***

Фон Гумбольдт заверил кайзера, что добровольцы в течение одного года быстро станут отборными рекрутами; он спорил и умолял с таким пылом, что, в конце концов, старый император уступил. Тогда фон Гумбольдт заявил, что часть добровольцев, по крайней мере, двадцать процентов, могут стать унтер-офицерами до окончания года. И кайзер согласился, что если так все и случится, эксперимент будет считаться успешным.

Конечно, первые добровольцы знали, чего от них ждут, и более пятидесяти процентов из них получили желанное отличие. Таким образом, во всей германской армии самыми умными и подготовленными солдатами оказались годичные добровольцы. Позже даже говорили, что самые умные унтер-офицеры были по большей части из добровольцев, но в это обычно не верят, потому что немец очень гордится своими унтер-офицерами и не без оснований — они служат шестнадцать лет. После демобилизации их определяют на хорошую высокооплачиваемую гражданскую службу на железных дорогах, на почте или в полиции. Добровольцы стали бы самой замечательной частью в любой армии. Я знал несколько немецких унтер-офицеров. Они даже бегло и правильно говорили по-английски и по-французски!

Но не только дух, ум и дисциплина армии были чрезвычайно оживлены образованными добровольцами. Армия, в свою очередь, стала оказывать замечательное влияние на школу. Насколько мне известно, ничего подобного ранее нигде не бывало.

Средний и низший социальные классы в Германии захотели, чтобы их сыновья стали добровольцами! Поэтому отцы, матери и сестры призывали своих сыновей и братьев учиться и учиться, чтобы достичь этой цели и через нее прорваться на более высокие ступени социальной иерархии. В свою очередь, это вдохновило магистров и профессоров гимназий и реальных школ. Учителя немедленно воспользовались новым духом: стандарт выпускного экзамена для гимназий с каждым годом ставился все выше и выше, пока не достиг предела, установленного человеческой природой. Уровень этого экзамена сейчас примерно равен уровню второго отличия в Оксфорде или Кембридже, что намного выше уровня выпускников американских университетов.

В Великобритании из года в год насчитывается около тысячи таких студентов против ста тысяч в немецких университетах. Я ни на секунду не хочу предположить, что все эти сто тысяч немецких студентов являются интеллектуалами и равны тысяче почтенных ученых английских университетов. Они, конечно, могут быть на том же уровне образованности, но лучшая тысяча из Оксфорда и Кембриджа, по крайней мере, так же умна, как и лучшая тысяча из немецких университетов. Гениальность имеет мало или вообще ничего общего с ученостью, но я утверждаю, что число образованных и довольно умных людей в Германии в десять раз больше, чем в Англии.

Многие англичане гордятся своим невежеством. Как часто доводилось слышать: «Я никогда не мог выучить языки. Во французском отвратительное произношение, я знаю только несколько слов. Немецкий мне совершенно не по зубам. Зато я кое-что знаю о лошадях и буду весьма полезен в банковском деле»… И так далее.

Я слышал, как один английский миллионер, облагороженный своим богатством, хвастался, что у него в доме было только две книги: одна некий «путеводитель» (она же Библия, которую он никогда не открывал), а другая — его чековая книжка.

Мне довелось стать очевидцем сцены, которая покажет огромную разницу между двумя народами. Она врезалась мне в память. Для того, чтобы получить специальные уроки на старонемецком языке, я целый семестр жил в доме профессора гимназии. У него были дочь и два сына. Младший, Вильгельм, учился на отлично, зато старший Генрих был туповатым и медлительным парнем. Отец — крупный, сильный мужчина с громким голосом и яростно властным характером, довольно схожим с характером Бисмарка. Он писал книгу по сравнительной грамматике.

Каждую ночь профессор давал мне часовой урок. Я тщательно готовился к занятиям, чтобы не раздражать его, и вскоре мы стали настоящими друзьями. Долг был его религией, его подслащивала любовь к дочери, которая готовилась стать учительницей.

Моя спальня находилась на втором этаже в задней половине дома. Часто после того, как я ложился спать и лежа читал в постели, до меня доносились громкие голоса из гостиной внизу. Оказалось, что после занятий со мною и часа или двух, отведенных дочери, профессор давал уроки Генриху.

Однажды летним вечером я читал в своей комнате, когда внизу разразился дикий скандал. Не раздумывая, я сбежал по лестнице в гостиную. Мэри пыталась успокоить отца, а тот бегал взад-вперед по комнате со слезами на глазах и орал:

— Подумать только, этот тупой мужлан — мой сын! Посмотрите на него!..

Генрих, с багровым лицом и взъерошенными волосами, угрюмый и сердитый сидел, уставившись неподвижным взором в книгу.

— Буквосочетание ei с оптативом18 ему не по силам! — вопил профессор. — А ему уже пятнадцать лет!
_________________________
18 Оптатив — желательное наклонение в древнегреческом языке; выражало желание говорящего. В современных языках оптатив утрачен.

— Ei с оптативом было выше моих сил и в шестнадцать лет, — засмеялась я, надеясь успокоить бурю.

Мальчик бросил на меня благодарный взгляд, но отец взбесился еще пуще.

— Вся жизнь его в будущем станет зависеть от его работы! — кричал профессор. — В следующем году у него будет экзамен. А у тупицы нет ни единого шанса выдержать испытание, ни единого шанса!..

— Да ладно, — успокаивал я. — Помнишь, ты как-то сказал, что если Генрих что-то запоминает, он это уже никогда не забывает. Зато я все забываю так же легко, как и учусь. Нельзя уметь оперировать памятью и так, и этак.

— И я говорю отцу то же самое, — поддержала меня Мэри.

И буря помаленьку стихла.

Правда, по мере приближения срока экзамена, подобные сцены стали случаться все чаще и чаще. Профессор отчаянно пытался вразумлять Генриха. Происходило это и в час, и в два часа ночи. Вся семья жила на нервах по причине тупости несчастного мальчика. Обычный немецкий паренек, отнюдь не гений, но как же ему досталось в те тяжкие месяцы подготовки к выпускному экзамену!

Зато обычный английский или американский паренек почти всегда невероятно невежественный и безгранично ленивый, и если ему случается преуспеть в жизни, несмотря на такую ограниченность, он непременно склонен гордиться своим невежеством. Я знаком с англичанами — и мужчинами, и женщинами, — которые провели по двадцать лет во Франции, но не знают французского языка. Разве что несколько стандартных фраз. Следует признать, что англичане в этом отношении гораздо хуже американцев. Американцы порой, хотя и не всегда, стыдятся своего невежества.

В умственном отношении немец, так сказать, тренированный спортсмен по сравнению с англичанином, и как только они вступают в состязание, немец немедля осознает свое превосходство и, естественно, любит его доказывать и демонстрировать.

Снова и снова в конце девятнадцатого века английские производители, опечаленные потерей южноамериканских рынков, показывали мне письма на испанском и португальском языках, написанные немецкими коммивояжерами, с которыми не могли сравниться никакие английские агенты.

— Мы побеждены их знаниями, — такими были обобщенные итог и жалоба.

И в первые десять лет двадцатого века гордость немца по причине его умственного развития, быстрых успехов в мировой торговле и прогрессе промышленности имела неоспоримые основания. Однако успехи одновременно чрезмерно усиливали немецкое чванство и презрение к своим легко побеждаемым соперникам.

Во времена королевы Елизаветы I англичане и англичанки из высших классов тоже стремились учиться и ценили образование, даже преувеличивали его значение. Сама королева знала в совершенстве четыре или пять языков, если не в совершенстве, то, по крайней мере, лучше, чем любой английский государь после неё.

Еще один факт, который англичанин должен всегда помнить: население Великобритании в конце шестнадцатого века составляло примерно пять миллионов человек; в конце девятнадцатого — около сорока пяти миллионов человек, или в девять раз больше. Тем не менее, три четверти всех современных высших учебных заведений в Англии либо уже существовали, либо были основаны во времена Елизаветы I.

Этот факт и все, что с ним связано, объясняет мне расцвет гениальности в более раннюю, более великую эпоху: население выросло в девять раз, образованный класс не удвоил свою численность и, конечно, не вырос в оценке или понимании гениальности.

Я склонен утверждать, что такое отставание в интеллектуальном развитии правящих кругов британского общества стало одной из важнейших причин Мировой войны. Только Великобритания не спешит это признать. Когда с 1900 по 1910 год стало ясно, что Германия обогнала нашу страну не только в производстве стали, но и в добыче руды и угля, англичанам следовало бы задуматься над тем, сколь дорого им обходятся презрение к наукам и любовь к спорту. Им следовало привести свой дом в порядок в высоком смысле этих слов.

Вот уже сто лет Великобритания посылает своих самых способных сыновей править Индией. Ей следовало бы узнать от Макиавелли, что каждое владение римлян, не колонизированное латинянами, было источником слабости империи во время войны. Британия должна как можно скорее уйти из Индии и Египта и сосредоточить все свои силы на развитии собственных колоний, которые всегда будут торговать с нею и по сентиментальным причинам, и по привычке. Канадец покупает в шесть раз больше английских товаров, чем американец, а австралиец тратит на английские товары в двадцать раз больше, чем на немецкие, несмотря на превосходные качества немецкой продукции. Хуже всего то, что британские правители еще не доросли до постижения такой элементарной истины.

В то же время рост экономики Германии и ее энергичная интеллектуальная жизнь укрепили меня в убеждении, что путем национализации земли и социализации основных отраслей промышленности (таких как железные дороги, газовые и водные компании, которые слишком велики для индивидуального управления) можно было бы не только поднять массу английского народа на гораздо более высокий уровень, но одновременно усилить его трудовую энергию. Несомненно, было бы разумно удвоить заработную плату рабочего, когда вы могли бы таким образом повысить производительность его труда. Кроме того, национализация железных дорог, газовых, водопроводных и горнодобывающих компаний дала бы пяти миллионам мужчин и женщин стабильную и надежную работу и достаточную заработную плату для обеспечения достойных условий жизни; еще пять миллионов рабочих могли бы быть заняты на земле, сданной им в пожизненную аренду, и таким образом Великобританию можно было бы сделать полностью независимой, а ее власть и богатство значительно возросли бы.

Я рассказываю все это, потому что решил стать социальным реформатором и начал практиковать импровизированные выступления, по крайней мере, по полчаса в день.

После трех семестров я отправился из Геттингена в Берлин. Это было время, когда в душе моей все аргументы пересилила потребность в зрелище — в театре и художественных галереях, потребность в пульсирующей жизни большого города. Но в Берлине было что-то провинциальное. Я называл его Welt-dorf — Мировая деревня. Несмотря на это я многому там научился.

Прежде всего, я несколько раз присутствовал на публичных выступлениях Бисмарка и навсегда запомнил его как воистину великого человека. В те дни я пришел к выводу, что если бы он не родился юнкером в привилегированном семействе и не стал студентом корпуса в придачу, Бисмарк мог бы стать таким же великим социальным реформатором, как Карлайл. Как бы то ни было, он сотворил из Германии почти образцовое государство.

Однажды в рейхстаге некий социалист обвинил Бисмарка в том, что он многому научился у Лассаля19. Тот сразу же выступил вперед и опроверг своего критика, заявив, что не имеет чести знать этого необыкновенного человека и не имел возможности общаться с ним. Я полагаю, что именно Бисмарк осуществил первые шаги по социализации немецкой промышленности. Он основал земельные банки, чтобы на разумных условиях ссужать деньги фермерам. Бисмарк также осмелился первым национализировать некоторые немецкие железные дороги и муниципализировать газовые и водные компании, чтобы обеспечить расширение государством системы каналов.
________________________
19 Фердинанд Лассаль (1825—1864) — немецкий философ, юрист, экономист, агитатор и политический деятель, родоначальник немецкой социал-демократии.

При его благодетельном деспотизме муниципалитеты Германии также стали инструментами прогресса — трущобы исчезли из Берлина, а жилье бедняков вызывает восхищение даже у случайных иностранных гостей. Его бюро по трудоустройству предоставляли нуждающимся подходящую работу.

Только через сорок лет в Лондоне стали робко копировать некоторые прогрессивные начинания Бисмарка. Не будет преувеличением сказать, что он на несколько лет практически ликвидировал бедность в Германии.

Сам великий министр ожидал, что его попытки поднять низший класс на достойный свободного человека уровень подорвут промышленный прогресс и затруднят капитанам промышленности накопление капитала, но в этом он ошибался. Да, Бисмарк оказал поддержку и дал надежду очень бедным, и этот стимул для наиболее многочисленного класса оживил промышленность всей нации. Немецкие рабочие стали самыми эффективными в мире, а за десятилетие до великой войны главные отрасли немецкой промышленности (в частности, производство стали и железа, которое двадцать лет назад не составляло и 50 % от английского) стали в три-четыре раза производительнее и, получая солидную прибыль, сделали конкуренцию с Германией практически невозможной.

Оживляющий импульс достиг даже судоходства. В то время, как британскому правительству приходилось финансировать компанию «Кьюнард Лайн»20, «Гамбургская линия Америки»21 стала главной пароходной компанией в мире и приносила прибыль, которая заставляла английских грузоотправителей зеленеть от зависти. Иммиграция в Германию доходила до миллиона человек в год, превышая даже этот показатель в США.
__________________________
20 «Кьюнард Лайн» — британская компания-оператор трансатлантических и круизных маршрутов океанских лайнеров. Первая круизная компания мира, в викторианскую эпоху — крупнейшая в мире.
21 «Гамбургская линия Америки» (HAPAG) — немецкая судоходная компания, основанная в 1847 г. Маршруты её судов уже в конце XIX в. охватывают весь мир.

Поразительное развитие промышленности и капитала было вызвано не естественными преимуществами, как в Соединенных Штатах, а просто мудрым, гуманным правительством и лучшим образованием. Каждый офицер на немецком лайнере говорил, по крайней мере, на французском и английском, а также на немецком, в то время как только один английский или французский офицер из сотни понимал чужой язык — все остальные знали только свой родной.

Глядя на беспрецедентное развитие страны и ее быстро растущую промышленность, вряд ли стоит удивляться тому, что правитель приписывал это поразительное процветание своей собственной мудрости и дальновидности. Действительно, казалось, что Германия за одно поколение поднялась с позиции второсортной державы до главенства в современном мире. И уже в начале 1880-х годов можно было предвидеть дальнейшее развитие событий.