Владивосток

Летали недавно во Владивосток. Вращали картинку на экране на борту самолёта и всё никак не могли поверить, что наша страна настолько необъятна. Одно дело знать об этом гипотетически, но совсем другое - убеждаться в этом своими собственными глазами, пролетая её всю, с северо-запада на юго-восток. А Тихий океан? Да-да, опять же, все мы осведомлены, что он самый большой из всех океанов, и даже на географических картах его видели в школе, но… он поистине устрашает своими размерами, - крутишь, крутишь пальцем по экранчику, а океан всё никак не заканчивается, охватывая своими мощными объятиями половину планеты.

Многие наверняка знают, что мы летим во Владивосток над севером нашей страны, Карское море, Обская губа - они совсем рядышком. Летишь, смотришь - а под тобой сплошные снега и ни единого населённого пункта на сотни километров вокруг, и пытаешься отогнать вдруг нахлынувшее наваждение, будто в целом мире не осталось никого, кроме четырёх сотен пассажиров этого парящего над безмолвной бездной воздушного судна. Но потом на экране начинают вырисовываться слова, названия, имена собственные, и наваждение проходит, и ты снова начинаешь верить, что мир обитаем. Названия городов, рек, гор в тех далёких местностях странные - и ты невольно начинаешь задумываться об этимологии этих названий и о том, какие истории каждое из них может поведать и какому насыщенному прошлому они обязаны своим появлением.

Владивосток… Это другой мир. Там всё будто по-шуточному, не взаправду, эдакая своя собственная вариация на тему жизни. Там как нигде ощущаешь, что жить-то, оказывается, можно в кайф, на полную катушку. «Будто в последний раз живём» - да, именно так бы я описала тамошний подход к существованию. И несутся они по жизни так, будто стремятся как можно больше успеть, познать, потрогать, прочувствовать. Они водят машины просто бешено, успевают сделать сотни дел в минуту, умудряются говорить с несколькими людьми одновременно, и ох, как же быстро они говорят! Местный диалект - это что-то мало с чем сравнимое; люди там даже не говорят, они по питерским меркам тараторят. Потом смеются, потом снова тараторят, перескакивая с темы на тему, потом снова смеются, и всё по новой.

Говоря о машинах, процентов на девяносто пять это японские праворукие - не некое подобие «типа» азиатского автопрома, слатанное на коленке на российских заводах, а аппаратусы, которые японцы делали бережно и с любовью для самих себя; экстаз высшей степени как внешне, так и, главное, подкапотно. Можно ходить целыми днями, глазея на дороги и то, что по ним носится, и глаза так и не закатятся назад - столько там разной железной четырёхколёсной невидали, немыслимой для жителей «цивилизованных» частей страны.

Но можно даже не слышать местную речь и не видеть праворукие машины, чтобы понять, что ты во Владивостоке в тот самый миг, как открылась пассажирская дверь самолёта и ты втянул в себя местный воздух. Этот воздух окутывает тебя - тягучий, густой, солёный. Ты делаешь первый робкий шаг с трапа и начинаешь биться в судорогах, потрясённый. Потрясённый невообразимым количеством капель воды на единицу микрограмма атмосферы, ослеплённый яснейшим, высоченнейшим небом, оглушённый чайками, которые тут же, завидев свежую кровь, начинают хрипло вещать тебе что-то на своём, дальневосточном.

Своего, дальневосточного, диковинного, здесь хватит на всех. Это и всевозможные - от снеков до косметики - корейские и китайские товары в ярких испещрённых иероглифами упаковках, которые стали уже частью привычного обихода для местных жителей; и вкуснейшее японское пиво в серебряных жестяных банках; и жуткие на вид но божественные на вкус медведки (это не земляные жуки, нет, - это гипертрофированные отъевшиеся на подводном планктоне и морской капусте родственники креветок); и толстенькие бртучи (братья шавермы); и бледного цвета чуть склизские пян-се (приготовленные на пару кругляки из теста с капустой и фаршем внутри - объедение), и, конечно же, «те самые, настоящие» конфеты Птичье Молоко, которые содержат агар-агар, добываемый из водорослей и настолько натуральные, что срок хранения у них всего пятнадцать дней.

Но помимо воздуха, машин и иностранных ништяков, Владивосток, точнее, весь Приморский край в его лице, это прежде всего Природа, и главное её детище здесь - сопки. Это не горы и не холмы, они особенные и их сложно описать. Напоминая гладкие округлые женские груди, они плавно переходят друг в друга, придавая невообразимую мягкость всей местной природе. Глаз не видит, но ты точно знаешь, что там, на их склонах, неукротимо щетинится изумрудный папоротник, пышным розовым цветом румянится багульник, уссурийский тигр горделиво выгуливает по тайге свою морковно-угольную полосатость, а солнечный свет играет в пятнашки с красными шапочками сыроежек.

Но, бесспорно, всецело управляет Владивостоком Оно. Море. Японское море, открытое море, ворота в Тихий океан. Представая во всём своём величии, - хмуром, бурном, холодном, мрачном, - он притягивает, завораживает и поглощает. И позже выплёвывает тебя обратно. Голеньким и настоящим. И ты, обновлённый, бредёшь к выглядывающим из пенной воды смоляным скалам, чутко прислушиваясь к звукам волн, которые, тихонечко перешёптываясь с чуть посеребрённым робкими лунными лучами песочком, легонько перекатывают мелкие прибрежные камушки, и даёшь себе клятву, что навсегда сохранишь в душе ощущение этой настоящести, дарованной тебе морем на прощанье.

...И возвращаешься назад. Домой. Или из дома? А важно ли это? Много среди нас людей мира, то и дело задающихся вопросом, что же считать домом, ищущих и не находящих его. Можно долго не находить себе покоя, метаться и терзаться. А можно просто прикрыть на миг глаза, попытаться заглянуть в подёрнутую лёгкой дымкой бесконечность бытия и осознать вдруг, что дом - он не на карте. Он в сердце. Куда бы судьба тебя не забросила.