90 лет Виктору Тимофеевичу Глотову

Мы с ним уже давно считаем друг друга друзьями, хотя разница в возрасте между нами почти 14 лет.  Мне редко доводилось с ним встречаться и еще реже разговаривать в те далекие годы, когда я жил в далеком северном поселке с не очень звучным названием Херпучи.  Сказывают, что это название произошло от названия речки Херпучинка, на берегу которой поселок возник больше 150 лет назад. В переводе с языка местных аборигенов негидальцев это название переводится, как «деревянная лопата». Лопата, ведро и совок были основными инструментами при мускульной добыче золота, чем занимались пришлые люди на берегах этой речки в Приамгунье.  Сколько лет до появления государственного прииска добывали здесь золото китайцы и старатели, никто точно не скажет. Но вот уже не частный, а государственный прииск появился на этих берегах в 1933 году. Именно в этот год и родился Витя Глотов. Но родился не здесь, точно не скажу, вроде как в Хабаровске. Он был вторым ребенком в семье радиста Тимофея Георгиевича Глотова и учительницы Нины Степановны. Первым ребенком была дочка Люда, немного старше Вити. И когда еще перед войной Глотову предложили работу на прииске, он, после совета с женой, поехал  с семьей в далекую глубинку на север Хабаровского края.

Семья с нехитрым скарбом нелегко добиралась, обустраивались. Но вскоре началась война и Глотова призвали в Красную армию. Радист – дефицитная военная специальность. В поселке остались трое – мать, дочь и сын. Вот что много лет спустя Витя напишет в своих мемуарах.

***

В школу я пошел 1 сентября 1941 года. В первом классе учился неплохо, т.к. имел домашнюю подготовку, мог читать и писать каракулями, со счетом, правда, было у меня неважно. Запомнилась первая учительница – Странд Анастасия Игнатьевна. По-моему, она была рождена, чтобы учить первоклассников: мягкая, добрая, терпеливая, внимательная ко всем ученикам. Придумывала всякие штуки, чтобы заинтересовать нас, помочь осваивать азы учебы. Например, первое время в табелях были «елочки» - листики, на которых нарисована зеленая елка, а на ней вместо игрушек вешались фонарики, красные, желтые, зеленые и синие, что соответствовало оценкам от «отлично» до «плохо». Снимая напряжение в усталых пальцах, когда учились чистописанию, мы их сжимали и разжимали, хором припевая: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали». Помню, как на какой-то праздник учительница вывела нас на сцену и мы всем классом горланили: «Дили-дили-динь, пришел Петрушка. Дили-дили-динь, как весел он».

Шла война и мы, дети, об этом прекрасно знали. Как и взрослые, слушали по радио сообщения фронтовых сводок Совинформбюро, с волнением смотрели в кино фронтовую кинохронику. В школе регулярно собирали учеников в зале и рассказывали о положении на фронтах. Мы мало что понимали, но, как и все, сидели притихшие, опечаленные, так как наши войска отступали, оставляя немцам город за городом. В фонд обороны в школе собирали деньги, облигации Госзайма, теплые зимние вещи для бойцов. Что касается учебы, то нам постоянно говорили, что если будем хорошо учиться, то скорее Красная Армия разобьет фашистов, придет Победа, отцы возвратятся по домам, к своим семьям.

Ну, что же, школьные годы продолжаются, а война все идет и идет и неизвестно, когда кончится. Летом 1942 года мы перебрались в барак по Клубной улице, обменяли половину большого дома на комнатку и кухоньку в бараке. Во-первых, зимой теплее, во-вторых, как говорится, ближе к людям. На прежней квартире лишь соседи за стеной, а здесь же полно народу.

Мы были вечно голодными. Осенью хорошо - есть картошка, и мы ее варили у речки на костре, а вот в остальное время - худо. Все продукты,  выкупленные по карточкам, а также ИТРовский паек (для инженерно- технических работников, к которым относился его отец), мать Юрки прятала в надежный сундук под замок. Но старшие умудрялись открывать сундук без ключа, какой-то отмычкой. Отрезали пластик от буханки ржаного хлеба, брали немного сахара, чуть-чуть постного масла, а остальное аккуратно ложили на место, Жарили прямо на плите сырую картошку, нарезанную кружочками, да плюс то, что стащили - вот червячка и заморили. Голод- то ведь не тетка. Иногда, если кража раскрывшись, мать брала ремень, и тут уж доставалось всем.

Живя несколько лет в этом бараке, все  равно мы испытали  в достаточной степени  силу зимнего  холода. Одна из зим запомнилась сильнейшими метелями,  огромные сугробы были не только на улицах, но и на крышах наших домов. Крыша нашего барака прогнулась, и едва не провалилась: сверху лежал метровый слой спрессованного снега. Мужики сбросили снег,  и получился огромный вал, высотой до крыши, даже окна квартир были завалены толстым слоем. Пришлось их откапывать, чтоб свет божий проникал в квартиру. В сугробах на улицах мы, с огромной радостью рыли глубокие ямы, траншеи и даже тоннели, снег всюду: в рукавицах, в валенках и даже за воротом,  Но азарт велик, интерес  огромен, потому что в этих «крепостях» играли в войну.

Может сложиться впечатление, что мы только и были озабочены: чего бы поесть и как бы согреться. Ничего подобного, В школе, кроме уроков, проводилось много разных мероприятий. Вовсю работали комсомольская и пионерская организации: сборы, собрания, различные кружки, спортивные соревнования, работа тимуровцев, выпуск стенгазет, вечера, танцы - все это было. Мы не были предоставлены сами себе, с нами занимались пионервожатые и учителя. Кто хотел, тот никогда не скучал, всем находилось интересное или неинтересное, но занятие.

На Новый год обязательно была елка,  и многие готовили маскарадные костюмы. Из скромных школьных средств выкраивались деньги на призы. Помню, я сделал костюм русского богатыря: шлем, кольчуга, меч - все как положено. Жюри отметило мою работу и вручили какой- то пакет. Когда я его развернул, там обнаружил солдатские кальсоны с тесемками на гачах.

В старших классах по праздникам и субботам устраивались вечера с танцами. Там мы не только учились вальсу, фокстроту, полечке и другим танцам, но и играли в популярные в те времена игры: «номера», «ручеек», «третий лишний» и в другие. Все играющие в «номера» сидели на скамейках, расставленных у стен. Каждый получал от ведущего свой номер. Играющие выкрикивали какой-нибудь номер, а его владелец должен мчаться к вызывающему через зал и в то же время увернуться от ведущего, который старался огреть ремнем пробегающего. Игра требовала скорости и ловкости, чтобы увернуться от удара. В «третий лишний» и «ручеек», по-моему, и сейчас играют.

Что касается музыки на танцах, то иногда пользовались патефоном, иногда школа имела возможность оплатить баянисту и танцевали под баян. Изредка ходили на танцы в клуб, там иногда играл духовой оркестр. Был школьный хор, но пели всегда без сопровождения и все одним голосом - не было грамотного музыкального руководителя.

***

Это лишь небольшие фрагменты из его мемуаров, он очень подробно и живо описал свою жизнь в нашем поселке,  а также жизнь своих земляков. А вот как он описывает нашу природу в окрестностях прииска.

***

Каждый раз, приезжая на прииск, окунаешься в совершенно отличный от всех других мест окружающий мир. Именно окунаешься, потому что нельзя назвать иначе то блаженное состояние, когда после привычного городского пейзажа с домами – коробками, шумом – гамом улиц, с вонью автомобилей, с суетой городской толпы, попадаешь в мир чистейшего лесного воздуха с запахом листвы и хвои, с ароматом цветов и трав,  си первозданного земного спокойствия. Воздух кажется густым и вязким, до такой степени он напоет целебным дыханием миллионов растений, свежестью речек и холодных ключей. Все это, пронизанное и нагретое лучами солнца, становится бальзамом, благотворно вливающимся в душу и сердце. Все это поднимает настроение, придает силу, бодрость, душевный покой и умиротворенность.

Смолкает порядком надоевший шум самолета и погружаешься в тишину. Не в ту резкую и неприятную, от которой звенит в ушах, а в живую, природную, когда мягко и приятно для слуха воспринимаешь само движение чистейшего воздуха,  шум леса, спокойный говор людей, собравшихся у самолета, отдаленный лай собаки, карканье вороны на дереве, жужжание насекомых в траве. Кажется, будто эту громадную до далекого горизонта спокойную тишину создали лесистые сопки, высокое небо с плывущими по нему облаками, приглушенный шум речушки, разговаривающей своим веселым языком с каменистыми берегами. Бревенчатые дома с палисадниками и огородами – вся великолепная, насыщенная жизнью и бесконечным движением.

Во всем обширном крае, где расположен прииск, чувствуется суровой влияние недалекого Охотского мря и промерзшей Якутии. Вся природа приспособилась к такому нелегкому климату. Нужно сказать, что растительность по своему разнообразию довольно богатая. Из древесных пород явно преобладает лиственница, она здесь –царица. Её высокими крепкими стволами покрыты сопки и частично мари.  В темных холодных распадках между сопок часто встречаются заросли ельника и пихтача. На южных, прогреваемых солнцем склонах можно встретить дубняк и даже некоторые разновидности кленов. Береза растет практически везде, но в долинах речек попадаются не малочисленные тонкоствольные группки, а целые рощи внушительных по высоте и в толщине белоствольных красавиц. На старых лесных вырубках, обращенных к солнцу, буйно растет разнолесье, но особенно много осины. Берега речек и ручьев, как и положено, обильно зарастают ивняком, ольхой и черемухой.  По сопкам и низинам встречается большое разнообразие кустарниковых пород. Я даже не берусь многих их них назвать.  Они порой образуют совершенно непроходимые заросли. Как не вспомнить кедровый стланник. Его шишки с великолепными мелкими орешками мы в детстве собирали в большом количестве. Не дожидаясь полной спелости, рвали их зелеными, смолистыми, а затем вываривали на костре, сложив в старое ведро. Я считал, что можжевельник является типичным южным растением, но, оказывается, что в окрестностях поселка по каменистым гребням сопок, рядом с лиственницами и стланником растут низкорослые,  с длинными ветвями,  кусты этого растения, покрытые короткой колючей хвоей серо-зеленоватого цвета с синими твердыми ягодами.

Мари в этих краях довольно многочисленны. Почти все распадки между сопок, а порой и плоские вершины самих сопок, покрыты этими марями. Под ними, надежно укрытые от солнца толстым слоем торфа, мха, кустарниковой растительностью, как правило, залегают массивы вечной мерзлоты.  На этих марях, как островки, высятся рощицы выносливой и неприхотливой лиственницы, а все остальное пространство зачастую покрыто болотным багульником – низкорослым кустарником с продолговатыми бурыми листьями, а в пору цветение  и белыми мелкими цветами.  В жаркий день, если долго бродить по мари, легко заработать головную боль. Нагретые солнцем листья выделяют какие-то эфирные масли и резким запахом.  Они-то и являются причиной недомогания. По краям мари в изобилии растет голубица. В урожайный год её бывает столько много, что кусты кажутся синими от обилия ягод. На более возвышенных местах растет брусника. Её везде полно, как говорится, растет на каждом шагу, но на марях она особая: большие кисти крупной темно-красной ягоды с черноватым отливом так и просятся в руку.  И по вкусу она иная, чем на сопках. Там все полянки, прогретые солнцем, покрыты плотным ковром брусничника. Ягоды полно, собирай, не ленись! В густых зарослях леса брусничник есть, но ягоды нет – темно. На марях, на серых мшистых полянках частенько встречается клюква. Тонких стебельков-ниточек не видно, и впечатление такое, будто как бы кто-то нечаянно рассыпал ягоды по полянкам пушистого мягкого мха - сфагнума.  Они созревают осенью и на зеленоватой поверхности ярко выделяется их темно-красная россыпь. Плотные и налитые , они легко переносят зимние холода, и весной тоже вкусные и полезные. Как не упомянуть о лестной дикой жимолости. Это одна из ранних ягод. Синие удлиненные плоды её горьковаты на вкус, но если сбор вести в августе, то ягода лучше созревает, наливается телом и будет гораздо вкуснее и ароматнее. Грибов в тайге изобилие, в основном те же, что и в средней полосе – это маслята, подосиновики, подберезовики, разные сыроежки, грузди, опята, волнушки и прочее, и прочее.

Что и говорить, край хоть и северный, холодный, но щедрый и обильный на дикоросы. За короткое лето, при желании, жители в достатке заготавливают ягод и грибов, и даже орех кедрового стланника. Из ягод варят варенье, компоты,  а вот бруснику чаще всего хранят и используют в целом виде. Собранная в сентябре, она засыпается в бочонки, ящики и хранится в замороженном виде. Зачерпнешь зимой кружку мерзлых ягод, присыпишь сахаром и ешь, как деликатес, только горло береги!

***

Когда я лет шесть назад прочитал Витины воспоминания о жизни в нашем поселке в годы войны, понял, сколько мучений пришлось пережить и взрослым, и детям в те суровые годы.  Но несмотря на эти трудности, сколько любви осталось в сердце этого человека, чтобы написать такие строчки. Когда я прочитал эту главу воспоминаний о детстве в Херпучах Виктора Тимофеевича, понял, как хорошо он знает родную природу, не хуже профессионального ботаника. И еще как он её любит!  Я никогда не был любителем ходить по лесу, собирать ягоды и грибы. Этим у нас занимались мама и папа.  На зиму у нас были маринованные маслята и соленые грузди, варенье из голубики и пара ящиков из-под  сливочного масла, где в кладовке хранилась брусника.  Я был большой любитель её вкушать с сахаром в замороженном виде, когда вечером читал книгу.  Конечно, щелкал орешки стланника, они есть у меня даже сейчас, Галя Коршунова привезло на 70-летний юбилей, но щелкать их не могу из-за вставных зубов.  А вообще не любить места, где родился и хотя бы прожил лет 15, невозможно. Это же малая родина.

Когда я уже стал автором на литературном сайте, и у меня появилась не одна тысяча читателей, предложил публиковать его воспоминания на своей странице в отдельном сборнике под названием «Виктор Тимофеевич Глотов. Воспоминания». Он согласился, и такой сборник скоро появился, в нем сорок один рассказ за авторством Вити Глотова. И когда я стал публиковать его отдельные рассказы на сайте «Одноклассники, где у меня много земляков, посыпались слова благодарности от многих из них, которые прочитали электронные варианты этих рассказов, и узнали для себя много нового из истории родного поселка.

Так как я родился после войны, а Витя к этому времени уже закончил среднюю школу и уехал учиться в сельскохозяйственный институт в Благовещенск-на-Амуре и приезжал лишь на летние каникулы к родителям, мы с ним не могли видеться. Почему, спросите? Просто мои родители учителя, у них отпуск летом, и они увозили меня на свежее молоко и овощи к родителям моей мамы в село Малышевское, что выше по течению Амгуни. А Витя в это время и приезжал в Херпучи.

Но я был хорошо знаком с семьей Глотовых. Во-первых, родители Вити  были в одной учительском компании с моими родителями, с нашими соседями по квартире Кокориными и семьей Каменщиков-Странд.  По стечению обстоятельств, первая учительница Виктора была и первой школьной учительницей его младшей сестренки Тани и моей.  И когда взрослые собирались отмечать праздники в одной комнате, мы с Таней играли в другой.  Тем более что мы жили на одной улице в домах напротив.

Если мне не изменяет память, в 1962 году семья Глотовых переехала в Хабаровск, где купила частный домик в пригороде. Они заработали право на льготную пенсию как работавшие на Севере, и поэтому их ничего не держало в северном поселке. А через год туда же, в пригород Хабаровска, уехала семья Кокориных, который купили частный домик напротив домика Глотовых. А так как Кокорины прожили очень много лет рядом с нами в одной квартире и не имели своих детей, то я и мой младший брат относились к ним как к родственникам. И если я обычно останавливался на лето в частном доме моих бабушки с дедушкой, то брат Витя обычно жил у Кокориных. Это было вызвано по простой причине – летом в доме бабушки с дедушкой собирались почти все внуки и внучки, которые, как и наша семья, жили в северных районах Хабаровского края. Так что разместить всех в небольшом доме была проблема, например, я и младший сын бабушки с дедушкой, Володя, всего на год старше меня, обычно спали или на чердаке дома, или на сеновале над стайкой с домашней живностью. А у Кокориных Вите было где спать.

И когда я временами навещал Кокориных, то увидел и Виктора, который приезжал летом навестить родителей.  Чем он мне запомнился: во-первых, своей шевелюрой.  У его отца  волосы были редкие, а тут пышная растительность на голове. И, во-вторых,  у него был фотоаппарат, весьма нечастая вещь во многих семьях.  Несколько фотографий, сделанных Витей во время тех приездов, есть у меня в фотоальбомах.

Хотя мы встречались не так часто, но знали о существовании друг друга. В общих чертах я знал и о детях в  семье Глотовых. Старшая Люда стала учительницей и работала в Улан-Удэ. Витя работал в Благовещенске, но кем, я никогда не интересовался. А младшая Таня окончила пединститут и одно время работала учительницей истории.  Как она познакомилась со своим вторым мужем, история умалчивает, но после замужества она переехала в Новосибирск, жила в академгородке, и скоро перевезла туда же своих престарелых родителей.  И после  их отъезда на много лет наши связи с Витей прервались.

Возобновились они совершенно случайно.  Лет шесть назад на сайте «Одноклассники» я стал общаться со своим земляком, на год младше меня, известным Хабаровским поэтом Сашей Урванцевым. Он выпускник нашей школы и хорошо знал моих родителей. Приближалась юбилейная дата – 150 лет с основания наших поселков – Херпучей и Оглонгов. Если Херпучи были в свое время столицей Херпучинского прииска, и даже одно время назывались Главный стан, то Оглонги - это перевалочная база всех грузов для работы прииска и жизнеобеспечения двух поселков. Одно время она называлась Резиденция. И Урванцев собрался издать к этой дате альманах с воспоминаниями земляков. Он попросил написать меня о моем отце, а потом, когда прочитал написанное, еще один материал – об истории нашего прииска.  Попросил также связаться с некоторыми нашими земляками с просьбой написать свои воспоминания. На мою просьбу откликнулась моя учительница Ангелина Ивановна Шохина (Черкашенинова). Она сообщила, что её одноклассник Витя Глотов написал свои очень объемные и подробные воспоминания о наших поселках.  И я задался целью найти Витю Глотова. Не буду описывать, как это мне удалось, но главное – цель была достигнута. У меня появился номер телефона Вити, который живет около города Благовещенска.  Я позвонил, он меня узнал и откликнулся на просьбу прислать свои воспоминания.  Скоро на мой адрес пришла объемная бандероль, в которой были машинописные листы с воспоминаниями Виктора Тимофеевича.  А что было дальше, я уже написал.

Из мемуаров Вити и из переписки с Ангелиной Ивановной, с которой они были одноклассниками, узнал, что Витя верный друг, однажды вместе со своим другом Володей Вакуленко, ставшим полковником, приехал в Херпучи, хотя его родители уже не жили там. Они много общались с Ангелиной Ивановной, которая после школы училась в педагогическом институте и потом вернулась в школу уже учительницей. Со временем одно время была директором школы, и получается, почти полвека провела стенах Херпучинской средней школы. Как обычно, после этой  поездки Вити осталась масса фотографий, где троица бывших одноклассников была в разных местах поселка – на Каланче, на Дубовке и других памятных  для каждого херпучинца местах.

К этому времени Саша Урванцев серьезно заболел и уже не думал об издании альманаха. И тут всем моим землякам повезло. С моими произведениями на литературном сайте познакомился еще один наш земляк, но не по поселкам, а по району имени Полины Осипенко, Сергей Тихонович Гайдин. Он стал историком, профессором, доктором исторических наук и заведующим кафедрой в Красноярском университете. Он предложил в типографии своего университета издать сборник с моими произведениям за весьма невысокую цену.  Деньги я нашел среди родных, подобрал свои произведения о Дальнем Востоке,  и в нужном формате выслал в адрес Сергея Тихоновича. Потом у меня еще были контакты с издателями книги в мягком переплете (чтобы была дешевле), и вскоре 200 экземпляров книги пришли в мой адрес.  К этому времени я уже знал, сколько книг согласились купить из моих земляков, их адреса, и начал рассылку 150 бандеролей с книгами.  И когда мои земляки подержали в руках книгу, где написано о Дальнем Востоке, об истории Херпучинского прииска, они поняли, что издание альманаха с их воспоминаниями реально,  и на повторную мою просьбу написать их, охотно согласились. У меня уже было 5 материалов: два моих – о прииске и об отце, стихи Саша Урванцева о родных местах, Вити Глотова о военных годах на прииске, и глава из мемуаров моего родного дяди Вити, который один год прожил в Херпучах у старшей сестры, моей мамы, и написал об этом времени в своих мемуарах.  Согласились написать свои воспоминания Ангелина Ивановна, Таня Чеботарь об Оглонгах, Вера Малинина о своей матери, прожившей на прииске больше полувека, внучка Глотовых Ирина, живущая с матерью в Улан-Удэ. Галя Коршунова рассказала о встречах земляков после окончания школы, Альбина Зиганшина вспомнила о своей жизни в Оглонгах, земляки прислали стихотворение Людмилы Кетовой о прииске, напечатанное в районной газете «Приамгунская правда». С еще одним земляком, Сашей Манякиным, мы согласовали, какие фотографии лучше вставить в альманах. А название ему «По волнам нашей памяти» предложила еще одна землячка, Зоя Девятова.    На этот раз я решил издать книгу в твердом переплете. А фотографии на обложке мы придумали вместе с моей второй супругой Галей. Всё отправил в издательство и  с тревогой ждал, как все получится, ведь на этот раз в авторах не только я, но и другие мои земляки.

Предисловие к альманаху написал Сергей Тихонович Гайдин. В частности, он написал: «После окончания школы многие из нас разлетаются по стране, становятся специалистами в разных сферах деятельности, создают семьи. Но, со временем, когда подрастают собственные дети, накатывает ностальгия о родительском доме, земляках и одноклассниках,  и с каждым годом она становится все сильнее. От нее  можно попытаться отмахнуться,  уйти в житейские проблемы или пойти навстречу своей памяти.

Виктор Глотов написал уникальные воспоминания  о херпучинской школе, в которую пришел 1 сентября 1941 г. Несмотря на то, что с тех пор прошло 77 лет, он не только рассказал о жизни школы и ее учеников в военное и послевоенное время,  но и вспомнил клички всех ее учителей, полученных от учеников. Учителя были разными по характерам и педагогическому мастерству, но педагогический коллектив, бесспорно, заслужил признательность своих учеников.

Очень тепло о жизни сверстников и земляков, их играх, заботах и мечтах, о своих детях и внуках  написали Ирина и Людмила Глотовы, Ангелина Черкашенинова, Альбина Исакова, Татьяна Куликова (Чеботарь),  которая написала, что опубликованные воспоминания нужны детям и внукам, чтобы не прерывалась преемственность поколений.

Удивительное ощущение душевного единства земляков возникает при чтении их воспоминаний. Это единый мир, в  котором живут нужные друг другу люди: родители, учителя, воспитатели детского садика, библиотекари, работники прииска, сверстники и друзья, но все вместе это одна большая семья земляков, разбросанных по разным местам и объединенных личной и коллективной памятью.»

А на последней странице обложки благодаря  Гайдину появились слова: «Книга составлена с огромной любовью к своем краю, родным поселкам и будет интересная не только современникам и потомкам этих людей, но и другим жителям Приамгунья и Хабаровского края.

На этот раз мне не пришлось отправлять 150 бандеролей с книгой. Нашлись добровольные помощники, которые распространили альманах: в городе Хабаровске – Галя Коршунова, в Комсомольске – Саша Манякин, в Херпучах и Оглонгах – Альбина Зиганшина. Ну, а тем моим землякам, их было около полусотни адресов, кто жил за пределами Дальнего Востока, мне послать бандероли  не составило труда.

Наш альманах есть не только у отдельных читателей, но в и поселковой и школьной библиотеках нашей малой родины, в районной библиотеке района имени Полины Осипенко, а также в краевой научной библиотеке, которая, правда, сейчас называется по-другому, но расположена в том же здании, на углу улицы Муравьева Амурского и Комсомольской площади.  Так что о нас, авторах альманаха, узнают и наши далекие потомки. Не зря народная мудрость гласит: «Что написано пером, не вырубишь топором».  Так что, Виктор Тимофеевич, ты уже в скрижалях истории и наших поселков, и Дальнего Востока…

Разговаривая с Виктором и с его младшей сестрой Таней по телефону, общаясь в «Одноклассниках с его дочерью Наташей, племянницей Ириной, удивляюсь его оптимизму и жизнелюбию. Живя в уже весьма почтенном возрасте в частном доме, он вынужден сам делать все и по дому (заготавливать дрова, топить печь, носить воду, выносить домашние отходы, делать какие-то ремонты), ходить в магазины за продуктами и готовить себе еду. А еще недавно он ухаживал за тяжелобольной женой, которая, увы, покинула этот мир.  И у него на все хватает физических сил, как будто и нет за плечами тяжелых голодных военных лет.   Виктору можно позавидовать в этом отношении, особенно мне, но я не завидую, считаю это человеческое чувство самым плохим в любом человеке.

У него в доме нет компьютера, и телефон обычный, кнопочный, но он  постоянно на связи с родными и знакомыми. Есть соседка, которая в виртуальных подругах у меня в «Одноклассниках», она показывает ему то, что я пишу о нем, и у неё он видел все свои воспоминания на моей странице в литературном сайте.  Человек живет полноценной жизнью, как я это понимаю, ведь сам недалеко ушел от него по возрасту.

В завершение своего небольшого рассказа о человеке, который сегодня отмечает свое 90-летие, хочу предоставить вашему вниманию, уважаемые читатели, его стихотворение, которое называется «Воспоминание».

Тайга, зима, сорок второй.
Из темноты глядит война.
А за заснеженной стеной
Ночная тишина.

Прошли года, нет счета им,
Но память все хранит моя.
Ведь был достаточно большим –
Учился в первом классе я.

Печь, прогоревшая давно,
Тепло не выдает.
Уж льдом подернулось окно –
Мороз узоры вьет.

Крученый ватный фитилёк
На блюдечке лежит,
И желтый слабый огонёк
Беспомощно дрожит.

Тьма по углам не устает
За огоньком следить,
Готова всё, лишь он моргнет,
Собой заполонить.

Диск-репродуктор на стене
Понурившись,  висит.
Все передачи прохрипев,
Он до утра молчит.

Нехитрый ужин позади,
И на покой пора.
- Ты спать ложиться погоди,
Мне говорит сестра.

Мы примостились у стола,
Где хоть чуть-чуть светло.
- Вот, почитай, взяла вчера,
Мне с книжкой повезло.

Сестру мне слушать не впервой.
Люблю вот так сидеть,
Привычно подпершись рукой,
В лицо её глядеть.

Вот брови сдвинулись слегка,
Но стал светлее взгляд.
По корешку скользит рука,
Видать настроилась душа на новый лад.

Читает ровно, не спеша,
Меняет голос свой.
Вот – монолог, вот – диалог,
Тон звонкий, тон глухой.

И улетает мысль моя
За тридевять земель:
В Пустыню, в жаркие края,
Или к арктическим морям, где холод и метель.

Влекомый голосом твоим
Лечу в Москву к друзьям хорошим,
То попадаю в Древний Рим,
То по парижским мостовым брожу с Гаврошем.

Ложь, ревность, страсти роковые,
Обман, коварство, верность и любовь
Всё то, что я узнал впервые,
Еще не волновало мою кровь.

Что сам читал я? Лишь стихи простые,
Да сказки, да рассказы, да букварь.
Теперь узнал Дефо, Гюго, Джек Лондон кто такие,
И кто такой Жюль Верн, и кто Стендаль.

Я слушаю в плену видений,
Но незаметно стал дремать.
- Ты спишь? Какие ж тут сомненья.
- Ну, на сегодня хватит. Будем спать.

Ты мне тогда казалась много старше.
Умней, серьезней. Вовсе нет.
Ведь разнятся-то дни рожденья наши,
Всего лишь около двух лет.

Лампадки слабый огонёк погас.
На хрупкий наш уют легла ночная тень.
Закончился, уже привычным став для нас,
В военном детском далеке холодный день.

На заставке фотография семьи Глотовых. Сидит старшее поколение: мать Нина Степановна с внуком на руках, отец Тимофей Георгиевич и зять Виктор, муж Тани. А стоит следующее поколение: Витя, Люда и Таня.  А есть еще у меня одна фотография, на которой Витя сидит рядом с родителями, а стоят две дочери – старшая Елена и младшая Наташа.  Её я вставлю в комментариях на сайте «Одноклассники».

Желаю Виктору Тимофеевичу дожить минимум до ста лет, имея приемлемое здоровье и ясный ум, уверен, для него это не проблема. Будем жить, дорогой Витя!!!