Изменила? Прими ванну и успокойся

Мы встретились. Тогда мне было всего 13 лет. Он шел впереди, мальчик-гимназист. Самый смешной человек в мире, такого необыкновенного встретила впервые: клетчатый пиджачок был застегнут на все пуговички, а рубашка заправлена, как у маменькиного сыночка, так захотелось соблазнить это дитя, хотя, пожалуй, он был на три года старше меня.
— Ей! Закурить не найдется, молодой человек? — спросила я дерзко.
Он повернулся. Это была любовь с первого взгляда, самая долгая, настоящая, но далеко не единственная.
 Глаза мальчишки смотрели на меня необыкновенно честно и с осуждением
— Не перевариваю женщин, которые курят. Целоваться с пепельницей довольно противно, -проговорил он, а все его нутро кричало: «Я хочу тебя»
— А кто собирается с тобой лизаться? Ты только руку от маменькиного подола оторвал, ребенок.
Вот тут я реально его достала. Он стремительно направился ко мне и прижал к своему телу с невероятной силой. Мне казалось, что его сердце практически вжалось в мою грудь, и дышать стало нечем ему и мне тоже.
— Приходи вечером на С*** бульвар. Покажу я тебе сыночка. А потом он вдруг смутился и убежал.
— А ведь я приду, не испугаюсь.- неслось ему вдогонку.
Только он не пришел, и на следующий день тоже… Видимо, мама все же не отпустила мальчика вечером гулять.
Только несколько недель спустя, темным холодным осенним вечером, черная фигура настигла меня. Прижав со всей силы к стене и разорвав трусы, в меня вошел, без спроса, без зазрения совести, мой запоздалый гость. Это было самое невероятное приключение тринадцатилетней девочки. И с одной стороны — это связало наши судьбы навсегда, а с другой- выпустило моих демонов, что уже никогда не дадут мне покоя. Так начались наши с Осей самые невероятные и незабываемые отношения в мире. Мы, то страстно сношались в общественных местах, то бурно ругались, расставаясь и проклиная друг друга, пока, наконец, не решили пожениться, вопреки строгому запрету свекрови, вопреки всему.
«В 1912 году, когда ему было 24, а ей — 20, Лиля и Осип поженились, и первые два года у них все было безоблачно, в том числе и в сексуальном плане. " — напишут в книгах о нас. Только в жизни все не очень просто.
Позже я называла это время самым счастливым в своей жизни. Но все меняется, может на это повлияли мои беспорядочные отношения с мужчинами, измены. Я постоянно ходила налево, экспериментировала с половыми партнерами, стараясь вернуть незабываемое ощущение первого раза. Вы не поверите, но в нашем браке это считалось нормальным. Ося ужасно возбуждался, когда я рассказывала об интимных подробностях кратковременных случек с незнакомыми мужчинами. Слышали известный анекдот, что рассказывали о нас: «Однажды Лиля Бриг повстречалась на Невском то ли с одним, то ли даже сразу с двумя офицерами, изменила мужу, вернулась домой и объявила ему об этом. Спросила: «И что теперь делать?» И Ося ответил: «Прежде всего — принять ванну». Однако, это не помогло, случился аборт с последующим бесплодием. Так мои бесы получили официальное разрешение мужа и судьбы на буйство фантазии и сексуальную разнузданность. Никакой ревности в нашей семье не было, она с ходу отметалась как мещанский, дореволюционный атавизм, хотя иногда мне казалось, что в настоящей любви это важно, и тогда жгучая боль трепала мою душу, отправляя в новые сексуальные путешествия.
 Так жили многие люди тогда, в те далекие двадцатые, и мы — с Осей. Это только возбуждало нас на невероятные эксперименты, рассказывать о которых не позволит совесть, а вам не позволит воспитание.
Однако, ничто не вечно под луной, наши физические отношения сошли на нет, стерлись от времени, сгорели от страсти. На этот счет было много сплетен. Кем только потом не объявляли Осю: и импотентом, и гомосексуалистом, и человеком с недоразвитыми половыми органами, который чисто физически не мог удовлетворить жену, и мазохистом, который наслаждался тем, что жена ему изменяет… А я скажу: " Пусть это останется нашей маленькой тайной.»
— Был древний царь Кандавла. Он получал удовольствие, демонстрируя свою обнаженную жену другим мужчинам. Зачатки такого поведения, и впрямь, были у моего Оси. Порой он словно «продавал» меня другим мужчинам, выступая почти что сутенером. Конечно, все это становилось со временем нашим семейным развлечением, но историй с этим связано немало, среди них главная — мои отношения с Владимиром Маяковским.
— При всей харизме я никогда не была красавицей: неправильные черты лица, маленькая, немного странная фигурка, совсем не идеальная попа… Гляжу на свое фото в стиле «ню» и не понимаю: что же во мне находили мужчины. Но все говорили о моей силе испепеляющего взгляда, пожалуй, это еще сочеталось с умением слушать собеседника, особенно талантливого; и с прикосновениями — многие мужчины вспоминали, что я буквально лапала за них руками, одновременно глядя в глаза. Как мне нравились эти ощущения, когда еще до близкого знакомства-ощупываешь свой товар, есть в этом что -то мефистофельское, недаром поэты в стихах назовут меня ведьмой. Сегодня не было бы отбоя от учениц, открой я курсы " Как заполучить миллиардера», но ближе к теме, что сделала меня известной на весь мир, хотя…
Все началось с моей младшей сестры, Эльзы. В молодости она страшно завидовала мне, я казалась ей уверенной в себе красавицей, что никогда не страдала никакой самокритикой, ничего не стеснялась, ведь я могла ходить по дому голой, а на людях надевать прозрачные платья. Отчасти это было правдой, за которой скрывалась страшная тайна — я была практически лишена эмпатии — сострадание не мое, и в личной жизни удивительное жестокосердие руководило мной. Так, не погнушавшись, отобрала у младшей сестры поклонника, Маяковского — именно потому, что увидела в нем великого поэта, а значит -возможность прославиться. Хотя, скорее, это мой Ося влюбился в него без памяти, талант юного футуриста сразил его наповал, и он на коленях умолял меня соблазнить мальчишку. Что ж, желание мужа-закон. Меня не смутило, что сестра долго страдала после этого, мое сердце молчало. Эльза сама виновата, неосторожно подала Маяковского мне на блюдечке, привела его в гости к нам с Осей…
— До этого я видела его мельком и не обращала на него особого внимания: ну, какой-то неотесанный высокий футурист. А тут он начал читать «Облако в штанах» — и мне мгновенно стало ясно, с какого масштаба дарованием я столкнулась. Такой самородок должен быть в моей коллекции, значит — надо его срочно приручать. Что для этого нужно? Пустяки…
Просто верить самой и внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, и разрешить ему то, что не разрешали раньше родители. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну, а остальное сделают хорошая обувь и шелковое белье, которые я не замедлила продемонстрировать Маяковскому, а на его «как хочется Вас узнать лучше» будто невзначай ответила, бросив через плечо,: «Лучше всего знакомиться в постели.» И тут началось такое…
Впрочем, об этом чуть позже. Так Ося заставил меня влюбиться в Маяковского, и больше мы, втроем, по сути, не расставались.
Я посмотрела ему прямо в черные от возбуждения глаза и, бросив через плечо, проговорила: «Лучше всего знакомиться в постели.»
И тут началось такое… Знаете, как любят поэты. Оооооо… Это ни с чем несравнимое ощущение. Их накал, страсть, творчество — все с ними в кровати. Фантазия зашкаливает, и главное — Любовь — это их жизнь. «От нее разворачиваются и стихи, и дела, и все прочее. Любовь — это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным.»
Маяковский влюбился в меня без памяти, и потерял право быть себе хозяином.
Как приятно, когда тобой восхищается великий человек. Маяковский писал мне стихи, читал в кровати их, и еще его бесконечные поклонницы. Я не ревновала никогда, ведь за дверью меня всегда ждал Ося.
Для моих мужчин я была волшебницей, феей, спасительницей, вдохновительницей поэтов и художников. Остальные же называли меня ведьмой, роковой женщиной. Определений много, но если честно, я просто была современной женщиной свободных сексуальных нравов и немного феминисткой, поэтому у меня не было таланта ни в чем или во всем понемногу: чуть-чуть в приготовлении еды, чуть-чуть в домашнем хозяйстве, ведь музы живут, чтобы вдохновлять поэтов и художников, а не работать сами. Мне кажется, я не испытывала реальных амбиций ни в одной сфере искусства, хотя умела многое, но это было скорее хобби, развлечения. То училась на архитектора, то — на математика, то — скульптура в Мюнхене, но ко всему быстро остывала и переключалась на что-то другое. Лишь мужчины были моим главным талантом, вот где я — великий гений.
 Есть старый анекдот, как я и Ося пошли предаваться любви, а Маяковского заперли на кухне. Он выл, царапался и страдал, а нам было наплевать.
Так вот — это как раз неправда! К сожалению! Да, мы все жили под одной крышей, но физические отношения с мужем уже были давно в прошлом.
 Однако на первых порах Маяковский не мог поверить, что я с мужем не сплю, и очень ревновал, сочинял стихи, полные страсти и гнева. Как мне нравилось изводить Володю, у которого ревность вырывалась в строчки: «Если вдруг подкрасться к двери спаленной, перекрестить над вами стёганые одеялово, знаю — запахнет шерстью паленой, и серой издымится мясо дьявола. А я вместо этого до утра раннего в ужасе, что тебя любить увели, метался и крики в строчки выгранивал, уже наполовину сумасшедший ювелир»… Ну что ж, и в этом, в «шерсти паленой» — есть мое дьявольское начало и мое очарование.
 «Поэт должен страдать» — всегда говорила я. Чем Володе больнее и хуже, тем более талантливые стихи он пишет. Помню, в самом конце 1922 года, я отлучила Маяковского от своего тела на два месяца, написав в письме: «Нам лучше не видеться, встретимся 28 февраля 1923-го и решим, как жить дальше». Что было за эти два месяца, мое сердце разрывалось от восторга Он сидел у себя в квартире, писал поэму «Про это», рукопись которой буквально закапал слезами, все время бегал со своего Лубянского проезда в Водопьянов переулок, где я веселилась, засыпал бесконечными записками. Эти два месяца для Маяковского были адом, он ненавидел себя и думал о самоубийстве.
О да, как полезны такие встряски мужчинам. Я воспитывала Маяковского во всем и всегда, даже исправляла его орфографические и пунктуационные ошибки в стихах. А еще заставляла выполнял мои любые капризы, особенно в постели, вертела им, как игрушкой, и питалась его энергией во славу всех униженных и оскорбленных женщин. А Ося… мне кажется, что он меня совершенно не любил, не ревновал… ни капли. Иногда он больше жалел Володю, и меня это просто бесило.
 При этом моим единственным любимым мужчиной оставался Ося, первый мой законный муж.
 — Надо сказать, что шли постоянные разговоры из серии: «А что он сделал в жизни выдающегося?»
— Как они могли не видеть его таланта. Он был блестящим теоретиком литературных движений, таких, как «Левый фронт» — ЛЕФ. Он сочинял манифесты, делал журналы, потом писал либретто, сотрудничал со многими театрами. Был продюсером и агентом Маяковского. Именно Ося спонсировал его поэтические сборники, на первых порах просто помогая деньгами… Мой Брик всю жизнь держал нос по ветру, умел дружить с нужными людьми, всегда находился в той группе, которая максимально полезна. А главное — его беседы со мной сводили с ума. Такого человека редко встретишь: он на вес золота. Ему не надо было внушать, что он замечательный или даже гениальный, а другие на это покупались и Володя тоже.
Внутри меня жила человеческая глухота, но это цена моего счастья, а Щеня, так я называла Маяковского, выполнял все приказы. Мне даже в голову не могло прийти, что как-то неудобно отправлять влюбленного большого поэта стоять в очередях за нижним бельем или, когда Маяковский выезжал за границу, писать ему огромные списки, что нужно купить и привезти: ткань, платья, духи, галантерею… Однажды я все же переборщила, когда потребовала от Маяковского купить в Париже детали для мотоцикла моего очередного сексуального партнера. Но Щеня покупал, отказывая себе во всем, обивал пороги парижских издательств, выбивал авансы, скреб по сусекам, но все выполнял, даже купил машину «Рено» для меня.
— «У-у-у-у, Волосик, хочу машинку, хочу «реношку», ну неужели не будет автомобильчика?» — просила я его в своих бесконечно сексуальных письмах. Поверьте, многим мужчинам нравится, когда, сюсюкая, ими вертят. Главное, если женщина уверена в себе, совершенно не думать, через что им придется ради этого пройти, ведь выполнить это — значит совершить подвиг во имя любви. А Щене к тому же, безусловно, был свойственен определенный мазохизм, который я использовала, чтобы держать на поводке мою ручную собачку.
— «Я хотела бы писать тебе более холодно или хотя бы облить тебя ушатом холоднои воды, учитывая вашу жару, но мне это не удается из-за моего к тебе удивительно хорошего отношения… Желаю тебе 20 градусов на солнце.» — я писала ему снова и снова, а Володя верил. Знаете, я и сама немного верила в нашу любовь.
Я всегда любила одного — одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю.
Главное, чего я хотела — быть единственной музой поэта, чтобы все стихи были посвящены только одной женщине — Лиле Брик.
Я ничего не имела против легких романчиков Маяковского на стороне, ведь мне была нужна свобода и для себя, а то Щеня часто путался под ногами — мешал моим мелким шалостям с другими мужчинами, поэтому иногда буквально подсовывала ему девушек, чтобы он как-то развеялся. Помню, комсомолку Наташу Брюханенко: она была готова на все и всюду сопровождала Володю. Ради Бога, я была только рада.
Но тут нужно держать ухо востро, ведь в этом таилась опасность: отношения могли зайти слишком далеко.
Так я оступилась дважды: с американкой Элли Джонс, которая от Щени забеременела. Чтобы нейтрализовать эти отношения, пришлось свести его с популярной моделью Татьяной Яковлевой, эмигранткой из России, но и в нее Маяковский тоже влюбился всерьез, к моему новому огорчению. Больше того, он загорелся идеей вернуть Татьяну на родину, готов был на ней жениться. Вот тут мне повезло — она не согласилась менять свою богатую светскую жизнь на советскую, и их отношения были уничтожены. И всякий раз, как Маяковский начинал влюбляться, отклоняясь от намеченного Мной курса, я возвращала его, включив нежность, обаяние и сексуальные игры.
— «Он всегда, когда влюблялся, влюблялся сильно. Он был аффектированным человеком, его чувства моментально вспыхивали, как пламя — и он вел себя с женщинами как холерик: рвался скупать все букеты и конфеты в округе, предлагал руку и сердце. Сумасшедшинка, которая плясала у него в глазах, пугала и отталкивала многих женщин, не все ее могли выдержать. В этом смысле он не был создан для мирной домашней жизни и уюта, и, наверное, импульсивная Я действительно была единственной, кто ему подходил, поэтому Статус единственной музы Маяковского я всю жизнь защищала зубами и когтями, всем, чем можно, даже после его смерти.
 Через несколько лет после самоубийства Володи я написала письмо Сталину, где утверждала, что Маяковского начинают забывать. Сталин наложил на письмо знаменитую резолюцию «Маяковский был и остаётся лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи», и Щеню стали издавать колоссальными тиражами. Так я опять начала получать серьезные денежные отчисления от публикации его стихов, ведь в предсмертной записке Володя указал меня как члена своей семьи, а значит кормил меня и после смерти. О нея я часто думала.
Нет, умереть не боюсь, у меня кое-что припасено. Я боюсь только, вдруг случится инсульт и больше не быть роковой женщиной.
Быть сексуально раскрепощенной, даже по нынешним меркам — это очень аккуратно выбирать мужчин, точнее, тех, кого влюбляла в себя. Они должны быть известные, богатые, влиятельные люди типа партийного деятеля Александра Краснощекова, который в начале 20-х руководил марионеточной Дальневосточной республикой, или Виталия Примакова, высокопоставленного красного командира, который стал одним из моих мужей, а в 1937-м был расстрелян вместе с Тухачевским… Мои попадания были всегда верные. Главное — связи с такими мужчинами были еще и способом остаться в живых в лютую эпоху большого террора, арестов и тотальной лжи.
Например, однажды журнал «ЛЕФ» в лице Оси задолжал гонорар Юрию Тынянову, известнейшему писателю и литературоведу. Тот пришел к нам за деньгами, обнаружил там одну меня. Я его накормила, напоила и соблазнила, как умею это делать. На утро Тынянов было заикнулся о деньгах, но Брик ему с вызовом и хохотом ответила: «Как, вы еще и денег хотите?..» Судачили, что это было организовано моим мужем, который просто не хотел платить, а я вам говорю, что инициатива была моя. Всегда старалась помочь ему, моему самому родному человеку. Сегодня психологи бы сказали, что это травма детства, и, что всей своей жизнью, всем своим безудержным сексуальным напором, я пыталась доказать Осипу: пусть даже он меня не хочет, другие-то мужчины все равно хотят… Наверное, они правы, но без этого безумия я не представляла свою жизнь.
Все мои мужья поначалу страшно ревновали к Брику, и к другим мужчинам из моего донжуанского списка. Но в конце концов смирялись, ведь Брик был моим первым законным мужем. Опять-таки всем интересно, что, с одной стороны, я Осипу изменяла, с другой — всегда информировала его о мужчинах, с которыми встречалась, но ведь и его счастью не мешала. Так в 1925 году Осип, продолжая ночевать у меня, стал официально жить с женой режиссера Жемчужного Евгении Соколовой-Жемчужной, молодой, крепкой, светловолосой. Это было для меня огромным ударом. Но, видимо, в нее он влюбился по-настоящему: если его либидо, что дремало столько лет, проснулось. Но насовсем от меня уйти не мог ни один мужчина. Я фыркала насчет Осиной новой жены, считая ее этакой сдобной простушкой, с которой не о чем разговаривать, но браку не препятствовала, пусть и он будет счастлив. Все равно мы много общались, и в заграничные поездки ездили только вместе без его супруги. Так и прожили мы страшные сталинские десятилетия, прожили неплохо, нас не коснулись ни чистки, ни «воронки» — отчасти благодаря моим бракам, в которые я перетаскивала Осю за собой. Мне всегда был необходим невидимый третий персонаж, и главный угол любовных треугольников.
Умер Ося в 1945 году, возвращаясь домой с работы в ТАССе. Поднимался по лестнице на пятый этаж, и на втором мгновенно скончался от паралича сердца…
Но я-то знала, что, когда застрелился Маяковский, умер Маяковский, а когда умер Осип — умерла я.
Время шло, а я все жила, только Маяковский постоянно снился мне. «Я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: все равно ты то же самое сделаешь». Действительно думала застрелиться вслед за ним, но нервы мои были крепче канатов, поэтому пережила его на 48 лет и стала легендой московской богемы. Многие меня обожали, остальные ненавидели, считая то чекисткой, то какой-то вавилонской блудницей. По советским меркам я жила в роскоши — ела деликатесы, благоухала изысканными духами, носила роскошные платья. Ив Сен-Лоран, с которым я познакомилась во время очередного визита в Париж, преподнес в подарок множество платьев, сшитых специально для меня, и песика своего назвал «Мужик» — той кличкой, которую ему дала Я Только в конце жизни, сломав шейку бедра, не захотела жить прикованной к постели. Тогда-то мне и приснился сон — я сержусь на Володю за то, что он застрелился, а он так ласково вкладывает мне в руку крошечный пистолет и говорит: «Все равно ты то же самое сделаешь».
«Никому ничего от меня не нужно. Застрелиться? Подожду еще немножко. Настроение из-за здоровья отвратительное. Для веселья купила красных чулок и надеваю их, когда никто не видит — очень весело!» Только Володя постоянно перед глазами.
Тогда, перед смертью, на него накинулась черная депрессия. Щеня осознал, как мало вокруг него настоящих верных товарищей и соратников. На его выставку «20 лет работы» не пришли ни крупные писатели, ни руководство страны. На выступлениях его освистывали. И, наверное, это было большой ошибкой моей и Осипа — зная, что он в таком состоянии, уезжать в Европу… Многие считают, что если бы весной 1930 года мы не отправились в очередную заграничную поездку, а были рядом с Маяковским, он не покончил бы с собой и протянул бы чуть дольше. Может, тогда я смогла бы разобраться в моей бесконечной беспросветной грустью или за постоянными изменами и сексуальными приключениями разглядела бы НАСТОЯЩУЮ ЛЮБОВЬ.
Лиля Брик покончила с собой в августе 1978-го. Незадолго до этого ее спросили: «А вы хотите быть похоронены рядом с Маяковским?» Она решительно ответила: «Нет!» — А где?» — «Нигде!» И после мучительно долгой паузы вдруг резко сказала: «Надругаются!» Ее прах развеяли в Подмосковье, а потом на этом месте поставили валун с буквами «Л.Ю.Б.»…