Ловец снов

                Легенда народа лакота.

                «Старейшина индейского народа лакота взошёл на    гору, и там у него было видение, в котором к нему явился  учитель мудрости в обличье паука.
 Пока они разговаривали, паук согнул ветвь старой ивы в кольцо и, украсив его пером птицы, стал плести внутри кольца паутину. Он говорил о том, что этот ивовый груг символизирует круг жизни человека: младенец рождается, вырастает, вступает во взрослую жизнь. Потом он начинает стареть и берёт на себя заботу о новых младенцах. Так круг замыкается. Обруч из лозы так же символизирует жизненный путь человека. Говоря это паук плёл свою паутину, и только в её центре осталось отверстие.
Тогда он сказал: - Есть множество дорог, по которым двигается человек-каждый сам выбирает свой путь. И в каждый момент жизни человеком владеют страсти. Если они добрые, то направляют его по верному пути, а если они злые, то человек идет по ложному пути. Паутина- это совершенный круг, но в самом центре есть отверстие. Добрые мысли пройдут через центр к человеку. Злые мысли запутаются в паутине и исчезнут с рассветом.»

***
Февральская метель вторые сутки забивала пронзительным, колючим снегом все укромные уголки зимней тайги, сглаживая все неровности рельефа. Сильный ветер и тридцати градусный мороз заставляли всё лесное население отлёживаться в спасительных норах, потаённых, глухих местах, пережидая непогоду.
В верховье ключа, над небольшой каменистой осыпью, наклонившаяся сосна, оторвав корни от земли, образовала пустоту, которая была заполнена плотным, с жесткой коркой снегом.  Маленькое, обледенелое отверстие, облепленное желтым инеем, над которым вился чуть заметный пар, выдавало берлогу.
Молодая медведица уже неделю спала беспокойно, ворочалась, подстанывала, ощущая тяжесть внизу живота, измучилась, и забывшись тяжёлым сном, проспала рождение первенца.
Очнулась от тянущей, томительной боли в районе верхнего, левого соска, радостно муркнула, облизала маленькое, покрытое еле заметной шерсткой тельце, тщательно отмассировала языком живот малыша, затолкнула насосавшегося молока медвежонка под мышку. Удовлетворенно вздохнула и уснула.
***
Апрельское солнце топило снег. Отверстие в челе берлоги, заметно увеличилось и ежедневно расширяясь,оплывало грязными, некрасивыми потеками. Лес наполнился голосами птиц, звонкой капелью быстро тающего снега. Со склона то и дело срывались новые ручейки и устремлялись в сторону ключа. Ключ запел. Небо распахнулось чистым синим простором.
 Весенние запахи ворвались в берлогу, щекотали нос, раздражая рецепторы. Под бок просочилась талая вода. Истерзанные появившимися зубами медвежонка соски, сочились сукровицей. Стало неспокойно. Как-то утром, поворочавшись, обвалив стены норы, медведица выбралась на волю. Лишившись большого, теплого тела матери медвежонок, пискнув пару раз, последовал за медведицей и, зажмурившись от обилия света, с удивлением стал рассматривать открывшийся перед ним мир.
Мамаша, спустившись к ключу, вела себя неспокойно. То и дело подпрыгивала, валилась на землю, перекатываясь со спины на живот, охала, сопела и, наконец, напугав детеныша громким рыком, избавилась от пробки. Успокоилась и похлебав воды из ручья, вернулась к медвежонку, ткнула его носом в бок, облизала морду и развернувшись, не торопясь пошла вверх по склону. Медвежонок, недовольно скуля, смешно поднимая ноги, поковылял за матерью.
К берлоге медведи больше не вернулись.
Территория, на которой обитали медведи, была кормной. На солнечных склонах ключей сплошным ковром зеленел медвежий лук, под камнями и поваленными деревьями было полно разных жучков, червячков, на полянах заросли дудника. Земля была испещрена мышиными норами, встречались птичьи гнезда. Семья не голодала.  Несколько раз медведица находила остатки  крупных животных после пиршеств медведя самца, иногда заходившего на их участок и оставившего свои метки. а уж когда пришла ягодная пора, то и совсем стало сытно.
В конце августа, когда пестрая тайга, была наполнена  дарами и готова была приютить любого желающего, над распадком прогремела оранжевая железная птица, зависла и еле поместившись, опустилась на небольшую косу.  Вертолёт оставил на каменистой площадке гору барахла, несколько кусков рубероида, ящик гвоздей, железную печку, инструменты и столитровую бочку с бензином. Покрутив прозрачными лопастями, пострекотал вниз по речке и пропал за голубой сопкой. На бочке с бензином сидел мужчина, уже за пятьдесят лет, с поседевшими висками, одетый в выцветшую энцефалитку, под которой угадывались крутые плечи. Загорелое лицо было гладко выбрито. Он достал из рюкзака баллон с  жидкостью и обильно себя оросил, отпугивая комаров и прочую кровососущую нечисть, облепившую его фигуру,  огляделся вокруг и проговорил:
-Ну что? С прибытием! Начнём строиться...
С тех пор в лесу поселилось беспокойство. Не громкое, не докучающее, но беспокойство. Беспокойство поселилось и в медведице. Оно постоянно свербило в голове, заставляло напрягаться и превратилось в непреодолимое желание удовлетворить любопытство. И вот в один из погожих дней, зайдя против ветра, медведица преодолевая страх подошла к месту, почти на дне распадка, от которого исходили непонятные звуки, улеглась на склоне и стала наблюдать. Над небольшим прогалом, который был завален деревьями, поднимался дым, наносило запах гари. Среди стволов копошился человек, махая топором, иногда визжала бензопила.
Пролежав около двух часов, медведица встала и подтолкнув медвежонка лапой ушла от опасного места.
Дня через три зажелтели среди елового завала первые венцы небольшой избушки. Работа спорилась, чувствовалось мастерство и опыт поселенца. Леса было навалом, таскать не далеко, площадка вокруг будущего зимовья расширялась. Ближе к воде, на косе, полыхал костер, сжигая ветки, щепу, поднимая в небо клубы дыма. Не сильный ветерок стелил дым над землёй, отгоняя паутов, комаров, мошку, уносил его вдоль распадка вверх и растворял в пестроте  тайги. Мужчина, видно соскучившийся по работе, махал топором, обрубая сучья. Топор звенел металлом от ТРУД ВЧ, визжала пила, отмеряя брёвна нужной длины. Порубочные остатки отправлялись в костер, а будущие венцы перекатывались к уже наметившемуся срубу. Работал мужчина красиво. Шкурил бревно, закатывал его на венец, отбивал черту и, вернув  на землю, закреплял парой скоб на подложках. Вот тут и начиналось действо! Между внутренней и наружной чертой выбирался паз, топором, а не пропиливался цепью пилы, как сейчас  было принято. Затем вырубался клиновидный замок, почему-то названный канадским и заглаживались топором торцы. Дело в том, что рубленые топором слои древесины плотно прилегают друг к другу и почти не доступны для влаги, не то что расщеперенные после пилы. Для пущего комфорта  внутренность стены собиралась в «угол».  Горбыль отпиливался пилой. На верх предыдущего венца толстым слоем укладывался мокрый мох-долгунец, надёрганный здесь же в низинном болотце, и нахлобучивалось новым венцом. Замки осаживались большим деревянным молотком. Бревна ложились плотно, прижимая мох и выдавливая воду. Сруб рос. Человек иногда делал перерыв, набивал железную печку дровами и кипятил чай, заваривая его брусничными и смородиновыми листьями. Скидывал с себя запотевшие энцэфалитку, футболку, и окунувшись в дым костра, купался в нём. Тело было еще крепким, обнажая очертания мышц. На левом плече угадывалась татушка японского счастья, а на  левой груди, прямо над сердцем, знак водолея и группа крови. Усаживался на пень пить чай, доставал банку сгущенки, из мешка горсть белых сухарей и наслаждался чаем, вольным ветром и далеко идущими планами. От избушки далеко не отходил, зря не шумел, ловил в речке рыбу, собирал на склоне ключа бруснику на варенье.
К концу сентября зимовьё было готово, сруб накрылся чёрной пологой крышей, пол белел толстыми еловыми плахами, в углу, справа от двери, приютилась печка, обложенная каменными голышами, в крышу, через потолок, выведено оцинкованное колено трубы. Добротная, собранная на клинья дверь, подвешена на петли, над небольшим столом светился пропил окна. Работа была выполнена.
До прилета вертолета оставалось два дня. Собрал инструмент, пожитки, перетащил всё поближе к косе и стал ждать. Нарезал у берега зелёных побегов лозняка и завил обруч диаметром около полуметра, распустил конец веревки, сплёл паутину сетки, натянув её на круг. На бечёвке прикрепил пару маленьких завитушек бересты и несколько щепочек от сруба, украсив обруч. Подвесил его на наружной стене рядом с входной дверью. Береста и щепочки, при дуновении ветерка, касались друг друга, стукались о стену избушки, издавая чуть слышимый шелест. «Ловец снов» начал отсчёт времени.
Вот теперь всё. До весны.
***
Октябрь принёс  первые морозы, порывистый ветер оборвал последние заледенелые листья с деревьев, совсем оголив тайгу. Небо всё чаще хмурилось и вдруг разразилось первым обильным снегопадом. Неумолимо надвигалась зима. Медведица с лончаком вернулась на свой участок поближе к старой берлоге. Но, прежде чем заняться обустройством норы, медведица решила проведать ключ, где два месяца шумело и откуда доносился запах дыма.
Всё было спокойно, не было шума, не было человека. Ни чего не обнаруживало опасности.
На косе из снега торчали черные не сгоревшие остатки веток и вершинки деревьев. В расчищенном завале стояла зимовейка. Дверь её была распахнута и подперта слежкой к стене. Медведица, преодолев страх, даже заглянула внутрь. По остывшему помещению гулял ветер, свежий, смоляной запах забивал ноздри, совсем чуть-чуть пахло человеком.
Не видя никакой опасности, медведица решила обосноваться в старой берлоге. Выгребла оставшийся мусор, в ягельнике завернула пласт свежего мха и застелила дно гнезда, утрамбовала его, запустила лончака и медведи улеглись почти обнявшись, мордами к выходу. Через неделю берлогу замело. Пара погрузилась в долгий, полугодовой сон.
***
Зима выдалась морозной и ветреной. В берлоге было уютно, тепло и сухо, поэтому медведи проспали долго. Но, голод не тётка, и апрель разбудил зверей, выгнал их наружу. Изрядно похудевшие за зиму, с клочкастой, свалявшейся шерстью, мать с медвежонком не мешкая ушли на теплые склоны лакомиться черемшой.
В середине мая над распадком снова появился вертолет и сбросив у избушки десант, улетел. Тайга огласилась звонким лаем собачонки, стуком топора и визгом бензопилы.
Человек был доволен состоянием сруба. Его проморозило и продуло. Венцы плотно сели, обрезав краями лишний мох. Соорудил в домушке нары, полки, вставил окно и занялся заготовкой дров. Молодая, симпатичная русско- европейская сучёнка, черная, с белым ошейником и круто завитым хвостом, радовалась вольному воздуху, запахам, носилась кругами, копалась в земле, смешно фыркая и тонко взлаивая, приносила сучок или корешок, хозяину, ложилась перед ним и не спуская глаз, преданно смотрела на хозяина. А хозяин улыбался, трепал её за ушами, разговаривал с собакой и продолжал работать. Дров надо было много. Еще надо было набить и прочистить маршруты - путики, соорудить на них ловушки кулемки, плашки, разнести капканы. Предстоял первый охотничий сезон. Скучать было некогда. «Ловец снов» пополнился пучком собачьей шерсти, вываренной головой хариуса и хвостовыми перьями добытого глухаря.
***
Медведица с медвежонком лакомились зеленью, копали молодые корешки, копались в завалах гнилья в поисках живности, зорили попадавшиеся кладки птиц, иногда общипывали прошлогоднюю, сморщенную бруснику. К концу июня медведица начала нервничать, принюхиваться, то и дело порываясь куда-то бежать, неожиданно ложилась и начинала тяжело дышать. Часто уходила, оставив сына одного и однажды, шлепнув лапой медвежонка и рыкнув на него, пропала надолго. Медвежонку  было страшно одному. На третьи сутки он пошёл по следу матери, оглядываясь и прислушиваясь, часто останавливался, ложился и принюхивался. Неожиданно ветер донес резкий запах чужого медведя и родной запах матери. На измятой поляне увидел двух медведей-мать и огромного самца. Медведи танцевали танец любви. Они обнимались стоя на задних лапах, покусывая и толкая друг друга, валялись в траве, негромко рычали, вздыхали, вставали, тыкались в бока носами. Самец закидывал ноги на медведицу, пара ненадолго застывала, распадалась. Медведь глухо стонал и снова приставал к самке. Медвежонок долго наблюдал за игрой и не выдержав, преодолевая страх стал приближаться. Большой медведь, учуяв посторонний запах, встал во весь свой рост, заметил  детеныша, заревел и бросился к нему, тот испугался и прижался к земле. Медведь набросился на него, сильно ударил лапой по голове, схватил за заднюю ногу, подкинул вверх и, перехватив падающего, стал рвать его зубами.
Медвежонок заверещал от страха и нестерпимой  боли. Мать ринулась защищать сына, сбила самца с ног и вцепилась ему зубами в щеку. Медведь бросил медвежонка и переключился на неё. Что-то страшное происходило в тайге. Медведи дрались насмерть. Летели клочья шерсти, комья земли, кровь окрасила траву, рев и стоны нарушили покой леса. Силы были неравные, медведица сдалась.
Самец перевернул несколько раз, еще бившееся в предсмертной дрожи тело, схватил его зубами за шею и поволок подальше от поляны. Отпустил только через сотню метров, посопел и разорвав промежность самки, стал пожирать жертву.
***
Накануне вечером в зимовье долго светилось желтое пламя керосиновой лампы, курилась тонкой струйкой спираль фумитокса. Сидя за столом, человек рассматривал лежащую перед ним крупномасштабную карту, что-то отмечал на ней, прикладывал линейку, записывал. Рядом в большой, сильно побитой, оранжевой, эмалированной кружке, дымился пахучий чай, горкой лежали сухари. Недалеко от стола, на полу, головой к хозяину, приютилась собака. Она смотрела на него влюблёнными глазами, наклоняла голову то в одну, то в другую сторону, крутила ушами и вслушивалась в негромкий, спокойный голос.
- Ну что, Айка? Надоело лодырничать? Завтра пойдем в тайгу, знакомиться... Вот путик нарисовал, ..по вершинам ключей пойдем, посмотрим, кто чем дышит... Недалеко. Верст двадцать туда-сюда. Не обернёмся за день-заночуем... Привыкай...
Собака, завороженная голосом, вставала и тыкалась мордой в протянутую руку, которая ласково чесала ей за ухом, в знак благодарности облизывая широкую ладонь.
Собрав назавтра рюкзак, проверил затвор карабина и повесив его у двери, охотник, прикрыв ладошкой стекло, дунул в лампу, погасил свет. Забрался под марлевый полог на нары, свистнул собачонку и, закинув руки за голову, уснул.

Собачка, лизнув в шершавую щеку, разбудила хозяина.
- Айка, отстань!.. Он отмахнулся от неё, но тут же обнял и сильно прижал к себе. Айка вырвалась из рук и спрыгнула на пол. За ней встал и человек. Спустились к ручью умылись и вернулись к избушке. На костре вскипятили чай, позавтракали вчерашней гречневой кашей с тушенкой. Охотник бросил за спину рюкзак, повесил на плечо карабин и, прикрыв дверь зимовья, направился вверх к истоку ключа. Собака побежала следом.
Шли не торопясь, оставляя затеси, часто сверяя маршрут с картой. Охотник что-то помечал на ней, оставлял на земле какие-то знаки (то камень на камень положит, то ветку загнёт).понятные только ему. Айка бегала кругами, гоняла вспугнутых птиц, мышковала, нюхала носом насекомых копошащихся в цветках, иногда подавая голос.
Лето пёстрое, пахучее, буйствовало. Хвойные выбросили молодые, салатовые побеги, лиственники покрылись молодой клейкой листвой, распустили сережки, по полянам раскинул белые шапки дудник. На солнцепёках цвела бело розовыми цветами брусника, в низинах морошка, в сырых местах шикша. По маршруту часто взлетали глухари, рябчики. Лес был полон звоном насекомых, запахами разнотравья, земной прелью, солнечными лучами, путающихся в ветках деревьев.
Во второй половине дня сели отдохнуть. Разложили небольшой костёр, вскипятили чай. Сгущенное молоко, сухари быстро восстановили силы и путники, притушив костер, двинулись дальше. У истока одного из ключей, собачка вдруг взвизгнула, бросилась к охотнику и прижалась к ногам, продолжая принюхиваться, оглядываться и подскуливать.
Человек сорвал с плеча карабин и передернул затвор, дослав патрон в патронник, затих на минуту, вслушиваясь и принюхиваясь к небольшому ветерку. Как-то неуютно забилось сердце, в ногах появилась дрожь. Подняв карабин, готовый к любой неожиданности охотник осторожно двинулся вперед. Айка семенила сзади. Через несколько метров на земле обнаружился след волочения. Трава, земля были залиты кровью. Пройдя немного по следу охотник увидал свежую кучу хлама, а из под неё виднелась передняя медвежья лапа. Под завалом находился объеденный труп медведицы. Следы другого медведя уходили в тайгу. Покружив вокруг, охотник осторожно пошёл по следу волочения в обратную сторону, с намерением разобраться в сложившейся ситуации. Тропа вывела его на поляну, со снятой клочками дерновиной, обильно политой кровью, повсюду была видна  звериная шерсть.
Неподалёку раздался непонятный звук, то ли кто-то всхлипнул, то ли мяукнул и опять всё стихло. Пройдя несколько метров в сторону возникшего звука, охотник увидал небольшого медвежонка, стонущего, дрожащего, пытавшегося подняться на ноги. Голова его была залита кровью, кожа на ней свисала клочком. Задняя нога не слушалась и казалась болталась на одной коже. Мужчина подошёл к медвежонку, присел и прижал его к земле. Зверёныш попытался огрызнуться, но сразу затих под сильной рукой.
- Что тебя так угораздило, малой? Кто тебя так?- проговорил охотник, сбрасывая с плеч рюкзак и доставая из клапана пакет с красным крестом.
Долгие скитания по тайге, промысловая охота в одиночестве, научили охотника всегда носить с собой запас медикаментов. Он достал бинты, вату, перекись водорода и стеклянную капсулу с обезболивающим. Ощупав изуродованную ногу, понял, что она раздроблена в коленном суставе и сломана ближе к стопе. Вскрыл ампулу с баралгином и ввел тройку уколов в больные места. Медвежонок немного подёргался и сдался на милость спасителя. Человек срезал четыре березовых стволика, поправил сломанную кость и наложил на ногу шину, закрепив её надежно бинтами. Затем обработал рану на голове, обильно полив её перекисью и перебинтовав. Поднялся и посмотрев на раненого, спросил:
- Что будем делать, малой?
Повесил на спину рюкзак, пристроил карабин и, подняв медвежонка на руки крикнув собаке: - Айка, вперёд! - подался назад к зимовью. «Малой», то ли от боли, то ли от обезболивающего впал в кому. Собачка, натерпевшись страху, постоянно путалась под ногами, мешая передвижению. Тащить годовалого медведя оказалось не так просто. Пришлось соорудить санки в виде волокуши. Расстояние в шесть километров было преодолено.
В избушке Айка сразу запрыгнула за полог на нары и забилась в угол, а охотник, нагрев воды обмыл кровь с бедолаги, сделал ему еще пару уколов. Поздно ночью лег спать и все ворочался думая о происшедшем. В голове сложилась картина случившегося. У медведей еще не прошло время гона и она, найдя самца, бросив медвежонка, загуляла. Медвежонок, проведя без матери пару ночей, проголодавшись, начал её разыскивать и наткнулся на медведей. Самец обнаружив медвежонка попытался его уничтожить. Медведица бросилась защищать сына и в драке была убита медведем. Медвежонок, сильно покалеченный, протянул бы недолго, не найди его человек. Как пойдут дела дальше- никто не мог предположить. С этими размышлениями и уснул.

***
Трое суток охотник не отходил от «Малого», то повязку поменяет на голове, то, обнаружив, что нос медвежонка сухой, пичкал его анальгином и ацетилсалициловой кислотой. Разведя сгущенное молоко водой, поил питомца. Собака объявила ультиматум и спала за избушкой, даже приходилось ей подносить пищу. О новых выходах в тайгу пока не было и речи, это напрягало охотника. Работы по обустройству территории было много, а северное лето пролетает быстро-не успеешь оглянуться, как зазвенят тонким льдом закраины водоёмов и забелеет инеем жухлая трава. Наметилось улучшение состояния медвежонка, спала температура, открылся заплывший глаз и он пытался ползать, загребая передними лапами. С удовольствием сожрал макароны с тушенкой.
Человек с собачонкой наконец-то вырвались в лес, оставив медвежонка в избушке. Пошли еще раз по первому маршруту, соорудили четыре кулемки и разбросали с десяток капканов. Заглянули к закопанной медведице-она была не тронута. Следов медведя не наблюдалось.
Айка постепенно оправилась от стресса, уходила на маршруте всё дальше, расширяя круг поиска и уже не обращала, или старалась не обращать внимания на нового члена группы.
Медвежонок старался вовсю активничать, ползал по избушке иногда порываясь встать, что плохо у него получалось из-за больной ноги, да и наложенная шина не позволяла это сделать.
Уходя на маршруты, охотник вытаскивал медвежонка на улицу и привязывал к шине длинную палку, тем самым ограничивая его движения.
К началу сентября восемь путиков были обустроены, обставлены ловушками и разбросанными капканами. Наступил день, когда человек решил снять шину с ноги медведя.
Нога пребывала в дистрофичном состоянии и  практически не сгибалась. Охотник долго массировал ногу, старался поставить медвежонка на ноги, понуждая к ходьбе. Тот полностью доверился человеку и не сопротивлялся. Постанывая, встал на ноги и дрожа сделал несколько шагов.  Теперь медведь и собака спали на улице, часто принюхиваясь друг к другу и вели себя спокойно. Охотник занимался заготовкой дров к сезону охоты, у стен избушки образовалась большая поленница. Под нарами стояли четыре ведра отборной брусники. С десяток семисотграммовых банок морошкового варенья, по стенам развешены букетики трав. Медвежонок, смешно ковыляя, лазил по склонам, обрывал красные ягоды переспевшей брусники, задирался на собаку. Айка била его лапой по морде и не принимала игры. Шерсть «Малого» залоснилась, тело от хорошей еды округлилось и, если бы не изуродованная лапа, он был бы вполне здоровым зверем. Человек ждал вертолета, который должен был увезти его в поселок. Надо было заключить договор с госпромхозом, получить лицензии, аванс и закупиться продуктами, а уже в октябре заброситься на зимовку.
 Над тайгой послышался далекий гул вертолета, медвежонок занервничал, а охотник схватив его в охапку и потрепав по загривку произнёс:
- Прощай «Малой»... Может еще свидимся..- отпустил его. Медвежонок, испугавшись звука приближающейся машины, быстро поковылял в тайгу. Вертолет, забрал человека, собаку, мелькнув дрожащей тенью по склону распадка, полетел над тайгой в южную сторону.
На стене осиротевшей избушки висел «Ловец снов», пополнившийся когтями медведицы и рябчиными перышками.
Медвежонок, оставшись один, сожрав все оставленные сухари, побродил возле избушки и, не дождавшись человека, ушел подальше в лес. Через неделю вернулся. Никого не обнаружив у зимовья, покинул территорию ключа.
***
Примерно через месяц, в самом конце октября, в зимовье снова загорелся свет, задымилась труба и лес огласился звонким собачьим лаем. Тайга ожила. Снег забелил окрестности и заретушировал звериные следы.
Наступили рабочие дни. С раннего утра человек и собака уходили в тайгу, настораживали самоловы, капканы, подвешивали приманку. По пути охотились на белку, птицу, повалили несколько осин и выложили куски каменной соли. Собачка повзрослела и помогала охотнику добывать зверьков.
Шло время. Несколько сезонов охотник собирал пушнину с участка. Добыча была хорошей-соболь, колонок, белка, росомаха,  рысь. На солонце закрывал лицензии на лося.
«Ловец снов» пополнялся новыми атрибутами. Гильзы от малокалиберной винтовки, гильза от карабина, пучок шерсти лося, ушко соболя, беличий хвост, белый с черным кончиком хвост горностая, лапка колонка, коготь рыси. Вокруг обруча обвилась выцветшая, светлая банданка, на которой еще можно было различить голубые якорьки и когда-то красные штурвальчики.
 Два раза, при заселении зимовья,  охотник обнаруживал следы медведя. След был знакомый- отпечаток задней левой ноги был глубже остальных. Человек подзывал собаку, тыкал её мордой в снег, улыбался и говорил:
-Ну вот Айка, «Малой» навещал, наверное соскучился по тебе.., спать пошёл... Собака нюхала след, чихала и виляла хвостом.
Человек покидал зимовьё в январе месяце, когда медведь ещё спал в берлоге, а заселялся в то время, когда медведь уже спал и поэтому они никак не могли встретится. Пару раз охотник оставлял «Малому» подарки- тушу лося,  и мешок сухарей под навесом двери, на случай голодной весны. Медведь подарки  съедал.
Как-то год избушка осталась пустой на зиму. Никто не появился ни через год, ни через пять лет. Подходы к зимовью заросли кустами и мелятником, под стеной гнили остатки дров. Ветер, сломав в середине сухостойную ель, повалил на крышу вершину дерева. Скучно стало в лесу.
***
Прошло около двадцати лет, и как-то перед Новым Годом, плюхнулся на заснеженную косу вертолет. Отвалилась дверь и из железного нутра спрыгнул в снег белоголовый старик в теплой брезентовой куртке. Обветренное морщинистое лицо обрамляла белая, густая борода. Два молодых летчика помогли старику перетаскать небольшой скарб к избушке, протоптав глубокую траншею в снегу.
-  Может ещё чем помочь?- обратился летун к хозяину избушки.
- Спасибо ребятки, справлюсь. Поживу немного и сообщу по рации, заберете... Бывайте... Пожали руки и вертолет сделав круг над зимовьём улетел.
Человек помахал ему рукой и еще долго глядел на горизонт, вслед исчезнувшей точке.

Старик обошёл избушку кругом, протер рукавицей окошко, глянул в него. Потом толкнул дверь, которая с натужным скрипом открылась. Из нутра потянуло затхлым. Пройдя в помещение, человек подошел к столу и потряс керосиновую лампу, стоящую на нём. Снял стекло и чиркнув спичкой запалил фитиль. Зимовьё озарилось желтым, трепещущим пламенем. Паутина была повсюду-на потолке, по углам, между ножками стола и на стенах, в ней болтались остатки мух и прочей насекомой твари. Старик, набрав на улице охапку дров набил ими совсем заржавевшую печурку и поджёг бересту, сунул её между поленьев. Дрова быстро занялись, печка, немного подымив, загудела ровно, бросая из открытой дверцы отблески пламени. До позднего вечера продолжалась уборка. Хозяин обмахнул всю паутину, вымел полы, протер пыль и только потом занес вещи. Повесил на стену карабин, одежонку, разложил по полкам мелочевку. На нары бросил спальник из собачьих шкур и только потом занялся ужином, разогрев на сковороде банку тушёнки и поставив кипятиться чайник. Уже заполночь, прибрав на столе, поставил на него кружку с чаем и насыпал горку сухарей. Достал из рюкзака толстую тетрадку, положил её на стол. Затем уселся сам и открутив фитиль лампы на всю длину, отхлебнув из кружки, открыл тетрадь. Покопавшись в последних записях, стал что-то писать иногда рисуя какие-то картинки. Под утро, дунув в лампу затушил пламя и подбросив дров в печку, завалился на нары.
Зимовьё за сутки прогрелось, над паровыми венцами подсохла влага, запахло обжитым  жильём, с печки и трубы отвалилась отслоившаяся ржавчина. На следующее утро старик вышел  за дверь и стал рассматривать оберег. Некоторые нитки сети совсем стлели и висели разлохматившимися концами. Сам обруч почернел от времени, но еще держал форму.
Человек, покачав головой, расправил веревочки с побрякушками,  пошарив в кармане куртки, достал из него маленькую глиняную фигурку тайского Будды и привязав его к бечевке, вплел в общие ряды. После обеда, утоптал снег вокруг пня, срубив несколько не толстых деревьев, поколдовал и соорудил удобное кресло, напротив «Ловца снов» метрах в трёх, застелил ложе лапником.
Теперь, каждое утро, старик усаживался в кресло, рассматривал оберег, думал о чём-то, вставал, подходил к стене и чинил сеть паутины, вплетая недостающие клетки, завязывая узелки разноцветными ленточками. К вечеру уходил в избушку, заваривал чай и всю ночь писал, вглядываясь в черноту окна, в котором мельтешило желтое пламя лампы.
Так продолжалось недели две. Сеть была залатана, а в тетради была поставлена последняя точка.
После Нового года наступила Велесова неделя, задавило пронзительными сорокаградусными морозами и старик решил, что пора осуществить задуманное.
Прибрался в избушке, сложил в угол на полу оставшиеся банки тушёнки, сгущенного молока, аккуратно расставил на полке пакеты с крупой, приправами. Выполнил последний охотничий обычай, подвесил к балке завиток бересты, спички и мешочек сухарей, подумал и воткнул за балку обойму патрон. С греб в охапку спальник, взял карабин, и вышел на волю.
Захлопнул дверь, закрыл защелку, вставив в неё еловый сучок. Поклонился зимовью и прошептал: - Прощайте... Не поминайте лихом...
Бросил спальник на пень и уселся в кресло. Положил на колени карабин, расправил плечи и стал смотреть, сквозь прикрытые веки на «Ловца снов». Мороз обжёг щеки, выдавив из глаз слезу, тут же замерзшую. Иней быстро облепил бороду, ресницы и капюшон куртки, лег на ствол карабина. Голые пальцы руки, сжимавшие оружие, зарозовели.
***
Взгляд скользил по кругу, ворошил бечевки, перепрыгивал на узелки, перебирая их как зёрна  вервицы. Узелки крупные, помельче, совсем маленькие. Ленточки белые, красные, зеленые, пёстрые. И полетело время, события, по ступеням, путаясь в сети, меняя направления, но неизбежно приближаясь к центру круга, к маленькому отверстию пропуская судьбу человека в неизведанное мироздание, за непознанные горизонты, за пределы разума.
Замелькала картинками, так быстро пролетевшая жизнь. Загорелись огоньки сознания, погружая в тяжёлое зазеркалье бытия.



 В жарких летах, в холодных зимах проскользнуло счастливое детство. Тенью проплыли живые лица дедов, бабок, родителей, родного брата, двоюродных братьёв, сестер. После войны больше рождались мальчики. Друзья...- нет уж никого в живых, ушли оставив в сердце тоску, щемящую невыносимой болью. И девочка,- девятиклассница, которой он написал стихотворение... Как же там? Ага...вот.., вспомнил.
«В нашем классе учится девчонка,
Незаметная на первый взгляд.
Русые волосы спереди чёлкой,
Позади косичками торчат.
Лицо небольшое в веснушках.
Немножечко вздернутый нос.
Улыбка на губках припухших.
Идет ей под цвет волос...»

Последний школьный вальс  с той девочкой.
Пророчили безупречное будущее...
Перепрыгнул с узелка в сторону... Окончил подготовительные курсы в МГУ на геологоразведочном факультете, а поступать не стал, загулял с той девчонкой, насочинял стихов...
«Черемуха, черёмуха, голова кругом,
Хорошо бы вечером погулять с подругой...»
И погулял... Пропустил экзамены в Универе и пришлось отработать грузчиком на заводе до следующего года. А там, заболев морем, подался в Кронштадт, в военное морское училище. Повздорив с мичманом училища, понял, что военная дисциплина не для него и уехал к той девочке, предложил руку и сердце.

Красная ленточка.
Потянуло романтикой безбрежной тайги и дальних экспедиций. Книги Григория Федосеева навсегда повернули нить паутины в мир экспедиций, путешествий и рисковых людей. Окончил топографический техникум и попал на практику в Ханты Мансийск.
Завился по кругу выцветший треугольный платочек, замелькали голубые якорьки, красные штурвальчики... Прыгнул с узелка на узелок и запутался в паутине.
Познакомился  со светловолосой девочкой с загадочными голубыми глазами.
Пока формировали отряды, бегал с ней в парк, на танцы. Пели песни под гитару, ели мороженое, получали спец одежду. Потом они долго гуляли по улицам города, целовались, болтали ни о чем, смеялись и договаривались о встрече после полевого сезона. Поздно вечером, в комнате общежития он перегрыз зубами все пуговицы на её белой шерстяной кофточке, а она прижимала к себе его голову, плакала и целуя в щеки, шею, губы всё шептала, как заклинание: - Не торопись, я здесь...
На следующий день её отряд забросили под Сургут, а он уехал на далекую сибирскую реку Енисей. В последний вечер, перед тем, как разъехаться,  девочка с голубыми глазами,  прижалась к нему и прислонилась своими горячими губами. Развязала светленькую бандану у себя на шее и повязала ему.. Снова прижалась и прошептала :
- Не забывай....

Старик встрепенулся, потряс головой и приоткрыл глаза. Пальцы левой руки уже не чувствовались. Тайга безмолвствовала, только иногда слышался резкий звук лопающихся на морозе деревьев. Черное небо над тайгой упало огромным звездным покрывалом и играло  зелеными отсветами. Незначительное дуновение ветра качнуло бечёвки, стукнулись гильза о гильзу и всё стихло. Человек снова погрузился в транс.
Промелькнула в голове, черноволосая, совсем молоденькая пионервожатая с речного лайнера на Иртыше, смотревшая на него влюблёнными оленьими глазами, когда он забавлял на корме публику песнями Высоцкого под гитару. Мелькнула и пропала.
Опять ленточка, зелёная. Поселок на Енисее Верхне Имбатский, где его чуть еще раз не женили на дочке председателя сельсовета. Развеселый отряд, рабочие будни, километры таёжных троп. Натерпелся, настрадался, набрался опыта, закалился. Новые люди, новые понятия. Расправил плечи, почувствовал свою нужность, силу. Узелок к узелочку, ленточка к ленточке.
Веснушчатая девочка, школьная любовь, родила ему дочку.
Несколько лет проработал  в Карелии, в геологоразведочной экспедиции, обеспечивая работу геофизиков привязкой мест будущих скважин.
Паутина резко повернула в сторону, уводя дорогу совсем в другом направлении.
Он все бредил экспедициями, надрывался, мерил шагами тайгу, бороздил реки, вглядывался в небо, любовался северным сиянием и бежал к горизонту.
Родился сын.., а он уехал на Тянь Шань ловить снежных барсов. Работая в   Калмыкии, хоронили охотоведа  Ульдиса Кнакиса, убитого браконьерами. Два сезона охранял сайгаков. Остепенился на время и вернулся домой. Работал в местном лесничестве лесничим.
Оборвалась нить. Неожиданно умер брат. Ни с того, ни с сего. Черный февраль, двадцать девятое число - Касьянов день. Потом всё говорили, что восьми месячные не живут.
Какие же пестрые ленточки!... У отца случился инфаркт, мать слегла с нервным срывом, а он первый раз почувствовал, своё сердце.
К осени, списавшись с Турьинским промыслово-охотничьим хозяйством, улетел в Туру. Заключил договор и отправился покорять Путораны в качестве штатного промыслового охотника.
 Мороз пробрался  уже под куртку и холодил поясницу, коленки быстро леденели.
Нитки сети путались, рвались и не давали приблизиться к центру круга.
Вспомнился медведь шатун, который убил собаку Лайму, наледь и холодная вода полыньи.  Ангел, старый эвен Егорка, чарующие звуки варгана и горячее тело Лизы, спасшей его от неминуемой гибели.
Они так больше и не встретились... Лиза умерла от какой - то незначительной простуды, давшей осложнение на легкие. Несколько лет спустя, навещал её могилу в Туре, положил охапку красных гвоздик и плакал.
Какая толстая нить, длинный путь. Построил свой дом, собственными руками. Лицо старика скривила гримаса замороженной улыбки - в Подмосковье начался дачный бум и районный архитектор, года три направлял дачников, ищущих красивые проекты домов к нему.
Сразу появилось много друзей. Большой театр, художники, автобусные парки-все предлагали свои услуги, приглашали в гости. А его, почему-то совсем не прельщали ни оперы, ни художественные галереи, не прельщала гламурная жизнь.
Ого! Какой сложный узел, разноцветный...Мысли покружились на месте и направились к центру круга.
Окончил институт и устроился на работу районным охотоведом  в  Госохотнадзор и почувствовал себя на своем месте. За двадцать с лишним лет работы, дослужился до начальника межрайонного отдела, да больше никуда и не рвался. Зачем?..
Сколько воды утекло! Мелькали лица , люди... Старик попытался пошевелить руками-они не слушались...Мелькнула мысль: - Успеть бы, успеть бы добежать по кругу.
Когда это случилось? Когда нарушилась семейная идиллия? Он часто анализировал то время и события, искал причину начала конца и нашёл. Как-то, в начале девяностых решили с женой прокатиться по рынкам- ничто земное не было чуждо. Что-то прикупили жене, ему. У развала головных уборов вдруг жена предложила:
- Давай тебе купим теплую кепку...- и взяла одну с прилавка. Это было кожаное высокое кепи с козырьком из меха нерпы и высоким ободком обрамленным тем же мехом. Его как будто ударили чем-то тяжелым, он вздрогнул, представив себя в той кепке... Представил серолицых  стариков в таких кепках. И еще на них были старые драповые пальто с каракулевыми воротниками. Он испугался и понял, что не хочет стареть, даже рядом с этой любимой девочкой из далекого детства. А он действительно её любил, любил её уже не молодое лицо, морщинки вокруг глаз и такие родные веснушки. Он помнил, как часто, дома, в гостиной они улыбаясь танцевали их школьный вальс и он никак не мог оторвать взгляда от этой милой женщины. А здесь всё перевернулось разом и в сознании, и в жизни, где-то глубоко внутри себя почувствовал давно образовавшуюся пропасть в их отношениях.
Потом, при оформлении каких-то документов, случайно узнал, что она уже несколько лет как с ним развелась... Это было ударом под дых. Поразмыслив, он обвинил во всем себя.
Очень много знакомых, всегда полный дом нужных и не нужных гостей, постоянные отлучки по ночам, охоты, частые застолья после них.
« Приходите в мой дом, мои двери открыты, буду песни вам петь и вином угощать...»

Он купался во внимании, ему было доступно почти всё. Он организовал свой  бизнес-три небольших магазинчика в посёлке давали приличный доход. Работа позволяла отлучаться на неделю - две и он начал гонять на заказ машины из Европы.
Старик улыбался кривой улыбкой... Летали с другом через Хельсинки. Дольше, но дешевле и, как никак две кормёжки...))). Сам ездил на хорошей машине, у жены был спортивный Ниссан-100NX голубого неона. Берлин, Дюссельдорф, Амстердам, улица Красных фонарей (только поглазели). Искатал пол Европы. Доллары, евро, знакомые в таможне. Как же давно это было.
И докатался...
Почти заканчивались узелки, а на обруче еще оставалась добрая четверть жизни.
Человек стал засыпать. Тепло окутало тело, погружая мозг в воспоминания. Стало жарко.
Древний Сиам, с древними Буддийскими храмами, гирлянды орхидей, пляжи, трансы, Walking Street, Bach Roud  и черные глаза тайской девчонки... А ему-то дураку уже к  пятидесяти!
Hey, baby- самоуверенно.
Вай! Савади кап...- сложила ладошки у лба и поклонилась...-
What is you name?
БЭМ...- Кхун шуэ арай?
Иван...- поспешно выпалил он. Почему? Подумал, наверное, проще будет произносить для неё. - Go with me?- и протянул ей руку.
Она ухватилась за неё, прижалась к его боку и засеменила за ним.
Великий Будда! Он сошёл с ума, он пропал и утонул в её бездонной, чёрной мути глаз, и растворился в ней, больше никуда не спешил, не рвался, хотел быть с ней здесь и сейчас. Он хотел нескончаемо смотреть на ее темно - смуглое безукоризненное тело, чуть прикрытое огромным оранжевым полотенцем.
Хотел любоваться её чёрными прямыми, длинными волосами на ослепительно белой простыне.
- ВЭМ... The most beautiful...
- Чан лак кун, Ииваан... -шептала она и прижималась к нему...   
Он предлагал ей деньги, а она плакала и мотала головой...
- Чан лак кун...
- How old are you? ВЭМ?
Она показала четыре растопыренные ладошки и четыре пальца на другой руке...
О Боже! Что ты со мной делаешь?
Она встречала его в аэропорту.
- Hey ВЭМ!..
- Hey Ииваан! - как же смешно она произносила имя...
Он обнимал её, пытался целовать, а она тихонько отстранялась и укоризненно говорила:
- Май дай, Ииваан...
Они купались в горячем море, купались в реке Квай, встречали Тайский Новый 2553 год. Объездили почти все храмы, она ставила свечи, пахнувшие приторными маслами, заставляла и его ставить, складывала ладошки и самозабвенно молилась. Валялись на песке, обедали у макашниц, радовались жизни. Они любили друг друга. Навещали её родственников - сестёр, тёток, бабушек. Гостили у них и никто ничего от него не требовал. Он предлагал ей улететь в Москву, она улыбалась и отказывалась.
Друзья не верили ему, не верили ей, отговаривали и предупреждали , что всё это из-за денег.
А он в любой день и час мог позвонить ей, даже сидя в снежном сугробе на охоте и услышать далекое:
       - Чан лак кун, Ииваан....
И опять аэропорт Саварнабхуми. Снова встреча и неземной рай.
Они часто ночью садились на широкой белой кровати отеля друг против друга,  жевали перезревший манго и  он рассказывал ей о холодной России, об огромных бурых медведях, о снегах, о белых барсах, о своей работе... Читал стихи Есенина, Цветаевой...  Она восхищенно слушала и ничего не понимала, только кивала, трогала его руки и улыбалась.
- You are strong...- она пыталась уже говорить по английски. -Чак лак кун Ииваан...
- I love you, БЭМ.
 
Старик засыпал. Он уже не чувствовал холода. Ему было тепло и уютно среди своих мыслей... Сознание ещё теплилось в покрытой капюшоном голове.
Узелков почти не осталось и  круг заканчивался.
Как-то осенью, друг окрикнул его и смеясь сказал:
- Что ты там все по Тайландам катаешься? Я вот на работу тайку принял, познакомься сходи.
 В офисе сидела молодая женщина, белобрысая, белозубая, с ворохом веснушек вокруг  грустных  глаз.
Тоже мне нашёл тайку...))). И, тем не менее, он распустил хвост, зачертил лапами, захлопал крыльями и пролил всё своё красноречие, что бы произвести впечатление. Заговорил, заулыбал и даже предложи ей покататься на машине, совсем не рассчитывая на взаимность.
На прощание она улыбнулась и произнесла:
А ты интересный... Заезжай...
И совсем забыл о ней. Через месяц, заехав к другу по каким-то делам, снова повстречал её.
Она тут же его упрекнула, мол обещал покатать и обманул. Он  извинился и  предложил встретиться в тот же вечер. Она согласилась. Катались, болтали о жизни, А зимой он снова улетел в Таиланд. БЭМ как всегда его встретила, а ему  почему-то стало тоскливо- неродное здесь все какое-то, не его. Попробовал объясниться с БЭМ, она уселась в угол комнаты и долго плакала.  Потом не глядя на него, тихо сказала :- Go off...

Снова предложил ей деньги, но она категорически отказалась. Позже в Москве он перевёл её сестре пару тысяч евро и попросил оплачивать учебу БЭМ в каком-то университете, где она училась уже третий год. Сестра его просьбу выполнила.
Старик, напрягая последние силы, разомкнул веки, поднял голову и нашел на небе Полярную звезду. Она светилась далеким голубым светом, гипнотизировала, манила как всегда, звала в неизведанный путь... Начинать торить новый след ночью, у северных людей считалось к счастью.
- Не успел... Прости меня дочка... Пора уходить...
В его глазах сверкнула последняя слеза и замерзла крупным бриллиантом. Глаза затуманились и прикрылись веками. Пар, пробивавшийся из уголка замороженного рта пропал. Белый колючий саван накрыл землю, тело охотника и темную тайгу. Под утро чуть потеплило, дунул несильный ветер и... закружило, завьюжило, замело колючими струями.
***
Чуть раньше, глубокой осенью, в пихтовом подросте лежал старый медведь. Он был тощим и постоянно вздыхал. Болели раны, где зажившие, местами кровоточащие, болели подошвы лап, растрескавшиеся и постоянно зудящие.  Болела задняя левая нога, когда-то покалеченная другим медведем, ныли искрошившиеся зубы. Он не мог уже охотиться, изголодался, а не набрав достаточно жира, не мог лечь на зимовку. Кочевал с места на место, ложился, с трудом поднимался и встретив зиму, превратился в шатуна.
Неведомая сила манила его в последний путь, в тот распадок, где его спас и приютил человек. Он помнил его запах, помнил руки, помнил надоедливую собачонку, и такие необходимые весенние  подачки в виде туши лося или мешка с сухарями. И наконец, в конце января он, уже с отмороженной больной лапой, совсем исхудавший, достиг своей цели. Спустился со склона к руслу ключа, с трудом поднялся к зимовью. От зимовья еще пахло дымом, а на против двери он увидел его. Тело человека до колен было занесено снегом, на голове и плечах возвышались белые шапки.
Медведь ткнулся в голую руку и почувствовал дурманящий запах съестного. Вторая рука была в шерстяной рукавице, он аккуратно прихватил её губами,  сорвал с примороженной  ладони. На снег вывалилась горсть белых сухарей. Медведь пожевал сухарь и с благодарностью  лизнул человека в безжизненное ледяное лицо.
 - Ну что же ты? Малой вернулся...
Затем лег рядом и положил тяжелую голову к охотнику на колени.
***
Человек всё рассчитал правильно. Не дождавшись связи по рации,  вертолетчики забеспокоились и на место вылетела группа состоящая из двух МЧэСников и участкового уполномоченного полицейского.
По прилёту  была обнаружена уже выстывшая избушка, замерзшее тело охотника и рядом туша медведя. Один из вертолетчиков, глядя на трупы произнес:
 - Байка ходила... будто давно он медвежонка спас... И мотнув головой, добавил — Вот житуха....
Открыв дверь в избушку они увидели лежавшую на столе непромокаемую папку с документами и тетрадкой, исписанной мелким почерком. Рядом стояла фотография в рамке. На ней была запечатлена красивая молодая женщина, старик и сидящий у него на коленях мальчишка лет четырёх. Женщина была похожа на деда, а пацан вообще был его копией, с таким же завитком жестких волос надо лбом и такими же голубыми глазами. На обороте фотографии была надпись-
Я с дочкой и внуком. Год был прописан неразборчиво.
Прижатая керосиновой лампой белела записка.

"Простите меня ребята... По другому я не мог. Документы пусть заберёт участковый, а рукопись перешлите, пожалуйста по Меня сожгите в избушке - участковый сообразит, как составить акт. Пепел пусть разносит ветер.
П.С.   Если можно,  положите рядом карабин.
Я люблю Вас, люди... Еще раз простите и прощайте... Ваш...."
И уверенная подпись.

Посовещались. Полицейский долго о чем-то разговаривал по рации с прокуратурой, советовался и наконец,  получив добро, составил тройку актов, Все подписались. Аккуратно перенесли тело в зимовьё и положили на нары. Рядом положили карабин,  нож в ножнах. Подумали и заволокли медведя. Прикрыли дверь, облили из канистры керосином и подожгли избушку. Пламя неохотно облизало стены и вдруг рванулось вверх выбрасывая в светлое небо яркие языки пламени и клубы дыма. Люди постояли с минуту сняв головные уборы и заторопились к вертолету.
«Ловец снов» сгорел первым, спеша унести в небо долгую и причудливую жизнь охотника.
Ночью избушка догорала. Порыв ветра взбудоражил, подхватил пепел и вместе со снопом искр, швырнул его в бесконечную высь, в бездонное черное небо, к сверкающему поясу Ориона, к созвездию Кочующего охотника, на левом плече которого горела красным сверх звезда Бетельгейзе. Во всю ширь ночного неба, всеми цветами радуги, полыхало северное сияние исполняя реквием.
***

Я был очень хорошо знаком с этим человеком и, когда его дочка передала мне  рукопись, ничуть не удивился. Она просила  посмотреть её, что-то подправить и, по возможности опубликовать. Я поблагодарил её за доверие, выразив глубочайшее сожаление, заверил её, что обязательно сделаю, всё, что в моих силах.
Не откладывая в долгий ящик, открыл тетрадь и погрузился в удивительный, полный приключений мир моего друга. Помню, он всегда вспоминал кельтскую поговорку: - «Бог, когда создавал время, создал его достаточно» и всегда добавлял:
А мне вот не хватает.   
 Конечно, почти все факты его биографии мне были знакомы. Многое он упустил, вероятно не хотел обнародовать подробности своей жизни. Возможно считал их незначительными или банально не успевал все записать. И всё же я рискну рассказать о его последних двадцати годах.
Он очень трудно сошёлся с той белобрысой, белозубой лжетайкой. Его пугала очень большая разница в возрасте. Ей было двадцать четыре, а ему уже пятьдесят шесть. Он ей говорил, что он старый для неё, что вокруг много молодых ребят, а она возражала, что ей с ним интересно, что с молодыми даже поговорить не о чем. Он  убеждал её, что нельзя так, а она говорила, что не мы первые, не мы последние. И он сдался. У неё уже была четырёхлетняя дочка, жившая с её матерью в деревне. Решив жить вместе, они забрали дочку от матери и, сняв домик, стали жить семьёй. Через год у них родилась еще одна девочка.
Казалось, что птица счастья взяла их под крыло. И не было семьи красивей и счастливей. Они на пару пели красивые песни, он, осунулся, помолодел лет на десять. Она светилась тем чистым светом, который есть только у счастливой женщины. Он  помог ей закончить вечернюю школу, поступить в институт.  Начали строить дом. Он очень любил своих девочек, радовался  жизни и не замечал, как бегут годы. И тут всё сломалось. Жена устроившись на работу стала пропадать вечерами, опускать глаза, высказывать какие-то необоснованные претензии. Связалась с наркоманами и вдруг улетела  за границу, в мусульманскую страну, совсем, оставив его одного с дочерью. Он был обескуражен, всё никак не мог смириться со случившимся. Потихоньку приходя в себя, он стал достраивать дом, продолжал много работать и воспитывал дочь. Мама не объявлялась, иногда присылая дочери кое какие подачки. Ничего, справились. Девочка закончила школу потом техникум. Вышла замуж за местного паренька и родила ему внука, .
А он стал быстро слабеть, болеть и как то, поговорив по душам с дочерью, попросил отпустить его.  Собрал не тяжёлый рюкзак, купил билеты и уехал в Туру, намереваясь осуществить задуманное. Дальше вы все знаете из его записей.
Он очень переживал расставание с первой семьёй, винил себя, корил. Дети отвернулись от него, посчитав предателем, отвадили внучек, хотя поначалу даже приветствовали его решение. Но время вносит свои поправки, свои коррективы, меняются люди, меняются понятия. Вспоминал про бумеранг, который возвращается.
Простил бы он беглянку? Вряд ли... Хотя очень любил её до последнего вздоха. По ночам мысленно, как молитву, шептал, чуть измененные стихи Цветаевой:
« Никто ничего не отнял.
Мне сладостно, что мы врозь.
Целую ВАС через сотни,
Разъединяющих верст.
Нежнее и бесповоротней,
Никто не смотрел Вам вслед.
Целую Вас через тысячи,
Разъединяющих лет...»
***
Послесловие.
Всё, что я сумел, что мог расшифровать в его записях,  (очень многое было заштриховано и затёрто, многое исправлено и переписано), на свой страх и риск собрал в этом рассказе, а уж, что из этого получилось-судить Вам.
Ещё набраться бы духа и попробовать опубликовать...
Да, и ещё... Среди его бумаг нашли маленький индейский оберег «Ловец снов». На нём, на бечёвках были прикреплены медвежий клык, коготь и два редких вальдшнепиных пёрышка.