de omnibus dubitandum 7. 240

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ (1590-1592)

    Глава 7.240. АРГУМЕНТАЦИЯ, ДАЮЩАЯ СРАВНИТЕЛЬНО БОЛЬШУЮ СИЛУ…

    Стоит только задать себе вопрос, а не спасся ли царевич, как многие детали получают новое освещение, легко и удобно вписываются в общую картину. Свидетели в ходе следствия часто говорят о теле Дмитрия - к чему подчеркивать, где находится тело убитого, если нет подозрений, что это иное тело?

    У погибшего во время мятежа Михаила Битяговского была большая конюшня.

    Восемь или девять лошадей оттуда были взяты восставшими после разгрома усадьбы Битяговских и отведены на конюшню Нагих. На этих лошадях разъезжали в окрестностях города посадские люди, чтобы дать знать о приближении следственной комиссии.

    А не взяты ли были эти лошади для иной цели: отвезти в Ярославль спасенного царевича? Через два дня после восстания по приказу вдовствующей царицы Марьи Нагой была разыскана "жоночка уродливая" (т.е. юродивая), которая жила у Битяговских и иногда "для потехи" приходила к царице. Ее обвинили, что она "портила" царевича, и убили.

    А не была ли тем самым просто устранена та, что знала о подмене? Наконец, С.Д. Шереметев обратил внимание, что ни Федор Иванович, по своем брате, ни царица Марья по своем сыне не сделали столь обычных для состоятельных людей Древней Руси заупокойных вкладов в монастыри и церкви.

    Конечно, сделать вклад по душе здравствующего человека недопустимо и даже опасно. Выходит, Мария Нагая знала, что ее сын жив. Весь этот комплекс аргументов дал возможность С.Ф. Платонову - наиболее серьезному исследователю этой эпохи в дореволюцинной историографии - заметить, что за мнениями о спасении Дмитрия "стоит новая аргументация, дающая им сравнительно большую силу" (выделено мною – Л.С.)[Ключевский В.О. Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории. М., 1968. С. 259].

    Однако и позднейшие исследования, и внимательное изучение источников, известных еще раньше, опровергли эту версию с достаточной убедительностью.

    Начнем с того, что, когда в научный оборот было введено больше материалов, были обнаружены и вклады по душе царевича Дмитрия [Тихомиров М.Н. Российское государство XV-XVII веков. М., 1973.С. 306]. Причем один из них был сделан матерью как раз в годовщину смерти царевича (начала жизни под другим именем – Л.С.) - 15 мая 1591 года.

    Остальные аргументы - и ночная поездка Афанасия Нагого, и лошади с конюшни Битяговского, и убийство "жоночки уродливой" - не могут, естественно, сами по себе доказать спасения царевича.

    Вряд ли всерьез следует принимать во внимание показания матери царевича. Ведь она не раз меняла свою точку зрения на события в Угличе.

    Уверенная 15 мая 1592 года в убийстве сына, она полуотказалась от своего утверждения после работы следственной комиссии: призвав к себе митрополита Геласия, она называла "грешным делом" убийство Михаила Битяговского и других и просила заступиться за ее "бедных" братьев. Потом она торжественно признала «Лжедмитрия I»=Дмитрия Ивановича=Сигизмунда III "Ваза"  своим сыном, а после его низвержения и воцарения "Шуйского" (кавычки мои - Л.С.) не менее торжественно отреклась от него, уверяя, что назвала его сыном под страхом смерти.

    Царица, конечно, лгала: каждому было ясно, что «Лжедмитрий I»  просто не мог убить мать царевича Дмитрия. Вероятнее другое: велика была ненависть у этой женщины к Борису «Годунову» (кавычки мои – Л.С.), велико было искушение из ссыльной монахини, которой, по некоторым сведениям, приходилось даже самой стирать свое белье, превратиться снова в почитаемую государыню царицу.

    В одном из частных летописцев - так называемом "Пискаревском" - сохранилось и известие, проливающее свет на эпизод с крестом. Автор летописца, хорошо осведомленный о различных слухах, бродивших по Руси, рассказывает, что Отрепьев (Отрепьев являлся "Лжедмитрием II" - Л.С.) перед побегом в Польшу проник в монастырь, где содержалась царица, "и, неведомо каким вражьим наветом, прельстил царицу и сказал ей воровство свое. И она, ему дала крест злат с мощьми и камением драгим сына своего, благовернаго царевича Дмитрея Ивановича Углецкого" [Ключевский В.О. Соч. М., 1958. Т. 4. С. 266]

    Но, может быть, в документах «Лжедмитрия I»  сохранились какие-нибудь доказательства его правоты? 24 апреля 1604 года он «Лжедмитрий I» отправил папе римскому Клименту VIII письмо, в котором, между прочим, так описывал свое прошлое: "...убегая от тирана и уходя от смерти, от которой еще в детстве избавил меня Господь Бог дивным своим промыслом, я сначала проживал в самом Московском государстве до известного времени между чернецами" [Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1950. С. 352].

Рис. Амстердам, 1606 год. гравюра П. Иоде. Надпись на портрете «Действительный портрет Велик. Князя Московии, (якобы, убитого, фантазиями немецких горе-историков - Л.С.), своими же поддаными 18 мая 1606 года

    До нас дошли и те грамоты самозванца, в которых он объявлял русЬким людям о своем спасении. В них мы не находим опять-таки никаких подробностей. "Царь Дмитрий Иванович" «Лжедмитрий I»=Сигизмунд III "Ваза" настойчиво повторяет лишь, что его "Бог невидимою рукою укрыл и много лет в судьбах своих сохранил" [Сталин И.В. О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1950. С. 71-72].

    Казалось бы, столь чудесно спасшемуся монарху следовало бы вознаградить тех, кто помогал ему бежать, кто, рискуя жизнью, укрывал его многие годы. Это нужно было и для того, чтобы снять с себя подозрение в самозванстве, и чтобы показать себя благодарным, и чтобы сделать этих преданных подданных достойным примером для подражания.

    Нет, «Лжедмитрий I»=Сигизмунд III "Ваза" молчит о них. И.С. Беляев предполагал, что правительство Василия «Шуйского»  (кавычки мои – Л.С.) постаралось уничтожить такого рода документы. Но ведь сами грамоты «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза" сохранились. Почему же в них нет этих сведений?
Нам также известно, как объяснял «Лжедмитрий I»=Сигизмунд III "Ваза" свое спасение окружающим.

    В наиболее четкой форме эти объяснения сохранились в дневнике жены самозванца «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза" - Марины Мнишек. "При царевиче был доктор, - пишет Марина, - родом итальянец. Сведав о злом умысле, он... нашел мальчика, похожего на Дмитрия, и велел ему быть безотлучно при царевиче, даже спать на одной постели. Когда же мальчик засыпал, осторожный доктор переносил Дмитрия на другую постель. В результате, был убит другой мальчик, а не Дмитрий, доктор же вывез Дмитрия из Углича и бежал с ним к Ледовитому океану" [Сталин И.В. Соч. М., 1951. Т. 13. С. 38-39].

    Очень близки к этому объяснению показания Юрия Мнишка, отца Марины, арестованного после свержения самозванца «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза". Мнишек сообщил, что его зять рассказывал, что "его Господь Бог с помощью его доктора спас от смерти, положив на его место другого мальчика, которого в Угличе вместо него зарезали: и что этот доктор потом отдал его на воспитание одному сыну боярскому, который потом ему посоветовал, чтобы он скрылся между чернецами" [Цит. по: Валк С.Н. Иван Иванович Смирнов // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России: Сб. статей памяти Ивана Ивановича Смирнова. Л., 1967. С. 9].

    О враче-иноземце, спасшем Дмитрия от смерти, говорят также многие иностранцы. Приехавший в Москву перед самой свадьбой «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза" и Марины немецкий купец Георг Паэрле пишет, что наставник царевича Симеон подменил Дмитрия в постели другим мальчиком, а сам бежал, скрыв Дмитрия в монастыре. Поляк Товяновский утверждает, что врачу Симону «Годунов» (кавычки мои – Л.С.) поручил убийство Дмитрия, а тот положил в постель царевича слугу. Капитан роты телохранителей «Лжедмитрия I»  француз Жак Маржерет тоже говорил о подмене, только приписывал ее царице и боярам [Валк С.Н. Иван Иванович Смирнов // Крестьянство и классовая борьба в феодальной России: Сб. статей памяти Ивана Ивановича Смирнова. Л., 1967. С. 11].

    Итак, ясно, что «Лжедмитрий I»=Сигизмунд III "Ваза" в кругу близких к нему людей рассказывал, что был спасен иностранным врачом Симоном, подменившим его в постели.

    Однако русЬкие источники, не знают ни о каком враче-иностранце, жившем в Угличе. Во всем следственном деле нет ни одного упоминания о нем, следователи не интересуются ни тем, что он делал, ни тем, куда он девался. К тому же, положив в постель другого мальчика, Симон ничего не добился бы: царевич погиб среди бела дня, в послеобеденное время, играя во дворе. В этом единодушны все русЬкие источники: как считающие смерть царевича результатом несчастного случая, так и обвиняющие в убийстве Бориса «Годунова» (кавычки мои – Л.С.) и его агентов.

    Таким образом, «Лжедмитрий I»=Сигизмунд III "Ваза" даже не знал обстоятельств смерти своего прототипа. Должно быть, те, кто окружал «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза", видели шаткость его противоречащей фактам версии и посоветовали претенденту на престол быть сдержаннее в публичных высказываниях об обстоятельствах своего "чудесного спасения". Потому-то, вероятно, и молчат об этих обстоятельствах грамоты "царя Дмитрия".

    Важные соображения в пользу самозванства «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза"  приводит немецкий ландскнехт Конрад Буссов. Это был человек, стоявший близко к самозванцу и относящийся к нему на протяжении всего своего повествования с большим уважением и сочувствием. Он вовсе не склонен принимать на веру официальные заявления московского правительства. Тем не менее, целую главу своей книги он посвятил доказательству того, что «Лжедмитрий I» - самозванец.

    Буссов приводит слова одного из самых близких к «Лжедмитрию I»=Сигизмунду III "Ваза" людей, погибшего вместе с ним Петра Басманова: "Хотя он и не сын царя Ивана Васильевича [конечно, он сын Ивана Ивановича «Молодого» и Катажины Ягеллонки (1526-1583) – Л.С.], все же теперь он наш государь. Мы его приняли и ему присягнули, и лучшего государя на Руси мы никогда не найдем".

    Неподалеку от Углича Буссов и немецкий купец Бернд Хопер разговорились с бывшим сторожем угличского дворца. Сторож сказал о «Лжедмитрии I»=Сигизмунде III "Ваза": "Он был разумным государем, но сыном Грозного не был, ибо тот действительно убит 17 лет тому назад и давно истлел. Я видел его, лежащего мертвым на месте для игр" [Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1932. С. 216]

    Не так просто, как может показаться, обстоит дело и с эпилепсией.

    Действительно, в течение длительного срока у больного может не быть припадков. Но у человека, заболевшего эпилепсией еще в детском возрасте, непременно должны проявиться определенные черты характера. В современной медицине эти "своеобразные изменения личности" считаются "очень важными в диагностическом отношении", и к ним относятся: "вязкость мыслей, застревание, медлительность, прилипчивость, слащавость в отношениях с другими лицами, злобность, особая мелочная аккуратность - педантичность, черствость, пониженная приспособляемость к изменяющимся условиям, жестокость, склонность к резким аффектам, взрывчатость и т.д." [Пионтковский С.А. Великорусская буржуазная историография последнего десятилетия // Историк-марксист. 1930. Т. 18/19. С. 160].

    Образ «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза", каким он представляется по иностранным и русЬким источникам, настолько противоположен этим чертам, что его можно было бы назвать антипортретом эпилептика.

    Все эти обстоятельства полностью разрушают легенду о тождестве «Лжедмитрия I»=Сигизмунда III "Ваза" и царевича Дмитрия Углицкого.

    Вскоре после объявления конституции 1590 г. украинские и запорожские казаки начали собираться и совещаться, а потом и восстали с оружием в руках. Во главе их стал подляшский шляхтич Христофор Косиньский. Они разграбили королевщины и помещичьи имения на Украине и Волыни; особенно пострадали князья Острожские: старый Константин-Василий и его сын Януш, волынский воевода, белоцерковский и богуславский староста. Все же окраинные паны ударили по повстанцам и разбили их (1593 г.). Казаки обязались уйти с панских земель, сидеть за порогами и возвратиться в подчинение Речи Посполитой.