Иван да Марья - сказка для взрослых

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Коротал он век бобылём - царица его пропала давным-давно. Всякое поговаривали, но точно никто ничего не знал. Проводил царь время за делами государственными да развлечениями царскими: мёд-пиво пил да дворовым девкам подолы задирал при случае. Царь всё-таки, кто ж ему откажет?

Были у царя три сына - друг с другом не схожие. Старший - могучий, чреватый, с буйной чёрной бородищей - ну прям как Гордей-кузнец. Любил силушкой похвалиться, коня за задние ноги хватал и не пущал. Средний - рыжий, веснушчатый, похохатывал, мёдом хмельным заливался да девок по углам зажимал. Как посланник северного царства, что лет 20 назад заезжал. Давно уехал уже, а люди до сей поры помнят. Младшенький, Иван, тонкий, белёсый да гибкий, ровно скоморох заезжий, что байками царёву семью развлекал. Говорят, после рождения младшенького и пропала царица. И скомороха того зарезали по пьяной лавочке. Но то говорят, а как уж было - им одним ведомо.

А тут и бояре беспокоиться начали - царь уже в летах, царевичи-от все неженатые, без наследников. А случись что? Война? Мор? Али того хуже - царевичи гишпанскому сраму привержены окажутся? Женить бы, да чтоб наследников завели побыстрее. Соседние цари-короли ни в какую дочек за царевичей отдавать не хотели. Дескать, странные они все, друг на друга не похожие. Так, в лицо, не говорили, но шептались громко.

Смурнел царь день ото дня. Потом решился. Позвал сыночков своих, вывел на крыльцо детинца да и вручил лук со стрелами золотыми. Стреляйте, дескать, сынки. На чей двор стрела упадёт, там, значит, и невесту искать. Недовольны царевичи, кричат, покраснели. Но царь на то и царь-от. Прикрикнул, глазёнками засверкал, пух на голове вздыбил. Ну и наследства лишить пригрозил, не без этого.

Делать нечего. Натянул старший сын лук и выпустил стрелу куда-то в район, где бояре обитали. За ним средний в купеческое подворье стрелу метнул. А младшенький, Иван, сдуру раскрутился, хихикнул, и полетела его стрела куда-то в лес царский. Надавали ему братья родственных подзатыльников, посмеялись, да и разошлись стрелы свои искать. И Иван тоже пошёл. В лес.

Колокола ещё к обедне не звонили, а уже старший царевич вернулся - с дочкой думного боярина. Эх, и хороша была Глашка - румяна, в теле - прям по вкусу царевича. Разве что пышную юбку сзади всё поглаживала да потирала. Но это ничего, до свадьбы заживёт. За ними следом и средненький невесту привёл - дочку купца из Золотой сотни. Такую же рыжую и смешливую как сам. А младшего ещё не видать было.

Иван-от направление точно определил, куда его стрела золотая полетела. Но, пока по буреломам продирался, пока малину-ягоду собирал, пока от медведя на дереве прятался, времени много потратил. Уже ближе к вечерне к болоту вышел.

- Вот тебе и лес царский: буреломы, малина да медведи шастают, ещё и болото, - громко расстроился царевич.

- Сам же стрелу пускал, добрый молодец, некого тебе винить, - ответило болото.

- Кто здесь? - пригнулся царевич.

- Суженая твоя. Аль не видишь?

- Не вижу, - покаялся Иван.

- Так наклонись пониже, авось, разглядишь, - съехидничало болото.

Не долго думая, Иван нагнулся и оказался нос к носу с приличной болотной лягушкой. Кувшинка, на которой сидела лягушка, была проткнута золотой стрелой.

- От ведь... ведмедь... - озадаченно почесал затылок царевич, - И что ж мне с тобой делать, лягушкой говорящей?

- Как что? - удивилась лягушка, - Целовать, конечно. Только поскромнее, я ведь девица на выданье, не пристало мне без венца поцелуи от добрых молодцев принимать... Даже таких белокуреньких.

- Целовать? - озадачился царевич, - Лягушку, в рот? А точно надо?

- Нет, не точно, - успокоила его лягушка, - Если предпочтешь наследства лишиться, тогда не целуй. Дурачков нам тут не нужно.

- Ага, - решился царевич, закрыл глаза, выдохнул и потянулся сжатыми губами к лягушке.

Раздался лёгкий хлопок. Царевич подпрыгнул, вернул губы в исходное положение и осмотрелся. Лягушки не было. Зато по пояс в болотной жиже стояла девица. Такая девица, что сердце Ивана заколотилось сильнее, чем при скоростном подъёме на сосну с медведем за спиной. Глаза девицы сверкали весельем, будто в них плясали бесенята, аккуратный прямой носик, изумительно очерченный рот и золотистые локоны, убранные в венок из болотных цветов. Фигуру царевич оценить не смог - нарядный сарафан снизу и до пояса скрывался под болотной жижей, а сверху был основательно заляпан ей же. Царевич обомлел и тут же попытался повторить традиционный поцелуй.

- Куда губы тянешь, лапоть? - раздался резкий голос, - Вытащи меня отсюда для начала. Тут холодно и мокро.

Не ожидавший такого напора царевич молча ухватил девицу за руки и вытянул на сушу. Стрелу она по пути захватила зубами. Почувствовав под ногами твёрдую поверхность, девица саркастически осмотрела себя, хмыкнула, что-то пробормотала, взмахнула руками - и тут же покрытый грязью сарафан сменился на парчу и бархат, на голове объявился кокошник, а на ногах - мягкие сапожки.

- Что ж, давай знакомиться, суженый, - улыбнулась девица.

- Иван. Ц-ц-царевич, - представился Иван царевич.

- Марья. Марья Искусница. А какой по счету царевич? - поинтересовалась девица.

- Третий, - развёл руками Иван.

- М-да. Могло быть и лучше, но выбирать не приходилось, - задумалась Марья.

- А как это... Ну - лягушка и всё такое? - пробормотал царевич, пытаясь осознать происходящее.

На глазах Марьи тут же выступили слёзы:

- Злобный Кащей. Преследовал меня, всякие вещи предлагал, да отказывалась я. Тут он меня и заклял. Будешь, говорит, лягушкой, если какой дурень тебя не поцелует. Да и потом - обратно в лягушку каждый день превращаться будешь. А ночью шкурку лягушачью скидывать, и снова девицей оборачиваться. Ква-а-а-а, - внезапно закончила рассказ Марья. Вместо девицы снова была лягушка.

Положил Иван царевич лягушку за пазуху и пошёл на царский двор. Братья уже изрядно набрались мёду, раз такой повод, и встретили младшенького громким смехом:

- А мы уж думали, медведицу приведёшь.

- Медведицы не было. А от медведя сбежал. Зато лягушку нашёл.

- Какую лягушку? - не поняли братья.

- Вот эту, - скромно пояснил Иван и достал из-за пазухи полузадохнувшуюся лягушку. Та улеглась на ладони и раскинула лапы.

- И что ты с ней делать собрался? - уточнил старший.

- Жениться, - вздохнул Иван.

На лестнице раздался грохот - это лишился чувств царь-батюшка.

Как ни уговаривали Ивана выкинуть из головы дурную затею, ничего не вышло.

- Уговор есть уговор, - твердил Иван и чесал зелёное пузико. Лягушка недовольно урчала.

- Да и... Ладно! - плюнул царь. Двое нормальных есть, и ладно. А с дурня что взять? Слушайте меня: испытать хочу невестушек - пусть каждая к завтрашнему утру подарит мне, самодержцу, по ковру невиданной красоты. Где возьмёте - мне дела нет. А не найдёте - осержусь.

Честно признаться, жадноват был царь, в казне дно было видно, а в спальне от стены внешней холодом веяло. На том и разошлись.

Пришел в свои покои Иван царевич, глотнул мёда хмельного, затянул песню грустную. Что делать с ковром - неясно. На карманные расходы царь-батюшка экономен был. Лягушку на кровать заморскую положил, под балдахин восточный - от комаров.

- И что это ты, милый друг, не весел, чего голову повесил? - ехидно донеслось из-под балдахина.

- Дык... Ковёр же, - оторвавшись от мёда, объяснил царевич.

- Тоже мне проблема, - фыркнула Марья, слезая с огромного ложа.

Иван окинул взглядом точёную фигурку и полез обниматься, но был отброшен неожиданно сильным толчком узких ладоней:

- Нет, милый друг, до свадьбы ни-ни. И прекрати меня чесать, когда я лягушка! Всю излапал уже!

- Прости, - повинился царевич, - Не думал.

- Не думал он... А когда ты вообще думал? Когда стрелу в болото пулял? Экспериментатор...

- Чего? - захлопал глазами Иван, - Кто?

- Неважно. Значит, насчёт ковра. В уголок отойди, дай место.

Марья Искусница закатила глаза, развела руки в стороны и начала выговаривать какие-то жуткие слова. Непонятные, но веяло от них чем-то нехорошим. На освобождённом пространстве тем временем начал сам собой ткаться ковёр, где-то сажень на две: золотым шитьём на синем фоне вырисовывались дворцы, мосты, серебряным - терема и люди, бронзой - хижины, реки и леса. На ветвях сидели разноцветные птицы, под деревьями паслись олени, из-за кустов выглядывали волки, в малиннике сидел медведь. Напоследок всё пространство покрылось тропинками - цветом чуть светлее основного.

- А это зачем? - удивился из угла Иван.

- А это когда у царя бессонница будет, пусть маршруты осваивает - от дворца до малинника, а потом ещё в пристройку с сенными девками, - хихикнула Марья, - И вообще, что за претензии? Не нравится - обратно товар заверну.

- Не-не-не, - испугался Иван, - лепая штука! Никогда такого не видел.

- Это ещё что, - хмыкнула Марья, - Будешь батюшке вручать - разверни обязательно. Увидишь, что получится.

Наутро сыновья с коврами собрались у царя. Развернул ковёр старший сын - посыпалась с ковра труха и пыль - у думного боярина в кладовке залежался ковёр. Расчихался царь, засквернословил, велел ковёр сенным девкам отдать - на очистку и выбивание. Развернул ковёр средний - побежали с ковра тараканы и клопы заморские - ковёр-от из дальних краёв был, пока вёз его купчина - живность завелась. Тут царь уже благим матом заорал, на трон с ногами залез. Так и сидел, пока живность заморская по углам не разбежалась. Пришла очередь Ивана. Царь с опаской смотрел на свёрток с синим бантиком и, на всякий случай, поджимал ноги в красных сапожках. Развернул Иван царевич ковёр, а там... Люди движутся, птицы поют, волки рычат, медведь малинник разоряет. Онемел царь, замолкли бояре, братья рты пораскрывали: уел младшенький. Царь тут же приказал слугам вешать ковёр в опочивальне, да так, чтобы царственным пальчиком с ложа дотянуться. А затем и следующее задание дал: каравай к завтрему испечь, посмотреть, каковы будущие невестки в хозяйстве. Разошлись братья.

Пришёл Иван царевич в горницу, а лягушка в корыте с тёплой водой плавает, пузыри пускает. Протянул было руку царевич - пузико почесать - но опомнился, руку отдёрнул.

- Ква-а-а-а-а, - злорадно донеслось из корыта.

До темноты Иван царевич слонялся по дворцу, перегладил всех дворовых котов и один раз свинью. Пузико лягушки было лучше. Возвращался уже в темноте, со свечкой. Шагнул в горницу и всмотрелся в темноту.

- Ну и где это мы шляемся, женишок? По сенным девкам бегаем? С батюшки пример берём? - зловеще донеслось из-под балдахина.

- Неее, - растерялся царевич, - я, это, к кошкам, и немного свинью...

- Чтоооо?

- Чесал, говорю, кошек, а потом свинью погладил.

- Тьфу ты, ну ты, - Марья показалась из-под балдахина, - Как прошло у царя?

- Прекрасно. Замечательный ковёр. Батюшка велел в опочивальне повесить. Да задал ещё одну задачу - каравай к завтрему испечь.

- То не служба, то службишка, - подмигнула Марья, - выдвинь-ка этот столик на середину.

Марья встала у стола, снова закатила глаза, развела руки и забормотала какую-то бессвязицу. На столе сама собой образовалась огромная разделочная доска, на ней соткался белый рушник с красными петухами, а потом начал возводиться царский дворец из печёного теста.

- Ишь ты... Дворец-то прям батюшкин, - оторопел Иван.

Марья досадливо махнула рукой, мол, не мешай, и царевич затих. Достроившись, дворец распахнул окна и двери, а оттуда вышли крохотные человечки, сделанные из разных сладостей заморских. Были там и сенные девки в неприличных позах, и думные бояре, метущие бородами пол, и братья Ивана, пьющие хмельной мёд, и царь на балкончике с задумчивым и державным видом, а на самой высокой башне сидела лягушка и показывала язык.

- Чудо какое! - восхитился Иван.

- Чудо чудом, а ложись спать, чтоб поутру прямо к царю. Стой, орясина! Куда на ложе полез? Да ещё в сапогах! На лавку иди. Ясно же сказала - до свадьбы ни-ни!

Поутру за Иваном двое самых сильных слуг несли разделочную доску с лягушкиным караваем. Братья уже понуро стояли в царских палатах, а сам царь-батюшка верещал визгливым голосом:

- Отравить хотели, охальники? На трон мой сесть? Я вас породил, я вас и в темницу отправлю!

От двух бесформенных масс, стоявших на столе, отчётливо несло кислым душком. Воротили нос даже бояре, стоящие поодаль. Ну, не предназначены боярские и купеческие дочери для кулинарии, другие у них интересы. Увидев Ивана, царь угомонился и ожидающе уставился на младшего:

- Ну! Чего пустой-то? Не потянула твоя зелёная каравай?

Иван махнул рукой, и слуги, выпучив глаза и напрягая шеи, втащили в палаты огромную разделочную доску с дворцом-караваем. По палатам разнеслось восторженное "Ахххххх".

Забыв про приличия, бояре суматошно окружили каравай, рассматривая башенки и человечков, отыскивая себя, сотоварищей и недругов. Царь в заднем ряду пытался подпрыгнуть, потом пролезть под локтями, наконец, не выдержал и заорал:

- Пустите самодержца, аспиды!

Бояре расступились. Царь важно прошествовал к караваю, внимательно оглядел сверху донизу, поцокал языком. Затем двумя пальцами вытащил фигурку сенной девки Дуняшки, стиравшей бельё в корыте, поднёс к глазам, осмотрел со всех сторон, тоненько хихикнул и отправил фигурку в рот. Блаженно прикрыл глаза, наощупь оторвал макушку одной из башенок и увлечённо задвигал бородатой челюстью.

- Хаашо, умф, хаашо, - доносилось из-под бороды.

Каравай тут же отправился в опочивальню царя - для подробного осмотра и дегустации перед сном. Старшим братьям же достался выразительный взгляд, от которого те поёжились. Царь озвучил последнее испытание для невесток: на завтрашний вечер назначался торжественный ужин, при заграничных послах и собственных боярах. Невесткам предписывалось показать себя в танце - дабы державе красоты и изячества добавить на международном уровне.

Под вечер явился Иван в горницу свою, дождался превращения Марьюшки и рассказал о следующем испытании.

- Хм... Это потруднее будет, - задумалась Марья, - Вот что, Ванюша. Езжай один, а я появлюсь, как совсем стемнеет. Услышишь шум и грохот, спокойно скажи, что... что это моя лягушонка в коробчонке едет.

Ехидно улыбнувшись, Марья указала пальчиком Ивану на лавку и начала возиться с ногтями.

Сказано-сделано. Иван дошёл до торжественного зала, причёсанный, побритый, даже рукав отмыл от птичьей метки; тяжело вздохнул и открыл тяжёлую дверь. В зале было не скучно. За длинными столами бояре и послы церемонно, обеими руками, засовывали в волосатые рты гусей в яблоках, зажаренных перепёлок, заливное из осетра, тушёного зайца, снятого с вертела кабанчика, белые грибы со сметаной, засоленные в бочках огурцы, дикий чеснок. Заедали всё это мёдом с царской пасеки, запивали тоже мёдом - стоялым. Кое-кто даже ржаным пивом. Стук челюстей и смачное хрумканье наполняли зал. Между столами сновали карлы, кривляясь и показывая неприличные жесты. Народу нравилось. В дальнем углу что-то заунывно тилинькали балалаечники и гусляры.

Рядом с царём сидели братья с невестами. Старший развлекался, выдёргивая массивные стулья из-под седалищ соседей, средний налегал на мёд, и его веснушчатое лицо краснело всё больше. Невесты чинно сидели рядом, аккуратно ковыряясь пальцами в куриных потрохах.

- А вот, дорогие послы заморские, и мой младшенький! - торжественно объявил царь, - Ванюша, а где невеста?

- Она попозже подъедет, батюшка, - опустив глаза, ответил Иван.

- Ну-ну. Правильно, - одобрил царь, - Все уже упьются, и дела им до твоей... хих... невесты не будет. Садись, Ванюша!

Долго ли, коротко ли, а стемнело. Тут же дворец покачнулся, и от страшного грохота заложило уши.

- Чегой-то? - втянув голову в плечи, поинтересовался царь.

- Не беспокойтесь, батюшка, это моя лягушонка в коробчонке едет, - объяснил Иван.

Послы и бояре бросились к окнам. Старшие братья смотрели поверх голов. Царь пытался пробраться в первый ряд. Ко входу в детинец приближалась небывалая процессия: двенадцать мускулистых чернокожих великанов тащили длинный паланкин из красного дерева, отделанный янтарём и золотом, с длинными бордовыми занавесями из бархата.

- Сарацины! - ахнул кто-то из бояр.

Процессия остановилась прямо напротив входа. Великаны опустили конструкцию на землю и выстроились в ряд. Один из них медленно приоткрыл занавесь. Тут же сам собой соткался длинный красный ковёр и развернулся от паланкина до входа. Стражники пригнулись за щитами и выставили бердыши.

Из глубины носилок показался изящный красный сапожок, а следом и Марья Искусница целиком. Изукрашенный жемчугом кокошник, яркий сарафан с диковинным узором, украшения из моржовой кости с яркими камушками, накидка в цвет сарафана... Стражники опустили оружие и выпрямились. Толпа плотнее прильнула к окнам. Вспикнул прижатый к подоконнику царь.

Летящим шагом прошла Марья по красному ковру, вошла в распахнутые стражей двери. А там и Иван царевич навстречу бежит, руки протягивает. Зашли в палаты вместе. А гости знатные так и стоят у окна, рты пораскрывав. Поздоровалась Марья Искусница как положено, хихикнула потихоньку и вместе с Иваном прошла к столу. Зашумели бояре и послы заморские, зашептались и тоже к столам потянулись, мёдом хмельным диво дивное запить. Запили, закусили, а тут царь невесток станцевать для дорогих гостей просит.

Вышла боярская дочь, заиграли дудочники, мальчишка в бубен застучал, пустилась невестка в пляс. Каблуками стучит, плечами трясёт, вокруг себя кружится. Покивали одобрительно гости: хороша невеста, знатна, в теле, отплясывает лихо.

Купеческая дочь под балалайки вышла, крутилась и вертелась, притоптывала и прихлопывала, рыжие волосы огнём горели. Подбадривали гости заморские, в ладошки аккуратно хлопали: хороша невеста, огонь-девка!

Настала очередь Марьи. Раздражённым жестом остановила она музыкантов, руки раскинула, прошептала что-то, и из воздуха гусли самогуды появились, завели мелодию грустную, протяжную. А под эту мелодию и Марья лебёдушкой по залу пошла. Махнула рукой в сторону - там река потекла, с плакучими ивами по берегам, два лебедя шеями переплелись. В другую сторону махнула - там берег морской, чудовище страшное навзничь лежит, а над ним девица плачет. Глаза вскинула - и как дождь искрящийся в палатах пошёл. А Марья знай себе в танце кружится. Слёзы вытирали бояре и послы, сморкались в платочки дамы, даже царь слезу пустил. Закончился танец, поклонилась Марья Искусница, и пропали картины дивные, и дождь искрящийся прошёл. Вернулась Марья на место, а все гости взглядами её провожали, тишина в палатах стояла.

Вернулись в горницу Иван с Марьей. Царевич привычно на лавочку отправился, а Марья на ложе устроилась. Да не спалось Ивану - лежал, танец вспоминал. Поднялся, откинул балдахин, спящей Марьей любуется. Вдруг смотрит: из-под подушки пуховой кожа лягушачья торчит. "Вот оно как", - обрадовался царевич. Вытащил кожу аккуратно, да в печь бросил. Затрещала шкурка, загорелась, запах пошёл. От всего этого проснулась Марья, сунула руку под подушку - ан нет шкурки. Вскочила, к печи бросилась. А шкурка-от догорает.

- Что ж ты, Ваня, сделал? Ещё три дня, и спало бы заклятье. А так - сгорела шкурка, нашёл меня Кощей Бессмертный. Сейчас к себе притянет. Прощай, царевич!

Прикрыла глаза Марья, сложила на груди руки и исчезла. А Иван остался в горнице, где догорела шкурка, с запахом гари и слезами на глазах.

Наутро собралась царская семья совет держать, что делать, да как быть. Иван царевич ехать решил - искать земли кощеевы да выручать невесту из полона злодейского. Нечего было братьям и батюшке возразить. Подарил старший брат коня чёрного, фряжской породы. Одарил средний брат кольчугой надёжной и мечом прямым, тяжёлым. Батюшка сунул кошель с золотом и ткнул сухим кулачком в плечо. Обнялись на прощание. Собрался Иван и поехал куда глаза глядят.

Только за ворота выехал, догоняет его купец с Нового города.

- Слышал про беду твою, царевич. Позволь с тобой ехать, спутником да провожатым быть.

- Нешто знаешь, где Кощей окаянный Марьюшку держит?

- Где царство кощеево, мне не ведомо, но отведу туда, где знают и ведают.

Так и поехали вдвоём. Под ливнями мокли, солнечным светом сушились, одну лепёшку на двоих делили. Долго ли, коротко ли ехали, а привела их дорожка к лесу дремучему. Сказал купец новоградский, что близка уже цель. Пригнулись, чтоб ветки по голове не хлестали, и по еле заметной тропинке двинулись вглубь леса. Вороньё каркало, волки глазами сверкали, хохотал кто-то в чаще, мох облеплял необъятные стволы, кроны могучие солнышко закрывали. Неприятная местность была. Но не было сомнений у Ивана царевича - знал купец, куда ведёт. А за ради Марьюшки готов был Иван на край света идти.

Вот и полянка объявилась, а в конце полянки избушка странная - на столбах стоит, без окон, дверью к лесу повёрнута. Старая избушка, чёрная, стены мохом законопачены. Посмотрел Иван-царевич вопросительно на спутника своего, тот кивнул, мол, знаю, что делать, подошёл к избушке и попросил:

- Избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом. Добром пришёл, обещанное вернуть.

Заскрипела избушка, крутанулась, дверь распахнула: "Заходите, мол, живите". Зашёл Иван-царевич внутрь, а купчина новоградский дверку-то и прихлопнул, да поленцем подпёр:

- Извиняй, царевич. Токмо своя жизнь мне дороже. А таких дурней только ты один, что к Яге по своей воле пошёл.

- Как же так? Мы ж товарищами всю дорогу были! Лепёшкой последней делились, воду с одной баклажки пили!

Ничего не ответил купчина, только топот удаляющийся Иван услышал. Делать нечего, осмотреться надо. Внутри избушка выглядела не лучше, чем снаружи. Старые брёвна, мох в щелях, добротная, но уже отслужившая своё грубая деревянная мебель, печь в пол-избы. И на этой печи кто-то шевелился.

- Кто здесь? - крикнул царевич.

- А кого ты тут увидеть ожидал? Ундин? - скрипуче проклокотал ворчливый голос, и с печи с кряхтением спустилась самая древняя старуха из тех, что Иван видел.

- Здорова будь, бабушка, - поприветствовал вежливый царевич.

- Здорова? Кхе-хе-хе, - то ли засмеялась, то ли закашляла старуха. Вот здоровья бабе Яге давненько уже не желали, да и поздновато уже. Как есть, так и скриплю.

Старуха, припадая на одну ногу, перекосившись на один бок, доковыляла до стола и засветила лучину. Царевича передёрнуло. Бабкина одежда давно превратилась в лохмотья, седые волосы висели непромытыми клоками, на костистом носу красовалась огромная бородавка, воспалённые красные глаза часто моргали и слезились, одна нога совсем высохла, а во рту оставались то ли два, то ли три зуба, зато длинных и крепких.

- Это ты, что ли, за купчину своей жизнью расплатиться готов? - прищурившись, поинтересовалась бабка.

- Нееееет, - протянул царевич и попятился к двери.

- А какого лешего тогда пришёл? Купчина свою жизнь выкупить обещал - вместо себя привести того, кто по доброй воле на смерть пойдёт, вот тебя и привёл.

- Так он сказал, что ты подскажешь, как до Кощея добраться - он невесту мою забрал, я за ней иду.

- Кощей? Невесту? Кхе-хе-хе, - вновь зашлась то ли в смехе, то ли в кашле старуха, - На кой ему невеста твоя, аспиду дряхлому? С этим ладно, разберёмся. Но сначала с купчиной решу. Нельзя Ягу обманывать, ох, нельзя. Баюн! Баюшенька!

На печи сверкнули жёлтые глаза, и огромный чёрный кот хищно спрыгнул вниз. Подошёл к Ивану, обнюхал, недовольно чихнул и вперил взгляд в Ягу.

- Вот что, Баюшенька. Слыхал, небось, что молодец про купчину говорил?

Кот фыркнул.

- Нельзя купчину из леса выпускать, Баюн. Обманул он ту, кого не обманешь. Наказать надобно. А у Яги наказание одно, неотвратимое. Ты понял, Баюн?

Кот открыл красную пасть с белыми клыками, прошипел что-то утверждающее и выскочил через отдушину наружу. Через мгновение от двери откатилось брёвнышко, которым купец припёр дверь, и наступила тишина.

- Теперь с тобой, молодец. Ты не за смертью пришёл, за жизнью. Но дорога к ней... Сам увидишь. Сейчас накормлю тебя, напою, в баньке попарю, а там и поговорим о деле твоём.

- Может, не надо, бабушка? Я и сам...

- Цыть, неслух! Как сказала, так и будет. В чужой дом со своим правилом не лезь! - рассердилась старуха.

Пришлось повиноваться. Скоро помытый, накормленный кашей и напоенный творёным вином царевич сидел за столом и слушал Ягу. На печке сидел вернувшийся Баюн, мурчал и вылизывал когти.

- Кощей не свою жизнь живёт уже, - рассказывала Яга, - была не своя, стала своя. Не знаю как, но чужую жизнь он к рукам прибрал. Но невесты - это не по его характеру. Золото там, или каменья, это он любит. Запасы забрать может... Но невесту? Ты не путаешь, молодец?

- Марья сказала, - уныло ответил царевич.

- Вот ведь окаянство какое, - покачала головой старуха, - ладно, взялась выслушать, так теперь и помочь придётся. Дам я тебе клубок зачарованный. Бросишь на землю, он и покатится, дорогу укажет. Главное, не отстань. А дорога к Кощею ведёт через Железный лес, Клыки гор и Огненное озеро. Дам я тебе сапоги железные, чтобы пройти везде. А там уж как знаешь.

- Спасибо, бабушка, - только и смог вымолвить царевич.

- Кхе-хе-хе! Спасибо говорит. Хороший какой мальчик, - заулыбалась старуха, показывая уцелевшие зубы. Род благодари, а мне незачем.

Вышел Иван-царевич из избушки, бросил клубок и пошёл туда, куда клубок покатился. Шёл Железным лесом, где ветки пытались до глаз добраться, а корни за ноги хватали, шёл Клыками гор, где камни пытались задавить смелого путника, прыгал по чёрным камням, проходя через Огненное озеро, вышел к холодному морю, а на берегу, на скале, увидел чёрный замок с острыми башнями, решётками, сложенный из огромных глыб. Ворота закрывала железная решётка.

Собравшись с духом, направился Иван царевич к воротам. Только подошёл - решётка поднялась. Прошёл в арку царевич, за меч хватаясь и посматривая на острые концы решётки над головой. Зашёл во двор и вытащил меч из ножен. По всему периметру стояли статуи воинов в странных шипастых доспехах. Огромные мечи с волнистыми лезвиями, двулезвийные секиры, узкие длинные кинжалы, огромные треугольные щиты - всё было из камня. Дверь в донжон с громким скрипом отворилась, словно приглашая пройти внутрь. Оглядываясь по сторонам и каждый момент ожидая, что статуи оживут, царевич вошёл внутрь.

В огромном каменном зале царил полумрак. Факелы на стенах в бронзовых подставках чадили и мерцали, где-то капала вода, вдоль стен стояли полные доспехи с устрашающими гербами. Иван, оглядываясь, двигался вперёд, к массивному каменному трону.

Подойдя поближе, царевич разглядел на троне мягкую подушечку, на которой неподвижно сидел высохший лысый старик, с огромным шрамом через всю голову, в ржавом тяжёлом доспехе, руками опираясь на двуручный меч. От старика веяло угрозой, а взгляд маленьких, чёрных глаз из-под набрякших век, казалось, пронизывал насквозь.

- Чую, чую, чьим духом пахнет, - неожиданно мощным басом заговорил старик.

- Кощей? - неуверенно поинтересовался Иван.

- Кощей Бессмертный, - уточнил Кощей, - Можно, чтобы не так долго, но вежливо, просто Кош. "Господин" по-вашему.

- Ты почто невесту мою забрал? - вежливо начал разговор Иван.

- Невесту? Твою? А на кой она мне? - удивился Кощей.

Иван занервничал.

- Она сама сказала, что ты её забираешь!

- Сама? Хррррр, - засмеялся старик, показывая ровные ряды жёлтых зубов, - Ну, уморил! Ещё скажи, что она в лягушку превращалась.

- Превращалась, - подтвердил Иван.

На этот раз замолчал Кощей, внимательно разглядывая царевича из-под массивных, лохматых бровей.

- Превращалась, говоришь, - протянул он наконец, - Интересно. Марьяна! - вдруг гаркнул Кощей, - Марьяна, чтоб тебе с комарами в горнице спать! Иди сюда!

Перед троном, лицом к нему и спиной к Ивану, из воздуха появилась девушка.

- Да, дедушка, - тихо произнесла она.

- Де... Дедушка? Только и смог вымолвить Иван.

- Ваня! - взвизгнула Марья Искусница, резко повернулась и бросилась на шею к царевичу. Тот выронил меч и прижал к себе невесту.

- Ваня, говоришь... - гулко раздалось с трона, и Кощей поднялся во весь свой немаленький рост.

- Ой, - вырвалось у Марьи.

- Вот... ведмедь, - пробормотал Иван.

- Ну что же, прошу за стол, - подытожил Кощей.

***
- Так сколько тебе столетий, уважаемый Кош? - поинтересовался Иван, любуясь вином в хрустальном кубке. Марья сидела рядом, обхватив руку царевича.

- Столетий? Хрррр, - засмеялся Кощей, - Мне восемьдесят восемь лет, молодой ещё, хррррр.

- А почему "Бессмертный" тогда? - нетактично спросил царевич.

- Долгая история. Мы с дружками много где погуляли по молодости. Вот только дружки те были... Много раз меня до дележа добычи потерять хотели. В лесу теряли, в овраге теряли, в море теряли, в темнице теряли, даже топором по голове один раз теряли. Но я всё время находился, и тому, кто такую пакость устраивал, делал очень больно. Вот и прозвали - Бессмертный.

- А баба Яга говорила... - начал Иван.

- Знаю я, что эта страшила говорила, - перебил старик, - про чужую жизнь. Так и есть, да не одну. Волшбой-от владею. Забирал я себе жизни тех, кто меня убить пытался. Правда, жизни той у всей на донышке оставалось, но мне хватает.

- А почему такой замок странный? Огромный, мрачный, без людей?

- Поначалу мы с ватагой тут поселились, когда замок на меч взяли. Хорошо жили. Дружно, весело, слуг полно было. Только перемерли все. С каждого я волшбой статую сделал, во дворе стоят. Те, кто поблизости живут, считают, что это войско моё. Боятся, не лезут. А мне того и надо. Злата-серебра хватает, ещё с прошлых лет, еду крестьяне привозят, вино со старых запасов. А чего не хватает - волшбой достаю.

Со слов Кощея, с Марьей всё случайно получилось. Единственная внучка его, да ещё и с даром волшбы. Дед учил, чему мог. Внучка талантлива была, всё на лету хватала. Вот только шебутная да непоседливая. Всё пыталась по-другому сделать, не как дед учит. Вот, в один день, когда отрабатывали волшбу, Кощей кинул заклятье превращения в лягушку, а внучка любимая - перенос за тыщу вёрст, да напутала что-то, и на себя направила. Стала лягушкой и отправилась в болото неведомо куда. Поисковые заклятья всех лягушек на тыщу вёрст вокруг показывали, да толку-то? Найти внучку Кощей мог только если шкурка лягушачья, его заклятьем сделанная, повредится. Вот Иван и повредил. Обрадованный Кощей тут же перенёс Марью в замок, вот только поссорились они сразу, выясняя, кто виноват. Так и не рассказала внучка, что невестой царевича стала. А тут - он и сам явился. В общем, сладили полюбовно всё. Одобрил Кощей жениха. Всю ночь разговоры разговаривали, а наутро отправил Кощей молодых обратно, к воротам города.

Ох, и встретили же их... Радости было! Братья в голос ревели, отец обнимал и мокрую от слёз бороду на груди Ивана прятал, невестки визжали, обнимались, народ славу кричал...

Тут честным пирком, да за свадебку. Сразу за три. Отгуляли как положено. Некоторое время ещё царь-батюшка правил, да пришло и ему время помирать. На царство сел старший сын, как законом и положено. Средний армию возглавил, главным воеводой стал. А Иван на дальние границы уехал - порядок наводить, крепости строить да хлеб растить. Марья ему, конечно, помогала. Жили они долго и счастливо, детишек растили, области дальние развивали.

Тут и сказке конец. Кому не понравилось - том сам виноват.