Испанская Армада дона Алонзо

Сюжет.
Принц Эссекс де Камелот выдержал немало побед и величайшая из них, что сломила непреклонное сердце королевы Британии и поставила пред ним на колени в предсмертной агонии угасания своей царедворной величественности - самая громкая победа в нотической истории. Эссекс действовал не один. Имена пиратов-союзников лорда Эссекса - Роджера Дьявола, капитана Эдуарда Лавасера, Билла Тёрнера, Питера Блада и Девида Джонса стали также известны как знаменитого корсара сэра Френсиса Моргана и его отца Френсиса Дрейка. Но эти джентльмены удачи конкистадоры Португальского государственного флота. Величие и ничтожность порой края одного сосуда власти - победа Испании грозит концом Эссексу на эшафоте Тауэра. Всё это траты и лавры шекспировского угла истории о мифе Казановы.

ИСПАНСКАЯ АРМАДА ДОНА АЛОНЗО

BE INSPIRED AT
Amor LOVE
Liebe Kaerlinged Milosic
Anonymous
Испанский галеон самый прекраснеый парусный корабль, где всё создано в утончённой роскоши. Резьба по дереву великолепное убранство. Капитанская каюта роскошна и выглядит по-себаритски. Моряк сродни русальскому племени того из праотцев Ноя и Иова, который научился строить первый корабль. Плоты и каное усложнённые техническими усовершенствованиями обслуживали патрициев до появления парусного фрегата. Один лодочник из моряков французско-английского морского братства шагал по улице Парижа в сторону собора св. Иоанна Лавийского, когда капитан гвардии его преосвещенства г-н де Жуссак прибыл в порт ради дел кардинальского плезира. Он сел выпить бордо в таверне на береговой насыпи Кале и спросил, идёт ли судно в Британию. Ему сообщили, что лодка Тононта готовится к отплытию. Моряка ждал причетник Левон для дел товаро оборота пароходства в Ницце. Тононту Бристолю передали груз 12 ящиков лучшего индонезийского табака. Его французский юркий бот быстро пересёк Ла Манш имея на борту знатного пассажира, и хозяин таверни "Мигулина" принял товар и отсчитал моряку 50 британских стерлингов. Граф д'Амбуаз заплатил Бристолю за попутный маршал 12 гиней. Итак доход Бристоля сегодня составил около 200 луидоров, что было выгодной работкой. Де Жуссак де Бюсси покупал галеон для кардинала Ришелье. Связи Тононта могли ему помочь в этом и дальнейший путь они проделали вместе. Создание Армады так видно замысел кардинала Ришелье, осуществлению его коварных планов служили силы военной оснастки нескольких государств. Испонитель его политических интриг г-н Рошфор де Жуссак и его наёмница леди де Винтер. Этот военный план ставит задачей не много не мало - а свержение всей ветви Инсбургов в Британии. Первый шаг в этой жестокой игре убийство герцега Бекингхема и уставновленство на его смену его дальнего родственника и авантюриста графа Роберта Эссекса. Граф Эссекс спешил из Блуа в Рошань Плесси с вестями: "Мадам Буа-Тросси отомщена резнёй в Версальских парках и даже Лувре, 8 или 11 дам зарезало для бюстьеров, пьяный словно прованский Пан бог пастухов и любовников Роберт Эссекс не знает меры злодейству. Сам Людовик IV Луидор присмерти от резни подле комнат женского парка. Мсье ля Рошь найдёт выгоду для своего предприятия улучшенным концерто в приходе мирного Лангедока". Ла Рошь был псевдоним Робеспьера. В этих условиях замысла Французского Интернационала, что собственно изобретение кардинала Ришелье, Испанская Армада имела скорее значение пугающего военного манёвра и не нанося пока разрушительных ударов в Британии заняла Сейшилы и окупировала берег Ирландии, где была откинута на Карибы конкисткими набегами и промыслом каракатиц в Португалии. Господина британского лорда встретили в Плесси де Тур мило и предложили комнаты во флигеле магистра Бурдона. Здесь до него останавливались мессир де Бофор и Джотто ди Бодоне проездом из Тулони. Это был некогда флигель принцессы Лауры. Нынешние времена его сдавали гостям и граф Эссекс фаворит британской королевы Вирджинии с блеском обновил ряд гостевого устройства этого уютного гнёздышка. К его услугам заказан свой экипаж и кучер Червонец. Бархатные сиденья оторочены золотой бахчёй, тоже стулья и мягкие табуреты в комнате с лидово-серой шёлковой занавеской. Всё это наводило на мысли что он родственник с мадам Помпадур. Между тем никто не спорил когда кто-то предложил назвать испанский флагман "Арабелла". Мисс Арабелла Бишоп дочь венецианского дожа и такой почёт ей оказанный был уместен и подразумевался.
- Mi donna...- пробормотал он, - volverе a ti, querida, - и, опускаясь в кресло, привычно заполнил бокал, легко потеряв интерес к сражению, ровно столь же легко загоревшись им, - yo no podea quedarme, no me podena seguir - я не мог остаться, ты не могла последовать за мной...
Он с ненавистью пнул резной столик сапогом и тот с грохотом и звоном рухнул, уронив с себя все содержимое... - Если ты любила!..
- Капитан, вы в порядке? - мичман боязливо приоткрыл двери капитанской каюты.
- Пшел вон! - раздался пьяный крик.
- Oh Seтor, yo la perdono, ella me la traiga. Господи, я все прощу, верни мне ее...
Он запрокинул голову и смежил веки. В тот чертов майский полдень он привез ей обручальное кольцо...
Кольцо непростое, фамильное, огромный камень в скромном обрамлении, с первого раза не впечатлял, но, приглядевшись к нему, всякий начинал ощущать его силу. Он словно парил над людьми, и с высоты непричастности созерцал мирскую суету, а потом, жестоко наказывал. Всяк содрогался от гипнотического его воздействия. Чёртово кольцо!  Но семья находила общий язык с этим «дьявольским порождением». И теперь молодой офицер с некоторой тревогой ждал случая вручить его своей избраннице.
Del senor. Ha salido el plazo de nuestro arreglo con su padre. Ahora el plazo del luto ha cumplido, y pido su mano. Los asuntos del servicio, hacen apresurar con la respuesta y por eso pido estar determinado que a nosotros fijar el dea de la boda religiosa. Si hacerlo es embarazoso ahora... – он не договорил. И так все знали – корабль под парусами, трюмы наполнены провизией, и ядер с порохом в избытке.
Глядя на притягательный своей непроницаемой мерцающей глубиной овальный камень в древней серебряной оправе, молодой испанский офицер вспомнил, что последняя встреча с его непокорной донной закончилась серьезной ссорой, но он не придавал происшедшему большого значения, ибо чувствовал, что их сердца однажды, уже срослись... И не столь важно было то, что меж их телами сам собой возникал «девятый вал», - изнемогающая сладость слияния душ - вот, что приводило их на грань мыслимого счастья...
el car;cter!  Кремень...
 - Su destino - el mar. Su vida - la batalla. Si se encontrar; en el coraz еn el lugar para la mujer? Despertеis son desgraciados rompiendo entre el deber y el amor – девушка холодно произнесла эти слова. Маленькая ладошка, облачённая в перчатку, едва коснулась молодого человека – ничего не говорите. He decidido asе. Ahora vincularе la vida a la iglesia. Ud - el soldado. Y mi destino la vida cotidiana por la novici.
Она ушла, упрямая.
Он хорошо помнил свой первый поход. Будучи молодым романтиком, жаждущим битв и приключений, в одночасье оказался в самой гуще боя.
Корабли сходились, трещали борта, пороховой дым густо мазал воздух серостью, запах гари въедался в поры тела, а солёная вода жгла свежие раны, добавляя страданий раненым. Абордажный бой – лотерея. И кому-то обязательно не везёт. Корабли эскадры уходили под воду один за другим. Крупные волны накрывали горстку людей, волею судьбы оказавшихся в воде. Флот был разбит, и единственная уцелевшая бригантина, гонимая эскадрой, устало огрызаясь оставшимися орудиями, пробоинами по левому борту захлебываясь соленым пойлом, пыталась уйти от погони.
Только сейчас он осознал, как близок был к смерти.
Адмирал Гарсиа, имевший некоторый запас расстояния, удачно лавировал судами загоняя противника к опасным норвежским фиордам. Но на помощь британцам подошли шведские корабли, выдавливая испанцев в открытое море. Оставшаяся часть, как могла, противостояла неприятелю, но он прижимал смельчаков, всё ближе к кромке арктических льдов, но испанцам мешал сильный ветер и снег. Когда погоня отстала, адмирал Гарсиа, проведя суда меж балок, спрятал их в тихой, скрытой со всех сторон бухте. Настало время подсчитывать потери. От армады осталось менее трети, у англичан единственно уцелевшее судно, да горсть моряков.
Слава Богу, имелись пули, да ощутимый запас пороха. Но в пылу боя, а потом и погони, мало кто задумывался о еде, так, что запас продуктов был на исходе. Капитаны выставли охрану у складов, приказали всем отдыхать. На вторую ночь бухту сковало льдом, а к утру поднялась метель. Ещё несколько суток, и бригантины затрещала под натиском льда. Выгружали всё, что могло пригодиться при зимовке, а то, что она состоится, сомнений не было ни у кого…
Но что такое зимовка кораблей в норвежском фьерде? Все они были обречены на смерть...
- Марти,я знал, что вы еще не спите.
- Что случилось, старый ворчун, - капитан нехотя открыл глаза.
Старик боцман оглядел комнату.
- Когда вы прекратите эти безумства? И опять из-за нее... Столько лет прошло. Она наверное уже не та, что прежде.
- Не лучший способ поднять мне настроение... Что ты хотел сказать?
Боцман поднял изящный столик красного дерева с наборным узорчатым рисунком на крышке, изображавшем витиеватую монограмму, собранную не менее чем из полдюжины ценных пород, поднял пустые бутыли. Он проделал все это медленно и задумчиво.
Капитан внутренне улыбнулся. Таким старого вояку он видел лишь однажды - когда английский бриг ядром снес их мачту, а в пробоину шла вода, как кровь из взрезанной артерии, и брюхо их шхуны было наполовину полно.
- Что случилось? - повторил Веролли.
- Тот трехмачтовый... он идет за нами...
- Загасить все фонари, и чтоб ни огонька, ни звука...
Мраморный крест над воротами, огромные, серые стены, дубовая, узкая дверь с маленьким, зарешеченным окошечком в ней, впечатляли своей неприступностью, холодной отрешённостью, особой, гнетущей роскошью. Этот комплекс, построенный ещё тамплиерами как крепость, как неприступный рубеж и хранитель их тайн, уже много лет выполнял функции монастыря, скрывая за высокими стенами души двух десяток монахинь и нескольких послушниц.
Мощёная дорожка выводила через ухоженный двор к длинным и крутым ступеням, на вершине которых изваянием стоял человек.
Дверь, с лёгким присущим старым вещам вздохом отворилась и в её проёме появилось чёрно-белое одеяние, впрочем, имевшее лицо. - Настоятельница ждёт вас. – Монашка посторонилась, впуская гостью. Девушка с готовностью шагнула в зал. Дверь обречённой тяжестью закрылась, оставляя прошлое там, где море, где солнце, где он – сильный и благородный испанец.
- Итак, вы желаете принять постриг? - настоятельница оглядела вошедшую.
- Да, матушка Алисия, - твердо ответила она.
- Но вы еще так молоды... простите, вера ли привела вас сюда?
Донна опустила темно-огненные очи, смиряя внезапный проблеск.
- Да...
- Не обманывайте меня, я вижу, что ваше сердце далеко до молитвенного покоя.
- Но я желаю его обрести! - горячо донна.
Мать Алисия недовольно покачала головой.
- Красавица моя, обрести покой ты не сможешь здесь, ты вообще не сможешь обрести его. Твоя душа отдана уже человеку, тебе нечего дать Богу.
В рыданиях донна обняла колени настоятельницы, - примите меня, помогите мне, я умоляю вас, сжальтесь, пощадите, возьмите послушницей, возьмите на кухню, я буду выполнять самую тяжелую работу, я готова...
Мать Алисия прошлась по келье, задумчиво перебирая четки.
- Хорошо, но знай, я буду испытывать тебя три месяца, потом сообщу свое решение, - она положила сухую сморщенную ладонь на голову девушке. - Ты согласна убить здесь свою красоту и молодость?..
Монастырская жизнь скудна и бесцветна. Молитвы и пост, послушание и короткий сон - это всё, что могли позволить себе обитатели «цитадели Бога». Дни тянулись, ночи пролетали, но радости и покоя жаждущая их душа обрести не могла. Послушница честно пыталась всей душой отдаться Воле Господа, но … душа, стремление к жизни, не принимали затворничества. Срок испытания подходил к концу, девушка с трепетом ждала разговора с настоятельницей, но … случилась беда. На городок, расположенный у подножья монастыря, напал мор. Люди гибли, сгорая от болезни за считанные дни. И ни молитва, ни лекари не могли облегчить страдания. Народ покидал дома, убегая в неизвестность, умирая в дороге, и уже не знал где найти спасение. Монахини, как могли, помогали больным, укрывая живых за стенами своего монастыря, на удивление не тронутого мором, но люди продолжали гибнуть, и тогда не весть откуда пронёсся слух, что в болезнях повинна новая послушница, она - зло на их землю. Девушка уже открыто обвиняли в колдовстве и даже сама Алисия недобро посматривала на подопечную.
Трехмачтовый неприятельский бриг, на его счастье, двигался по течению, где льда не было, и продвигаться можно вполне комфортно. Однако лёд наступал, сковывая собой даже тёплые молекулы этой морской реки.
Меры предосторожности, принятые на вмерзших судах, возымели своё действие. Покрутившись менее суток, враг счёл целесообразным подойти ближе, тем самым, становясь полностью видимым. Это был мальтийский корабль, спасавших их от напора холодных масс.
«Слава Блаженному Августину!» - Команда радовалась случаю. Измождённые люди, как дети, не прятали слёзы счастья. Каждый понимал, если бы бриг их не обнаружил, то трапеза у хищников, несомненно, увеличилась бы за счёт их голодных замерзших тел.
Santificado sea tu Nombre.
Venga tu reino.
Danos hoy nuestro pan cotidiano.
Y perdonanos nuestros pecados,
Mis libranos del mal .
Porque tuyo es el reino,
Y el Poder y la Gloria,
Por todos los siglos. Amen.
В одиночестве, молился боцман, забытый счастливыми товарищами, покрытый снегом, с красными от мороза руками, и выдыхаемый его губами пар летел ввысь, превращаясь в серебряные буквы, которые мог прочитать его Господь.
И Он читал... Он читал и молитвы горожан, умиравших от чумы на далекой Мальте, и молитвы донны, убивавшей свою любовь, и молитвы молодого офицера, призывавшего смерть в заснеженном фьерде, и молитвы англичан, для которых испанский бриг был последней надеждой на выживание... давно уже определив судьбу каждого.
- Ты совсем замерз, Бартоло, - капитан накинул на старого боцмана свой плащ - идем ко мне, погреемся ромом и потолкуем... Мне вспомнился сегодня наш треклятый поход против англичан, - он разлил в своей каюте содержимое запыленной бутыли по двум вместительным бокалам.
- Да... ты был тогда совсем мальчишкой, Марти, - заулыбался боцман.
- Я, мальчишкой!? Vieja ballena, старый кит, - я был отважным офицером, пусть слегка ошеломленным боем и близостью смерти, вспомни, сколько крови и ужаса принесла та битва. Наш капитан Луисио Жиано Гарсиа-и-Лорансо, да возрадуется душа его в раю, был необычайным моряком и другом.
- Он сохранял хладнокровие тогда, когда и чертям было тошно, это правда. Но я так и не помню, как мы тогда выжили в этом ледяном плену.
- Ты почти замерз, был без сознания, когда нас нашел и подобрал мальтийский флагман.
- А, чертовы тамплиеры, это они рассказали тебе ту кошмарную историю о несчастной монашенке-колдунье, из-за которой погибал от мора целый город.
Капитан помрачнел.
- Я до сих пор не понимаю, как я смог отпустить его живым...
- Того мальтийского барона? Он спас жизнь твоей донне.
- Он выкупил ее из рук трибунала святой инквизиции, и она сама!! сказала, что желает выйти за него замуж... - капитан заскрежетал зубами от боли. - Почему... почему...
- Знала. Чувствовала душа! Скрываешь в сердце тайну – настоятельница, теплой ладонью касалась волос припавшей к её коленям девушки – поведай. Откройся. Теперь поздно скрывать думки свои сокровенные.
Девушка запрокинула голову, пристально вглядываясь в лицо старухи и, … заговорила. Сбиваясь, торопясь, будто кто-то вот сейчас, именно сию минуту остановит речь, сомневаясь правдивости, высмеет девушку, обидит. Она говорила тихо, переходя на шепот, иногда голос набирал силу, убеждённость сквозила в каждой произносимой букве и тогда твёрдость металла не оставляла слушателю усомнится в реальности фраз. И замолчала, вдруг, неожиданно, на полуслове. Плечи поникли, голова вновь склонилась к кистям рук матушки, и та уловила сырое тепло слёз.
Солнце сохло. Ещё немного худобы и погибло бы. Вчера, была не больше и не ярче Луны, а нынче – Месяц. И с каждым новым днём – убывающий.
Горе спускалось на землю медленно и неотвратно.
Надо же такому случиться, Князь, с молодой женой, боярами, да дружинниками, охотился эа Вышгородом. И силки расставлены, и соколы готовы парить выискивая добычу как вдруг, с неба, рухнул Змей превеликий, ужасая людей и животных. Вдарившись о землю, иссыпался прахом, от чего хилое Солнце вовсе скрылось из виду, запорошенное останками чудовища. Ночь опустилась на Мир. Холодом и неуютном тронула всех, от мала до велика. И даже соколы втянули шеи, укрывая головы перьями. И не деревья, казалось стояли поодаль – погребальные курганы в одночасье предстали взору бедняг.
Вдруг. Молния хлестнула сумерки, разделяя их правильным зигзагом. И ещё, и ещё раз. Вдарил дождь, выливая влагу всю и сразу, размывая, отбеливая черноту, а за ним – Солнце, да такое яркое, такое жаркое, как в бытность!
- Волхва сюда! – Всеволод не показывая растерянности, распоряжался предельно ясно, и народ опасаясь гнева Князя, заговорил: «Волхва! … Волхва! … Волхва к Князю!» - Слова цепочкой передавались от одного к другому.
- Испугалась? – Входя в шатёр, Всеволод, лукаво поглядывая, спросил жену.
- Я жена Князя! – Гордо ответила Власта.
- Девочка моя. Рассказ интересен, даже более чем …. Сдается мне, что в своих грёзах ты являешься русской княжной, да не абы какой, а супружницей самого Всеволода – могучего князя руссов … и не «лукавый» ли ведёт тебя под руку …. – монахиня задумалась.
- Нет, матушка! – Девица встрепенулась – Они давно преследуют меня. Всегда награждая разными сюжетами, но я, в них, постоянна, куда бы сон, ни увлекал. И суженый мой, Всеволод, так же реален, как то, что я всё это, говорю Вам сейчас.
- Желаешь ли продолжить, дитя моё? – Рассказы послушницы затронули сердце женщины, увлекли её, возможно первый раз за многие годы добровольного заточения и она, оказалась готова слушать былинные сказы воспитанницы.
- Верно, ли говорят люди, что в наших краях объявилась ведунья, пророчествующая будущее?
- Истинно так, Князь. Третий день наводит страхи, будто Веру нашу забудут люди и станут молиться чужим богам, возносить им молитвы и отбивать поклоны.
- Чудно. А ну, как посмотреть на неё, послушать. Глядишь, уму-разуму и научимся – Всеволод зашелся громким, добрым смехом, а за ним и весь люд, разделяющий с ним трапезу. - Подать ведьму сюда мигом!
Не прошло и полу часа как в палату ввели женщину, вопреки сложившемуся мнению о старческом возрасте ведьм, довольно молодую и красивую. Она, нисколько не смущаясь стояла спокойно, сохраняя достоинство, прямо глядела в глаза Князю. Власта, сидевшая всё время пира смиренно и покорно, напряглась, словно ожидая беды. Ведунья только раз коротко бросила взгляд на княжну, но и этого мгновения хватило, что бы напугать им девушку.
- Ну, повествуй – весело просил Всеволод – или прежде налить добрую чарку мёда?
- Зря радуешься, хозяин. Боюсь, не понравятся мои пророчества, зело осерчаешь.
- А, ты не бойся, как видишь праздник у нас. Казнить не стану.
- Не для всех ушей, слова мои, хочешь знать истину – скажу, но только вам двоим – женщина указала на Власту и Князя, - тогда не обессудь.
- Хорошо. – Не задумываясь произнёс Всеволод, и кивком указал гостям на двери. – Ну, вот, теперь мы одни – повествуй. Колдунья подошла к княгине, обошла её и тихо произнесла: «Жизни, твоей хозяйке, три недели срока и погибнет она, от руки товарища твоего».
- В уме ли женщина! – Князь подскочил с места, зло выглядывая на пророчицу – Вон! И твоё счастье, что обещал не причинять тебе смерти.
Таверну содержал голландец, что для Санкт-Петербурга было не в диковинку, наоборот, всячески приветствовались заморские хозяева, умеющие удивить народ диковинными кушаньями. Прислуживали тоже – иностранцы, аккуратные, чистые и со своими, одними им известными, странностями. Пиво пенилось по кружкам, покойные беседы гостей не приглушали даже стук деревянных башмаков о российский дубовый пол.
- Пора бы и поостыть, мой друг. Судьба. А от неё не скрыться, видно на роду написано остаться бобылём. Что ж. Встречайте реальность такой, какая она есть. Теперь одному Богу известно, когда сможем прогуляться по уютным, испанским улочкам. И пока Государь Император не соизволил выдать высочайшее разрешение на наш отъезд, значит пылиться нам по этим забегаловкам не один день. А по сему – время надобно проводить в радость и с пользой! Ваша сеньорита несомненно достойная донна, но, судя по Вашему рассказу, - определилась в жизни и не нам судить о её поступке. Смиритесь, сударь и отпустите её из своего сердца.
- Ты, добрый малый и, видимо прав. Но … - он не закончил фразы – а знаешь ли мой милый друг, зачем вчера вечером меня отзывал на улицу тот, не понравившийся тебе, франт, с напудренной мордой? Сообщаю. Российской империи требуются хорошие моряки, и мы попадаем в их число.
- То есть Вы хотите сказать – Вам предлагали службу?
- Не мне, а нам! Они же понимают – такого боцмана не сыскать во всех ближайших портах!
- Рад Вашему доброму настроению, синьор! И что ответил им мой капитан?
- Пока ничего, мой друг, пока ничего. – Он оглянулся на окно, за которым чужой туман, скрывал чужой, неуютный берег - … а любовь! – Словно опомнившись, продолжил ранее начавшийся разговор – Похоронил её. Глубоко, глубоко. В той пучине, в которой мы оплакивали наших погибших товарищей.
- А, что, капитан! Может, и впрямь послужим русскому Государю? Тем более он бывает очень щедр!
Испокон века сармины жили в этих краях, и никто не покушался на их территорию. Они умели со всеми договариваться мирно, полюбовно, без ссор и обид. Занимались земледелием, пасли овец, да собирали мёд. Иногда охотились, но убивать зверей им не позволяла Вера, каждая Семья являлась кусочком рода, а всякий Род считал своим родоначальником кого то из зверей. Посему и почитались все дикие жители лесов и полей – неприкасаемыми. Но два раза в году, позволялось охотиться, считалось, в эти дни, сами животные отдавали человеку тех из своих сородичей, кому пришло время уйти, и не всегда это были старые и больные. Для своих же стад сармины сооружали запруды, на случай, так часто случавшейся в этих местах, засухи. Перекрывали ручьи, а то и небольшие речушки, создавая особый ареал обитания всякому для которого необходима влага. Дикие утки и гуси, любили эти места, где никто не трогал и они могли совершенно спокойно растить своих птенцов. Вода же имеет свойства просачиваться, намывать себе русло и потом, соединяясь с другим, промывшем себе ход ручейком – соединялись, образуя новую речушку, на радость бобрам, коих водилось в этих местах, несметное количество.
Сарминнские юноши всегда считались образцом мужчины. Благородные, сильные, умелые, они и воинскому искусству обучались на удивление легко, становясь отменными воинами. Старейшины Родов каждый год отбирали в дружину самых искусных отроков и попасть в число избранных считалось особым почётом. Но, как уже было сказано, сармины не вели воин все, же имели достаточно сильное войско.
С некоторых пор до жителей этой славной земли стали доходить слухи, что на соседей свалились напасти. Будто ночами, откуда ни возьмись, налетают тати, числом не мерянным, грабят деревни и забирают людей в рабы. И будто лицом они черны, а пощады не знают. Тогда старейшины порешили огородить жильё частоколом и призвать из дальних поселений воинов, укрепляя ими порубежные дружины. Так же было сказано очистить от леса каждую деревню, что бы враг ни смог подойти неожиданно. Основную дружину, решено разместить в двух днях хода от самого дальнего рубежа, тем самым создавая простор манёвру, позволяя вовремя поспешать на подмогу любой укреплённой деревне. Потом назовут это селение – столицей и дадут звучное имя, а сейчас люди денно и нощно укрепляли свои дома, ставя высокие, толстые стены, пересыпая землёй, тщательно утрамбовывая её, для силы добавляя камни и глину. Крепости получались круглыми, с двумя расположенными друг против друга крепкими воротами и тайным лазом, выводившим защитников далеко в лес. За каждым тыном имелся ручей, снабжавший людей водой, а в арсенале хранилось достаточно стрел и копий.
- Не тот Царь. Ох, не тот. Забыл свои обязанности, всё больше жене потакает, да к нам в карман лезет. Разучился наполнять казну серебром, да и мы не можем расширить торговли. На восток не сунуться, на юг – ни-ни, только что и остаётся друг с другом торговать. Менять Князя надо. И чем раньше – тем лучше, – отрезая изящным ножом восточной работы кусок мяса, проговорил дородный вельможа – на днях приезжает с грамотой басурманин, там и решится – заговорщицки подмигнул товарищам.
- Ты что задумал? А ну, давай всё по порядку. А может не доверяешь?
- Вам? Тем у которых Царь считает казну в сундуках, да заставляет содержать его солдат? Не смешите!
- И то, верно.
Осталось поставить лишь жирную точку и дело многих последних лет, можно считать законченным. Велимудр не ждал за него наград да почестей, более того, никто не ведал, чем занимается этот человек долгими зимними ночами, почему не спит под соловьиную трель июня либо в дождливый вечер промозглого октября. Тысячи дощечек с письменами на них, прошли через его руки, сотни рассказов мудрецов записано по памяти – всё, что возможно было отыскать человеку, – нашёл, систематизировал, записал в кожаные книги. Труд, проделанный переписчиком впечатлял. Для сохранения Знания необходима и достойная этому делу «бумага», и непросто поучить столь ценную вещь не вызывая подозрений и соплеменников. Первое – отыскать двухлетнего жеребёнка. И не просто убить, а принести в жертву, да с таким расчётом, что бы он сразу перешёл в человеческое царство, то есть ускорить процесс эволюции и, по сути, совершить благое деяние для животного. Далее вырезалася полоса кожи, схожая с нужного размера листом. Снаружи покрывался особым раствором, как бы изолируя, образуя некий слой. Затем листы в нужное время выставляли на солнце, под луну и далее приходилось ждать того момента, когда космическое излучение будет направлено именно на тот участок, где её дожидается лист. Тогда впитанная от природы энергия накапливалась, освещая и облагораживая будущую книгу.
Мездра, внутренняя поверхность кожи, - ворсистая, тысячи или даже миллионы ворсинок пронизывают её, и если развернуть все ворсинки в одной плоскости, то рабочая поверхность такого листа будет сравнима с несколькими квадратными километрами. Затем, листы сшивались в книгу, скреплялись скрепками из лиственницы, и наконец, обтягивалось всё кожаным ремешком. Страницы, исписанные глухариным пером, мокаемым в киноварь, приводили в восторг писаря. Он реально ощущал ту силу, которая исходила от Книги.
Два земных пласта сошлись кряжисто ухнули и образовали на ужас природе горы. Потом их назовут рифейскими, окружат тайнами, былинами и прочей сказочной. И было от чего. Пещеры и ходы, явные и тайные – тянулись внутри до самого холодного океана, скрывая в своих подскальных озёрах неожиданных, не встречающихся более нигде, существ. И даже говорят, те кому удалось побывать в заповедных глубинах гранита, существуют переходы из настоящего в прошлое или, наверно врут, в будущее. Там то и решил упокоить свой труд Велимудр, схоронить от реальности ту Мудрость и то Знание, которое оставили наши предки, и которое в эти дни – гонимо и преступно.
Написать сей труд ему повелел Род, однажды ночью, во сне ли, на яву ли, явились старейшины, те, что некогда жили на горе Меру и обязали схоронить переданные ими Знания. Таких Книг – двенадцать, и рассыпаны они по все Мидгард-Земле, самая близкая, продолжением которой являлась его Голубиная или Глубинная Книга, уже была написана и хранилась, как поведали ему, в пещере, хранимая негасимым огнём. Где были, или должны быть, другие – упомянули вскользь, из чего он понял только, что некоторые из писаний замкнуты в больших рукотворных горах, похожих на конус, где жар солнца отпугивает случайных любопытных от тайного места.
- Дочка. – Алисия первый раз так назвала послушницу – Разговор предстоит долгий, непростой. Ничего не надо сейчас отвечать. Думай. Молись. А когда будет готов ответ – дай знать. Тогда открою всё, что знаю сама. Пока же, скажу основное. Готова ли, ты, дитя моё сосредоточится и выслушать?- Сегодня ожидала нечто подобное. Не спалось, и тревога наполняла меня каждую минуту всё более и более. Я не могла понять, в чём дело, и когда вы меня позвали, сердце забилось более всего. Непременно. Непременно выслушаю вас и поступлю так, как пожелаете.
- Нет, девочка. Одного моего желания недостаточно. Ты должна осознать всё серьёзность и ответственность, которую примешь на себя, но я рада твоему ответу. Он обнадёживает.
Алисия говорила не торопясь, расставляя акценты в нужных местах. Замолкала на долго, тем самым придавая некую таинственность и важность момента, затем вглядывалась в глаза девушки, смущая её этим, и продолжала в том же темпе, словно сберегая силы для последнего броска, для самого важного слова. Барышня испугалась. Вдруг, она осознала всю важность возлагаемой на неё миссии.
Посольство сарминов, утром заехавшее к князю, с просьбой о помощи в ратных делах, находились в крайнем недоумении, не понимая как поступить ввиду отсутствия информации. Они понимали – случилось что-то крайне неприятное, какое-то большое горе в семье их друзей. Наконец, вышел Воевода и в один миг народ смолк. Только шмели гудели, не прерывая своей важной работы.
Витязь медленно поднял глаза на соплеменников. Тревога волной прокатилось по площади, народ ухнул и отступил, словно ожидая удара, и он последовал.
- Княжна мертва – это всё, что мог выдавить из спекшегося горла богатырь.- Все знают как её любили, плачьте, люди. Она заслужила ваших слёз.
Тяжёлая поступь увела Воеводу внутрь палат, к Князю, к одру княжны. Тишина окутала толпу липким, туманным наваждением. И кажется горе – безмерным, воздух душен, земля жжет ступни, и только шмели продолжали трудиться, но и они гудели не так как раньше – ниже, басовитей.
- Итак, господа! Я Вам предлагаю экспедицию, если хотите, некую авантюру! Которая, окажется не только полезна, но и принесёт существенные дивиденды. Прости, забыл представиться. Граф, Михайло Воротынский! И не спрашивайте, как вас нашёл. Мне нужны именно такие люди. Люди чести. Умеющие держать слово и не боящиеся опасностей! Так что на это ответите? - в соседней хоромине несколько молодых мужчин по виду военных офицеров склонились над картами Гибралтара.
- Синьор. Ваш напор сравним с наглостью, и не будь Вы, Воротынским, уверяю, моя шпага ответила бы за меня! Кстати, правильно понял, Вы потомок именно того самого воеводы, который остановил 120 тысячное войско османов с двадцатью, если не изменяет память, тысячами янычар и тьмой пушек? Всего лишь полусотней тысяч солдат?
- Польщён вашей осведомленностью, теперь и у нас-то редко вспоминают ту викторию. Не думал, что испанские господа так сильны в русской истории.
- Приходилось изучать. Сия воинская доблесть спасла от ига не только русские земли, но и всю Европу.
- Что, правда, то правда. Долго будут турки помнить деревню Молоди. Более половины армии потеряли. До Европы ли стало, остаться бы живыми. – Граф улыбался усами. – И всё же, жду ответа.
- Это морская экспедиция?
- Нет.
- Сколько времени займёт сие путешествие?
- Два–три года.
- Как предполагаете нас использовать?
- Узнаете только после утвердительного ответа, но уверяю, ничего зазорного для офицера не предложу.
- Данное предприятие легально?
- Отчасти.
- Вы представляете интересы Императора.
- Отчасти.
- От какой?
- От самой малой.
- У нас есть время думать.
- Конечно. До утра. Убеждён. Разговор останется сугубо между нами. Честь имею. – Воротынский обернул плащом лицо и не узнаваемым вышел, из так полюбившегося морякам, заведения.
- Капитан. Вы, что-нибудь поняли?
- Конечно! Мы нужны, а это главное!
Лишь только рассвет тронул булыжники мостовой, как чёрная, глухая карета, вывозила испанцев из города. Всё решено. Приключения начинались…
Барон с гитарой в руках сидел на своей неприбранной постели, пенно-перинистой, и, небрежно перебирая струны, думал. О ней, об их не сложившемся походе в Африку, куда, впрочем, он ни в коей мере не покинул твердой решимости вернуться, - упускать золото из рук было не в его привычке. Еще в свою юную бытность его обучили этому – жестко и навсегда. О неизвестно откуда взявшемся в Атлантике русском крейсере и долгом разговоре с прощелыгой Воротынским.
- Используют они нас, хотят жар загрести чужими руками… ну что ж, сыграем в поддавки, синьоры, - капитан нехорошо ухмыльнулся в усы.
За всем этим брожением вокруг и около них крылась какая-то тайна, древняя тайна, и каким-то десятым чувством он невольно связывал ее со своей донной… Аристократическая рука в кружеве сорочки потянулась к хрустальному бокалу с красным вином. В груди стало теплее…
Гитарная струна резко вздрогнула, и пальцы своевольно взяли другой аккорд… а на глаза навернулись слезы. Повинуясь сиюминутному желанию, благородный идальго, сначала неуверенно и негромко, словно пробуя голос после долгого перерыва, но потом громче и тверже запел по-испански. Бархатные переливы звука и мелодия печальной песни заставили боцмана проснуться за тонкой перегородкой. Он уже слышал эту песню однажды…
"Где-то между Гельвес, Фуэнте и Севильей
Есть долина, полна ароматами лилий,
Знает каждый корсар, офицер, канонир, -
Судоходен здесь ласковый Гвадалквивир,
Для торговых морских каравелл и фрегатов
Интерес был в пуэбло испанских богатых...
Как-то жил в Андалусии знатный сеньор
И растил свою дочь, донну Лилиодор.
Покупал для колоний своих африканских
Ружья, рыбу, рабов - ссыльных и иностранцев,
На плаццо дель Меркадо прекрасный товар -
Пленный юноша возле дворца Алькасар.
Статен, горд - Мартильядо Франсиско Веролли
Продан в рабство ему за полсотни пистолей,
Благородным идальго был прадед и дед,
Но прошло уж с тех пор много горестных лет.
Уходя в моряки молодой Мартильядо,
Принял в дар от отца перстень с черным бриллиантом,
Умиравшему клялся он жизнью отцу
Подарить его той, с кем он ступит к венцу,
Только змейка-судьба его сделав корсаром
Создала, посмеявшись, ту странную пару -
Там на площади встретился каторжник, вор
С той, что ласковей лилий, с той Лилиодор.
"Перстень мой был похищен мальтийским бароном,
Он повесил всех пленных на радость воронам,
Но оставил меня умирать у столба...
Эта пуля, смотри, для мальтийского лба,
Обещай только ждать, поклянись мне на крови,
Что с другими ты будешь смертей всех суровей". -
"Я убью себя, - донна сказала в ответ,-
Если ты не вернешься к исходу двух лет".
Среди лилий в долине, как тень она бродит,
Уже год пролетел и второй на исходе.
Как кинжал в тонких пальцах холоден, остер -
Если жив, ты вернулся бы к Лилиодор..."
Жители местности, столь богато одаренной природным великолепием, сами были наделены тонким вкусом к прекрасному, это отражалось в их пристрастиях в пище, украшениях, одежде, образе жизни. Они были детьми природы, но со складом и расположенностью к наукам, искусству и литературе, скорее, подобными египтянам, чем дикарям, хотя их обычаи и нравы показались европейцам более чем дикими. Однако уровень развития искусства, науки и архитектуры говорил об обратном. Одеваясь и ведя себя необычайно изысканно, аристократические династии имели понятия о благородстве, чести, долге. Они получали прекрасное образование и воспитание в рамках данной культуры. Достаточно взглянуть на портрет царя инков Монтесумы, созданный одним из спутников Кортеса, чтобы отметить его великолепное убранство из бесценных тогда в Европе перьев, благородные черты лица и величественную осанку.
Его одежда была из мягкой, хорошо выделанной кожи, тонкой хлопковой ткани с прекрасным узором, унизанная множеством золотых украшений настолько, что вождь даже издали блистал подобно солнцу в сопровождении слуг и рабынь. Его отношение к европейцам было благосклонно, среди его жен были испанки. А католические проповедники получили возможность вести проповедь среди населения. Многие ацтеки получили крещение. Про обаяние вождя инков слагались легенды, его речь привлекала вдохновенной образностью, мудростью и глубиною мысли. А его стремление к роскоши было под стать неограниченным возможностями правителя великой империи. До сих пор ходят слухи о несметных золотых запасах, которыми владел Монтесума. Считается, что ацтеки не ведали цены этого минерала, но это не совсем так. В ценностных приоритетах этой культуры были совсем иные идеалы. Среди таких предметов-фетишей были многоцветные, как драгоценности, перья райских птиц - плюмерии. Лилиодор не подозревала, что вождь ацтеков ужасный Монтесум готовился похитить её у возлюбленного. Плен у американских индейцев она променяла на монастырь св. Моники. Однако морское братство не знает границ берегов, Монтесуме сообщили где она, а также историю её расстроенной помолвки с капитаном Тразельером.
Намерения ацтекского вождя присвоить её себе оставались тверды. Красота Лилиодор была предметом обсуждений в Новом Свете, и решение Монтесума было тверже стен его каменных храмов. Конкистадоры и не собирались завоевывать весь континент Новой Америки, их привлекали древние золотые крамолы-божки жрецов, которыми были усеяны джунгли прибрежных краёв Гватемалы. Сундуки золота с испанских галеонов Аморе и Бартоломью перетащили на свой шестимачтовый буртош, и с таким грузом сбежали в глуби Саргасовой западни. Наблюдая за ними с береговых укрытий, Монтесума в ярости разразился проклятиями:"Испанский дьявол ушёл от нас!". Он имел ввиду Амортильядо, вождь собрал свои фелуки и переодевшись двинулся на поиски донны Лилиодор.
Когда испанская армада высадилась военным манером в Бразилии, Монтесума таким образом был далеко в Атлантике, приближаясь а Британским о-вам. То что Конкистадоры перебьют инков, его не волновало, жрецы оставались в каменных башнях его древнего города. Добраться до предержащих власть в Европе - вот что завладело его амбициозными помыслами. Вождь инков знал - Дух гор Безголовый всадник не позволит европейцам даже прикоснуться к его святыням. Он молодой и невообразимо прекасный темнокожий бог таинственного народа майя уже представлял, как пленённая Лиоли будет прислуживать ему в чертогах Тиулукани, где он пил шоколад из миллиона золотых фужеров и обсыпал драгоценностями наложниц, укрытых только шёлковыми набедренными платками. Его Амазонский рай был неприступной и роскошной страной его единоличного и непреклонного повеления.
В избушке вдали от родной Фиенды Амортильядо скрывался от властей Испании. Он уснул на лавках, испросив только горячей воды, чтобы умыться, у услужливой старушки. Он заснул и ему опять снился путь из Саргассова моря. Корабль он потерял, потерял и команду, его самого спас тралер рыбаков её величества королевы Британии.
Сегодня трайлеры работали на прежних оборотах. Шла нересть, и рыбные массы косяками плоти полнили и полнили сети. Безумие. Гости, находившиеся на палубе, замерев от ужаса наблюдали, как нос корабля отваливается в морскую бездну, и пучина, извиваясь и пенясь, как чудовище, наступает на маленький клочок суши. Подводный мир на несколько минут поглощал собою кучку людей, и с ненавистью вынужденный отступить, выбрасывал на борт рыбную массу. Ужас пробирал до костей, но оторваться было невозможно, да и деваться некуда. Веролли, мучаясь от приступов мутноты, смотрел как работали рыбаки. Один из них, здоровенный жлоб, посматривал на него недобро. Непонятно было, чем его раздражал гость, наблюдавший за ними сверху.  Жлоб мрачно выполнял привычную работу палача. Это не придавало его чертам обаяния. Черти в аду, вероятно, выглядели также, управляясь с массой человеческих тел. Мрачный проводник подтолкнул багром в полметра рыбину с оскаленной зубастой пастью к испанцу.
- Это тебе, подарок. Хочешь, еще живой.
- Ннет, - Веролли с неприязнью разглядывал пупырчатое чудовище, напоминавшее потомка динозавра. Мутно, как во сне, казалось, он должен взять эту акулу себе в аквариум...
- Возьми тогда дельфина, вот, детеныш...
- Не хочу.
Веролли вновь задремал после трех дней волчьей охоты. От усталости сон подступал медленно, как дурнота. Или это подступала старость? Дни былых морских приключений далеко позади маячили, звали вернуться на теплые берега юности. Сердце громко гнало кровь в жилах, тело, натруженное переходом по непроходимым диким лесам вибрировало от кровяного напора, и казалось, его покачивает морской прибой. Сон вновь медленно подступал. На этот раз пылкая любовь юности рисовала влюблённым ночь на Экваторе.
...Было уже за полночь, а сон все не шел, томил и нежил бронзовый от полноты диск в черном проеме окна капитанской каюты, ночной ветер долгожданной прохладой развевал прозрачно-белый батист. Шхуна медленно покачивалась на водах прибоя. Белье нестерпимо мешало, желавшим полной свободы на эту ночь. Подушка жгла то одну щеку, то другую, черные завитки скользили по ней, создавая живописный беспорядок вокруг бледного лица. Он наблюдал молча и зачарованно, догадываясь, что ему сегодня отведена роль зрителя.
И вот пальцы медленно сдвинули оделяло и скользнули вверх, прихватив короткую шелковую сорочку. Шелк послушно стек с изголовья в темноту, и
Его загорелая рука нетерпеливо дрогнула, спеша, но мягкие пальцы сжали запястье, призывая к терпению. Из темноты показалась атласная кожа, описав в воздухе плавную дугу, тело, подсвеченное естественным светильником казалась очень соблазнительным. Пальцы поправили тонкий, как нить, золотой браслет, с черненой розой и алмазно сверкающим сердцем. Этот маневр отвлек Веролли, а тем временем вторая рука высвободила бедра от стесняющего лоскутка материи.
Они вздохнули облегченно, откидываясь на подушки, подставляя каждую клеточку лунному свету, прохлада трепетной волной пробежало по телу, застывшему в раскованно-целомудренной античной наготе.
Ресницы приоткрылись, и два долгих взгляда слились в поцелуе.
- Нет, - влажные губы едва шевельнулись, - подожди…
- Как тебе это удается?!…
Но пальчик, коснувшись его губ, призывал к молчанию.
Дальше он смотреть уже не мог и закрыл глаза... Тут же мозг пронзила страшная боль, Амортильядо вскочил на постели в холодном поту. Ему снова снилась та ночь на острове.
В комнате было холодно, свечи уже погасли, предрассветные сумерки заливали все вокруг бледным холодным светом, холодным, как кожа покойника. Рой мух над растерзанными телами его команды еще жужжал в его ушах. Он не знал, что его ждёт высокая награда от царя за поиски золота на северных и атлантических морях - Круст Фиделитас - нарада за верность.
Бартоломью один знал, чего стоили Амортильядо попытки вернуться в Гвадалквивир. Узнав, что невеста уехала и приняла постриг как монахиня Алефтина, он разыскал нить, ведущую к ней, и также о сватовстве Барона де Вальдергофа. Почти без сил от измотавшей его экипаж зимовки на Карлсберге, он вдруг был втянут в круговорот неизвестной ему доселе части событий. Король Испании грозил ему заключением, если он покажется в Новом Свете. Крепость Оштантич ждала его тюремной койкой. Неизбежность Амортильядо не пугала. Нарядив Бартоломью в Вальдергофа и сопроводив заверительным посланием возлюбленной, Аморе предпринял невероятный шаг - сдался в крепость Оштантич добровольно. Ему предстояло бежать оттуда, выяснив, наконец, кто его заклятый враг. Труп неизвестного негоцианта выловили на острове Майорка неподалёку от монастыря Декортуаз. Бартоломью вывез Лилиодор в Европу к её отцу Григорию Милашевскому.
На другом континенте в аристократическом Петербурге, Монтина задула свечу у аналоя, шепча молитву по усопшему: "Упокой, Господи, души усопших раб Твоих зде лежащих и повсюду православных христи­ан (поклон), и елико в житии сем яко человецы согрешиша, Ты же, яко Человеколюбец Бог, прости их и помилуй (поклон), вечныя муки избави (поклон), Небесному Царствию прича­стники учини (поклон), и душам нашим полез­ная сотвори (поклон).» Три раза для православных христиан.
...Могилу барона хорошо покрыли дерном или песком и поса­дили на ней живые цветы. Францисканцы считают, что искусственные цве­ты и венки лучше не возлагать на могилы, так как все искусственное является символом лжи. Кроме того, они быстро теряют вид и выгля­дят неприглядно. Монашки крепости Декортуаз посещали кладбище в дни, когда совершалась не гласная заупокойная молитва: во все воскресные дни, дни двунадесятых праз­дников, на Святки (от 7 января до 20 января включительно), на Пасху и во всю Светлую седмицу, а также на Страстной седмице в Вели­кий Четверток, Великий Пяток, Великую Суб­боту. Не должно оставлять почивших в безвестии, в праздники или воскресные дни. Они красили ограды или убирали усыпальницы — в честь почитания церковного события. Жизнь смертная полна горечи, и мы украшаем её, как можем, посмертие создается невероятною роскошью святаналойной почтительной воздвижености. Что загробное сущепредействие отрадой скрашивало холод смертия.
На Пасху и на Светлой седмице, когда все славили Хри­ста Воскресшего, Милашевская допускалась отцом к посещению кладбищ. Молебны начинались с Радоницы (день поминовения усопших, вторник 2-й сед­мицы по Пасхе), она совершала посты, датовала вышивальное монастырским женщинам, сама селясь на это время в небольшом домике в оградах храма.
При погребении богатого мальтийского барона, видевшего прощание влюблённого Аморе с Лилиодор в Гвадалквивире, (оно совершается без священника) гроб провожали монахини и братья с пением «Трисвятого», у могилы пелась стихира «Зряще мя безгласна…». При погружении гроба в могилу - «Трисвятое», а когда могила была зарыта, читали лития. У могилы раз­давали кутью (коливо). «Зряще мя безгласна, и бездыханна предлежаща, восплачите о мне братие и друзи, срод­ницы и знаемии: вчерашний бо день беседовах с вами, и внезапну найде на мя страшный час смертный. Но приидите вси любящий мя, и целуйте мя последним целованием: не ктому бо с вами похожду, или собеседую прочее, к Судии бо отхожду, идеже несть лицеприятия: раб бо и владыка вкупе предстоят, царь и воин, богатый и убогий, в равнем достоинстве, кийждо бо от своих дел, или прославится, или постыдится. Но прошу всех и молю, непрес­танно о мне молитеся Христу Богу, да не низ­веден буду по грехом моим, на место мучения, но да вчинит мя, идеже Свет животный.»
Нортина Милашевская знала мало о своём "пирате". Если бы до неё дошли известия, что он узник в крепости Оштантич, она наверное, потеряла бы сознание от ужаса. Амортильядо был заключен за нападение на испанский галеон, и расправу над моряками. Скудная тюремная похлёбка напоминала красавцу об ужасном контрасте с его роскошной капитанской каютой. Он ждал вестей от Бартоломью и планировал способы бегства.
Бартоломео, ерзая в непривычно жестком камзоле, потер шею широкой красной ладонью, - Марти, - позвал он снова нетерпеливо.
- Как ты мне надоел, старый бродяга, - Веролли показался из-за китайской ширмы, в комнате раздалось благоухание розового масла.
Черный испанский камзол в стразах, зауженный донельзя, обтягивал широкую грудь, едва позволяя дышать, на груди красовался Cruz Fidеlitas – Бриллиантовый Крест Верности и изумрудный Orden  del Mеrito Naval Militar de Santiago - Орден военных заслуг, - королевские награды за битву при Гибралтаре. Белоснежная сорочка вырывалась из-под чуть расстегнутого воротника водопадом изысканных кружев, напомаженные черные локоны, благоуханные завитые к верху кончики усов и ровная только что освеженная бородка рисовали портрет щеголя-соблазнителя.
Бартоло придирчиво оглядел своего капитана и друга.
- Да… – протянул он только одно слово.
- А ты что думал, - засмеялся тот, - к императору идем!
У скромного подъезда только что отстроенного гостиного двора их ждала карета с графскими гербами – Воронцов уже обо всем позаботился.
Развалившись на подушках, Мартильядо безучастно глядел в окно на этот, казалось, вечно мрачный город. И все же в этих стройных улицах с рядами изысканных двухэтажных особняков, каменных набережных, прохожих, одетых с изящной скромностью, и самом воздухе было сегодня что-то до предела волнующее. Он не мог понять, что именно, и приписал причину волнения аудиенции с императором, которую устроил им граф.
«Прощелыга», - подумал про него капитан.
- А почему Государь Петр примет нас у какого-то князя Милашевского? – боцман ерзал на месте, не в состоянии обрести покой пред лицом грядущей встречи с грозным русским царем.
- У них такие порядки, Петр развлекается на балах-маскарадах во дворцах своих дворян, в этот раз приглашают Князь Андрей Милашевский и его супруга Нора.
- Нора? Странное имя.
- Да черт их разберет этих русский князей, наверное, это «умьеньшитьелльно-ласкатьельное» хохоча и коверкая русские слова ответил Марти.
Карета подкатила к богатому крыльцу через небольшой городской парк. Во всех окнах модного особняка, щегольски отстроенного в стиле итальянского барокко с беломраморной облицовкой, стройными легкими колоннами и статуями в полуовальных нишах на фасаде, ярко пылал свет, украсив полумрак июльских сумерек золотыми праздничными бликами.
Испанцы, задевая шпагами за икры в белых шелковых чулках, взошли на крыльцо, и привратник учтиво распахнул двери, за которыми уже маячил Воронцов.
- Ну наконец-то, мis amigos, mis nobles senores! – вы опаздываете, он бросился к ним навстречу, снимая на ходу богатую венецианскую маску с большим клювом.
Дель Корсо в легком замешательстве посмотрел на Веролли, но тот оставался невозмутимым.
- Надеюсь, самого интересного мы не пропустили, - сдержанно ответил Амортильядо.
- Что же для вас самое интересное? Конечно же, встреча с государем? – Воронцов, схватив гостей под локотки, поволок их ласково через обширную и почти пустую прихожую дворца.
- Мазурка русских донн, - коротко ответствовал тот с легкой иронической улыбкой.
- Успеете насладиться, государь вас уже ожидает, - беспокойно засмеялся Воронцов.
По-барски разодетый камердинер преградил им вход в бальную залу.
На гневно-вопросительный взгляд Веролли он важно заявил:
- Господа офицеры без маскарадных костюмов! По приказу Государя Императора не велено впускать!
- Какой конфуз, - пробормотал Воронцов в деланной досаде. – А давайте пройдем в комнату для переодевания, уверен, там припасены маски гостям.
Они поднимались на второй этаж по роскошной лестнице, убранной мягким персидским ковром, когда на широком межлестничном пролете немного замешкались, так как у Воронцова развязалась лента на кокетливом бальном башмаке. Послышалась музыка и приглушенный плеск светских бесед, боковая драпировка откинулась и оттуда выплыла фигурка молодой женщины в алом бархатном плаще на белом шелковом платье. Костюм завершал накинутый капюшон, и лицо почти полностью скрывала убранная лентами, цветами и перьями бледная полумаска.
- Я поняла, ваше сиятельство, - проговорила дама, обращаясь к кому-то, кто был еще по ту сторону шторы.
И словно пуля впилась в сердце Амартильядо. Он шагнул к стене, перестав дышать. Дама скользнула мимо, сделала несколько лёгких шагов по лестнице вниз, и вдруг слегка в полуобороте, кинула быстрый взгляд назад. Короткая заминка, и Марти показалось - он услышал тихий вздох.
Государь принял их в холодной комнате, задернутые потрепанными бархатными шторами окна отчаянно сквозили. На большом кабинетном столе лежали чертежи и рукописи.
- Мне нужны деньги, много денег. - Начал он сходу, как только гости показались на пороге, без представлений. Вы регент ордена Мальты, Ваше дело знать, где мне их взять.
- Государь хочет видеть меня своим советником? - вкрадчиво поинтересовался Веролли.
- Петр, выпрямляясь во весь рост, взглянул в глаза испанца
- Другом. Другом, делящим со мною и моей семьей кров и дом.
- Княгиня! – Воронцов в коридоре наконец справился со своим бантом. – О княгиня, как я рад вас видеть! Позвольте представить моих друзей. Доблестных испанских доннов!
Дама оперлась на резные перила затянутой в атлас рукой. Но, совладав с собою, кивнула.
- Кого вы пригласили?
- Граф Амартильядо Франциско Веролли… Барон Бартоломео дель Корсо…
 Драгоценные плюмажи описали мягкий полукруг.
- Княгиня Элеонора Милашевская, - торжественно и чуть сдерживая улыбку промолвил граф.
Ветер прижимал бот всё плотнее и плотнее к морю. Солёный шквал волн мыл палубу. Вторые сутки ураган не прекращался. Команда валилась с ног, но работали на удивление споро. Каждый выполнял свою часть, свой корабельный долг. Постепенно ветер стих, волнение успокоилось и порядок, нарушенный штормом, восстановлен. Почти вся команда была набрана из русских матросов, отчаянных смельчаков, не один раз смотревших в глаза ураганам. Арендованный бот пробивался южнее, где по замыслу экспедиция должна покинуть его, продолжая движение по суше. К облегчению моряков судно скоро достигло конечной цели пути, и рассчитавшись с капитаном, перегрузив поклажу на купленных тут же лошадей, люди отбыли, не заходя в трактир и не отдыхая с дороги.
«Ничего. Часа через три будет деревня. Там заночуем и подкормимся. Не хочется ночевать в здешних лесах. Испокон веков в этих краях лютуют, да и как не лютовать? Глушь. Разве выловить по болотам?»
Действительно. Деревня появилась очень скоро. Маленькая, хат на двадцать, но с мельницей у реки и со справным стадом, гонимым пастухами по домам. Староста определил дом для ночлега, молодухи принесли харчи, а старики радовались гостям, рассказывая местные сказки.
- И что, бабушки. Всё так печально? Неужто кроме леших да русалок никого из порядочной нечести и не водится?
- Свят, свят, свят, – крестились старушки, тревожно поглядывая на хорошо говорящего по-русски, иностранца. – Да, откуда ж им, милок, взяться? Места дикие, богом забытые. Тать на тати, да погост на погосте. Так то. А вы чавой-то к нам. Аль дело какое? Государево, стало быть?
- Дело наше простое. Сказы записываем, былины разные, интересуемся как раньше жили, деды ваши, прадеды.
- Экий шустрый! В кои века иностранцы нуждались в наших сказках! Лукавишь. А нам-то и нечего скрывать. Хошь слушай, хошь записывай, а было так … - желание поделится с кем-то кроме своих коз, развязало старушкам языки и, начались настоящие былинные сказания.
-…А не ходят туда, вот почему! Даже каторжные боятся, есть причина, – бабка сделала важный вид, затянула под подбородком платок и продолжила, – есть там каменюка с лапами какого-то чудовища, да не одна. Уйма целая! И на каждой, окромя огромных лап, – буквы. Такими, говорят, издревле писали. А лапы всё больше похожи на медвежьи, так и прозвали – «Медвежий угол». И кто приблизится – смерть! Либо лешие налетят, либо волки загрызут, а волков в наших краях, видимо не видимо. Рассказывал мне мой дед, что будто бы нашёлся смельчак и вышел на самый большой камень, да не просто вышел, а стал глумиться над лесными жителями, мол, всё ему нипочём и никого не боится. Тогда, сказывают, вылез из-под камня, маленький человечек и спрашивает: Зачем пришёл. Посмеяться? Тайну выведать? – Да, хоть бы и так! – Хорошо, – говорит человек, – пошли. Только потом как бы плакать не пришлось. – Не бойся. Не заплачу!» И вывел мужичок хлопца к заветной полянке, где пещера. Долго водил по ходам, наконец привёл, и тогда молодец-то и опешил.Так дурачком и проходил всю жизнь. Так-то …
- Э! Столько времени прошло, а вы всё боитесь? Всё в сказки верите.
- А ты слушай, да не перебивай. Было это три лета назад, как раз под Купалу. Сидели, вот как мы сейчас, сказки слушали, вдруг один молодец и говорит: не побоюсь. Пойду и найду ту заветную поляночку. Прицепилась с ним весточка, совсем молоденькая. «Возьми с собой, да возьми», он-то с дури и взял. Ушли и пропали. Родители все глаза выплакали, но так и пропали. А потом, одного каторжанина изловили, он и поведал о их смертушке. Говорит, выскочил Зверь невиданный, заломал да и уволок в чащу … Так-то...
- А что вы, «храмовники»? Что сделали для Веры вы? Жгли, уничтожали и сеяли панику? Вы шли с мечом! Разве Бог заставляет это делать? Веру надо понимать. Она ручеёк, ведущий в море Познания, где Господь наполняет его собою! Вы и Святая Инквизиция повинны в пролитой крови!
- Инквизиция никого не умерщвляла, а наш «плащ» нёс истинную веру, ограждая людей от засилья Сатаны. Кровь лилась. Верно подмечено. Но эта кровь эретиков! Смутьянов! Или лучше, что бы над миром парил чёрный лик Диавола?
- Сама инквизиция никого не казнила, но передавала религиозных преступников светским властям со зловещей формулировкой: «Для наказания без пролития крови». Как это? Да, очень просто. Сварить или сжечь! Так вы называете непролитие греховной жидкости из еретиков? Вы Огонь, дарованный Богами людям для света, превратили в орудие насилия. Повинны. Но не для этого наша Вера, что бы казнить или миловать, Вера предков заключается в осознании гармонии Природы и человека! Принимаешь росток таким, какой он есть, – ты уже язычник. Радуешься тёплому дождю и ласковому Ярило – язычник! Кланяешься в ноги родителям своим, людям старше и мудрее тебя – язычник! Пойми. Это не Религия! Это Вера! Вера в то, что окружает и дарует жизнь!
- А разве на вашей Родине не творится то же самое? Разве не казнят, не жгут людей? Оглянись! Всюду еретиков уничтожают и станут это делать впредь, ибо Лик Сатаны чёрен, а крылья накроют всякого, кто хоть намёк позволит на ересь. Кощунствуешь над Верой! В болото безверия ведёшь народ! Покайся! Господь милостив.
- Верно говоришь. Жгли Русь и людей русских. А началось это действо не тысячи лет тому, не тогда, когда народ по Прави жил, а позже, когда ваши плащи и рясы проникли обманом на Святую Землю. Помню. Новгород помню. И в летописях записано – 1227 год. Губят в огне четырёх волхвов, связанными в костёр бросают. И палачи записаны, народ долго их помнил – схватили, вязали и потом доставили на двор архиепископа. Кто? Христиане. То есть те, кто, как и вы, носят кресты – братья близнецы в размолвке. Помню Смоленск! Где духовенство требовало казнить монаха Авраамия, обвиняя его в ереси и чтении запретных книг – «пригвоздить к стене и поджечь» и утопить. Почитай Житие Авраамия, он недвусмысленно называет тех, кто требовал его казни: «попы, игумены, и священники, если бы могли, съели бы его живьем», «бесчинно попы, а также игумены ревели на него, как волы; князья и бояре не нашли за ним никакой вины, проверивши все и убедившись, что нет никакой неправды, но все лгут на него».
И законы приняли подстать вашим. Слышал о такой «Кормчей книге» (сборнике церковных и светских законов)? «Если кто будет еретическое писание у себя держать, и волхованию его веровать, со всеми еретиками да будет проклят, а книги те на голове его сжечь». Продолжать, кто и как приспосабливал Огонь? А разве язычники жгли несогласных? Нет ни фактов, ни легенд. Так-то! Каются, говоришь? Кому? Чужому инородному Богу? Который называет свою паству – рабами и призывает терпеть блуд и самодурство хозяев. У нас свой. Родной Бог! Который не просит подставлять шкурникам под удар щёки, с которым мы равны и, который несёт Свет а не кровь!
Кощунством пристыдил? Нет. Ты наградил меня этим Словом, поскольку Кощунник – это сказитель. Вы даже не понимая слова, переиначили на свой, лизоблюдский язык. Объясняю и запомни, а лучше заруби себе на носу: Кощуны – это мифы, былины. А кощунословие – это рассказы о том, что было до христианства. Поэтому вы и говорите: «Нельзя – это кощунство». Для вас кощунство – это плохо, а для нас – хорошо, а история ваша – плохая. Потому что всё основано на лжи и лицемерии. И ещё запомни. ЩУРЪ, от которого произошло данное, для вас страшное слово - Предок, Рода Начальник, оставивший в память о себе Имя Рода то есть, как сейчас принято называть – фамилию.
Фамилию, - Веролли усмехнулся, вспоминая десяток своих имен. Ему трудно было разговаривать с этим диким необразованным людом, леса полнились суевериями, да и годы не считались. Он вспомнил свой недавний разговор с Петром.
- Пора, - говорил государь, - пора время с Европой править. Живем здесь, как дикие, не зная ни себя, ни мира. От столиц отъедешь - мрак простой.
- Да. Годков сто прибавить не мешает,  -  Веролли загадочно глянул на государя.
- Годков сто, сто лет по-нашему. Отчего же?
- Когда другие своего времени не знают, то и в тайну не проникнут...

Продолжение следует...