Юродствующим о гуманизме в годы войны

1942 год. Советская Армия отступала, неся колоссальные потери. Порой казалось, что это уже не остановить. Оставляя города, уходя из деревень, где красноармейцы находили короткий ночлег, они обещали:

- Мы вернемся. Верьте, верьте в нас. И молитесь за нашу победу.

Антонина Егоршина, как и многие из их села, отдала войне четверых – мужа, двух сыновей и свекра, который ушел на фронт вместе со своим сыном. Похоронку получила сразу на обоих. О том, что сыновья пропали без вести, извещение пришло, но Антонина все еще надеялась, что объявятся.

Убитого почтальона она увидела не сразу. Он лежал на обочине дороги в сугробе, заметенный снегом. Если бы не кончик черной холщовой сумки, которую все узнавали издалека, Антонина не обратила бы внимание. Начала раскапывать и нашла: взрывом снаряда тело почтальона отбросило в сторону, в канаву. Сразу в горячке начавшегося отступления, которое прокатилось и по их деревне, пропажу письмоносца не заметили. Рано выпавший снег скрыл следы и этой трагедии.

Сумка с письма почти не пострадала. Убитого оставила там, где нашла, только забросала снегом и поставила палку, чтобы не потерять. Для рытья могилы нужна была кирка, лопата и подмога – одной, пожалуй не справиться.

Пока возилась со своей печальной находкой, не обратила внимания на характерный гул. Он нарастал. Антонина очнулась, когда самолет пронесся у нее над головой. От неожиданности она присела, не удержалась и ткнулась лицом в снег, прямо на то место, где была голова покойного.

Глубина небольшая и Антонина всем своим существом ощущала, как лицо мертвого почтальона всматривается в нее из своей неглубокой могилы, будто укорял, что не похоронила, как положено.

Не станешь же объясняться с покойником, что не было подходящего инструмента и что она обязательно вернется! Суеверный ужас сковал ее тело похлеще мороза, который начинал пробирать до костей, приводя в чувство.

Антонина выбросила из головы мысли о своей вине перед мертвецом и стала прислушиваться – куда полетел самолет. Она не успела рассмотреть, чей он. Следом за этой мыслью снова раздался гул, который неумолимо приближался. Антонина проклинала себя, что не воспользовалась передышкой и не спряталась, не забросала себя снегом.

Сейчас уже поздно. Ее, в черном полушубке на открытом поле было видно за километр, не меньше. Оставалось лежать и ждать, что будет дальше. Через несколько секунд послышался короткий свист и сразу несколько глухих ударов, будто кто-то со злостью швырнул горсть стального гороха на шиферную крышу.

- Пули! – догадалась она и обмякла. Тут уже зарывайся-не зарывайся – снег не спасет. Так и лежала, в ожидании очередного захода на цель, которой она, судя по всему, была. То, что самолет немецкий, уже поняла. Но что за мразь сидела за его штурвалом, если решила развлечься такой вот «охотой»? Перепутал гражданского с военным? Но откуда они здесь, если линия фронта откатилась на десяток километров? Вокруг никаких следов военной техники, поблизости трубы деревенских домов. И тем не менее. Сколько бы хватило сил вот так лежать на мерзлой земле под обстрелом? Сверху она была для немца идеальной мишенью.

Антонина начала готовиться в смерти. Хотела помолиться, но никакие слова, кроме:

- Что бы с--х, немецкая гадина, - в голову не шли.

В этот момент справа от нее раздался выстрел. Резкий с легким эхом щелчок смешался с гулом двигателя самолета, который снова заходил на цель. И сразу вслед за этим ровный, нарастающий звук, словно он споткнулся обо что-то. Мотор самолета «закашлялся», пару раз «чихнул» и смолк. Затем раздался оглушительный грохот. Взрыв был такой, что Антонину подбросило. Воспользовавшись этим, она откатилась в сторону от покойника и замерла, а потом...:

- Слышь, мать, помоги.

Мужской голос прозвучал совсем рядом. Только что пережитый ужас ожидания смерти сменился безмерным удивлением и настороженным любопытством. Голос звучал слабо из чего Антонина сделала вывод, что его обладатель не совсем здоров или ранен. Она подняла голову и увидела молоденького лейтенанта.

Его голова была обмотана коричневыми от запекшейся крови бинтами. Серые глаза были воспалены от бессонницы и боли. Губы посинели. Неизвестно, сколько он пролежал в этих снегах, если Антонина за час уже заледенела.

Резким контрастом с безжизненными губами были его щеки. Они горели от внутреннего жара. У него поднялась высокая температура, которая не дала ему умереть: молодой организм справился с холодом, но мог не выдержать воспаления, если не оказать помощь.

Антонина сразу засуетилась. Подползла к лейтенанту, к самому лицу и зашептала:

- Самолет!

- Нет никакого самолета, - усмехнулся военный и кивнул головой в сторону, где несколько минут назад раздался взрыв. – Грохнулся! Как мешок с г…

- Как?

- Так. Это я его. Попал в бензобак. Несколько раз целился и наконец попал.

- Так это он на тебя охотился? – догадалась Антонина.

- Не знаю, наверное. Я видел тебя из того лесочка, хотел позвать, но не успел доползти, все боялся, что ты кончишь тут возиться и уйдешь. А тут этот прилетел. Пришлось повоевать…


Антонина кое-как подняла лейтенанта, закинула его руку себе на шею и они пошли.

- Стой, - вдруг попросил он. – Оставь меня здесь.

- Еще чего!

- Да, погоди ты! На вот, - и протянул Антонине пистолет. – Держи, кому говорят!

Она взяла оружие и нелепо уставилась на него, не зная, что делать дальше и чего от нее хотят.

- Сходи, посмотри, что там, - раненый показал туда, где от земли поднимался столб черного дыма.

- Зачем?

- Зачем! Летчик может быть жив.

- А мне он зачем?

- Забери у него документы и все, что найдешь. Карту, например. Это важные разведданные. Пригодятся. Сделаешь?

Антонина помялась и пошла, проваливая по щиколотку в снег. До места падения самолета добралась быстро – упал недалеко и холод подгонял. Увидела, что метрах в десяти лежит человек в коричневой летной куртке и шлеме. Подошла. Потом вспомнила про пистолет, выставила его перед собой, сделала еще несколько шагов.

Человек пошевелился и открыл глаза.

- «Живой».

Никаких инструкций на этот случай от лейтенанта не поступало. Она не представляла, как будет искать то, зачем пришла.

Летчик попытался развернуться в ее сторону, сунул руку за пазуху. Антонина пришла в себя и мгновенно сообразила, что там пистолет. Выстрелить раньше его она не могла и сделал то, на что хватило сил – бросилась вперед, в прыжке размахнулась и со всей силы огрела рукояткой пистолета летчика по голове, целясь в лоб. Попала. Из разбитой переносицы брызнула кровь.

Стараясь не испачкаться, Антонина принялась обыскивать немца и нашла то, что подходило под описание – прямоугольную кожаную папку с прозрачными окошками, в которых лежали карты – в этом она разбиралась. Все исчерканные красными линиями, надписи на немецком. Сунула трофей за пазуху и побежала обратно.

- Ничего себе! – воскликнул офицер, увидел, с чем вернулась Антонина. – Молодец! Не ожидал, думал, испугаешься мертвеца.

- Да не, он живой!

Они некоторое время обсуждали, что делать с летчиком. Лейтенант хотел его пристрелить, но сам сделать этого не мог. Антонина наотрез отказалась выполнить это «поручение» и прекратила спор:

- Ты на себя посмотри, сам скоро станешь трупом. Идем! Надо тебя перевязать, промыть рану. Я это умею, фельдшером была одно время, правда, коровьим, но это неважно, рану обработать смогу. А там видно будет.

Пришли домой. Антонина рану обработала, дала из лекарств то, что было припасено, приготовила отвар – напоила. Потом накормила и лейтенант заснул.

Антонина принялась разбирать сумку почтальона и первое что ей попалось на глаза – две похоронки. Дрожащими руками поднесла поближе к глазам и прочитала на обеих свою фамилию.

Ее сыновья не пропали без вести, а погибли. Их эшелон разбомбили с воздуха. Она представила, как немецкие летчики потом расстреливали тех, кто уцелел. Уж она-то знает, как это, на себе испытала. И ее сыновья прошли через это. Только ей повезло, а им…

Посмотрев на спящего, тронула пистолет, который лежал рядом и опустила руку. Нет, может не суметь. Пошла в сени, взяла кирку, лопату и отправилась назад в поле, хоронить почтальона.

Идет, а сама, как каменная. Сердце стучит, гонит кровь, а жизни в ее теле нет – мёртвая. Из души сначала вырвали один кусок, когда погиб муж и свёкр, потом оставшуюся часть разорвали пополам и швырнули в грязь, перемешанную с землей и останками ее детей.

Дошла до места, которое отметила и начала долбить. Холод не успел основательно сковать пашню, работа шла быстро, яма увеличивалась на глазах. Перевалив тело, забросала землей, сделала холмик и снова забросала снегом.

Хотела уходить, как со стороны сбитого самолета, на который она старалась даже не смотреть, раздался возглас, потом щелчок. Антонина замерла - в нее стреляли.

Если пуля пробьет ее сердце, она будет только рада. Но пуля просвистела мимо. И такая в эту секунду ее обуяла ярость, что она даже покачнулась от того, что кровь сначала ударила в голову, а потом отхлынула.

Антонина «увидела» своих сыновей. Как такое возможно? Но неведомый распорядитель памятью, над которой время не властно, «показал» их смерть со всеми подробностями. Эта смерть не была мгновенной или быстрой, как поется в одной мудрой песне - они «уходили» мучительно и долго... «Досмотрев» все до конца, она медленно подобрала кирку и пошла к самолету, не заботясь о том, что могут подстрелить. Ей было все равно.

Летчик выстрелил снова, но не попал. Антонина подошла, заглянула ему в глаза и не увидела в них ничего, что могло бы ее остановить.

Словно заледеневшие, светло-серые, они смотрели на нее с такой же холодной ненавистью и страхом - не хотел умирать. А ее сыновья..?

Летчик сжимал уже бесполезный пистолет (патронов больше не осталось), кривил губы и что-то говорил на немецком.

Антонина посмотрела на свои руки, которые сжимали кирку, а потом наблюдала, как та опускается вниз…

Хватило её на один раз.

Удар пришелся в голову. Летчик застонал.

- Ну, ладно, значит не смерть тебе, гадина получая. Живи. Жаль, что я не смогла тебя добить. Выходит, не отомстила, - и она зарыдала, впервые за сутки с тех пор, как узнала, что у нее больше нет сыновей, и мужа нет.

Единственным желанием было – лечь на заснеженную землю рядом с немцем и ждать, когда же он околеет. Может тогда ей станет легче?

Она уже начала засыпать. В видениях Антонина видела себя со своими детьми, мужем и свекром. Все завидовали ей - одна, в такой окружении, всегда помогут и защитят. Приятные воспоминания околдовывали. Сознание подсказывало, что это прошлое, ю надо "возвращаться", просыпаться.

- Ну и пусть, - думала Антонина. –… что прошлое. Мне там хорошо. – и продолжала цепляться за сон дальше, все глубже погружаться в его безлну. И вдруг вспомнила: - Лейтенант!

Сон, как рукой сняло. Встала, равнодушно посмотрела на летчика, у которого уже выступила на губах розовая пена, подняла кирку, которая выпала у нее из рук и пошла домой.

- Где была? – спросил лейтенант, который к тому времени уже проснулся.

Вместо ответа, Антонина устало проговорила:

- Оклемался? Значит будешь жить.

- К летчику ходила? – лейтенант обратил внимание, что край юбки в пятнах.

- Ходила, - спокойно ответила она.

- Зачем?

- Хотела убить.

Молодой офицер напряженно всматривался в лицо женщины. Только сейчас он рассмотрел, что она хороша собой и если бы не седые пряди, которые торчали по бокам из под платка, как у ведьмы, ей можно было дать не больше сорока.

- Ну? – спросил он.

- Не знаю. Один раз приложила, да плохо. Уходила, еще дышал.

Больше на эту тему они не говорили потому, что пришла новая беда – в деревню вошли немцы.

Это была разведгруппа, на мотоциклах, довольно большая. Заходили в каждый дом. Осматривали хозяйственные постройки, заставляли открывать погреба. Ни у кого ничего подозрительного не нашли, но что-то искали – особенно тщательно рылись среди инструментов и каждую кирку осматривали чуть ли не с лупой.

Дом Антонины обыскали. А в погреб, который свёкр обустроил в стороне от дома на краю балки - не заглянули, не увидели – вход был со стороны обрыва, а смотрели сверху.

Антонина перебазировала раненного накануне, чутье подсказало, что оставлять в доме опасно, могли и соседи заглянуть, узнать – куда это она зачастила, когда все сидели по домам.

Ночью прошел снег и следы к погребу запорошил. Кирку лейтенант прихватил с собой.

- Это еще зачем? – спросила она.

- Затем, что если найдут меня, отвечу и за это, а тебя не тронут.

- Мне все равно.

- Это сейчас ты так, потом оживешь. Если бы не ты и меня бы в живых не было. Если смогу передать карту нашим, считай медаль заслужила, - пытался подбодрить ее молодой лейтенант, не имея опыта в утешениях, да и есть ли он.

Офицер просидел в укрытии несколько суток. Потом к Антонине ночью пришли партизаны. Они уже знали, что произошло – немцы ищут, кто убил их летчика.

- Что-нибудь знаешь об этом?

Антонина помотала головой – откуда.

- А кирка твоя где? – наметанный глаз отметил ее отсутствие в нужном месте.

- Твое какое дело? – Антонина чувствовала безразличие к своей судьбе, ей и правда было все равно, что будет с ней. Главное, чтобы не нашли лейтенанта.

С улицы послышались шаги. В сени вошло трое, все одеты примерно, как и ее собеседник, значит они вместе. И с ними лейтенант. Антонина обмерла.

- Чуть нас не угрохал! – тихонько воскликнул один из вошедших. – Я сразу понял, что тут целая "банда", но наши, иначе бы сразу поднял шум.

***

Рассказ написан по мотивам фронтовых дневников Даниила Фибиха, «1942-1943».

Прототипом главной героини стала крестьянка из одной деревни. Во время оккупации у нее в доме несколько дней скрывался раненый советский офицер. Потом она нашла в поле немецкого летчика, который выжил после падения самолета. Женщина убила его палкой, но не сразу, пришлось возвращаться несколько раз, пока не убедилась, что фашист мертв.

Такова была ненависть к врагу, и эта ненависть была свята так же, как была священна Великая Отечественная война. Милосердие и сострадание к поверженному врагу пришло много позже и не ко всем. Такова правда, которую не следует оценивать из далекого будущего.
У нас некоторые любят порассуждать о "гуманизме" к врагу, мол, мы то "не такие". Эта история не отрицает способность нашего народа к состраданию, а показывает глубину отчаяния, в которую нас швырнули. Ненависть к врагу была реальной. Потому и победили. В рассказе намеренно смягчил обстоятельства смерти немца. В реальности его, раненного, женщина забила палкой. Не - "за что", а потому, что.