Проклятие

Машина мчалась, врезаясь в темноту дороги. Казалось, что она борется со встречным ветром и сильным снегопадом. Дворники едва справлялись со снегом, который уже залепил всё лобовое стекло, оставив только маленькие окошечки для обзора.

В начале пути, понимая сложности ночного вождения, Марина пыталась разговаривать с мужем, чтобы он не заснул за рулём. Но вскоре, она уже невпопад отвечала на его вопросы, так как, отвернувшись к боковому окну и всматриваясь в проносившиеся дорожные столбы и мелькающие тени деревьев, полностью погрузилась в свои воспоминания. Володя хорошо понимал, какие воспоминания могла пробудить у Марины эта поездка, и тоже замолчал, сосредоточившись на дороге.

Пятнадцать лет назад вот этой же дорогой они ехали в обратном направлении. Так же за окном завывала пурга, так же Марина, притихшая и испуганная, на заднем сидении старенькой "шестёрки" всматривалась в кромешную тьму за окном. Это был январь начавшегося двухтысячного года.

Слёзы тогда неоднократно начинали литься из её глаз, и она была рада, что ни дядя Володя за рулём, ни тётя Нина, сидевшая рядом с ним, не могли их видеть. Однако, зная, что она расстроена, тётя Нина периодически поворачивалась и громко провозглашала:

_ Не дрейф, Маринка! В Москву едешь, не в Магадан, - и добавляла. - Это я, когда-то в никуда ехала, а ты не на пустое место. Да, и Москва уже не та...

Да, когда-то тётя Нина девятнадцатилетней девчонкой покинула родную деревню, оставив годовалого сынишку матери, и уехала, как она выразилась "в никуда". Устроилась на завод, где до сих пор и работала крановщицей. Со временем получила от завода жилплощадь. И вот теперь устроила и свою личную жизнь - вышла замуж за Володю.

Всё это Марина хорошо знала, так как тётя Нина частенько приезжала в деревню в отпуск и по праздникам, и всегда приходила к своей подруге Валентине, матери Марины, чтобы поделиться новостями.

"Это хорошо, - думала тогда девушка, немного успокоившись. - Дядя Володя, видно, хороший человек. Может и мне повезёт. Всё же, Москва - больше возможностей. А то двадцать лет стукнуло, а женихов "путных", как говорит мать, не находится".

Решение отправить Марину в Москву у её матери возникло совершенно неожиданно, можно сказать - "по пьянке".

Тётя Нина, как обычно, приехала в родную деревню на Новый год и в праздничную ночь заглянула к своей подружке. Тогда-то Валентина и пожаловалась московской гостье, что не знает, куда пристроить дочь. Марина закончила училище, получила специальность повара, но устроиться на работу никак не может. "Вот и сидит на моей шее", - причитала мать. - Да и женихов в деревне не осталось, как бы в девках не засиделась".

_ А давай, заберу её в Москву? Поживёт у нас, на работу пристрою быстро, поварские руки сейчас в Москве нужны. Знаешь, сколько кафешек новых открывается?

* * *

Тётя Нина жила в общежитии квартирного типа. Это был блок из трёх комнат с единой кухней и"удобствами". Две комнаты занимала тётя Нина с дядей Володей, а в третьей проживала Татьяна Ивановна, одинокая женщина лет пятидесяти, которая работала в заводоуправлении. Девушку поселили в комнате Стаса, сына тёти Нины, которому было уже где-то под тридцать, а он (по словам тёти Нины) всё ещё "болтался не пойми где".

Марина действительно быстро устроилась на работу, поварские молодые руки требовались везде. Сначала поработала в заводской столовой, но вскоре перешла в Кафе, где зарплата была выше. За квартиру с неё брали немного, и она могла порадовать себя хотя бы новой косметикой. Девушке всё нравилось.

Тётя Нина с дядей Володей жили тихо и мирно. Марина же в детстве слышала столько ругани в своём доме, где пьяный отец часто устраивал разборки, что здесь ей жизнь казалось раем.

Да и кому здесь было скандалить? Дядя Володя вообще оказался спокойным интеллигентным человеком. В начале девяностых (по рассказу тёти Нины) он потерял приличную работу инженера-конструктора, развёлся с женой, так как безработным стал не нужен, и теперь "бомбит" на своём жигулёнке, то есть работает таксистом.

Тётя Нина, конечно же, его уважала, но иногда, на правах хозяйки квартиры, покрикивала, от чего мужчина только хмурился и редко что отвечал. Дядя Володя относился к Маринке по-отечески (его дочь была старше Марины), он нередко встречал её с работы, так как рабочий день заканчивался поздно, помогал с домашней стряпнёй, которая постепенно стала постоянной обязанностью девушки.


Как-то летним вечером, когда над городом стоял смог от подмосковных пожаров, Марина не могла долго уснуть от запаха гари, проникающего даже в закрытое окно. Её постоянно мучила жажда, и она вышла на кухню, чтобы наполнить графин свежей холодной водой.

За столом сидела тётя Нина с соседкой и "баловались пивом". (Так они называли это занятие). Целый ворох распотрошённой сухой воблы покрывал не только кухонный стол, но и пол вокруг.

_ Чего это ты в сорочке выскочила, бесстыжая? Мужик ведь в доме, - услышала Марина за своей спиной и, зардевшись румянцем, невольно провела рукой по своей ночнушке.

_ Я только за водой, на минуточку... , - промолвила девушка, взглянув мельком на женщин, которые вальяжно сидели за столом в подобных ночных сорочках.

_ Ну вот и вали отсюда...

Это был первый звоночек разыгравшейся в последствии женской ревности.

С того времени тётя Нина не упускала ни единого случая ужалить девушку. Часто Марина слышала упрёки и в адрес дяди Володи, который спокойным голосом пытался вразумить жену: "Ну что ты к девчонке привязалась? Она ведь мне как дочь. Что ты творишь, Нина?" На что разъярённая женщина отвечала новым потоком ругательств.

Марина недоумевала: "За что? Что я делаю не так?". Она старалась не попадаться на глаза никому из обитателей квартиры и стала подыскивать себе новое жильё.

Очередной скандал разразился после совместного посещения рынка, который в то время не только кормил "челноков", но и одевал жаждущих москвичей. Тётя Нина взяла Марину, чтобы та помогла ей выбрать новый пуховик. Длинные ряды торговцев с их зазывными криками очень утомили девушку. Да к тому же она очень замёрзла. Когда, наконец, нужный пуховик был отыскан, Марина вовсе превратилась в ледышку в своей лёгонькой курточке. Вот тогда дядя Володя и предложил:

_ Марина, давай тебе куртку потеплее купим. Ты в своей зимой окочуришься.

Девушка пожала плечами. Таких денег у неё не было.

_ Да не волнуйся, давай выбирай. У меня есть. Потом отдашь, - и дядя Володя подтолкнул её к прилавку.

Весь обратный путь в машине была гробовая тишина. Марина, заметив недовольный вид тёти Нины, поспешила уйти на работу раньше обычного, чтобы избежать очередного скандала.

Однако, вернувшись поздним вечером с работы, она услышала нескончаемые крики. Тётя Нина билась в истерике, проклинала день, когда привезла Марину в свою квартиру. Упрекала мужа, вспоминая о том, что и его когда-то приютила. Дядя Володя молчал, не пытаясь даже её урезонить.

Марина проплакала всю ночь. Утром из комнаты вышла только после того, когда тётя Нина ушла на работу и столкнулась в прихожей с дядей Володей.

_ Собирайся, Марина. Поедем на другую квартиру.

_ Как?

_ Я договорился со знакомым, поживём зиму на его даче.

_ И Вы? - удивилась девушка.

- И я. Достала меня Нина. Не могу больше терпеть. Собирайся. Или боишься?

_ Да нет, что Вы...

* * *

Почти год, до следующего лета, беглецы жили на подмосковной даче. Марина нашла работу поближе, дядя Володя продолжал таксовать и вечерами встречал девушку с работы.

Марине было хорошо с ним. Он много читал, много знал интересного и во многих вещах разбирался. Вечерами они часто засиживались за беседами допоздна, обсуждая книги, телепередачи, события в стране.

Омрачали только бесконечные звонки матери, которая не слушая объяснений ни дочери, ни дяди Володи, сердито кричала в трубку:

_ Что ты творишь? Зачем тебе старый мужик? Смотри у меня, допрыгаешься. Так и знай - прокляну, если не опомнишься...

Валентина даже не пыталась выслушать дочь, она только осыпала её упрёками и сетовала, что ей теперь стыдно перед подругой.

После одного из таких звонков отношение с матерью вовсе прекратились. Марина услышала те роковые врезавшиеся в её память слова: "Ты мне не дочь. Проклинаю..."

Тогда дядя Володя поддержал её и помог разобраться в сложившейся ситуации, объяснив девушке поведение матери и заверив её, что вскоре Валентина обязательно поймёт, что не права и всё разрешится.

Марина всё больше привыкала, что дядя Володя был всегда рядом. Она видела и ценила его отеческую заботу, но замечала и другие взгляды, взгляды мужчины. Однако, никогда не слышала от него даже намёка на какие-то чувства. Сердечко же Марины всё чаще трепетало, а щёки пылали, когда он ласково обращался к ней. Долгое время она себе не признавалась, что дядя Володя ей нравится. Как? Старше почти на тридцать лет...

Отчётливо о своей влюблённости она поняла, когда как-то вечером Володя не встретил её после работы. Девушка обеспокоенная и с предчувствием какой-то беды бежала домой всю дорогу. И действительно, Володя сидел перед зеркалом и делал примочки на распухшее лицо с синяками и ссадинами. Оказывается, хулиганы не только не заплатили за проезд, но и избили его. Тогда-то она и осознала насколько дорог ей этот человек.

В начале лета встал вопрос о смене квартиры. Семья друга Володи собиралась приехать на дачу.

_ Марина, что ты думаешь? Ты девушка молодая, тебе жизнь надо свою устраивать, замуж выходить, - так, немного смущаясь, начал разговор Владимир. - Хочешь, я помогу тебе снять отдельную комнату?

Сердце девушки бешено забилось, на глазах выступили слёзы. Она видела, что эти слова ему даются тоже очень тяжело. Володя же, поняв её состояние, взял её за руку, заглянул в глаза и молча обнял.

Марина прижалась к нему и слёзы счастья большим потоком полились по её раскрасневшемуся лицу.

_ Что ты, дорогая, я тебя никогда не оставлю. Если ты только этого хочешь?

_ Да, хочу...

_ Маленькая моя, любимая...

С этого дня они стали близки, они стали счастливой семьёй.

* * *

С тех пор прошло пятнадцать лет. Их жизнь постепенно наладилась. Володя устроился на работу по специальности с приличным окладом. Марина по настоянию Володи заочно закончила институт пищевой промышленности и работала администратором в престижном ресторане. Они даже купили новую машину, но продолжали проживать на съёмной квартире, считая это более удобным вариантом.

Вот только детей у них не случилось, и Марина была уверена, что виной этому была её мать. Не могла Марина забыть, как кричала она в трубку: "Проклинаю тебя, ты мне не дочь. Слышишь, паршивка? Не дочь..."

Со временем, как и предполагал Володя, мать конечно остыла. Особенно, когда Нина, выйдя на пенсию, переселилась в родную деревню и призналась подруге, что сама собственными руками разрушила свой брак. Мать изредка звонила, рассказывала деревенские новости, сетовала на здоровье. Марина же на эти высказывания отвечала нехотя и односложно. В родной деревне она больше не была. Она не хотела ворошить прошлое, да и с тётей Ниной встречаться у неё желания не было. И вот теперь они едут на похороны.

О смерти матери ей сообщила тётя Нина: "Приезжай, девочка. Валентина очень просила тебе позвонить..."

Как тяжело сейчас Марине осознавать свою вину, что не повидалась с матерью, когда та, уже больная, умоляла её приехать, чтобы поговорить и всё разъяснить.

За этими воспоминаниями дорога пролетела быстро. Вот и поворот в родную деревню. Володя, который до сих пор молчал и только иногда с беспокойством поглядывал на жену, спросил:

_ Как ты? Держись, маленькая..., - и крепко сжал её холодные пальцы.

Несмотря на ранний час, в сумерках уходящей ночи у распахнутых ворот родительского дома маячила чья-то фигура. Это была тётя Нина. На подкосившихся ногах Марина вышла из машины. Сквозь слёзы, бежавшие ручьём по её лицу, она видела приближающую к ней тётю Нину, и ещё больше испугавшись задрожала. Но та, распахнув объятья, тихо проговорила:

_ Всё нормально, девочка. Хорошо, что приехали. Мама так тебя ждала. Ты прости её, она просила. Пойдём, милая, пойдем ..., - и, поприветствовав кивком головы Володю, приобняв покачивающуюся Марину, повела её к дому, продолжая нашёптывать: - Ты только прости нас дурных баб, дорогая. Маму прости и меня прости за всё. Надо прощать, милая... Всё уляжется...

Слёзы душили Марину, в её голове проносились вереницей те злые жестокие слова тёти Нины и матери, которые навсегда отпечатались в её сознании, но она, еле шевеля губами, проговорила:

_ Простила. Давно простила, - и слёзы ручьём брызнули из её глаз. Это были слёзы очищения. Однако, они были с отчётливым привкусом оставшейся горечи.