Конь в пальто

Пришел ко мне (скажу вам  кто),
Нет, не Пегас, а Конь в пальто.
И лишь  ступил он на крыльцо,
Как сразу начал ржать в лицо:
"Небось, себя поэтом мнишь?
С надеждой в небеса глядишь?
И, справиться мечтая с ленью,
Ждёшь от Пегаса вдохновенья?
Оставь напрасные мечты.
Он не летит к таким, как ты.
Коль совладать не можешь с лирой,
Бери топор, займись сатирой".
Вот так меня связали узы
С моей насмешливою Музой.
Теперь боюсь, заметит кто-то:
"Видна топорная работа".

В логовe Бабы Хаи.
Как и многим новым репатриантам мне пришлось ухаживать за немощными пожилыми людьми. Одной из моих подопечных была геверет Хая Кац. Увидев её впервые, я не сразу вспомнила ,"где я  видела эти честные глаза?".  Потом осенило: она - вылитый Георгий Милляр в гриме бабы Яги. Сходство было не только внешним. Божий одуванчик оказался на поверку засохшим на корню цветком зла. Все 95 лет её бытия определяли сознание, насквозь пронизанное злобой и ненавистью. Все организации и частных лиц  она характеризовала крайне негативно. Ненавидела она и неодушевлённые предметы и даже плохо функционирующие собственные внутренние органы. Ударившись об угол стола, она била его кулаком, приговаривая: "Вот тебе, вот тебе!" А как-то после доносившегося из туалета долгого  натужного кряхтения я услышала гневное обращение к желудку : "Кива! Будь ты проклят, ... твою мать! Ты какого хрена не хочешь работать? "          Перед трудоустройством я надеялась, что у меня будет разговорная практика на иврите. Но не тут-то  было! Хоть Хая репатриировалась из Литвы задолго до создания нашего государства и номер её удостоверения личности был не намного больше, чем номер партбилета Ленина, она говорила со мной на варварской смеси корявого русского, включавшего и табуированную лексику, идиша и иврита.         
 Выносить её склочный характер было тяжело  и сиделки подолгу не задерживались. Она пыталась остановить эту текучку кадров. 
 "Виктория, - говорила она мне, - как вы можете учить английского языка, когда вы не знаете правильно говорить русский? Держитесь за это место."
 Хая была очень низкого мнения о моих мыслительных способностях и не упускала случая снизить мою самооценку и поставить меня на место в прямом и переносном смысле. "Виктория, ворчала она, - какого чёрта вы уселись зашивать мой халат в салоне? Это не место для прислуги".
               Но  когда мои лимерики опубликовали в газете, я показала ей свежий номер, чтобы хоть немного реабилитировать себя в её глазах.  Геверет Кац прочла эту публикацию и вынесла свой вердикт: "Вы пишете такие штуёт! Никому это не показывайте".   
             Хаю часто донимал надрывный лающий кашель, что и не удивительно. Ведь она выкуривала по две пачки сигарет в день. Когда я посоветовала ей снизить дозу никотина, она пуская кольца дыма, разразилась такой тирадой:
" Мой муж, зихроно ле браха, не курил, мой брат, его жена, и двоюродная сестра с мужем  тоже были некурящими. И где они теперь?  - Ин дрерд.  А я, барух ашем, живая". 
  Однажды Хая вызвала домой ремонтника, чтобы починить жалюзи на балконе.  Это был сгорбленный глубокий старик. Взглянув на него, я с большим трудом сдержала неуместный смех.  Дело в том, что на его щеке красовался врождённый дефект - шишка по габаритам и конфигурации схожая с дамским бюстом второго размера. И венчала её красновато-коричневая выпуклая родинка, смахивающая на сосок. Закончив работу, адон Леви тяжело дышал и едва волочил ноги. Он попросил меня проводить его домой и донести чемоданчик с инструментами. Я поставила в известность Хаю, подхватила чемоданчик и пошла, стараясь держаться правее, чтобы избежать дурацкого хихиканья, глядя на сиську на левой щеке.
Когда я минут через  двадцать вернулась, Хая встретила меня визгом и причитаниями:
 "Виктория, почему вы ушли без разрешения так надолго? Я уже собиралась звонить в полицию и в скорую помощь. Я думала, что этот альте захен вас изнасиловал. А может это вы сами прыгнули к нему в койку? " Её сексуальные фантазии вызвали у меня приступ неудержимого гомерического хохота.
На протяжении  всего периода работы у геверет Кац я тщетно пыталась подобрать ключик к её жестоковыйному сердцу. Мне также никак не удавалось заставить себя испытывать более тёплое сочувствие к этой больной, беспомощной старухе. Спасало только чувство юмора, которое подавляло негативные эмоции.
Но однажды моему терпению пришёл конец. Когда я мыла окно, Хая, стоя на ходунках , пыталась руководить процессом. Каждое моё движение она сопровождала директивами, такими как : "Что вы трёте в левом углу?  Гинук, там уже чисто, а справа дрек". В конце концов это дистанционное управление меня достало и я выдвинула свои условия:
" Я сейчас посажу вас в кресло или уложу в кровать , включу вам телевизор и спокойно домою окно. Иначе я мыть окно не буду".  В ответ Хая завизжала :
"Хуцпа!  Я лучше знаю мыть окна. Кто вы такая, мне указывать? Это моё окно".
 -" Окно  ваше, а я не ваша. Я мамина и  папина " - впервые за всё время своего подвижничества огрызнулась я.
"Хуцпа, хуцпа !" - не унималась зловредная старуха.
 И вдруг мне захотелось выбросить её из этого окна вместе с ходунками. Я испугалась, почувствовав, что начинаю вживаться в  образ Раскольникова,  выбрала другую ролевую модель и от греха подальше "я от бабушки ушла",  как свежеиспечённый колобок.
 Возвращаясь домой  из логова Бабы Хаи я на остановке во время долгого ожидания автобуса разговорилась с милым малышом и его мамой и неожиданно для себя поделилась своими злоключениями. Услышав, что я в прошлой жизни преподавала английский, молодая  женщина  дала мне визитку  с номером телефона своего мужа, который был директором курсов психометрии.
После прохождения  интервью и успешной сдачи теста  он принял меня на работу и в начале семестра я начала, как говорила баба Хая ,"учить английского языка".