И смех, и слёзы, и любовь...

В прозрачной лужице близ великолепного фонтана плескались жизнерадостные воробьи. Пенные струи фонтана, поочередно меняя высоту и напор по задумке своего создателя, весело искрились на солнце. Надежда присела отдохнуть на прогретую майским солнышком скамью.
Неподалеку, на раскидистой ветке высокого платана, сидели два больших зеленых попугая и деловито переговаривались на своем птичьем языке. В другое время Надежда умилилась и восхитилась бы этому: раньше попугаев она видела только в клетке; но ситуация, в которой она оказалась, а вернее, даже не она, а ее подопечная, не располагала к лирическим чувствам.
Виды, открывающиеся с площади, поражали воображение любого человека, оказавшегося здесь впервые: с одной стороны – величественные стены легендарного храма святой Софии, или, как его называют здесь – Айя-София, с другой – изящная мечеть султана Ахмеда Первого, она же – Голубая мечеть, окруженная шестью минаретами.
Надежда находилась в самом сердце Стамбула, в одном из самых его интересных мест: в районе Фатих, на древней площади Ахмадие, или Султанахмет – в историческом центре столицы трех великих империй.
«Задохнуться можно от восхищения!» – восторженно подумала Надежда. Но даже чарующая магия этого достопримечательного места не могла заглушить ее волнения и тревоги.
Мысли Надежды путались, то выдергивая из памяти какие-то известные ей исторические события, связанные с этим древним городом, то возвращаясь в современность. Где-то здесь, неподалеку, должно быть, столетия назад располагался невольничий рынок. Давно миновали те времена, когда продажа людей в рабство считалась, хотя и не благородным, но вполне законным бизнесом. Однако и в наше время в криминальных сводках периодически встречается информация о задержании преступников, замешанных в похищениях людей. Спрос определяет предложение, в том числе и на живой товар. Как бы дико это ни звучало, но и в настоящее время в мире существует рабство, хоть и негласно: мужчин используют в качестве бесплатной рабочей силы, девушек – для оказания известного рода услуг. Развитие медицины и возможность трансплантации человеческих органов, несмотря на благое свое назначение, открывает еще одну жуткую возможность для криминального бизнеса. Такая вот объективная современная реальность, ничем не уступающая по жестокости диким нравам средневековья…
«В какой же переплет ты попала, девчонка глупая? – в сотый раз за день подумала Надежда, – где тебя искать?»
Этот вопрос терзал ее четвертый день – с того момента, как уехала из московской гостиницы в неизвестном направлении ее студентка, на поиски которой Надежда и примчалась в Стамбул.

ГЛАВА 1

Надежда относилась к категории женщин, которые со стороны кажутся вполне самостоятельными и самодостаточными, но, чтобы казаться такой ей приходилось преодолевать неуверенность в себе, страх перед завтрашним днем и перед тем невеселым обстоятельством, что надеяться она может только на себя и на Господа Бога. Преодолевая все страхи и борясь с собственной слабостью, ей, в какой-то мере, удавалось и в самом деле быть такой, какой хотелось казаться – сильной и самодостаточной.
 Когда-то, сразу после окончания института, получив профессию инженера-строителя, Надежда работала в небольшой проектной организации, и по совместительству преподавала на вечернем отделении одного из ВУЗов. Нельзя сказать, что все ей давалось легко, но, взявшись за какую-то работу, через некоторое время она совершенно искренне считала, что именно эта работа – ее любимая.
Внешностью Надежда среди женщин своего окружения особо не выделялась – ну, разве что, рыжим цветом волос, которым наделила ее природа, да еще необычным, желто-зеленым цветом глаз. Конечно, чтобы хорошо выглядеть, женщина должна иметь вкус, время и деньги. Вкуса у Надежды было не отнять, а вот время и деньги у нее всегда было на что потратить, кроме собственной персоны. Однако, к своим тридцати с приличным хвостиком, годам, она нашла свой индивидуальный стиль, который реализовала минимальными средствами. Слыша комплименты от мужчин, Надежда отшучивалась: «если очень постараться, то есть на что посмотреть!». Сама же она к своей внешности относилась крайне критично, а идеалами женской красоты считала Мэрилин Монро и Мишель Мерсье.
Всего каких-то десять лет назад у нее была полноценная семья – муж и дети: сын и дочь – погодки. Ее жизнь, как, впрочем, и жизнь многих других женщин, крутилась по замкнутому кругу: семья, одна работа, другая работа, детский сад, кухня, уборка, стирка… В общем, как у всех счастливых и не очень счастливых женщин в нашей стране.
Но… как это бывает у многих, что-то не сложилось. Семейная лодка разбилась, не выдержав житейских перегрузок.  Тем не менее, с бывшим мужем у Надежды сохранились родственно-дружеские отношения. Она умела прощать обиды совершенно искренне, а простив, продолжала считать человека, обидевшего ее когда-то, родным и близким. Вот и бывший муж после развода не стал для нее чужим человеком. Надежда могла рассчитывать на него в любой трудной ситуации, и сама при необходимости была способна по первой его просьбе и совершенно искренне оказать ему любую посильную помощь, если таковая требовалась. Банальное высказывание из известного фильма «перестали быть супругами, но остались родными людьми» – к ним подходило безо всякого скрытого ироничного подтекста, а в самом прямом смысле.
Все можно пережить и преодолеть, все обиды можно простить. Но самое страшное, что ей пришлось вынести – трагическая гибель сына в детском лагере отдыха. Прошло несколько лет, но боль утраты продолжала саднить сердце, став постоянной, привычной спутницей, тупой и ноющей, от которой она и сейчас иногда плакала, оставаясь одна. Молилась, каялась, но сама себя не могла простить за то, что отправила сынишку в лагерь. Хотела, чтобы отдохнул, чтобы был под присмотром. А вышло…
В свидетельстве о смерти значилось: «…в результате утопления в воде». …И это жуткое ощущение, когда сознание не хочет верить в случившееся, а сердце не может смириться... и как сон воспринимать эту поездку за кладбищенские ворота, не осознавая еще вполне – с какой целью… Целовать в последний раз его детские щеки, его курносый носик, бросать горсть земли. И потом, после коротких соболезнований сотрудников лагеря и чиновников, слышать мерзкую их возню, направленную на то, чтобы виновные в происшедшем «доблестные» педагоги и воспитатели ушли от ответственности, дабы не бросить тень на систему образования… 
Еще долго потом, глядя в окно, представляла, что он вот-вот вернется домой, еще помнила упругость его русых мальчишечьих вихров и запах его кожи, а его звонкий голос еще  так отчетливо звучал в памяти и в сердце... Как с ума не сошла тогда, как не озлобилась – сама не понимала. Отвлекалась на текущие дела, заботы, проблемы, простые житейские радости…
Тот   злополучный лагерь носил вполне безобидное название: «Березка». С тех пор все, называющееся так, вызывало у Надежды бурю негативных эмоций  и не внушало доверия.
Ничего не забыла, но привыкла с этим жить. Жизнь продолжалась, и Надежда, жизнерадостная от природы, не могла не радоваться тому, что трава зеленеет и солнце светит, не восхищаться тем, как «обливаются кровью ягод рябины», как яблони весной цветут и соловьи заливаются. И сначала – с ужасом, а через годы – с тихой  грустью понимала, что он-то – ее мальчик, ее первенец – этих всех красот уже увидеть не сможет…
Ее имя вполне соответствовало характеру: надежды она никогда не теряла. Если судьба била ее по одной щеке, она не подставляла другую, а надеялась на лучшее и продолжала радоваться жизни. Правда, это ЛУЧШЕЕ наступало для нее только в том случае, если было ею самой тщательно спланировано и подготовлено – с Божьей помощью, конечно. Если не было денег – она старалась их заработать. Если не было работы – она все равно надеялась на лучшее и работу находила. Ей приходилось и удавалось трудиться в нескольких организациях одновременно. Если задерживали зарплату в одном учреждении – какие-то деньги удавалось заработать в другом. К началу описываемых событий она приобрела внушительный список профессий: от инженера строителя до программиста и дизайнера компьютерной графики.
Несмотря на постоянную занятость на работе, личная жизнь  у Надежды также имела место быть...правда, не особо счастливая. Теперь за ее плечами, в общей сложности, было два расторгнутых брака и несчастливая любовь, доставившая ей немало душевных мук и страданий. Имелись у Надежды и поклонники, но она не была сторонницей так называемых «легких отношений», скоротечных романов не заводила, а посему находилась в состоянии «гордого одиночества», но в ожидании большого чувства. Главным достижением и радостью в жизни она, не без основания, считала свою дочь – Лапочку-дочку, как она ее называла, в данный момент – студентку первого курса педагогического университета.
Из всех житейских бурь и передряг Надежда вышла повзрослевшей и умудренной опытом. Переплакав, перестрадав и переродившись, она в чем-то стала другой: более осторожной и рассудительной, а в чем-то осталась прежней: отчаянно любившей жизнь, открытой к общению и доверчивой. Сердце ее сейчас было свободно, и она ценила это временное затишье в своих чувствах: можно спокойно радоваться окружающему миру, зная, что никакая эмоциональная зависимость и привязанность этой радости омрачить не сможет. Однако, несмотря на свой жизненный опыт и боязнь ошибиться, она снова была готова безоглядно, как в омут с головой, броситься в любовь... если, конечно, таковая случится.

***
Надежда Устинова, председатель регионального отделения Демократической партии – одной из многочисленных политических партий в России, везла делегацию на очередной Съезд. Поездка начиналась, как всегда, шумно и весело. Друзья-партийцы собрались в здании аэровокзала, прошли регистрацию, а потом, разместившись на сиденьях в зале ожидания, живо обсуждали разные вопросы, предвкушая поездку в столицу, пока изящная сотрудница аэровокзала не пригласила всех к выходу на посадку.
Самолет лениво тронулся с места, побежал по взлетной полосе, разогнался, и совсем незаметно для пассажиров  оторвался от земли. Поплыли назад и вниз аэродромные огни, прозрачная утренняя дымка поплыла за иллюминаторами. Надежде нравилось сидеть у окна: можно было наблюдать за облаками, за удаляющимися вдаль поселками и городами с домиками, похожими на спичечные коробочки. В ясную погоду она легко могла отыскать с высоты полета свой район города, и даже свой дом. Вот и сейчас она без труда среди кварталов домов-коробочек нашла по расположению свой микрорайон и типовую серую коробочку-девятиэтажку, в одной из квартир которой, на девятом этаже, еще, должно быть, подремывают ее домочадцы: Лапочка-дочка и Прелестница-кошка. При мысли о них на душе у Надежды потеплело…
В этот раз на съезд летело шесть делегатов, включая Надежду, которая проходила вне квоты, как председатель регионального отделения.
Ирина Замятина – студентка художественно-педагогического колледжа, в котором Надежда преподавала. Отличница, активистка, заместитель председателя городского молодежного отделения партии. Ей уже исполнилось восемнадцать лет, и она имела полное право быть делегатом взрослого партийного съезда. Надежда предложила кандидатуру Ирины для делегирования на Съезд, решив поощрить ее таким образом за активное участие в агитационной работе. Региональная же конференция единогласно утвердила кандидатуру Ирины, сочтя уместным привлечение к работе Съезда представителя молодежной организации.
 Сергей Гречко, или просто Серега – один из учредителей регионального отделения, первый заместитель председателя, то есть Надежды. Серега принимал активное участие во всех делах, связанных с проведением предвыборных кампаний, вплоть до разгрузки вагонов с рекламными агитационными материалами и расклейки листовок. Из-за довольно плотного телосложения выглядел Серега несколько старше своих неполных тридцати лет, но это его совсем не портило и ничуть не смущало. Веселый нрав, кудрявая шевелюра и белозубая улыбка делали его вполне симпатичным малым. Работал Серега врачом в государственном медико-профилактическом центре. Шутник и балагур, он любую ситуацию легко мог превратить в повод для смеха и пересказывать ее позже, как анекдот.
Василий Щукин, или просто Вася – надежный помощник и второй заместитель председателя, безотказно приходивший по первому зову и беспредельно доверяющий Надежде не только в политических, но и в любых других вопросах. Трудился Василий инженером на одном из заводов. Отпуск предпочитал проводить в путешествиях по рекам на байдарках.
Наталья Козина принимала участие в партийной жизни регионального отделения в меру сил и времени. Ее Надежда знала много лет: в молодости они проживали в одном общежитии, когда Надежда приехала в этот город с мужем, по месту его распределения после окончания института. В те времена, правда, Наталья и Надежда не были близкими подругами. Как-то не до этого было: учеба в институте, маленькие дети, бытовые проблемы – все это отнимало слишком много сил и времени. Наталья была старше Надежды на пять лет, и на два года моложе Василия. Наталья всю жизнь трудилась бухгалтером в различных учреждениях, относящихся к отделению железной дороги.
Станислав Венецианов, или просто Стас, как называли его друзья и даже подчиненные – интеллигентный мужчина сорока пяти лет, спортивного телосложения, с благородной проседью, с усами и в очках. Стас был учредителем и директором небольшой проектной организации, в которой Надежда уже много лет  периодически подрабатывала. Поддавшись на уговоры и убеждения Надежды, Стас вступил в партию, неоднократно бывал на Съездах в качестве делегата, а однажды даже баллотировался кандидатом в депутаты  Государственной Думы по Федеральному списку. Справедливости ради стоит сказать, что особых надежд на успех данной партии Станислав Венецианов никогда не питал, а поддерживал друзей-партийцев и оказывал посильную помощь региональному отделению исключительно из солидарности. И даже в качестве юридического адреса регионального отделения в документах числился адрес его проектной организации.
Последние четверо принимали участие в партийных делах не столько по политическим убеждениям, сколько из доверия и дружеских чувств лично к Надежде, ради поддержки и за компанию.
К партийным делам Надежда, конечно, привлекла и Лапочку-дочку, которая, в свою очередь привела некоторых своих подруг-однокурсниц и бывших одноклассниц. В числе первых вступила в партию и мама Надежды, Лилия Семеновна, работающая библиотекарем в одном из ВУЗов города. О профессионализме Лилии Семеновны ходили легенды в студенческой среде города, чем Надежда и Лапочка-дочка по праву  гордились. Однажды в читальном зале своего университета Лапочка-дочка услышала разговор: одна девушка советовала другой, где можно найти какой-то редкий учебник. При этом она особо указала ВУЗ, «…а еще, – говорила девушка, – там работает Лилия Семеновна, которая любой, даже редкий учебник, раздобудет, если надо – выпишет  по межбиблиотечному абонементу! А еще – расскажет, в какой книжке найти материал по конкретному вопросу. А по общественным  наукам –  сама все по интересующему  вопросу и объяснит! Она не только хороший библиотекарь и отзывчивый человек, она – ходячая энциклопедия!».
– Это они про мою бабушку Лилю говорят! – с гордостью поведала тогда Лапочка-дочка подружкам, а родная бабушка стала для нее еще большим авторитетом, чем прежде.
Лилия Семеновна разделяла политические взгляды дочери и внучки, а если в чем-то была с ними не согласна, то, не сумев разубедить, все равно их поддерживала, как истинная мама и бабушка.
В партию вступили и родной брат Надежды – Андрей, и его супруга Светлана. Если Андрей по причине занятости на работе не мог принимать участия в партийных делах, то Светлана – напротив, была одной из активисток. Она и подписи собирала, и помогала их принимать, и агитационные материалы продуктивно распространяла. Жили они, как и Наталья, и Василий Николаевич, в одном районе с Надеждой.

***

В самолете веселая шестерка друзей-соратников шутила, смеялась, стараясь, по возможности, не мешать окружающим пассажирам. Воздушное судно приземлилось в аэропорту Домодедово, мягко коснувшись колесами шасси асфальтобетона взлетно-посадочной полосы.
Багаж не сдавал никто – вещей взяли с собой не так много на три дня поездки. В своей сумке Надежда везла, кроме личных вещей, заполненные подписные листы на проверку и оплату, а также документы для съезда: протокол региональной конференции и анкеты делегатов – все те бумаги, которые имели значение только для этой группы однопартийцев, для всех окружающих же – были просто ненужной и непонятной макулатурой. Конечно, такие документы Надежда никогда не сдавала в багаж: мало ли что! Бывает, что багаж теряется…
До гостиницы «Альфа» в Измайлово, где их должны были расселить, и где должен был пройти очередной Съезд, обычно добирались на метро, а до станции «Домодедовская»  решили ехать на маршрутном такси. Надеждину важную сумку взялся нести Василий, проявив неожиданную галантность.
– Ого! Надежда, ты в сумке кирпичи, что ли, везешь? – предположил Василий Николаевич, забирая сумку у Надежды.
– Там документы и подписные листы. Без этих бумажек нас и в гостинице не поселят, и месяц проделанной работы людям не оплатят! –  ответила Надежда.
В данный момент проводилась работа по сбору подписей в поддержку выдвижения Федерального списка кандидатов в Государственную Думу.
– А-а-а! Важная сумка! – с наигранным почтением произнес Василий.
– Ой, вон маршрутка едет, – воскликнула Ирина, которой, видимо, не терпелось попасть поскорее в Москву, где раньше она не бывала, – это наша?
– Нет, пока не наша, – ответил весело Серега.
– А какая наша? – спросила Ирина.
– А вот сейчас эта доедет до конца, всех высадит, развернется и будет наша, – Серега был в своем репертуаре.
По поводу «важной сумки» и Васиной беспримерной галантности Серега отпустил какую-то очередную безобидную шутку, все посмеялись и расселись в микроавтобусе.
Ирине, как новичку в этой компании «соратников по борьбе», не всегда были понятны их взаимоотношения. Она с интересом наблюдала за попутчиками, а они запросто подсмеивались друг над другом, отпуская безобидные шутки, что свойственно людям, давно друг друга знающим и успевшим съесть вместе, что называется, пуд соли. Так оно, впрочем, и было. Как людей взрослых, Ирина называла всех попутчиков по имени отчеству. Ей было забавно смотреть на них и наблюдать за их общением.
До станции метро «Домодедовская» доехали быстро, минут за тридцать пять. Спокойно вышли из маршрутки, не торопясь, направились к станции метро. Маршрутное такси, высадив пассажиров, тихо покатилось на место кратковременной стоянки. Василию захотелось пить, все зашли в ближайший киоск. Отстояв небольшую очередь, купили по коробочке сока и неторопливо двинулись дальше к станции метро.
– А где моя сумка, Вася? – поинтересовалась вдруг Надежда.
– Как – где? А ты ее не взяла? – ответил Василий.
– Откуда я ее не взяла, Вася? – не на шутку заволновалась Надежда.
– Так… из маршрутки, – растерянно произнес Василий.
Все обомлели.
– Вася, там же документы: протоколы, подписные листы, – повторила Надежда, – что делать-то?! – в мыслях пронеслась масса неприятностей, которые могут оказаться печальным последствием того, что она так легкомысленно и безответственно доверила свою бесценную сумку Василию.
– Василий, ты в маршрутке документы партии забыл! Святая святых! – с иронией воскликнул Стас. Иронизировать, даже по серьезному поводу и в самый неподходящий момент, было вполне в его стиле, – а ты, Надежда, как зеницу ока беречь документы должна!
– Ой, мама, – в бессилии простонала Надежда.
– Ну, Вася! – возмущенно воскликнула Наталья.
Вся веселая компания, не считая Стаса, дружно бросилась назад, на место стоянки маршрутных такси, где несколько микроавтобусов ожидали своих пассажиров. Стас осмотрелся и размеренным шагом направился к стоянке.
– Какая из них наша? – Надежда заметалась между микроавтобусами.
– Да вот эта, номер на семерку заканчивается, я помню, – сказал Серега.
– Не только у этой номер на семерку заканчивается, – возразил Василий, чувствующий себя виноватым.
Дружная компания соратников по борьбе за построение гражданского общества в России смешно носилась между микроавтобусами.
– Ой, вон она, с синей полоской, и номер на семерочку заканчивается! Уже отъезжает с остановки, – закричала Наталья, – я ее узнала! Стой, стой! Ой, не успеем!
Маршрутное такси, набрав пассажиров, тронулось с места и медленно двинулось в сторону трассы на Домодедово.
– Подождите, подождите, пожалуйста, – хором набегу закричали друзья-партийцы, хотя водитель вряд ли мог их услышать.
Вдруг микроавтобус остановился, прижавшись к тротуару. Подбежав, партийцы увидели спокойно беседующего с водителем Стаса, сохраняющего вполне безмятежный вид.
– Стас, а ты как здесь очутился? –  спросила удивленно Надежда.
– Так я же не бегал туда-сюда по стоянке, как ошпаренный! Я видел, где микроавтобус остановился, сразу к нему и пошел, навстречу его предполагаемому движению, –  ответил Стас, –  а вы бегаете, как угорелые, вместо того, чтобы спросить у знающих людей...
– Ну да, во всем должен быть инженерный подход, – согласилась Надежда, – как же я не подумала! Молодец!
– А то, – с наигранной важностью согласился Стас.
Василий открыл дверь, буквально ворвался в салон. За ним вошли Серега и Надежда, как группа поддержки. Удивленные пассажиры с любопытством поглядывали на вошедших. Сумка стояла на месте – там, где ее оставил Василий.
Надежда сама схватила свою драгоценную сумку, и все трое быстро покинули салон.
 Василий  с виноватым видом попытался отнять сумку у Надежды:
– Да ладно, давай уж понесу. Не забуду теперь!
– Спасибо за заботу, дорогой товарищ! – ответила она и сумку не отдала.
– Не отдавай, Надежда! Документы партии – вещь серьезная, – заметил Стас со своей обычной иронией, – нашему брату такую ценность доверять нельзя!
– А я вашему брату не особенно-то и доверяю! Я доверяю товарищам по партии, – весело ответила Надежда.
Молча направились к станции метро. Первым нарушил молчание Серега:
– Фу-у! Ну, вы, ребята, даете! С вами не соскучишься! Разве можно так несерьезно к документам относиться?
– Да ладно тебе, все уже поняли! – ответила за всех Наталья.
– Нет, а представляете как бы мы выглядели, если бы сумку не нашли? – продолжал Серега в своей обычной манере балагура и пересмешника, – в гостиницу бы не заселили! За подписи бы не заплатили! И даже билеты все наши в этой сумке – дорогу бы не оплатили! На обратные билеты тоже денег нет! Хорошо бы выглядела делегация нашего регионального отделения: компания бомжей где-нибудь на вокзале! Глядишь, и милостыню просить бы пришлось, – продолжал Серега, и вдруг заразительно засмеялся свойственным только ему, совершенно беззаботным и каким-то шутовским смехом.
– А тебе бы, Серега, милостыню никто не дал! Не тот у тебя вид! Нищие все худые, голодные и обросшие, а ты – вполне упитанный и гладко побритый! – убедительно произнес Василий, забрав все-таки у смеющейся Надежды ее тяжелую ценную сумку.
Через минуту к станции метро подходила группа веселых людей, оживленно обсуждающих только что пережитую ситуацию, отпуская шутки по вполне серьезному поводу, который мог бы при неблагоприятном исходе принести массу хлопот и неудобств каждому из них.

***
Лихие девяностые внесли существенные изменения в жизнь Надежды, как и в жизнь многих других граждан России. Пытаясь противостоять житейским трудностям и социальной несправедливости, она, помимо неоднократной смены профессии, занялась политикой. В политику она пришла, с одной стороны – с легкой руки бывшего мужа, посоветовавшего ей создать и возглавить региональное отделение одной из оппозиционных партий, и порекомендовавшего ее кандидатуру нужным людям, с другой же стороны – в ней жило необоримое желание изменить мир, или хотя бы жизнь в своей, отдельно взятой стране, к лучшему.  Намереваясь это свое заветное желание осуществить, она с радостью ухватилась за идею создания регионального отделения. Вопрос о том, получится у нее что-то или нет, Надежда не рассматривала. Ее жизненное кредо: «и медведя можно научить на мотоцикле кататься». С мыслями о незаурядных способностях медведей и при жгучем желании изменить мир к лучшему, взялась она за новое для себя дело. Собрав необходимый минимум людей – в тот момент по закону достаточно было десяти человек – создала и зарегистрировала в органах юстиции региональное отделение. Как женщина, не терпящая однообразия в своей жизни, Надежда была благодарна бывшему мужу за возможность заняться новым для нее видом деятельности,  наполнившей ее жизнь не только новыми делами и заботами, но и новыми впечатлениями, и новым смыслом.
Уверенность в том, что она не менее обучаема, чем медведи, подстегивала Надежду всякий раз, когда ей приходилось осваивать новую профессию или начинать какое-то дело.
Жила Надежда теперь в двухкомнатной квартире с Лапочкой-дочкой, заканчивающей первый курс педагогического университета, и Прелестницей-кошкой – очаровательной и своенравной зверушкой породы «невская маскарадная». Если Лапочка-дочка признавала маму за главу семьи, то Прелестница-кошка считала Надежду не более чем своей прислугой, а себя – главной в доме, хотя очень любила помурлыкать, сидя у Надежды на коленях. Лапочка-дочка же, смеясь над таким положением дел, любила Прелестницу-кошку подразнить и потискать, приговаривая при этом: «Я – главная в норе».
Прелестница-кошка была крайне любопытна, а, кроме того – считала, что без ее чуткого внимания и надзора ничего путного эти две «хозяйки» сделать не способны, и, по возможности, контролировала решительно каждое их действие. Если бы можно было разорваться на две части, то она бы это сделала. Еще она любила сидеть на мебельной стенке, и любыми способами, доступными этому виду живых существ, просила ее туда посадить. Невозможно было не понять ее убедительной просьбы, когда, подбежав вплотную к стенке,  она усиленно делала вид, что безуспешно пытается запрыгнуть наверх, и при этом мяукала и просяще посматривала на хозяйку, находившуюся в этот момент поблизости. Если ее сажали наверх, она некоторое время надменно созерцала свысока все, что происходило в комнате. Стоило хозяйкам удалиться из зоны ее видимости, она начинала беспокоиться  и просилась обратно, привлекая их внимание громким мяуканьем, и очень сердилась, если на ее просьбу не реагировали.
Еще Прелестница-кошка любила смотреть в окно. Не понятно, что интересного для себя она могла увидеть с девятого этажа: деревья и здания, находящиеся в зоне видимости с такой высоты, вряд ли были ей интересны, как объекты неподвижные. Гораздо больше привлекали ее внимание плывущие по небу облака и пролетающие мимо, либо присевшие на кормушку за окном, птицы, один вид которых активировал в ней инстинкт охотницы. Зимой случалось, что оконные стекла сплошь покрывались причудливыми морозными узорами, что страшно не нравилось Прелестнице-кошке, и она жаловалась на это обстоятельство хозяйкам, возмущенно мяукая,  вероятно, считая их виновницами такого безобразия, и требуя немедленно окна разморозить. Хозяйки же шутили по этому поводу, ссылаясь одна на другую, и приговаривая: «Это она заморозила окна, пусть она и размораживает!»
В настоящее время Надежда преподавала ряд дисциплин, представляющих неразрывный клубок информационных технологий, компьютерной графики и автоматизированного проектирования зданий – всего того, чему ей пришлось самой научиться в процессе получения образования и в ходе неоднократной смены квалификации. Функции председателя регионального отделения единственной в своей жизни партии она выполняла в свободное от основной работы время и, практически, на общественных началах. Какую деятельность Надежда считала основной – вопрос спорный, зависящий от того, проводятся ли в настоящее время какие-то предвыборные кампании, референдумы, сборы подписей, и прочие политические акции, требующие сил и времени. Зарплату партия платила только во время этих самых акций и только в зависимости от их успешности, причем, весьма символическую.
Каждая предвыборная кампания – это работа с людьми, которых надо было найти, заинтересовать, организовать, выдать работу, а потом эту самую работу принять, проверить и оплатить. Если это сбор подписей, то заполненные подписные листы предстояло отвезти в московский штаб, где после строгой проверки их надо было сдать, получить за них деньги и расплатиться за данный участок работы с людьми в регионе. 
Действительно, сбор подписей у населения – труд непростой, а иногда и опасный. Надо в каждую квартиру позвонить, объяснить ситуацию, добиться расположения, возможно – выслушать речи о недовольстве властью, посочувствовать, убедить внести подпись. Причем, не каждый захочет утруждать себя поисками паспорта, поэтому, некоторые избиратели паспортные данные пишут по памяти, зачастую ошибаются или просто выдумывают. Все зависит от настроения и уровня добросовестности людей. Бывает, что и на грубость нарвешься, но, в любом случае, сборщик подписей должен оставаться предельно вежливым и доброжелательным.
В общем, нелегкая это работа, если делать ее честно и ответственно, поэтому и обидно, если часть работы забраковывают.
Но бывают случаи, когда несознательные сборщики – как правило, сторонние – в погоне за легким заработком, рисуют подписи сами, и даже имена и паспортные данные выдумывают. Таких дельцов, обычно, раскусывают сразу – если не в региональном штабе, то в центральном, и возвращают нарисованные листы полностью. Они и не обижаются: как говорится, знает кошка, чье мясо съела...

***
В метро партийцы продолжали балагурить и шутить. Так и доехали до станции метро «Партизанская», которая раньше называлась «Измайловский парк».
В фойе гостиницы «Альфа» Надежда увидела несколько знакомых лиц – коллег, представителей разных регионов России. За много лет работы в партии они стали не просто друзьями-единомышленниками, но почти родными людьми.
– Привет, Наденька! – Виктор Николаевич Беркунов, председатель Новгородского отделения, по-дружески обнял Надежду, обрадовавшись встрече, – как дела?
– Все хорошо, Виктор Николаевич. Работаем.
– Как дочка?
– Нормально! Воюем помаленьку…
Подошли Валерий Никитин из Костромы, Игорь  Топазов из Саратова. За стойкой заполняли гостевые анкеты Евгений Ларцев из Самары, Владимир Широков из Новосибирска, Геннадий Чураков из Тамбова. Теплые рукопожатия, такие родные лица друзей-соратников.… Как радостны были такие моменты! Надежда познакомила коллег с земляками-партийцами, представила Ирину. Старых партийцев многие коллеги знали по прежним съездам.
– Ой, Надя! Здравствуй! Как дела? – Виктор Петрович Петров, председатель  Ростовского отделения, направлялся из лифтового холла к выходу.
– Да все нормально.
– Ну, еще поговорим, оформляйтесь. А я еще вчера приехал. Хорошо выглядишь, Надюшка!
Взяли для заполнения гостевые анкеты. Разместившись за одним из журнальных столиков в холле, анкеты заполняла прекрасная половина партийного актива. «Самая старшая из присутствующих здесь дам» – Людмила Константиновна Задонцева, врач из Волгограда – женщина, если можно так выразиться, «младшего пенсионного возраста», но очень моложавая, симпатичная, энергичная  и веселая, с которой Надежда подружилась лет пять назад.
– Ты, Наденька, тоже молодое поколение привезла, – радостно поздоровавшись, сказала она, – и я вот студентов решила приобщить, – она кивнула на сидящих за соседним столиком двух молодых людей.
Рядом с Людмилой Константиновной анкету заполняла Раечка Солонинко – руководитель удмурдского отделения, преподававшая философию в университете, напротив них в кожаных креслах устроились Ирина Пальченко – детский врач из Ульяновска и Марина Ярина – преподаватель танцев из Перми. Женщины приветливо улыбались. Последние трое были примерно одного возраста с Надеждой. Поздоровавшись и чмокнув всех в румяны щечки, Надежда пристроилась рядом. Сидящие сейчас за одним столиком милые женщины общались между собой не только по партийным вопросам, но иногда могли просто потрещать о своем, о женском: делились секретами, рассказывали о проблемах, давали друг другу дельные советы.
Заполнив гостевые анкеты и получив магнитные ключи-карточки от номеров, все разошлись по своим этажам. Но никогда, приезжая на мероприятия, партийцы не сидели уединенно в своих номерах. Обычно собирались в какой-нибудь гостиничной кафешке, либо в рекреации, либо просто у кого-то в номере, и вырабатывали общее мнение по очередному политическому вопросу, который надо было обсуждать на предстоящем Съезде, пленуме Центрального комитета или на Политсовете. Бывало, что и спорили, иногда даже ругались, отстаивая каждый свое мнение. Но основной костяк, который с начала девяностых сложился в партии, оставался нерушимым и единодушным. Они говорили о себе: «мы – по одну сторону баррикад»! Конечно, их общение не ограничивалось только лишь партийными вопросами.
Вот и теперь, едва придя в себя после перелетов-переездов и утомительной процедуры заселения, партийцы начинали стекаться в кафе на первом этаже гостиницы. Сидели небольшими компаниями, каждая из которых могла в какой-то момент запросто присоединиться к любой другой. В общем-то, эти маленькие компании представляли собой одно целое – сообщество друзей-единомышленников, которые не виделись месяца три-четыре, а некоторые – с предыдущего Съезда, и были безумно рады встрече.  Многих связывали узы настоящей дружбы, несмотря на то, что жили в разных городах и регионах, и, невзирая на пол и возраст. Некоторые даже отпуск проводили вместе – ездили с семьями куда-нибудь на рыбалку, или на морской берег. И Надежда знала, что, появись она в любом регионе России, там ей будут рады ее друзья-однопартийцы.
После ужина опять собрались в кафе: обсуждали наболевшие вопросы. Надежда и Ирина расположились за столиком с Германом Юрьевичем Карелиным и Владимиром Ивановичем Раскатовым из Екатеринбурга. Пили кофе, беседовали. Друзья-земляки были тоже где-то здесь, в зоне видимости Надежды. Чуть позже подошел Виктор Николаевич. Герман затронул вопрос о малочисленности органов местного самоуправления и трудностях работы с людьми.
– А я вот считаю, что в Городском Совете должно быть больше молодых людей, представителей студенчества, – заявила вдруг Ирина.
– О, как! – Герман не сдержал улыбки, удивленный категоричностью молодой девушки.
– И не только в Городском Совете, а еще и в местных Советах, и во всех органах законодательной власти! И в Государственной Думе – тоже, – продолжала Ирина со свойственным ей максимализмом.
– Но, прежде чем войти в состав Городского Совета, а, тем более –  Государственной Думы, молодые люди должны чему-то научиться...приобрести жизненный опыт, получить образование. А иначе – как они будут работать, на основании чего они будут принимать важные решения, писать законы, от которых зависит жизнь граждан в обществе? Да и граждане им должны, этсамое, поверить, а иначе просто не изберут, – терпеливо объяснял Владимир Иванович. Его обычное  «этсамое» звучало вовсе не как слово-паразит, а наоборот, добавляло выразительности и убедительности произносимой фразе.
– Но ведь взрослые, а особенно пожилые люди, не понимают проблем молодежи! Вы мыслите по-старому! Взгляды тоже бывают устаревшими, как и мода, – не сдавалась Ирина.
– Иришка, ты о чем это? Где ты здесь пожилых видишь? – возмущенно спросила Надежда, – каких твоих проблем взрослые не понимают? И чьи это взгляды ты считаешь устаревшими? Да ты хоть знаешь, с кем ты споришь? Здесь все бывалые партийцы, закаленные в жестких политических баталиях и в реальной борьбе. Люди с опытом общественной работы… и в органах законодательной власти… тоже... Ты же ничего еще в этих вопросах не понимаешь! Спорить взялась! Неудобно даже! Я себе не всегда могу такое позволить, – Надежда кипела от возмущения. Ей было не то, чтобы стыдно, но несколько неловко от неуместной болтовни Ирины и от неприкрытого ее стремления обратить на себя внимание. Так маленький ребенок пытается привлечь внимание взрослых, если видит, что о нем забыли.
– Да ладно, Надюша, пусть девочка поговорит, – Владимир Иванович понимающе улыбнулся.
– Но ведь я же права, Надежда Владимировна! Ведь взрослые люди молодыми были совсем в другое время, тогда все было по-другому. В каждое же время – свои особенности, – не унималась Иринка.
Подошел Игорь, принес бокалы и бутылку красного сухого вина.
– Можно к вам присоединиться? – спросил он, помогая мужчинам придвинуть вплотную к их столу соседний квадратный столик, – о чем столь жаркий спор?
Кто-то принес коробку конфет, порезанный дольками апельсин. Разлили вино.
– Молодежи можно немного налить? – спросили у Надежды, имея в виду Ирину.
– Если только глоток, для крепкого сна, – разрешила Надежда.
Дискуссия продолжалась.
Надежда слушала беседу Ирины с бывалыми партийцами, в отличие от нее, знающими о политике не только из учебников и телепередач. Иринкины неуклюжие попытки философствования казались  ей смешными.
«Совсем еще ребенок, – подумала Надежда, – умненький ребенок, который привык прилежно учить уроки, повторять заученные книжные фразы, не сомневаясь в их правильности, и ожидающий за свою старательность одобрения взрослых».
 Иринка приводила цитаты Платона о демократии, стараясь удивить своими познаниями умудренных опытом людей, которым пришлось быть участниками  многих политических акций и событий. А они с улыбкой наблюдали за ней, пытаясь в ряду произносимых вчерашней школьницей прописных истин различить ее собственное мнение. Надежда молча наблюдала, стараясь больше не вмешиваться в ход дискуссии.
– А что такое, по-вашему, демократия? – спросила вдруг Ирина.
– Демократия – это не «по-вашему», и не «по-нашему». Демократия – это политический режим, основанный на коллективном принятии решений, – с улыбкой ответил Герман.
– Она же – власть народа, которая осуществляется посредством органов общественного самоуправления, – включился в дискуссию Виктор Николаевич, – единого определения демократии, как ты, наверное, знаешь, нет. Да и демократия ведь разная бывает. В древнем Риме, например, тоже была демократия, несмотря на рабовладельческий строй. Но распространялась эта демократия только на свободных граждан; рабы не имели права голоса. Историю-то в школе изучала, наверное?
– Конечно, изучала, – ответила Ирина, – и не только историю, еще и другие общественные науки! У меня по ним пятерки!
– Умница! Так ты, Ирочка, должна знать, что идеальной модели демократии, за всю историю развития общества, не было никогда. Да она в принципе – идеальная – построена быть не может, – убежденно заявил Виктор Николаевич.
– А если и будет построена, то не продержится более дня, тем более – у нас в России, – предположил Герман, – менталитет не тот…
– Поэтому надо выработать такую модель демократии, которая была бы жизнеспособной. Кроме того, само общество должно быть  к ней готово... во всех отношениях. Но это пока только мечта, – продолжил рассуждение друзей Игорь, – иллюзия, утопия – как хочешь!
Многие коллеги-партийцы были участниками событий девяносто первого года прошлого столетия на Манежной площади, а в девяносто третьем – у Белого дома, защищая демократию на деле, а не на словах. Сказать, что Надежда уважала их – это не сказать ничего. Надежда смотрела на них, что называется, снизу – вверх. И с этими людьми, которые не побоялись отстаивать свои убеждения, может быть, рискуя в девяносто первом  жизнью, Иринка дискутировала сейчас о демократии.
– Но ведь в разных странах это по-разному понимают! Да и вы это можете неправильно понимать, – Ирине, кажется, было все равно, с кем она беседует, и уместны ли ее высказывания перед столь авторитетной для Надежды аудиторией. Видимо, возможность высказаться перед внимательной публикой появлялась у девочки не так часто, как бы ей хотелось, а быть центром внимания ей очень нравилось.
Герман переглянулся с Надеждой. Вероятно, на ее лице отражалось недовольство немного дерзким поведением Ирины в дискуссии с людьми, которые ей годятся в отцы.
– Все нормально, Надюша, мы же понимаем, что она еще ребенок, – тихонько сказал Герман, – пусть поговорит!
Разговор продолжался. Партийцы всегда присматривались к новым людям в своих рядах. Новый человек – это всегда свежие идеи и взгляды, это другая точка зрения, другое мировоззрение.
К Надежде тоже присматривались, когда она только пришла в партию. С интересом слушали ее выступление на первом для нее Съезде. Она очень волновалась тогда, боясь показаться глупой и неосведомленной в каких-то вопросах.
А теперь вот Ирина пыталась сформулировать свое мнение, перемежающееся с книжными фразами, совсем недавно прочитанными ею в учебниках, едва усвоенными, и вряд ли успевшими стать ее собственными взглядами. И при этом она совсем не боялась показаться глупой в глазах авторитетных оппонентов.
– По-моему, Надежда Владимировна, эта девочка безуспешно пытается Вас затмить, – сказал Герман.
– Ой, да я этого не боюсь, Гера, – весело ответила Надежда, – пусть смена подрастает!
– Рано тебе еще о смене думать, – возразил Герман, – ишь ты, что задумала! Работай, давай! Мы тебя не отпустим!
– Куда это она собралась? – удивился Игорь, – на покой, что ли? Хитренькая какая! Бросить нас хочешь? Это не по-товарищески! Коней на переправе не меняют!
– Вот-вот! Коней не меняют, – засмеялась Надежда.
– И разве ты сможешь просто прозябать в покое и бездействии, отдыхая где-нибудь у тихой речки? – спросил Игорь, – не сможешь! – убежденно ответил он сам на свой вопрос, – жизнь – это борьба, а борьба – это жизнь, – во всяком случае – для таких ненормальных, как мы!
– Да это я так, на далекую перспективу, – успокоила она друзей-партийцев, – как же я без вас, без ненормальных?
– Почему – ненормальных-то? – спросил кто-то.
– Политическая активность, особенно безрезультатная в течение долгого времени – это, наверное, одна из форм проявления психического нездоровья, – ответил Игорь, смеясь.
– Говоря медицинским языком – диагноз, – послышался голос Сереги.
– Правильно, коллега! – согласился Игорь.
– А что, и правда, займись чем-нибудь другим, Надежда! Нечего от нашей партии ждать, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Евгений Ларцев, – постоянного лидера нет – ну какая мы партия? …Меняем их, как перчатки. Продаемся за копейку…
Действительно, лидера у Демократической партии в настоящий момент не было, и за право возглавить ее боролись сейчас два средней руки политика, пришедшие со стороны, и вряд ли разделяющие взгляды партийцев. А, скорее всего, и не имеющие об их взглядах ни малейшего представления. Особых симпатий у партийцев ни один, ни другой претендент не вызывал.
– Или уж найти бы олигарха, чтоб с денежками! Если продаваться – то уж за дорого, – продолжал излагать мысль Евгений.
– И с какими лозунгами мы за эти денежки на выборы пойдем? – спросил Герман, – какие олигарх подскажет?
– А сейчас мы с какими пойдем? Думаете, что нам эти господа свои мелкобуржуазные идейки не постараются навязать? – возразил Игорь, – или мы денежками попользуемся, а их кинем?
– А кто нам помешает излагать наши собственные взгляды и отстаивать свою собственную позицию?
– Мы олигархам и не нужны, они свои партии создают, чтобы прежняя идеология не мешала... и призраки прежних лидеров чтобы не путались под ногами, – заметила Надежда.
– Ну, так и будем прозябать... на отшибе. …За копейку успешную предвыборную кампанию не проведешь, – заключил Евгений.
– Почему идеология партии должна зависеть от финансирования?
Деньги и идеологию путать нельзя! Как говорил один известный нам всем политик: «мухи – отдельно, котлеты – отдельно», – Герман улыбнулся, вспоминая «известного политика», которому принадлежала эта фраза, и то время, когда все только начиналось…
 – Если уж кто-то идет к нам в лидеры, то пусть соглашается на наши условия, – как-то не очень уверенно сказала Надежда.
– Ну да! Как же! Будет содержать партию, и при этом соглашаться на наши условия, – усмехнулся Виктор Николаевич, – бесплатный сыр бывает только в мышеловке, как говорил другой известный нам политик, – добавил он.
– Или уж оставаться без лидера и прозябать в бездействии, сохраняясь только юридически … но тогда какая же мы партия?
– Ребята, а ведь если задуматься... зря мы копья ломаем. Как оно было всегда, так и осталось. Власть в России никогда за всю историю путем выборов не менялась, – вступил в разговор Игорь.
– Ну что ж ты всем на больную мозоль наступаешь, – печально улыбнулся Герман.
– А что, скажешь, я не прав? … Все ведь понимают, что как была искусственно созданная система поддержания власти, так и осталась. Только теперь деньги определяют процент голосов на … ПСЕВДОвыборах! А если это не так, то зачем партии чье-то финансирование?
– Это так, как ни печально, – согласился Герман.
– А ведь мы действительно верили, что можно эту систему изменить! Мы верили, что от каждого из нас что-то зависит! Помните, какой был взлет? Какой дух свободы и демократии, – Игорь улыбнулся, вспоминая начало девяностых. Лица друзей-партийцев посветлели: каждый помнил то время, связанное с надеждами и с верой в будущее…
– А теперь мы как будто призрак этой демократии хотим за хвост поймать! Создаем видимость демократии, предоставляя избирателям право на альтернативные выборы. Весьма достойное занятие для первой некоммунистической партии после семнадцатого года, – с иронией продолжал Игорь.
– Почему же, – возразила Надежда, – мы еще формируем общественное мнение! Разве это не важно?
– Ну, допустим, мы не видимость демократии создаем, а действительно предполагаем, что она есть, и хотим, чтобы она была! И верим, что когда-то это осуществится, – возразил Герман.
– Ну да! Свершится! Произойдет! Случится! …Нет, само по себе уже не случится, – грустно сказал Игорь, – упустили мы то время.
– И что же мы тогда здесь делаем? – спросил Евгений Ларцев, зная ответ на вопрос.
– А в партии мы только потому, что она наша. Потому что мы сами ее создали. Никто нас в нее не тянул, и на партсобрания за шкирку не таскал, – ответил Игорь.
– …Да и идеологию никто нам не навязывал. Наша идеология – это наши собственные представления о гражданском обществе. И мы не хотим, чтобы эта НАША партия просто взяла и исчезла, – озвучил общее мнение  Виктор Николаевич.
– Вот именно, – согласился Евгений, – так что возьмем мы наши агитационные материалы и будем их в регионах распространять!
– Все так, – спокойно сказал Герман, – но коренным образом изменить мы теперь вряд ли что сможем.
– Но, ведь за державу обидно, как говорил знакомый нам политик... земля ему пухом…
Партийцы загрустили…

За соседним столиком сидели Валерий Никитин, Геннадий Чураков, Виктор Петров, Раечка Солонинко, Владимир Широков. Шел разговор о смысле жизни, о любви и справедливости…
– Смысл жизни – в самой жизни, как говорили классики Марксизма. И в ее продолжении, что, по сути, одно и тоже, – звучал голос Валеры.
– Но мало возникнуть самой жизни. Ну, возникла амеба и умерла, – вступил в разговор Владимир Широков, – и что? Если амеба не продолжит свой род, то грош цена такой жизни! Но для того, чтобы продолжить род, нужно поступиться чем-то своим, пожертвовать своими ресурсами, а иногда и самим собой. … Это означает, что в суть жизни изначально закладывается способность жертвовать собой, то есть любовь! Жизнь без любви невозможна!
 – Но любовь и справедливость – понятия часто несовместимые. Любовь во всем выделяет кого-то одного, а справедливость предполагает, что все равны...
– И это правда, – согласился Владимир Широков, – понятие справедливости возникло после тяжелой охоты какого-нибудь древнего племени, когда самый здоровый доходчиво всем объяснил, что добытый кабан должен достаться ему. Голод не тетка! А самый пострадавший и слабый объяснил остальным, что Великий Предок всегда поступал по справедливости…
Надежда любила такие посиделки еще и потому, что здесь можно было поделиться взглядами на многие, давно устоявшиеся истины, узнать мнения друзей по любым, даже далеким от политики вопросам, и самой по-другому взглянуть на какие-то, казалось бы, всем известные вещи. Партийцы были людьми, способными мыслить самостоятельно, и у них она училась избавляться от навязанных стереотипов и свободно мыслить. 
– Если человек не может существовать без общения с другими людьми, то, может быть, мы, вообще, неправильно воспринимаем его как просто индивидуальность, – разговор за соседним столиком плавно перешел в другое русло, – какая же это индивидуальность, которая не может жить без коллектива? – рассуждал Володя Широков.
– Ну, так человек – существо социальное, коллективное, и как же его еще воспринимать? – удивился Валерий.
– Берем некое множество людей. Они друг с другом общаются, добывают информацию, хранят ее, обрабатывают, передают другим людям, принимают решения, исполняют их.  И возникает новая сущность – коллектив, общество, народ, конфессия или... надсознание? Коллективная личностная сущность?
– Ну да...коллективная сущность, с идеями о социальной справедливости и равноправии, – согласился Валерий Никитин, – о демократии!
– Равноправие… Миром правит сила! Народы равноправны только на словах. Просто теперь свое превосходство прикрывают не неприличным расизмом, а национальными интересами, – продолжал Володя Широков.
– В общем, непочатый край работы, – сделал вывод Виктор Петрович Петров.
– Валера, а почитай свои стихи, – попросила Раечка, – что-нибудь из новенького…
Партийцы знали, что Валерий Никитин пишет стихи, правда, читал он их нечасто.

…В чужие мысли не лезь,
А залез, так не пачкай.
Наша жизнь словно лес,
И нас бросает как в качке…

Кто захочет узнать
Как мы жили и чем,
Пусть откроет тетрадь
И начнет свой запев, – читал Валера. В кафе стало тихо: все прислушивались к Валериному голосу.

…Лечиться надо. Речкою. Лесами.
Тропинкой. Утренней зарей.
Все понимаем, но не знаем сами,
Что делать надо нам самим с собой …

То, что я бы хотел осмысливать,
Часто просто никто не поймет,
Но порою душа неистово
Все в дорогу зовет и зовет…

– Издавать собираешься? – спросил Виктор Петрович.
– Не знаю еще, – неуверенно ответил Валера…

За одним из столиков тихонько запели:

«Цыганка с картами, дорога дальняя,
Дорога дальняя, казённый дом…»

В этом сообществе любили и песни попеть вместе: тихонько, душевно, с чувством и со смыслом.

«Таганка, все ночи полные огня,
Таганка, зачем сгубила ты меня…» – подхватили в полголоса партийцы.

«ПОЛТАВКА, я твой бессменный арестант,
Погибли юность и талант в твоих стенах…» – переиначил слова песни Андрей Богданов, который состоял в партии всю свою сознательную жизнь, возглавлял когда-то молодежную организацию партии, а позже – ее Московское отделение. В декабре девяносто первого года Андрей участвовал в организации и проведении митинга против Беловежских соглашений, подписанных главами Российской Федерации, Белоруссии и Украины, предусматривающих прекращение существования Советского Союза как субъекта международного права и геополитической реальности, и создание Содружества Независимых Государств. Для подавляющего большинства граждан СССР распад великой державы и замена ее на новообразование с сомнительной аббревиатурой «СНГ» ничего хорошего не предвещали.
Здесь следует отметить, что центральный штаб партии, с самого ее учреждения и по сей день, находился на улице Полтавской, или, как говорили партийцы, на Полтавке. Даже газета, которую эпизодически выпускала партия, была ими любовно названа «Полтавкой»…
– «Полтавка, я твой бессменный арестант…» – поддержали, оживившись, друзья-соратники.
…
Посидели еще немного. Откуда-то доносилась негромкая музыка, слышались знакомые, такие родные голоса друзей. И было все равно, о чем они говорили и спорили, Надежда просто была рада, что они, как и много раз прежде, вместе собрались…
– Ой, ребята, как с вами хорошо! Но, пора на отдых, – сказала Надежда, – завтра трудный день.
– Надежда Владимировна, ну давайте посидим еще немножко! – совсем по-детски заканючила Ирина.
– Пойдем, пойдем! Поздно уже! – тоном строгой мамаши возразила Надежда.
– А что, Надя, в твоем региональном отделении, я слышал, жесткая дисциплина? У тебя не забалуешь? Ты, демократка до мозга костей,  практикуешь авторитарный стиль руководства? – смеясь, спросил Игорь.
– Ну и правильно, – поддержал Надежду Виктор Петрович,  – мы – партия, демократическая по идеологии, а внутри регионального отделения не может быть никакой демократии! Иначе – разброд и шатания!
– Так что, Надежда Владимировна, значит, у тебя шаг вправо –  шаг влево – расстрел? – не успокаивался Игорь, – диктаторские у тебя замашки, Надежда!
– Клевета это все! Просто в моем отделении все разделяют мое мнение, и не бывает никаких шагов ни вправо, ни влево, – засмеялась в ответ Надежда, – правда, Ирина? – нарочито грозным тоном спросила она.
– Да, – как-то неуверенно ответила та.
– Ну, пойдем тогда! – скомандовала Надежда.
– Надюша, правда, посидели бы еще немножко, – попытался уговорить Надежду Виктор Николаевич, – так давно не виделись!
– Нечего молоденькой девчонке в такое позднее время в кафешке засиживаться, – ответила она тихо, – а в нашем родном городе-то уже два часа ночи!
Попрощавшись, Надежда с Ириной отправились в свой номер.
Уснули быстро – сказались впечатления прошедшего дня, да и разница во времени. А завтра с десяти утра – Съезд, делегатами которого они все являются.

***

Основной костяк регионального отделения, не считая Сереги и Стаса, проживал в одном районе города, прозванном еще в застойные времена «Малой землей», вероятно, за свою территориальную оторванность от центра. Оторванность впоследствии была ликвидирована новыми застройками и транспортными маршрутами, но прежнее название осталось.
Географическая близость места жительства позволяла активу регионального отделения собраться в два счета, стоило только созвониться. Только Сергея надо было ждать час-полтора. В последние годы – молодая супруга, а потом и двое детей-погодков на законном основании требовали его заботы и внимания. Когда надо было проверять или заверять подписные листы, или требовалось созвать внеочередное заседание регионального комитета для обсуждения возникающих спорных вопросов, то его обычно предупреждали за день до события.
Но друзья-партийцы собиралась вместе не только по деловым поводам, они часто и праздники отмечали вместе. И даже в конце девяностых учредили для себя свой весенний, так называемый, «сиреневый праздник». В мае, когда пенным цветом расцветала сирень, эта веселая компания выбирала удобный для всех день, вернее – вечер, собиралась и, дождавшись темноты, шла «на дело». А именно: все вместе соратники находили неподалеку от своего района, в частном секторе, заросли сирени, обычно – на заброшенных участках, ломали пьянящие ароматом гроздья, собирали букеты, направлялись к кому-нибудь домой, и устраивали дружеское празднично-сиреневое застолье. Стол украшали пироги собственного изготовления, не обходилось и без вина. Но все было в меру, честь по чести: не пьянства ради, а обычая для.  Засиживались обычно до глубокой ночи. Шутили, смеялись, обсуждали партийные и личные дела. Возможно, эти нечастые ночные посиделки и беспокоили кого-то из ближайших соседей, но никогда никто не высказал недовольства по этому поводу. Соседи к партийцам относились с уважением и прощали им некоторые вольности.
В этом году май выдался теплым как никогда, и сирень расцвела раньше обычного. В один из свободных вечеров друзья-партийцы решили утроить свой традиционный «сиреневый праздник». Набрав уже букеты, Наталья и Надежда собрались возвращаться домой. Надежда различила в темноте невысокую изгородь, через которую надо было перешагнуть. Впереди шла Наталья с таким огромным букетом в руках, что из-за него не видела не только то, что впереди, но и то, что под ногами.
– Наташка, впереди низенький заборчик, осторожно, не упади! – крикнула Надежда, пытаясь предупредить подругу. Но, едва она успела произнести эти слова, как увидела летящую на землю Наталью, которая, конечно же, споткнулась о заборчик, но не сильно ударилась, благодаря густой траве и огромному пышному букету сирени в руках. Надежда помогла Наталье подняться, вместе собрали рассыпавшиеся ветки сирени. Всю дальнейшую дорогу до дома Надежды две вполне серьезные взрослые женщины весело обсуждали происшедший эпизод и периодически хохотали, как девчонки, не очень заботясь об отдыхающих в этот поздний час законопослушных гражданах в окрестных домах.
На скамейке около подъезда их уже ждали с пушистыми охапками Василий Николаевич, его жена Лена, Гуля – бухгалтер регионального отделения и ее муж Игорь, который приходился Надежде троюродным братом. Игорь – летчик гражданской авиации, заслуженный пилот России – не состоял в партии и был далек от политики. Все свои силы он отдавал любимой работе, стараясь вести здоровый образ жизни. Никогда не курил, не употреблял спиртного, занимался спортом. Участие в партийных посиделках Игорь принимал редко, да и то – только чтобы не обидеть супругу и родственницу. Надежда гордилась своим троюродным братом и уважала его взгляды.
Подошли еще два активных представителя партийной организации: Татьяна Ефимова – коллега Надежды по работе и председатель ревизионной комиссии регионального отделения. Непосредственная и веселая, она стала подругой и для нее, и для ее Лапочки-дочки. Сергей Федоров – член регионального комитета, председатель молодежной организации, выпускник компьютерных курсов, где Надежда преподавала компьютерную графику. Так уж вышло, что, окончив курсы, Сергей продолжал общаться с Надеждой не только по вопросам компьютерной графики, но и по многим другим, в том числе и по политическим, став ее единомышленником, надежным товарищем и незаменимым помощником в организации партийных мероприятий.
Ароматные ветки сирени были расставлены в красивые пышные букеты, с учетом представления о дизайне всех собравшихся. Ваз не хватило, в дело пошли трехлитровые банки из-под каких-то солений и эмалированный бидончик с оранжево-красными маками на боку. А на столе всех собравшихся уже ждали остывающие пироги, которые подруги умели печь с завидным мастерством…
Наталья пекла пироги настолько ловко и такие вкусные, что иногда ей поступали заказы от родственников и знакомых на выпечку этих кондитерских изделий к особым случаям. Как-то в один из летних дней Наталья должна была испечь пироги для родственницы, к именинному застолью. Был рабочий день, и пироги пришлось печь с вечера. Наталья позвала Надежду на подмогу, да и просто, чтобы не скучно было. В самом разгаре работы вдруг обнаружилось, что для замеса дополнительной порции теста не хватает трех яиц. Подруги отправились за яйцами в ближайший круглосуточный магазинчик, располагавшийся посреди квартала.
Стоял июль, ночь выдалась теплая, звездная, слышалось мелодичное стрекотание цикад. Постучав в окошко магазинчика, подруги услышали сонный голос женщины-продавца:
– Ну, алкаши, не спится им, бездельникам! Все не налакаются никак! Дня им не хватает, еще и ночью за водкой тащатся, – и в конце фразы недовольная разбуженная дама отпустила пару-тройку крепких словечек в адрес всех алкашей, какие только есть на свете.
– Ой, извините, – со смехом наперебой отвечали Надежда и Наталья, – мы к Вам не за водкой, мы за яйцами!
– Ой, это вы меня извините! Обычно в это время только за водкой приходят, – женщине явно было неловко за свое «красноречие».
– Кто – за чем, а мы – за яйцами, – смеялась Наталья.
Купив яиц, подруги вернулись домой к Наталье и продолжили бурную кулинарную деятельность.
С тех пор у Натальи с Надеждой фраза «сходить в магазин за яйцами» вызывала неудержимый взрыв смеха – беспричинного, по мнению окружающих.
В здоровом теле – здоровый дух! Этот лозунг друзья-партийцы свято чтили, и регулярно, в любое время года бегали «за здоровьем» по утрам на школьном стадионе в своем квартале.
Иногда, в летнее время, они устраивали выездные заседания актива на соленом озере. Добирались на озеро, обычно, на машине Василия, или на маршрутном такси.
Вода в озере была настолько соленой, что на его поверхности можно было просто неподвижно лежать и наслаждаться солнцем, веселым щебетаньем птиц и обществом друзей. Можно было легко «перейти» на противоположный берег, едва перебирая ногами в воде. В жаркие дни вода в верхних слоях озера становилась почти горячей, и, лежа на его поверхности, можно было хорошо прогреть косточки, глядя в синее бездонное небо. Соль, осаждаясь на коже и на купальных костюмах, поблескивала сверкающими кристаллами. После такого купания необходимо непременно ополоснуться под ледяным душем рядом с пляжной зоной, либо в расположенном неподалеку, относительно пресном озере.
На обратном пути иногда заезжали на Татьянин родник за водой, которая считалась целительной. Название родника ничего общего с историей края не имело и шло вовсе не из глубины веков, а относилось к куда более позднему времени, увековечивая имя одной из местных чиновниц, по распоряжению которой этот родник расчистили и привели в порядок…
ГЛАВА 2

В день съезда, позавтракав в ресторане гостиницы, друзья-партийцы  разошлись по номерам – принимать надлежащий для заседания вид. Надежда надела строгий светлый костюм бежево-зеленоватого оттенка, удачно облегающий ее стройную фигурку. За неимением бриллиантового колье, на шею повязала темно-зеленый маленький шелковый шарфик. Еще с вечера накрутилась на крупные бигуди: других способов укладки ее непослушные волосы не признавали.
«Хорошо Наталье – у нее свои кудри», – подумала она о подруге совершенно без зависти. Кудрявые черные волосы Натальи, которые безо всяких укладок лежали превосходно, всегда вызывали восхищение окружающих.
Критически оглядев свое отражение в зеркале, Надежда осталась довольна. Как последний штрих к облику, брызнула каплю любимых в настоящий момент французских духов «Жасмин» от Estee Lauder. Этот аромат, как ей объяснили в специализированном бутике, предназначался для использования деловыми женщинами в течение дня. Надежда не относила себя к числу «деловых женщин», считая таковыми исключительно бизнес-леди, но этими духами охотно пользовалась.
Ирина тоже заканчивала сборы. Тщательно отглаженный скромный голубенький костюмчик, который девушка обычно надевала в колледж на занятия, она освежила брошкой со стразами.  Подтянулись друзья-партийцы, постучали в дверь.
– Вы готовы? Ой, Надежда, ты после такого плотного завтрака смогла натянуть на себя облегающий костюм! Приседания, что ли, делала, чтобы калории уничтожить? – Серега был в своем репертуаре.
Завтраки в гостинице «Альфа», организованные по принципу «Шведского стола», изобиловали разнообразием блюд. Кухня здесь была довольно приличной, и поэтому из-за столов все буквально выползали, не попробовав и половины из предлагаемого ассортимента.
– Сережка, ну и грубиян же ты! Нет, чтобы что-нибудь хорошее сказать!
– Не слушайте никого, Надежда Владимировна, у Вас очень хорошая фигура, – решила поддержать Надежду Ирина.
– Ой, ну не обижайся, Надюха! Я же шучу.
– Шуточки у тебя…
– Ой, ну чувство юмора включи уже, Надежда!
– У меня от твоих шуток чувство юмора так заклинивает, что я вообще сомневаюсь в его наличии…
Сергей внимательно посмотрел Надежде в лицо, делая вид, что что-то не так.
– Что еще? – спросила она.
– Челку поправь!
Надежда, не понимая, посмотрелась в зеркало.
– Харизма из-под челки выглядывает, – сказал Серега.
– Да ну тебя, – засмеялась Надежда.
В зале регистрации всех встречали представители центральных органов партии, в числе которых – Кира Николаевна Уланова, бессменный координатор, поработавшая за многие годы на разных должностях в руководстве партии, но всегда осуществлявшая связь с региональными отделениями. Любые партийные новости регионы узнавали по звонку от Киры Николаевны, и голос ее был хорошо знаком не только руководителям региональных отделений, но и их женам, детям, мужьям и многим другим родственникам, если таковые имелись. Кира Николаевна состояла в партии с самого дня ее учреждения, и с тех пор, даже в особо трудные для партии времена, оставалась на посту.
Андрей Богданов и Вячеслав Смирнов, которые вступили в партию еще в юности – в мятежном девяностом; Вячеслав Жидиляев и Николай Пакин, пришедшие в партию после завершения военной карьеры, в середине девяностых, и теперь входили в состав исполнительного комитета. Подошли Олег Гимазов – председатель Омского отделения, Игорь Никишин – из Пензы, Виктор Фролов – из Великих Лук, Геннадий Шилин – из Брянска.…
После регистрации делегаты и  гости съезда прошли в большой зал, где, заняв места, начали, как обычно,  знакомиться с распечатанной для такого случая повесткой дня. В принципе, все основные вопросы обсуждены были еще вчера вечером, в процессе дружеских бесед и дискуссий.
Это была, пожалуй, единственная партия, допускающая на Съездах свободные высказывания рядовых представителей, когда каждый делегат мог с высокой трибуны озвучить свое личное мнение, или передать мнение представителей своего регионального отделения, а не тупо зачитывать кем-то заранее подготовленный текст. Решения на Съездах принимались обычно с учетом всех высказанных мнений. В настоящее время существующую в стране власть партия, в общем и целом, поддерживала, хотя и подвергала ее определенной критике.  Официальной поддержки же существующей власти партия практически не имела и не зависела от нее. По большому счету, власти было ни холодно, ни жарко от существования данной партии, как если бы ее и совсем не было в наличии на политическом горизонте.
Для самих же партийцев эта партия была более чем дорога, потому что стала первой некоммунистической партией после 1917 года и учреждена с искренними намерениями построения гражданского общества в России.  Потому что каждое региональное отделение было создано представителями регионов с мечтой о реализации в России истинной демократии – именно той, которая является властью народа, а не разнузданным самоуправством тех, кто был вчера ничем, а сегодня по какой-то ведомой или неведомой причине стал всем...
Феликс Пашенных – Красноярск, Валентин Котляр – Воронеж, Виктор Петров – Ростов, Валерий Хомяков, Андрей Богданов, Кира Уланова, Вячеслав Смирнов – Москва, Виктор Беркунов – Великий Новгород, Владимир Раскатов и Герман Карелин – Екатеринбург, Александр Кубышкин – Иваново, Юрий Щербачев – Архангельск, Савия Молодцова – Уфа, Алексей Лизин – Ульяновск, Геннадий Румянцев – Нижний Новгород – вот  лишь немногие из тех, из первых демократов-романиков… В девяносто первом году ДПР перешла в оппозицию к существующей власти, выступив за сохранение союзного государства, против экономической политики Егора Гайдара, против антипарламентских действий Бориса Ельцина в декабре 1992 и марте 1993 года. Надежда пришла в партию несколько позже – весной девяносто пятого – с боевым задором и высокими намерениями, но при полном отсутствии опыта и какого бы то ни было представления о том, каким образом она будет свои эти намерения осуществлять. Как говорится, взялась не за свое дело, но от чистого сердца, а потом втянулась: занималась партийным строительством в своем регионе, проводила предвыборные кампании, участвовала в работе съездов и пленумов, представляла партию в региональной Общественной Палате, а также баллотировалась кандидатом в депутаты Государственной Думы и Областного Законодательного собрания, правда, безрезультатно…
Неоднократно менялось руководство партии, корректировались Устав и Программа, но суть оставалась прежней: это была партия, демократическая не только по названию, но и по своей сути, партия, отражающая интересы простых людей.  И даже тогда, когда само понятие демократии было дискредитировано в результате действий псевдодемократов вроде Чубайса и Касьянова, название партии не менялось. Дорвавшиеся же до власти псевдодемократы, на деле причисляющие себя к классу зарождающейся буржуазии и, в большей степени, занимающиеся сколачиванием собственного политико-финансового капитала, беззастенчиво отстранили от власти демократов-романтиков, но демократическая партия продолжала существовать, хотя теперь была мало заметной на политическом горизонте по ряду объективных и субъективных причин.
Политическая ситуация в любой стране не является величиной постоянной, и люди, с их извечной тоской по справедливому общественно-политическому устройству, не перестают мечтать и стремиться к лучшему. А люди с активной жизненной позицией – не только мечтают, сидя у себя на кухне с чашкой чая, но и пытаются что-то делать для реализации этой мечты... даже не очень надеясь на успех.
…Надежду избрали в состав Президиума, и она заняла свое место вместе с Геннадием Шилиным, Вячеславом Смирновым, Германом Карелиным. Позже подошел Председатель. Надежду не так часто избрали в состав Президиума, но ей никогда не нравилось сидеть на всеобщем обозрении: надо было находиться в некотором напряжении на протяжении всего заседания, сохраняя серьезный и деловой вид. Здесь уж мнениями с друзьями свободно не обменяешься. Она считала, что выбирают ее в этот весьма уважаемый рабочий орган, если можно так выразиться, «для оживления интерьера»: мрачновато смотрится Президиум, если в его составе – одни мужчины. Особо важной и необходимой для Президиума персоной она себя не считала.
В зале Надежда заметила много новых лиц, и это было приятно: значит, партия интересна не только старым ее представителям, прошедшим сквозь огонь и воду.
Выслушали доклад Председателя, содержащий наметки новой стратегии выживания партии в сложившихся условиях, когда ужесточился Закон о политических партиях. Поставлена задача увеличения численности региональных отделений, создания местных отделений. Партия в настоящий момент не была представлена в Государственной Думе и не имела состоятельных спонсоров, поэтому региональным отделениям рассчитывать на стабильное финансирование не приходилось.
Докладчиков было немного, и особых разногласий в их выступлениях не прослеживалось. Надежда выступать на этот раз не стала – считала, что все, в принципе, уже сказано, а повторяться ей не хотелось. Выступала на съездах она нечасто, а если и выступала – то исключительно по тем вопросам, в которых хорошо разбиралась. Бывалые партийцы говорили, что Надежда высказывается редко, но если уж говорит – то по делу. Она ценила такое мнение товарищей о себе и старалась ему соответствовать.
Так или иначе, все вопросы были обсуждены, прения не заняли много времени. Основные решения выработаны без особых баталий. А партия видела и такое! Было время – до двенадцати ночи продолжалось заседание Съезда, когда принимали решение о создании предвыборного блока. Но это было давно – в середине девяностых, когда в Государственной Думе работала фракция ДПР под руководством Станислава Говорухина, и существовал  реальный шанс на более значительный успех. Но, увы, шанс тогда реализован не был. В далеком девяносто пятом в результате долгих дискуссий было принято решение разделиться на два предвыборных блока, а в случае прохождения в Государственную Думу – объединиться в единую фракцию ДПР. Региональное отделение Надежды вошло тогда в «Блок Станислава Говорухина». Ни один из двух предвыборных блоков, в которые вошла ДПР, не набрал тогда нужного количества голосов избирателей, и в Государственную Думу Демократическая партия не прошла. Но с тех времен висит под стеклом в комнате Надежды плакат с лозунгом «Остановим криминальную революцию!», с портретом и автографом Станислава Сергеевича.
Криминальная революция свершилась, авторитетные представители криминального мира стали называться бизнесменами, некоторые из них занялись политикой…

…Вечером после заседания состоялся товарищеский ужин, продлившийся допоздна. И снова – тосты, дискуссии, воспоминания,  песни, воодушевленные голоса друзей.… После ужина партийцы, наговорившись, поделившись впечатлениями и распрощавшись с теми, кто сегодня уезжает, разошлись по номерам.

 ****
На следующий день Надежде предстояло сдавать привезенные подписные листы, отстаивать при необходимости достоверность подписей. Наскоро позавтракав, она отправилась вместе с представителями других регионов в штаб, расположенный близ станции метро «Автозаводская». Ирине же необходимо было присутствовать на заседании актива молодежной организации, которое проходило в одном из залов гостиницы «Альфа». У остальных земляков Надежды этот день был совершенно свободным, и они решили, дождавшись Ирину с заседания, все вместе погулять по Москве. Стас, который часто бывал в Москве в командировках, взял на себя роль гида.
Когда Надежда с товарищами прибыла в штаб, там уже собралось несколько представителей регионов, и образовалась небольшая очередь. Ей выдали увесистую пачку новых подписных листов для предстоящей работы.
«Эту пачечку обязательно надо отдать Василию для доставки домой», – не без злорадства подумала Надежда.
Дождавшись своей очереди, Надежда подошла к столу координатора для проверки подписей. Сев несмело на краешек стула, развернула пачку заполненных разными почерками листов, по одному стала выкладывать их на стол.
Координатор внимательно просматривал подписи, вычеркивая те из них, которые, по его мнению, были внесены с нарушениями: либо дата проставлена не по формату, либо паспортные данные казались подозрительными, либо какие-то подписи казались похожими. Каждая вычеркнутая подпись отзывалась в душе Надежды почти болезненным ощущением.
Так или иначе, все подписные листы прошли проверку, но больше половины их Надежде было возвращено на доработку. Основная причина: дата во многих строках внесена не в требуемом формате. Теперь больше половины листов надо везти назад, объяснять людям причину возврата, выслушивать обиженных, объяснять ошибки и убеждать доработать возвращенные подписные листы. Гораздо приятнее было бы просто оплатить людям выполненную работу, и они с удовольствием поработали бы еще.
Надежда получила деньги за принятые подписи и аванс за следующую партию, упаковала возвращенные листы, и в совершенно дурном расположении духа отправилась к станции метро «Электрозаводская». Она-то надеялась, что ее драгоценная сумка станет легче, а в результате – сумка потяжелела почти вдвое. Злясь на весь мир и, прежде всего – на себя, Надежда перекладывала на ходу свою тяжелую ношу из одной руки в другую.
Вдруг ее взгляд остановился на русоволосом мужчине невысокого роста, с пышными усами. Мужчина шел навстречу и приветливо улыбался Надежде, как будто он давным-давно с ней знаком и несказанно рад ее видеть.
«Кто-то из наших новых партийцев, наверное, идет подписи сдавать...или сдал уже, – решила Надежда, – усатый... кажется, был на съезде в зале кто-то новенький… с усами... из какого же он региона?…», – подумала она и даже представила, как видит это лицо в зале. А вслух сказала:
– Привет! Как дела? Идете сдавать подписи, или сдали уже? Много забраковали? – она так рада была видеть приветливое лицо после этих мрачных проверяющих, что буквально бросилась на шею улыбающемуся мужчине – по-свойски, по-приятельски, как было заведено у них с друзьями-партийцами приветствовать друг друга при встрече.
Не слушая ответа, Надежда продолжала:
– А у меня две трети подписей забраковали! Представляешь? Опять эту тяжесть домой везти! Кошмар какой-то!
Надежда сразу перешла с улыбающимся мужчиной на «ты», как с товарищем по партии, тем более, что он был, на первый взгляд, одного с ней возраста, а то и моложе.
– А кто это? – спросил маленького роста мужичок, который смешно семенил рядом с улыбающимся усатым мужчиной. Надежда даже не сразу обратила на него внимание: был он какой-то незаметный, но, в то же время, присутствовало в его облике что-то основательное, надежное, хозяйское, но по причине невысокого роста ему больше подходило именно слово «мужичок», а не «мужчина».
– А кто это? – как-то испуганно переспросил мужичок.
– Не знаю, – продолжая улыбаться, ответил усатый мужчина.
«Своих не узнает», – подумала Надежда о мужичке, а об усатом мужчине подумала, что он, вероятно, пошутил, ответив так мужичку.
– Слушай, а помоги мне, пожалуйста, сумку до метро донести, тяжеленная ужасно! – попросила Надежда.
– Ну, давай, – согласился усатый мужчина, с готовностью забирая у Надежды сумку, и продолжая радостно улыбаться, а сам развернулся в сторону станции метро, куда направлялась Надежда.
– А ты понеси мою барсетку, – он передал черную кожаную барсетку Надежде.
– Да кто это? – не унимался мужичок, тоже изменив вслед за улыбающимся усатым мужчиной направление движения на противоположное.
– Да не знаю я, – ответил опять усатый мужчина, все внимание которого занимала болтовня Надежды.
Она же задавала усатому мужчине вопросы, и, не слушая ответов, продолжала дальше ругать чересчур принципиальных проверяющих, свою бестолковость, а заодно – и новый Федеральный Закон о политических партиях, в соответствии с требованиями которого все партии должны пройти перерегистрацию, а перед этим – численность каждого регионального отделения нужно увеличить, по меньшей мере, раза в три…
– Вы из какого региона? Сколько у вас людей?.. А у нас около четырехсот человек в отделении, а надо численность до тысячи увеличивать! И новые местные отделения надо создавать. Придется поднапрячься!
Усатый мужчина продолжал молча улыбаться. Да если бы он и хотел что-то ответить, то вряд ли ему бы это удалось. При несмолкаемой болтовне Надежды это было просто невозможно.
– Вы когда домой уезжаете? – спросила Надежда, и снова не стала ждать ответа.
– А мы завтра уезжаем. Нас шесть человек приехало. Мои где-то по городу сейчас гуляют, а я –  как каторжная с подписными листами вожусь, – пожаловалась она на свою тяжелую жизнь.
Мужичок, между тем, молча семенил рядом и с настороженным любопытством прислушивался к этой странной беседе, а если сказать точнее – к монологу Надежды.
Вот и станция метро. Надежда подошла к кассе, встала в очередь.
– Сейчас я возьму карточку, и – до свидания! – сказала Надежда
– Да мы тоже с тобой прокатимся, – ответил усатый мужчина.
– Ну, тогда я возьму и вам карточку!
– Да нам не надо! У нас проездные, – весело ответил мужчина.
«Зачем им проездные на метро, если они не москвичи? – подумала Надежда, и в ее мысли впервые закралось смутное сомнение, – а я же их не знаю!!! Они же не из нашей партии…», – наконец-то дошло до нее.
Кто они такие? Зачем мужчина взял сумку? В этой сумке лежит крупная сумма денег, которую Надежда должна была раздать людям за сбор подписей. Чтобы собрать такую сумму, ей надо было откладывать все свои заработки года полтора-два! Да еще подписные листы, которые надо вернуть на доработку! Холодок пробежал по ее спине. …  Вот это в ситуацию она попала по своей глупости! А ее предупреждали, что не надо в Москве доверять первым встречным! Здесь же полно жуликов, особенно – рядом с вокзалами! Да и сама она не раз уже могла в этом убедиться. Просто ей раньше везло…
Кассирша выдала Надежде карточку на две поездки в метро. Ругая себя за легкомыслие, Надежда обратилась к усатому мужчине с убийственно логичной речью:
– Мужчина, отдайте мне сумку, пожалуйста, мне некогда тут с Вами разговаривать, я очень тороплюсь! – она перешла на «вы», как и положено общаться к незнакомым людям.
– Да ладно уж, я провожу до гостиницы. Куда ты с такой тяжестью! Тебя же ветром качает, – продолжая улыбаться, возразил мужчина. Надежда не знала, считать его слова «ветром качает» неудачным комплиментом, или наоборот, но промолчала по этому поводу.
– Мужчина, отдайте мне сумку, – настаивала она, пытаясь вырвать свою драгоценную сумку из сильных рук мужчины.
– Да ладно тебе, – продолжал улыбаться мужчина, – что, ценная сумка, что ли? Там деньги, наверное? За подписи, что ли? Да не бойся! Ты знаешь, сколько денег в барсетке, которая у тебя в руках? Уж гораздо больше, чем в твоей сумке!
– Мужчина, ну что Вы ко мне пристаете? – возмущенно воскликнула не на шутку испуганная Надежда, и это был последний аргумент, который она могла выдвинуть в данной ситуации.
– Интересно, это кто к кому пристал? – смеясь, задал усатый мужчина вопрос, не требующий ответа.
Надежде все же удалось вырвать свою тяжелую сумку из рук мужчины. Он едва успел поймать небрежно брошенную ему Надеждой свою барсетку. Почти бегом, насколько это было возможно с тяжелой сумкой, она спустилась по эскалатору и остановилась в ожидании поезда.
– А ты куда Володьку дела? – испуганно спросил запыхавшийся мужичок, подбежав к ней.
– Так его Володькой, что ли, зовут? – спросила в ответ Надежда.
– Володькой, – подтвердил мужичок.
Тут подскочил в голос смеющийся Володька.
– Ну что, давай помогу сумку до гостиницы довезти, что ли? Тяжело ведь, – предложил он, заливаясь смехом, свои услуги.
Через минуту, оценив комичность ситуации, громко хохотали все трое, привлекая внимание окружающих, с  удивлением поглядывающих на эту странную компанию. Надежде теперь казалось смешным то, как она, приняв совершенно незнакомого улыбающегося мужчину за товарища по партии, привязалась со своей болтовней, вручила ему сумку, а потом сама же сумку отобрала.
Оказалось, что это два друга-москвича. Володька – майор зенитно-ракетных войск в отпуске, а мужичок – тоже майор, но в запасе, в настоящее время пытающийся найти свое место в гражданской жизни. Отпустив мужичка, майор Володька пообещал присоединиться к нему позже, а сам поехал провожать Надежду с ее тяжелой сумкой до гостиницы.
На Надежду по дороге периодически нападал, казалось бы, беспричинный неудержимый смех. Но Володька, зная, что означает этот смех, смеялся вместе с ней – звонко и заразительно, не обращая внимания на неодобрительные взгляды добропорядочных пассажиров.
Проводив Надежду до гостиницы «Альфа», майор Володька вернул ей сумку, обменялся с нею номерами телефонов и пошел по своим делам, отложенным по ее вине.
Войдя в номер, Надежда бросила драгоценную сумку в угол, уселась в удобное кресло, и какое-то время сидела неподвижно, запрокинув голову и закрыв глаза. Ноги гудели от усталости. Она опять громко засмеялась, вспомнив о своем приключении с усатым майором Володькой и сопровождающим его мужичком. Со стороны это могло показаться странным, но, к счастью, никто ее сейчас не видел.
Потом она с удовольствием приняла душ, наслаждаясь горячими упругими струями, стекающими по телу. Говорят, что холодная вода снимает усталость. А Надежда любила горячую воду – такую, чтобы пар шел! Горячая вода, смывая накопившуюся за день усталость и напряжение, уносила негативную энергетику, тревоги и грустные мысли...
Укутавшись пушистым белоснежным полотенцем, вышла из ванной, блаженствуя, растянулась на кровати.
«Как хорошо, что никого еще нет, – подумала она, – можно немного побыть одной, отдохнуть, ни о чем не думая».
Надежда любила иногда побыть одна, в тишине, наедине со своими мыслями. Одиночество было для нее продуктивным временем: никто не мешал обдумывать какие-то важные вопросы и принимать решения, или просто грустить, размышляя о своем сокровенном и мечтая о будущем. Из маленького радиоприемника на стене слышалась знакомая песня, которая ей нравилась еще с детства. Звучал задушевный голос Анны Герман:

«Снова ветка под птицей качнулась,
И защелкал в саду соловей,
Как от тяжкого сна ты очнулась
От любви несчастливой своей…»

Теперь эти слова воспринимались иначе, выражали совсем другие, нежели в ранней юности, чувства, и были созвучны ее душевному состоянию: Надежда совсем недавно очнулась от несчастливой любви – только-только душа отболела…

«…А черемуха белая тает,
Осыпаясь, летят лепестки.
И немного душе не хватает
Той недавней щемящей тоски...»

Действительно – не хватает, потому что душа без любви не может! Душа живет только тогда, когда любит... во всяком случае  – ее, Надеждина, душа…

«…Но я знаю, минует и это,
И привыкнет к свободе душа.
А когда разгуляется лето,
Ты поверишь, что жизнь хороша…»

Именно это Надежда испытывала сейчас – затишье после душевных бурь, свободу, дающую возможность видеть и ценить красоту окружающего мира. Как ей понятны и близки сейчас были эти строки!

«И другие свиданья начнутся,
И другой запоет соловей…
Только вовремя надо очнуться
От любви несчастливой своей», – звучал чудный голос Анны Герман, обещая приход новой любви, которую ждала уставшая от страданий, свободная от любви душа Надежды, независимо от ее сознания. Ждала и боялась…
«Что-то я расчувствовалась! Некогда мне об этом думать», – решила Надежда и заняла свои мысли предстоящей работой.
Но одиночество было для Надежды непозволительной роскошью при ее образе жизни. Друзья-партийцы вернулись с прогулки. Ирина открыла дверь своим магнитным ключом-карточкой, зашла в номер.
– Вы здесь, Надежда Владимировна? – спросила Ирина, как будто не ожидая ее застать в номере.
– Здесь. Как прогулялись? Где побывали?
– Ой, где мы только ни побывали! На Красной площади, в Кремле, в Александровском саду, на Старом Арбате! Хотели в бриллиантовый фонд пойти, но уже не успели, – восторженно рассказывала Ирина, оказавшаяся в столице первый раз.
– В какой фонд? – засмеялась Надежда, – в алмазный, наверное?
– Да, наверное, – согласилась Ирина, – там знаменитые сокровища Российской империи хранятся.
– Ну, вот и хорошо. Завтра с утра еще прогуляемся, а в три часа дня – выезжаем в аэропорт.
Надежда оделась, намереваясь пойти на первый этаж, чтобы пообщаться с однопартийцами и поужинать где-нибудь.
– Пойдем, прогуляемся и посмотрим, где поужинать можно, – позвала она Ирину.
Та быстро собралась, и вместе они вышли из номера. Постучались в номер к Наталье, к Сереге с Василием, к Стасу. В лифте спускались все вместе.
Надежда рассказала соратникам-землякам о сдаче подписей, о том, как вручила сумку незнакомому усатому мужчине, приняв его за своего однопартийца только потому, что он ей приветливо, по-дружески улыбался, и о том, как веселились потом все вместе.
– Ну, Устинова, ты даешь! – выдохнул возмущенный Надеждиным легкомыслием Серега, – прямо даже аппетит испортила! – Серега, несмотря на крайнее возмущение, отчитывал Надежду в обычной своей шутливой манере балагура.
– Тебя и на минуту одну оставлять нельзя, Надюха! У тебя партийные деньги из-под носа уводить станут, а ты будешь только смеяться! А что людям дома скажешь? – Серега просто кипел от возмущения, – как расплачиваться-то будешь? Тебе сколько работать за эти деньги?
Надежда молчала. Она уже пожалела, что рассказала друзьям об этом случае.
– Тебе, Надин, симпатичный мужик улыбнулся, а ты уже и рада! Растаяла! Влюбилась, что ли? Ты уж свои симпатии проявляй как-нибудь в свободное от партийной работы время! Сумку с партийными деньгами отдала! Где у тебя мозги-то были, Надюха? Ты же почти кандидат наук! Я думал, что кандидаты наук как-нибудь посерьезнее бывают!
Надежда действительно готовилась к защите кандидатской диссертации по общей педагогике, но не сейчас, а через год. В этом году она решила довести до конца партийные дела, а это требовало сил и времени.
– Ну, вот как только защищусь – сразу «как-нибудь посерьезнее» стану, – ответила Надежда.
– А бесполезно, Надюха, это не лечится! Я тебе как психиатр заявляю: ты такая и останешься! – Сергей скорчил рожицу, которую сам же называл «жизнерадостной улыбкой сумасшедшего».
 – Да ладно тебе, Сережка, что ты развыступался, все же нормально, – засмеялась над рожицей Надежда.
– А ты слушай, слушай критику-то, Устинова! Кто тебе еще, кроме друзей, правду в глаза скажет? Или не нравится, когда против шерстки-то? – продолжал Серега.
– Да иди ты, Серега, с критикой своей! – беззлобно огрызнулась Надежда.
– Вот так всегда! Как только правду тебе скажешь – сразу «иди ты»! Не любишь ты критику, Надюха, – совсем не обидевшись, ответил Сергей.
– Критика должна быть конструктивной, а у тебя – одни обвинения да диагнозы, без рекомендаций и рецептов.
– Рекомендации? Пожалуйста: Надюха, не приставай на улице к посторонним мужикам, – назидательно произнес Серега, – и не отдавай им сумку с партийными деньгами. А «усатость» и «пушистость» – это еще не признак порядочности. Непонятно – откуда у тебя такие странные ассоциации. Гитлер вон тоже усатый был!
– Надежда, а ты хоть в партию-то вступить сагитировала потом того усатого? – спросил с иронией усатый Стас, до этого молча наблюдавший за беседой и с преувеличенным неодобрением поглядывающий на Надежду, – столько секретной информации ему выложила и отпустила просто так?
– Нет, – просто ответила Надежда, – не сагитировала.
– А что так? Во мнениях не сошлись, или в диагнозах? По-моему вы оба… того, – засмеялся Серега, покрутив пальцем у виска, – не от мира сего, я хотел сказать.
– А не ставила я перед собой такой задачи! Да военным и нельзя ни в какие партии вступать. … Ну ладно, хватит уже об этом! Я вас услышала.
– И правда, Надька, ты что, с ума сошла? Это хорошо, что нормальные люди попались, а если бы и правда жулики вокзальные? – поддержала Наталья возмущенного Серегу, – ладно – деньги, но ведь и похуже ограбления вещи бывают! Мы же за тебя переживаем! Не маленькая ведь уже! Соображать должна.
Ирина молча слушала, как друзья-партийцы отчитывают ее преподавателя и партийного босса. Некоторые качества Надежды Владимировны Ирина открывала для себя впервые. В меру строгая, всегда доброжелательная – она пользовалась заслуженным авторитетом и симпатией у студентов, а с друзьями же сейчас была простая и смешливая. И вот так спокойно, без обиды выслушивала их критику.
– Надь, ну что ты, в самом деле! – только и смог сказать Василий Николаевич. Это высказывание он обычно произносил в крайней степени возмущения.
Серега вдруг заявил:
– Она нас услышала! Вы поняли? Нет, Надежда, мы должны объявить тебе от регионального комитета строгий выговор, а то ты так и будешь в облаках витать!
– Выговор не принимается! – возразила Надежда, – а то я вам тоже объявлю!
– Мужчина ей усатый, видишь ли, улыбнулся, – продолжал возмущаться Серега, – это же кому сказать, например, в Общественной Палате! Или на работе у тебя! Никто же не поверит, что ты такая… глупая женщина, Надюха!
– Да отстань ты, Гречко! Надоел! – попыталась отмахнуться Надежда.
Надо заметить, что в таком духе друзья-партийцы могли общаться совершенно беззлобно, и никогда друг на друга не обижались.
– Вот так, значит, Устинова, да? Как листовки в мороз расклеивать, так мы тебе нужны! А как критику выслушать – сразу «отстань»!
– Выслушала уже! Достаточно!
– Да ладно, Серега, она и сама испугалась! – вступилась за Надежду Наталья, уже со смехом, – она больше не будет!
– Ой, ну к усатым мужчинам приставать, может быть, не будет, так она еще что-нибудь учудит. В маршрутке опять сумку с документами забудет. Или в чужой багажник сумку с деньгами засунет, – Серега уже смеялся, вспомнив прошлогоднее приключение.  Его натура шутника и балагура сменила гнев на милость.
Друзья-партийцы, веселясь, зашли перекусить в одно из ближайших кафе, где уже расположились за столиками несколько представителей регионов, задержавшихся в Москве по каким-то незавершенным делам, возможно, как и Надежда – для сдачи подписных листов.
Серега, продолжая балагурить:
– А помнишь, как в Александровском саду у тебя ворона сосиску из хот-дога стырила? Вот в этом ты вся, Надюха! Даже ВОРОНА тебя обдурила!
– Откуда же я знала, что она так… неинтеллигентно поступит, – засмеялась Надежда, вспомнив ту историю.
И они снова развеселились, вспоминая, как несколько лет назад Серега, Василий и Надежда, приехав на съезд, решили наскоро перекусить хот-догами в одном из импровизированных кафе Александровского сада. Надежда оставила свой «деликатес» в бумажной тарелке на пластиковом столике и отошла к окну раздачи, чтобы забрать бумажный стаканчик с кофе. Сидевшая неподалеку серая ворона внезапно подлетела и выхватила из хот-дога сосиску. Надежде вовсе не жалко было для птицы сосиски, она с удовольствием посмеялась над происшествием вместе с друзьями. Ее можно было отнести к категории людей, способных посмеяться над собой, даже сквозь слезы.
Этот мелкий инцидент прочно занял свое место в череде шуток и анекдотов, которые в среде друзей-партийцев вспоминались при каждом удобном случае, особенно – в нечастые беззаботные дни, когда друзьям удавалось собраться вместе по какому-нибудь мало-мальски значимому поводу. Справедливости ради стоит заметить, что друзья собирались не только по радостным поводам, но и по любым другим, когда кому-то из них требовалась помощь или поддержка.
Закончив ужин, друзья-партийцы вышли прогуляться по Измайловскому парку. Погода стояла по-настоящему весенняя, теплая и ясная. Прозрачный воздух был напоен ароматами свежей листвы, цветов сирени и черемухи. Зеркальная гладь озера отражала свежую зелень деревьев и редкие полупрозрачные легкие облака, подрумяненные закатом. Периодически слышалось пение соловья, слегка заглушаемое шумом транспорта. В безмятежном настроении друзья некоторое время бесцельно бродили по аллеям парка.
В гостиницу вернулись, когда уже совсем стемнело, когда в аллеях зажглись фонари, а в небе – звезды. Договорились пойти на завтрак не позднее девяти, и разошлись по номерам. Ирина, казалось, совсем не устала, а Надежда буквально валилась с ног. Едва коснувшись щекой подушки, уснула.
ГЛАВА 3

Проснувшись утром, Надежда обнаружила, что кровать Ирины уже аккуратно застелена.
– Иринка! – позвала она и не услышала ответа. Надежда поднялась, огляделась: Ирина в номере отсутствовала.
«Странно, – подумала Надежда, – куда она могла пойти одна?»
Набрала номер Иринкиного мобильного. «Аппарат абонента выключен, или находится вне зоны действия сети», – прозвучало в трубке.
«Забыла телефон зарядить, наверное», – подумала Надежда.
Она быстро собралась, зашла за соратниками-земляками, все вместе спустились на завтрак в ресторан на втором этаже, надеясь там встретить Ирину.
Герман Юрьевич и Владимир Иванович сидели за одним из столиков в центре зала.
– Надюша, идите к нам поближе, – пригласил Владимир Иванович, – все дела сделали?
– Дела-то сделали все, улетаем сегодня. Хотели прогуляться по центру, только вот Иринки что-то нигде нет. Куда бы это она одна с утра могла направиться? – поделилась беспокойством Надежда.
– Может быть, сувениров решила купить? – предположил Герман, – хотя, рановато еще, вернисаж только открывается…
Позавтракали, вышли в холл. Поговорили о том - о сем: о партийных делах, о предвзятости принимающих подписи координаторов, о погоде. Вышел Виктор из Ростова-на-Дону. Виктор Петрович – бывший футболист, занимался частным бизнесом и тренировал юношескую футбольную команду.
– Надюша, здравствуй. Ты что встревоженная такая? – поинтересовался он.
«Надо же, понял, что я встревожена», – удивилась Надежда.
– Да пока еще не особо встревоженная, – ответила она, – но уже начинаю беспокоиться: Иринка куда-то пропала.
– Надь, ну это ж дело молодое! Может быть, Ирина познакомилась с кем-то, да гулять пошла. У них это сейчас быстро!
– Да ты что, Витя, какое там «познакомилась»! Она скромная девчонка, отличница! Серьезная и ответственная. Иначе бы я и не взяла ее сюда. В любом случае она бы меня предупредила, – уверенно заявила Надежда, но мужчины не разделяли ее тревоги.
– Надя, ну может быть, действительно, она поехала по городу погулять?
– Но ведь мы все вместе собирались гулять по городу! Как она могла уехать одна, не предупредив меня? … И за завтраком ее никто не видел…
За беседой устроились в фойе первого этажа, в креслах за круглым столиком. В многочисленных стеклянных киосках продавали сувениры, бижутерию, предметы декоративно-прикладного искусства.
– Разве нельзя было сувениры здесь купить? – недоумевала Надежда, – вон, какое разнообразие! И идти никуда не надо…
Неподалеку возвышался большой аквариум, в котором, кроме золотых рыбок, плавала большая черепаха со смешным длинным носом, и, казалось, нарочно корчила всем забавные рожицы. Черепаха плавала то влево, то вправо, красуясь перед новоявленными зрителями.
– Красавица какая! Как-то она называется…, – сказала Надежда, стараясь вспомнить название этого вида черепах.
– Конечно, Надя, она обязательно как-нибудь называется, а ты сомневаешься? – сострил Серега.
– Да я не сомневаюсь, я знала, как она называется, просто не могу вспомнить, – ответила Надежда.
– Надежда Владимировна, а мы заметили, что с Вашей памятью в последнее время что-то странное творится, – продолжал шутить Серега, – может быть, и Ирина тебе говорила что-то о своих намерениях, да ты забыла?
Но никто не засмеялся.
– Я не до такой степени потеряла память, – задумчиво ответила Надежда.
Часы на стене показывали одиннадцать часов, четырнадцать минут. Ирина не появилась.
– Надо, наверное, начинать ее искать, – сказала Надежда.
– Надя, давай подождем до двенадцати, предложил Владимир Иванович, – а потом уже начнем действовать. Может быть, и правда, она сама сейчас подойдет.
Посидели, беседуя о незначительных вещах, не относящихся к тому, что беспокоило сейчас Надежду. Похоже, мужчины еще не видели повода для беспокойства. Сдали номера.
Когда пробило двенадцать, Надежда сказала решительно:
– Все, я больше не могу сидеть и ждать! Давайте пойдем уже предпримем что-то!
– Надо идти к начальнику охраны, он должен знать, что в таких случаях делают. Он скажет, куда нам обратиться, – предложил Владимир Иванович.
Все направились в помещение начальника охраны.
Начальник охраны – высокий, суровый на вид мужчина, лет пятидесяти. Он объяснил, что для начала нужно посмотреть записи с камер наблюдения.
– Может быть, ваша потеря сидит у кого-нибудь в номере, а вы с ума сходите, – успокоил начальник охраны, но Надежду возмущали такие предположения. Ей было не понятно, как могла Ирина где-то сидеть спокойно, в то время как она, Надежда, переживает, места себе не находит…
Друзей-партийцев усадили перед небольшим устройством, на экране которого отображались записи с камер наблюдения.
Просмотрев записи с нескольких камер за утреннее время, и не увидев Ирину, решили просмотреть вечерние записи.
– Она вечером одновременно со мной в номер зашла, – сказала Надежда, – вернее, уже ночью…
– А Вы уверены, что она потом больше никуда не выходила? – задал вопрос начальник охраны.
– Я сразу уснула. Но она не могла уйти, она же спать собиралась, – убежденно ответила Надежда.
– И все-таки давайте посмотрим записи с того времени, как вы зашли в номер. Ваш этаж?
– Шестнадцатый, – ответила Надежда.
Начали смотреть запись с камеры видеонаблюдения на шестнадцатом этаже. Камера была установлена так, что просматривался весь коридор. Вот друзья партийцы вернулись с прогулки, Надежда с Ириной зашли в номер. Какой-то мужчина пришел, вероятно, в свой номер, открыл дверь... Очень полная женщина вышла из номера в длинном халате, подошла к столику дежурной по этажу, налила чашку кофе или чая и вернулась в номер.
Вдруг на голубовато-сером экране появилась тоненькая фигурка девушки, выскользнувшая из номера, и исчезла в лифтовом холле…
– Ирина! – воскликнула Надежда.
– Час, пятнадцать минут, – констатировал начальник охраны, – теперь посмотрим, на каком этаже она выйдет.
Надежда была в шоке от того, что Ирина куда-то ушла ночью одна. Мысли путались и сбивались у нее в голове.
Камера наблюдения, установленная на первом этаже, у лифтового холла, зафиксировала Ирину, выходившую из лифта, в час, восемнадцать минут ночи.
Другая камера зафиксировала Ирину в час, двадцать восемь минут. Девушка заходила в боулинг-клуб в обществе незнакомого смуглого мужчины лет тридцати пяти – тридцати восьми. Надежда похолодела. Ей казалось, что ноги не послушаются, если она вдруг захочет подняться. Сердце громко стучало, что не мешало мыслям наперебой перебирать версии происходящего – одну страшнее другой.
Онемев, смотрела Надежда запись, ожидая, когда Ирина выйдет из боулинг-клуба. Возмущению ее не было предела. Эта девчонка, впервые вырвавшись из дома, захотела приключений! Где вот она теперь? Хорошо, если за нее выкуп попросят – Надежда бы могла отдать деньги, которые получила за сданные подписи, и аванс – за следующую партию. Она ругала себя за то, что не все подписи прошли, иначе заплатили бы больше! Кто знает, какую сумму потребуют за Ирину… Ей и в голову не могло прийти, чтобы Ирина осознанно могла доставить ей такое беспокойство. Что-то, наверняка, случилось!
«Да разве такие деньги стоят того, чтобы из-за них похищать человека? Это же мелочь, – подумала Надежда и постаралась прогнать от себя эти мысли. Но не думать об этом не могла, – а, впрочем, откуда похитителям знать, сколько нам платят за подписи? Может быть, они думают, что у нас в распоряжении гораздо более солидная сумма! Но тогда почему еще никто не позвонил?» – продолжала размышлять Надежда.
Начальник охраны увеличил скорость просмотра записи. … Вот на экране вновь появилась Ирина в сопровождении черноволосого незнакомца. Они вышли из боулинг-клуба в два часа, двадцать минут.
Далее парочка вошла в небольшое кафе на первом этаже. Было хорошо видно, как эти двое сидят за столиком, мило беседуют, пьют красное вино. В общем – приятно проводят время. Было заметно, что мужчина пытается ухаживать за Ириной.
– Надя, а ты ей больше глотка не позволяла! Видишь, девочка отдыхает, а ты нервничаешь, – Герман Юрьевич пытался успокоить Надежду, но она не хотела верить в его предположения.
– Гера, она серьезная девчонка, даже если сидит в кафе, и даже выпила с кем-то вина – это ничего не значит. Глупая просто еще. … Но вот где она сейчас?
– Да может быть, и сейчас с ним, – предположил Серега, – что ты, Надь, наивная такая? И нечего нервничать! Успокойся. Подумаешь, развлекается девчонка! Еще вздумаешь выговор ей за это объявлять! Не ханжи, Надюха!
Надежде было сейчас не только страшно за Ирину, но и стыдно за нее. Стыдно потому, что она так легкомысленно ушла ночью с посторонним мужчиной, стыдно, что она принимает его ухаживания, и стыдно, что, может быть, с ним она провела ночь. … Но даже это могло быть лучшим исходом в данной ситуации!
Видя, как Надежда вздрагивает при каждом появлении Ирины на экране, как она пытается сдержать восклицания ужаса в ожидании чего-то страшного и непоправимого, друзья-партийцы пытались успокоить ее. Принесли из аптечного киоска флакончик валерьянки, налили из графина воды.
Камера наблюдения у входа запечатлела интересующую всех парочку, выходящую из гостиницы. Надежда издала полу-вздох, полу-стон.
– Надюша, ну ничего страшного, что ты так волнуешься?! – Владимир Иванович придвинул к Надежде стакан воды, – ну, заскучала среди нас эта свиристелка, этсамое, малолетняя! Развлекается! Так что же теперь, тебе – в петлю лезть? Побледнела вон как! Ничего же страшного не случилось, Надя!
Запись с камеры, установленной снаружи, у входа, немо свидетельствовала о десятиминутной беседе Ирины и черноволосого мужчины у центрального входа в гостиницу. Оба с видимым удовольствием курили тонкие сигареты, играя кольцами дыма. Им, похоже, было легко и весело.
– Она еще и курит! – с ужасом воскликнула Надежда.
– Ой, ну все, Надюха! Твоя педагогическая доктрина потерпела фиаско! Жить дальше не имеет смысла, – сострил Серега.
– Сережка, хватит шутить! Дела-то, похоже, серьезные, – одернула его Наталья.
– Действительно, – согласилась Надежда.
– Да они сейчас почти все курят, Надюха! Особенно, когда выпьют! Ну что ты как школьница, честное слово! У тебя же все идеальные такие, святые прямо! Вот увидишь, погуляет и придет Ирина твоя. Она, заметь, не только курит, она вино пьет и ночью со взрослым мужчиной время проводит. Мы, правда, не уверены – как именно, – Серега отошел от нервного напряжения и был в своем репертуаре, – для современной молодежи это почти нормально.
– Зачем же предполагать всякую гадость сразу? Что нормально, а что ненормально – это от воспитания зависит, и она совсем не такая, – обиделась за свою подопечную Надежда.
– Да откуда ты знаешь, какая она? Ты же ее только по учебе знаешь, – заметил Сергей, – у них же гормоны играют, Надюха!
– Гормоны пусть дома играют, рядом с мамой...а вообще – неважно, как она проводит время! Лишь бы была жива и здорова, – сказала Надежда так, как будто именно от ее слов все зависело, – только бы привезти ее обратно домой!
– Надя, вот именно! Главное, что жива и здорова, – заключил Герман, – а как она время проводит – это нас не касается. Ты стараешься ее опекать, а ей это, как выясняется, совсем не нужно! Она вовсе не ребенок, каким ты ее до сих пор считаешь.
– Но ведь мы не знаем, где она сейчас, – не унималась Надежда.
– Ну, так узнаем сейчас, не волнуйся, – убеждал Герман.
– Пусть только появится! Я ей устрою! Соплюшка такая! Вместо того, чтобы по городу гулять, мы должны нервничать тут из-за нее! И еще неизвестно, чем все закончится, – воскликнула Надежда в бессилии, едва сдерживая слезы.
– Придет она сейчас, – убежденно сказал Стас, – все будет нормально. Надя, пусть Иринка со мной летит, а то ты замучаешь ее воспитательными беседами своими, – предложил Стас, который должен был лететь домой другим рейсом, на полтора часа позже, чем остальные земляки-партийцы. Возможно, он сказал это, стремясь отвлечь Надежду от мрачных мыслей, – и ничего в колледже об этом ее приключении не говори! А то ты выложишь там все, с принципиальностью твоей!
– Да не скажу, конечно! Что же, я ей враг, что ли? … Я ее сама прикончу! Пусть только появится!
– Надя, успокойся! И сразу с ней не говори. Когда успокоишься – побеседуешь с ней… ненавязчиво, – сказал Герман, – твоя студентка – взрослый человек. Если она так себя повела – значит, это ее стиль жизни. И ты не сможешь ее переубедить, и не трать нервы. Это дело ее родителей. А в следующий раз не будешь брать ее с собой. И все.
Надежда не могла согласиться с тем, что ЭТО – стиль жизни ее подопечной… Она знала ее совсем другой: ответственной, умной, скромной, обязательной.
– Какой еще образ жизни? Откуда, Гера? Иринка – скромная деревенская девчонка, учится в колледже, в общежитии живет. Отличница. Общественница. Всегда на хорошем счету. Всегда – пример для остальных, – заступилась за Ирину Надежда, – нет, я просто не могу поверить, что это именно она так себя повела! И где она сейчас?! – это было уже похоже на истерику.
Наталья молча сидела рядом с Надеждой, и, похоже, вполне разделяла ее противоречивые чувства.
Надежда еще раз позвонила Ирине, но телефон снова был «выключен, или находился вне зоны действия сети».
– Чтобы я еще кого-то из этих малолеток взяла с собой! – продолжала свои стенания Надежда, – да и вообще, сворачивать надо, наверное, молодежную организацию. С ума с ними сойдешь!
Тем временем на мониторе показались объекты наблюдения – Ирина, входящая в гостиницу в сопровождении того же черноволосого мужчины. Перекур закончился, и парочка вошла в кафе, разместилась за своим столиком. Далее последовало примерно получасовое продолжение банкета, а потом – опять перекур. В течение двух часов объекты наблюдения еще два раза выходили перекурить.
Наконец, эти двое вышли из кафе, видимо, совсем: Ирина закутала плечи в тонкий бледно-голубой палантин, с ней была ее маленькая сумочка из искусственной кожи на длинном ремешке. Эти двое постояли еще несколько минут у входа в гостиницу, о чем-то весело беседуя, затем сели в подъехавшую иномарку цвета «мокрый асфальт». Машина тронулась и скрылась из вида. Таймер видеосъемки показывал четыре часа, сорок две минуты.
Надежда ахнула, и некоторое время сидела неподвижно.
– Ой, мама! – прошептала она, предполагая самые жуткие последствия.
– Надя, возможно, они поехали просто по Москве прокатиться! – предположил Владимир Иванович, – еще рано волноваться. Вы не обсуждали с ней планы на сегодня? Вот если она ко времени отъезда из гостиницы не вернется...  а, тем более – ко времени вылета…, – он не закончил, мысленно перебирая возможные версии происходящего.
– Мы собирались вещи здесь в камере хранения оставить и погулять до трех часов, а потом ехать в аэропорт, – полушепотом прошелестела Надежда.
– Хорошо, если все благополучно закончится! – сказал Василий, – да уж, в самом деле!
Начальник службы охраны, тем временем, в ускоренном режиме просматривал записи с внешних камер наблюдения.
– До настоящего времени никто из этих двоих в гостиницу не возвращался, – сообщил он через некоторое время.
Часы показывали час, двадцать минут. До времени предполагаемого выезда из гостиницы оставалось час и сорок минут.
– Думаю, нам остается только сидеть и ждать до трех часов. А потом будем думать, что делать, – сказал Владимир Иванович, – ведь Ирина не забрала свои вещи из номера?
– Нет, не забрала, – ответила Надежда, – и даже паспорт ее у меня, и ее билет на самолет.
 Она думала о незнакомом брюнете, с которым уехала Ирина – о том, что надо непременно выяснить, кто он такой, откуда взялся и чем занимается…
Все перешли в холл у центрального выхода из гостиницы, надеясь увидеть Ирину, если, дай-то Бог, она вернется. Но, увы, Ирина не появилась и к трем часам.
Вся компания сидела в холле с вещами, готовясь к отъезду. Вырабатывали план дальнейших действий. Надежда забрала, естественно, кроме своих вещей, и вещи Ирины. Она выдала Сергею список принятых штабом подписей и деньги для оплаты, а также –  возвращенные подписные листы. Чистые подписные листы отдала Василию (всю тяжеленькую пачечку). Дала необходимые указания и инструкции по оплате и по дальнейшей работе. Аванс оставила себе: мало ли на что могли сейчас понадобиться деньги.
– Надюх, ну ты не волнуйся, мы уж как-нибудь справимся. Не первый год работаем вместе, – заверил Серега, – надеюсь, что ты надолго не задержишься. Смотри тут, веди себя хорошо! На посторонних мужчин не бросайся!
– Да ну тебя, Сережка! Не до шуток сейчас! – возмутилась Надежда.
– А я и не шучу! Ты же вечно попадаешь в истории, – продолжал Серега в обычной своей манере, однако, чувствовалось, что и ему сейчас не очень спокойно.
– Ну, спасибо, соратник дорогой! Успокоил, подбодрил, – с невеселой улыбкой ответила ему Надежда.
Земляки-партийцы отбыли в аэропорт – не было смысла им задерживаться дольше, да и дома ждали дела. Надежда оставила свои и Иринкины вещи в камере хранения, авиабилеты сдала в кассу аэрофлота, что на первом этаже гостиницы «Альфа».
Владимир Иванович пытался дозвониться своему давнему другу, с которым служил вместе в десантных войсках, и который теперь в московской милиции занимал солидную должность и являлся весьма заметной личностью. Уже никто не сомневался в необходимости поисков Ирины. Но, поскольку, времени с ее исчезновения прошло мало, заявление в милицию о ее розыске подавать было рано. Да и чем было это исчезновение – тоже не понятно…
В состоянии полнейшей растерянности Надежда сидела в холле у центрального входа и смотрела на стеклянные двери-вертушки, находившиеся в непрестанном движении от постоянно прибывающих и убывающих посетителей гостиницы. Разноцветные чемоданы, сумки и сумочки, принесенные новой партией заселяющихся гостей, лежали в холле и радовали глаз радужной комбинацией цветов. Надежда отстраненно подумала, что это, вероятно, какая-то делегация приехала на одно из многочисленных мероприятий, проводимых постоянно в гостиничном комплексе «Измайлово». Как она завидовала в этот момент людям, заполняющим гостевые анкеты, предвкушающим интересные события, связанные с пребыванием в столице! Всего трое суток назад и она так же заполняла анкету, радовалась встрече с друзьями и не предполагала, что ее ждут такие неприятности!
– Только бы с ней все было хорошо, – вслух подумала Надежда.
– Надюша, я дозвонился до Юры, – сообщил подошедший Владимир Иванович. Он обещал через час-полтора подъехать. А пока пойдем-ка перекусим. Заодно и успокоишься – на тебе лица нет!
– Владимир Иванович, я успокоюсь только, когда Иринка найдется!
– Надя, возьми себя в руки! Тебе, вероятно, придется некоторое время побыть в Москве, предпринять какие-то шаги. Юра тебе поможет. Если нужна наша помощь, то и мы с Германом останемся. Хотя, думаю, что наше участие не имеет смысла – тебе будут помогать профессионалы. Но, на всякий случай, держи нас в курсе. А сейчас пойдемте-ка пообедаем!
Обедали в ресторане на втором этаже. Есть Надежде совершенно не хотелось. Через силу, не ощущая вкуса, съела солянку. На второе блюдо сил не хватило. Выпила апельсиновый сок, который показался ей чересчур кислым.
После обеда вышли в холл. Надежда все еще ждала, что Ирина появится, но начальник службы охраны рассеял ее ожидания, сказав, что «никто из интересующих лиц в гостиницу не возвращался».
Через некоторое время к партийцам подошел мужчина спортивного телосложения, роста где-то под метр восемьдесят, широкоплечий, лет около сорока, в джинсах и в синей, в белую с красным полоску, рубашке «поло». Чуть заметная проседь поблескивала в густой темно-русой шевелюре мужчины. Мужественные черты лица, четкая линия губ. Синие глаза с задорными искорками приветливо смотрели из-под густых бровей. Аккуратно подстриженные усы – тоже с легкой проседью.
«Опять усы, – подумала Надежда, – Сереги нет, а то не избежать бы его шуток».
Мужчина радостно обменялся с Владимиром Ивановичем дружеским рукопожатием, по-свойски хлопнул его по плечу.
«Какой симпатичный… бабник, наверное, – подумала Надежда и тут же устыдилась своих мыслей, – что же я так плохо думаю о людях-то! …Порядочный, наверное, человек… милиционер… с усами… да и женат он, скорее всего. Такие мужчины свободными не бывают…»
– Надюша, вот это Юрий Петрович, о котором я тебе говорил, – представил его Владимир Иванович.
– Можно просто Юрий, – представился мужчина бархатным баритоном, глядя на Надежду с ослепительной улыбкой. Морщинки-лучики у глаз делали его улыбку еще более приветливой и дружелюбной.
– Надежда, – пролепетала она и попыталась улыбнуться, но улыбка у нее получилась вымученная и какая-то виноватая.
Юрий Петрович задержал взгляд на Надежде, лицо его при этом выражало, как ей показалось, крайнюю степень удивления.
«Неужели я так плохо выгляжу? – подумала она с ужасом, – Кошмар! Стыдно-то как! Надо с этим уже что-то делать, брать себя в руки как-то, а то скоро прохожие начнут от меня шарахаться…».
– Ну, что у вас стряслось? – без лишних вступительных разговоров перешел к делу Юрий Петрович, и взгляд его синих глаз стал серьезным и пронизывающим.
«Не взгляд, а ультразвуковая дефектоскопия, – подумала Надежда, – наверное, это у него профессиональное, и, наверное, он видит всех насквозь. Надо следить за своими мыслями и ни о чем ЭТАКОМ не думать…».
– Надюша, Юра работает в главном следственном управлении. Заведует отделом...специальным, ... забыл, каким отделом, Юра? – спросил Владимир Иванович и не стал ждать ответа, – а, не важно, все равно ему повышение грозит! Полковника буквально на днях получил! Даже обмыть звездочки не успел еще. Героическая личность, между прочим! Награды имеет и ранения! Борется с преступностью, этсамое, под пулями! В газетах про него пишут!
– Володя, да ладно тебе! Отклоняешься от темы, – забавно смутился Юрий Петрович.
– А что в этом плохого? Не надо стесняться собственных подвигов и заслуг! Ты же, наверняка, стал бы уже генералом, если бы соблюдал указы Петра Первого!
Мужчины засмеялись. Надежда почувствовала себя неловко, не понимая, о чем речь.
– Надюша, ты знаешь, что несоблюдение некоторых указов Петра Первого и в наше время чревато последствиями? – спросил Владимир Иванович.
– Да нет, не знаю. И каких же именно указов? – не боясь показаться невеждой, откровенно ответила она.
– Володя, ну кому это интересно? Давай лучше сразу к делу, – Юрий Петрович попытался перевести разговор в другое русло.
– Есть такой реальный исторический указ Петра, – невозмутимо продолжал Владимир Иванович, – который гласит, что «подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальства».
– А, ну что-то такое читала однажды! У кого-то из высокого начальства в приемной, – сказала Надежда. Она действительно видела этот текст, напечатанный крупным шрифтом, в каком-то кабинете на стене – здесь, в Москве – только вот сейчас не могла припомнить – в каком именно.
– Так вот, если бы Юра следовал этому указу, то очередное звание ему могло быть присвоено гораздо раньше! Но… принципиальность – его второе Я! Иногда это ему выходит боком.
Юрий Петрович Михальцов за многие годы службы успел поучаствовать в расследовании многих громких дел, в том числе – связанных с похищением людей и взятием заложников. Неоднократно был представлен к наградам. И, возможно, мог бы добиться более значительных успехов в карьерном росте, если бы не его прямота и бескомпромиссность, а также – вредная привычка говорить правду в глаза, даже начальству.
– А, между прочим, к прежнему званию – подполковника – Юра был представлен досрочно, за особые заслуги! За проявленное мужество и героизм!
– Да что об этом говорить, Володя, – снова смутился Юрий Петрович, – это отдельная история.
 – Юра попробует нам помочь, Надюша. Ты можешь ему доверять, как самой себе, – сказал Владимир Иванович, – или, допустим, как мне.
– Володя, ну так кто у вас пропал? – спросил Юрий Петрович.
Для дальнейшей беседы все устроились на кожаном диване в относительно тихом и уютном уголке большого холла. Рассказали во всех подробностях о вчерашнем дне, отвечая на конкретные вопросы Юрия Петровича.
– Может быть, девушка вчера познакомилась с этим мужчиной и они заранее договорились о встрече? – спросил Юрий Петрович, когда все уже было рассказано, – откуда он взялся, брюнет-то этот?
– Она почти всегда была под моим присмотром, или вместе с нашими знакомыми, когда гуляли по Москве – ответила Надежда.
– А ведь она выходила из зала заседаний! – вспомнил Владимир Иванович, – она сидела в одном ряду с нами. Точно, выходила! Она отсутствовала около часа, но я не придал этому значения. Мало ли куда может выйти девушка! Даже и в мыслях не было поинтересоваться! Даже и нетактично, этсамое, как-то, – закончил виноватым голосом Владимир Иванович. В этой фразе его обычное «этсамое» подчеркивало его чувство вины.
– Конечно! Да и кто мог подумать, что так все получится, – согласилась Надежда, – а вчера утром она была на заседании молодежной организации. Надо и за это время записи посмотреть.
Юрий Петрович прошел в сопровождении Надежды и Владимира Ивановича в службу охраны, все вместе внимательно просмотрели отрывки видеозаписи с камер наблюдения, где запечатлены перемещения Ирины со спутником.
Просмотрели и записи за тот день, когда проходили заседания съезда. Ирина действительно выходила из зала, и появилась через час и десять минут. Просмотр записей за время заседания молодежной организации не дал ничего интересного.
Куда она ходила во время заседания? Это необходимо было выяснить. Пришлось полистать записи с некоторых камер наблюдения в день съезда. В зоне охвата одной из камер наблюдения промелькнула стройная фигурка Ирины, но она была одна. Просмотрели несколько записей по ходу ее следования, выяснили, что Ирина действительно несколько минут беседовала с тем самым брюнетом…
Полковник попросил сделать копии видеозаписей, которые могли понадобиться для следствия, также по его просьбе были распечатаны несколько кадров, где наиболее четко отображались лица Ирины и ее спутника.
– Скорее всего, они заранее договорились о ночной встрече, – предположил Юрий Петрович, – Ирина не просто так ушла ночью из номера, он ее, скорее всего, уже ждал.
– Но ведь они не встречались больше! – удивленно возразила Надежда.
– Могли созвониться, – предположил полковник, – и, она, наверное, не хотела об этом распространяться.
Еще один момент стал поводом для волнения: не удавалось пока выяснить, останавливался ли спутник Ирины в гостинице, или приходил сюда по каким-то делам. Никто из дежурных администраторов его не видел среди посетителей, заселяющихся в гостиницу.
– Надежда, Вы размещайтесь в гостинице и ждите моих звонков, – сказал Юрий Петрович тоном, не допускающим возражений, – ни во что не вмешивайтесь. Инициативы не проявляйте. Я еду в управление, займусь выяснением личности нашего жгучего брюнета. Кажется, где-то мне встречалось его лицо. Очень возможно, что он имеет отношение к криминальному миру.
– Ну а мы-то нужны здесь Юра? – спросил Владимир Иванович.
– Не думаю, Володя. Разве что для моральной поддержки. … А знаешь... пока нет оснований для официального расследования, до выяснения обстоятельств дела – останьтесь на денек. Может быть, мне понадобится ваша помощь. Начнем пока неофициально искать концы.
Мужчины обменялись рукопожатием.
– Надежда, Вы неплохо держитесь, хотя заметно, что очень тревожитесь. В общем-то, волноваться пока рано, ничего страшного не произошло.
– Или мы пока не знаем об этом! – простонала Надежда.
– Надя, ну-ну, нельзя, этсамое, на плохое сразу настраиваться! Надо надеяться на хорошее, – Владимир Иванович был убедителен, как никогда. Надежда тоже хотела бы так рассуждать и надеяться на хорошее, но сейчас что-то это у нее не очень получалось…
– Я постараюсь как можно скорее прояснить ситуацию и помочь, насколько это возможно, – сказал Юрий Петрович и ушел.
Надежда устроилась в одноместном номере на шестнадцатом этаже. Разбирать вещи не было сил. Вынула из чемодана джинсы и футболку, переоделась. Долго смотрела в окно. Вид, открывающийся из окна, был ей хорошо знаком. Не первый раз она останавливалась в Измайловском гостиничном комплексе, и ее всегда умилял этот вид из окна: торговые ряды вернисажа, павильоны-теремочки и другие постройки в русском стиле. А если посмотреть направо – видна часть Измайловского парка. Но сейчас, глядя на этот знакомый вид, она не чувствовала привычного восторга. Она отошла от окна и замерла, удобно разместившись в кресле.
Владимир Иванович и Герман заняли номер на одном этаже с Надеждой. Был вечер, все устали после напряженного дня. Звонка от Юрия Петровича стоило ожидать не ранее, чем часа через два-три. Пока он доберется до места, свяжется с нужными людьми, пока выяснит, что – к чему.…  Надо было как-то скоротать время.
Зазвонил стационарный телефон.
– Надя, давайте пойдем куда-нибудь, – предложил Владимир Иванович, – ты же там как на иголках! И нам неспокойно... Отвлечемся, кофейку попьем…
Друзья зашли за Надеждой, и все втроем спустились в холл на первом этаже. За чашкой кофе говорили обо всем, кроме того, что заставило их всех изменить свои планы и остаться в Москве.
Вдруг раздалась мелодия вызова в сумочке Надежды. Звонила Лапочка-дочка.
– Мама, как у тебя дела? А я тебя ждала, уже начала волноваться. Потом тетя Наташа приехала, рассказала, что у тебя ЧП, про Ирину рассказала. Лучше бы ты не ее, а меня с собой взяла! Головную боль только себе заработала, – скороговоркой выпалила возмущенная до глубины души Лапочка-дочка.
– Доченька, пока ничего не понятно. Ирина не объявлялась. Нам пытается помочь один знакомый полковник из Главного следственного управления. Но пока… ждем. Никаких новостей.
– Мамочка, ну ты только не волнуйся! На работу уже позвонила?
– Нет, не звонила еще. Но, надеюсь, что мое отсутствие особо не навредит системе образования, – Надежда пыталась шутить, но говорила все это, прежде всего, стараясь успокоить себя, а не дочку, – а вот задолжники поволнуются! Но им это даже полезно!
– Ну ладно, мамочка, удачи тебе.
– Спасибо, доченька. Будь там умницей. Кошку не обижай, – дав еще ряд указаний Лапочке-дочке, Надежда пожелала ей спокойной ночи и отключилась.
Через некоторое время ожил телефон Владимира Ивановича. По обрывкам разговора было понятно, что звонил Юрий Петрович. Какими долгими показались Надежде эти несколько минут их беседы!
Наконец, Владимир Иванович закончил разговор.
– Личность нашего брюнета установили, – сказал он, – это картежный шулер, или катала, как говорят в определенных кругах. Сюда он, видимо, по своим «профессиональным» делам приходил. И познакомился с Ириной... случайно, или с какой-то целью – неизвестно. Теперь его надо найти. Мы с Юрой прокатимся по местам возможного обитания этого типа.
– Так и я поеду  с тобой, Володя, – предложил Герман.
– Гера, побудь пока здесь. Юра меня пока одного позвал. Вдруг этот тип здесь появится. А может быть, и с Ириной. Тогда ты нам сразу звони! Хотя, может быть, он с ней уже в другом месте…
Надежду от этих слов, как будто, обдало холодом. Она не могла вымолвить ни слова, думать о чем-то просто боялась. Боялась предполагать что-либо. Оставалось только ждать и молиться.
Владимир Иванович поднялся в свой номер и минут через пять вышел в джинсовой куртке, с барсеткой в руках.
– Ну, пожелайте удачи!
– Удачи, Владимир Иванович, – сказала Надежда.
– Ты держи нас в курсе, Володя, – попросил Герман Юрьевич.
Владимир Иванович ушел, а Надежда и Герман остались ждать.

***
«Катала, значит…», подумала Надежда. Она имела весьма поверхностное представление об этой, с позволения сказать, профессии. Разве что – из детективов. Да еще было два случая из ее собственного опыта...
Она тогда первый раз прилетела на партийное мероприятие – на конференцию. Ей предстояло знакомиться с будущими партийными соратниками, да и с предстоящей партийной деятельностью. Шел 1995 год, апрель месяц. Надежда вышла из здания аэропорта Домодедово, направилась к автобусной остановке. Многочисленные столичные таксисты весьма навязчиво предлагали свои недешевые услуги. Вдруг рядом с ней оказался мужчина лет тридцати пяти, вполне приличной наружности.
– Девушка, Вам куда? – спросил мужчина.
– В Москву, естественно, – ответила не очень любезно Надежда.
Честно говоря, она только по рассказам представляла, как ей добираться до места. Она предполагала ехать до города на автобусе, но мужчина, как будто угадав ход ее мыслей, вдруг сообщил:
– У автобусов сейчас большой перерыв, а вот электричка до Павелецкого вокзала отходит через несколько минут!
Надежда была поглощена своими мыслями, и не придала значения тому, что ни сумки, ни чемодана, как полагалось бы прилетевшему из другого города пассажиру, в руках у мужчины не наблюдалось. Будь она повнимательней, то задумалась бы, почему человек, прилетевший откуда-то на самолете, идет налегке? Значит, он местный? А тогда кто он такой, и с какой целью начал с ней разговор?
Но в тот момент Надежда ни о чем таком не подумала. Она бодро шла к электричке, предвкушая начало интересного периода в своей жизни: новые знакомые, новая деятельность, да и просто прогулки по Москве – городу, который Надежда любила с детства, хотя и бывала здесь не так часто, да и то – в основном, проездом куда-нибудь в сторону теплого моря.
– Лучше в последнем вагоне ехать, там народу меньше, – сказал мужчина лет тридцати пяти, приличной наружности.
– А Вы с какого рейса? – спросила Надежда, скорее из вежливости, чем из интереса.
Мужчина пробормотал что-то невнятное. Да Надежда и не особо прислушивалась.
– А Вы когда назад? – спросил он.
– Послезавтра, – ответила Надежда.
– И билет уже обратный есть? – поинтересовался мужчина.
– Нет, билета еще нет, – ответила Надежда, не задумываясь даже о том, «на какой предмет» он задал ей этот вопрос.
Билета у Надежды действительно не было, да она и не решила еще, когда двинется в обратный путь: может быть, она захочет задержаться на денек, чтобы погулять по Москве. Но с незнакомым собеседником она своими планами делиться не стала. Зашла в последний вагон электрички, села на свободную скамью. Мужчина приличной наружности устроился рядом.
– А, может быть, чтобы не скучно было, давайте в карты сыграем? В дурачка, – предложил он.
– Ну, давайте, – ответила Надежда, не ожидая никакого подвоха.
Мужчина вынул колоду карт. Раздал. И вдруг откуда-то подошли еще трое желающих перекинуться в картишки, молча стали усаживаться в кружок.
– А, садитесь, садитесь, а то вдвоем-то неинтересно играть! – запоздало пригласил их мужчина приличной наружности.
Кто-то из новичков предложил поиграть в «более интересную, и очень простую игру». На деньги. Символически. Быстро объяснили правила.
Раздали карты, сделали символические ставки.
Надежда выиграла.
– Ну вот! Девушка сейчас выиграет на шампанское! – весело высказал предположение один из игроков – улыбчивый мужчина лет сорока пяти, простецкого вида.
Ставки увеличили. Надежда опять выиграла.
– Ну вот! Девушка сейчас на французские духи выиграет! – продолжал радостно комментировать происходящее улыбчивый мужчина простецкого вида.
Снова раздали карты. Ставки увеличили более существенно. И Надежда должна была тоже внести ставку, иначе, по условиям игры, ее выигрыш пропал бы. Она и внесла. И опять выиграла под восторженные восклицания улыбчивого мужчины простецкого вида.
Но в следующий раз Надежда проиграла! Она, конечно, поняла, что ее развели, но потеряла пока не так много – всего где-то третью часть своей основной зарплаты. Она вовремя остановилась. Ее уговаривали продолжить игру, но она заявила, что у нее нет денег.
– Как – нет денег? – удивленно спросили хором мужчина лет тридцати пяти приличной наружности, который убедил ее добираться до Москвы электричкой, а потом спрашивал о наличии обратного билета, и улыбчивый мужчина простецкого вида.
– А вот нет, и все! Я больше не играю! – решительно сказала Надежда.
Тут игроки потеряли к ней всякий интерес и покинули вагон. Надежде было, конечно, немного жаль проигранных денег, но это была не та сумма, потеря которой могла бы ее очень расстроить. Ей просто было противно ощущать себя обманутой.
Но, в конце концов, жизнелюбие Надежды взяло верх. Она смотрела в окно на пробегающие мимо березки и сосны, на весеннюю, едва проклюнувшуюся листву, на веселые утренние лучики солнца, пробивающиеся сквозь свежую зелень берез, и постепенно противное ощущение от проигрыша уступило место ее обычному жизнерадостному расположению духа. А уж под конец командировки, после знакомства с партийцами-единомышленниками и бесед с ними, после прогулок по Москве и посещения музеев Кремля, она и вовсе забыла о неприятном приключении в электричке.
В другой свой приезд в Москву, когда Надежда стояла в аэропорту Домодедово в очереди на маршрутное такси, к ней подошел солидного вида мужчина с портфелем. Вернее, он подошел не к ней конкретно, а пристроился в конец очереди, где она стояла последней. Мужчина завел разговор, как бы, между прочим, представившись владельцем мелкой полиграфической фирмы, кому-то из очереди раздал свои визитки. Надежда не особо прислушивалась к разговору. Она привезла тогда партию подписей по очередной предвыборной кампании, и все ее мысли были заняты предстоящей их сдачей.
Маршрутка все не ехала. И вдруг этот солидный мужчина с портфелем бодро предложил:
– А давайте сгруппируемся несколько человек, возьмем такси, чем ждать маршрутку? Недорого получится!
Кто-то согласился, и Надежда, ничего плохого не подозревая, решила присоединиться.
Подкатило легковое такси, куда уселся солидный мужчина с портфелем – на переднее сиденье, на заднее – два мужчины из очереди, и Надежда – посередине. Ее сумку водитель услужливо разместил в багажнике.
Едва автомобиль тронулся, мужчины начали говорить о картежных играх. Надежда в разговоре участия не принимала. Солидный мужчина с портфелем предложил поиграть в какую-то новую интересную игру, которую, якобы, из Японии привезла его жена.
На колени Надежде положили портфель типа «дипломат». Солидный мужчина с переднего сиденья объяснял правила игры. Надежда вдруг заметила, что правила игры все пассажиры наперебой объясняют именно ей – совершенно равнодушной к картежной теме!
Солидный мужчина с портфелем вдруг сказал:
– Здесь неподалеку в лесочке есть уютное кафе, давайте заедем туда, поиграем?
– А давайте! Интересно ведь! – с готовностью согласился другой пассажир.
Испугавшись, Надежда стала убеждать попутчиков, что ей нужно в Москву по делам, что ее уже ждут, что она не играет и не имеет желания играть в карты, и что ей это занятие совершенно не интересно. Не забыла сказать и об отсутствии денег.
Водитель остановил машину у ближайшей автобусной остановки, вывел Надежду из машины, вежливо поддерживая под локоток, подвел к остановке, вернул сумку. После этого машина развернулась и помчалась обратно, в аэропорт Домодедово – вероятно, ловить другую жертву для картежных шулеров. Ошарашенной Надежде пришлось добираться до Москвы рейсовым автобусом, что ее, впрочем, не особо огорчило.
С Сергеем однажды произошла аналогичная ситуация, но с ним поступили не столь вежливо: его грубо вытолкнули из машины на полном ходу, а следом выбросили сумку с заполненными подписными листами.
Казалось бы, с лихими девяностыми ушел в прошлое и разнузданный разгул преступности: не встретить уже на улицах беззастенчивых шулеров и наперсточников, устроителей тараканьих бегов и прочих любителей поживиться за счет наивных сограждан. Теперь доверчивых гостей столицы ждали более изощренные аферисты и мошенники. Тревожные мысли об Ирине не покидали Надежду.

***

До часа ночи просидели Герман и Надежда в холле гостиницы, ожидая вестей. Наконец, зазвонил телефон Надежды.
 – Как дела, Надюша? Что новенького? – спрашивал Владимир Иванович таким обычным голосом, будто ничего особенного за последние сутки не произошло.
– А какие у нас могут быть новости, Владимир Иванович? – ответила вопросом на вопрос возмущенная Надежда, – новостей мы ждем от вас! У вас что нового?
– Пока ничего, Надюша, кроме некоторых подробностей. Я через десять минут буду, ждите.
Минут через десять-пятнадцать Владимир Иванович в холле гостиницы Альфа рассказывал Надежде и Герману о том, что удалось выяснить.
– По документам наш брюнет – Рашид Андреевич Сулейманов. Вот я записал о нем некоторые сведения. У Юры все данные есть, – Владимир Иванович вынул записную книжку, – мелкий картежный шулер, как вы уже знаете. Сидел за мошенничество, несколько лет назад освободился. Гражданин России. Живет в Люберцах. Нигде не работает. Не женат. Ни в каких более серьезных делах замечен не был. Но все ведь, этсамое, начинается когда-то в первый раз! – Владимир Иванович вводил друзей в курс дела.
– Мы проехали по обычным местам обитания этого «фрукта», но никто его сегодня не видел. Дома его тоже нет. Ближайший сосед видел его неделю назад, и характеризует как спокойного молодого человека, никаких неудобств окружающим не доставляющего.
– Неглупый малый, значит, дома у себя не гадит, – предположил Герман.
– Да уж, только неизвестно, чего нам ожидать от этого неглупого малого, – вставила Надежда.
– Пока непонятно. Окружение у него довольно разношерстное, так что неизвестно, в какую сторону его потянет и на что он может быть способен. Юра по своим каналам дал соответствующие ориентировки в ДПС, на железную дорогу, в аэропорты – тоже…
То, что удалось узнать, нисколько не прояснило ситуацию с Ириной и совсем не успокоило Надежду.
– Все, ребята, пойдемте отдыхать, сказал вдруг Владимир Иванович, – я с ног валюсь. Да и вы, наверное, не очень-то отдохнули здесь, вестей-то ожидая! Завтра – снова трудный день.
Разошлись по номерам. Не надеясь на успех, Надежда, наверное, в сотый раз за день набрала номер Ирины. И снова услышала знакомое: «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Наскоро приняв горячий душ, Надежда свалилась на кровать и забылась беспокойным сном, полным кошмарных сновидений.

***

Утром ее разбудил стук в дверь и бодрый голос Владимира Ивановича:
– Надюша, вставай! Труба зовет! Через пятнадцать минут – общий сбор! Это был знакомый клич: так обычно созывали друг друга друзья-партийцы на стихийные, импровизированные совещания. Но сейчас повод для сбора был более тревожный и менее приятный, чем обычно…
Надежда поднялась, кое-как привела себя в порядок. Волосы вчера не закрутила на бигуди – не было ни сил, ни настроения, и теперь они торчали в разные стороны. Соорудив подобие прически, слегка подкрасив ресницы и губы, она с немалым огорчением созерцала в зеркале свое уставшее лицо с синяками под глазами.
«Как все-таки один кошмарный день может свести на нет регулярные ежедневные старания!», – подумала Надежда с досадой.
Как высказалась однажды Ирина Хакамада, «женщина должна быть прелестной всегда». Это была, пожалуй, единственная фраза политизированной леди, с которой Надежда была согласна. В остальном же Надежда ее взглядов либо не разделяла – ни по политическим, ни по каким-либо другим вопросам, либо просто сомневалась в ее искренности.
Еще Надежда где-то слышала, что для положительного настроя на весь день надо с утра посмотреться в зеркало и сказать: «я красивая, умная, успешная». «Что-то в этом, наверное, есть, хотя, слишком все было бы просто», подумала она тогда, но, тем не менее, иногда все-таки пыталась с утра таким способом настроить себя позитивно на грядущий день.
– Ну что, умница-красавица, труба зовет! – насмешливо сказала своему отражению Надежда, и, взяв сумочку с документами и деньгами, вышла в коридор, где ее уже ждали Владимир с Германом.
– Сейчас быстро завтракаем, и мы с Германом едем к Юре. Он пока наводит кое-какие справки. Там выработаем план дальнейших действий. Надюша, ты остаешься здесь, продолжаешь ждать в холле.
– Зачем тогда вы меня разбудили, если с собой не берете? Могла бы поспать еще! Я во сне хоть не так нервничаю, – недовольно заявила Надежда.
– Ну, уж нет, Надюша! Тебе шевелиться надо, а то совсем в себя уйдешь, в переживаниях! Заболеешь еще! В движении – жизнь! – бодро возразил Владимир Иванович, – да и наблюдательный, этсамое, пост тебя ждет. Вдруг девочка наша появится! А с собой тебя брать в такие заведения никак нельзя! Вдруг и тебя украдут, красавицу-то нашу, – пошутил давний товарищ, стараясь как-то растормошить Надежду.
– Ой, только вот не надо издеваться! И так знаю, что я сегодня на огородное пугало похожа, – ответила Надежда, на ходу поправляя подобие прически.
– Да ладно тебе, Надь! Никто же, кроме тебя, этого не знает, – попытался ее успокоить Герман.
Спустились в ресторан. Шведский стол, как всегда, изобиловал разнообразными блюдами на все вкусы, но Надежду это не впечатлило. Заставила себя проглотить какой-то корейский салатик из пророщенной фасоли, бутерброд с сыром, и с удовольствием выпила чашку крепкого кофе с хрустящим круассаном.
Соратники, несмотря на плохо скрываемую тревогу, завтракали с завидным аппетитом. Надежда подумала, что мужчинам, в принципе, вряд ли что-то может испортить аппетит – будь то романтические переживания, или чрезвычайные обстоятельства...
Мужчины уехали, а Надежда заняла место на диванчике сбоку от центрального входа. Отсюда она могла наблюдать за входом, не привлекая внимания заселяющихся гостей. И снова, как обычно, десятки посетителей входили в холл через стеклянные двери-вертушки, и десятки выходили по своим делам и растворялись в разноцветной толпе за стеклянными витражами. Но, ни Ирины, на возвращение которой Надежда все еще надеялась, ни ее случайного спутника среди них не было.
Так прошло несколько часов. Надежда буквально срослась со своим наблюдательным пунктом и не покидала его, со всей ответственностью выполняя свою миссию, сосредоточившись на одной мысли о том, чтобы с Ириной все было в порядке, и чтобы она нашлась. Она понимала, что наблюдение за входом – бесполезное занятие, придуманное для нее мужчинами специально, чтобы не брать ее с собой туда, где могло быть небезопасно.
Зазвонил телефон.
– Надюша, ты там не соскучилась? – бодрый голос Владимира Ивановича вывел Надежду из оцепенения, – мы подъедем через тридцать-сорок минут. Есть новости. Нашли мы нашего брюнета, Надюша.
Эти тридцать-сорок минут показались ей длиннее нескольких часов, которые она провела на своем наблюдательном пункте.

***

Все трое – Владимир Иванович, Герман Юрьевич и Юрий Петрович выглядели уставшими и озабоченными, но она с первого взгляда поняла, что их старания не безрезультатны. Все вместе сидели за круглым столом в ресторане, обедали и делились с ней новостями.
– Рашидка-шулер сначала повез нашу девочку по Москве прокатиться, – рассказывал Владимир Иванович, – потом повел по своим, этсамое, злачным местам, как на экскурсию! Похвалиться хотел своей красивой жизнью, впечаление произвести. Ну, как он это понимает, конечно. Ресторан, бильярд, выпивка, стриптиз, картишки! С раннего утра они так катались. После бессонной-то ночи! Ирине нашей это все, конечно, в диковинку. Видели их вместе многие его знакомые…
Надежда молча слушала, приготовившись к какой-нибудь ужасной новости.
– Рашида Сулейманова нашли сегодня у одной из подружек, у стриптизерши – спящего, с крепкого похмелья. Спросонья не понял, что мы от него хотим. Ирину даже не сразу вспомнил. Или сделал вид, что не помнит, – Юрий Петрович говорил спокойно, аргументировано.
– Вчера, поздним вечером, кавалер привел барышню в казино, решил показать игру в рулетку, – продолжал он.
– И где она? – нетерпеливо воскликнула Надежда, – Она жива?!
– Надя, подожди…, не все сразу, – как-то уклончиво сказал Владимир Иванович.
– Ну, нашли ее или нет?! – не успокаивалась она.
– Пока нет... но на кое-какой след вышли, – ответил Юрий Петрович.
Надежда не знала, что и думать, теряя самообладание, схватилась за виски.
– Надя, Надя! Если ты будешь так реагировать, этсамое, то мы вообще ничего говорить не будем. Лучше тебе уехать тогда. Выпей водички вот, – с этими словами Владимир Иванович налил минеральной воды в ее стакан.
– Да все нормально, отвечала Надежда, – не обращайте внимания.
– Ничего себе! Как это не обращать внимания? Ты чуть сознание не теряешь, – возразил Владимир Иванович.
– Нормально все с моим сознанием, – твердо заявила Надежда, стараясь взять себя в руки, – оно у меня закаленное в тяжелой борьбе! Дальше!
– Среди играющих в рулетку был некий Константин Харитонович Ли, по прозвищу Китаец, – продолжил повествование Юрий Петрович, – мужчина сорока двух лет, имеющий криминальное прошлое. Уверен, что и настоящее криминальное. Хотя, у него вполне легальный бизнес: два небольших магазина, или, лучше сказать, ларька, кожаных изделий, преимущественно турецких. Так вот, Сулейманов познакомил Ирину с Китайцем, они весело общались, а потом куда-то удалились вдвоем. Это подтверждают сотрудники казино.
– Но почему Сулейманов отпустил ее с этим Китайцем? – возмутилась Надежда.
– Он объясняет это тем, что, якобы, обиделся на Ирину за ее излишнее внимание к Китайцу. Но что-то здесь не так. Возможно, Китаец появился в казино не случайно, и эта встреча была подстроена. Завтра утром Сулейманов должен появиться у меня в кабинете, будем разговаривать по-другому.
– А если он не появится? – предположила Надежда.
– Он появится. Это в его интересах, – заверил Юрий Петрович.
Надежда слушала, ни жива – ни мертва. Она рассеянно размешивала ложкой сметану в солянке, давила ломтик лимона. Ей было непонятно поведение Ирины. «Зная, что ее ждут, что будут волноваться, спокойно едет куда-то, не торопится назад. Пропустила рейс, да и вещи из номера не забрала… курточку, маленький серый чемоданчик…  и даже паспорт. Только была бы жива!» – думала она, набирая в ложку солянку и снова выливая в тарелку.
– Странно как-то все! Поведение Ирины совершенно не вяжется с тем, какой я ее знаю. Как будто это совсем другой человек! Опоили ее чем-то, что ли, – предположила Надежда.
– Возможно, что и опоили. А может быть, просто голову заморочили, – ответил Юрий Петрович.
– Китайца мы пока не нашли, – продолжал он, – Китаец имеет квартиру в Москве. Она ему от матери досталась. Но там он появляется редко – обычно живет в своем доме в Голицыно, где и зарегистрирован, но и там его сейчас нет. Несколько дней там его никто не видел. …И мне это очень не нравится.
Юрий Петрович замолчал, обдумывая что-то. Или чего-то недоговаривая, боясь реакции Надежды.
– Вам надо подать заявление о розыске Ирины в районное отделение. Я договорился, у вас примут сегодня, поскольку вы иногородние. Завтра объявят в розыск, если она до этого времени не найдется. Я буду держать ситуацию под контролем. И, думаю, что всем вам можно будет пока отправляться по домам.
– Я без Ирины никуда не поеду! – твердо заявила Надежда. Сказала спокойно, без истерики. Никто из собеседников не усомнился в ее намерении остаться и принимать участие в поисках Ирины.
– А когда уголовное дело можно будет возбуждать? – Спросила Надежда.
– Когда будем уверены, что совершено преступление. Согласно Уголовно-процессуального кодекса – в срок, не позднее трех суток со дня поступления сообщения о совершенном или готовящемся преступлении должно быть принято решение о возбуждении уголовного дела...либо об отказе в его возбуждении. Если Ирину действительно похитили, – ответил Юрий Петрович, – если она не по доброй воле находится в этом обществе, ... и если бы еще твердо знать цель похищения…
– Но Иринка не может в компании этих людей находиться по доброй воле, – Надежда и сама уже ни в чем не была уверена, и ее слова прозвучали не очень убедительно.
– Знаете, Надежда, мы ведь не теряли времени даром, мы опрашивали свидетелей, пусть пока без протокола. Везде, где они с Рашидом появлялись, Ирина не производила впечатления насильно удерживаемой, – мягко возразил Юрий Петрович, – никаких насильственных по отношению к ней действий я пока не усматриваю. Она вела оживленную беседу, улыбалась, пила вино. Играла в рулетку, в конце концов. Какое же здесь может быть преступление? ... 
– Надюша, поиски уже идут неофициально, – Владимир Иванович пытался успокоить Надежду.
– И обращались с ней вежливо, даже галантно, насколько в таком обществе это возможно, – продолжал Юрий Петрович, – согласен, что поведение ее может показаться странным. Возможно, она была под воздействием алкоголя... или наркотиков. Но, на насилие... – никак не похоже.
– Еще и наркотики! – ужаснулась Надежда.
– Но это только предположение, – попытался успокоить ее Юрий Петрович, – ведь чем-то должны объясняться странности в ее поведении…
– И все равно я останусь до полного выяснения обстоятельств! Пока она не найдется. Иначе… как я ее родителям-то в глаза посмотрю? Я не вернусь без нее домой!
Никто не стал переубеждать Надежду.
– Ну, а вам нет смысла оставаться, – обратился Юрий Петрович к Герману и Владимиру, – вы и так хорошо помогли. Я сегодня еще наведу кое-какие справки, завтра задействую своих ребят...будем искать. Завтра же допросим Сулейманова, применим рычаги воздействия...думаю, что он далеко не все рассказал.
– Рычаги воздействия? Пытки, что ли? – удивилась Надежда.
– Ох, как Вы, сударыня, о нас думаете! – засмеялся Юрий Петрович, – почему сразу пытки? С этими ребятами тоже можно найти общий язык. Заинтересовать, подобрать ключик...
– Ясно…
После обеда Юрий Петрович уехал «наводить справки», пообещав быть на связи и держать всех в курсе дела, а Надежда, Владимир и Герман направились в УВД Восточного округа, к которому территориально относится Измайлово, где их уже ожидал предупрежденный Юрием Петровичем майор Гребешков.  Как положено, ответив на все наводящие вопросы, общими усилиями составили текст и написали заявление, которому должен быть дан ход, если Ирина не объявится до завтра.
Потом друзья-партийцы, пожелав Надежде удачи, терпения и оптимизма, отбыли на вокзал, оставив ее наедине со своими тревожными мыслями.
Надежда вернулась в гостиницу около семи вечера. Позвонила Лапочке-дочке, Наталье и Сереге. Подумала, что было бы неплохо родителям Ирины сообщить, но она даже их номера телефона не знала. И не знала даже, есть ли у них телефон.
Устав от постоянного нервного напряжения, выпила две таблетки валерьянки, и опять уселась на свой наблюдательный пункт в холле, хотя уже не видела в этом никакого смысла. Да и с какой стати Ирина пойдет в гостиницу, если еще вчера они должны были улететь? Хотя, с другой стороны, должна же она понимать, что Надежда будет ее ждать, что будет переживать и искать ее. … В номер подниматься не хотелось.
В девятом часу вечера приехал Юрий Петрович. Он подошел к ее «наблюдательному пункту», как будто знал, что нигде больше она быть не может.
– Добрый вечер, Надюша, – с улыбкой поздоровался он, – можно мне Вас так называть?
– Да пожалуйста, – ответила Надежда равнодушно. Но ей почему-то было приятно, что он так ее назвал.
 – Вы, как всегда, на посту?
 Его улыбка погасла, как только он приступил к изложению новостей.
 – Вынужден признаться в своих неутешительных подозрениях, – начал он без вступлений, – Китайца найти пока не удалось, и ничего хорошего это не предвещает. Он, действительно, сейчас тесно общается с людьми, которые, по нашим данным, занимаются поставкой девушек в турецкие бордели. Кто-то из них уже отбывает наказание по статье сто двадцать семь, один и сто двадцать семь, два Уголовного Кодекса…
– А что это за статьи? – встревоженно спросила Надежда.
– А это… торговля людьми и использование рабского труда… соответственно.
– Ужас! В наше время такое существует!
– Да уж, ничего хорошего. Но если есть преступления такого рода, то должна быть и соответствующая статья. Она, кстати, в такой формулировке у нас совсем недавно появилась. … Так вот, кто-то уходит от ответственности за неимением прямых доказательств. И я не уверен, что, те, кто отбыли срок, встали на путь исправления.
– А если у вас есть такие сведения, то почему этих людей не арестуют? – возмутилась Надежда.
– Одних только сведений недостаточно, нужны доказательства. Такие    преступления относятся к числу трудно раскрываемых.  Доказать факт продажи человека очень трудно. Рабовладелец, конечно же, не признается, что купил для себя… рабыню. И вербовщик не признается, что получил за невольницу деньги. … Ну, и сами потерпевшие, как правило, не имеют особого желания сотрудничать со следствием… по разным причинам. Вот и вопрос: потерпевшие они, или просто… как-то иначе называются. Кстати, от тридцати до восьмидесяти процентов женщин сознательно едут за границу как… представители древнейшей профессии. Правда, они не подозревают, что станут живым товаром... и условия оказываются куда более жесткими, чем они предполагали.
– От тридцати до восьмидесяти, – удивилась Надежда, – почему такой большой разброс в цифрах?
– Это зависит от того, кто производит оценку: полиция, социальные работники, бюрократы или … правозащитные организации. …Так или иначе, в сети зарубежных работорговцев и сутенеров ежегодно попадают свыше ста семидесяти тысяч женщин из бывших советских республик. … Такая печальная статистика…
– Но как-то удалось же выявить и посадить некоторых дельцов?
– Не так много …
– И какое за это предусмотрено наказание?
– Где-то… от трех до пятнадцати лет – в зависимости от обстоятельств…
– Маловато за такое! удивилась Надежда, – слишком уж гуманно!
– Согласен. …Так вот, мне пришлось участвовать в раскрытии и расследовании некоторых дел из этого ряда. Там фигурировали имена, по меньшей мере, трех человек из ближайшего окружения Китайца. По одному из таких дел Китаец проходил в качестве свидетеля. Эти друзья сейчас на свободе. … Пока не могу сказать наверняка, какую роль сам Китаец играет в этих делах, но очень похоже, что не последнюю.
– Ну, так значит, уже можно заводить уголовное дело? – голос Надежды прозвучал скорее утвердительно, чем вопросительно.
– Да нет, пока не вижу оснований. Вернее, при всем желании, не могу пока их найти. Мы ведь ничего не знаем наверняка. Основываясь на одних лишь подозрениях, уголовных дел не возбуждают. … И потом, они ведь тоже люди, и не всегда общение с девушками сводится у них к … вопросам криминального интереса. Может быть, все обойдется, и Ирина сама объявится…
Надежда хотела сказать что-нибудь резкое и язвительное о работе милиции, но промолчала. Иногда лучше промолчать, чем сказать то, что думаешь. Да и не хотелось ей обижать этого человека, который вовсе не обязан был ей помогать, но все же помогал, не жалея для этого своего личного времени.
– Ты ужинала? – вдруг спросил Юрий Петрович, неожиданно переходя на «ты».
– Да какой мне ужин! – воскликнула Надежда. – Ирка где-то…, – не закончила она и вдруг расплакалась, – может быть, ее в рабство уже продали!
– Надя, Надя! … Спокойно, Надюша, – тихо, но властно сказал Юрий Петрович, взяв Надежду за плечи, – не позволяй себе расклеиваться. Ты ведь сильная женщина, с хорошим самообладанием. … Такой, во всяком случае, тебя считают наши общие друзья. ... Хотя, мне, если честно, в это слабо верится! – сказал он и улыбнулся. В его синих глазах заблестели смешливые искорки.
– Это почему же «слабо верится»? – поддалась на провокацию Надежда, вытирая слезы, – вообще-то, я – женщина, закаленная в тяжелой борьбе, – произнесла она не без доли самоиронии фразу, которую повторяла не раз в трудных жизненных ситуациях.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал улыбаться Юрий, – хотя, мне кажется, что такой женщине тяжелая борьба не к лицу!
– Это какой еще – такой? И что к лицу?
– Какой? ...  Хрупкой... женственной... красивой. А к лицу – быть слабой, беззащитной и… любимой, – сказал Юрий, и посмотрел ей в глаза. Как-то странно посмотрел, – тебя же защищать хочется!
Надежда много раз слышала от мужчин подобные вещи и считала себя способной отличить искренние слова от дежурных комплиментов. Но комплимент из уст Юрия был ей приятен, и она не хотела анализировать, насколько искренни его слова.
«Да уж, сейчас не самый подходящий момент, чтобы рассуждать о любви!», – подумала Надежда, а вслух ничего не сказала.
Ей иногда действительно очень хотелось быть слабой, защищенной и любимой, но все как-то не складывалось. Быть слабой можно себе позволить только, если рядом сильный мужчина, а у Надежды на горизонте такого не наблюдалось. Кроме того, он должен быть не только сильным, но и любимым, и любящим, и достойным доверия. А такого у Надежды не было не только на горизонте, но и, как ей казалось, в целом мире. Ничего этого она вслух, конечно, не сказала.
– Пойдем, прогуляемся? – предложил Юрий Петрович, – и поужинаем где-нибудь на воздухе. Я жутко проголодался!
– А дома к ужину не ждут, что ли? – спросила она не без язвительности.
– Да вот не ждут! Ладно? – просто ответил он, улыбаясь. Его странная манера шутливо вставлять вопросительное «ладно?» там, где по смыслу его быть не должно, ее забавляла, – как-то вот некому ждать…
Они вышли из гостиницы и, не спеша, направились в сторону Измайловского парка. Майский теплый ветерок приятно окутывал плечи после ледяного кондиционированного воздуха гостиничного холла.
– А почему я раньше тебя никогда не встречал? – с обезоруживающей улыбкой спросил Юрий, – меня Володя частенько приглашал на ваши партийные посиделки, я даже был несколько раз…  Мы же с ним только и видимся, когда он по вашим партийно-демократическим делам в Москве бывает. … Сидели, бывало, вечерком, пивко попивали, о политике беседовали, и не только. ... Есть у вас в партии очень интересные ребята! Толковые, искренние... нестандартно политически мыслящие... а тебя вот не встречал…
– Но, я же не с самого начала в партии… и мы не всегда все вместе собираемся, только, если на Съезд… Когда подписи сдаем – приезжаем по мере готовности материала. Или по графику… а, может быть, я просто была в другой компании, где не пивко, а винцо попивают, – пошутила Надежда.
– Ух, ты какая! – засмеялся полковник, – и как же тебя в политику-то занесло? – спросил он.
– А вот… очень хотелось изменить мир к лучшему. Как это у Маяковского: «Надо жизнь сначала переделать, переделав – можно воспевать…».
– Маяковского любишь? – удивился Юрий Петрович.
– Люблю...но больше люблю Есенина. …Тут слово «люблю» даже недостаточно емко, чтобы выразить, как я его люблю, –призналась Надежда.
– А в этом мы с тобой похожи, – улыбнулся Юрий Петрович,
– «Пряный вечер. Гаснут зори.
По траве ползет туман,
У плетня на косогоре
Забелел твой сарафан», – Юрий читал воодушевленно, с каким-то особым чувством проговаривая каждую строчку, смакуя каждое слово есенинского стиха. Его бархатный баритон гармонично вплетался в эти чудесные, любимые с детства строки.
– «В чарах звездного напева
Обомлели тополя.
Знаю, ждешь ты, королева,
Молодого короля».

Надежда подхватила:

– «Коромыслом серп двурогий
Плавно по небу скользит.
Там, за рощей, по дороге
Раздается звон копыт».

Юрий радостно засмеялся и продолжил:

– «Скачет всадник загорелый,
Крепко держит повода.
Увезет тебя он смело
В чужедальни города.
Пряный вечер. Гаснут зори.
Слышен четкий храп коня.
Ах, постой на косогоре
Королевой у плетня».

Юрий закончил читать, лицо его выражало чувства, навеваемые любимыми стихами и этим чудным майским вечером. А, может быть, и обществом Надежды…
– Здорово! – сказала она.
– Да, здорово! … А ты вот, королева, в политику зачем-то лезешь! И что тебе дома, у родного плетня, не сидится? – спросил Юрий, используя образность есенинских строк.
– Да какая я королева?! – Надежда смутилась, но ей было приятно, что он ее так назвал.
– Так все женщины – королевы, – вдруг сказал он, – каждая – в своем королевстве. А вот кем она в этом королевстве себя чувствует – королевой или служанкой – это, большей частью, зависит от мужчины, – убежденно заключил он.
– От короля? – засмеялась Надежда.
– От короля! – весело согласился Юрий, – и как же ты это в себе совмещаешь? Лирика и политика – вещи, как мне кажется, несовместимые. Ведь политика – дело прагматиков!
– Это побеждают в политике почти всегда прагматики. А идут в политику, большей частью, мечтатели и романтики, – возразила Надежда, – только они редко побеждают…
 – В Президиуме заседаешь, ... ты в вашей партии – важная птица?
– Ой, да ладно! Там все периодически заседают. И меня в Президиум избирают вовсе не для пользы дела, а исключительно для вида! Для интерьера! И не только меня... я ведь не единственная женщина у нас в партии! Уныло смотрится Президиум, если там присутствуют одни мужчины, – совершенно искренне заметила Надежда, – так что, в Президиуме не только «важные птицы» заседают, а и простые смертные, рядовые партийцы и скромные председатели региональных отделений.
– Стало быть, для красоты! Понимаю!
– Для красоты, для красоты, – грустно улыбнулась Надежда,  – только вот просидела в Президиуме, а Иринку просмотрела, – вернулась она к больной теме.
– Она не  маленький ребенок, чтобы за ней смотреть. Надюша, а расскажи мне о ней, – попросил Юрий Петрович.
Надежда рассказала об Ирине все, что уже повторяла за последние два дня много раз, не добавив ничего нового: активистка, отличница, живет в общежитии, ответственная, скромная, немного наивная, несколько амбициозная. И очень обязательная.
– Есть ли у нее молодой человек?
Надежда не знала.
– Сейчас полезно было бы знать это, – заметил полковник.
– Но это ее личное дело, и я никогда не вторгаюсь…
– Надюша, – на этот раз перебил Юрий Петрович, – чтобы разобраться в ситуации, в которой оказалась Ирина, и убедиться в необходимости возбуждения уголовного дела, то именно этот… очень личный вопрос может оказаться самым важным. Если она, «скромница» такая, пустилась во все тяжкие по собственной воле, едва почувствовав свободу – это одно! И ни о каком уголовном деле речи быть не может. Здесь частного сыщика надо привлекать. Ну, допустим, в этом я помогу, или сам займусь. Если же ее заманили обманом куда-то, а теперь удерживают силой – это другой вопрос...  Для меня многое непонятно в этом деле. Она так легко пошла на встречу с незнакомцем, уехала…
– Извините, Юрий Петрович.
– Наденька, давай без отчества, ладно? Я тебя прошу... и на «ты». Договорились? …А извинять мне тебя не за что…
– Ну, хорошо, – согласилась Надежда. – А я, оказывается, совсем мало знаю об Ирине. У нее в группе мальчиков совсем нет, одни девчонки. Специальность – учитель рисования. Рукодельница… Танцами занимается. А с кем она общается за пределами колледжа – мне неизвестно.
– Ладно, разберемся, – сказал Юрий, – с родителями ты не связывалась?
– Нет...я и номера их не знаю... надо будет узнавать через колледж. Я надеялась, что ее удастся найти, и в колледж тоже не сообщала.
– Если завтра она не появится, то надо сообщать, Надюша. Они должны быть в курсе.
– Знаю. Только не представляю, как я это буду говорить! И как это все выглядит: вытащила девчонку на Съезд и… потеряла!
– Она взрослый человек, и, как ты утверждаешь, ответственный, – напомнил Юрий об одном из качеств Ирины, о наличии которого Надежда упорно твердила окружающим в последние два дня.
Они прогуливались по живописной аллее парка. На скамейке под цветущим каштаном миловалась влюбленная парочка.
– Весна, пора любви! – улыбнулся Юрий, – вот и Ирину, может быть, на что-то такое потянуло!
– Но не до такой же степени потянуло, что она забыла и об отъезде, и обо всем! У нее, между прочим, в понедельник зачетная неделя начинается!
– Так сегодня четверг еще. Ладно? – улыбнулся Юрий, успокаивая Надежду. Но он уже и сам сомневался, что с Ириной все благополучно.
– И вообще! Какая любовь? – рассуждала вслух Надежда, – мы же в командировке!
– Ой, какой строгий педагог, – засмеялся Юрий, – а в командировке, значит, любовь нагрянуть не может?
– Я, конечно, глупость сказала, но… пусть бы лучше эта самая любовь у нее дома нагрянула, рядом с мамой. А здесь я за нее отвечаю!.. И хорошо бы, если бы так оно и было, что любовь, а то… неизвестно, что там на самом деле…
 Аллея заканчивалась. Они вышли из парка, направились к зданию кафе, откуда легкий ветерок доносил запах жарящегося шашлыка.
– Ох, какое благоухание! – Юрий с явным удовольствием вдыхал ароматный дымок. – Ну что, перекусим?
– Перекусим, – согласилась Надежда. Она почувствовала, что  ее пропавший аппетит постепенно возвращается.
Расположились на улице, под навесом. Заказали мясо барбекю с острым соусом, по бокалу красного сухого вина.
– Я закурю? – Юрий достал из барсетки пачку сигарет.
– Да пожалуйста, – ответила Надежда.
– А ты не куришь? – спросил он, вынимая сигарету из пачки. Сигарета выскользнула из его пальцев, упала на деревянный настил. «Нервничает что-то, – подумала Надежда, – или просто устал на работе... а еще мои проблемы с Иринкой на него свалились... и я со своим цыплячьим самообладанием…»
– Нет, не курю, – ответила она, – у меня другие вредные привычки…
– Ой! …а я вот балуюсь иногда…
Он поднял упавшую сигарету, смял ее, бросил в пепельницу. Вынул другую, закурил. Легкий дымок от его сигареты показался Надежде ароматным.
– А вредные привычки – это политика, или педагогика? – улыбнулся Юрий. Надежду немного смущал его пристальный взгляд.
– И то, и другое, – шутя, ответила она.
 Поговорили о музыке, о поэзии, о живописи, о концертах и выставках, которые можно было бы посетить, если бы не Иринкино исчезновение…
Принесли мясо. Надежда не заметила, как перестала думать об Ирине. Организм ее, видимо, включил защитные механизмы. Если забывчивость можно рассматривать как защитное свойство памяти, то что-то подобное, вероятно, есть и у психики, и у нервной системы. Выпив глоток терпкого чилийского вина, Надежда почувствовала себя отстраненной от переживаний последних двух дней, как будто не с ней это происходит, а с кем-то другим. Или, как будто, она со стороны сама за собой наблюдает.
Надежда с удовольствием уплетала пахнущее дымком сочное мясо, отрезая острым ножом мелкие кусочки от поджаренного на гриле аппетитного пластика, лежащего в ее тарелке. Она как будто снова проснулась для жизни, каждой своей клеточкой ощущая очарование теплого майского вечера, и ей было приятно общество этого странного полковника, который, несмотря на свою суровую профессию, казался таким романтичным.
И вот ужин окончен. Совсем стемнело. Не спеша, прогуливались по аллеям парка. Юрий снова начал читать Есенина, на этот раз это была поэма «Анна Снегина».

«Село, значит, наше Радово.
Дворов, почитай, два ста…»

Слушая его мягкий баритон, она перестала думать о чем-либо, а только вслушивалась в слова, наслаждалась есенинскими строками и этим голосом, который читал их так естественно и просто, как будто рассказывал о своих чувствах и впечатлениях:

«…Дорога довольно хорошая,
Приятная, хладная звень.
Луна золотою порошею
Осыпала даль деревень…»

Поразительно! Надежда тоже с детства знала эту поэму наизусть. Правда, с годами стала забывать …
Юрий вдруг замолчал, забыв слова. Надежда подхватила:

«…Когда-то, у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет…
И девушка в белой накидке
Сказала мне ласково «нет».
Далекие, милые были…
Тот образ во мне не угас.
Мы все в эти годы любили,
Но мало любили нас…»

А она уже и забыла, как свежая прелесть есенинского стиха может лечить ее душевные раны…

«Привет тебе, жизни денница!
Встаю, одеваюсь, иду.
Дымком отдает росяница
На яблонях белых в саду.
Я думаю, как прекрасна
Земля, и на ней –  человек…»

Они читали есенинские строки по очереди: если кто-то забывал слова – другой подхватывал и продолжал дальше.

«…Мы все в эти годы любили,
А значит, любили и нас!»

Последние слова поэмы прозвучали оптимистично и многообещающе, не только повествуя об уже прошедших событиях в чьих-то судьбах, но и вселяя надежду на счастливое будущее для каждого, произносившего и слушающего их.
Помолчали, сохраняя впечатление от прочитанных строк. Оба, кажется, были слегка удивлены, что общими усилиями дочитали поэму до конца.
– А ведь мы с тобой, Наденька, родственные души! – вдруг сказал полковник.
– Не знаю, не знаю... может быть, – ответила она неопределенно.
Юрий проводил Надежду до гостиницы.
– Отдыхай, Надюша. Спасибо за приятный вечер.
– Это тебе спасибо, Юра, – ответила она вполне искренне, – если бы не ты, то я бы уже с ума сошла, наверное, от своих мыслей и предположений!
– Я рад, что был тебе полезен! – он улыбнулся, осторожно приобняв ее за плечи, – до завтра. Ты высыпайся завтра. Я позвоню часов в одиннадцать. Завтрак здесь до десяти? Позавтракай спокойно, отдохни.
– От завтрака отдохнуть? – засмеялась она, – я столько не ем!
– Позвоню в одиннадцать, будь готова, – сказал Юрий, и, махнув рукой, поспешил к станции метро.
Надежда зашла в номер в странном состоянии. Ей было хорошо! Может быть, любимые стихи явили свое целительное действие. А может быть... Она вспоминала сегодняшний вечер, бархатный баритон Юрия, его взгляд. … В груди разливалось волнующее тепло…
«Это еще что? – подумала она вслух, – влюбляюсь я, что ли? Ой, как некстати! Зачем мне сейчас эта головная боль? А, главное – душевная…»
Подошла к зеркалу, посмотрела на свое отражение, и не узнала в нем себя утреннюю. Глаза блестели, на щеках горел румянец, мелкие морщинки вокруг глаз как будто разгладились. И даже отсутствие прически – этот беспорядок в волосах от весеннего ветерка – выглядел довольно креативно и смотрелся очень даже неплохо. Специально такую прическу не сделаешь!
«Улыбка совершенно идиотская! Ну, все симптомы налицо, – мысленно констатировала она, – а какая я все-таки красивая становлюсь, когда влюбляюсь! …Но глупею – жутко!», – она задорно подмигнула своему отражению в зеркале.
«А, вообще-то, мне сейчас совершенно не до этого! Некогда мне об этом думать», – заключила она.
Некоторые ученые-медики считают, что эмоции людей, их симпатии или антипатии к представителям противоположного пола – результат химических процессов, происходящих в организме: например, реакция на запах. Надежда никогда не была сторонницей такого упрощенного подхода к вопросу взаимоотношения полов, считая первичной духовную составляющую. И действительно, разве можно звук голоса, блеск глаз, сияние улыбки, тревожное волнение и стук сердца, которое готово выпрыгнуть из груди при виде того, в кого вдруг влюбляешься, трактовать как комплекс химических процессов? Это счастье, это стихийное бедствие, этот водопад чувств, которые сваливаются внезапно, когда не ждешь, зачастую совсем некстати, не зависимо ни от планов, ни от семейного и социального положения, ни от времени года и суток, ни от возраста, ни от географического положения. Ох, как знакомо это было Надежде!
Приняв душ, закрутила волосы на бигуди, легла в постель в твердом решении с завтрашнего дня взять себя в руки и эмоциям воли не давать.
Подумав об Ирине, встала, помолилась на ночь. «Если завтра она не появится, то я с ума сойду! А сейчас не буду больше о ней думать, а то с ума сойду прямо сегодня», решила Надежда.
Открыла окно и снова вдохнула аромат весеннего вечера. В номере имелся кондиционер, но Надежда любила естественное проветривание, кондиционеров же она не выносила.
Снова улеглась и еще долго не могла уснуть, вспоминая о событиях прожитого дня.

***

Проснулась Надежда довольно рано, еще не было семи часов, что обычно было для нее не свойственно. Волнения и переживания влияли и на ее аппетит, и на сон. Полежала в постели до восьми, тщетно пытаясь заснуть еще на пол-часика. После завтрака тщательно привела себя в порядок, подкрасилась, брызнула капельку духов. Надела темно-зеленое платье из плотного натурального шелка, за которое в прошлом году отдала почти всю основную зарплату.  Она знала, что ей очень идет это платье. Посмотрев на свое отражение в зеркале, Надежда устыдилась своего цветущего вида.
«Ой, дура! Нашла время!», – ругала она себя, однако ничего в своем облике менять не стала.
Ждала звонка с явным волнением, злясь на себя за это. Юрий позвонил ровно в одиннадцать.
– Надюша, доброе утро! Собирайся, я подъеду через десять-пятнадцать минут.
– Хорошо, – ответила она, подумав, что ей собраться – даже подпоясываться не надо.
Серебристого цвета «фольксваген» со свежей царапиной на двери задорно поблескивал полированным боком. Хозяин авто стоял, прислонившись к своему транспортному средству и посматривал на часы. На этот раз полковник был в форме. Надежда отметила про себя, что голубая рубашечка с полковничьими погонами была очень ему к лицу. При виде Надежды Юрий приветливо улыбнулся, открыл дверцу, помог ей сесть в машину.
– Какая живописная царапина, – не удержалась Надежда, чтобы не съязвить, – лихачите на дороге, полковник? Или автомобиль используется в погоне за преступниками?
– Всякое бывает, – улыбнулся Юрий, – но обычно я вожу аккуратно, можете не бояться, сударыня!
– Хорошо, бояться не буду.
– Поедем ко мне в управление, есть о чем поговорить, – сказал он, – хотя, мне не очень хотелось бы посвящать тебя во все эти дела.
– Я не собираюсь оставаться в стороне, если дело касается Ирины!
– Кто бы сомневался! Ладно? – усмехнулся Юрий, – только ничего приятного ты там не услышишь. Приготовься к этому. Я бы не стал тебя посвящать в некоторые подробности, но нужна твоя помощь…
– В какие подробности? Ты меня пугаешь, – Надежда заволновалась.
– Конкретного пока ничего, успокойся, – ответил полковник, не глядя на Надежду.
Кабинет полковника Михальцова занимал торцевое помещение, имел три окна и смежную комнату, в которой за большим столом, заваленным папками, важно восседала секретарша – строгого вида женщина лет сорока пяти, в сером элегантном костюме, с русыми, уложенными в тугую раковину, волосами.
– Здравствуйте, – поприветствовала Надежда секретаршу.
– Добрый день, – сдержанно улыбнулась та и кивнула.
– Галина Николаевна, пригласите ко мне Шаповалова и Гринько с материалами. Они знают – с какими именно.
Полковник Михальцов усадил Надежду за широкий длинный стол, за которым, по всей видимости, проводились совещания, сам  же устроился рядом с ней, а не занял свое место за массивным столом.
– Около четырех лет назад была раскрыта преступная группа, которая занималась вывозом девушек из России… с известной  целью, – начал беседу полковник, – некоторые участники группы отбыли, или еще отбывают наказание. Но некоторых дельцов упрятать за решетку тогда не удалось за неимением прямых доказательств. … Они до сих пор на свободе. Кое-кто из них проходил тогда по делу в качестве свидетелей. Мы стараемся не терять их из вида и теперь. Кроме того, есть люди, которые занимаются этим, с позволения сказать, бизнесом, время от времени, эпизодически. Может быть, случай с Ириной получится объединить с прежними делами…
– Рашидка-шулер тоже из этого… общества? – ужаснулась Надежда.
– Нельзя сказать, что он из этого общества...но с некоторыми представителями этой группы он знаком. Сейчас тебе покажут кое-какие фотографии из нашей картотеки. Может быть, ты увидишь кого-то знакомого.
Вошли два капитана – Шаповалов и Гринько, держа в руках увесистые папки с документами.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – поздоровались они почти одновременно.
– Здравия желаю. Ну, что у нас нового, ребята?
– Да все как вчера. Вот, материалы принесли, как Вы просили, фотографии...
Надежде показывали фотографии, на которых мелькали лица молодых и пожилых, симпатичных и не очень, людей. Капитаны кратко характеризовали каждого из людей на снимках, рассказывая о роли и месте каждого в криминальной сфере, с которой, наверняка, столкнулась Ирина.
На одном из фото Надежда увидела спутника Ирины, с которым та проводила время в гостинице «Альфа» комплекса Измайлово, а потом уехала.
– Узнала? – спросил полковник Михальцов, – наш знакомый, Рашид Сулейманов, или просто Рашидка-шулер, как его называют в своей среде. Сомнительной репутации гражданин. Был у меня сегодня утром. Но об этом позже расскажу.
– А это кто? – вдруг воскликнула Надежда, указав на один из снимков в оставшейся стопке, – я видела его в гостинице в первый вечер нашего приезда. В кафе, где мы все были вечером в первый день, он сидел за столиком с какими-то двумя мужчинами. Они вели довольно оживленную беседу, о чем-то громко спорили – это бросалось в глаза, поэтому я его и запомнила.
– А это известный в Москве и за ее пределами сутенер и поставщик живого товара, Игорь Нестерчук, или Гарик, – ответил капитан Шаповалов. – Скользкий тип, не ухватишь. …  Официально он занимается модельным бизнесом. Устраивает конкурсы красоты, набирает танцовщиц на сомнительные проекты. Обещает съемки в сериалах и звездное будущее. Хвалится знакомствами с известными режиссерами… В действительности же девчонки в результате долгих стараний и унижений попадают в стриптиз-бары, ночные клубы, массажные салоны… и еще хуже. Всего одной из девушек посчастливилось получить впоследствии обещанную роль в кино, и то эпизодическую. В основном же, самое большее, где им приходится блистать – это закрытые вечеринки для богатых людей и звезд разного рода искусств…
– Да уж…– только и смогла сказать Надежда.
– Значит, и Гарик может быть замешан в нашей истории, раз был в гостинице именно в тот день, – предположил полковник, – может быть, у него там была деловая встреча…
– А вот этот господин не встречался тебе? – спросил он. С фотографии смотрел мужчина лет сорока-сорока пяти, похожий на Джеки Чана, только длинные черные волосы его были собраны в пучок.
– Нет, этого не встречала. А кто он?
– Константин Харитонович Ли, по прозвищу Китаец. И по национальности – наполовину. Отец – русский, мать – китаянка. Отец их бросил, и, возможно, от обиды на него, парень взял при получении паспорта фамилию матери.
Сидел за грабеж по малолетке, позже – еще два раза, но оба раза недолго. В деле похищения и торговли девушками проходил свидетелем. Как я говорил уже, занимается торговлей кожаными изделиями. Картежник. Связан какими-то делишками с сутенерами, в частности – с Гариком, и покруче. А какие у них общие делишки – нетрудно догадаться, но доказать не так-то просто. Вот с этим-то кавалером Ирина и ушла из казино.
Капитаны ушли, исчерпав свою часть беседы, аккуратно уложив в папки фотографии и какие-то документы, разложенные на столе.
– А теперь о визите Рашида Сулейманова, – начал полковник и нахмурился.
– Что-то рассказал про Ирину? – Встрепенулась Надежда.
– Рассказал, но не о том, где она сейчас, – ответил полковник, – задолжал Рашид Китайцу. Вернее, проигрался ему в карты. Это несведущих и неопытных пассажиров в поездах, да посетителей гостиниц он может обыгрывать, используя свои шулерские способности. С серьезными картежниками его номера не проходят, у них свои фокусы. Так вот, в казино Китаец намекнул, или прямо сказал Рашиду, что он простит его долг, если тот уступит ему Ирину.
– Что значит «уступит»? Он ее продал, что ли? Она что, вещь, что ли? И зачем она Китайцу? – спросила Надежда, уже догадываясь, зачем Ирина Китайцу.
– Надюша, мы, к сожалению, имеем дело с людьми, у которых понятия о том, что можно, а чего нельзя делать, зависят, большей частью, от их криминального профиля. Мировоззрение преступника и мировоззрение законопослушного гражданина – это, как сказали бы в Одессе, две большие разницы. А вот на вопрос «зачем?» я тоже очень хотел бы получить ответ.
– И что нам делать?
– Будем искать Китайца. Он, скорее всего, знает, где Ирина. Но о нем пока сведений нет. Он постоянно курсирует между Москвой и Стамбулом. Думаю, что не только за кожаным товаром он туда ездит.
– Думаешь, и девчонок туда возит?
– Скорее всего. Только ускользает он всегда, никаких концов не найдешь…  Вот Гарик-сутенер, как я уже говорил, в модельный бизнес девушек отбирает, устраивает кастинги, возит на конкурсы. Не только в Турцию, но и в другие страны. Победительницы получают призы и работу – опять же в стриптиз-барах и тому подобных заведениях… Тех девчонок, которые не выходят в победительницы, тоже пристраивает… по-своему. … Но факт продажи и принуждения к оказанию … определенного рода услуг доказать не так просто…            А уж если девушка остается в Турции работать – на добровольной основе, или по принуждению – попробуй, разберись и докажи, чем она там занимается! В прошлом году из Стамбульских борделей, маскирующихся под приличные заведения, удалось вытащить нескольких российских девчонок.
– Значит, можно оттуда их спасти! – сделала для себя вывод Надежда.
– Можно...но не всегда. Другая страна, все-таки. Есть свои сложности. Сотрудничаем с коллегами, конечно. Так вот, Китаец поступает по-другому. Между делом, везет с собой девушку просто прокатиться, или как помощницу для закупок товаров, или что-то еще придумывает. Потом она вдруг подозрительно быстро находит в Турции работу и остается. Или, якобы, внезапно замуж выходит за турка. Китаец-де о ее жизненной перспективе заботится, судьбу ее устраивает. А что там на самом деле – только догадываться можно. И проверка может не дать достоверной информации. Кстати, многочисленные службы знакомств и международные брачные агентства – хорошее прикрытие для такого рода бизнеса. Все эти службы, в основном, под  колпаком у криминальных структур. … Был случай: трое израильтян женились в России на посетительницах одного такого агентства, а по дороге       домой, в Турции, продали своих «жен». Девушки-то не знали, что браки заключенные израильтянами на нашей территории, в  Израиле не действительны. Так они настолько были уверены в своей безнаказанности, что опять вернулись в Россию, чтобы повторить свое грязное дело! И обратились в то же брачное агентство. А этим агентством уже заинтересовались наши оперативники, ну и… прикрыли их лавочку…
Надежда слушала и ужасалась. Раньше информацию на эту тему она могла черпать только из детективных сериалов. Действительность производила куда более гнетущее впечатление.
– Кошмар! Сколько бы они еще девчонок таким образом продали, если бы не попались!
– Не они, так другие. В наше время торговля женщинами, или трафикинг – криминальный бизнес, сравнимый по своей доходности с наркобизнесом и торговлей оружием...
– Вот это масштабы! – Надежда была потрясена.
– Надюша, я тебя не хочу напугать, я рассказываю тебе это все, чтобы ввести в курс дела.   … Есть еще одна яркая личность в этом, с позволения сказать, бизнесе, – продолжал рассказ полковник, – Шамиль Задыханов, он же Шура Задыхан. Беспредельщик. Этот без подходцев: сразу, заманив девчонок работой за границей – гувернантками, нянями, помощницами по дому – забирал паспорта для оформления документов, и прямиком вез в турецкие бордели, маскирующиеся под массажные салоны, стриптиз-бары, и другие подобные заведения. Оптом! Имел в Стамбуле подельника, который принимал «живой товар» и распределял по назначению. Работал жестко и нагло. Отсидел пять лет, полгода назад вышел по УДО.
– По… чему?
– Условно досрочное освобождение… по состоянию здоровья. Болезнь позвоночника у него обнаружили. А также – учтено примерное поведение и сотрудничество со следствием. Адвокат постарался. Но я не думаю, что Задыханов встал на путь исправления... такие не исправляются. И я очень надеюсь, что на его горизонте Ирина не появлялась.
Шел четвертый час дня, когда в кабинет влетел капитан Шаповалов и доложил:
– Товарищ полковник, Китаец вчера улетел в Стамбул!
– Откуда узнали?
– Коля Беленький сказал. Вот только ни на один Стамбульский рейс он регистрацию не проходил!
– А Коля с какой стати сюда затесался?
– Так Коля на него сейчас работает, Китаец его в охранниках держит уже год. Ну и вышибает денежки с проигравшихся должников, по совместительству.
– А раньше Колю нельзя было спросить?
– Виноват, товарищ полковник, но его тоже не найти: он или рядом с шефом, или неизвестно, где пропадает!
– Один Китаец улетел, или как?
– Коля говорит, что с девушкой.
– С какой?
– По описанию выходит, что именно с той, которую мы ищем. Очень похоже. Коля сказал, что ее Китаец в карты выиграл у Рашидки-шулера….
– Ну, этого же надо было ожидать! – простонала Надежда, – надо лететь туда!
– Надо еще раз проверить все рейсы в Турцию. Может быть, не напрямую в Стамбул они полетели?
– Проверим, – ответил капитан.
– А кто такой этот Коля Беленький? – спросила Надежда.
– Это персонаж, широко известный в узких криминальных кругах, – усмехнулся полковник, – перекати-поле. Скачет от одного хозяина к другому. Шестерка, как у них говорят. Бывший боксер. Сила есть, а   ум, видно, весь вышибли. Удивительно, как его никто из них еще не хлопнут до сих пор…
– По-моему, у Иринки нет загранпаспорта. С собой, во всяком случае… как же она могла улететь? – спохватилась Надежда.
– А это у наших друзей проще простого! – усмехнулся полковник, – у них – и руки золотые, и связи завидные! Это обычным законопослушным гражданам в течение месяца, обычно, загранпаспорт делают. А наши ребята знают, к кому и как подойти, чтобы получить паспорт за считанные часы. Не знаешь, чего от них и ожидать. … Только вот, регистрацию не проходили. … Если они улетели каким-то частным рейсом, или каким-нибудь грузовым, то здесь другая процедура. … В общем, надо еще все это уточнять.
– Я должна туда лететь! – Надежда готова была лететь прямо сейчас, если бы было можно. Как назло, у нее не было с собой загранпаспорта.
– Подожди, Надюша. Во-первых, надо еще уточнить, она ли с Китайцем улетела. И еще: я должен созвониться, должен уладить здесь дела, – возразил полковник, – полетим вместе…. Одну я тебя не отпущу...
«… не отпустит он, – подумала Надежда, – а кто ты такой, чтобы меня не отпускать?», – но почему-то у нее на душе стало тепло от этой его фразы…
– Это почему? – спросила она.
– Потому что… это непрофессионально с моей стороны …отправлять тебя туда одну.
– А меня не надо отправлять, я сама полечу, – заявила Надежда.
– Зачем? Что ты там будешь делать?
– Иринку искать буду. А Вы, господин полковник, скажете мне, где там она может быть.
– Надюша, но это… неэффективно! И опасно!
– А мне все равно. Если я буду в стороне сидеть, то сойду с ума.
– Подожди… Надо еще связаться с руководством... и с ФСБ…. Буду оформлять командировку...но перед этим я должен побеседовать с коллегами в Стамбуле, – Юрий как будто что-то обдумывал, – есть у меня там еще несколько незавершенных вопросов по прошлому делу. … И очень может быть, что Китаец нас выведет на один интересный след... может быть, раскрутится одна затерянная цепочка, – задумчиво высказал предположения полковник.
– Да нельзя ждать! Пока мы ждем, с ней Бог знает, что может случиться, – возразила Надежда.
– Надюша, успокойся! Пойми, это же другая страна, свои законы! И даже профессионалам работать там непросто, а ты хочешь лететь одна. Что ты сможешь одна там сделать? Поступим так: ты полетишь вместе со мной, – продолжал полковник, – по туристической визе. Но чуть позже. А пока, Надюша, у нас с тобой еще один вопрос.
Отпустив капитана Шаповалова, Юрий Петрович вынул из ящика своего стола конверт и подошел к Надежде.
– А теперь – самое неприятное, – полковник разложил перед Надеждой еще несколько фотографий, – только не пугайся.
Надежда посмотрела и вздрогнула.
– Неопознанный труп девушки, похожей на Ирину, со следами насильственной смерти, нашли вчера в районе Савеловского вокзала, – продолжал полковник.
– Нет, это не она, – сказала Надежда, едва взглянув на фото. Она не хотела даже допускать мысли, что это могла быть Ирина, – ой, Господи!
– Посмотри внимательно, – настаивал Юрий Петрович.
Надежда еще раз посмотрела на снимки. Светло-русые волосы с обесцвеченными прядями, стрижка средней длины – как у Ирины. На лице – следы жестоких побоев. Светлые брови и ресницы. Носик курносый, как у нее. Комплекция такая же. Но, нет, это не Ирина.
– Успокойся и посмотри еще раз. Иногда очень трудно опознать человека в таком… состоянии. Даже родители иногда не могут опознать сразу. Не волнуйся. Посмотри внимательнее.
– Нет, точно не она! А, кстати, у Ирины же над губой родинка! У меня ее паспорт с собой, сейчас покажу…
Надежда достала из сумочки российский паспорт Ирины, открыла страничку с фотографией. На фото хорошо была видна небольшая светлая родинка над пухленькой губкой с левой стороны. У мертвой девушки с фотографии лицо представляло сплошной кровоподтек, и наличие родинки определить было весьма затруднительно.
– Я уже ни в чем не уверена! – воскликнула Надежда в полном замешательстве, – Господи, хоть бы это была не она!
– Все-таки, ты должна сказать точнее, Надюша. Надо ехать в морг.
– Юра, а уголовное дело обычно заводят, когда вот такие… вещественные доказательства появляются? – спросила Надежда, кивая на фотографии.
– Вопрос риторический? – мрачно спросил полковник.
Дорога в морг заняла не более тридцати минут. Надежда за это время не промолвила ни слова, находясь в напряженном ожидании.
А морге, в большом холодном зале, в ряд стояли несколько каталок с телами, накрытыми простынями. Мужчина-патологоанатом  со скорбным лицом подвел Юрия и Надежду к одной из них.
– Готовы? – спросил он.
– Да, – спокойно ответила Надежда.
Привычным движением мужчина откинул простыню с лица мертвой девушки. Надежда с Юрием подошли поближе.
– Не она! – выдохнула Надежда с явным облегчением, – бедная девочка…
Глаза Надежды наполнились слезами – и от облегчения, что это не Иринка, и от жалости к этой молоденькой девочке, и от ужаса, что такое вообще возможно. Родители ее даже не знают еще, что случилось с их дочкой, не догадываются о беде, которая уже пришла к ним в дом…
– Ну что ты, Надюша, ведь это же не Ирина! – попытался успокоить ее Юрий Петрович.
– Юра, тебе каждый день приходится с такими… делами сталкиваться, к этому же невозможно привыкнуть! Как же можно так жить?!
– Работа такая, – ответил полковник спокойно, – и не такое бывает. А привыкнуть действительно к этому невозможно...когда вот так… умирают люди. Это она еще в хорошем состоянии. А бывает… такое! Да что мы об этом говорим!
– Но ведь от этого можно с ума сойти!
– Наверное, можно. Но надо уметь отвлекаться, переключаться на что-то позитивное. Или менять работу… Я вот прихожу в свою берлогу, беру томик Есенина, ложусь на диван и забываюсь. Или слушаю музыку. Скрипичные концерты Паганини, например. Как будто в чистом ручье умываюсь! – Юрий смущенно улыбнулся. Надежда подумала, что сейчас он больше похож на застенчивого мальчишку, а совсем не на полковника милиции.
Взгляд его стал задумчивым, мечтательным.
– А знаешь, я ведь мог стать скрипачом! – вдруг сказал Юрий, – учился в специализированной музыкальной школе при Новосибирской консерватории. Довольно успешно, но… его величество случай внес свои коррективы: неудачно упал с дерева в седьмом классе, сломал в запястьях обе руки, потом долго лечил… играть уже не смог. Вот такая история... Но, может быть, это и к лучшему! Скрипачом надо быть либо гениальным, либо никаким.
– Знаешь, а я окончила музыкальную школу, тоже по классу скрипки, – вставила Надежда, в очередной раз удивляясь тому, как много у нее и у этого московского полковника общего, – правда, не специализированную, и совсем не блестяще. Средненько – на четверочки. И скрипачкой вот не стала. В те времена я мечтала стать космонавтом!
– Ой! – удивился полковник.
– Да, может быть, если уж быть скрипачом, то, как Паганини… или как Дэвид Гарретт! …Но таких – единицы...и хорошо ли им живется – большой вопрос! А мне, в лучшем случае, пришлось бы играть где-нибудь в провинциальном оркестрике, в последнем ряду, – оценила свои несостоявшиеся скромные перспективы Надежда.
– А если разобраться, то кто-то ведь и в последнем ряду самого маленького оркестра должен выполнять свою миссию, – сказал Юрий, – не всем же солистами быть! И не одни солисты музыку делают.
– Конечно, – согласилась Надежда, – если разобраться, то это такая же работа, как и любая другая. Только от нее людям радости больше…
Несмотря на то, что скрипачкой Надежда не стала, годы и усилия, потраченные на обучение музыке, она не считала напрасными: по ее глубокому убеждению, современный человек должен быть всесторонне развитым. Детей своих она тоже старалась развивать всесторонне: и ее сын, и Лапочка-дочка в разное время учились в музыкальной школе игре на скрипке. Так уж сложилось, что по специальности они оба занимались у одного педагога – милейшей женщины, Ольги Борисовны, пользующейся особым расположением учеников и их родителей как за свой профессионализм и педагогический талант, так и за особую доброту и чуткость к ученикам.  Эта интеллигентная, красивая и эффектная женщина, обладающая не только абсолютным слухом, но также тонким вкусом, тактом и чувством меры, каким-то особым, врожденным чувством стиля, с годами заняла особое, вполне заслуженное место в сердцах всех домочадцев Надежды, а для нее самой стала задушевной подругой…
– А все-таки, мы с тобой родственные души! – с улыбкой сказал Юрий Петрович.
– Наверное, – неопределенно ответила Надежда.
Вернулись в кабинет полковника, где он сделал несколько звонков.
Была пятница. Полковник мог вылететь в командировку в Стамбул не раньше понедельника.
– А я должна лететь как можно скорее, – не успокаивалась Надежда, – и мне нужны какие-нибудь координаты, куда могут привезти Ирину в Стамбуле, я хоть понаблюдаю! По прежним делам ведь есть какие-то наметки? Есть же какая-то информация о таких заведениях? Может быть, я увижу Иринку... Но сначала надо слетать домой за загранпаспортом. Я вылечу домой сегодня вечерним рейсом, а завтра утренним – вернусь. Хорошо бы сейчас забронировать билет на Стамбул, – Надежда уже вырабатывала план своих дальнейших действий.
Спорить с ней было бесполезно.
– Я отвезу тебя.
– Не надо, я доеду на метро, – возразила она.
– Ну, уж нет, я теперь за тебя отвечаю!
Юрий Петрович отвез Надежду в гостиницу, где в кассе на первом этаже она купила билеты на самолет до родного города и обратно, забронировала билет на утренний рейс в Стамбул, и стала собираться в дорогу.
Полковник молча наблюдал за Надеждой.
– Вот, теперь я вижу перед собой не растерянную беспомощную женщину, а трезво мыслящую и способную принимать решения! – отметил Юрий, – …правда, может быть, не всегда обдуманные, скоропалительные!
– Способность принимать решения – одно из моих многочисленных достоинств, – с иронией сказала Надежда.
– Да кто бы сомневался, что многочисленных, – улыбнулся Юрий, и у Надежды снова что-то тихонько екнуло в груди.
«Ой, ну и дура», – ругала она себя. Но внешне попыталась сохранить спокойствие, как подобает женщине, способной принимать решения...и еще на многое другое способной.
– И вообще, не лепи горбатого, гражданин начальник! Скоропалительные решения принимает кто-нибудь другой. А я – только взвешенные и обдуманные…
– Ой, – смешно поморщился полковник, – красивая женщина, интеллигентная...региональный лидер партии! А по фене ботаешь! Как, оказывается, внешность-то обманчива!
– А вдруг пригодится! Вот внедрюсь в преступную среду и буду разлагать ее изнутри. Я же должна уметь пользоваться соответствующей терминологией!
– Что?!! Это ты серьезно? Ты сейчас договоришься, что не полетишь никуда! Ты что это задумала? – всерьез забеспокоился полковник, – ты понимаешь, что это не твое дело?! Сумасбродка! – Взгляд его синих глаз стал строгим, холодным и колючим, – куда ты внедришься? У нас профессионалам не всегда такое удается!     Ты сама  не знаешь, о чем говоришь!
– Да шучу я! Вообще-то, я женщина очень серьезная, шуток не люблю. Но иногда можно и пошутить – для разрядки. И что значит «не полетишь никуда», «не твое дело»? Кто мне запретит? Я в вашем ведомстве не служу, и Вам, гражданин начальник, не подчиняюсь. И вообще, подчиняться не люблю даже начальству. А если меня мое руководство начинает доставать, то я его увольняю.
– Однако! – удивился полковник, – И как же это тебе удается?
– Да очень просто! Ухожу в конкурирующую организацию. И вообще, я лечу как туристка! Считайте, что просто захотела прошвырнуться по Стамбулу!
– Да неужели? Хорошо бы, если «просто прошвырнуться». Но что-то мне в это слабо верится, – усмехнулся полковник, и глаза его снова потеплели, – серьезная женщина!
– Юра, я понимаю, что это все серьезно. Я буду осторожной.
– Хочется верить, – ответил полковник.
Надежда собрала вещи, сдала номер.
– В аэропорт тоже меня повезешь? – спросила она.
– И отвезу, и провожу, и встречу завтра, – ответил он.
– Юра, мне очень неловко тебя утруждать. И так ты мне помогаешь, столько времени тратишь…
– А, может быть, мне приятно, – сказал он серьезно и пристально посмотрел на нее. Она смутилась и ничего не ответила.
 Перекусили в ресторане на втором этаже гостиницы, и полковник отвез Надежду в аэропорт.
– Ну, долгие проводы – лишние слезы! Не жди, Юра, поезжай, ты и так со мной целый день возишься.
– Ой, и не говори! Ладно?
Они были знакомы три дня, а общались так, как будто знали друг друга лет сто. Ей было легко рядом с этим человеком. Она чувствовала себя рядом с ним в безопасности. Было что-то еще, но это «что-то» она пыталась заглушить и прогнать, пока не поздно.
– Ну, иди на посадку, серьезная женщина! Целоваться-то на прощанье будем? – озорные искорки метнулись в его синих глазах, заставив ее сердце биться чаще.
– Думаю, что пока рановато, – с наиграно серьезным видом ответила Надежда, – я с малознакомыми полковниками не целуюсь!
– Ой! – засмеялся «малознакомый полковник», забавно сморщив нос.

***

Лапочка-дочка уже собиралась укладываться спать, когда Надежда позвонила в дверь своей квартиры. Девушка и не пыталась скрывать свое возмущение, когда мама поведала ей о своем намерении лететь в Стамбул на поиски Ирины. Надежда услышала от нее много критики в свой адрес и в адрес Ирины прежде, чем они уселись попить чайку.
Прелестница-кошка всем своим надменным видом поддерживала Лапочку-дочку, однако при любом удобном случае прыгала к Надежде на колени и заводила свою кошачью мурлыкающую песенку. Чувствовалось, что зверюшка соскучилась по старшей хозяйке.
– Предательница! – говорила ей Лапочка-дочка, но та только переводила с одной хозяйки на другую преданный взгляд своих огромных голубых глаз, умиляя обеих.
Рано утром Надежда, после недолгих поисков в сети Интернет, забронировала номер в Стамбульском отеле «Зейнеп Султан» и, поручив дочери отнести на работу заявление на отпуск без содержания на десять дней, отправилась в аэропорт, захватав самый минимум вещей, подходящих для предстоящего путешествия.
Полковник Михальцов встречал Надежду в аэропорту Домодедово. Взял у нее сумку, повел к машине, бережно ограждая от назойливых таксистов.
– А знаешь, меня однажды отсюда на такси чуть не увезли в какое-то сомнительное заведение в лесу. И чуть не обыграли в карты! А еще в электричке однажды обыграли. Правда, по мелочи, но все равно было противно, – Надежда, смеясь, рассказала Юрию о своих историях.
– Да ты азартная женщина, Надежда! Картежница, – улыбнулся полковник, – ты меня удивляешь все больше! Но это не смешно. Очень печально могли бы закончиться обе эти истории. Особенно – первая. Увезли бы тебя в лесок, и поминай, как звали. Знаешь, сколько здесь таких случаев было?!
– Ну, ничего, Бог уберег, – Надежда уже пожалела, что рассказала полковнику об этих своих случаях, характеризующих ее как не очень-то умную и совсем не осмотрительную особу.
Времени до рейса в Стамбул оставалось ровно столько, чтобы спокойно доехать из Домодедово в Шереметьево и без спешки пройти регистрацию.
– А, может быть, все-таки ты не полетишь одна? Полетим через два дня вместе, – попытался ее убедить Юрий.
– А пистолет дадите? – спросила Надежда.
– И стрелять умеешь? – удивился полковник.
– Из газового – умею!
– Вот газовый и дадим! – засмеялся он.
– Ну и полечу тогда! И вообще, не могу я ждать!  Не могу я сидеть и бездействовать, и с ума сходить! А вдруг я ее увижу, смогу помочь? И, потом, получается, что ты сможешь полететь не через два, а через три дня! Два дня выходных, а в понедельник утрясешь все вопросы с начальством. Пока оформишь командировку – и день окончен. Как это в таких ведомствах бывает? Раньше вторника не вылетишь. Если вообще вылетишь…
– Мне непонятно Ваше недоверие, сударыня! – с наигранной обидой проговорил Юрий. И уже серьезно добавил: – Я, честно говоря, не представляю, чем ты сможешь ей там одна помочь, даже если увидишь ее. Все равно будешь меня ждать. Я вылечу в любом случае, даже если начальство командировку не одобрит. Частным образом…. Да и вряд ли она там свободно по улицам разгуливает, если все так, как мы подозреваем.
– А как мы подозреваем, гражданин полковник? – спросила она, – а если подозреваем, то почему уголовное дело-то заводить нельзя?
– Риторический вопрос! Да потому, что у нас мало информации, Наденька! Не понятно, как и чьи действия квалифицировать. Это ведь такое дело …пока за руку не схватишь, не докажешь ничего! Вот никогда не приходилось мне рассказывать такой серьезной и решительной женщине о порядке проведения оперативно-следственных мероприятий. Ладно? – попытался свести все на шутку полковник, – и процессуальных действий – тоже.
– А мне не попадалось никогда таких полковников, которые называют риторическими вопросы просто потому, что не могут на них ответить!
– Что хочешь, говори! – сказал он вдруг, улыбнувшись, и посмотрел на нее взглядом, слишком теплым для просто делового знакомства. И опять у нее застучало в груди.
Юрий Петрович довез Надежду до аэропорта Шереметьево. До регистрации оставался час. Заехав на стоянку, остановил машину.
– Надюша, вот подробная карта Стамбула. Флажками отмечены два интересующих нас заведения, – полковник отдал Надежде карту Стамбула с пометками и записями на полях, – здесь, по нашим сведениям, бывает Китаец. И не просто бывает, у него там какие-то деловые знакомства. По одному адресу – ресторан с клубом специфических танцев – у нас это называют стриптиз-клубами...по другому – массажный салон. Ты можешь только понаблюдать снаружи, как и говорила. И прошу тебя, не вздумай соваться внутрь! Посмотри, кто туда заходит, какой контингент. В общем, оцени обстановку. Если увидишь Китайца или Ирину – звони! Близко к заведениям не подходи и на глаза никому старайся не попадаться. А там посмотрим, что со всем этим делать. Если ты хочешь помочь Ирине, то будь осторожна. А иначе, и себе навредишь, и делу не поможешь… Хорошо?
– Хорошо.
– Может быть, и нет там ничего криминального. … Звони мне по каждому поводу. Я на твой телефон денег положил на такой случай. И еще: вот номера телефонов моего стамбульского коллеги, адрес полицейского участка и имена сотрудников, – Юрий отдал Надежде список телефонов. – Я их предупредил, что прилетит наш человек...
– А я – «ваш человек»?
– Ну, а чей же? …Ты можешь позвонить из аэропорта, за тобой подъедут, устроят в отель...
– Не надо, сама доеду, я уже знаю, где поселиться. Я присмотрела в Интернете один очаровательный и относительно недорогой отельчик – «Зейнеп Султан», в старом центре, в районе Фатих. Карта есть, разговаривать умею! Я прочитала, что в Стамбуле каждый третий житель хотя бы немного владеет разговорным русским. Так, что не заблужусь, – бодро заверила она.
– Ну, смотри. А телефоны все-таки возьми на всякий случай, – сказал он, отдавая ей листок со списком телефонов, – ... а, может быть, все-таки, меня подождешь?
– Нет!
– Кстати, сколько у тебя с собой денег? Вот, возьми на всякий случай, – сказал Юрий, протягивая ей конверт, – здесь тысяча долларов.
– Ого! Так значит, можно пошиковать?
– Ну, в рамках разумного, конечно…
– Деньги я не возьму, у меня на карте «Visa» есть кое-какие сбережения. И наличные доллары тоже есть, я поменяла… Думаю, на три-то дня хватит, а там уж разберемся.
– Возьми, возьми, –  настаивал Юрий, – мало ли, какие расходы могут случиться, вдруг понадобятся.
– Спасибо, – Надежда взяла конверт. Она оценила эту его заботу, его стремление оградить ее от материальных затруднений. Но разве так поступают по отношению к посторонней женщине? Она опять разозлилась на собственные мысли, и собралась выходить из машины.
– Подожди, рано еще, – сказал Юрий, удерживая ее за локоть, – я тебя прошу, будь там благоразумной. Ладно? – вдруг сказал он негромко, – и все-таки, лучше бы ты не летела одна. Впрочем, зачем я тебе это в двадцатый раз говорю?
– Решила – значит, лечу! А благоразумной… постараюсь быть... хотя, не совсем понимаю, что это в данном случае значит.
– А это значит: не лезть на рожон понапрасну, быть осторожной и осмотрительной, в карты ни с кем не играть, особенно на деньги, назойливых турецких мужиков безжалостно отшивать и не кокетничать с ними! – проговорил он скороговоркой, держа в своих ладонях ее руку.
Сердце у нее готово было выпрыгнуть из груди, и, чтобы скрыть волнение, она заторопилась на посадку.
«Вот интересно, у него тоже так сердце бьется, или я одна этой дурью мучаюсь?» – подумала она, а вслух спросила:
– А что самое главное: не кокетничать, или в карты не играть?
– Ну, это уж смотря по обстоятельствам!
– Надо идти. Вы меня проводите, господин генерал?
– Ух, ты! То гражданин, то господин! И за какие же заслуги ты меня в звании повысила? – засмеялся он.
– Да так, на всякий случай, для повышения боевого духа! Да и, вдруг Вы начнете указы Петра выполнять! – засмеялась Надежда, – а «вид лихой и придурковатый» может способствовать продвижению по службе!
– Ну, вот! И ты туда же! – обреченно произнес полковник, – а в твоем присутствии у меня вид лихой, или придурковатый?
– Пока не замечала ни того, ни другого, – ответила Надежда.
– Хорошо, что не замечала, – почему-то сказал Юрий Петрович.
Проводив Надежду на посадку, отдавая ей сумку, он уже знакомым ей жестом слегка приобнял ее за плечи и сказал полушепотом, слегка касаясь губами ее уха:
– Будь умницей, ладно?
– Ладно! – ответила она, стараясь не выдать своего смущения.
– Господи, что я делаю!? – воскликнул полковник, – зачем я тебя отпускаю?
– Я лечу в Стамбул, – бодро ответила Надежда, – а ты меня провожаешь.
Его негромкое «будь умницей» Надежда вспоминала много раз в течение всего полета, как и прикосновение его теплых губ. Сердце сладко щемило.
«Ну что же это такое, – злилась она на себя, – ни к чему мне это все! Вот уж, влипла, как в двадцать лет! Идиотка! И вообще, о чем я думаю?»
Ей уже знакомо было это ощущение: когда зарождается чувство, когда нет еще ни слов, ни намека на отношения, но уже есть какая-то общая аура, какое-то магнитно-чувственное поле, которое нельзя обнаружить никакими приборами, но которое реально существует между двумя людьми. Когда ты, как мотылек, летишь на огонь, зная, что, возможно, скоро сгоришь в этом пламени. А потом, сгорев, будешь долго и мучительно возрождаться для нового чувства…
Она попыталась направить свои мысли в другое русло: старалась думать об Ирине и о том, что можно было предпринять для ее поисков.

ГЛАВА 4

Самолет мягко приземлился в аэропорту имени Ататюрка, под недружные аплодисменты пассажиров покатился по взлетно-посадочной полосе, замедляя бег, подрулил к месту стоянки и остановился.
С потоком пассажиров Надежда прошла по гафротрапу прямо в здание аэропорта, попыталась сориентироваться. Встала в конец очереди к оному из окошек для получения визы, и через несколько минут в ее паспорте уже стояли необходимые отметки и печати. Поблуждав минут двадцать по эскалаторам и переходам, она вышла к остановке поезда метро, надеясь добраться до центра города.
В ближайшей кассе поменяла пятидесятидолларовую купюру на турецкие лиры. Подойдя к автомату по продаже билетов, некоторое время стояла, пытаясь разобраться, как он работает. Здесь к ней подошел молодой мужчина-турок в яркой рубахе, на ломаном русском предложил помочь купить билет в метро. Но через минуту рядом оказался бдительный полицейский, что-то строго сказал мужчине, тот быстро ушел.
– Он хотэл обмануть! Осторожно надо, – объяснил полицейский, показывая в сторону уходящего мужчины, показал, как надо пользоваться автоматом, и помог купить билет.
Поблагодарив полицейского, Надежда подумала, что приключения ее в Стамбуле уже можно считать начавшимися.
Прогуливаясь вдоль колеи метро в ожидании поезда, Надежда невольно залюбовалась изразцами, украшающими стены. Войдя в вагон, она села у окна, удобно разместив свой немногочисленный багаж на пустом сиденье, напротив. Поезд метро передвигался больше над землей, чем в подземелье. В этот майский день сильной жары не наблюдалось, а сетчатая полупрозрачная пленка на окнах мешала созерцать мелькающие за окном городские виды.
Надежда пока не разобралась в системе Стамбульского метро, но заметила, что линия метро частично совмещена с трамвайным скоростным сообщением. На одной из станций пересела в трамвай. Доехав до остановки Султанахмет, вышла из трамвая и пошагала дальше, вдоль трамвайных путей, направляясь к древней площади.
Подошла к большому круглому фонтану, играющего множеством сверкающих на солнце струй, постояла, увидела свободную скамейку неподалеку и решила немного посидеть в этом красивом месте, собраться с мыслями.
– Купите кашьтаны, – улыбающийся стамбульский коробейник предложил на ломаном русском языке свой товар – печеные каштаны.
Надежда улыбнулась в ответ:
– Спасибо! А откуда Вы знаете, что я русская? – удивилась она.
– Русскай буквы, – указал он на путеводитель по Стамбулу, который Надежда держала в руках, – я учил русскай мало-мало!
Оба засмеялись.
После довольно скудного завтрака в самолете Надежда уже успела проголодаться, но каштанов ей не хотелось, тем более, что она совершенно не имела представления об их вкусовых качествах. Мимо прошел еще один коробейник с застекленной тележкой-витриной, в которой ровными рядками был разложен другой товар – румяные аппетитные калачи, посыпанные кунжутом.
Надежда решила еще немного побыть на древней площади, созерцая окрестности, потом перекусить в каком-нибудь из многочисленных местных ресторанчиков, и пойти заселяться в отель.
Перевела взгляд на византийский храм святой Софии (мудрости Господней), построенный в шестом веке нашей эры. Освященный императором Юстинианом в 537 году, в течение долгого времени он по праву считался самым большим в мире православным храмом, и сегодня продолжает оставаться главной достопримечательностью Стамбула. Его древние стены и купола, величественно возвышающиеся над окружающими городскими строениями, пережили и Византию, и правление династии Османов, при которых главный храм Константинополя и всего православного мира превратили в мечеть, и многое другое. Почитаемые христианами лики святых при Османах были закрашены или завешаны огромными кожаными дисками с каллиграфически прописанными золотом сурами Корана. Вместо креста над куполом возвели полумесяц, рядом выстроили четыре минарета, и впоследствии все мечети стали похожи на миниатюрную копию Святой Софии.  Лишь в 1935 году, после провозглашения Турции республикой, по инициативе Мустафы Кемаля Ататюрка в стенах храма устроили музей. Тогда же была открыта древняя христианская золотая мозайка, отмыты закрашенные лики святых. Говорят, что в одной из внутренних колонн храма живет ангел, исполняющий желания…
Страшно представить, свидетелями скольких исторических событий и человеческих трагедий стали эти стены за многие столетия, сколько человеческих судеб прошелестело мимо них, слышавших за многие века мольбы, обращенные и к Иисусу Христосу, и к Аллаху. … Надежда подумала о том, что где-то совсем рядом с этой площадью располагался невольничий рынок, где людей превращали в товар, где каждая пядь земли полита слезами униженных и кровью непокорных. На месте старого невольничьего рынка в шестнадцатом веке по распоряжению и при содействии русской жены султана Сулеймана Великолепного был выстроен комплекс, получивший ее имя – Хюррем Султан. По некоторым данным, именно этот комплекс стал первым шедевром Синана – великого архитектора Османской империи.
Сотни наших соотечественниц в разное время сгинули безвестно в этом городе, и лишь одной из них удалось сделать высшую для женщины своего времени и места пребывания карьеру – стать любимой женой султана и матерью наследников. Пользуясь расположением султана и благодаря незаурядным своим способностям, ей посчастливилось быть вместе с мужем правительницей великой империи и влиять на ее политику. Дочь украинского священника, Анастасия Лисовская, купленная на невольничьем рынке и подаренная правителю, став могущественной Хюррем Султан, имеющей почти неограниченное влияние на своего мужа-султана, дорого заплатила за свой успех – смертью своих сыновей в результате дворцовых козней и интриг. И, наверное, далеко не самый достойный из наследников остался жить, сменив отца на султанском троне.
Закон Мехмеда Фатиха, существовавший в Османской империи, обязывал наследника, пришедшего к власти, уничтожать все мужское потомство своего отца-султана, то есть своих братьев-соперников, для обеспечения спокойствия в империи, превращая сыновей султанов в смертельных врагов. Выживал зачастую не самый умный и честный из сыновей султана, а самый хитрый, коварный и вероломный, более приспособленный к дворцовым интригам, нежели к управлению великой империей. Как известно, братья Селима – другие сыновья Сулеймана и Хюррем – по разным причинам не дожили до момента смерти своего отца-султана.
 Уже потом, в период позднего средневековья, вместо смерти удушением, неудачливых наследников ожидало пожизненное заключение в так называемой «золотой клетке» – специально для этого оборудованных помещениях султанского дворца.
Поразмыслив еще немного о законах и обычаях этой загадочной страны, не всегда понятных европейскому человеку, Надежда направилась в сторону улочки, ответвляющейся от центральной. Там, за красивой декоративной решеткой, увитой зеленью, виднелось серое здание кафе. Подойдя поближе, она увидела несколько столиков прямо под открытым небом, на террасе. За одним из них она и разместилась. Черед минуту к ней подбежал улыбающийся официант, предложил меню. Один из вкладышей меню был напечатан на русском языке. Видимо, наши соотечественники здесь бывают частенько!
Надежда заказала люля-кебаб с картошкой фри и салатом, турецкий яблочный чай и пахлаву на десерт. Ожидая заказ, отправила sms-сообщение полковнику Михальцову и сама удивилась, что ему – первому. Лапочке-дочке и Сереге тоже отправила сообщения. Она подумала, что о партийных делах совсем забыла в этих хлопотах об Ирине, бросила друзей-партийцев одних, без своего чуткого руководства в жаркую пору сбора подписей…
Заиграла мелодия вызова: звонил Владимир Иванович из Екатеринбурга:
– Надюша, здравствуй! Ты что там удумала, зачем одна полетела? С ума сошла? И как тебя этот, этсамое, полковнище одну отпустил! Ну, это ж только подумать! – без лишних вступлений начал выплескивать свое возмущение старый друг-товарищ.
– Владимир Иванович, да что ты возмущаешься, все нормально!
– Надя, Юра волнуется, что ты там куда-то одна идти собралась, так не ходи никуда! Послушай меня, Надежда! Это ж тебе не детские игры, это ж серьезные вещи, Надя! Вы как договаривались? Чтобы ты только снаружи где-то там прогуливалась, и наблюдала, а внутрь не заходила, и ни с кем не заговаривала? Вот так и поступай! А лучше, так вообще не ходи никуда, Надя! Ну, ты ж посмотри, что творится! Сыщица, этсамое, нашлась!
– Ладно, постараюсь не пойти, – промямлила Надежда, понимая, что, конечно же, она пойдет!
– Ну, Надежда, ну вот что тебе сказать? Ты ведь это просто так говоришь, чтобы, отвязаться, а думаешь совсем другое!
Надежда тихонько засмеялась. Она даже не удивилась, что старый товарищ ее раскусил.
 – Смеется она еще! Да ну тебя, Надюшка! Что ты, этсамое, как ребенок, ей-богу! Это же не шутки! Это ж тебе не кино про шпионов, а все всерьез! Ну, ты же умная женщина, Надя! – Владимир Иванович еще минуты две убеждал ее в том, что одной ничего предпринимать не надо, а потом вдруг сказал:
– Надежда, а что ты там с Юркой-то сотворила!? Он же только о тебе и говорит!
– Владимир Иванович, ну что ты говоришь! – смутилась Надежда, щеки ее зарделись.
– Да ладно, чего там. Но я хочу тебе сказать: Юра хороший парень, Надюша, ты его не обижай! Его жена шесть лет назад к одному коммерсанту свалила, красивой жизни, этсамое, захотела. Дочку уже родила. Не все у нее там получилось, правда, но то, что Юра свободен от всяких обязательств – это факт.
– Владимир Иванович, ну зачем ты это мне говоришь?!
– Не сердись, Надюша. Но если уж Юрка влюбился, то это серьезно! Это тебе не ловелас какой-нибудь, это настоящий мужик, правильный!
– Это он сам тебе сказал, что влюбился? – спросила Надежда.
– А мне и не надо говорить. Это же ясно, как белый день! Я за всю жизнь таким его не видел! Расспрашивает о тебе, беспокоится за тебя. Места себе не находит. А как он о тебе говорит! В общем, поразила ты его воображение, Надежда! Имей в виду, Надюша, Юра – человек надежный! Кремень! Будешь как за каменной стеной, – убеждал Надежду Владимир Иванович, – а губа-то у него не дура! Знает, в кого влюбляться!
– Ну, хватит, Владимир Иванович, ерунду говорить! И не надо мне за стеной! Я свободная и независимая, и мне это нравится. Что это ты меня сватаешь? Вот, не хватало еще!
– Ну и зря, Надюша! Ну, да это ваше дело. Но я вас, если что, на правах старшего вашего товарища и друга, просто категорически, этсамое, благословляю, если что!
– Да вот еще, глупости какие, Владимир Иванович! Но я благодарна тебе за беспокойство и за внимание. Старший товарищ! На сколько ты меня старше-то?
– Да, пожалуй, лет на семь! А Юрки – на четыре года. Я же после института в армию пошел, а он – после первого курса военно-политического училища. Не понравилось ему там что-то, вот и решил в армию сбежать. А в юридический-то он уже потом пошел. Сейчас вот академию окончил. Он, вообще, молодец!
– Все ясно! Ой, ну ладно, Владимир Иванович, мне уже люля-кебаб несут!
– Ух, ты! Кебаб-люляб, – переиначил название блюда Владимир Иванович, – ну, приятного аппетита, Надюша! Ну, ты меня услышала, Надя? Это не шутки! Услышала?
– Услышала, дорогой старший товарищ! Услышала!
– Ну, пока, пока, – простился с ней Владимир Иванович.
– Пока, – ответила Надежда и обратила свой взор на принесенные кушанья.
А в душе разливалось волнующее тепло. Она вспомнила голос Юрия, его прощальное «будь умницей» в самое ее ухо…
И как здорово все-таки, когда есть друзья, которые за тебя волнуются! Однажды, примерно год назад, она испытала нечто подобное. У нее был тогда непростой период – все дела шли из рук вон плохо, да и с Лапочкой-дочкой что-то поссорилась... в общем, настроение было – намного ниже среднего. И вдруг позвонил ей одноклассник Юрка из города ее детства – когда-то рыжий, вихрастый забияка, а теперь – совсем седой. Юрку она не видела со школьных лет, но периодически общалась с ним на сайте «одноклассники». Он тогда сказал так просто, как если бы только вчера расстались: «Надюшка, я по телеку видел, что у вас там новый мост построили, так ты по нему не ходи, что-то он какой-то зыбкий, не внушает он мне доверия»! Забавно, но как помогли ей эти слова одноклассника в тот момент воспрянуть духом! Словно это был привет из далекого детства…
Как здорово, что есть на свете друзья, которым не все равно – как ты, что ты, не ходишь ли ты одна в какие-то опасные места и по каким-то не внушающим доверия мостам…
Люля-кебаб оказался выше всех похвал, а медовая пахлава с грецкими орешками буквально таяла во рту.  Звучала восточная мелодия. Надежда подумала, что именно под такую музыку, наверное, рабыни и наложницы исполняли танцы для султанов и его приближенных, шурша шелками костюмов, позванивая украшениями и волнуя господина соблазнительными полуобнаженными телами и эротичными движениями.
Плотно и с удовольствием перекусив, Надежда расплатилась (здесь принимали не только турецкие лиры, но и доллары, и евро, и даже российские рубли) и направилась искать отель Зейнеп Султан.
Перешла на другую сторону широкой улицы, задержалась у красивого фонтана с восточным узором на прямоугольном поддоне-основании и тремя чашами с падающими струями воды, мимо памятника какой-то женщине в очках, явно не античного и не османского периода, мимо обломка белого камня, торчащего из глубокой ямы. По надписи на табличке можно было понять, что этот каменный обломок – все, что осталось от античной триумфальной арки. Миновала хорошо сохранившуюся древнюю каменную башню. Далее, по левой стороне улицы, размещалось внушительное сооружение с табличкой на  высоком стеклянном витраже: Basilica Cistern. Надежда не поняла, что это такое. Решив разузнать об этом сооружении позже, отправилась дальше. На противоположной стороне улицы сиротливо притулился к стене старинный питьевой фонтан из белого камня, по всей видимости – не функционирующий. «Очень древний, наверное, фонтанчик», – подумала Надежда. Высокие стены с правой стороны улицы также производили впечатление древних. Свернула в проулочек, к отелю. Миновала магазин ковровых изделий и керамики с левой стороны проулка, с правой – небольшую мечеть.
Отель Зейнеп Султан размещался в старом трехэтажном здании. Кованая вывеска, невысокие стеклянные витражи, красиво оформленный интерьер холла. … Радушный портье взял ее паспорт, заполнил какие-то бланки, в которых попросил расписаться и отдал ей ключ от одноместного номера на втором этаже. В холле первого этажа привлекала внимание большая ажурная ваза из желтого металла в турецком стиле, больше напоминающая десертный столик. У стенки – небольшой уютный диванчик, на который так и хотелось присесть. Надежда поднялась по ярко освещенной узкой лестнице с забежными ступенями на второй этаж. Из окна в торце коридора открывался чудный вид на Айя-Софию. Просто мечта! Надежда несколько секунд постояла у окна, не в силах оторвать взгляда от замечательного вида.
Прошла вглубь коридора, открыла свой двадцать шестой номер. Номерок небольшой, без балкона, но уютный. Ванны, правда, нет, но есть удобная душевая кабина. На полочке над раковиной Надежда обнаружила одноразовые туалетные принадлежности, на стене – фен.
Разложила и развесила свои немногочисленные вещички в шифоньере, приняла душ и стала обдумывать ситуацию. Надежду клонило в сон – поспать этой ночью дома, в промежуток между перелетами, удалось всего часа полтора-два. Но отдыхать она пока не собиралась, а решила прямо сегодня пойти по одному из адресов, отмеченных Юрием на карте. «Сегодня я только понаблюдаю немного», – подумала она.
Мелодия телефона отвлекла ее от размышлений.
– Надюша, ну как ты долетела? Как устроилась? – мягкий баритон Юрия звучал обеспокоенно. Почему не звонишь?
– Все хорошо, Юра! Отель в историческом месте! Из окна коридора – вид на византийскую Софию, – Надежда не могла скрыть восторга.
– Я рад! Только, пожалуйста, продолжай в том же духе! Любуйся красотами, достопримечательностями, и не думай о нашем деле. Обещаешь? Я уже пожалел, что тебя отпустил одну, и что дал тебе эти адреса.
– Юра, ну мы же договорились, что я только понаблюдаю, – смиренным голосом произнесла она.
– Надюш, давай только без самодеятельности, ладно? … Если не хочешь, чтобы со мной инфаркт приключился! Мало того, что меня уже совесть замучила, что отправил тебя одну, так я ведь еще и беспокоюсь за тебя!
Надежда представила его взгляд в эту минуту, снова ощутив легкое волнение в груди.
– Ой, а с этого момента, пожалуйста, поподробнее! – иезуитски пропела она.
– А что конкретно – поподробнее?
– Что беспокоишься…
– Ну, беспокоюсь…
– А как беспокоишься?
– Ты издеваешься? Очень сильно беспокоюсь! … Ладно? Я тебе потом при встрече расскажу, как я беспокоюсь, – тихо сказал Юрий.
– Не беспокойся. Или беспокойся, но не сильно. А иначе, кто меня будет защищать, если с тобой инфаркт приключится? Кто будет освобождать меня из рук бандитов?
– Ты смеешься, или правда собралась туда идти? Смерти моей хочешь? Я уже не понимаю, когда ты шутишь, а когда серьезно говоришь!
– Да шучу я, шучу!
– Сумасбродка ты! И шутки у тебя… соответственные! Авантюристка ты сумасшедшая, – его бархатный голос звучал так, как будто он не отчитывал ее, а говорил нежности, – попадешься ты мне!
– Гражданин начальник, ты бы лучше Есенина почитал, а? У тебя это здорово получается. Мне очень нравится. … Ну, пожалуйста…, – попросила она.
– Ну вот, уже и «гражданин»… Ну, слушай...

– «Выткался на озере алый цвет зари.
На бору со стонами плачут глухари… »

Как же ей нравился его голос! Его мягкий бархатный баритон буквально ласкал ее слух, и ей сейчас было все равно: стихи ли он читал, или обзывал ее сумасшедшей сумасбродкой. Только бы звучал, звучал…

– «…Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог,
сядем в копны свежие под осенний стог...»

Слушая его голос, читающий эти строки, она на мгновение забыла обо всем на свете.

«Зацелую допьяна, изомну, как цвет,
хмельному от радости пересуду нет...»

Ей показалось вдруг, что это его, Юрия слова, и обращены они не к какому-то абстрактному слушателю, а именно к ней. Она почувствовала, как пылают ее щеки…

«…И пускай со звонами плачут глухари,
есть тоска веселая в алостях зари.»

 «Это же только стихи!» – подумала Надежда, пытаясь справиться с волнением, и, как ни в чем ни бывало, попросила Юрия прочесть что-нибудь еще.
– Надюша, давай при встрече, ладно? – тихо сказал он.
– Юра, ну хорошо, а я пойду сейчас гулять по городу. Осмотрюсь немного. Здесь такие улочки старинные! Такая площадь! Здесь совсем рядом полно древних колонн, раскопок разных – я пока только мельком видела... и стены такие, как будто там сплошные тайные комнаты, – сменила тему Надежда.
– Да знаю я, какие там старинные улочки, – ответил Юрий, – вот и наслаждайся! Ладно?
Пообещав Юрию позвонить вечером, она облачилась в стильный льняной сарафанчик потерто-вишневого цвета, надела легкие сандалии с разноцветными стразами, взяла расшитую блестками вместительную сумку-раскладушку и вышла из номера. Погода стояла теплая, ярко светило майское солнышко.
Выйдя из отеля, Надежда направилась вдоль по узкой улочке по направлению к площади.  Прохожие на улице были одеты по-разному: женщины в платках, повязанных как-то по-особому, как умеют носить только на Востоке, кто-то – в платьях с длинными рукавами, а некоторые – в плащах, несмотря на теплую погоду; туристы – в джинсах, в бриджах или шортах, в цветастых сарафанах и туниках, а некоторые – даже в майках. Задержалась у витрины магазина ковровых изделий: несколько минут наблюдала через прозрачное стекло витрины за женщиной, которая прямо в торговом зале ткала шелковый ковер. Прошла мимо блестящих витрин с керамическими изделиями ручной работы, рассматривая изящные формы предметов и национальные узоры на них. Направляясь к центральной улице, прошла мимо входа в Цистерны Базилики, обогнула фрагмент полуразрушенной древней крепостной стены с хорошо сохранившейся башней. Миновав несколько кварталов, увидела раскопки: в прямоугольной глубокой яме виднелись античные колонны из белого камня с резным узором, напоминающим то ли капли, то ли перья  павлина. Здесь на каждом шагу встречались какие-то древности, свидетельствующие о весьма солидном возрасте города и наводящие на мысль о кратковременности человеческого пребывания в этом вечном мире.
Надежда бродила по старинным улицам, забыв даже сначала о цели своего приезда. Все-таки Стамбул завораживал! Мечети с множеством старинных надгробных камней на территории, древнейшие колонны с замысловатыми узорами, декоративные кованые решетки поразительной красоты, крепостные стены, да и сами строения – являлись не только архитектурной, но и исторической ценностью. В каждом здании располагались какие-то магазины со специфическими и самыми обычными товарами. Шелковые и шерстяные ковры, керамика, разноцветные светильники в национальном стиле, восточные сладости, разнообразные коробочки с чаем и кофе, ювелирные украшения, кожа и мех, сувениры, пляжные принадлежности, фрукты и мороженое – все это было выставлено в стеклянных витринах на обозрение прохожих. Услужливые торговцы предлагали свои товары, выходя навстречу потенциальным покупателям, ожидая и завлекая их у входа в мелкие и крупные магазины и совсем в крошечные лавочки.
Наконец, направление мыслей Надежды резко изменилось. Как будто очнувшись от наваждения, она стала думать о том, как пойдет по адресам, обозначенным полковником на карте Стамбула. Сначала посмотрит, понаблюдает снаружи, а потом – будет видно. Надежду, как человека действия, всегда тяготила роль пассивного наблюдателя, и, конечно, она и в данной ситуации собиралась действовать по обстоятельствам.  Она представила, как заходит в одно из заведений, и вдруг видит там Ирину. Что же можно будет предпринять? Может быть, ей как-нибудь удастся вывести ее оттуда? Вероятно, надо будет убегать, прятаться. Их, возможно, будут преследовать. Фантазия ее разыгралась…
Надежда решила, что надо подготовиться на всякий случай, представляя все сложности своих предполагаемых действий и их последствий. При вероятном побеге с Ириной неплохо было бы сменить облик, чтобы ввести в заблуждение преследователей, затеряться в толпе. Обойдя несколько магазинов, накупила всякой всячины, которая могла для этого пригодиться: два парика, два длинных пестрых сарафана, две пары босоножек из мягкой кожи на низкой платформе, в которых удобно будет убегать, две вышитых туники с длинными рукавами, два цветастых шелковых платка, некоторые косметические принадлежности…
Удивилась дешевизне приобретенных товаров. Еще купила два женских черных восточных костюма – имитации хиджаба, или паранджи – Надежда в этом не очень разбиралась. Одежду выбирала своего размера: Ирина по комплекции была примерно такой же, как Надежда, но пониже ростом. Накупив такое разнообразие одежды, выбирая ее безо всякой системы и логики, она предполагала, что переодеваться, возможно, придется не один раз.
Думая о предстоящих событиях, Надежда дала волю своему богатому воображению. Неплохо было бы ознакомиться с местностью, чтобы подготовить путь для отступления, заранее найти укромное местечко, в котором можно будет спрятать вещи для последующего перевоплощения, когда они с Иринкой будут уходить, или даже убегать от преследователей.
Надежда захватила с собой в поездку два мобильных телефона с разными сим-картами, и теперь мысленно похвалила себя за такую предусмотрительность. Один телефон, новый и дорогой, она оставит в номере. Второй – старенький, недавно отремонтированный (не жалко, если отберут) – возьмет с собой.
Еще она решила как-то изменить свой внешний вид, сделать прическу, которая могла бы выдержать все предполагаемые приключения и остаться красивой.
Надежда зашла в парикмахерскую, ей навстречу поднялась с кресла средних лет женщина европейского вида.
– Что хотите? Стрижечку? – спросила женщина, приветливо улыбаясь.
– Ой, Вы русская? – удивилась Надежда.
– Да, русская. Из Самары. Здесь работаю, – ответила женщина, – здесь много русских, особенно – в сфере услуг.
– А как Вас зовут?
– Вера, – ответила женщина.
– Вера, а можно мне укладку долговременную? Чтобы получились такие средней крупности локоны, отдельные.
– Биозавивочку? Можно! Вот, можете выбрать, – и Вера указала на фотоальбом, лежащий на журнальном столике, – это наши клиентки. Все эти прически сделала я сама. Какая завивочка Вам нравится?
– Ой, как удобно! Все наглядно, выбирай, какую хочешь, – Надежда впервые видела в парикмахерской такой фото-каталог сделанных мастером причесок.
– Да, удобно, – согласилась Вера, – вот решила альбом оформить со своими работами. Лучшие прически фотографирую, складываю. Буду показывать клиенткам, а они пусть выбирают, что им больше нравится.
Надежда выбрала прическу, и уже через час с небольшим ее волосы были уложены в аккуратненькие локоны-спиральки. Теперь о прическе можно было не волноваться: она всегда будет в лучшем виде! Вера предупредила, что завивка боится горячей воды и объяснила, как надо за ней ухаживать.
Надежда осталась довольна. Поблагодарив и расплатившись, в прекрасном настроении покинула парикмахерскую.
– Заходите, если что, – пригласила Вера.
Надежда представила, как приедет Юрий и увидит ее с новой прической. … И одернула себя за такие мысли. А действительно, для чего она сделала завивку? Или для кого? «Да какая разница?! Просто сделала и все, – подумала она, – потому, что в любой ситуации хочу выглядеть хорошо!»
Между тем, мысли Надежды продолжали работать в нужном направлении. Она решила пойти по одному из адресов уже сегодня: по всей видимости, заведения эти ночные, значит, самое интересное там начинается только вечером. Вернулась в отель, собралась. Нацепила черный парик, хоть и жалко было прятать новую прическу, накрасила черной несмываемой тушью брови и ресницы.
Собрала пакет с одеждой, которая, по ее представлению, могла понадобиться при возможном побеге; бросила в него косметику, расческу.  Все это надо будет куда-то спрятать. И это самое «куда-то» надо было еще найти! Критически оглядела пакет с одеждой, и, решив, что он слишком велик, половину содержимого выложила.
Взяла сумочку со стареньким телефоном и небольшим количеством денег. Никаких документов с собой она брать не хотела. Посидела, подумала, помолилась и пошла.
Адрес ночного клуба запомнила на память. Добралась трамваем – несколько остановок до района «Топкапы». Этот район имеет одно название с султанским дворцом, но это все, что у них общего. Правда, в районе «Топкапы» тоже есть древние неприступные крепостные стены, частично разрушенные. Недалеко от остановки играл струями фонтан, но он явно уступал по великолепию и размерам фонтану на площади Ахмадие.
Надежда побродила вокруг остановки, изучая окрестности. На одной из улочек, берущих свое начало на этой площади, метрах в двухстах от трамвайной остановки, Надежда обнаружила относительно глухой уголок, закрытый остатками высокой полуразрушенной каменной стены от шумящих улиц. Здесь располагался квартал старых жилых домов из крупного серого камня. Окна домов выходили во двор, двери защищены декоративными решетками, вряд ли претендующими на художественную ценность, однако, на вид – довольно древними. Коротенькая платановая аллея заросла ветками неухоженного вьющегося кустарника, две давно не крашеные скамейки стояли друг напротив друга. Видимо, не пользуется популярностью этот уголок: нет здесь ни шумных кафе, ни магазинов. Безлюдно. И это – в двухстах метрах от оживленного перекрестка!
Надежда осмотрелась. Толстые стволы старых платанов могли укрыть от преследователей. Вот бы ветки были пониже! Хотя,  подойдя поближе к одному из платанов, обнаружила неплохое место для укрытия. В стволах двух платанов зияли внушительных размеров дупла. Одно дупло располагалось довольно неприметно, на уровне пояса, и полностью было закрыто ветками кустарника. Надежда быстро спрятала в это дупло пакет с одеждой. Посмотрела критически: ничего не заметно. Еще раз осмотрелась, запоминая расположение деревьев и место, где спрятала вещи. Огляделась: никого не видно.
Интересующий ее адрес находился по другую сторону от трамвайной остановки, на гораздо более оживленной, чем эта, улице. Не особо торопясь, пошла в нужном направлении. И опять магазинчики и лавочки, и просто лоточники-коробейники. Дойдя до места, Надежда увидела незатейливую вывеску на английском, турецком и русском языках: «Турецкая баня. Массажный салон». Никакого ночного клуба!
Надежда знала, что в Стамбуле многие говорят по-русски, и уже видела вывески на русском языке, поэтому не удивилась. Напротив турецкой бани с массажным салоном, чуть наискосок, располагался небольшой ресторанчик с уютной, отдельно стоящей верандой. Она удобно расположилась за столиком на веранде, откуда хорошо просматривалось интересующее ее здание и вход в него. Заказав гранатовый чай и какие-то неизвестные ей по названию турецкие сладости, стала наблюдать за входом в массажный салон. Стемнело. Надежда позвонила Юрию, назвала на всякий случай адрес места своего пребывания.
– А что это за номер у тебя? – спросил он.
– Я на всякий случай взяла второй телефон, а основной оставила в номере. Мало ли что…
– Понятно. Какие планы? – Услышав тревогу в его голосе, Надежда пожалела о том, что сказала.
– Юра, я сижу на веранде ресторанчика, напротив интересующего нас дома. Там массажный салон и турецкая баня. Я пью прекрасный турецкий чай из цветков граната, ем восточные сладости. Вокруг горят разноцветные фонарики, пахнет розами, а в небе светят звезды! Я наслаждаюсь жизнью, Юра! И, может быть, сейчас пойду на массаж!
– У меня нет слов! Я уже сто раз пожалел о том, что дал тебе эти чертовы адреса! Надюша, – Юрий действительно не мог найти слов от возмущения, но говорил он спокойно, – солнышко, пожалуйста, не ходи туда! Ты же обещала!
– А мы, женщины – существа очень капризные и непредсказуемые, и сами иногда не знаем, что сделаем в следующий момент, – заявила Надежда невозмутимо, – Юра, а про «солнышко» можно еще разок, поподробнее?
– Все шутишь?
– Ну почему же, я серьезно! Меня не каждый день мужчины так называют! – засмеялась она.
– Я надеюсь!
– На что Вы надеетесь, гражданин начальник? – понизив голос, как в сказках-страшилках, спросила Надежда.
– Опять «гражданин». … Надеюсь, что тебя не каждый день мужчины так называют. Ладно? ... Что молчишь?  – тихо спросил он. Справившись с волнением, она сменила тему.
– Юра, ну что особенного, если скучающая такая дама зайдет в массажный салон на предмет: доставить себе удовольствие? – спросила она полушутя, полусерьезно, – у кого это может вызвать подозрение?
– Я уже понял, что с тобой спорить бесполезно, и что трудно тебя отговорить, если ты что-то задумала. Но я считаю, что ходить туда тебе не следует. А если все-таки пойдешь – будь осторожна. Это банально звучит, но прислушайся, пожалуйста. Лишних вопросов никому не задавай. И не задерживайся там. Получишь удовольствие и уходи. И мне потом позвони сразу. Но, повторяю, я не хочу, чтобы ты туда заходила, – его бархатный голос звучал спокойно и убедительно, но без командных ноток.
Надежда пообещала, что, может быть, и не пойдет, и, отключившись, принялась за турецкие сладости с гранатовым чаем, думая о том, как много в мире есть разных вкусностей, о которых она даже понятия не имеет.
Вышел второй официант, и, приветливо улыбаясь, спросил, не надо ли ей чего-то еще. Она даже не удивилась тому, что спросил он по-русски, и решила его расспросить о заведении, располагающемся в здании напротив.
Официант сказал только то, что она и сама поняла из вывески. Тогда она напрямую спросила, не привозят ли туда девушек для оказания разных… всяких услуг.
– Прывозат? Нэт, нэ прывозат, – на ломаном русском ответил официант с глупой улыбкой. Надежда ему не поверила.
Выпив чай и расправившись со сладостями, она решила зайти в интересующее ее заведение. В холле, сразу напротив входа, за прилавком, уставленном средствами для бани и массажа, для ухода за телом, лицом и волосами, стояла приятного вида черноволосая девушка лет двадцати. Рядом с ней сидел высокий смуглый парень мрачного вида, в белом халате с короткими рукавами.
– Здравствуйте, – поприветствовала их Надежда.
– Здравствуйте, – девушка мило улыбнулась. Парень сохранял молчание.
– А какой массаж у вас можно сделать?
Девушка показала прейскурант услуг.
– Только мы скоро закрываемся, – девушка говорила по-русски практически без акцента.
– А можно сделать массаж лица? – спросила Надежда.
– Можно, – ответила девушка, – тридцать лир. Можно в долларах.
Надежда заплатила тридцать лир, и девушка провела ее по коридору, освещенному разноцветными светильниками в национальном стиле. Вдоль стен, в неглубоких полукруглых нишах в промежутках между дверными проемами горели ароматические свечи, распространяя пряный аромат. Девушка открыла одну из многочисленных деревянных дверей.
– На массаж лица, – сказала она миловидной женщине в голубом халатике, лет тридцати пяти, сидящей на крутящемся стульчике около массажного стола, застеленного голубой одноразовой простыней.
– Здравствуйте, – поздоровалась Надежда.
– Здравствуйте. Ложитесь, – приветливо сказала женщина, тоже почти без акцента.
Надежда легла на массажный стол. Женщина – массажист, или косметолог (Надежде в данной ситуации это было неважно) – протерла ее лицо тампоном с каким-то очищающим средством, нанесла на лицо ароматную масляную массажную эмульсию и приступила к массажу. Звучала тихая восточная музыка. Надежде приятна была эта процедура: руки женщины легко скользили по массажным линиям лица, поглаживая, похлопывая, нажимая привычными движениями пальцев в нужных точках. После массажа женщина нанесла на лицо Надежды маску из водорослей. Надежда попыталась заговорить с женщиной, но быстро поняла, что та знает по-русски всего несколько фраз, необходимых для общения с клиентами при оказании данного рода услуг, где можно обходиться и вовсе без слов.
Через десять-пятнадцать минут женщина-косметолог смыла с лица Надежды маску, нанесла ароматный крем, и сделала жест руками, означающий, что процедура окончена. Поблагодарив ее, Надежда покинула уютное помещение и умышленно пошла по коридору в сторону, противоположную выходу. Коридор заканчивался массивной дверью с надписью «Hammam». Надежда приоткрыла дверь и увидела открытые кабинки для переодевания и душевые кабины вовсе без дверей. Пройдя сквозь помещение с кабинами, открыла дверь в хаммам. Там, на круглом мраморном камне, лежали два мужчины и женщина, которым мускулистые, до пояса раздетые массажисты в специальных фартуках делали мыльный массаж. Слышался смех и плеск воды.
Выйдя из хаммама, Надежда направилась обратно по коридору. Заглянула в каждую дверь. В центре первого, самого большого помещения, располагался небольшой бассейн с лежанками вокруг, а по обоим торцам – две кабины-сауны со стеклянными дверцами. Дальше – в каждом помещении стояли массажные столы, на полках вдоль стен теснились разноцветные пузырьки, верятно, с шампунями и массажными маслами, аккуратными рядками лежали скрученные в рулоны полотенца. Рабочий день в заведении заканчивался. Ничего подозрительного Надежда не увидела. Может быть, там есть еще какие-то комнаты, или дополнительный выход. Последним по коридору помещением перед хаммамом был просторный, уютно обставленный холл, с несколькими лежанками для отдыха после массажа. Барная стойка со всеми причитающимися принадлежностями отделяла в холле небольшой уголок, в котором, по логике вещей, находилось рабочее место кого-то из персонала. На полках теснились красивые баночки и коробочки, видимо, с разными сортами чая и кофе. В холле приятно пахло цветами и фруктами.
Направляясь в сторону выхода, Надежда подошла к девушке за прилавком. Высокого парня рядом с ней не было.
– Понравилось? – спросила девушка.
– Понравилось, – ответила Надежда, – а скажите, здесь только массаж делают, или оказывают какие-то другие услуги, например, мужчинам?
– Какие услуги?
– Ну... – Надежда не знала, как понятнее сказать, и что бы такое соврать, чтобы девушка не догадалась об истинной цели ее расспросов, – например, я хочу сделать подарок одному мужчине. Что здесь, кроме массажа...могут предложить? Девушку можно заказать?
– Приводите к нам на массаж мужчину... или можно заказать восточный танец, но это не здесь.
Надежда поняла, что ничего у девушки она выведать не сможет. Или действительно ничего криминального в этом заведении нет, или это криминальное скрыто очень далеко от посторонних глаз.
Заведение закрывалось. Надежда вернулась в ресторанчик напротив, снова разместилась за столиком на веранде, заказала кофе и стала звонить Юрию.
Он, похоже, уже ждал ее звонка и заметно нервничал.
 – Надюша, как дела? Ты где? – спросил он.
– У меня все хорошо. Вернее, никак, и совсем не хорошо в плане информации. Я зашла в это заведение, мне сделали массаж лица... ничего подозрительного я не увидела.
– Так это же хорошо! Удовольствие-то получила? – засмеялся Юрий. Чувствовалось, что он успокоился.
– Удовольствие-то получила, но там только массажный салон и баня с хаммамом. Заведение уже закрывается, ну и все. … Ночью они не работают. Пока не похоже, что там какая-то ночная деятельность. Вот и свет в окнах гаснет. А дневная деятельность вся на виду. Я во все помещения заглянула. Понаблюдаю немножко и поеду в отель.
Юрий одобрил ее решение возвращаться в отель, но хотел быть уверенным, что она туда действительно поедет. Надежда пообещала позвонить еще раз и принялась смаковать удивительно вкусный и ароматный кофе из маленькой фарфоровой чашечки, которую даже просто держать в руках было приятно. После одной выпитой чашечки она заказала еще одну. Потом еще одну. Выпив третью чашку кофе – уже без первоначального восторга и удовольствия, примерно через час-полтора после выхода из массажного салона, так и не дождавшись ничего интересного, расплатилась и направилась по ярко освещенной улице в обратный путь. К этому времени все окна в здании массажного салона погасли. Несмотря на выпитый кофе, ей хотелось спать. Сказывались усталость и впечатления прожитого дня.
Надежда быстро дошла до того места, где оставила пакет с одеждой. Это укромное, поросшее густой зеленью место освещалось не так хорошо, как центральные улицы. Было страшновато. Подождала, когда глаза привыкнут к темноте, осмотрелась. Убедившись, что никто ее не видит, забрала пакет и быстро зашагала назад, в сторону остановки.
Доехав до остановки «Султанахмет», почувствовала себя почти дома. Улицы здесь были хорошо освещены, вдали виднелись подсвеченные стены Айя-Софии. Неторопливо прошла уже знакомой дорогой мимо фонтана с тремя чашами и национальным узором по прямоугольному периметру основания, прогулялась по улочке с разноцветными светильниками, свернула в проулок, вошла в отель Зейнеп Султан. Портье, окинув ее сонным взглядом, молча выдал ключ от номера. В номере сбросила босоножки, устало развалилась в кресле и позвонила Юрию.
– Я в номере, Юра.
– Я рад! Устала?
– Кажется, да, – как-то неуверенно ответила она.
– Ну, отдыхай, Надюша. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.

***

Утром Надежда проснулась от веселого солнечного лучика, заглядывающего в зазор между неплотно сдвинутых полосок жалюзи. Не торопясь, поднялась с постели, прогоняя остатки сна, приняла душ. Вышла на завтрак в кафе, расположенное на террасе второго этажа. Терраса была совмещена с крышей хозяйственной части здания. Отсюда открывался вид на Айя-Софию, что опять привело Надежду в неописуемый восторг. Она присела за свободный столик и некоторое время предавалась созерцанию окрестностей.
 «Сказка, да и только! – подумала Надежда, – интересно, а если бы не тревога об Ирине, я, наверное, лопнула бы от восторга?.. Да нет, если бы не исчезновение Ирины, то вряд ли бы я здесь когда-нибудь оказалась», – здраво рассудила она. Надежда, в принципе, была женщиной, способной рассуждать здраво – …иногда.
Надежда перевела взгляд в другую сторону и увидела  небольшой дворик, кажущийся заброшенным, в котором росли три высоких платана. Над террасой, в направлении густой зелени платанов, пролетали птицы размером с сороку, с длинными хвостами. Присмотревшись, Надежда поняла, что это попугаи, и в очередной раз пришла в восторг.
Завтрак в отеле был организован по типу «шведского стола», но достаточно скудного. Аппетитные ломти румяного батона, который в России называют «турецким», были разложены на широком подносе. Вареные яйца, тонкие пластики колбасы, сливочное масло, мягкий сыр и джемы в крошечных пачечках были разложены на широких столах. Мюсли, зеленые яблоки, чай в пакетиках, кофе – из кофемашины. И это – весь ассортимент продуктов на завтрак. Надежда взяла яйцо, пару ломтей турецкого батона, по крошечной пачечке масла, сыра и джема. Налила в белоснежную фарфоровую чашку кофе. Зеленые яблоки выглядели не слишком соблазнительно, и она решила обойтись без этого, совсем не экзотического, фрукта. Как говорится, «я у батюшки и лучше едала». С аппетитом поедая хрустящие бутерброды с горячим кофе, она любовалась видом на Айя-Софию. Один из четырех минаретов находился в состоянии ремонта: на нем виднелись сооруженные из деревянных досок леса, что слегка портило чудный вид, внося в него некоторую дисгармонию. Солнце ярко освещало окрестности и слепило глаза, играя своими утренними лучиками.
Взгляд Надежды скользнул по куполу небольшой мечети, располагающейся по соседству с отелем, затем – по единственному  ее минарету. Ограждение круговой терраски вокруг минарета отбрасывало причудливую тень на его цилиндрическую стену, выложенную из красного кирпича с винтовыми ступенчатыми вставками из белых каменных блоков.  Надежда обратила внимание на громкоговорители, вмонтированные в стенку минарета. «Вот как теперь созывают правоверных мусульман на молитву, – подумала Надежда, – и здесь технический прогресс!»
Закончив завтрак, Надежда посидела еще несколько минут за столиком, любуясь открывающимся видом, сделала несколько снимков, после чего вернулась в номер и стала собираться. Надела длинный цветастый сарафан, с сожалением спрятала пышные кудряшки под черный парик, который крепко зафиксировала приколками, густо накрасила брови и ресницы черной несмываемой тушью. Надежда старалась кардинально изменить свой облик, чтобы потом, когда она примет свой обычный вид, никто из потенциальных знакомых, относящихся к криминальному миру, не смог бы ее узнать. Никаких документов с собой решила не брать. Подкрасила губы ярко-лиловой помадой – таким цветом она обычно никогда не пользовалась, справедливо считая, что он ей не идет. На этом решила завершить надругательство над собственной внешностью.
Критически осмотрев свое отражение, осталась довольна проделанными преобразованиями. Положила пакет с принадлежностями в яркую матерчатую сумку, расшитую блестящими цветными пайетками, и отправилась в путь. Она еще не успела выйти из номера, когда раздался музыкальный сигнал ее основного телефона – того, который она оставила в ящике прикроватной тумбочки.
– Доброе утро, Надюша! Как настроение? – голос Юрия звучал приветливо и бодро. Даже по голосу чувствовалось, что он улыбается. Или это Надежде только показалось?
– Настроение боевое! Готова выполнить любое задание руководства, товарищ полковник! – бодрым голосом ответила она скороговоркой.
– Задание? Тогда задание следующее: гулять по городу, получать удовольствие от жизни и ждать дальнейших указаний. И меня!
– Юра, ну мы же договорились! Я пойду сегодня по второму адресу. И так же, как вчера, понаблюдаю сначала. А потом – будет видно. Как мне можно «радоваться жизни», если я места себе не нахожу! Я же постоянно об Иринке думаю! Конечно, здесь очень красиво и интересно, и я даже иногда забываю – зачем я здесь. Но я, наконец, должна что-то полезное сделать. Да, кстати, этот телефон я опять оставляю в номере, а с собой беру другой, с которого вчера тебе звонила.
– Надюш, не «будет видно», а только понаблюдаешь! Одной тебе идти туда нельзя, если там действительно то, что мы думаем. Это непрофессионально, пойми! И опасно, – строго сказал полковник, и на этот раз в его голосе четко прослушивались командные нотки. Ей это не понравилось.
«Таким голосом он, вероятно, отдает команды подчиненным», – подумала Надежда. А вслух сказала:
– Ну, иногда и дилетанты могут быть полезными…
– Надежда,… – голос полковника прозвучал более, чем строго.
– Хорошо, хорошо, только понаблюдаю, – перебила она его, но сама не была уверена в том, что выполнит свое обещание.
Пообещав Юрию звонить по каждому поводу, она отправилась в путь.
Второе интересующее следствие заведение располагалось в относительно новом районе Стамбула, в торгово-промышленной его части. Выйдя из трамвая на нужной остановке, Надежда прошла по улице, застроенной пятиэтажными и шестиэтажными панельными жилыми зданиями, очень похожими на типовые постройки в российских городах. Нижние этажи  всех без исключения зданий занимали многочисленные оптовые магазины, парикмахерские, ресторанчики, ателье по пошиву кожаных и меховых изделий с торговыми залами, в стеклянных витринах которых была выставлена готовая продукция. Надежда подумала, что можно будет прикупить что-нибудь этакое, но только после того, как она найдет Иринку. Следующий квартал был не таким густо застроенным, а вдоль дороги тянулась широкая аллея, которую в некоторых ее частях можно было назвать сквером. В середине аллеи шумел ниспадающими струями необычный фонтан-водопад, а ограждением пешеходной дорожки служили декоративные ветки, или даже стволы деревьев, то ли вырезанные из камня, то ли отлитые из бетона.
Далее шел квартал жилых пятиэтажек с оптовыми магазинами текстильных изделий, детских товаров, потом – опять кожаных и меховых. И вот впереди открылся огромный гипермаркет с высоким крыльцом и сверкающими чистотой стеклянными витринами, с веселыми фонтанчиками и клумбами перед входом. Ряд стеклянных дверей вел в царство покупок для туристов и местных жителей. Надежда не удержалась, поднялась по каменным полированным ступенькам, вошла в стеклянные двери, проехала на эскалаторе до второго этажа. Она даже не представляла, что именно хочет здесь посмотреть. Поднявшись на третий этаж, увидела вывеску золотыми буквами на черном: «KUZU». Она вошла в помещение, над которым висело это название. Это был магазин кожаных изделий. В торговом зале стоял запах хорошо выделанной кожи. К Надежде сию же минуту подскочил услужливый продавец и молча улыбался, глядя на нее.
– Здравствуйте, – сказала она растерянно.
– Здравствуйте! Сейчас..., продавец куда-то спешно удалился. Не успела Надежда опомниться, как к ней уже быстро шел по просторному торговому залу другой продавец.
– Здравствуйте, – сказал он ей, улыбаясь, – что-то конкретное хотите посмотреть?
Продавец говорил по-русски совершенно без акцента.
– А почему другой молодой человек так спешно убежал? Испугался меня, что ли? – спросила Надежда.
– Нет, просто он по-русски плохо говорит, – ответил продавец, продолжая приветливо улыбаться.
– Можно, я просто посмотрю пока, хорошо?
– Конечно! Если что-то заинтересует – спрашивайте. Примерочные кабины – в глубине зала, – с этими словами продавец отошел в сторону.
Надежда прошлась по рядам: кожаные пальто, куртки, сумки, даже брюки и юбки. Все изделия такого высокого качества, которого она раньше и не видела! Плащи и курточки из тончайшей мягкой кожи и из такой тонкой замши, которую можно было принять за тонкую бархатную материю.
– Все, что Вы здесь видите – изделия из кожи ягненка, – сообщил молодой человек, – а слово «kuzu», в переводе на русский, означает «ягненок».  Здесь магазин от фабрики. Фабрика – в этом же здании. У нас даже Президент заказывает одежду, здесь очень качественная кожа. И портные – самые лучшие в этой отрасли.
– Да? – удивилась Надежда.
– Правда, правда, – подтвердил молодой человек, – а певца Таркана знаете? – спросил он.
– Знаю, конечно!
– Ему шьют у нас кожаную одежду по индивидуальным заказам... и многие известные люди здесь одеваются. У нас самая качественная продукция. И небольшие партии одежды. Можно сказать, эксклюзивные… Недавно парижский дом моды заказал коллекцию эксклюзивных моделей кожаной одежды – по дизайну французских модельеров…
Внимание Надежды привлекла элегантная удлиненная курточка-разлетайка из тончайшей шагреневой кожи, модного, нестандартного покроя, стального цвета, с темно-зеленой отделкой и таким же зеленым широким мягким воротником – до самого подола. Она взяла курточку, покрутила в руках, прикинула на себя и… замерла от восторга – до того она ей пришлась к лицу!
– Померьте! Это Ваш размер.  Если не подойдет – можно немного ушить.
– Мне некогда сейчас, – ответила Надежда с сожалением и повесила курточку на место, – но я зайду на днях обязательно!
– Заходите! – пригласил продавец, улыбаясь, – лучше нашего качества не найдете!
Надежда подумала, что непременно надо будет сюда заглянуть и поспешила к выходу.
Выйдя из здания гипермаркета, обратила внимание на двух женщин в черных национальных восточных одеждах – хиджабах...или в парандже. Одна – полная, высокого роста, другая – поменьше ростом и постройнее. Одна из этих женщин – та, которая меньше ростом, шла и курила, держа сигарету пальчиками с ярким маникюром, а другая бойко говорила по мобильному телефону. Судя по одежде, дамы придерживались ортодоксальных взглядов, но при этом не пренебрегали атрибутами современности, что очень удивило Надежду.
Минут через пять Надежда дошла до нужного места. На этот раз, интересующий ее объект располагался в трехэтажном здании солидного вида, с высокими стеклянными витринами в стенах первого этажа. С внутренней стороны витрин просматривались металлические решетки с эффектным узором. На окнах   второго и третьего этажей также красовались эффектные решетки, только снаружи. С главного фасада здания имелось два входа, над одним из которых висела броская вывеска, обрамленная по контуру полупрозрачными трубочками – видимо, светодиодными. Над другим – вывеска была попроще и без иллюминации. Обе вывески – на турецком языке.  Какое из этих заведений должно быть объектом наблюдения, Надежда пока не знала, но она решила понаблюдать и разобраться, что к чему. 
Через дорогу, в аналогичном трехэтажном здании, размещалось кафе, а рядом – небольшой магазин восточных сладостей, больше напоминающий примкнувший к зданию ларек. Полюбовавшись пышными сиреневыми гроздьями  цветов неизвестного ей   вьющегося растения, посаженного по обе стороны от входа, Надежда зашла в кафе. Небольшое помещение: всего три столика, вдоль стены – еще один высокий узкий стол и два высоких стула около него. Пахло замаринованным шашлыком и жарящимся мясом. Есть ей не хотелось. Но просто так находиться здесь было бы подозрительно, а другого места, которое можно использовать в качестве наблюдательного пункта, поблизости не было.
Надежда вспомнила, что не нашла укромного местечка для пакета со стратегическим запасом одежды для маскировки в случае побега. Вышла из кафе, прошла дальше по улице, свернула в заросший кустарником проулок. Здесь было относительно безлюдно. В листве растений, вьющихся по торцу старого каменного дома, Надежда заметила водосточную трубу. Подошла поближе. Вынула из сумки пакет, смяла и свернула его трубочкой, попыталась просунуть длинный сверток в водосточную трубу. Не получилось: слишком толстым оказался сверток. Она огляделась по сторонам и заметила чуть дальше по улице местечко, которое могло бы стать удобным укрытием благодаря разросшейся, давно не стриженной зеленой изгороди. Подошла поближе. Увидела небольшую керамическую плиту непонятного назначения, лежащую на земле и удачно скрываемую изгородью. Огляделась по сторонам. Окон в торцах домов не было, значит, вероятность попасться на глаза нежелательным наблюдателям минимальна. Взялась за неровный край плиты, с некоторым усилием приподняла ее и тут же опустила. Распределила вещи в пакете равномерно. Снова с трудом приподняла плиту одной рукой, а второй – просунула под нее пакет и быстро отпустила плиту. Плита упала на прежнее место. Подумав, что зря вынула пакет из сумки с пайетками, спрятала под плиту и сумку. С собой взяла только маленькую сумочку с небольшим количеством денег и стареньким телефоном. На первый взгляд нельзя было догадаться, что под плитой что-то лежит. Да и сама плита была едва различима за густой зеленью изгороди. Если специально не искать и не присматриваться – не увидишь. Довольная удачно выбранным укромным местом, она отправилась назад, к объекту наблюдения.
Обошла вокруг здания, которое собиралась использовать в качестве наблюдательного пункта: с внутреннего фасада был только один вход, видимо, в жилую часть здания. Еще один вход – с широким крыльцом и массивной дверью, располагался с торца. Странным показалось то, что в окнах всех этажей, казалось бы, многоквартирного жилого здания, установлены одинаковые кованые решетки. С главного фасада в здание, если не считать небольшую пристройку магазина сладостей, был только один вход – в кафе, куда Надежда и вошла. Трое посетителей шустро расправлялись с чебуреками, запивая их чаем из бумажных стаканчиков. За стойкой молодой мужчина с завязанными косынкой волосами – продавец, повар и официант в одном лице – отрезал тонкие кусочки от жарящейся на вертикальном вертеле плотной стопки пластов мяса. Откуда-то из внутренних помещений молодой парнишка-поваренок в белом колпаке и фартуке принес блюдо со свежими чебуреками и тут же удалился. Надежда подошла, попросила кофе и чебурек. Уселась на красный пластиковый стул. Официант принес кофе в одноразовой пластиковой чашке и золотистый чебурек на бумажной тарелке с белой салфеткой.
– Пажялуста, ханым, – сказал он, улыбаясь не то приветливо, не то услужливо.
– Спасибо, – ответила Надежда, и, обжигаясь, принялась за чебурек с кофе, не размышляя о том, как это может отразиться на ее фигуре. Чебурек оказался на удивление вкусным для такой забегаловки. Начала наблюдение.
Ни в один из входов в интересующее Надежду здание за первые тридцать-сорок минут никто не зашел. Это единственное, что Надежда могла заметить. Потом с разницей минут в пять-семь прошли два мужчины, через некоторое время – еще два. Надежда позвонила Юрию, сообщила, что скучает в кафе напротив интересующего объекта.
Посетители кафе-чебуречной, покончив с едой и взяв с собой несколько чебуреков, покинули заведение. Надежда осталась одна в небольшом помещении кафе. Съев чебурек, пересела за столик около окна. В чебуречную снова зашли посетители – на сей раз девушка и парень. Уселись за один из столиков, и, весело переговариваясь на неизвестном Надежде языке, стали ждать свой заказ.
Надежда просидела еще часа полтора за чашкой не очень вкусного кофе. Посетители постоянно менялись, и почему-то все, съев принесенные на тарелочках чебуреки, брали по несколько штук с собой. «Справедливости ради стоит отметить, что чебуреки здесь очень даже неплохи», – подумала Надежда. Выждав момент, когда посетителей в кафе не осталось, она решила поговорить с официантом.
– А скажите, что за заведение в здании напротив? – спросила она, указывая в окно на противоположную сторону улицы.
– Там можно хорошо покушять вэчером, там вэсело, – ответил официант с сильным акцентом.
– А что там весело? – не унималась Надежда.
– Там танцы, пэсни, дэвушька красывый там, игры разный, – ответил официант.
– А откуда девушки?
– Красывый дэвушьки! – говоря это, официант сделал жест рукой, как будто обрисовывая девичью фигуру, но откуда девушки – не сказал.
Это показалось Надежде интересным! Значит, там какие-то развлечения имеются, связанные с танцующими «дэвушьками»! Может быть, действительно, там стриптиз-клуб, как говорил Юрий. Надежда вышла из своего укрытия, направилась к интересующему ее зданию. Зашла в помещение с красивой вывеской. Зарешеченные витрины плотно завешаны белыми узорными жалюзи, поверх которых от самого потолка струились цвета яркой весенней травы ламбрекены. Посетителей было пять-шесть. Сидя за столиками, они пили вино из изящных бокалов.
«Ресторан», – подумала Надежда. Но на столиках, застеленных белыми скатертями с оборками в цвет ламбрекенов, стояли только бокалы и тарелки с фруктами и сладостями. Даже запахов более существенной еды не чувствовалось. В глубине большого зала возвышался подиум с двумя сверкающими металлическим блеском шестами. Похоже, что здесь действительно танцуют стриптиз! Но сейчас на подиуме никого не было, музыка не звучала. Видимо, все развлечения начинались позже.
– Что будышь пить, ханым? – официант в специальной форме, в жилетке под цвет ламбрекенов, заговорил с ней по-русски, как будто у нее на лбу написано, что она русская.
– А можно какого-нибудь вина? – неуверенно спросила Надежда.
Надежда присела за свободный столик, официант положил перед ней меню в кожаной папке. На этот раз в меню были названия только на турецком языке. Надежде показалось, что официант несколько насторожен. Может быть, ей это только показалось.
– Можно красного турецкого вина?
– Какой будышь красного? – коверкая русские слова, спросил официант.
Надежда указала строку из списка, где напротив  названия стояла цена – 45 лир. Поинтересовалась, когда будут танцы.
– После три часа, – ответил он с удивлением, – а фрукты, сладости – надо? – спросил он.
– Нет, спасибо, сладостей не надо, – ответила Надежда, – а что за девушки здесь танцуют? Они здесь работают? Откуда их набирают? – Надежда пыталась говорить так, чтобы до мужчины дошло, что она хочет узнать. Но, похоже, он ее не понял. Или сделал вид, что не понял.
Времени до трех часов было достаточно. Надежда посидела с бокалом красного вина, вкус которого не особо ей понравился. Недопив вино, положила под фужер 50 лир и вышла из ресторана. Дошла до места, где спрятала вещи, как будто хотела еще раз убедиться, насколько надежно это хранилище. Мучаясь от бездействия и скуки, снова вернулась и уселась за столик у окна в пустом помещении кафе-чебуречной.
– Кого ждешь, ханым? – спросил официант.
– Да нет, никого не жду. Жду, когда танцы начнутся, – ответила Надежда.
В три часа она отправилась в ресторан. Теперь по обе стороны входной двери стояли, как по стойке «смирно», два официанта, и прямо в дверях потребовали заплатить за вход сто лир. Надежда заплатила, после чего в ее сумочке осталась одна пятидесятидолларовая банкнота и около ста турецких лир мелочью.
 В зале заиграла восточная музыка, на подиум вышли две девушки  и начали танец. Яркие костюмы девушек в национальном турецком стиле, расшитые бахромой, монетами, бусинками и стразами, поблескивали в лучах разноцветных софитов.  Посетителей в зале теперь было гораздо больше, чем в первой половине дня. Надежда присела за столик, неподалеку от подиума. Заказала бокал вина – не того, что в первый раз.
– А покушять? – спросил официант, – Уже есть покушять!
– Спасибо, кушать я не буду, – ответила Надежда.
Сидя с бокалом вина, которое оказалось более приятным на вкус, чем прежнее, она наблюдала за танцующими девушками. Надежда ничего не понимала в подобного рода танцах с раздеванием, и не могла оценить, насколько хорошо девушки выполняют свою работу, однако, ей показалось, что танцуют они без настроения, как-то вяло. В общем, не впечатлили Надежду их телодвижения вокруг шестов. И даже то, как они сбрасывали с себя одежду, не показалось ей привлекательным. Девушки остались в одном нижнем белье: в красивых лифчиках и трусиках, сделанных из блестящих полосок и бахромы, и продолжали танец.
Когда мелодия закончилась, девушки грациозно раскланялись, равнодушно принимая недружные рукоплескания публики, эффектно подняли с пола сброшенную одежду и удалились, призывно покачивая бедрами.
Потом зазвучала другая мелодия, и уже другие две девушки вышли на подиум. Выглядело это все довольно однообразно и не вызвало у Надежды особых эмоций. Она дождалась, когда очередная мелодия закончится и подошла поближе к подиуму.
– Девушки, можно с вами поговорить? – обратилась она к закончившим танец девушкам.
– Нам не разрешают, – испуганно ответила одна из девушек.
– Вы русские? – спросила Надежда.
– А что Вы хотели? Вы кто? – спросила другая девушка, но подошел мужчина в облачении официанта и обратился к Надежде:
– Отойды, отойды!
Девушки скрылись за перегородкой, Надежда снова уселась за свой столик.
Танцы продолжались. Девушки сменяли друг друга, чередуясь и меняя наряды.
Посидев так еще с час, Надежда попыталась подойти к танцующим девушкам снова, но не успела она и рта раскрыть, как двое мужчин – либо официантов, либо охранников – грубо взяли Надежду под белы руки и вывели из зала. Ее это удивило, ведь она даже не успела ничего спросить! Было обидно и противно, но она подумала, что, если с ней так поступили, значит, она движется по верному пути.
Вернувшись снова в кафе-чебуречную, Надежда уселась за столик у окна и стала наблюдать. Позвонила Юрию, рассказала об инциденте.
– Надюша, немедленно уходи оттуда! Немедленно! Слышишь? – потребовал Юрий.
– Хорошо, сейчас кофейку выпью и пойду.
Официант принес кофе, спросил, не хочет ли она чебурек или шаурму. Она отказалась. Других посетителей в кафе-чебуречной в этот момент не было. Посидев с чашкой кофе несколько минут и ничего нового не увидев, Надежда решила возобновить беседу с официантом.
– А Вы не знаете, откуда привозят девушек для танцев? – спросила она его, подойдя к подобию барной стойки, – они русские?
– Всякий, –  ответил официант.

ГЛАВА 5

Вдруг откуда-то из внутренних помещений вышли два крупных мужчины в форме официантов ресторана, что в здании напротив, и, крепко схватив Надежду под руки, потащили ее внутрь здания. На ходу отобрали сумочку. От неожиданности она даже не сразу поняла, что происходит.
– Вы что делаете? Отпустите! – возмущалась испуганная Надежда, пытаясь вырваться из цепких сильных рук.
Не обращая внимания на сопротивление Надежды и на ее крики, мужчины в форме официантов тащили ее в подвал по узкой лестнице. Подвальный коридор с облезлыми стенами неопределенного цвета и грубым неровным каменным полом был едва освещен единственной тусклой лампочкой. Надежду завели в самый конец коридора, открыли скрипучую металлическую дверь, с силой втолкнули в помещение. Она упала на пол, застеленный грубым тканым половиком, больно ударила коленку. Дверь захлопнулась, послышался металлический звук ключа, поворачивающегося в замочной скважине.
Такого развития событий Надежда не ожидала. В таком положении она вряд ли сможет помочь Ирине, да и ей самой теперь нужна помощь! Она осмотрелась: жалкое подобие комнаты, больше напоминающее коридор или колодец, имело размеры примерно два с половиной на пять, при высоте потолка более трех метров. С потолка свешивалась лампочка, но она не горела. Из маленького зарешеченного оконца, расположенного под самым потолком, падал тусклый свет, едва освещая помещение. В углу стояла низкая кушетка, застеленная клетчатым, изрядно потрепанным, пледом.
Надежде хотелось закричать от досады и ужаса, но голоса не было – совсем как в жутком сне. Она в бессилии присела на кушетку. Посмотрела на окошко – такое маленькое, что вряд ли можно в него пролезть, даже если бы на нем не было решетки, да и добраться до этого запыленного оконца было невозможно: очень уж высоко. В оцепенении сидела какое-то время.
Вдруг пришли те двое, что бросили ее в эту жуткую подвальную комнату. Так же бесцеремонно схватили под руки, молча повели по коридору, открыли дверь в большой шкаф, стоявший у стены. Надежда с ужасом подумала, что ее хотят в нем запереть, но не успела возмутиться, как заднюю стенку шкафа отодвинули в сторону, и она увидела, что шкаф – это замаскированная дверь, которая вела в другой коридор – более просторный и хорошо освещенный, с красивой отделкой, с ароматическими свечами в небольших узорных нишах. В торце красиво оформленного коридора стояли несколько шкафов с широкими дверцами. Надежда не сразу сообразила, что это – тоже не шкафы, а замаскированные двойные двери в другие помещения. Прошли сквозь одну из дверей-шкафов, поднялись по узкой винтовой лестнице наверх. Надежду завели в просторный кабинет на втором этаже.
На массивном угловом кожаном диване сидел упитанного вида черноволосый мужчина лет пятидесяти, с блестящей лысиной, в белой рубашке с короткими рукавами и в синих потертых джинсах. У диванчика – маленький журнальный столик. На массивном письменном столе, среди беспорядочно лежащих цветных папок для  бумаг, Надежда заметила аккуратную стопку тонких книжиц, похожих на паспорта. У стола – широкое кожаное кресло. В углу – сейф. В другом углу – мини-бар и холодильник. На больших высоких окнах – красивые кованые решетки в том же стиле, что и в здании, где расположен ресторан.
Сказав что-то по-турецки упитанного вида мужчине, по всей видимости – хозяину помещения, два ее конвоира вышли.
– Русская? – Спросил ее сидевший на диванчике мужчина.
– Русская, – ответила Надежда.
– Я Мехмед. Это мой рэсторан. И клуб, гдэ ты была, тоже мой. Это мой дэвушьки, с которой говорыла. Тэбе что надо? Кого-то ищешь? Тэбя как зовут? – Мехмед обрушил на Надежду град вопросов на сильно ломаном русском языке.
– Надеждой меня зовут, – ответила она, сразу пожалев, что не догадалась соврать.
– Что тэбе надо? Что говорыть хотэла? Что спрашивать? – продолжал допрос Мехмед.
– Ищу одну девушку, – опять сказала правду Надежда.
– Садысь, – предложил Мехмед, – кушять хочешь?
– Не хочу, – ответила Надежда, присев на край дивана. Мехмед поднялся с дивана, уселся в широкое кресло за массивным письменным столом. Включил зачем-то ноутбук.
– Кого ищешь? Пить хочешь? Давно прыехала? Кушяй фрукты, – Мехмед поставил на столик рядом с Надеждой большую вазу с фруктами, взяв ее со стойки мини-бара.
– Я не хочу, спасибо.
– Что, спасыбо, спасыбо. Кушяй! Говоры, кого ищешь! – потребовал Мехмед,      стоя   перед Надеждой, и, смешно уперев «руки в боки».
– Студентка моя пропала, и, скорее всего, она должна быть у Вас! – заявила Надежда.
– У мэня много дэвушька. Они работает. Хочешь, ты будэшь работать? – Мемед важно прошелся по кабинету и снова уселся в свое кресло.
– У меня другая профессия. Да и старовата я для такой работы, – ответила с усмешкой Надежда.
– Профэссия, профэссия… У мэня здэс разный профэссия! И тэбе найдем, работа всэгда есть, – Мехмед, похоже, говорил вполне серьезно.
– Мне надо студентку свою найти и вернуться с нею домой. Ее незаконно удерживают. И меня, кстати, тоже!
Надежда взглянула в окно. Вид из окна показался ей странным. Какое-то несоответствие не давало ей покоя. Она не могла сориентироваться.… И вдруг поняла: из окна открывался вид на ее наблюдательный пункт – на кафе-чебуречную! Именно в кафе-чебуречной ее схватили двое мужчин и отвели в подвал. А теперь она находится в здании, где на первом этаже расположен ресторан с подиумом, и откуда ее так бесцеремонно выдворили. Через улицу ее не проводили. Выходит, красиво облицованный коридор, по которому ее провели – это замаскированный подземный переход, соединяющий подвалы двух зданий, расположенных по разным сторонам улицы! Потайной коридор между двумя зданиями!
– А кто тэбя дэржит? Сейчас разберомся, решим. Всо расскажешь. Кушяй, кушяй фрукты. Так ты откуда? Нэ из полыции? – продолжал расспросы Мехмед.
– Нет, не из полиции. Но мне надо найти студентку. А Вы меня удерживаете насильно. Между прочим, это похищение!
– Да кто тэбя удэрживает? Тэбя обидели, может быть?
Мехмед беззастенчиво таращил на Надежду свои маленькие карие глазки, буквально раздевая ее своим взглядом. Надежду покоробило такое наглое созерцание ее скромной персоны, да и вряд ли кого-то это могло бы привести в восторг. Она инстинктивно поправила сарафан и подумала, что хиджаб в такой ситуации был бы куда более кстати.
– Меня насильно держат в подвале. Там грязно и темно. И душно, подвал не проветривается. Антисанитария у вас! И холодно мне там! И сумочку с телефоном забрали! Вы здесь главный? Значит, Вы и держите! А мне идти надо! Отпустите меня немедленно, а то у Вас будут неприятности!
– Вай, шумный какой! –  Мехмед театрально схватился за голову, – я главный, я. Гдэ антисанытарыя? Что душно? То душно, то холодно! Капрызный дэвушька какой! Нэт такой тут антисанытарыя! И нэ дэржат тэбя. Надо же узнать, поговорыть. И нэ надо тэбе тэлефон! …Как зовут дэвушька твоя?
– Ирина ее зовут.
– Нэ знаю Ирына.
– А среди новеньких?
– Какой новэньких? Гдэ ты выдела новэнький?
– А какой работой занимаются здесь девушки, кроме танцев? – спросила Надежда.
– Так ты что, полыция? Какой работой, какой работой. Как полыция, спрашиваешь! Разный работой. Работы много! Разный работа бывает. Как это – «профэссия», – засмеялся Мехмед, – чтобы всэм был вэсело, и вкусно, и чисто. И прыятно. Такой работа. Что, плохо?
– А Вы откуда русский знаете?
– Да кто русский нэ знает? В Истанбул много русский. А я в Совэтский Союз учился. Давно… нэдоучился. Работать надо был... Унывырсытэт Патрыс Лумумба знаешь?
– Слышала.
– Во-от! Толко два год проучылся… Совэтский Союз! … И гдэ тэперь Совэтский Союз? – с видом мудреца-философа спросил Мехмед.
– Ну, допустим, вашей Османской империи тоже давно нет, – заявила Надежда.
– А-а-а, – Мехмед не нашел, что ответить.
– Мне надо идти, – вдруг сказала Надежда.
– Пока нэ надо, – ответил Мехмед, – нэ поговорила. Когда надо будэт, тогда пойдошь, – Мехмед смотрел на экран ноутбука и нажимал какие-то клавиши пальцами одной руки. В другой руке он держал миниатюрный турецкий стаканчик в виде тюльпана, в котором плескался крепко заваренный чай.
– Ты красывый дэвушька. Такой бы жена! Будэшь мой жена? – выдал вдруг Мехмед, противно улыбаясь и глядя на Надежду масляными глазками, заплывшими жиром.
– Какой по счету? Пятнадцатой ЖЕНА? – язвительно спросила Надежда.
– Вэсолый дэвушька, – засмеялся Мехмед, – хорошо!
– Замуж по любви надо выходить. А я, может быть, другого люблю! – заявила она, и сама удивилась своим словам.
– По лубви, по лубви… Будыт лубов. Всо будыт...   соглашяйся! – оскалился в улыбке Мехмед, и его масляные глазки превратились в узкие щелочки.
«Надо же, как по-разному улыбаются люди! Некоторых улыбка красит, а кого-то…, – подумала Надежда, – и зубы-то, вроде бы, даже красивые, а улыбка все равно противная».
– А где мой телефон? Сумочку мою пусть вернут! – попыталась она сменить тему.
– Тэбе нэ надо тэлефон, – спокойно ответил Мехмед, – с кем тэбе гаварыть? Так ты откуда?
– Из Москвы, я же сказала! – ответила Надежда.
– Из полыции?
– Да нет же! Я ищу свою студентку. Сама ищу. Одна. Я же сказала уже! Вы меня не слышите, что ли?
– Вай, нэ крычи!
Похоже, разговор зашел в тупик. Никаких других вопросов Мехмед не задавал. Либо его больше ничего не интересовало, либо  его словарный запас на этом заканчивался. Но, в любом случае, Надежде ничего хорошего ждать от этого Мехмеда не приходилось. Кроме, разве что, фруктов. В большой вазе лежали два персика с бордовыми боками, две красивые желтые груши, и горка крупных темно-красных ягод клубники, источающих поистине волшебный аромат. Надежда подумала, что, вероятно, груши и персики прошлогодние, или привозные: откуда в Турции в мае груши? Она считала, что май в Турции – сезон клубники.
Но красивая крупная груша, лежащая в  вазе – с розоватым бочком на нежной желтовато-кремовой кожице – выглядела так аппетитно,  что Надежда не удержалась и взяла ее.
– Мытая? – спросиа она.
– Мытый, – как будто, обидевшись, ответил   Мехмед.
Надежда с удовольствием откусила сладкий сочный бок. Сок потек по подбородку. Она взяла салфетку со столика, вытерла губы, подбородок. Мехмед молча, с видимым уважением к процессу, ждал, пока Надежда вкушала этот спелый сочный плод.
– Вкусно?
– Вкусно, – ответила Надежда, – спасибо.
– Кушяй, кушяй. Мэдовый грушя! Клубныка бэри. Сладкий! …Так кого там ты ищешь? Гдэ она может быть, студэнтка эта, Ирына?
Надежда едва не поперхнулась от этого вопроса, повторенного, как ей казалось, не менее пяти раз!
– Ну что значит – кого? Знаете ведь уже – кого! Зачем спрашивать сто раз? Я ведь подумаю, что Вы меня не понимаете! Совершенно невозможно с Вами общаться! И я тоже хочу знать – где она! Но, может быть, ее привезли сюда! Откуда к вам девушек привозят? – спросила Надежда.
– Да что ты как полыция! Откуда-откуда! Здэс я спрашиваю. Ты можешь кушять фрукты и отвычать. А я тэбя спрашивать буду. А ты кушяй и отвычай. Почему ищешь здэс? Почему дэвушька твоя здэс может быть?
– Если можете, помогите мне ее найти, пожалуйста! Я должна ее найти! Понимаете? Ее из Москвы должен был привезти Константин Ли, по кличке Китаец. Вы его, наверное, знаете. Мне известно, что он здесь бывает.
– Извэстно! Что тэбе извэстно?
– Помогите мне ее найти, пожалуйста, – продолжала Надежда, не обращая внимание на слова Мехмеда, – ее, возможно, в бордель куда-то продали!
– Какой бордель? Гдэ, гдэ бордель? – он театрально покрутил головой из стороны в сторону, как бы пытаясь найти бордель, – нэт  здэс такой бордель! Здэс културный завыдэние! … Что дэлать с тобой? А? Ходышь, спрашиваешь! Извэстно тэбе! Слэдишь! Зачем слэдишь? Что хочешь выдеть? Кому звонышь? Куда? А? Бордель какой-то хочешь!
– Да что же это такое, – в бессилии простонала Надежда, – я же говорю, что ищу студентку. Сколько можно твердить одно и то же! Вы меня не понимаете, что ли? О ней я и хотела спросить у девушек. Но я ничего не успела от них узнать, меня вывели из ресторана.
– У мэня спроси! А у мэня такой дэвушька нэт! И бордель здэс  такой нэт! Здэс културный завыдэние!
– Тогда мне надо уйти.
– Уйдошь, – Мехмед постучал в стену, через пару секунд открылась входная дверь, появились двое мужчин, пленивших ее в кафе-чебуречной, и, грубо взяв под руки, вывели из кабинета.
– Мехмед, мне надо уйти! Зачем Вы меня держите?! Куда меня опять ведут? – от обиды, бессилия и досады из глаз Надежды полились слезы.
 – Уходы, уходы, – невозмутимо проговорил Мехмед ей вслед.
– Отпустите меня! – требовала Надежда, но стражники, крепко держа ее за локти, не обращали внимания ни на ее слова, ни на ее возмущение.
Надежду повели в обратный путь: по узенькой винтовой лестнице вниз, затем – опять по длинному коридору с красивой отделкой и ароматическими свечами в нишах, потом – через двойные двери-шкафы с внутренней раздвигающейся перегородкой – по узкому обшарпанному коридору, и снова бросили в прежнюю комнатку-темницу. Она присела на кушетку, обхватила колени руками и сидела так, стараясь успокоиться и собраться с мыслями.
Через час-полтора снова открылась дверь, и один из тюремщиков поставил на пол корзину.
– Подождите, – прокричала Надежда, – мне в туалет надо! В ту-а-лет! Понимаешь? – чуть не плача, кричала она.
– Там, – ответил тюремщик, указывая вглубь ее темницы, – там туалэт.
Присмотревшись, Надежда увидела в темном углу узкую дверь. Оказалось, что это дверь в санузел. Удивилась тому, что раньше не заметила эту дверцу. Впрочем, в такой темноте и при ее растерянности – не мудрено и не заметить. В санузле под потолком также тускло, как и в комнате, светилось крохотное запыленное оконце, освещая белую эмалированную, в прожилках ржавчины, раковину, и другие сантехнические принадлежности. И кран здесь имелся, и холодная вода, и потускневшее забрызганное зеркало над раковиной, и жидкое мыло, и туалетная бумага и бумажные полотенца в рулоне на деревянной полке.
Надежда умылась, вытерлась бумажным полотенцем. Вымыла разбитую коленку. Выйдя из крошечного санузла, подняла с пола принесенную тюремщиком корзину, в которой обнаружила  бутылку минеральной воды и два еще теплых чебурека. Присев на край кушетки, не без удовольствия съела чебуреки, и стала думать над своим положением.
Часов у нее не было, время тянулось невозможно долго, как будто в другой реальности, в каком-нибудь жутком зазеркалье... или, правильнее сказать, в заподвалье. Свет из тусклого оконца становился все слабее, и, наконец, в комнатке совсем стемнело. Было душно и страшно. Окошко, видимо, никогда не открывалось. Вдруг послышался слабый шорох и едва различимый писк. Вероятно, мыши. В такой темноте невозможно было что-то рассмотреть. Надежда не боялась мышей, но любое подобное соседство должно быть определенным. А вдруг это крысы? Кто-то ей рассказывал, что крысы могут отгрызать у сонных людей пальцы, и даже носы. В крысиной слюне содержится обезболивающее вещество, позволяющее кусать совершенно безболезненно…
Надежда свернулась калачиком на кушетке, стараясь, по возможности, не прикасаться голыми руками к сомнительной чистоты пледу, и не заметила, как забылась беспокойным тревожным сном.
Ее разбудил шум, раздавшийся из-за двери санузла. Надежда догадалась, что этот странный звук исходил из водопроводных труб. Видимо, уже настало утро: темнота в комнате сменилась полумраком.
Через некоторое время входная дверь открылась, и вошли двое уже знакомых тюремщиков. Один из мужчин держал в руках корзину, которую тут же поставил на пол. Осмотревшись по сторонам, как будто что-то могло здесь случиться в их отсутствие, и, забрав вчерашнюю пустую корзину, мужчины удалились.
Надежда открыла корзину: снова два чебурека и бутылка воды. Позавтракав, опять села на краешек кушетки. Она уже немного успокоилась, но мысли ее по-прежнему путались. Никакого плана действий в этой ситуации она придумать не могла. Сегодня уже воскресенье. Юрий прилетит, в лучшем случае, завтра вечером. И он ничего не знает о том, что с ней случилось…
Она стала стучать в дверь, но, похоже, никто ее не слышал. Видимо, никто снаружи дверь не охранял. Тогда Надежда попыталась раскачать дверь – бесполезно! Дверь крепко сидела на петлях и не поддавалась. Надежда поискала в своей комнатке-темнице какой-нибудь предмет, на который можно было бы встать, чтобы дотянуться до окошка. В углу стояли ровной стопкой картонные коробки, как будто из-под обуви. Надежда открыла одну из коробок: в ней   лежали    новенькие женские туфли из красной лакированной кожи, на тонком каблучке. Открыла вторую коробку и в ней увидела такие же туфли. Перенесла часть стопки к наружной стене, под окошко, поставила одну ногу на стопку, но, едва попыталась перенести вес своего тела на это хлипкое сооружение, как верхняя коробка сломалась, стопка рассыпалась, а Надежда, потеряв равновесие, полетела на пол. Потерпев неудачу, она привела коробки к их изначальному состоянию, уселась на кушетку и вновь погрузилась в свои мрачные мысли, не в силах найти выхода из сложившегося положения.
Она не знала, сколько прошло времени, когда дверь открылась, и на пороге появился суховатый, невысокого роста, мужчина неопределенного возраста в сопровождении двух ее тюремщиков.
– Надэжда? – спросил незнакомец.
– Надежда, – подтвердила она.
– Я Арслан, – представился он.
Два ее тюремщика вышли из комнаты, оставив Надежду один на один с посетителем.
– Ты откуда? – спросил незнакомец.
– Из Москвы, – ответила Надежда, хотя ее ответ был не совсем точным.
– Здэс давно?
– Где – здесь? В этом подвале?
– Нэт, в Истанбул.
– Два дня.
– Гдэ остановилась?
Вот этого вопроса Надежда не ожидала. И отвечать не собиралась!
– Нигде не остановилась, – ответила она.
– А гдэ твой вэщи? Паспорт? Другой еще докумэнт?
– У знакомых.
– Гдэ живут знакомый? Скажи, мы забэрем твой вэщи, докумэнт…
– А зачем вам мои вещи и документы?
– Нам нэ надо, тэбе надо!
– И мне не надо! – заявила Надежда, а Арслан резко ударил ее в солнечное сплетение.
Надежда этого не ожидала. Она упала, не в состоянии от резкой боли даже вздохнуть. Арслан сел на кушетку, ожидая, когда Надежда придет в себя. Она с трудом поднялась на ноги, шатаясь, прислонилась к стене. Обида, боль, унижение – все смешалось в этот момент в ее чувствах.
– Что Вам нужно? – скорее прорыдала, чем проговорила она.
– Гдэ твой докумэнты? – спросил опять Арслан, поднимаясь с кушетки.
– Не твое дело! – выкрикнула Надежда, и снова получила удар в солнечное сплетение. На этот раз она устояла на ногах, держась за стену. Но дышать все-таки несколько секунд не могла.
Она поняла, что шутки закончились. Теперь с ней будут говорить именно так: не предлагая фрукты, а награждая тумаками.
– Гдэ остановилась? Говоры, – Арслан говорил спокойно, не повышая голоса.
– У знакомых, говорю, – повторила Надежда. Ей не хотелось выдавать настоящее место своего обитания.
– Гдэ живут?
– Я не знаю точного адреса, – продолжала хитрить Надежда.
– Какой улыца? Правда говоры!
– Я улицы не знаю. Меня привезли туда. Меня встретили, – опять сказала она неправду.
– Это ты в полыцию позвоныла?
– Нет!
– Кто тогда позвоныл? Нэ ты? Нэ ты полыцию позвала? Что ты им сказала?
Надежда подумала, что, вероятно, это Юрий, обеспокоившись ее молчанием, позвонил своим стамбульским коллегам и направил их по данному адресу. Только она находится не по отмеченному на карте адресу, а в здании, расположенном через дорогу от него! Но как Юрий об этом узнает? Наверное, никто, кроме самих хозяев, не знает о существовании подземного перехода между домами.
– Не вызывала я полицию! – прокричала Надежда и снова получила удар в солнечное сплетение. Она задохнулась от нестерпимой боли и, обессилевшая, сползла по стенке на пол.
– Я думал, по-хорошему договорымся. Нэ хочешь – сиды здэс! – сказал Арслан и вышел из ее темницы.
«Ничего себе, по-хорошему, – подумала Надежда, – если это по-хорошему, то как будет по-плохому?». Дверь за Арсланом захлопнулась, послышался металлический звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. Надежда медленно поднялась с пола, легла на кушетку, подумав, что, может быть, плед на ней совсем и не грязный, а просто очень-очень старый. Какое-то время она лежала, прислушиваясь к своим ощущениям, а потом вдруг громко разрыдалась. В области солнечного сплетения болело, но она плакала не от физической боли. Немного успокоившись, встала, умылась, попыталась вглядеться в свое отражение в маленьком тусклом зеркале над раковиной, но рассмотреть что-либо в подвальном полумраке не получилось.
– А, и так красавица, – вслух сказала Надежда, с глубоким удовлетворением отметив, что ее способность к самоиронии возвращается к ней. Значит, живем!
Допила воду из пластиковой бутылки, вернулась на кушетку, легла поудобнее. Боль потихоньку утихла, и Надежда сама не заметила, как задремала.
Ее разбудил звук открывающейся двери. Два ее тюремщика, как и прежде, грубо взяли ее под руки и повели по коридору....................................

Полный текст произведения можно скачать на сайте ЛитРес



PS. По данным Международной организации по миграции, ежегодно от 30 до 60 тысяч россиянок становятся жертвами торговли людьми и попадают в сексуальное рабство за границей. По данным же российской общественной организации «SOS Россия»  – эти цифры гораздо выше.
Как правило, девушек вводят в заблуждение относительно работы или отдыха за рубежом, знакомства, или замужества. В стране назначения у них забирают паспорта и продают в заведения, где путем жестокого физического насилия, надругательств и угроз принуждают к проституции. Девушки, угодившие в лапы торговцев и сутенеров, не вызывают особого сочувствия ни у государственных чиновников, ни у общественного мнения. Встретив такую на улице, многие бросают ей в лицо презрительное «до чего ты докатилась!», и вряд ли кому-то придет в голову спросить, не нужна ли ей помощь. Далеко не для каждой из этих несчастных избавление приходит благодаря счастливому стечению обстоятельств…