Ведьма Агафья. Сладость или гадость

Последняя неделя октября… Добрянка  встретила меня в жёлто-красном наряде. Да, я снова приехала в деревню. Но не просто так, а для того, чтобы взять крупную тыкву для Хэллоуина. Во вторник мы отпразднуем его с одногруппниками.

И всё же не стоит думать, что приехала я лишь из корыстных соображений. Я очень соскучилась по бабуле. Целых два часа мы обсуждали с ней мои новости. Благо было мне что рассказать. Новостей у меня накопилось на сто с лишним газет…

Бабуля накормила меня грибным супом, фаршированными котлетами и жареной картошкой с маслянистыми опятами. Вдоволь напившись чаю, я решила заглянуть к Агафье.

Около трёх часов я подошла к её домику и заметила, что Агафья выходит со двора с лукошком в руках.

— Здравствуй, Агафья! — весело поприветствовала я свою подругу-ведунью.
— Здравствуй, Катюша, — ответила мне Агафья и тоже улыбнулась. Прошу заметить, Агафья улыбается крайне редко.
— А я вот приехала… Решила тебя навестить, мне столько всего нужно тебе рассказать.
— И расскажешь. Вот только сначала мы сходим к Анне Тимофеевне. Я ей обещала растирку для суставов принести и отвар из кошачьего корня.
— Из чего? — опешила я.
— Из кошачьего корня. Так называют в народе корень валерианы.
— Ах, вот оно как! Поняла… А то мне уже невесть что взбрело в голову…

Мы подошли ко двору Анны Тимофеевны и заметили, что у неё был гость, который громко, растягивая слова, рассказывал ей, что нужно заменить:
— Крыша вся пришла в негодность! Её нужно полностью перестелить.
— Как, полностью? Только перекрывала. Протекает же только в одном месте, над прихожкой…
— Поверьте мне, это пока что… Кто-то очень недобросовестный вам крышу чинил… Если сейчас крышу не перестелем, течь будет везде и всюду… Но вы не волнуйтесь… Я работал в элитных районах столицы, делал всё в лучшем виде — быстро и качественно… — уверял её худощавый мужчина с широко распахнутыми бледно-серыми глазами. На нём был спортивный костюм прямо из 90-х и смешная кепка.
— Ну а нельзя для начала просто участок над прихожкой заштопать?
— Можно, конечно, — сказал мужчина, почесав затылок. — Но хорошо бы успеть до морозов. Сами подумайте: потом пойдут снега, потом оттепели… Затягивать не нужно…
— Эх, милок мой… У меня ж денег сейчас нет на то, чтобы перестилать всю крышу. В сбережения я лезть не хочу: они у меня на смерть отложены. Сейчас могу потянуть только вон тот участок над прихожкой. А на всю крышу я смогу только к лету поднакопить. Если, конечно, буду по полпенсии каждый месяц откладывать…
— Да о чём вы говорите?! Зачем вам что-то откладывать? У меня в мастерской у Павлыча работёнка появилась, ещё и на шабашки в райцентр ездить буду… Там я вам и шифер закуплю по такой цене, что точно потянете. Мы с вами друг другу свыше посланы… Вы поможете мне за детьми присмотреть, подкормите их, если нужно… А я вам за это всё бесплатно буду делать.
— Да мой же ты сладкий! — обрадовалась Анна Тимофеевна. — Тебя и впрямь сам Бог мне послал. А детишки твои пусть приходят. Я их с удовольствием угощу, мне нетрудно.
— Ну вот и договорились. Завтра тогда они к вам придут, вы сходите с ними утром на концерт в дом культуры. А я к обеду приду вам крышу чинить.

Наконец-то Анна Тимофеевна обратила на нас внимание. А то не могла отвести глаз от собеседника и слушала его как заворожённая. Но не успела она и рот открыть, чтобы нас поприветствовать, как мужчина её опередил:

— А кто это? Ваши родственницы? Я думал, вы одинокая…

Мы наконец-то поздоровались с Анной Тимофеевной, затем она представила нас своему гостю:

— Это Агафьюшка, наша ведунья, и Катюша — она к бабушке в гости приехала. Как там Просковья Никитична поживает?

Но не успела я ответить, как гость Анны Тимофеевны снова запустил сплошной поток слов:
— Я Пётр… Приехал из Москвы… А о вас я наслышан, — сказал он, обращаясь к Агафье. — Знаю-знаю, вы тут всех лечите… Может, и я к вам за травами как-нибудь приду… Может, и меня вы полечите или чему научите, а я вам по хозяйству помогу. Вы ведь одна живёте. Мужа у вас нет. Ту же крышу починить некому. Можно, конечно, обратиться к соседям. Но вы молодая и красивая — наверняка ревнивые женщины недовольны, если их мужья вам помогают. А я один. Меня жена с двумя детьми бросила. Я выручу вас, а вы — меня. Может, если Тимофеевна приболеет, то я к вам своих дочек приведу… У вас ведь нет своих детей — наверное, вам скучно одной и не хватает в доме детского лепета. Мы можем друг к другу в гости ходить: вы — ко мне, я — к вам.
— А почему вы из Москвы уехали? — поймала Агафья секунду паузы, чтобы задать вопрос?
— Да я… это… — снова почесал затылок Пётр, — решил в деревню переехать. Тут и воздух свежий, и люди душевные, и платить за жильё не надо… Сколько изб заброшенных — заходи и живи. Я вот в одной из них временно обосновался. А там посмотрим… Я первое время то к Анне Тимофеевне, то к вам детей водить буду…
— А я разве добро на это дала? — осадила Петра Агафья.
— Ну что ж вы такая резкая, девушка? То-то вы и одна… Кто ж рядом с собой женщину с таким нравом потерпит? Помягче надо быть…
— Анна Тимофеевна, вы ведь меня пригласили, чтобы я вам суставы полечила? Если вам сегодня не до этого, давайте я приду в следующий раз, — оборвала Агафья наставления Петра, обратившись к бабе Анне.
— Ой, Агафьюшка.. Конечно-конечно… Сейчас пойдём в дом и начнём лечение… — спохватилась Анна Тимофеевна.
— Ладно, раз тако дело — не буду вам мешать, идите лечиться, — проявил Пётр любезность. Но тут же обратился ко мне:
— Девушка, а ваша бабушка тоже одна живёт?
— А что? — задала я встречный вопрос.
— Ну-у-у, может, ей тоже какая помощь нужна. Пусть обращается — я помогу, — завёл свою шарманку Пётр в свойственном ему замедленном ритме без пауз.
— Благодарю, но моей бабушке есть кому помочь. Если что, папа из города приедет и поможет.
— А-а… — протянул Пётр. — А если вдру-у-у-г…
— Уж извините, что я вас перебиваю, но я у Агафьи в ученицах. Хочу поприсутствовать на процедурах. Да, и ещё! У Агафьи целая горница дочек всех мастей. Одну из них она даже мне подарила — ну ту, которая на меня вышла похожей.

От неожиданности Пётр разинул рот и округлил глаза уже не в размере пяти копеек, а пяти рублей.

— Да, и вот ещё что, — добавила я, — вы, когда уходить будете, закройте калитку на щеколду. Она легко закрывается. Всего хорошего! — с этими словами я развернулась и ушла, оставив Петра в полном замешательстве.

Он ещё что-то пробубнил в ответ, но я не стала его слушать и закрыла за собой дверь.

Я зашла в комнату, где Агафья растирала суставы Анне Тимофеевне.

— Ох, Агафьюшка, может, зря ты так жёстко с этим милым молодым человеком. Я, конечно, всё понимаю… Но как знать?! Может, нам сам Бог послал этого человека? Это ты ещё пока молода и тебе всё ни по чём… А вот останешься на старость лет, как я, одна — так узнаешь, каково это быть никому не нужной. А тут мужчина подвернулся. С детками, да… Но это же хорошо! Может, воспитаешь их, вырастишь как своих, а они к тебе и привяжутся… И ни к кому не придётся на старость лет в глаза лезть, чтобы крышу починили или дров накололи… — причитала Анна Тимофеевна.

Не хотелось мне обижать эту сердобольную старушку, потому я свои мысли оставила при себе. А думала я вот о чём:

«Такая, как Агафья, одна не останется… Она любит одиночество, да… Но редко бывает одна. К ней постоянно кто-то за чем-то идёт: то за травами, то за отваром, то за советом… Она стольким помогла изменить жизнь к лучшему, что обязательно найдётся тот, кто и стакан воды ей поднесёт, и с почестями похоронит… Она — ведьма, в конце концов… А такая всегда найдёт, как устроиться… И хоть Пётр что-то плёл про ревнивых женщин, которые против того, чтобы их мужья помогали Агафье, я с уверенностью могу сказать, что это не так. Судя по рассказам моей бабули и моим  собственным наблюдениям, женщины в Добрянке весьма дружелюбно относятся к Агафье, не завидуют её красоте и не ревнуют к ней мужей… Удивительно, но это так. С чем это связано? Для меня это загадка. Может, это всё потому, что Агафья очень строгая и не склонна ко всяким флиртам. Как бы там ни было, все в Добрянке относятся к ней с почтением и рады ей помочь всем, чем могут.»

— А я вам вот что, Анна Тимофеевна, скажу… Вы бы не пускали этого Петра на порог и завели бы собаку, — посоветовала Агафья.
— Да о чём же ты, милая? Какая мне собака? Сколько мне ещё осталось?! Со мной что —кому эта собака нужна будет?! Да и к Петру ты несправедлива. Других мужиков неделями нужно дожидаться, чтобы они соизволили прийти что-то сделать, а вот Пётр сам прибежал. И дверцу в стенном шкафу починил, и лампочки заменил, и столько новых каналов настроил…
— Держите всё-таки свои сбережения прямо при себе… Этот человек нечестен.
— Ну вот опять ты, милая, за своё! Что ж за жгучий язычок-то у тебя?! Словно горький перец в растирке! Этот Пётр такой открытый, добрый, вежливый… Он ведь меня даже на концерт пригласил. Там его старшая дочка на детском празднике песню петь будет. Его девочки за мной завтра в девять часов утра зайдут. Мы вместе с ними в дом культуры пойдём.
— А билеты он вам принёс?
— Ну, наверное, девочки завтра принесут.
— Вы так думаете?! А он что, дочку уже на кружок записал?
— Ну да, и на кружок, и в школу их устроил… Он шустрый малый.
— Неужели он и в школе рассказал байку про то, что его будто бы оставила жена с двумя детьми и что он подался к нам в Добрянку, потому что здесь воздух свежее и можно в любой заброшенной избе поселиться? Интересно, что у него вообще с пропиской?
— Агафьюшка, ну не расстраивай меня! Для тебя ж любые намёки про замужество, словно  красная тряпка для быка. Здесь-то все знают, какая ты, потому и чураются подобных разговоров с тобой. А новый человек по простоте душевной взял и ляпнул, не подумав… Рассердил он тебя, то-то ты и возводишь на него напраслину… — кудахтала Анна Тимофеевна.

Я уж думала, что Агафья перевернёт ей всю банку с растиркой прямо на голову. Но Агафья лишь вымыла руки, надела пальто, набросила платок на голову и спокойно сказала:

— И всё же держите сбережения при себе! О собаке тоже подумайте.

На этом мы распрощались с Анной Тимофеевной и ушли.

— О, уже темнеет! А я обещала бабушке, что управлюсь дотемна. Задержались мы из-за этих разговоров, — заметила я.
— Знаешь, сейчас иди домой. А завтра приходи. Завтра и поговорим, — предложила Агафья.
— Если ты приглашаешь, я с удовольствием приду. Так много всего хочется тебе рассказать… Но так и быть, потерплю… До завтра, Агафья!
— До завтра, Катюша!

…

В субботу утром я отправилась к Агафье. Мы попили брусничного чаю с тыквенным пирогом и устроились в гостиной, где Агафья вязала пушистый кардиган цвета зелёной хвои, а я сматывала пряжу в разноцветные клубки. Чёрный кот Ерофей лениво разлёгся в кресле и не проявлял к клубкам никакого интереса. Видимо, не в том он возрасте… За окном с садовых яблонь плавно падали листочки, мягко ложась на землю пёстрым ковром. Осень та ещё рукодельница!

Наконец-то я рассказала Агафье, что уже почти два месяца мы встречаемся с Михаилом, с которым мы познакомились на свадьбе:
— У нас столько с ним общих интересов... Каждое воскресенье мы проводим вместе. В пятницу после пар он проводил меня на вокзал. А завтра, в воскресенье, он должен меня встретить, и мы вместе пойдём на выставку. Он очень интересный и образованный, при этом внимательный и заботливый.

Агафья слушала меня, и её синие глаза лучились задорными искорками.

Обсудили мы и традиции Хэллоуина. Хоть этот праздник и заимствованный, он всё же, как сладкая изюминка в осеннем пироге. Традиции, как язык! Если в язык время от времени приходят новые слова, то почему нельзя заимствовать и традиции, если они добавляют красок и не содержат в себе ничего дурного.

— А ты знаешь, что дети накануне Хэллоуина ходят по домам и говорят «Сладость или гадость»? — спросила я Агафью, откинувшись на диванные подушки в плюшевых рыжих наволочках.
— Конечно, я знаю про этот шуточный шантаж. В Добрянке это не практикуют, но я в курсе, — ответила Агафья. — Так… Уже половина первого — пора поставить в духовку  ягнёнка с овощами. Я  вчера вечером его замариновала в сливочном соусе с крапивой. В два часа будем обедать.

За работой и разговорами полтора часа промчались очень быстро. Агафья подбросила в печку дров, подогрела к обеду зелёный борщ и подала на широком подносе ягнёнка. Мне не терпелось приступить к этой царской трапезе. Но вдруг раздался стук в дверь. К нам пожаловала гостья. А именно — Анна Тимофеевна.

— Здравствуй, Агафьюшка! Какой на тебе красивый широкий свитер! Знаешь, серый цвет не очень люблю. Но этот оттенок довольно приятный и тебе к лицу.  Да, и юбка на тебе красивая, отлично сочетается со свитером…
— Вы проходите, Анна Тимофеевна. Мы собрались обедать. Присоединяйтесь!
— Спасибо, не откажусь... У меня тут для вас, девчата, целое кино… Я сначала всё по порядку расскажу, а потом уж поем. Такой праздничный обед в самый раз, мои дорогие…
— Что ж, баба Аня, мы все во внимании! — сказала я.
— Ну так вот, — начала Анна Тимофеевна, — вышла я сегодня во двор в полвосьмого, чтобы палую листву потихонечку смести. Смотрю, а у меня во дворе аж четыре ящика со всякими инструментами — взялись невесть откуда. Думаю, неужели Пётр принёс? Он же мне всю крышу собрался перестелить. Так чего ж он мне не сказал, что принесёт всё это богатство?! Я бы ему в сарайчике место выделила. Ну а то ж не дело это, чтобы инструменты на улице стояли. Что ни день, то дождь… Твоя правда, Агафьюшка, нужна мне собака. Та бы хоть залаяла, если бы кто-то во двор вошёл. А то ж прокрасться можно так, что и не услышишь. Похлопотала я часок во дворе. В полдевятого пришли Петровы девчонки. Мы с ними ж должны были на концерт пойти. Смотрю, одна девочка лет девяти, а другая — совсем крошка. Года три ей, не больше… Я-то думала, что они обе школьного возраста, а тут дитя малое, за которым нужен глаз да глаз. Попробуй угонись за ней, если побежит куда! Вы же знаете, как я хожу… Ну ладно! Пошли мы в дом культуры. На входе попросили у меня билеты. Я девочек спрашиваю: «Вы билеты-то принесли?» А мне старшая отвечает: «Какие билеты?» Я тогда обращаюсь к работнице ДК: «Оксана, а что же делать? Я полчаса больными ногами ковыляла. Мне тут поручено детей привести и отвести. Старшенькая выступает.» Тогда Оксана мне говорит: «Ладно, тёть Ань, не волнуйтесь. Сейчас что-нибудь придумаем.» Свободных мест не было в зале — мне пуфик подсуетили. Хорошо, что Оксана, добрая душа, не отмахнулась от меня, хоть как-то усадила, а то бы я и концерт не увидела, только бы напрасно протопала. Просидела я с дитём на руках полтора часа. Все ноги она мне отдавила… Хорошо, что хоть вчера, Агафьюшка, ты мне ноги полечила. Но как ты догадалась о том, что Пётр не купил никаких билетов?
— Ну уж об этом совсем несложно было догадаться. Да, он починил у вас в доме несколько вещей, но всё это он делал не просто так — он разведывал… Ну и вас таким образом пытался закабалить. Учитывая то, как он болтал без умолку, без всякого стеснения расходуя наше время... Учитывая то, как он уже распределил, кто будет присматривать за его детьми, даже не спросив согласия, несложно было догадаться, что это за человек. Он способен на что угодно, но только не на заботу о других, — объяснила Агафья.
— И вот тут ты права. Как позже я узнала от Любы-продавщицы, он в магазине покупал сладости, сам ими на ходу давился, а детям ни грамма не давал. Ну так это ещё цветочки… Дальше ягодки… Пришли ж мы после концерта, обе попросили поесть — я их накормила. Но как же они потом стали носиться по дому! Всюду рыщут, визжат — у меня аж голова кругом пошла. Говорю им: «Вот что, мои милые, пойдёмте-ка в мастерскую к отцу…». Думаю, скажу ему, что так мы не договаривались… Мол, я не знала, что у него трёхлетний ребёнок и что они обе шибко шустрые… И ещё, пожалуй, спрошу насчёт тех инструментов. Прихожу ж я в мастерскую, девочкам сказала возле двери на лавочке ждать. Мне сообщили, что Пётр в кладовке с Павлычем. Захожу я в кладовку и вижу следующую сцену:
— Ты что ж, сукин сын, меня совсем за мальца держишь?! — прорычал сквозь зубы Павлыч.
— Да что ж сразу за мальца?! Говорю же, я просто хотел починить провод, — оправдывался Пётр, вытаращив глаза. Вы бы слышали, каким он разговаривал тоном!
— Что ты мне мозги пудришь?! У тебя в руках был нож! Ты прямо сейчас ровненько ножиком срезал десять сантиметров изоляции. Не смей мне врать, что так и было! Если ты хотел починить провод, где тогда изолента? У тебя в руках был только нож!
— Так я для начала повреждённый участок срезал — там, где изоляция потрескалась.
— А обмотать поверх изоляции что, не судьба?
— Да вы бы видели, в каком состоянии была изоляция! Она так сильно потрескалась, что кусочки уже на соплях держались…
— Потрескалась, говоришь, на соплях держалась… А ну-ка, покажи мне срезанный кусок!
— Так я его уже выкинул…
— Куда ж это? В окошко?
— Ну да, в окошко…
— В окошко, говоришь, да? — усмехнулся Павлыч.
— Говорю же — да-а-а, — раздражённо протянул  Пётр.
— ДА ГДЕ Ж У МЕНЯ ТУТ, ЯДРЁНА ВОШЬ, ОКОШКО В СКЛАДСКОМ-ТО ПОМЕЩЕНИИ? — заревел Павлыч.
— Ой, не передёргивайте и не орите на меня! Я выкинул из окошка, что в другой комнате!!!
— Ага! А потом ещё раз с ножом к проводу вернулся, чтобы ещё что-то срезать и ещё раз из окошка соседней комнаты выкинуть. Знаешь что… Хватит держать меня за идиота! Изоляцию срезал, инструменты куда-то заныкал… И не смей отпираться! До твоего появления никогда в моей мастерской пропажи не было…
— Павлыч, а у тебя случайно не четыре ящика с инструментами пропало? — вмешалась я.
— Да, Тимофеевна, как раз четыре ящика… — подтвердил Павлыч.
— Так они у меня во дворе! — воскликнула я, всплеснув руками.
— Вот же сволочуга! Значит так, я сейчас позвоню участковому. Пусть его задержит.
— Да в смысле?! — взбеленился Пётр. — На каком основании? Чем вы докажете, что инструменты взял я?
— А сейчас участковый придёт… Вот тогда и во всём разберёмся: и насчёт того, кто инструменты свистнул, и насчёт того, зачем ты изоляцию срезал… Сейчас всё выясним. Заодно документики твои проверят. А то опростоволосился я, когда пустил тебя в мастерскую, не проверив твои документы. Оказал тебе доверие, как местным ребятам… А зря!
— Добрянка называется… — промямлил с укоризной Пётр. — Я думал здесь живут добрые люди, а вы вон какие…
— А у нас добро с кулаками. Другого не держим, — ответил ему Павлыч.
 
Тот уже открыл рот, хотел ещё что-то тявкнуть, но пришёл участковый и всех забрал в управление. Выяснилось, что Пётр этот в федеральном розыске. Он стащил дорогую коллекционную вещь из дома одного богача, у которого он работал… То-то сюда и бежал, да ещё с фальшивыми  документами. Жёнушка его, оказывается, на сносях и неподалёку в другой деревне промышляет, за вдову себя выдаёт. Выяснилось также, что никакой он не Пётр, а Виктор. Вот оно как, мои милые… Эх, Агафьюшка, ты ведь меня предупреждала, а я тебе не поверила.

— Ну, баба Аня, так кто же у нас Пётр, то бишь Виктор? Сладость или гадость? — спросила я с лукавым выражением лица.
— Да какая там сладость?! — махнула рукой Анна Тимофеевна.
— А я помню, как вы его назвали… Сладкий мой!
— Гадкий он, да не сладкий! — рявкнула Анна Тимофеевна так, как будто это я заблуждалась насчёт «Петра» и других пыталась ввести в заблуждение. Но я понимаю, ей явно было неудобно за то, что она заступалась за мошенника и даже прочила его Агафье в мужья. А ещё говорила о том, что ведунья наша напраслину на хорошего человека возводит.

Я бы высказала мысли вслух, но Агафья остановила меня:
— Ладно, давайте оставим  всякие гадости и приступим к обеду!
— На радостях! — добавила я.