Отец. Корни

 Мой отец, Федоров Георгий Николаевич (1912-1997 гг.), родился в типичной большой крестьянской семье на Орловщине. Семья состояла из трех братьев старше его и трех сестер. Некоторые братья (старше отца) уже имели своих собственных детей.

Отец был самым младшим из семьи, он родился тогда, когда его отец (мой дед) уже неожиданно умер. Тот был маляром, красил луковицу местной церкви, как вдруг на село неожиданно налетел ледяной ливень с ветром. Дед не успел спуститься и сильно промерз. Простуда, по-видимому, перешла в воспаление легких, а может, и скоротечную чахотку, и он скоропостижно скончался, так и не дождавшись появления на свет божий своего последнего сына.
Дед был подкидышем, воспитывался в сиротском доме, его мать, богатая мещанка, тайно от мужа содержала этот греховный плод любви. А вот бабушка по матери, Варвара, была экономкой у купца первой гильдии, владельца, в частности, нескольких винокуренных заводов по производству водки, магазинов.

Прадед по этой линии, судя по отчеству бабушки, был Михаил, не знаю, был ли зарегистрирован их брак с прабабкой, скорее всего, нет. Это событие еще произошло до отмены крепостного права, когда регистрации гражданской как таковой для крестьян не существовало. Как не существовало и фамилий в нашем понимании. Этим, наверное, и объясняется тот феномен, что половина братьев и сестер отца носила одну фамилию, а половина – другую.

Старший брат отца, с кавказским обликом прапрадеда, говорил, что одна из фамилий происходит от уличного прозвища. По семейной легенде, национальность у этого пращура была армянин. Это доказывается горячим вспыльчивым южным характером многих представителей поколений семьи, в частности, у моего отца, и мелькающей во многих лицах заметных черт кавказского облика.

Вместе с семьей жили и невестки со своими детьми, а старшие сыновья постепенно уходили друг за другом в город. Сначала на «подработку» (это дополнительная работа помимо основного занятия) зимой, а потом на постоянную работу. Когда отцу исполнилось лет двенадцать, он остался единственным мужиком в семье. Ну а раз единственный – значит, и пахота на тебе, на лошадке с деревянной сохой. Да, в двадцатые годы прошлого века крестьяне пахали еще сохой.
Моя бабушка по матери не верила отцу. В саратовском Заволжье, где она жила, с их тяжелыми сухими глинистыми почвами, когда упряжка быков с однолемешным плугом выворачивала при осенней пахоте глыбы размером до полуметра, ручки плуга мог держать только крепкий мужик. Наверное, не верила напрасно, супесчаные подзолистые почвы, образовавшиеся при раскорчевке леса на Орловщине (откуда был родом мой отец), очень легко поддавались обработке.

Отец рассказывал мне о своем голодном детстве. Когда своего хлеба изо ржи (в орловской губернии пшеничка на бедных подзолистых почвах росла плохо) не хватало до новин, т. е. до нового хлеба. Осенью в него приходилось добавлять и картошку, а бывало, и кору деревьев в самый недород. Картошка выручала, давая обычно неплохие урожаи, а кроме того, в огороде произрастала капуста, огурцы, редька. Непременным атрибутом был хлебный квас с редькой. Часто из кваса делали «тюрю» – это смесь кваса с ржаным хлебом, с добавлением толики льняного или конопляного масла. В изобилии шла в пищу и квашеная капуста, которую ели с картошкой, или готовили во все времена года щи из кислой капусты. Перепадало и молоко малым деткам в семье, если корова отелится.      
Отцу запомнился в детстве так называемый «ситный хлеб». Это «улучшенный» (как сказали бы сейчас), класса «премиум», хлеб из обыкновенной ржаной муки, просеянной через сито. Ничего вкуснее этого хлеба в детстве он и не ел. И (много лет спустя, уже будучи взрослым) он попросил у нее испечь такой хлеб, приехав к матери на побывку. Его матушка, Мария Михайловна, сначала рассмеялась, а потом и всплакнула: «Эх, Егорка, это тогда тебе он нравился, а сейчас ты и в рот его не возьмешь».

Но нельзя ту жизнь видеть только в черных красках. Жили в то время таким образом почти все на деревне. И люди, особенно дети, лучшей доли не знали и не видели ее. А посему до времени не особенно сетовали на судьбу.

Были в деревне и свои развлечения, особенно зимой, когда спадала сельская страда. Отец рассказывал, как он с другими детишками затаскивал со двора на крутой берег реки Орлика, на краю деревни, конные сани, и, загнув оглобли, вся ребячья ватага с визгом неслась на санях к реке. Затащить в гору тяжелые, с окованными полозьями сани детишки не могли, и обычно сани простаивали на берегу Орлика до ранней весны. Когда же снег частично таял, то конь мог вытащить сани на пригорок. 
Очень светлые воспоминания оставляли зимние церковные праздники – хождение от двора ко двору «со звездой» с распеванием колядок и получением за свой радостный труд натуроплаты. Нехитрой деревенской снеди – всяческих пирогов, крашеных яиц, куличей и пасхи – рода сладкого творога.
Ну а летом, в малолетстве, это было купание на реке, хождение в светлый лиственный орловский лес по грибы и ягоды, а позже – и «ночное» (выпас лошадей в летнюю ночь).


Фото автора. Мой отец стоит вторым в первом ряду.
Стоят во втором ряду слева направо старший брат моего отца Иван и Василий. Последним сидит брат отца Кузьма, погибший в ВОВ.