По-над речкой рекой

     Деревня Руссениха, куда мы приехали с Сашкой искупаться и позагорать, растянулась
двумя порядками домов по крутому, поросшему вековыми елями, берегу реки Ветлуги.
По пологому каменистому и длинному извозу, тянущемуся по уступу этого крутого берега, спустились вниз; прошагали по зеленому цветущему одуванчиками лугу, и
оказались у самой речки.
     Река плавно несла свои воды матушке Волге, и зеркальная гладь её отражала собой
голубое безоблачное небо. И лишь крохотные воронки-завитушки, от которых течение
испускало тоненькие змейки, напоминающие трещины разбитого зеркала, сверлили
и царапали этот водный покой.
     На реке было безлюдно. Только бакенщик, громко матерясь, заводил мотор своей лодки, да двое мальчишек таскали на яру уклею. Мы не сразу заметили на другом песчаном и пологом берегу двух девушек. Одновременно взглянули друг на друга, и ни слова не говоря, попрыгали в воду.
     Обмелевшую Ветлугу, переплыли быстро, но все же течением нас успело отнести аж
к ручью, вытекавшему из старицы. Девушки оказались далеко от нас и мы, выйдя на
берег, медленно побрели, ступая по горячему песку, к лежащей паре.
     - Загораем?! – с юморком в голосе спросил Сашка.
     - А что? не похоже? – ответила девушка постарше, оказавшаяся симпатичным и миловидным созданием. В ней все сочеталось и привлекало. И эта очаровательная фигурка, с девичьим изящным станом и стройными ножками. И эта аккуратная головка  с совершенно правильными чертами лица.
    - Совсем не похоже, - категорично заявил Санек.
     - Вы, извините, бледные, как поганки, - съязвил я. –  И если бы не Сашкины зоркие глаза – нам бы вас ни за что не заметить. Давайте знакомиться: Николай, - представился я.
     - Александр! – в унисон моих слов выпалил мой друг.
     - Откуда приехали?
     - Почему вы решили, что мы откуда-то приехали? Мы местные, - слукавила русоволосая.
     Вторая оказалась совсем девчушкой и в разговор с нами почти не вступала, а лишь недовольно взглядывала, то на меня то на Сашку и снова укрывалась большой пляжной шляпой.
     - А почему вы все-таки решили, что мы откуда-то приехали? – после короткой паузы
неожиданно для нас спросила старшая.
     - Ну, во-первых, мы здесь частые гости; во вторых, мы живем не так далеко от Руссенихи, поэтому давным-давно всех знаем. А вот вас действительно видим впервые.
     - Так чьи будете? – настойчиво и шутливо воззнаменовал вопрос Александр.
     - Нет! – возразил я против продолжения дальнейшего разговора. – Давайте для начала
все-таки познакомимся, - настаивал я. Меня зовут Николай! А вас?
     Молчание.
     - А меня Александр, - отозвался Сашка. Значит, не желаем знакомиться? – продолжал взывать он к девушкам.
     - Ну, Галя, приподнявшись и оперевшись на руки, - с неохотцей ответствовала блондинка. Её Инна. Дальше что?
     - Будем продолжать наш незамысловатый разговор, - нашелся Сашка и бухнулся на теплый и чистый песок рядом с Инной. Разговаривать и загорать – совмещать полезное с приятным.
     - А мы не хотим, чтоб вы нам мешали, - отозвалась худенькая и невзрачная Инна
     - Можем и не мешать, - отозвался мой друг.


2
     Все наше внимание переключилось на это “кругленькое” нежное создание лет
16-17. Она мне определенно понравилась. Её приятная и завораживающая улыбка
привлекала и располагала к общению, а большие зеленые глаза, будто полные таинств,
напротив, отторгали холодностью взгляда, некой глубокой и скрытой печалью, о которой
ведает только она и  будто только ей, эта зачарованная и потаённая грусть не дает ей покоя. Но эта тайна делает её умнее, не по годам серьезнее и выше других.
     - А все-таки, откуда будете? – спросил на этот раз я.
     - Приезжие мы, мальчики, приезжие…
     - А точнее?
     - Ой, ради бога. Пермская область, Березняки. Вам что-нибудь это говорит?
     - Нисколечко! И ответом вашим я вполне удовлетворён.
     Младшую звали Инной. Слушая Сашкин незатейливый юмор, которым он всегда
отличался, и любого после непродолжительной беседы располагал к себе, она осмелела
и время от времени посылала разные “шпильки” в Сашкин адрес. По части говорить
Сашка был большой мастак. А я напротив – бука. Сашка травил анекдоты, смешил нашу
случайную компанию своим “подвешенным” языком. Но и я, несмотря на свою закомплексованность, старался показаться общительным и развитым, тем паче с новыми людьми разговаривать всегда проще; ведь их всегда есть о чем спросить.
     Позагорав и вдоволь накупавшись, дружно переплыли Ветлугу и, одевшись в прибрежных кустах, проводили девушек  в деревню. Потом какое-то время сидели на колесе старого заброшенного колодца, близ Галиного дома. Здесь я уже настойчиво добивался свидания с девушкой, а она мне упорно  в этом отказывала. И в то же время как бы давала понять, что я ей не совсем безразличен. Я тщетно пытался разгадать причину её отказа в свидании. Мы так мило и непринужденно беседовали, будто  знакомы были целую вечность, хотя прошло с момента нашей встречи не боле трех часов. Я буквально влюбился в Галину с первого взгляда…
     Старенькая, ветхая изба с открытым, простым крылечком и лавочками, куда зашли Галя и Инна,  буквально вросла в землю. Её окна были довольно низко. Покосившийся и вот-вот готовый упасть двор, за которым тянулся длинный яблоневый сад, вызывали в нас удручающее впечатление. Я знал, что в нём живет какая-то древняя бабка, а вот как её звать – не ведал.
       Нам не пришлось долго ждать девчат; вскоре они вновь показались прихорошившиеся, в легких красивых сарафанах, задорные и улыбающиеся.
     - Мальчики, мы идем на почту, - озорно и притягательно проговорила Галина
     - Естественно и мы туда же, - нашёлся Сашка.
     - Но мы идём туда по делам…
     - Мы вас проводим.
    Подхватив свои велосипеды, на которых мы приехали в Руссениху, поплелись за девчатами. Почта находилась на окраине деревни, и нам было по пути. Галина обворожила меня. Я всю дорогу, пока мы шли до почты, разговаривал с ней. Сашка с Инной шли чуть поодаль. Я даже признался Гале,  что она мне очень понравилась. Ловил себя на мысли, что со мной что-то случилось… меня как подменили! Я всегда на комплименты девушкам был туговат. А тут у меня внутри, точно мешок со словами развязался, и я сыпал ими на Галю, как сыплют осенью деревья багряную и ярко-желтую листву на матушку-землю - щедро и разухабисто. А Галя, склонив на бок и чуть назад свою красивую головку, вроде б весело и в то же время с неким сожалением и грустью,  с неподдельным удивлением наблюдала за мной, как охотник за токующим глухарем; задумчиво произносила: “А зачем это тебе?.. Нет, сегодня не могу... Завтра? Завтра тоже… Завтра нас здесь не будет… А, может, у меня есть парень”.
     Сашка все это время, пока мы мило беседовали, стоял в стороне – нервничал, всячески отзывая меня, жестикулируя и показывая руками, что пора уже ехать – хорош, мол, болтать! Наконец и мне надоел этот бесплатный спектакль, в котором оказалось
всего-навсего два действующих лица: я и Галя. К тому же у меня оказалась не совсем
почтительная и завидная роль. Не рыцаря, каким подобает быть мужчине в амурных делах, а влюбленного плебея, которому нужно постоянно унижаться, чтоб достичь
заветной цели: добиться руки и сердца Королевы. Но такие уничижения были явно не по мне. Во мне взыграли амбиции. Мне показалось, что Галина повела себя  слишком высоко и даже несколько надменно. И мне хотелось внутренне себя хоть как-то возвысить. Кто этот парень, о котором Галина намекает? Поди, какой-нибудь позавчерашний школьник!  Кто этот “жених” не видавший в жизни ничего. А на что тогда эти мозолистые рабочие руки? Пусть он, этот пацан, сначала поедет и испробует хоть немного нашей пэтэушной и общагенской жизни, как мы с Сашкой. Пусть он оторвется от своей семьи, деревни и отправится увидеть белый свет. Пусть он поездит без билета в поездах и на электричках; пусть он прокатится на товарняках. Пусть у него хоть раз захватит дух и сожмет душу, когда он будет запрыгивать  на подножку, разгоняющегося и убегающего вдаль состава?.. Пусть этот домосед хоть раз услышит эти весёлые вагонные перестуки. Пусть он хоть чуточку проникнется  нашей не по годам повзрослевшей отчаянной и смелой романтикой, которую мы с Сашкой несказанно любили и испытывали?
     Все эти радужные мысли, налетевшие, словно ветерок, с ближайшего поля, где только-только заколосилась зелёная рожь, окрыляли меня и вдохновляли.


     Так мы расстались. Но в моё сознание прочно врубился, точно воткнутый, в
свежий березовый кряж топор, - образ этой девушки. И судьба уготовила нам ещё две встречи. Первая произошла в “День молодежи”. Этот праздник мы решили отметить на
 Ветлуге.  Поэтому поехали в Руссениху.  В этом возрасте мы уже успели полюбить красное винцо, да и водочки с самогоном приходилось откушивать. Так что праздновать на широкую ногу мы  умели, причем, не залезая в карман к родителям и, не клянча у них копейки на наши романтичные, бесшабашные и отчаянные гулянки.
     Погода выдалась солнечная и жаркая. Все благоухало. Одинокая белая  чайка с черными крылышками, тонко вскрикивая, летала над рекой, высматривая рыбешку.
Береговые ласточки летали низко над землей, обещая дождь. Неподалёку от нашего костра и стоянки мирно паслось деревенское стадо. Пастух, уставший от жары, изредка вскрикивал   на отбившуюся коровёнку, хлопал плетью да покуривал.  По берегу бродили руссенские жители. На другом берегу, стояла видимо подвыпившая одинокая бабенка, пришедшая из Троицкого, она истошно кричала и просила, что кто-нибудь из лодочников  перевез её на руссенский берег. Глядя, на вальяжно расхаживающих по берегу реки людей, мне все думалось, что где-то среди них находится и Галя. Мне нестерпимо хотелось её видеть.


     Пару забродов бреднем по обмелевшей реке и… глянь! уже наваристая жирная уха из судака, чехони, налима и другой рыбешки обитающей в Ветлуге, красовалась в большом чугунном котле. Наполненные красным вином стаканы приятно позвякивали, когда мы чокались. День тянулся. А мне хотелось, чтоб как можно быстрей наступил вечер. Мне нетерпелось увидеться с Галей. И я точно знал, что она непременно будет в клубе. Мне все-таки хотелось до конца выяснить: симпатичен я ей или нет?
     Наконец, солнце медленно стало клониться к горизонту. Вот оно установилось вдоль русла реки и невообразимая тишина и покой воцарились окрест. Чайка уже не летала над рекой. Ласточки угомонились, и не видно было их пронзительного и ошеломляющего полета.
Деревенское стадо, поднимая дорожную пыль, тянулось в гору. Отдыхающий народ
также уходил с реки. Настроение великолепное! Наша веселая кампания тоже понемногу
рассыпалась. Кто-то остался сидеть у костра, кто-то пошел в деревню навестить родню
или знакомых. Только мы  с Сашкой рванули в клуб. В тот момент крутили фильм.
Но после него непременно состоятся танцы! Вот там-то я для себя все и выясню, кем я являюсь для Галины. Открыв дверь залы, я с трудом отыскал в нём девушек. Они сидели  на последних рядах, что меня очень обрадовало: меньше глаз. Я пробрался к подругам и присел на свободное место рядом с Галей.
     - Привет!
     - Ты зачем пришел? - неожиданно спросила она меня.
     - Гуляем! – был мой ответ.
     - Зря ты здесь объявился.
     - Может, пройдемся, подышим свежим воздухом?
     - Пойду, но только с другим.
     - С кем же?
     - Пока секрет.
     Галя вела себя как-то неопределенно. Она, то искренне и юморно  похихикивала надо мной, то становилась молчаливой и скучной.  Порой говорила обидные слова, и даже кем-то  стращала меня. Но на все это я ни обращал ни малейшего внимания. Я на сто процентов был уверен, что все эти страсти-мордасти и ответы в стиле “нет” всего лишь на всего естественное поведение скромной  девушки, к которой настырно и даже, может, чуть нагловато набивается юноша пока с одним желанием познакомиться поближе. Я тогда действительно был уверен, что я ей все-таки нравлюсь, и что все свои чувства и симпатии, она лишь искусно скрывает.


     Как только закончилось кино - тут же начались танцы! От грянувшей со сцены музыки – толпа оживилась и пошла в пляс. После первой быстрой и возбуждающей композиции зазвучал медленный фокстрот, под который я поспешил пригласить Галю на медленный танец, страшно волнуясь от того, что она может мне отказать. И…О! – Чудо! Она не отвергла моё приглашение. Мы красиво и ошеломляюще протанцевали весь вечер. Не пропустили ни одного ни быстрого, ни медленного танца. Танцевальный вечер закончился для меня на самой высокой и ошеломляющей  ноте. Я был буквально вне себя.
     - Шурик! Меня не жди – я иду провожать! – крикнул я поверх голов танцующей толпы, стоящего у окна Сашке.
     - Ну, давай! ни пуха!
     Я увидел в последний момент, что Галя вышла со своей девочкой-подружкой на улицу;
пустился ей вслед. Выскочив в темноту, я бежал и разглядывал на ходу, идущие пары.
Вдруг сзади кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся и не сразу узнал в темноте
Ваську Антонова. Я его отлично знал. Это был мой бывший одноклассник.
     - Давай отойдем, - пьяно и развязно проговорил он.
     - Зачем?
     - Поговорить надо.
     - Пошли.
     Мы отошли к изгороди сада. Свет от прожектора, висящего на своде крыши, просторного крыльца деревенского клуба, бил прямо в нас. Я вгляделся в  бледноватое курносое и продолговатое лицо Васьки. Он был так же под хмельком. И в принципе, нисколько не изменился с той поры, как мы расстались, уехав после восьмилетки учиться в город. Только его оттопыренные уши удачно маскировали отросшие патлы, да в зубах дымилась сигарета. Все это, конечно, делало Ваську взрослым. И его намерения в отношении меня были, наверное, более  чем серьёзные. Но я готов был к любой развязке! Я готов был подраться с ним сейчас же из-за Гали, прекрасно понимая, что Васька не робкого десятка и соперничество будет не из легких. “Тоже мне жених выискался”- думал я про Ваську.
     - Ты Гальку оставь, понял?
     - А она что? Твоя что ли! – взвопил я от злости, желая скорейшей развязки.
     - Я с ней гуляю. Понял?
     - Да что ты все заладил: понял да понял. Ты меня на понял не бери – понял, - уже
буквально смеясь над Васькой, бросал я эти слова ему в лицо. Но Васька все так и не
начинал драку. А мне было тем паче не с руки. Не моя же девчонка?!

     Мы еще какое-то время препирались с Васькой, так и не начав драться. Видя бесполезность этой словесной сутолоки, бросился вдогонку за Галиной, но так её уже и не нашел. Подошел к её дому, но стучатся к ней в  в столь поздний час, не решился.  Тогда я побрел по деревне в надежде отыскать Сашку. И точно: вскоре я его нашел в толпе наших будиловских ребят. Мы еще немного погуляли и отправились восвояси.
     Полная светлая луна освещала нам путь. Высокая недоспелая рожь, стеной
возвышалась по обе стороны дороги. Стрекотали кузнечики, и пела в лесу неугомонная и
неизвестная нам птаха.



     Прошло несколько дней. А я так и не смог успокоиться. И каждый день думал о Гале.
Мне не верилось, что к Василию она питает серьезные чувства. В лучшем случае это
была дружба, - думалось мне. Не было бы Васи, у нее был бы другой кавалер. Но вот
сегодня я все-таки решаюсь до конца прояснить для себя свои чаянья и надежды. А
заодно и узнать, кем я являюсь для Гали: случайным знакомым или же молодым
человеком, подающим надежды на её внимание?
     Вечером, когда утихли деревенские заботы и люди, отходя от дел праведных, выходили
на крылечки своих домов, усаживались на лавочки и вели беседы о житье-бытье,
а молодежь стайками потянулась в клуб; я взял у соседа велосипед и, одевшись потеплей,
поехал в Руссениху. По дороге встретил Сашку.
     - Ты куда? – спросил он меня.
     - В Руссениху.
     - А-а-а, к той чувихе.
     - К той самой.
     - Да-а, втюрился ты видно, паренёк. Обворожила она тебя, околдовала, - проговорил
Сашка эти слова как-то по-стариковски и не в его манере. Они мне сразу не понравились,
но  втемяшились так крепко, что я тут же про себя их повторил три раза. Сашка пошел в клуб, а я сев на велосипед, опустив голову, медленно поехал по белой полевой дороге.
     Я ехал, а слова: “околдовала, обворожила” так и срывались у меня с языка. Они, словно бабочки, порхали в моей голове легко и назойливо; и я никак не мог от них избавиться.
“А может, Галина и впрямь колдунья, - подумалось мне. Вон глазищи-то какие?! Как посмотрит, так как ведро холодной воды на тебя выльет, а взгляд свой вопреки себе,
тут же почему-то отводишь”. Я уже хотел повернуть назад, но, подняв выше голову, увидел, что еду между двух высоких изгородей, за которыми по левую и правую стороны
простирались пышные сады деревни Руссенихи.



      Робко постучал в окно этого приземистого, ветхого дома. В избе завозились и вскоре в отворённом окне показалась Галя. Знаком дал ей понять, чтоб она вышла и, не дожидаясь ответа, прошел к крыльцу.
     Сердечко мое забилось, как у зайца. Я сильно взволновался по поводу: выйдет или не
выйдет. Но вот в сенях послышались шаги, дверь распахнулась и она, переступая через порог, с застенчивой и в то же время плутоватой улыбкой проговорила:
     - Чего пришел?
     - Ну, как чего? Поговорить надо, - делая вид, что ничего противоестественного не случилось, ответил я.
     - Я же тебе сказала: я дружу с другим парнем. Ты что глухой или у тебя памяти нет, -
мило улыбаясь, ответила мне девушка.
     - В тот момент, может, действительно её не было. На тебя как взглянешь так всю память разом и отшибает, - пошутил я.
     Я уже собирался попрощаться с Галиной, решив в последний момент, что мне действительно здесь ничего не светит, но почему-то задержался. А Галя, сложив руки на груди, прислонившись к дверному косяку, невозмутимо и безразлично глядела на меня.  Вероятно, ей захотелось напоследок поразыгрывать меня. А я думал об одном: как можно дольше побыть с Галей в эту грустную и последнюю нашу встречу.
     Небо все больше хмурилось. Надвигались сумерки. С Ветлуги дунуло прохладой.
Галя ежась, так и стояла в легком ситцевом сарафане. Я снял пиджак и накинул его ей на плечи. К моему удивлению она не запротивилась.
     Все моё мнимое волнение исчезло незаметно и безболезненно невесть куда. Мы сидели и непринужденно и интересно разговаривали. Видимо оба понимали, что это наш последний совместный вечер и последний разговор. И уже не зачем было выдумывать
и выдавливать из себя замысловатые фразы и выражения. Мне доставляло удовольствие
просто стоять с ней вдвоем на этом покосившемся, незамысловатом крылечке и мило беседовать этим летним, хотя и пасмурным вечером.
     Вот короткая пауза в нашем разговоре. Галина, взглянув на меня своим прожигающим взглядом, произносит: “Вот и все, Николай. Прощай! Мне пора уходить домой,  к своим…” “К своим?! К кому это к своим? – подумалось мне невзначай”.
     Чтоб удержать это очаровательное создание еще на немного, начинаю объяснять ей, что и время ещё “детское”, и что перед сном просто необходимо пройтись и подышать свежим воздухом – это очень полезно, особенно для городских жителей. Все это происходит в юморном, доброжелательном тоне. Таким образом, я задерживаю её ещё на несколько минут. Но разговор уже не получается. Галина, как мне показалось, внимательно  и завораживающе смотрела на меня, а я на неё.
   Галь, - произнёс я, прервав наше молчание, - у тебя совершенно особый, загадочный взгляд.  Слушай? ты случайно не колдунья? - Так, в шутку, брякнул я эти слова, кинув
свой взор в туманную мглу, которая всё более и более сгущалась, осеняя нас с Галиной
 этой вечерней прохладой, тишиной и зачарованностью.
     - Колдунья, - вполне серьезно ответила мне девушка.
    Я нимало удивившись этому лаконичному ответу, стал рассматривать Галину, словно неопознанный летающий объект, нежданно-негаданно возникший передо мной,
пытаясь отыскать в ней что-то колдовское. Но передо мной сидела все та же обыкновенная русская девушка, с простым именем и такими же простыми русыми волосами. И ничего в ней не было таинственного и загадочного. Вот только  эти изумрудно-зелёные и большие глаза, с их проницательным сверляще-тяжелым взглядом, создавали ей ореол Олеси. Но все же некий холодок вдруг пробежал у меня по спине.
      Я снова стал разглядывать Галю, будто увидел её впервые, пытаясь отыскать в её образе что-нибудь таинственное и колдовское.  Но она вдруг, откинув мой пиджак на перилу крыльца, шмыгнула в сени. Приоткрыв дверь, скучно сквозь узкий проём проговорила:
     - Ну, все. Мне пора. Я пошла спать. Счастливо добраться до дома.
Дверь захлопнулась, и милое очаровательное создание исчезло. Я даже не успел сказать
до свидания.



     Черное, зловещее небо нависло так низко, что, казалось, залезь на конёк крыши и достанешь его рукой. Темень. Жуткая темень. Только тусклый свет окон деревенских
изб, сквозь мутную пелену осевшего наземь тумана, бросал слабый отсвет на пыльную дорогу. “Хорошо, что нет дождя” – подумалось мне. Я остался один в этом буквально впившемся в меня мраке. А впереди шесть километров пути полями и лесом. Их нужно как-то преодолеть. Мысли самые скверные заползали в мою встревоженную предстоящей дорогой душонку и тем, что Галя, возможно, действительно колдунья. Не приведи Господи с такой связаться. Сколько этих трагичных баек про колдунов и колдуньи было услышано в интернате, когда мы учились в школе – не счесть. Сердце буквально сжималось от охватившего и невесть откуда взявшегося во мне страха. Я не узнавал сам себя. Э-эх, хоть бы встретить кого да поговорить на дорожку. Ни души. Всё как вымерло. Ехал по памяти. Но кое-где все же белесые ленточки пыльной полевой дороги проявлялись, я впивался в них глазами и нажимал увереннее на педали.
Деревня осталась позади. Я в поле. Качусь и не смотрю вперед. Но в этом месте я вдруг вскинул голову и в метре от себя увидел двоих в белом. Я чудом не наехал на них, крутнув в последний момент руль вправо. Кто они? Почему здесь и в такое время?
Эти “они”, как мне показалось, стояли в объятьях друг друга, шептались и постанывали. А их белые одежды были как будто фосфорными. Так ярко они светились в этой небывалой и пугающей темноте.
     Страх, всецело охвативший меня, крутил что есть силы моими онемевшими ногами
педали. Я мчался что есть мочи, так и вглядываясь в эти спасительные полоски накатанной полевой дороги. Вот и лес, а за ним и наша деревня. Эх, проскочить бы его быстрей да увидеть долгожданные огни нашего селища. А эта стерва и вправду колдунья?! Но что такое? Я еду, а рядом со мной скачет взмыленный потный конь и тоже точно фосфорный!
Не может быть? Откуда это. Что за наваждение?  Мне снова на ум пришли эти рассказы, в которых колдуньи превращались в свиней, лошадей и других животных. Неужто она преследует меня? Конь вскоре исчез. Вот небольшой перелесок и снова поле. Я мчал ошеломленный этими видениями, до боли вцепившись в руль. Только я выехал на середину этого небольшого полька, как за моей спиной раздался душераздирающий женский крик. Он повторился несколько раз. Этот крик можно сравнить только с криком, когда  убивают человека, и ему некого простить о помощи и лишь его окровавленная плоть издаёт напоследок истошные, мученические вопли. Мой разум стал будто бы вне меня; тела своего я не чувствовал и только подметил, как на голове моей что-то зашевелилось, а волосы вместе с кожей тянутся вверх. Я так и мчусь что есть силы. Вот со всего лету падаю, но тут же, как ни в чем ни бывало, точно на пружинах, вскакиваю и ищу свой велосипед. Нашариваю его на закрайке поля. Хватаю, запрыгиваю, как на коня, и мчусь дальше. Вот и последний перелесок. Здесь глубокие старые колеи. Через них невозможно проехать, чтоб не упасть. И я вновь со всего лета  - укатываюсь, словно футбольный мяч, в густой сцепившийся клевер. Но, вскочив, уже не сажусь на велосипед, а схватив его за руль бегу очертя голову вперед на наше поле, словно на нём
наступит спасение, и наконец-то кончится это ночной кошмар. Мне и вправду стало полегче, когда увидел далекие мерцающие огоньки нашей деревеньки.
     Влетаю на трассу. Огни домов моей родной деревеньки, словно светлячки,
испускали красные лучики сквозь туман и мглу в пространство и казались они какими-то
маленькими призрачными и далекими.



     Дома все спали. Я вошел в избу и включил свет. Самым тяжелым и мучительным в тот момент для меня – было посмотреться в зеркало. Мне казалось, что после пережитого кошмара я поседел. Напился воды и сделал несколько попыток подойти к зеркалу, висевшему в прихожей на перегородке. И так, наверное б, и не решился посмотреться, если бы не отец.
     - Что бродишь, как слон, по избе-то, а? Ты сегодня ляжешь спать или нет? в конце-то концов. Ты спать нам дашь или нет? Озорник ты… Право озорник, – прогремел по
избе его строгий и зычный голос. И я, боясь, что он сейчас разразится еще большим скандалом, - резко сунул свою голову в зеркало. К счастью, она оказалась такой же:
с русыми волосами и выгоревшей от солнца челкой. Выключив свет, и хлопнув дверью, ушел спать на терраску.

     В постели долго ворочался и никак не мог уснуть. Одиночество  и чувство еще не выветрившегося из меня страха – угнетало меня и здесь в родной колыбели. Все клеточки
моего тела были пронизаны страхом. Тем страхом, от которого и твоя мятая и родная постель кажется тебе белым саваном; а сама терраска гробницей. Видимо я устал.
Но усталости этой не чувствовал. Но спасительная дрёма все-таки поборола мои роившиеся, навязчивые воспоминания об увиденном и услышанном  только что.
Я уснул. И то, что я увидел в ту ночь во сне, было ещё страшнеё того, что мне пришлось пережить наяву.
     Гробы, гробы и гробы – парад гробов! Они выплывали ко мне откуда-то издалека
и останавливались у моей головы. То начинали кружиться вокруг оной и, покружившись, уплывали дальше. И я лежу и вижу себя как наяву и вижу, что вокруг творится. А гробы все подплывают и подплывают: маленькие и большие; с покойниками и без них; закрытые и открытые. И я лежу и не могу пошевелиться и показать им – кому им? – сам не знаю. Показать, дескать, я живой! Зачем здесь все это? К чему?
     Как ни странно я ни разу не проснулся за всю ночь, а так и лежал недвижимый и
бессильный и наблюдал за этим сонмищем – этим заупокойным шоу. Но потом я действительно стал засыпать во сне (в том сне) и сначала почувствовал, как мое горло
обхватили холодные костлявые кисти; мне стало трудно дышать. Тогда я собрал в себе все силы – взбрыкнулся, открыл глаза и вижу как эти мраморные противные руки по локоть
отцепляются от моего горла и исчезают.
     Я привстал и почувствовал, как холодный пот струйками сбегает по моей спине.
Минут пять я сидел неподвижно, ни о чем, ни думая и не вспоминая. Потом, встав на колени, выглянул в маленькое оконце своей любимой терраски и увидел в нем купол
синего безбрежного неба. Летающих  галок, стрижей и ласточек. Соседи растрясали в своем заулке сено. Кто-то мирно балагурил у нашего дома. Я тяжело, со всхлипами вздохнул, как вздыхает после долгого плача ребенок и, с обнадеживающей мыслью подумал: “Как хорошо, что я живу ещё на этом… свете!”
    
***


     Не знаю, что со мной сделалось и сотворилось после той кошмарной и незабываемой ночи, только я почему-то стал сам не свой – меня как подменили.  Не то чтоб образ Галины меня настигал и мучил – нет! Напротив: он больше ко мне не приходил и даже в снах не являлся. Но от какой-то внутренней червоточины, которая сосала нутро и делала меня сомнабульным я никак не мог избавиться. А мне это во чтобы то ни стало надо было сделать. Я это остро чувствовал и  подсознательно понимал. Этот чертов груз, этот невзначай появившийся внутренний «балласт» меня буквально сковывал и душил. Если я от него не избавлюсь - мне хана. Мне нестерпимо хотелось быть прежним: веселым, романтичным, неунывающим, каким я всегда до встречи с Галиной и был. Это  состояние терзало и мучило меня до тех пор, пока не кончились каникулы, и нам с Сашкой не пришла пора ехать в ПТУ на учёбу. По приезду в Семёнов пошли покупать билеты на электричку… Кстати: мы с другом решили, что больше без билетов на электро-
поездах ездить не будем. Сашка ушёл вперёд, а я поотстал; иду задумчивый и потерянный будто в некую пустоту и неведомость. И вдруг с близстоящего храма, затерявшегося средь могучих русских берёз и лип, грянул колокольный звон. Он буквально разверз небесную вышину и окрест. Он грянул так стройно, завораживающе и неожиданно, что у меня внутри будто что-то ёкнуло и оборвалось. Я отродясь не слышал колокольного звона, а тут вдруг этот тонкий, зачарованный, всеохватный звук, пронизал меня от кончиков волос до самых пяток. Я вдруг задрожал, как осиновый лист, от непонятной мне доселе вливающейся в меня  умиротворённой радости и благодати.
     Так я стоял какое-то время в этом зачарованном и необъяснимом мне состоянии. Колокола вдруг резко смолкли, а с привокзальной площади и железнодорожных путей донесся до боли далёкий, и будто упреждающий сигнал отходящего железнодорожного состава; похожего в тот момент на трубный, звучный и призывный голос вожака, летящей в дальную даль журавлиной стаи. И будто в тот момент кто-то сказал во мне: «Тебе пора…» Я рванул что есть сил на платформу. Сашка, удерживая двери, разгоняющейся электрички орал что есть мочи:
     - Сюда, сюда!
     Я бежал изо всех сил за поездом. Душа моя, как и раньше, трепыхалась и ликовала, а слёзы радости и умиления текли по моим порозовевшим от ветра щекам. В самый последний рубежный и опасный момент, очертя голову, рыбкой запрыгиваю в набитый людьми тамбур. Кто-то хлопнул меня по плечу, но я на этот вопрошающий жест не отреагировал. Зачарованный я смотрел в окно и будто ощутил себя вновь родившимся и воскресшим. Воскресшим из небытия и жуткого тлена; оказавшимся вдруг в этом  неведомом, изумительном и прекрасном мире, с его неизбывной красотой, опьяняющей и будоражащей нас  романтикой, которую мы с Сашкой несказанно любили и… испытывали!