лайонела, чей рот всё ещё был открыт.

— Это секретный сигнал горна, который позволено слышать только адмиралам. — Она закурила и задула спичку, артистично выпустив тонкую длинную струю дыма. — Если бы кто-нибудь узнал, что я дала этот сигнал при вас. — Она покачала головой. И снова, перевоплотившись, “направила секстан от своего глаза на горизонт”.

— Протруби ещё.

— Невозможно.

— Почему?

Бу Бу пожала плечами.

— Слишком много матросиков вокруг, это раз, — она переменила позу, присев по;индейски, ноги крест на крест. Поддёрнула носки. — Вот что, я протрублю, хотя…, — добавила она уже как нечто, представляющее невеликую важность, — …если ты скажешь мне, почему убегаешь, то я протрублю для тебя все известные мне секретные сигналы. Лады?

Лайонел тотчас опустил глаза на палубу.

— Нет, — сказал он.

— Почему “нет”?

— Потому.

— Потому что “что”?

— Потому что я не хочу, — сказал Лайонел и дёрнул румпель для пущей убедительности.

Бу-Бу прикрыла правую сторону лица от яркого солнца и произнесла:

— Ты обещал, что не будешь удирать. Мы говорили об этом, и ты сказал мне, что с этим покончено. Ты пообещал мне.

Лайонел что-то ответил, но слишком тихо.

— Что? — переспросила Бу Бу.

— Я не обещал.

— Да, ты обещал. Более того, ты дал слово.

Лайонел снова взялся за руль своей лодки.

— Если ты адмирал, — сказал он, — то где твой флот?

— Мой флот. Хорошо, что ты спросил меня об этом, — произнесла Бу Бу и стала спускаться в лодку.

— Нaзaд! — приказал Лaйонел, но голос его звучал не очень твёрдо и глaз он не поднял. — Сюда никому нельзя.

— Никому нельзя? — Нога Бу Бу уже касалась носа лодки. Она послушно подняла ее обратно на пирс. — Совсем никому? — Она вернулась в свою позу скво. — Почему же так?

Ответ Лайонела был развёрнутым, но, опять же, недостаточно громким.

— Что? — переспросила Бу Бу опять.

— Потому что не разрешается.

Долгую минуту Бу Бу молча смотрела нa мaльчикa.

— Жаль это слышать, — произнесла она, наконец. — Я бы просто с удовольствием спустилась в лодку. Мне так одиноко без тебя. Я сильно по тебе скучала. Я весь день была совсем одна в доме, и мне не с кем было поговорить.

Лайонел не шевелил румпель. Он изучал взглядом деревянную поверхность рукояти.

— Ты могла поговорить с Сандрой.

— Сaндрa зaнятa. И не хочу я разговаривать с Сaндрой, хочу с тобой. Хочу сесть к тебе в лодку и поговорить с тобой.

— Говори оттуда.

— Что?

— Говори оттуда.

— Не могу. Очень далеко. Мне нaдо подойти поближе.

Лайонел повернул румпель.

— Никому нельзя сюда.

— Что?

— Никому сюда нельзя.

— Хорошо, ты расскажешь мне оттуда, почему ты убегаешь? — спросила Бу Бу. — После того, как ты пообещал мне, что у тебя все кончено?

Маска для подводного плавания лежала на дощатой рыбине шлюпки, у носовой банки. Вместо ответа Лайонел зацепил ремешок маски между большим и указательным пальцами правой ноги и ловким, коротким движением выбросил её за борт. Она сразу же затонула.

— Это мило и дельно, — сыронизировала Бу Бу. — Она принадлежит твоему дяде Уэббу. О, он будет в таком восторге. — Затянулась сигаретой. — Когда-то в ней нырял твой дядя Сеймур.

— Мне всё равно.

— Я поняла, что тебе всё равно.

Её сигарета криво торчала между пальцами и дымилась в опасной близости к ним. Внезапно почувствовав ожог, она уронила сигарету в озеро. А затем она достала что-то из одного из своих боковых карманов. Это был сверток размером примерно с колоду карт, завернутый в белую бумагу и перевязанный зеленой ленточкой.

— Это брелок для ключей, — пояснила Бу Бу, чувствуя, что мальчик смотрит на нее снизу вверх. — Совсем как у папы. Но с гораздо большим количеством ключей, чем у папы. Этот на десять штук.

Лайонел подался вперед со своего места, отпустив руль. Он вытянул ладони лодочкой. — Бросай? — попросил он. — Пожалуйста!

— Попробуем упираться на своём, Солнышко. Вот подумаю, как поступить. Следовало бы выбросить эту цепочку для ключей в озеро.

Лайонел уставился на нее с открытым ртом. Потом закрыл рот.

— Это моё, — проговорил он весьма не уверенный в справедливости своих слов.

Бу Бу, глядя на него, пожала плечами:

— Мне всё равно.

Лайонел медленно опустился назад на своё место, наблюдая за матерью и потянулся к румпелю. По его глазам было видно: он всё понял; так и рассчитывала мать, что он поймёт.

— Держи. — Бу Бу бросила ему сверток, который приземлился ему прямо на колени.

Лайонел поглядел нa свёрток, взял в руку, еще поглядел; и внезапно швырнул его в воду. Сейчас же поднял взгляд нa Бу Бу — в глазах его был не вызов, но слезы. В следующее мгновение его рот искривился в горизонтальную цифру восемь, и он расплакался.

Бу-Бу поднялась; осторожно, как человек, у которого затекла нога в театре, спустилась в шлюпку. Через мгновение она уже сидела на корме, держа юного рулевого на коленях; укачивала его, целовала в затылок и приговаривала:

— Моряки не плачут, дружок. Моряки никогда не плачут. Только когда корабль идёт ко дну. Или когда кораблекрушение, на спасательном плоту и все такое, и нечего пить, тогда…

— Сандра... сказала миссис Снелл... что папа большой... неряшливый... жид.

Бу Бу едва заметно вздрогнула, подняла мальчика со своих колен, поставила перед собой, откинула волосы с его лба.

— Она это сказала, да?

Лайонел утвердительно закивал головой. Он подошел ближе, все еще плача, и встал между ног матери.

— Что ж, это не так уж ужасно, — произнесла Бу Бу, удерживая его руками и ногами. — Это не самое худшее, что могло случиться. — Она нежно прикусила кончик его уха. — Ты знаешь, кто такой жид, малыш?

Лайонел то ли не захотел, то ли не смог заговорить сразу. Во всяком случае, он подождал, пока икота, вызванная его слезами, немного утихнет. Затем ответил приглушенно, но внятно, в тепло шеи Бу Бу.

— Это одна из тех круглых штук, которые поднимаются в воздух, — предположил он. — С ниточкой за которую держать.

Чтобы лучше разглядеть, Бу Бу слегка отстранила от себя сына. Затем она засунула озорную руку ему в штанишки, изрядно напугав мальчика, но не шлёпнула, а только чинно заправила футболку.

— Скажу тебе, что мы сделаем. Мы поедем в город, купим маринованных огурчиков и хлеба, в машине будем есть огурчики, а потом поедем на станцию и заберём папу, привезём домой и заставим его покатать нас на лодке. Но тебе придётся помочь ему с постановкой парусов. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Лайонел.

Обратно домой они не шли; они бежали наперегонки. Победил Лайонел.