Двенадцать месяцев

От автора. О будущем писать немыслимо. О настоящем невозможно – отсутствует здоровая питательная среда. Что остаётся? Прошедшее. Не как упущенная возможность стать Человеком, но как мелкие события, оставившие следы на фотобумаге, ценность которых заключается в их интерпретации.




«Был в душе запечатлён,
Как при магниевой вспышке,
Головы её наклон
над читаемою книжкой»
                (неизвестный поэт)


Каждый год (давным-давно) в конце октября в малотиражных ленинградских газетах «Неделя», «Новое время», «Учительский вестник» появлялось объявление. С трёхдневной периодичностью и содержания следующего: «Одинокая гражданка с воспитанными манерами и приятной фигурой ищет спутника жизни или просто надёжного друга, способного на взаимное понимание. Материально обеспечена. Имеет опыт брака, к интимным отношениям относится прогрессивно. Физические недостатки откликнувшегося мужчины значение не имеют - главное нежная душа! Как грустно одной коротать осенние вечера и ночи… Лица уплотненной комплекции и крупных габаритов могут себя вовсе не утруждать. Адрес: Аптекарский остров, Песочная улица дом 12. Спрашивать Эллу Сергеевну, от 19 до 21 часа»
Результат появлялся сразу. Через сутки после первой публикации, в окутывающих округу сумерках чья-то нежная душа оказывалась на Песочной улице возле двенадцатого номера. Который оказывался одноэтажным домиком с небольшим, огороженным забором участком перед ним. От калитки к крылечку ведёт мощёная дорожка, идя по которой можно было увидеть и порадоваться хозяйству: яблонька, настоящий погреб, дровяной сарай, водяная колонка, что-то ещё. И кусты шиповника перед розовыми от занавесок окнами. Но судя по их количеству в домишке, как минимум, три комнаты.  Крылечко с козырьком. Чудесное место! Тихое, лирическое. И всего в двух шагах от Ботанического сада, и в трех шагах от Кировского проспекта. Воздух пахнет свежестью Невы.
На столбе козырька (слева) имелся звонок и почтовый ящик. Проявивший сочувственный к Элле Сергеевне интерес нажимал кнопочку и начинал бороться с подступившим к горлу волнением. Назовём его Платоном Вениаминовичем. Он немолодой инженер (или чертёжник), в очках, волосы зачёсаны назад, худой, несколько сутулый, но очень деликатный и начитанный. Одет в шляпу и серый плащ.
Через минуту после звонка слышались шаги… Под козырьком зажигалась лампочка, и дверь открывалась. Пред Платоном Вениаминовичем предстала крепкая, щекастая, но пожилая женщина в тёмном платке и длинном фартуке. Лицо довольно грубое и серьёзное. Нос мужской.
- Я п… по объявлению. Вы Элла Григорьевна?
- Нимало! – отрезала тётя. – По коридору направо, вторая дверь. И ноги вытрите.
Платон Вениаминович осторожно прошёл по коридору (тканевый абажур, шкафчик, сундук, вешалка) и кончиком указательного пальца робко постучал.
- Да входите же! – весело и совершенно нестрашно раздалось оттуда.
«Раздеться? Нет? Или раздеться? Но мы же не знакомы. Или лучше плащ всё-таки снять?
- Заходите, разденетесь здесь! – снова раздалось из-за двери.
Голос замечательный – не низкий и не высокий. Но глубокий.
Платон Вениаминович, прижимая шляпу к стучащей сердцем груди, вошёл.
И на пороге остолбенел. В чрезвычайно уютной комнатке, на оттоманке полулежала очаровательная светловолосая дама, только что оторвавшаяся от книги.
- Милости прошу, - улыбнулась она, вставая.
Книжка скользнула на половик. «Алые паруса» Грина смог заметить дальнозоркий Платон Вениаминович.
«Рука небольшая, но сильная,» - отметил он, когда пожимал протянутую для знакомства кисть Эллы Сергеевны.
Через три минуты Платон Вениаминович (уже в костюме) сидел на стуле перед хозяйкой и рассказывал о себе. Попутно разглядывая обстановку. Но так, чтобы Элла Сергеевна это не заметила.   
Прекрасная комната! Круглая, излучающая температуру печь, книги на полке, старинная люстра со стекляшками (или хрусталь?), этажерка, на ней патефон, ходики, на подоконниках горшки с геранями. Пахнет духами.
На столе, рядом с которым Платон Вениаминович, становясь всё смелее, сидел, находились сахарница, тарелочка с печеньем, чайные приборы и бутылка «Мадеры». Он тоже принес бутылочку красного сухого вина, она пока в плаще.
Внимательный и блестящий взгляд Эллы Сергеевны поощрял.  И Платону Вениаминовичу хотелось  рассказать о себе всё.
На полуслове он был прерван - без стука открылась дверь, и к ним вошла давешняя баба с ещё шипящим от кипятка чайником. Молча поставила, молча вышла.
- Это моя тётя. Звать Матрёной. Она только с виду такая суровая.  Мухи не обидит. Уверена, вы к ней быстро привыкнете.
Потом они пили вино, говорили о народных достижениях, литературе, танцевали под патефон. Элла Сергеевна танцевала ловчее и поэтому захмелевшего от счастья Платона Вениаминовича «вела».
- А хотите взглянуться на мой фонтан? – спросила вдруг Элла Сергеевна.
- Фонтан?
- Да! Самый настоящий, со скульптурой. Здесь раньше усадьба Строгановых была. И огородик у меня имеется. Вы любите свежие овощи? Идёмте же, Платон!
И Элла Сергеевна повела его показывать скульптуру и грядки. Вышли они другим ходом (прямо  по коридору к занавеске).
На улице была уже ночь. Но над «чёрным крылечком» горела лампочка. Спустившись со ступеней, Элла Сергеевна скрылась в кустах и оттуда позвала:
- Вот полюбуйтесь!
- За кустами фонтана не было, но в трёх метрах от Платона Вениаминовича находился высокий сарай.
- А где же… - он не дого…
Потому что получил прекращающий мышление удар. Совершенно в манере Родиона Раскольникова – с размаху обеими руками топором. Обухом. Но не «в самое темя-с», а по затылку, который тотчас же и треснул.
Лупила опытная в этих делах Матрёна. Она же и разделывала. Элла Сергеевна потом убрала ненужное (в мешки, и в удобный момент в Неву).
А вот тушёнку варили вдвоём.  И разливали по банкам и крынкам тоже. После носили в погреб.  ф
Впереди зима, нужно делать запасы. Чем больше, тем лучше. В идеале, чтобы хватило на целый год. Впрочем, за этим не станет.