Привет Марксу с Гегелем от участковых терапевтов!

Как-то шли мы на вызова с моей приятельницей и коллегой Ленкой
Петровой (часть пути от поликлиники до участка у нас совпадали),
идём болтаем, Ленка говорит: «Вчера обиделись на меня мои подруги
за то, что в театр с ними не пошла. А они так старались, так старались - билеты заранее покупали, меня разумеется об этом не предупредив. Вот, Лариска, они реально не понимают, что наша работа — это тебе и театр драмы и комедии, и сумасшедший дом, и аттракционы с американскими горками,и цирк само собою — тут всё в одном флаконе. А мы все участковые терапевты являемся адреналин зависимыми наркоманами. Каждый день приносит массу впечатлений. «Из огня да в полымя» и один треш сменяется другим трешем. Какие уж тут нам театры в будние дни.»
Посмеялись мы тогда с ней. Ленка правду сказала. Всё так и есть.
Бывает даже в относительно спокойные дни, когда и вызовов-то после приёма не так уж и много, а всё равно от общения с пациентами возникает ощущение, что ты впечатлениями переполнен до краёв.
 Врачам часто приходится видеть изнанку жизни людей, которую они
наверняка не хотели бы ни перед кем афишировать и бывают свидетелями событий в их жизни, которую они хотели бы от всех скрыть или забыть. Такой вот сплошной антиинстаграм.
 Люди все такие разные. И уклад жизни настолько у людей разный, что кажется - это существа каких-то разных биологических видов и вообще обитатели разных планет. И почему люди так по разному проживают свою жизнь?
 Для меня лично не до конца остаётся закрытым философский вопрос, что всё же первично бытие или сознание? Хоть Маркс и утверждал, что бытие определяет сознание, а до него примерно тоже самое утверждал кажется его учитель Гегель (что-то я из курса философии даже ещё помню). Мужики-то они конечно умные, что и говорить, но я всё равно ещё в этом их утверждении до сих пор сомневаюсь.
 Вчера у меня после приёма было всего навсего два вызова. Первый
вызов был к мужику с радикулитом.
 Долго едем с водителем Юрой по изрытой, раздолбанной дороге, плутаем разными переулками по какому-то тмутараканскому княжеству. Еле еле находим  старый, двухэтажный, обшарпанный дом постройки начала двадцатого века.
Я то человек простой по сути. Сама из провинции - меня ничем особо не удивишь, но я хоть сильно и не выпендриваюсь. Иду я значит по каким-то катакомбам, захожу в квартиру. В квартире темно, тесно, грязновато, пахнет вареной капустой и кошками.
 В прихожей меня встречает супруга несчастного страдальца-радикулитчика — тот лежит на диване в своей комнате, дожидается медицинской помощи. И тут начинается…
 Я, благодаря своей профессии, людям особо не доверяю и всегда готова к любому повороту событий. Слышу от неё до боли знакомое: «Женщина, бахилы оденьте и проходите по коридору вон туда в ванную руки мойте - показывает рукой куда-то неопределённо вдоль тёмной, заставленной хламом прихожей — больной вон в той комнате — машет рукой в противоположную сторону и тут же, посчитав, что сделала для меня всё возможное и невозможное, удаляется в какой-то свой закуток.
Ну ладно, думаю, что раздеться даже не предложили — ерунда - я ведь не гордая. Снимаю пальто, пытаюсь втиснуть его на вешалку с кучей висящей на ней верхней одежды. Задачу передо мною поставили понятную, надо выполнять. Только вот тут какая незадача. Бахил то мне никто не предложил.
- Женщина — теперь мне приходится её уже докрикиваться, так как она не посчитала нужным тратить на меня своё драгоценное время и удалилась куда-то по своим важным делам из коридора — Вы мне бахилы-то предоставьте или пакеты какие-нибудь и я Вашу просьбу тогда смогу выполнить.
 Наверное я очень плохо думаю о людях, но тут мне показалось, что именно этого момента она и ждала как минимум всё утро. Так… Кажется начинается…
- А почему это я Вам должна что-то «предоставлять»? - при её первых словах и интонациях, я сразу вспомнила продавщицу из фильма «Граффити» - жену  алкоголика Клизи, ту сцену где они ругаются у неё в магазине -  Вы, что не знаете, что на вызов идёте? У Вас с собой должны быть бахилы. Я в курсе между прочим, что Вам их выдают. Нате вот тапки оденьте — бросает мне какие-то замызганные, заношенные, мужские тапки 45 размера — если Вам конечно не безразлично, что после Вас следы на коврах останутся - что она называет коврами я так и не поняла.
 Я спинным мозгом чувствую, как ей бедной хочется со мною поскандалить и вывести меня на эмоции. Но она даже не предполагает насколько я вредная женщина и какие фортеля и сама могу выкидывать.
- Ну нет! Что Вы. Ваши ковры конечно намного ценнее моей женской гордости. Тапки Ваши я не надену, вдруг я их ещё чего доброго испачкаю — я как можно громче расстёгиваю молнии на сапогах, сбрасываю их, отпинывая к входной двери и, стоя в одних колготках перед этой милой, радеющей за чистоту в своём жилище женщиной, уточняю у неё — ну, что так пойдёт?
Женщина видимо такого нестандартного для медицинского работника решения не ожидала и была заранее настроена к длительным пререканиям, но надежды поскандалить она кажется всё-же не теряла:
- Идите руки мойте!- повторно пригласила меня она в ванну, видимо надеясь до последнего в душЕ, что я мыть руки откажусь. Ведь вызов на радикулит не предполагает тесного контакта с телом пациента. Ну разве что я симптом Ласега посмотрю, но он не требует раздевания больного, а через одежду вряд ли его стерильность я смогу нарушить.
- Да да конечно. Хотите с мылом помою - про себя думаю: «хотите душ приму, помоюсь,(если не выразится погрубее)», продолжаю при этом ходить в колготках и веду себя решительно, нарочито вежливо, выражая готовность с полуслова выполнить любой её каприз. Ведь пациентоориентированность нашей медицины за последние годы внушила населению мысль, что пациент завсегда прав, также, как в учреждениях торговли всегда бывает прав покупатель.
Это привело к тому, что из медицины убежали почти все врачи, но я же пока осталась - значит  шоу продолжается.
Кажется супруга пациента начала догадываться, что я женщина полностью отбитая и со мною каши не сваришь, так как сделав ещё пару уже каких-то совсем вялых замечаний в мой адрес, её лицо вдруг поскучнело, а скандальный настрой как-то резко понизил свой градус и она молча удалилась на свою кухню доваривать обед.    Видимо увидеть доктора в одних колготках на её, с неделю назад помытом полу, и так было победно и радостно для её ущербной самооценки. Каким ещё образом она может почувствовать себя на высоте, если не унизит другого? Она была почти удовлетворена.  А я, демонстрируя полную покорность судьбе, продолжала расхаживать в своих капроновых колготках фирмы Calzedonia по её «персидским коврам».
 Муж ейный громко крякал, когда я своими чистейшими руками проверяла таки у него все, положенные при радикулитах, симптомы.
Я расписала ему схему лечения в уколах и в таблетках, пообещала оформить больничный лист.
 Когда стала выходить из комнаты, он вдруг приподнялся на диване и сделал жест рукой что бы я немного притормозила и тихим голосом сказал:
- Вы не обращайте на неё внимание. Это она специально Вас провоцировала. Она врачих жуть как не любит. Ей кажется, что вы все зазнайки и людей не уважаете. Вот она как бы вас на место ставит.
- Я поняла. За меня ей не стоит слишком беспокоиться. Я своё место вполне осознаю. Терпения Вам. Выздоравливайте.
Ух. На улицу вышла как из ада. Лёгкий морозец. После спёртого воздуха, кажется вновь начинали раздышиваться и расправляться лёгкие.
А следующий вызов был в закрытый элитный коттеджный посёлок. Пациент с высокой температурой и кашлем.
Едем по свежезаасфальтированной  дороге. При въезде в посёлок
пропускной пункт. Шлагбаум. Охрана. Нас пропускают без всяких
проволочек. Охрана заранее предупреждена о вызове врача. Объясняют водителю как проехать.
Трёхэтажный коттедж больше похож на старинный замок или дворец. Забор по периметру участка из кованных решёток, украшенных завитушками и фигурками мифических животных. С двух сторон от  парадного входа скульптуры львов. Перед крыльцом заделанный на зиму каким-то покрытием и обитый деревянными рейками фонтан.
Захожу в огромную прихожую, напоминающую зал эрмитажа. С потолка свисают огромные люстры. Мне на встречу выходят две мило улыбающиеся женщины. Одна постарше, другая помоложе. Их возраст определить совершенно невозможно, так как, судя по всему, обе
завсегдатаи косметологических клиник.
Из разговора понимаю, что это не мать и дочь, как я вначале подумала, а хозяйка дома и её прислуга.
Я, как всегда, наученная жизнью слишком сильно на первое приятное впечатление не полагаться, проходить не тороплюсь. Мне женщина, та что помоложе, помогает снять пальто, продолжая всё так же мило улыбаться.
Я, как много раз битый жизнью Шариков, попав в дом к профессору Преображенскому, недоверчиво озираюсь по сторонам и,ожидая ото всюду подвоха, спрашиваю:
- Можно вас попросить дать мне бахилы? - откуда мне знать на кого
на этот раз нарвёшься. Бдительность врачу терять никогда нельзя.
- Ой! Что Вы, что Вы! - щебечет хозяйка. Проходите так. Помощница
потом уберёт, если наследите.
« «Помощница». Ух ты! - думаю я — у приличных людей видимо прислугу прислугой называть дурным тоном считается.
- Оленька, проводи доктора в зимний сад. Пётр Васильевич сейчас туда спустится.
Я сижу на каком-то антикварном диванчике среди разных экзотических растений. Высоченные пальмы упираются в огромный стеклянный купол на потолке. По периметру помещения множество папоротников, отовсюду свисают лианы. Из дальнего зала доносится лёгкая джазовая
музыка и какие-то весёлые, молодые голоса.
«Оленька» подходит ко мне, интересуясь не хочу ли я выпить чашечку кофе.
Я из скромности уже ничего не хочу.
Через пару минут по широкой белой, мраморной(как мне кажется) лестнице спускается слегка прихворнувший хозяин дома Пётр Васильевич.
Мы с ним мило беседуем. Я собираю анамнез. Осматриваю его, как пациента. Назначаю лечние. Прощаюсь с Петром Васильевичем. Его супруга и их помощница «Оленька» провожают меня до выхода и всё ещё что-то щебечут и щебечут. Почему-то из этого дома мне так не хочется уходить.
Забавные мысли лезут мне в голову: «А вдруг в следующей жизни мне повезёт и я реинкарнирую в какую — нибудь собаку. В колли например или в чау-чау. И хозяином у меня будет какой-нибудь вот такой Пётр Васильевич. А их помощница Оленька будет меня кормить, выгуливать, мыть мне грязные лапы, нежно почёсывать меня за ухом.
 В мои же обязанности будет входить только веселое виляние хвостом, с кручением вокруг своей оси с повизгиванием от радости, при встрече Петра Васильевича в прихожей, когда он вечером будет возвращаться с работы домой. Ещё я буду лежать на коврике у его ног, когда он заболеет. Ну и конечно при удобном случае запрыгивать двумя лапами ему на грудь, пару раз успевая лизнуть ему нос своим тёплым, слюнявым языком. Но ведь это всё не трудно, когда любишь своего хозяина! И всё!!! И делов то!!! Он наш навеки!!! Лучшие котлеты в доме — мои! И НИКТО!!! НИКОГДА в жизни больше не потребует от меня одевать эти ненавистные, дурацкие бахилы и быть вежливой с теми, кого очень хочется облаять!»
Возвращалась в свою амбулаторию, ехала, смотрела в окно. Размышляла о людях, о жизни. Какие мы все разные. И жизнь разная.
Но что же всё - таки первично? И что определяет что? Бытие определяет сознание? Или сознание определяет бытие? И если жену
страждущего радикулитчика с моего первого вызова сделать женой Петра Васильевича, то что тогда произойдёт? Станет ли она великодушной, умной, доброй, как его теперешняя супруга? Или Петр Васильевич с ней сопьётся и всё своё имущество потеряет, замученный бракоразводными процессами?
Ну а вот если нынешнюю жену Петра Васильевича сделать женой радикулитчика, будет ли она такой же, как сейчас, великодушной, доброй, гостеприимной? И не станет ли и она тогда набрасываться на бесящих, наглых, слишком что-то многое возомнивших о себе докториц, которые только и норовят наследить и общупать непомытыми руками чужих мужиков.
Так определяет ли бытие сознание? Или всё же сознание определяет бытие? Маркс с Гегелем, как-то слишком быстро всё в этом вопросе порешали.
А вот я всё ещё никак до конца определиться не могу.
Всем пока-пока.