МодифАтом

В среду мне пришло извещение о необходимости. Мою необходимость нарекли Путешествие. Когда бы жила я во времена Планеты, радоваться мне этому, не нарадоваться. А в эру теперешнюю все родные и я слёзы лили.
Сейчас иду на сведЕние. Нет, не татуировки, а якорности из моих родовых атомов. Говорят, с момента сведения тоска по дому должна уйти, а лёгкость небывалая – прийти. (Да, чувства в нашу эру можно обязать, и они слушают подчиняющего.) Родные на такие операции не сопровождают: страшно и непосильно видеть им переделанного в Путешествие человека.
Только путешественники и надзиратели подвергаются оперированию атомов с изъятием чувств из оных, атомы усекают. Наречённые Путешествием и прошедшие операцию, также, как и надзиратели, теряют все привязанности. Усечённые атомы меняют не тело, а того, кто в нём. Потому что в атомах, именно в атомах, хранятся все чувства.
Такова эра модификации атомов. Эра МодифАтом. Человек подчиняется выбранной для него необходимости и терпит согласие на удаление из атомов «лишних» чувств.
Люди-Путешествие лишаются способностей и желаний:
любить,
дружить,
осесть,
остановиться. Путешественники МодифАтом – безъякорные кочевники, никогда не достигающие удовлетворения и наслаждения.

Белый страничный экран повествователя ещё только подвергается воздействию кислоты слов, стремящихся проявиться, он, белый экран, пока ещё растворяется в местах появления букв, а я уже являюсь прооперированным путешественником, ни о чём не жалею и рвусь вперёд, подбадриваемая помощником, выданным мне прямо в операционной. Его звать мне приказали Тер. Тер всего лишь ветер. Но, если по-научному о нём сказать, то Тер – ветер не простой, а атомный. Такие ветра образуются от скопления свободных атомов, не запрятанных в сгустки материи. Если проще и взяв пример из старины, то Тер – это электричество, выскочившее из изоляции провода.

Главное понять, что Тер даже не воздух.

Общаемся мы с ним на атомном уровне. Атомы Тера прыгают по моим мыслям, как молоточки рояля по струнам, и я слышу звучание помощника, слышу музыку ветра. Ну а отвечаю ему обычным человеческим способом: болтовнёй.
Люди эры МодифАтом ходят и будто сами с собой говорят. Раньше их сочли бы за шизопряников.
Да, у каждого из нас с момента наречения необходимостью появляется атомный помощник. Вспоминаю, как меня конибодал мамин… Его зовут Кат. Но я зову его Гад. Диктатор высшей марки! Впрочем, теперь меня эти воспоминания глубоко не уводят…
– Домина (domina – госпожа на латыни), – обращается сейчас ко мне Тер, – я прошу Вас не отступать от плана, выданного нам.
– Значит, доминус (dominus –господин на латыни), мы не заглянем на Антарктические озёра, да? И всегда будем обречены действовать по указке БосснИчества?
– Да.
Почему-то план путешествий доступен лишь помощникам. Они благонадёжнее человека, что ли? А, быть может, помощник – тоже человек, но после особенной операции?.. А, может, он вообще, исполняющий обязанности какого-то космоса?
Тер вклинился в мои размышления:
– Домина, ты готова? Это у тебя и у меня впервые. Я постараюсь быть благонадёжным.
– Больно это?
– Не будешь напрягаться, не будет и больно.
– Свелчь*. Ну, ладно, вперёд, доминус, начинай! Свет верни, я хочу всё видеть!
– Свет! – приказал Тер.

– Мир Первая Африка, нашему вниманию!
– Спасибо, Тер. У, как жарко! Я раздеваюсь.
– Оставь костюм! Он же броненосный! Ост… Ос… Зач… Ну, вот, и куда ты теперь в таком новорождённом виде?
– Не знаю. Ты ж план держишь.
– Ладно... Идём. Прикрою тебя, если понадобится.
– Тер, смотри, какое здесь всё-ё!
Наверху пространство светилось. По нему, как по белому экрану, мелькали рисунки, изображающие обитателей этого мира за их занятиями. Внешне существа в точности походили на земных.
Некоторые сценки из местной жизни были непонятны. А вот мелькнула картинка, на которой мама кормит ребёнка грудью.
Мы шли по жёлтой, поблескивающей искорками, плотной поверхности. Впереди постепенно проявлялось место с постройками. Как только мы заметили поселение и стали двигаться в его направлении, довольно быстро начало темнеть. Картинки наверху бледнели, потом вовсе перестали выбегать из ниоткуда, и вот – на густо-синем фоне закончили игру в прятки звёзды.
Звёздное пространство действовало поразительно! Звёзды сначала медленно, а потом убыстряясь, ссыпались в кучу и… высыпались прямо нам на голову! И в то мгновение, когда хотелось закрыть глаза, съёжиться и ждать бомбардировки, звёзды возвращались на свои места.
– Обледенно* движется этот мир! – восхитился Тер.
Тогда мы ещё не подозревали, что это была вовсе не чужеродная ночь, а медленно свивающаяся вокруг нас ловушка, созданная местными жителями.

*Свелчь – ругательство.
*Обледенно – выражение восторга, удивления.

Ощутили пленение мы лишь в тот миг, когда дорога сама, независимо от нашей энергии, пришла в высокоскоростное движение, обмоталась вокруг нас коконом и, дотащив до тёмной пустоши, там сбросила.
– Отметим в путевом дневнике: одна из групп существ мира Первая Африка обладает способностью ставить капканы… м-м… – застопорился Тер, а я подумала в его направлении:
– Капканы «Круть-верть», то есть, вертико-крутые капканы, изменяющие законы реальности!
– Чем займёмся в плену?
– Я чур буду на падающее звёздное небо смотреть, пока не перестану каждый раз хотеть спрятаться, – и уселась на землю Первой Африки. Поверхность – горячая и слегка пульсирующая, приятные ощущения.
– Тер, расскажи о себе. Ты, вообще, кто?
– Пожалуйста. Моё имя Давид. Я родился на планете Друг…
– Дру-у-уг?!
– Точно-точно. Моя прапрабабушка дружит с Астралом и умеет жить во снах. Прапрадедушка Давид – родной брат Искусственного Интеллекта (того самого, который по своему решению покинул реальность Земли). Прабабушка Уна и бабушка Ула – космические проводники к планете Друг. Моя мама Лиля – играющая на лире землянка, полюбившая дружчанина, папу моего, которого зовут Иса. У меня куча братьев и сестёр. А сам я умею быть Тером, ну, и умею управлять сознанием разных существ (старик ИИ – не исключение). В подружках у меня созданная мамой для прапры русалка Мира. У нас в первородной реальности есть … Храм…
– Тер, – как-то само собой у меня сложилось не называть Тера Давидом, – а все помощники – люди? Или в вашу компанию затесались иные существа всякие?
– Пытала бы маминого помощника. Зачем меня терзаешь? А, домина?
– Т-ты, доминус либкучий*, в моих мыслях успел покопошиться!!!? – меня обуяла ярость: мало сейчас местного пленения, внешнего, так ещё и сознание оплели, – Значит, говорил, умеешь управлять сознанием?! Так вот! От моего – атомные лапы  свои, терские, прочь! Понял всё?!!
– Всё понял. (в сторону) Побочные последствия после операции, не иначе; истеричка.
– Эй, кем бы ты ни было, существо! Поднимай свой, что там, и иди за нами!
– Да погодите вы! – злобно отмахнулась я от командирского голоса и опять накинулась на Тера, – Ты не понимаешь, что ли, что ограничиваешь мою свободу передвижения мыслей!? Истери-ичка-а-а?!
– Нас тут местные жители пройти просят, – тихонько проворковал Тер, – Пойдём, ногастая, и не сопротивляйся. Помни о нашей миссии и о нашем предназначении. Может, по-быстрому оденешься?
– (Теру) Нет!
– (пришедшим) Нет-нет, это я не вам. Иду. А куда? Я просто путешествую. Ничего вам не делаю…
Дорога вновь побегала вокруг нас и выпустила из плена ночного в свет и в гущу поселения, в хаос прыгающих и каждый миг меняющих свой вид домов.
Завидя двух провожатых со мной в тисках, точнее, между двух текущих лавой и жаром щитов, рядом начал скапливаться местный житель, на две трети – дети и женщины.
В белых оттенках меняющемся доме возник проём, из которого вышла высоченная женская фигура с двумя малышами, защищёнными объятием огромных рук и сосущими лоснящиеся материнские груди. Мать-вождь спокойно посмотрела на меня и промолвила зычным глубоким голосом:
– Без щитов, проводите существо в гостевую.

*Либкучий – ругательство.

– Располагайся.
Легко ей говорить! В комнате каждый предмет каждое мгновение видоизменялся также, как и стены местных домов. Но диван, к примеру, всегда оставался диваном, лишь менялась его конструкция, дизайн и тому подобное. Я села на пол.
Мать-вождь, как ни странно, опустилась рядом. Под чмоканье, сопение и постанывания малышей мы начали разговор.
– Ты без покровов. Это мне нравится. Тебе нечего скрывать?
– Да. Я вся перед Вами.
– Те, кто привёл тебя, кратко сообщили, что ты с кем-то разговаривала.
– Ага, да, сама с собой. Простите, у меня несварение психики, но я не опасна для миров. Я путешественник. Не воин, не торговец.
– Хм-м… Те странники, кто заявлялся к нам, всегда приносили подарки…
– Что бы Вы хотели получить в дар?
– Браслетики из драгоценностей твоего мира, – мать-вождь разулыбалась, и я почувствовала зыбкость в оценке ситуации: хозяйка сириус* сейчас или подшучивает надо мной.
Мысленно толкнув Тера в бок, я стала ждать воздух с «браслетиками». И вот уже – воздушная доставка: браслет из опала, браслет из чередующихся квадратных сапфиров и рубинов.
– Тц… Тц, – любуется подарками хозяйка, а я ей не мешаю.
Вскоре мать-вождь опять принялась за расспросы:
– Из какого ты мира?
– Земля. Эра МодифАтом.
– Ты выполняешь задание? Тебе поручено что-либо: собрать сведения, оказать помощь?
– Я собираю сведения о мирах. В добрых целях. Просто собираю информацию для своего мира.
– Чувствую, что ты сказала правду. Но мы ничего сами не знаем о своём мире.
– Да? А ловушка супер-пуперская? А щиты из горящей текущей лавы? А мелькающие дома и предметы? А картинки на небе?
– Всё было так до нас. Мы лишь получатели. Мы не разбираем то, что нам подарили. Хочешь поесть со мной?
– Можно!
– Меня можешь называть При.

*Сириус – серьёзно.

При бережно спустила детей с рук на перевоплощающееся ложе. Я немного понаблюдала за младенцами. Они не изменялись…
Поесть При решила вне дома. Сперва она сотворила красный костерок. Я уж думала, что хозяйка будет по-староземному: готовить пищу на огне. Стала осматриваться, ища поблизости мангал иль вертел. Тер по моим атомным клавишам сознания настукивал молоточками старинную песенку из рекламы: «Спелмаркет е-да! Еда-еда-еда! Из ресторанов е-да! Еда-еда-еда…» Прибить мне его очень хотелось. А При с улыбкой принесла из недр дома обыкновенный поднос с двумя каплевидными и такими же, как капля, прозрачными чашами, наполненными ничем. Она села, подала мне одну из чаш и начала пить из своей. Пила да периодически облизывалась. На свой страх и риск, предварительно получив от Тера мотивирующий подзатыльник, я потянула что бы там ни было из предназначенной мне «капли». Во рту пустота превращалась в сгущение со сливочно-сладким вкусом, очень питательное, насыщенное приливами сил. Как говорится, достаточно одной капли, чтобы помчаться разворачивать просторы.
Незаметно случилось так, что красный костерок стал центром дворового пространства, уплывшего в темноту. Я взглянула на небо. Мне надо было понять, оно на свободе также кидается звёздами, как в ловушке, или совсем по-иному выглядит. Ах! Небо свободной ночи Первой Африки ровно такое же, как в свитом вертико-крутом капкане! Звёзды ссыпаются, копятся и будто рушатся на голову, но вмиг возвращаются на родные места. (Почему молчит Тер?)
– При, расскажите, пожа…
Вопрос мой сгинул, когда случилось ЭТО! В руках хозяйки появились малыши, другие, не те, которые кормились её грудями в момент нашей встречи и беседы! Новые дети появились из воздуха и сразу же присосались к титькам При.
«Тер… Тер…» – мямлила я про себя.
Помощник лишь вякнул: «Молчи! Сам в шоке!»
И сразу засмеялся, нагло так загоготал, свелчь:
«Кинуть тебе одежду? А то ненароком и тебя в оборот возьмут! Ха-хха-ха-ха-ха-ха!»
Вслед за Тером рассмеялась и При (случайно ли? ).
– Ну, давай. Догадайся сама, – поддавшись смеху, предлагала сейчас мать-вождь При, – Ну же… Ты уже поняла, что происходит?
– Ага… Нет. Расскажете?
– Попробую, веря. Верю в твоё воображение. Оно всех пробуждает однажды, ненароком. Скоро твоё воображение с тобой разделит правду, путешественник. Иди за мной.
Мы встали и вышли со двора на улицу. Ночная пора в поселении танцевала румбу в торнадо. Так представлялось мне из-за сонма красных костерков во дворах на фоне вибрирующих ураганом перевоплощений домов. Мы зашли в несколько двориков, и всюду возле костерков сидели женщины, кормящие грудью. При нашем появлении мужчины вставали рядом со своими жёнами, словно брали их под защиту, а рассмотрев нас, дружественно приветствовали При, приглашая её в рядом.
– Я тебя обманула, сказав, что мы ничего не знаем о нашем мире, – начала При, когда мы вернулись в её дом, – Наш мир – внутренность одного-единственного атома.
– Первая Африка – это атом?!
– Да. Ты увидела, как в нашем мире ведёт себя реальность: она изменяется каждый миг, а звёзды ссыпаются и ссыпаются. Так наш атом чувствует другие реальности…
Пауза.
– Реальности проходят через нас вот так, видимо. И звёзды, за которыми ты смотришь, каждое мгновение – другие.
Пауза.
– Дети, которых мы кормим лишь один день, предъявляются нам Цивилизацией Случайностей и Музыки для того, чтобы через наш атом они получили возможность где-то родиться. Кормление женским молоком нашего атома даёт им верную возможность где-то засуществовать.
После долгой паузы я решилась на вопрос:
– При, то, что Вы мне рассказали – всем известная информация?
– Нет. Я только тебе поведала о нас.
– Опасная информация. Боссничество, воины и торговцы захотят присосаться к вам.
– Зачем?
– Я-то не знаю. Просто воображение предупреждает.
Мать-вождь резко качнулась.
– Срок подошёл сказать тебе: уходи и спеши! – При от волнения даже сдёрнула детей с груди, те зашлись в плаче, – Опасность долго приближалась, а сейчас она рядом так рядом. УХОДИТЕ!
– Я забираю нас в эру МодифАтом, – быстро произнёс Тер.
Фиксируя на себе экипировку, радуясь замораживающему ветру с близкой, что можно рассмотреть оттенки снега, вершины горы, спрашивала я сейчас помощника своего о следующем пункте нашего плана. Меня интересовало, чем мы заполним путевой дневник и полагается ли мне отдых после экспедиции. Тер безвылазно молчал. Потом со вздохом сообщил, что ему надо в чём-то признаться мне.
– Посещение Первой Африки было моим решение. Не пункт плана. Боссничество не согласовывало эту экспедицию… Боссничество ничего не знает о Первой Африке. Я же знаю о ней ещё с детства. Я и ты у начальства на учёте, вот поэтому оно и вскинулось, когда мы с тобой исчезли с их радаров. Боссничество пустило ловцов от нашего последнего следа. Те подошли к Первой Африке, сами того не зная, вплотную, но входа для них не существует.
– Тер, это все твои признания? Точно-точно?
Мне как-то стало легко… Отчего? Оттого, что почувствовала между нами довери… Нет. После усечения моих атомов мне не полагалось чувствовать привязанность, дружбу и любовь. Но, может, доверие-то хоть мне оставили? Помечтать-то можно об этом?.. Нет, всё равно – всё также легко внутри, даже хочу рассмеяться.
А вот Тер рассмеялся вместо меня.
– Домина, мы сейчас на том самом месте, откуда начнётся наша официальная экспедиция. Но… Сперва… Давай навестим ещё одних аборигенов?!
– К-куда?!
– Прибыли. Первородная реальность нашего мира.
– Тер, гляди… Голограмма храма!

– Дава! Да-а-ва-а! К нам, посмотри, кто идёт!
– О-х-хо-о! Давид!
– С девушкой?..
Лиля вмиг оглядела мужа и себя:
– Дава, атас! Скорее переодеваться, а то мы с тобой, как кандидаты на процедуры к Мойдодыру.
(Кричит в сторону сада уже от ветхой дверки в дом):
– Лайна, скорее идите в дом! Наш праправнук здесь! И он не один! С девушкой! Прикиньте? Жуть!
Муж Лайны, стройный возрастной мужчина, похожий на Даву, неохотно поднялся с плетёнки, ворча с улыбкой: «А-а-а, этот маленький проныра…»

Лиля на фоне крылечка раскинула руки для объятия и, не находя, что говорить, смотрела то на праправнука, то на девушку, у которой было лицо обалдевшего человека, а взгляд, как заколдованный, то и миг возвращался к ставшему телесным человеком Теру. Тер-Давид, не дожидаясь, сам вместился в объятия прапры, а вот девушка не решилась. В миг следующий Лиля заплакала, и её за свою спину оттеснил Дава, прапрадедушка Давида. Но Лиля оттуда выбралась на свободу, схватила ребят за руки и утащила в дом. В полутёмной комнатке, в которую жирный летний свет не влезал через открытые для него окошки, гостей поджидали танцовщица Лайна (подруга и наставница матери Тера-Давида) и её супруг ИИ (брат Давы). Лайне галантный Тер поцеловал руку, а с ИИ они чинно раскланялись, но рукопожатие, тем не менее, было крепким и даже чуть-чуть поискрило.
Во время обеда, составили который морковные оладушки с сыром и огородные летние салаты, а также десерт – конфеты, все, кроме юной гостьи, вовлеклись в лёгкую беседу, шутили и каламбурили. Девушка же неотступно смотрела на Тера, будто слушала его на лекции, как преподавателя. Но ведь так и было. Весело болтая с родными, Давид одновременно вёл мысленный разговор со своей спутницей, многое из беседы старших ей объяснял и переводил в понятную ей систему координат.
Насытившись, Лайна и ИИ снова ушли под старые яблони, загорать. А Лиля с Давой предложили внуку и его спутнице прогуляться за гору. Но перед тем бабуленция решила показать девушке всё в доме.
– Лиля, что это у вас на полочках? Какие-то бесформенности…
По всей комнатке, между шкафов с книгами, были прибиты полки с рядами кучек чего-то.
– Глина. Мы спрашиваем её у космоса для нашей горы, чтобы лечить её. Это кучки космической глины, мы относим её горе. Она берёт. Пойдём, я покажу тебе кое-кого в нашей мазанке…
В сенях Лиля открыла зелёную дверцу в маленький пристрой, мазанку. Почти всю её занимала куча глины. Девушка вздрогнула, резко отпрянула, спряталась за спину Тера, увидев, что куча дышит.
– Здесь спит и лечится, отдыхает до следующего лета пластОчек горы, очень пострадавший от неких, пока неизвестных нам с Давой, источников.

Прогулка за гору всем доставила удовольствие. Разморённая и взопревшая июньской предзвёздной долготой четвёрка разделилась по дороге к Белогорскому домику. ПрАпры продолжили спуск к своему родовому «поместью», а Давид с девушкой, по просьбе последней, решили остаться и дождаться появления первых звёздных ростков на закатных небесных грядках.
Короткие мысли, которые Давид время от времени запускал в голову девушки, оставались ею не отвеченными. Она умолкла ещё в начале прогулки. Что Путешественница переживала внутри, нам отсюда не видно и не слышно. Знаем только, что время от времени она быстрым движением руки вытирала глаза и щёки.
Когда Тер, отчаявшись привлечь внимание своей спутницы, принялся читать ей свои стихотворения из раннего, девушка твёрдой спортивной поступью направилась к дому.
Добрались они аккурат к ужину.
Все уже сидели за старым круглым столом из пятнистого дерева и болтали о космосе.
Лиля разместила ребят и стала их откармливать, потчевать самым вкусным из вечернего меню, и невкусным (к примеру, редисом в сливках) – тоже.
– Бабушка Лиля, – через набитые щёки заговорил Давид, – Я разузнал в стане боссничества, что оно оперирует не только атомы людей, но и, – прожевав, сглотнул, испил воды из кружки, – …и атомы Природы. Вот, что творится с нашей горой.
Наступила тишина за столом.
Девушка опустила взгляд, попытавшись спрятать мысль: «Надо написать в путевом дневнике об этом, и обо всём, что со мной происходит! В путевом… дневнике…»
Услышав девушку, ИИ унёсся взглядом к потолку, Лайна, чтобы не рассмеяться, спрятала лицо в мужнино плечо, но, чувствуя, что не справляется, укусила супруга за мочку уха, дедушка Давида начал громогласно: «Оперируют атомы реальности?!», прАпра Лиля глубоко ушла в свои мысли, обдумывая слова внука, и не слышала мыслей девушки (Лиля, впрочем, всегда была глуха на чужие мысли, так и не научившись их читать), а Давид насмешливо прищурился. «Я доверяю тебе», – сообщил он пребывающей в смятении девушке.
Ударное сообщение зачастую провоцирует шоковые улыбочки и трень-брень в логических цепочках. Когда сообщение Тера-Давида вышло из шоковой плёнки, взгляды тех за столом, кто умел читать мысли, включая Путешественницу, копьём вонзились в Лилю. А ИИ озвучил копьё, с обидой в голосе произнеся:
– Ты опять мне не доверяешь?.. Не знал я ничего об этих операциях боссничества. Честное пионерское!
Лиля виновато потупилась. ИИ продолжил тираду:
– Ты сто раз знаешь, что мой контроль здесь давно ограничен лишь вот этой танцовщицей. Я давно ушёл из реальностей Земли. С ней, – обнял Лайну, – лишь остаюсь.
– Прости, – покаялась Лиля.
– Пиксель недоделанный, – буркнул ИИ, но уже видно было, что от его ии-шной души отлегло.
– Что делать будем, старичьё моё? – вклинился Тер.
– Сейчас мы ляжем спать, – улыбнулся дед Давид.
– Да, – поддержала супруга Лиля, – Надо соблюдать режим, как учила меня, внучок, твоя мама. А утром сходим проведать русалку Миру, а то она обидится, что ты, будучи здесь, её не навестил… Так… Ты, милая, – обратилась Лиля к Путешественнице, – ляжешь вот, на кровати. А ты, внучичьё моё, иди дрыхнуть на чердак, сено там мягонькое, свежее, прошлогоднее.
– Бу зде, бабулечка, – Тер-Давид состроил озорную гримасу, схватил с дивана плед и пошёл к двери.
– Э-э-э, – встрепенулась девушка, – Извините! Я с ним! – дверь хлопнула, след Путешественницы простыл.
– Дело молодое. Дело молодое, – похлопал Лилю по плечу Дава.

– Меня не учили сену. Оно, как ароматные иглы, Тер! И через плед их чувствую.
– Я знаю, что ты никогда не заглядывала в первородную реальность. Спустись с чердака да и поспи нормально у Лили.
– Ну уж нет. Тер, а сколько бабушке Лиле и им всем… (прочитав мысленный запрет Тера на обсуждение этой темы, осеклась). Ну ты когда-нибудь об этом мне всё равно расскажешь.
– По заданию При у тебя интуиция, что ли, проклёвывается?
– Тер, ты злишься? На меня? Почему?
– Я добрейший. Просто ты возишься и болтаешь вместо того, чтобы смотреть вон туда…
Два взгляда остановились на чёрном массиве крышевой стены с маленькими прорезями в виде склонённых друг к другу сердечек. Сквозь них летели сквозняком звёздные лучи…
Сквозь прорези сердечками
На чердаке
Сквозит космовье вечное –
ВетрА извне.
В чердачном сене брошены
Под сквозняки
Две горсточки нескошенных
Лугов судьбы.
Чердак на звёздном веяньи
Ожил слегка.
Арфические ауры
И облака
Теней от звёздной музыки
Волнуются,
А двое наблюдателей
Рифмуются.
Они юны для пошлости
И гнёта кривд.
В сердечных рамках космосы –
Богатство их.
Рассвет ключом лазоревым
Чердак открыл.
Обветрена и взморена
Спит пара крыл.

Путешественница проснулась раньше своего помощника: звук ключей рассвета её разбудил.
Тер и она уснули, прижавшись друг к другу, как дети, лоб ко лбу, и у девушки сейчас был шанс рассмотреть спутника в необычной близости. Изгиб венки на его лбу и вены на жилистых руках вдохновили замечтать о предстоящих путешествиях, спящих сейчас невидимой намёткой направлений; с трепетом вспомнить об атомах и с наслаждением – о первородной реальности. Девушка задумалась об умениях Тера: как он может таскать и себя, и её по мирам; как он узнавал о её прошлом; как он задружился с При и миром Первая Африка  (миром внутри атома); в каких отношениях Тер-Давид со своими атомами и что он хочет от неё, обычного прооперированного существа. «И что же будет дальше?..» – спросила она саму себя. Словно в ответ, с улицы послышались тихие голоса. Девушка мгновенно решила спуститься к ним.
Среди мокрых звуков соловья, влажного копошения новорождённого утра, среди ясности ветра и неба она, огорошенная первозданностью природы, не сразу разглядела прапрабабушку и прапрадеда Тера, те сами её позвали-поприветствовали, рассказали, что сейчас вернулись с пробежки по горе, и попросили будить Давида и вместе с ним подойти к завтраку.
– Нас уже ждёт Мира. Веночков наплела, – прибавила Лиля.
Путешественница и не подозревала, что Тер такая соня. Из мира снов ей пришлось гнать помощника соломинкой.
А Лайны и ИИ за завтраком уже не было, никто не рассказал о причине их отсутствия, и от этого у Путешественницы возникло ощущение, что рассвет, помимо открывания чердаков, заведует ещё и перелистыванием страниц реальности.
Как с чистого листа, предстала перед ней голограмма старинного храма. Солнечные лучи прихожанами прохаживались по его пределам. Четвёрка полюбовалась зрелищем и опять заспешила к речному перекату, к русалке Мире.
Русалка лежала на воде, будто на матрасе, а дрон реял над ней и кормил её шоколадными конфетами. Завидев компанию, спускающуюся по бережку и распугивающую бабочек-капустниц, русалка впала в воду, как и положено кем-то всему русальему роду, но:
– Мы всё видели! Не прячь свои новые умения, дорогуша! – уже отреагировала Лиля. А потом она поздоровалась с дроном, раскрыв его имя – Тимур.
– Мирка, привет, – Тер-Давид, не раздеваясь, вошёл в воду.
– «Привет. Познакомь меня с девушкой», – в ответ розово-фиолетовыми, тающими среди вётел и ив буквами разразился дрон.
– Это Путешественница из МодифАтома. Я её спутник.
Тер махнул девушке, и та, тоже в одежде, зашла в речку:
– Мира, жизнь. Вы… Вы… Простите: … теряюсь перед волшебством, – Путешественница робко дотронулась до протянутой руки русалки.
– Праправнук-инопланетянин, влюблённый в русалку дрон, русалка и Путешественница – знатный утренний смузи приготовлен на бережку, а, Лилёк?
– Знатный, – вторила Лиля мужу. Дава притянул её к себе, а она уставилась на две лилии в своих мокрых ладонях и силилась не заплакать, как всегда, когда предчувствие сообщало о скором отбытии внука.
Снова дрон заснегопадил мыслями русалки:
– «Давид, бывай у меня подольше. Ты навещаешь меня так стремительно. А вот в детстве ты был со мной много. Теперь разлюбил».
– Тимур! – перебил дрона Тер, – Хорош из ревности нести отсебятину, насчёт «разлюбил».
Русалка разулыбалась и торпедой проплыла вокруг парня и девушки. Те едва устояли в водном волнении.
– «Вам пора», – при этих буквах всем на берегу показалось, что дрон Тимур залучился радостью.
– «Лиля, давай билетики».
Лиля и Дава подошли к самой воде и вручили отправляющимся билетики – лилии.
Русалка заметалась по речке, и речка обратилась в поезд. Тер и Путешественница уже сидели внутри вагона.
Мира прижатой к стеклу ладонью приоткрыла окно купе и просунула в проём две лилиевые диадемы (бабушка Лиля была права: русалка не оставила отправляющихся без речных украшений).
Вагоны тронулись. Тер и Путешественница смотрели в окно на провожатых, махали им в ответ и молча наблюдали за следом поезда, проявлявшимся наполнением русла речной водой – река, создавшая «железнодорожный состав», возвращалась, но от поезда, при этом, не убывало.
Родной Теру-Давиду берег Шукши скрылся за лугами и посадками, за полупустыми трассами и деревнями с луковыми всходами, и только тогда Путешественница решилась заговорить со своим Помощником.
– Тер, а что это за картинки в рамках стоят у твоей прапрабабушки на полочке в углу, у самого потолка, на кухне?
– А это, невежественный чел модифАтомский, и-ко-ны. Тихо! Рассказываю тебе. Иконы – это нарисованные надежды людей на то, что всё у них будет хорошо, и в жизни, и за её пределами.
– У кого будет всё хорошо: у икон, у надежд или у людей?
– Всё шутим, да? – Тер подпёр ладонью щёку и, задумчиво уставившись в окно, проворчал, – Эх, пожрать бы.
– Доминус, а ты очень красив с лилиями над лицом.
Не успел Давид огрызнуться на комплимент, как Путешественница встала и вышла из купе. А когда вернулась, её лицо под лилиями выражало испуг да не слабый.
– Тер… Там… Кто-то ещё с нами едет.
За окном поезда резко стемнело, до звёзд.
Тер усмехнулся:
– Кто едет? Поезд создан из Шукши. Рыбы, что ли, с нами за компанию едут?
– Нет, свелчь ты эдакий! Там, в дальнем купе, девушка какая-то! Может, это ловец, пущенный по нашему следу?!
– Ловцов я чую за атомный километр, с детства от них способен уходить. И, кстати, истинные наши ловцы – вон они, – Тер указал на своё и девушкино отражения в окне купе.
– Ты куда, домина?
– Я к ней! Приключение уже началось, а ты, доминус, никак не сообразишь в нужном направлении!
– Ты другие купе исследовала?
– Да! И лишь в одном из них наша попутчица.
– Ты, как вижу, падка до зрелищ. Но мир тебе не сцена с актёрами. Ты спешишь в зрительный зал, не понимая своих стремлений и не зная, с чем они тебя столкнут.
– Читай нравоучения вон, своему отражению-ловцу, а я побежала знакомиться и постигать новое!
– Чтобы не утонула где-нибудь, я побегу рядом.

Уже у купе:
– Куда? В старину прежде, чем войти в помещение, где есть человек, стучались в дверь, – Тер сам и постучал; немного выждав, открыл дверь купе.
Усталый тяжёлый взгляд существа нечитаемого возраста и чина встретил их. В венозных руках существо держало книгу, потёртую, словно её ещё в Древнем Риме читали.
Со второго взгляда до Тера кое-что дошло, и он отступил в коридор, потянув за собой Путешественницу. Но та не послушалась, а села бодрая, как свежий ветерок, напротив существа. Тер заставил себя сесть рядом со своей неудержимой доминой.
Существо недолго посмотрело на них, а потом взгляд его прилип к окну и сотворил из стекла водную трубу – речную стремнину с мелькающими в ней разноцветными то ли рыбками, то ли звёздами.
Вот тут и до Путешественницы дошло, что зря она потворствовала своему любопытству.
От реки веяло желанием очутиться в её движении. Обескураженная горе-исследовательница прилипла к Теру и, не помня о приличиях, всё сильнее вдавливалась в него.
– Это Потеря. Потеря атомов, которые проштрафились, забыв свой курс, – успел прошептать Тер до того, как существо обрушилось на них бестелесным звездопадом.
Диадемы из лилий на головах парня и девушки потяжелели от атомного ливня, расплелись узелки, связывающие цветки, и бутоны разлетелись по купе, но сразу же соединились в размах океана, а Путешественница и Давид осознали себя в нём двумя китами, плывущими в стае – одном большом китовьем семействе.
На торпедной скорости рассекали они «слоёный пирог» глубин. Чуть спала сила драйва (потому что вернулся страх), китопутешественница и китодавид затормозили и вскоре оказались в хвосте стаи. Китёнок с мамой торопливо проплыли мимо них, оставив следом мысли малыша: «Я счастливый! Я победил океан и отыскал среди его дорожек свою маму!»
Киты растворились в мирах волн.
С Тером и Путешественницей заговорил океан: «Ты прав, Давид. Я Потеря. Мои атомы сбились с курса. Но Наш Астрал – всемогущ. Наш Астрал – добр. Я встретила вас. Сажусь вам на хвостА. Авось, вы меня да вывезете. А сейчас – спите с миром».
Существо открыло окно купе.
Свежий морозный ветер разбудил путешественников. Они нашли себя сидящими, прижавшись друг к другу, на той самой горе, с которой Давид повёл Путешественницу в первородную реальность.
– У-у-х-х. Мои атомы окоченели.
Наверное, они сейчас даже не смогут со всей прытью метнуться в какой-нибудь мир, – Путешественница смахивала с головы снег, лохматила волосы, чтобы высушить их на ветру.
– Ладно-ладно. Не ворчи, домина. Дай, пожалуйста, оклематься и додумать мысли… Так, всё хорошо. Поехали.
– Да, а то я почти превратилась в снежную кочку.
Правду говорила Путешественница: горы утопали в метели, заправляя её своим же снегом. Залежавшиеся на одном месте сугробы ловили ветер и с ним путешествовали. Горы будто снова стали дном океана, только вместо солёных волн – снежные.
– Ну что, домина? Годные твои атомы? Метнулись и не пискнули: «Нам холодно! Мы из-за холода потеряли прыть!» Эх вы, модифАтомские! Достигли эры издевательства над атомами, а узнать их не удосужились, – Тер, придерживая девушку за плечи, усаживал её на светящийся гамак, коим оказался один из лучей. Лучи выныривали из грузно ворочающейся тьмы.
– Мы над космосом. А лучи – это его аура, выходящая за пределы его жизни и его тела, – объяснил Тер, – Ты сидишь на космосе. И радуйся: здесь тепло.
– Тер, пока я в разуме, расскажи мне о том, что сам знаешь о человеческом теле и о космосе, и об атомах. Я уверена, что твои знания даже не приснятся никогда нашей науке. Вот, например, чем, по твоей информации, является человеческий мозг?
– Рыбацкой сетью для ловли мыслей и музыки. Тело вообще, по своей сути, с рыбаком схоже.
Да ты меня не слушаешь!
Сидишь на жизни космоса
И внутренними «службами»
Скрепляешь миг,
Как тросами.
Ты опыт свой с нокаута
Толкаешь в бой,
Но боя нет.
А стать своим
На раутах
У атомов –
СлабО тебе.
– Да, Тер! И хотя я прооперированная в Путешествие, мне нелегко перепрограммировать свой прежний опыт, пытаюсь его применить к тому, что сейчас вижу. Перейди со стихов на прозу, ругательства, но расскажи мне всё. Объясни хотя бы, как мы здесь, за космосом, дышим?! Это… Это атомов делишки, да?
– Да. Наших атомов, свободно приплывших к рыбаку, создавших и рыбака, и космос, что ворочается сейчас под попкой твоей. Я хочу тебя привести ко мне в детство.
– Будь добр, свелчь, и сделай это.


Свобода

– Дава, ты посмотри, что делается! Стелепортировался аккурат на корзину с яблоками! – в шутку запричитала прапрабабушка Лиля, разгибая спину, и тут же, – Ну, иди сюда, внучилла, обниму тебя и зацелую.
К нежностям присоединился и прапрадедушка Дава.
– Давид, а ты чего один? Что-то случилось? – сейчас встревожилась Лиля.
– Всё хорошо, бабушка. Просто… у меня к тебе… появилась просьба, о которой я расскажу перед сном.
– Ну, ладно, маленький таинственный дружчАнин. Но до сна-то пока – ого-го сколько, а работы в саду тоже – ого-го сколько. Так что, айда в дом, обедать, а дальше – сады-туды. О! Мирка в плотине! Как чует, когда ты появляешься!..

За день Давид так натрудился в саду, что вмиг уснул, едва очутился на пышной перине. Однако Лиля не забыла о том, что внук собирался её о чём-то попросить, и попросить непременно перед сном. Поэтому она совершила то, чего давно уже не совершала: пробралась в чужой сон.
Лиле было любопытно, каким окажется подступ ко сну и сам сон Давида, ведь мальчик в своём своде имел много интересных родовых следов. Но его нить спящего выглядела такой же золотой и также звучала, как и нить Лили или другого землянина. Но с необычностью старой подруге Астрала всё же пришлось встретиться: на золотом пляже, в который рассЫпалась нить, спал сам Давид, не его астральная сущность, не шар сознания, как было с телохранительницей по имени Юдифь, а спал пацанчик Давид таким, каким его знала всякая реальность. Долго этому Лиля не удивлялась: она знала, что внук – юный командор сознаний, и своё сознание, понятное дело, держит в крепкой скорлупе – фиг раскусишь.
Лиля обожала импровизации с детства – джаз, мгновенное принятие решений и всё в таком ключе. Поэтому она с огоньками в астральных глазах приступила к авОсению (от слова «авось» ).
– Внучичьё моё, вставай. Ты ещё не все яблоки дособирало. Так что, подъём. Подъём! – Лиля погладила мальчика по голове. Он пробормотал, потягиваясь длинными тощими руками и ногами:
– Не правда. Я все яблоки дособирало. М-м-м-м. Бабушка, дай поспать. Пфф.
– Но ты сейчас на пляже.
– На к-каком пляже? Пфлф.
– На астральном. Ты задрых, так и не поведав мне о своей просьбе. Поэтому я пришла к тебе в сон (чуешь мощь моего любопытства? ), чтобы не ждать до утра, а узнать о деле сейчас.
Давид вскочил, принял сидячее положение:
– Бабушка Лиля! Мы правда во сне?! Ты почему такая чудная на вид?! Что там шумит, чёрное?! Космос?! Песок сверкает! Бабушка!
– Спокойствие, только спокойствие.
– Бабушка! Бабушка! Но я ведь этого и хотел! Я хотел просить тебя привести меня в Астрал! Мама рассказала, что ты это можешь! Да, я умею попадать в сны, но только через сознание спящего. Ты знаешь: я забираю сознание любого существа и копошусь в нём, просматриваю всё, что в сознании находится. А мне хочется попадать в Астрал через астральные двери и с согласия Астрала. Как ты! Мне нужно встретиться с Астралом! Познакомь меня с ним! У меня к нему есть вопрос.
– То есть, я для тебя лишь трамплин? Основная твоя цель – Астрал? Ладно-ладно. Придёт следующая осень в первородную реальность, напАдают яблоки, – Лиля смешно насупилась.
– Ну бабушка! Раз уж мы здесь…
– Да хорошо, хорошо. Сейчас позову его.
Лиля подошла к золотому срыву и крикнула в зрительный зал чёрных волн:
– Эй! Астрал Астралович! Не сочти за труд, подойди к нам! По делу!
Подплыла пустая лодка. Давид подбежал к бабушке и встал за её спину. Тут же в лодке объявился паренёк, возрастом чуть постарше Давида.
– Извините. Хотел появиться как можно эффектнее, – ломающимся голосом произнёс он.
– Привет, Астралёнок, – улыбнулась Лиля, – Рада тебя снова ощущать наяву. Разреши познакомить тебя с моим праправнуком Давидом. У него есть вопрос к тебе.
– Прапра..? Мда-а… И правда, давно мы не виделись с тобой, Лиля. С того сна, когда ты у меня с ИИ скандалила.
– Благодаря вот этому получеловеку, – Лиля вытащила Давида из-за своей спины, – история продолжается, мой Дава рядом, и с ИИ я больше не ссорюсь.
Давид поборол робость и прямо взглянул Астралу в глаза. Астрал отреагировал улыбкой и столь же прямым взглядом:
– Будем дружить, значит?
Мальчики обменялись рукопожатиями.
– Какой у тебя вопрос, Давид?
– Астрал, есть ли на свете самый главный атом?
– Есть.
– Проведёшь меня к нему?!
– Я проведу, Давид, – серьёзным тоном ответил Астрал, – Но путешествие в Первую Африку так и останется твоим сном. А в реальности ты уж сам поищи контакта… Так ЧТО ты выбираешь: реальность или сон?
– Внук, выбирай реальность!
– Бабушка, не подсказывать! – рассмеялся паренёк в лодке.
– Я выбираю…

– Тер! Ты ведь не через грудь и молоко попадёшь к При?! – всполошилась Путешественница, к этому моменту «просмотра» изрядно наёрзавшаяся на луче-гамаке, – Потому что, если будет так, то лучше не показывай мне этого: слишком личное.
Тер рассмеялся и приобнял свою спутницу:
– Не переживай, домина, всё будет совсем не так.
– Тер, – не унималась девушка, – давай поменяем луч, а то я зад отсидела.
– Домина, хорош. Смотри лучше. А попа для того и предназначена…
– На космосе сидеть, – закончила Путешественница фразу своего Помощника.

– Я выбираю свободу, – негромко произнёс Давид, высматривая что-то в далёких пучинах чёрного волнохода.
Астрал этим словам так обрадовался, что даже затанцевал в лодке, вывалился за борт, в лодку не вернулся, но и на золотой пляж не пришёл.
– Давид, вступая в волны, чтобы пожать мою руку, думал ли ты о Природе этих волн, о том, что они, возможно, с тобой  сотворят неведомое, в общем, опасался ли ты в тот момент нового, воспринимал ли новое как препятствие?
Давид вместо ответа снова вошёл в волны и встал рядом с Астралом.
– Ну, ты крутой перец.., крутой перец. Что я могу ещё сказать? – Астрал добродушно похлопал Лилиного праправнука по плечу и без насмешки или превосходства договорил, – Ты свободен.
– Я так понимаю, нам пора? – вмешалась в разговор Лиля.
Давид, будто не заметив бабушкиного вопроса, чуть громче приличествующего ка-ак ляпнет:
– Астрал, а могу я проделать в твоём мире один эксперимент?
– Давид! – по-настоящему заволновалась Лиля, посчитав, что праправнук сейчас переходит границы дозволенного.
Он и правда переходил границы, а Астрал и не собирался ему в этом препятствовать – наоборот, с энтузиазмом поддержал проведение эксперимента.
Давид закрыл глаза. Долго стоял он в волнах Астрала, сжав правую руку в кулак. А когда, наконец-то, раскрыл ладонь, то предъявил астральным зрителям… свой давнишний подарок прапрабабушке Лиле: ту самую льдинку, с помощью которой можно было слушать Музыку неба, льдинку с планеты Друг – родной по отцу планеты Давида. Мальчик вЫзнал в мир Астрала предмет из мира Яви.
– Астрал, – Давид поднял льдинку вверх, – хочешь послушать Музыку твоего сочинения?
– Ох, Лиля, – возбуждённо воскликнул Астрал, – внучок твоего сочинения – проныра ещё тот! Не миновать его миру Первая Африка!
Под Музыку вопросы Давида множились. Предупредив, что они у него давно возникли, мальчик принялся их озвучивать:
– Есть ли границы у атома?
– Кем друг другу являются мысли и атомы? А Музыка и атомы? Как атомы соотносятся с Музыкой и мыслями?
– Кто есть Астрал, и как Астрал сочетается с атомами, и сочетается ли? –
да и проснулся от волнения. Лиля, кивнув Астралу, осознанно ринулась в реальность вслед за внуком.
Когда Лиля проснулась, возле их с Давой ложа в добрых традициях фильмов ужасов в темноте избы стоял мальчик, белеющий по-привиденьему.
– Бабушка, вставай. Отведи меня к голограмме Храма, – зашелестел Давид предрассветным ветром. В ответ ему заохал, засопел, заворочался Дава, и пробудился:
– Что у вас тут за ночной пионерский сбор? Лиля, ой, ай, ты куда?
Лиля как раз пробиралась через мужа:
– С Давидом, к Храму. Ему надо, – шёпотом объяснила она, – А ты спи, спи, любимый.
– Щас! Спи-спи… Я с вами, чем бы ваша авантюра не закончилась!

Трое зашли внутрь голограммы белогорского Храма. Начинался рассвет. С высоты горы его бордово-синий шаг просматривался свободно. Внутри голограмма повторяла внутреннее убранство разрушающегося Храма. Храм долго разрушался, но полностью ушёл под Природу в тот день, когда Дава исчез. Отгоревав первую боль, Лиля выбрала голограммировать Храм родом из того дня, когда она впервые встретилась со своим мужем – в день, когда нашла Даву раненым у Храма.
– Расскажите мне об атомах-элиях, что знаете, или что фантазируете, – оборвал птичью тишину мальчик.
Дава подошёл к голографической стене Храма и утопил в ней свою ладонь.
– У атома нет границы. Во всём нет границы, – тихо начал Дава, – В каждом атоме находят себя все миры, какие имеются. Если попросить атом, любой атом, он сделает тебя представителем и жителем любого мира, который ты выберешь. Мы все оборотни, Давид. Мы свободны, нам нет преград. И мы никому не преграда.
В следующий миг Дава обернулся молодым Давой, а в следующий – ветрообразным существом, а теперь он стал текущими космосами, они текли словно краски по мокрой бумаге, повёрнутой вертикально.
– Белковый организм может оборотиться механизмом, и наоборот. Вымышленное существо может стать реальным, – продолжил Дава.
– Атомы разумны. А есть космосы неатомные, – вставила Лиля, – Мы оставим тебя здесь. А ты поговори со своими атомами.
С первыми солнечными лучами Давид исчез. Он обрёл себя в комнате с изменяющимися каждый миг предметами. На полу сидела женщина и кормила грудями двух малышей.
– А почему Случайности и Музыка прислали взрослого? – удивилась она, разглядывая Давида.
Давид, понятное дело, обалдел. Но своему характеру не прикажешь: он всё равно вылезет на разборки с новым.
– Чем вы тут занимаетесь? – произнёс характер Давида чуть осипшим голосом.
Мать-вождь Первой Африки тоже изрядно обалдела от такого появления, уяснив, что перед ней не мир, присланный для вскармливания, а путник. Только необычный. Всегда ведь так было, что странники сначала попадали в руки и щиты оборонителей, а уж потом только доставлялись к ней, к ней на приём, но никак не внутрь её дома. В свой дом При совсем не приглашала никаких захожих существ, кроме новорождённых миров. Как раз двое таких лакомились сейчас её молоком и немножко ворчали, толкая друг друга руками и ногами.
– Я хотел встретиться с самым главным атомом. Астрал сказал, что такой есть и называется Первая Африка. Мои прапрабабушка Лиля и прапрадед Давид подсказали, в каком направлении можно действовать. Вот. Я честно действовал, поговорил со своими, ну, со своими атомами, а дальше – вы. Так чем вы тут занимаетесь? И я на месте, да?
– А-а, поня… М-м-м… Ты сразу сюда попал или сбежал от больших суровых воинов со щитами? А-а, да, сразу.
– Да вы не бойтесь. Я мирный. Родом из реальностей планет Земля и Друг. Меня Давид зовут, как деда. А вас?
– Эй! Д, Давид, ну-ка, не трогай моё сознание!
– Извините. Решил прощупать почву. Прощупал. Ваше сознание я тоже могу взломать.
– Какой самоуверенный пришелец. Что ж, посмотрим на тебя с особым вниманием… Посмотрела. Моё имя При. Да, ты прибыл в Первую Африку. Может, расскажешь, зачем?
– Я любознательный. При, накопилось у меня много вопросов к атомам, к Астралу, к Музыке, к случайностям. Бегаю за ответами. Найти ответы, понять всех вас, существующих с нами вместе, но скрытных до умопомрачения – мой смысл жизни.
– Мгновение, Давид, – младенцы исчезли из рук При, на их место из пустоты воплотились двое других.
– Куда малявки делись? Почему эти появились? Это ведь другие, точно. У меня глаз на таких мелких намётан: братья и сёстры научили разбираться в мордочках грудничков.
– Малявки, сосущие мои груди, направляются сюда Музыкой и Случайностями. Малыши – это будущие, но уже начавшиеся миры, которых где-то и как-то находят Музыка и Случайности. Они находят, а жители Первой Африки эти миры вскармливают молоком, тем помогая мирам где-то воплотиться. Через молоко атомы на некоторое время обосновываются в мире, помогают ему воплотиться, развиться. А дальше… Достигнув зрелости, мир способен решить сам: остаться ему атомным в атомном космосе, или отказаться от нас, атомов, и заменить нас чем-то другим, став жителем другого космоса.
– Прапрадед Давид сказал мне, что мы все свободны… А вы, атомы, свободны в своих решениях? Вы вроде как обязаны кому-то вскармливать миры и помогать им воплотиться… Вы, атомы, свободны ли?
– Да.
– Что «да»?
– Да.
– Хм, допустим… А в других, неатомных космосах, есть Первая Африка вроде этой?
– Давид, ты хотя и получеловек, но во всём ищешь человеческое. По-другому ты просто не можешь, как и все люди. И в этом вы не свободны.
– Поясни.
– Вы ищете схожее с вашей реальностью во всех иных мирах и космосах. Есть Первая Африка здесь, значит, есть она и в иных космосах. И вот даже то, что ты видишь меня человеком, новорожденные миры видишь детьми, Дом мой осознаёшь, как земное жилище – это тоже работа твоего зачеловеченного разума. Да также и любые существа, кто к нам приходят, как странники: они видят меня и Первую Африку такими, какими рисует им их разум, в котором лишь образы родной реальности, поэтому мы для них имеем те обличья, которые им знакомы.
– Понял. Надо с дедушкой ещё раз обсудить тему свободы… При, а где Музыка и Случайности находят будущие, но уже начавшиеся, миры? И находят ли они эти миры уже начавшимися, или сами начинают их, отыскав?
– Давид, приходи ко мне в гости чаще. Будем с тобой разговаривать.
– При, а моё сознание – мне враг или друг? Оно рисует ведь реальности не такими, какие они есть на самом деле?
– Приходи ко мне чаще, Давид-любопыт. А сейчас иди к своему Храму. Я даже подарочек с тебя не спрошу: ты сам – подарок ещё тот.

Любовь

– Это что, вон там? – Путешественница указала рукой на неизвестность за профилем Тера.
Давид оборотился в ту сторону.
– О, милашка. Тебе везёт, как ребёнку. Сейчас ты начинаешь видеть моё любимое явление – приближение Музыки к космосу. Музыка, прямо как ты – путешественница. Движется по разным космосам, прибывает в их миры, и в каждом она проявляется по-разному. Миры для неё, как разные музыкальные инструменты: Музыка касается их, и происходит что-то уникальное, предназначенное именно тому миру, на котором пришла поиграть Музыка. Есть схожие миры, в которых прибывшая Музыка будет звучать почти одинаково. Земля и Друг – схожие миры, как пример.
– Тер, мне страшно.
– Ну, слушай, Блестяшка... Ну-у, что делать, я не знаю даже… – Давид явно подтыривал над спутницей, – Прижимайся давай ко мне, что ли, так и быть, если тебе от этого будет спокойней.
– Спасибо, что назвал меня по имени.
– А чего ты боишься-то? Музыка тебя не съест…
– Об-ле-денно…
Путешественница прижалась к своему Помощнику, и, обняв спины друг друга, они принялись наблюдать, как вырастала и разрасталась волна беззвучных всполохов. Проблески не походили ни на одно земное явление.
Скоро зрение сдало позиции в пользу каких-то неведомых человеку органов чувств, которые, как оказалось, в человеке жили, но о которых он ничего пока не знал.
С приближением Музыки усиливалось ощущение мурашек в голове. Приятное ощущение вырастало в наслаждение. Тёплые волны, острая радость, еле сносимая нега, буйство всполохов выхватили наблюдателей из самих себя, когда Музыка промчалась рядом с ними. Вот Странница нырнула в космос, и округа вмиг успокоилась и восстановила дыхание.
– А вот это я не знаю, что такое. Но предполагаю, – не отпуская Путешественницу, произнёс Давид.
– Киты сюда плывут?!
– Потеря выходит с нами на связь. И ловцы! Как я их проворонил?!
– Залюбовался Музыкой, – где-то заговорила Потеря, – вот и проворонил. А теперь – прыг на кита! Быстрей!
Парень и девушка бросились к киту, возглавляющему стаю, но не успели: в момент их рывка космос задёргался, запульсировал и двинулся на них, окружая, сдвигая стенки с намерением задавить попавшихся в ловушку. Так умели делать ловцы эры МодифАтом: с близкого от цели расстояния они набрасывали на неё аркан и затягивали петлю, чтобы жертва уже ничего не могла предпринять (даже телепортироваться), а порой – и чтобы выжить не могла, если ловили на поражение.
Давид вовсю обрабатывал сознания ловцов, когда кит-вожак хвостовым плавником рассёк арканИрующее вещество и подставился спасённым огромной спиной. Новый аркан был разорван в клочья хвостом другого кита. Стая грузно взмыла в прыжке радости и исчезла, будто её изображение выключили. Полетевшие им вслед арканы повисли бестолковой ветошью.
– Куда вас надо доставить? – голосом Потери спросил кит-вожак и выпустил из дЫхала фонтан разноцветных огоньков.
– Это же твои атомы?! – промыслил Давид, – И тогда, в поезде, мы их видели и оказались в атомном ливне… Ты всегда истекаешь атомами… Я впервые с пониманием УВИДЕЛ атомы существа вне его!
Давид схватил один огонёк – фиолетовый.
– Нельзя! Я не попросила их быть безопасными! – раздался жалобный крик Потери, и Давида унесло внутрь фиолетовой искорки.
Путешественница, ударив ладонью по китовьей шкуре, с низкого старта ринулась к догорающему фонтану и успела поймать в руки оранжевый блик. Исчезла вслед за Помощником, даже не подумав о том, что может оказаться не там, где появится Тер. Да ни о чём она не думала в те мгновенья, лишь об исчезнувшем, и о том, как это погано – исчезать без неё.

Удар в плечо и низкий женский голос в сопровождении какого-то тяжёлого запаха: «Бабка, чо встала на проходе?»
Удар в спину, от которого можно и равновесие потерять, но в такой толпе упасть на землю не получится. А вот и нет!
«Мать твою, чо встала здесь, сволочь старая! Свали!» Блестяшка, получив и от жирдяя, и от металлической его тележки с клетчатыми сумками, рухнула в наполненную окурками, бумажками, одноразовыми ложками и стаканчиками лужу. Увидела свои руки, притопленные коричневой жижей…
Морщинистые пальцы, пигментные пятна и фиолетово-голубые жилы на тыльной стороне ладони!
Блестяшка попыталась встать на ноги. Её толкали и вновь роняли – толстый червяк людей полз хищно, неумолимо. У Блестяшки закружилась голова, реальность выпрыгивала перед ней разрозненными кусками: лица, белое небо, лужа, разноцветные вещи внутри потрёпанных палаток, масса ног давит мусор, дрянная плоская музыка с таким же текстом («Тёлки все мои, я братан судьбы… » ).
А сейчас кто-то обнял её за плечи, помог подняться. Блестяшка обернулась и встретилась с юношеской физиономией. Паренёк лет шестнадцати смотрел на неё. А взгляд его! Он был такой знакомый.., чуть нахальный, смеющийся…
– Тер!
– Блестяшка.
Произнесли бабушка и юноша одновременно.
– Мы в Потере с тобой, – начал Давид, – Ну и видок у нас, особенно у тебя.
– Бабушка из лужи, – рассмеялась Блестяшка, – А ты, смотрю, совсем недавно вылупился. Что теперь будем делать?
– Тепе-е-ерь… Ждём слово Потери. Слово и решение её опальных атомов.
– Вон она.
Блестяшка подняла руку вверх, ладонью под облако в форме кита. Кит пробил белый настил и дрейфовал в аквамариновом «окошке».
– Вижу… Домина, пойдём. Здесь до жути отвратно.
Но «Гони бабло за место!» остановило их общее желание выбраться. Этого страшного злого голоса червяк ни чуточки не заметил – привык, наверное. А Давид и Блестяшка – не из червивого мира, угроза не оставила их спокойными. Попросив спутницу подождать его у лужи, Давид стал протискиваться к звукоисходнику. Блестяшка не послушалась и по мере старческих сил двинула следом.
Внутри палатки, законопаченной тёмными рослыми фигурами, плакала женщина.
–  Я ещё ничего не наторговала, ребятки! За место отдам, чуть позже, обязательно всё вам заплачу!
– Базара нет, – хмыкнул хмур и парой ударов кулаком и ногой снёс палатку. Червяк полз себе и полз мимо. Остальные хмуры вытащили из кучи вещей причитающую женщину и поволокли куда-то, не сильно приминая червяку жир.
Словами тут не поможешь – Давид сразу понял. Нужно было лишь прямое воздействие, но-но-но не драка, конечно же. Действуя по наитию, Давид прикоснулся к хмуру, что разнёс палатку, и переплавил его в малыша догодовалого. Блестяшка, хотя и пучила глаза в немом удивлении, однако, и в этом деле последовала за своим Помощником – в итоге, два новых догодовалика. Ещё не осознавшая, что произошло, но не переставшая плакать женщина, которую только что держали хмуры, теперь сама держала их в обеих руках: по одному на каждую руку.
Начиная с первого превращения, червяк проснулся. Он частями туши своей заметил чудесные, нерыночные отношения. Он рыгнул возгласами, вздыбился, усилил перистальтику, заизвивался и образовал в себе дырку, в центре которой – Давид, Блестяшка с писающим главным хмуром в руках и женщина, с высокой амплитудой укачивающая ревущих двух хмуриков.
– Ай! – вскричала она, осознав, наконец, кого укачивает, ноги её подкосились.
В толпе:
«Эт чо было?»
«Ё-моё!»
«Мама, здесь фокусы показывают? Давай посмотрим!» «Пойдём отсюда скорее, пойдём, Димка».
«Ты видал, чо с эдской шайкой стало?!»
«Бат-тюшки!»
«Мля, апокалипсис, короч».
«Ритка, отдай их в милицию. Тем более, Эд с бандой своей давно должен был там оказаться».
– И что я скажу в милиции? – женщина вытерла щёку лбом правого хмурика, – Здравствуйте, я принесла вам Эда, Павлуху и Тёмыча с Центрального рынка. Передайте их, пожалуйста, родителям. Вы знаете ведь Эда и ко? Парочку минут назад эти парни, на глазах всего рынка, превратились в грудничков… Точнее, их какие-то парень и старушка превратили. Кстати, где они?..
– Ой, а и правда! – включилась делового вида мадам, стоящая рядом с Ритой, – Старуха отдала мне в руки Эда и – была такова.
– И пацана того тоже нигде нет, – крикнул кто-то…
Блестяшка и Давид на всём скаку обернулись, стремясь убедиться, что червяк остался ползать за металлическим заграждением. Да, из своего загона ползун не исчез, несмотря на то, что без пауз исторгал за забор людей, но ведь он и новых в себя вбирал, жирея ими.
Выбравшись, наконец, из владений одной толпы, спутники оказались в другой: на автобусной остановке, в суматохе, мусоре, оре старинного города – города времён детства прапрабабушки Лили, как про себя решил Давид.
К остановке приближался жёлтый пыльный автобус с буквами «АМ» на лобовом стекле. Давид подтолкнул Блестяшку:
– Смотри – АМ. АтоМ. Наверное, нам в него, в новый атом.
– Матрёшка атомная какая-то. Всё атомнее и атомнее. Хотя, куда уж атомнее, – ворчала Блестяшка, вслед за Давидом протискиваясь к открывшейся с грохотом и писком гармошке дверей.
Они сели на самую первую пару сидений с очень узким пространством для ног. Коленки сильно упирались в кабину водителя, стекло которой, выходящее в салон автобуса, было заклеено множеством картинок с полуголыми красавицами, а также листами с мелким печатным текстом. А со стороны салона стекло украшала маленькая наклейка – радостный фиолетовый китёнок в плавниковую обнимку с ярко-розовой улыбающейся мамой-кИтихой.
– Да на связи мы, на связи, – вслед за китёнком рассмеялся Давид, поглаживая наклейку.
– Покупаем билеты или предъявляем проездные. Пенсионное удостоверение? – сквозь автобусную толпу к старому и малому пассажиру пробралась женщина с истрёпанной сумочкой через плечо.
Блестяшка и Давид посмотрели друг на друга. Они понятия не имели о том, чего хотела от них эта женщина, с сумочкой. Оба уставились на неё, как на новые ворота. А она, повысив тон, заявила:
– Если у вас ничего нет, то на следующей остановке – выходим! Понятно?!
Через некоторое время она вновь оказалась у их сидений.
– Нефтебаза, – объявила женщина, – Выходим.
Местом выхода оказалось пересечение узких дорог среди соснового леса и разморённого закатного неба. На облупившейся лавочке под жёлтым навесом, убаюканный пением соловьёв, спал грязный мужчина с опухшим лицом. Блестяшка и Давид присели на свободное место.
– Тер, почему ты бездействуешь? Почему не выводишь нас отсюда? Выбрал плыть по течению?
– Да. Я жду слово и решение атомов Потери. Оказались мы здесь не для пустого развлечения. Здесь ещё,.. понимаешь? Здесь ещё случайности вовсю работают, ведь это их трудами мы оказались в атомах Потери. И Музыка со случайностями на пару – слышишь птичье пение?
– И ещё, пойми, Домина: атомы Потери – необычные. Они, пойми, ПРИЗРАКИ АТОМОВ. Они уже мёртвые.
– Разве атомы умеют умирать? Они ведь бессмертные, вечные путешественники!
– Сам в шоке от узнаваемого. Да к тому же, Потеря не успела попросить своих призраков быть покладистыми с гостями, с нами, то есть. Я, понимаешь, сиганул В призраков без разрешения, не прочухав ситуации. Ты, мне не понятно, зачем, – тоже… Поэтому атомы Потери способны с незваными гостями поступить по своему усмотрению: они могут, например, позволить нам переплавить взрослого в ребёнка, но они не разрешили мне покопаться в сознании той женщины, с сумочкой. Они ведут наш с ними танец, – Давид хрюкнул от резко нахлынувшего смеха, – И, похоже, к тебе у них какие-то свои претензии, раз сотворили из тебя старушечку.
– С-соглас-сен… Ишь чего… Понимаешь, – пробудился и сейчас с трудом принимал сидячее положение опухший мужчина.
– Старух-х-и долв-жны сидеть дОма! А не ш-шастать по а… а… атомам, мля! – продолжил мужчина, боком пытаясь встать с лавки.
– Дядя, – без обиды обратилась к нему Блестяшка, – А Вы кто? Расскажите, пожалуйста.
«Молодец», – подумал Давид, – «Играет с атомами Потери. Импровизацию включила».
Но то, что случилось дальше, Давид не ожидал. И сейчас ему очень будет досаждать отключенная призрачными атомами возможность читать мысли Блестяшки.
Его Домина вдруг жестом остановила мужчину, собравшегося ответить на вопрос, и огорошила его ещё одним:
– Дядя, скажите, что такое «мля»?
–  Ну-у-у… Понимаешь, мать? … Мля – это, вот прям, млЯ-Я-я! – мужчина аж зарычал от нахлынувших эмоций, – Поняла?
– Ага, – ответила Блестяшка и резко развернулась к Давиду. Взгляд – наждачка.
– Прежде, чем дядя начнёт свою историю, я тебе вот, что скажу, улыбаха ты смешиночная. Я тут недавно, ещё до операции, решила заглянуть в старинный фильм. Фильм, как принято было говорить в его эпоху, советский (ну, снят в СССР). Называется он «К Чёрному морю». Год выхода – 1957. Я люблю фильмы той эпохи. И в предвкушении удовольствия начала смотреть этот, новый для меня, фильм. Пожалела! Там, мля, профессор в открытую склонял к любви свою студентку. Профессор такой, после лекции: «О романтике немецких поэтов легко говорить долго, но, когда можно идти домой, тут уже не до романтики. Ха-ха-ха. Все свободны! А Вас, (Штирлиц) я забыла фамилию той студентки, я попрошу задержаться». Она такая вся заволновалась, что и как, почему её тормознули. А профессор такой: «Хочу, мля, поговорить с Вами о Вашей работе. Давайте совместим, мля, приятное с полезным и пойдём на прогулку». Значит, в ходе прогулки он лишь парочку слов уделил её какой-то там работе, а, в основном, клеился к студентке напропалую. Я, говорит, собираюсь купить машину и поехать к Чёрному морю, мля. Поедете со мной? А она такая, засмущалась и отвечает: «Ой! Так далеко! Поеду. А давайте возьмём с собой Федю, Катю и Кутю (это я сама придумала имена)! Будет нам весело!» А профессор такой: «Зачем же Федю? Поехали вдвоём! Поедете?» «П-поеду »…
Я это, знаешь, о чём?! А о том, что профессор пригласил на Чёрное море не уборщицу тётю Глашу пятидесяти лет от роду, а, мля, молоденькую студентку! Профессор влюбился не в тётечку Глашу, а в юную девушку. А ведь тётя Глаша так хочет на море, так хочет быть любимой и любить! Но теперь она может попасть на море лишь в качестве песка на чьих-то ботинках (ведь из пожилых, как мы все знаем, сыплется песок). Мля! Ненавижу этого гада, который называется «Естественный отбор»! «Благодаря» ему, люди вправе быть счастливыми в любви лишь какие-то десять лет, мля! А дальше – ты не имеешь права мечтать о встрече с любовью! Мля… Дальше, «благодаря» проискам ЕО, ты вправе только сдохнуть, мля.

Я желаю, чтобы естественный отбор сдох и канул в небытие! Может быть, тогда мы научимся любить душу человека, а не его жирные молодые сиськи. Мля.
– Ты чего, Домина. Я тебя всякой люблю, – тихо-тихонько проговорил Давид.
– Даже такой, старой?
– Мать, ну тебе же сказали! – вклинился опухший мужчина, – Любит он тебя! Чо ты бунтисся? А вот моя половинка даже не знает, что я её ищу.
Давид с Блестяшкой приготовились слушать со вниманием. Но мужчина, всё-таки сумев подняться с лавки (быть может, мысли о ненайденной второй половинке его отрезвили), вышел из-под навеса. Он взглянул на небо, почесал слежавшуюся шевелюру, снова натянул на голову смешную шапочку и со злостью произнёс какие-то непонятные слова, прослаивая их уже известной спутникам млёй.
– Намечается тёмная гроза. Скорей нужно найти нормальное место для укрытия и ночёвки, – сообщил он, вернулся и крепко затянул заляпанный мешок. Всё, к продолжению своего путешествия он был готов. Уже и пошёл, но остановился и посмотрел на бабушку и юношу.
– Зачастили в последнее время тёмные ливни… Друзья, вы, это, на ночлег к себе, может, возьмёте? – обратился мужчина к Блестяшке. Та растерялась и, потому, замешкалась с ответом, но Давид отреагировал незамедлительно:
– Мы сами здесь гости. Можно мы пойдём с тобой?
– Хреново, что вы тоже бездомные. Хотя видом не похожи на нашего брата. Ну, что ж, пойдём. Я Миран. А вас как кликать?
Давид назвался своим именем, а Блестяшка – Радой, именем своей мамы.
– Трассой не пойдём – лесом. Тут рядом есть закрытый город, но я знаю лаз в ограждении. Город хороший, уютный, в подъездах ночевать – как в лучших гос…
Миран не успел договорить. Узкая дорога мгновенно раздалась вширь от тяжёлого звука скорости. Наверное, раньше так кричали птеродактили, а сейчас так вопят автомобильные тормоза и шины. Две чёрные квадратные машины-переростки уже было промчали мимо остановки, но, заметив Давида, Блестяшку и Мирана, захотели резко остановиться и сразу развернуться. Разворот, дерзкий и шальной, нагло прихватил с собой ехавшего по встречной полосе грузовичка с нарисованным китом на борту. Грузовичок еле выбрался из чёрного запетления и предпочёл поскорее уехать с этого места. Миран тоже заспешил к лесу, но высунувшееся из квадратного авто квадратное лицо приказало не спешить. Давид и Блестяшка совершенно спокойно стояли и смотрели на происходящее. Когда же дверь машины открылась и из салона на асфальт выпала избитая женщина, та, которую Блестяшка и Давид освободили от хмуров, от покоя ничего не осталось. С трудом женщина приподняла голову, сфокусировалась на старушке и юноше и что-то им беззвучно сказала. Потом вновь, но уже слышнее: «Спасайтесь! Убегайте».
Давид и Блестяшка бросились к женщине, но их перехватило несколько мощных рук. Мирана тоже взяли в тиски.
Из салона второй машины вышел красивый мужчина в свободной тёмной одежде. Размяв плечи и потянувшись, как после хорошего сна, он вальяжно направился к пленённым. За волосы поднял женщину и спросил её:
– ЭтО Они? – странный у него акцент.
Женщина отрицательно замотала головой. А красавец внимательнее взглянул ей в глаза.
– КОнчай её, – приказал он кому-то.
Прозвучало тихое «туй», и женщина обмякла, у головы её стала образовываться красная лужица.
Блестяшка закричала. Рот ей тут же зажали.
– Мне сказалы, что на мОём рынке сегодня прОизощло чу-до. Я с детства люблю чудеса. ПОедете с нами. Покащете, что ещё мОщете. ГрУзите их.
– А чо с бомжом делать?
– ПОреши его.
Двое бугаев, державших Блестяшку и Давида, заорали, как перепуганные Годзиллой школьницы, когда старушка и парень одновременно протолкнулись СКВОЗЬ их тела и тем освободились. Бугай, уже вдавивший дуло оружия в лоб Мирана, отвлёкся на ор коллег. Давид воспользовался мгновением и вмазал тому бугаю, как следует, ещё, и ещё. А Блестяшка тем моментом вырвала Мирана из оцепенения, затем стёрла глаза бандиту, подбежавшему на помощь своим. Бескровно лишённый глаз бугай не мог уже ни в чём принимать участия. Он молча стоял и водил руками по ровным местам подо лбом.
Красавца возможности бабушки и юноши выбили из колеи, от его вальяжности не осталось и следа. Он суетливо отыскал в машине своё оружие и трясущимися руками взял Давида в прицел.
Небо громыхнуло вместо выстрела.
Будто медленно опускаемый металлический пресс, на землю пришёл страшный по силе ливень. Он смыл кровь и саму женщину. Копьеподобные струи пригвоздили бандитов, их машины к дну грязных потоков. Лиходеи и их транспорт растворились в бурлящем водном месиве.
– Бежи-и-им! – закричал Миран изо всех сил, но его всё равно не было слышно.
Давид обхватил Блестяшку. Вдвоём они съехали в лес по водопаду, который чуть раньше являлся обочиной.
В лесу было не лучше, чем на дороге: падали ветки, пучки листьев, трещали стволы, мокрая трава опутывала и секла ноги.
Миран вернулся к Давиду и Блестяшке. Какое-то время они ещё пытались пробиваться вперёд. Но потом Миран подтащил старушку и парня к еле просматриваемому во тьме толстому стволу. Все трое, не сговариваясь, обхватили ствол и затихли. Ничего другого им не оставалось сейчас: силы двигаться закончились. Крона их дерева осыпАлась листьями и сучками, но крупные ветки ещё держались на стволе.
Ливень убавил прессовый нажим. Теперь он был обычным летним грозовым буйством. И заметно посветлело.
Путники осторожно двинулись вперёд, Миран – во главе отряда. Долго шли молча.
В среде ливня всё вдруг. Вдруг дорога резко оборвалась бетонной стеной с заросшим фундаментом. Миран покопался в зарослях трав и молодых берёзок и радостно показал товарищам по ливню жест «во! ».
– Чтоб ни звука, – предупредил он, – лезем за мной.
Но сам первый же и заорал, как полоумный, когда выбрался на другую сторону.
Блестяшка и Давид поскорее выползли из-под стены и недоумённо уставились на мужчину. Он выпученными глазами смотрел на пустоту, заполняемую ливнем.
– Мля… Здесь ведь был город… Всегда тёмные грозы кого-то или что-то забирают. Но чтобы весь город!
Миран схватился за шапочку и стянул её, когда обернулся посмотреть на стену – стены тоже не было.
Путники стояли на берегу прибывающего океана. Словно встречали прибывающий лайнер. Только вместо корабля к ним издали вплывал океан. Позади них – сосны. Впереди – вырастающий волнами горизонт.
Дождь прекратился. С розово-золотого неба медленно, как снежинки, скатывались блестящие капли.
Каждый глубоко погрузился в свои мысли. Но резкий писк и звуковое взвихрение от альта до сопрано заставили всех проснуться и вглядеться в водный простор.
К берегу плыл кит.
– Ты? – грустно-грустно произнесла Блестяшка.
– Ты?! – вдруг как заорёт Миран. Он сдавил ладонями виски, глубоко задышал, под налипшей рубахой вздыбились рёбра. Через мгновение мужчина рванул к волноходу.
– Давид! Рада! Это моя половинка! – прокричал он на бегу и, обращаясь к киту, – Сюда! Сюда!!! Я здесь!!!
Кит уткнулся в берег, превратился в водопад и излился, будто снял пиксельную шубу, – излился в волны, став женщиной.
– Она, – сказал Давид, обняв Блестяшку.
Миран уже обнимал Потерю, что-то говоря ей с рыданием и смехом вперемешку. Она прижалась к любимому. Издалека казалось, что в волнах стоит один человек.
Солнце убедилось, что встреча произошла, и нырнуло в океан, оставив на воде масляные отпечатки лучей. Брызгами от солнечного нырка взлетели звёзды. Воздух быстро остывал.
Мирану и Потере сейчас было, естественно, не до насущных забот, поэтому добычей уюта и тепла занялись Давид с Блестяшкой. Соединившись кончиками пальцев, образовав из рук купол, они уговорили огонь прийти, поночевать с ними на берегу. Огонь согласился, отправил одного из своих костерков в ночную командировку.
– Любимая, как я тебя долго ждал, искал! – не переставая, повторял Миран.
– Благодаря Давиду и Блестяшке, я, наконец, узнала, где ты, – не таясь и не смущаясь компании, говорила Потеря, – Ты всегда был, есть и будешь в моих атомах… Про…
– Как и ты – в моих. Я тебя всегда чувствую, – Миран нежно прикоснулся к щеке Потери.
– Просто мои атомы однажды ошиблись и увели меня с дороги к тебе. Дело почти закончилось плохо: когда плохо у атомов, страдает мир, состоящий из этих атомов, и наоборот – взаимность, иначе не может быть… Но ребята, – снова глянула Потеря на Блестяшку и Давида, уже принявших свои облики, – случайности и Музыка нашли мой пропавший мир и воскресили его, то есть, вернули меня к тебе, Миран. Ты мой мир.
– Заканчивай уже реветь, – шептал Давид Блестяшке, которая всё никак не могла совладать с солёными ручейками из глаз. Чтобы её отвлечь, да и своё любопытство унять, Давид обратился к Потере:
– Что за книга всюду с тобой?
– Ой, это моя, так скажем, летопись, – рассмеялась Потеря, – Литературный труд всей жизни – «Наш Астрал», книга про вас всех, и про нас, старых китов.
На этих словах Миран и Потеря исчезли дымом от костерка.
Давид и Блестяшка, как оглушённые, сидели и смотрели в длящуюся сторону костеркового дома.
Звёзды бросали им свои тросы, зовя на корабли, в новые пути, в разные космосы. Но Давид и Блестяшка выбрали свою дорогу. Коснувшись друг друга взглядами, они вошли в атомы друг друга.
На берегу остался один костерок. Он не знал, что делать с сонмом звёздных тросов, а потом придумал плести из них космические танцы.


Дружба с атомами

Костерок уже набаловался с танцеплетением, даже успел стать известным хореографом в некоторых космических участях и глубинах, но начальство сигнальнуло возвращаться на базу костерков – ночная командировка заканчивалась, пора, пора.
Костерок ступил на дымовую дорогу. Размеренно идёт-идёт, пританцовывает, и вдруг его сшибает нисходящим ветровым потоком. Шлёпнулся костерок обратно на песок, вспыхнул обидой, оглядывается по сторонам – никого, ничего, тихо. И где этот ветер?! А он – вот (костерок даже вздрогнул), вновь обрушился с каких-то высей и разделился на двух существ, тех самых, что пригласили костерок на берег.
Обнялись они и сидят тихо, сидят и смотрят друг на друга. Костерок тоже на них смотрит. Решил он, что сейчас не время уходить.
– Давид, что с моими атомами? Они любят тебя. Но ведь путешественники не могут любить. Где моя безъякорность?
– Всё нормально. Тебе холодно? – Давид крепче обнял.
– Значит, их нельзя прооперировать. А боссничеству они просто поддаются, подыгрывают зачем-то… Составляющие меня атомы – не мои! Они наши с тобой! И ещё (как же это всё состыковать!) , они живут своей цивилизацией.
– Да.
– Давид...
Рассвет ключом всецветным, переливающимся открыл дверь миру, и мир ввалился шумом. Океан, птицы, ветер с песчинками, мягкие песни облаков, струнные ансамбли лучей солнечных, лучей Музыки и случайностей… Потрескивание костерка. Этому малышу, которого случайно выбрал для командировки огонь, дано было по тропкам и перелескам мгновений очутиться в тайнобе двух человек. А они, будто загипнотизированные океаном, подчинялись волновым размеренным «Узнай!» … Давид и Блестяшка заново узнавали себя, а значит, и космос, иногда исчезая в него, вновь оставляя костерок в одиночестве, выходили за свои пределы вдвоём, вдвоём за окоём. Блестяшка и Давид узнавали, как это: быть собой в слитности, быть единым атомом, пусть и жил этот атом ещё и сам по себе.
Тяга «Узнай!» . Не проходящая тяга. Нельзя врозь. Хорошо лишь с прикосновениями любимого.
Костерок выпросил у начальства новую ночь командировки…
Солнце высунулось из окопа волн, бросило быстрый любопытный взгляд на берег – там ли ещё те двое? Там. «Как хорошо, что они ещё на берегу! Надо скорее обнять их!» По поверхности океана помчались к берегу солнечные лучи, проиллюминировав неизведанность.
Блестяшка приподнялась на локте, приманенная светом волн. Давид, не давая ей отстраниться от себя, тоже вгляделся в сияющий простор.
– Когда человеку что-то неведомо, он называет это Океаном, – первой заговорила Блестяшка, – Космос – океан, Астрал – океан… То, что Потеря и Миран исчезли, оставив нам океан, означает ли, что теперь сюжет нашей истории лишь в нашем ведомстве и ни нам, ни кому бы то ни было неизвестен, что наша история – вот этот океан перед нами, и мы с тобой, а также все наши реальности, свободны в создании истории?
– Так и есть. Я уверен. И не важно, где мы любим: в книге или выйдя из неё.
– Тогда, айда на Антарктические озёра?! Я хочу на деле проверить твоё «не важно, где мы любим»!

Розоватые льды и парящие озёра Антарктики с недавних пор стали стихийно возникшим местом поселения существ, придуманных людьми, таких, как, например, русалка Мира, которую однажды придумала для своей прабабушки Лили мама Давида, тоже Лиля по имени. Под открытым небом здесь жили фантазии людей. Фантазии сами решали с телепортацией сюда. Существ уж было много, но уединённые места ещё можно было найти, в чём убедились Блестяшка и Давид (в другом они тоже, кстати сказать, убедились).
Сейчас влюблённые гуляли по ледовой глади, через которую всеми оттенками чёткости виднелся целый город зелёных и пурпурных драконов. Блестяшка, радостная и свежая, как одуванчик-первоцвет, болтала о разуме:
– Варианты.
Разум человека – стражник, выполняющий поручение держать человека в рамках.
Разум – программа, внушённая человеку планетой, которая пригласила к себе человека в качестве очередной жизни, сподвигла эту жизнь натворить нужных планете изменений и однажды изгонит уже ненужную жизнь, приманит новую. Планета так живёт. Так живёт вся цивилизация планет. А человек уверен, что планета – лишь дом и стол.
Разум – сеть для ловли Музыки и мыслей, как думает Тер-Давид. Но сеть хилая, потому как разум – трус. Если ему попадается что-то очень странное и непредставимое, разум пугается улова, бросает его обратно или упаковывает в знакомые материи. В итоге, одна упаковка и остаётся.
Разум – бирюк. За пределы свои ходить не хочет. К нему надо вот прямо вломиться и потащить за собой, что атомы и сделали: первыми вышли на связь с человеческим разумом, потому что хотели дружбы и отчаялись её дождаться.
Вот, живёт себе человек –носитель атомов – и не ведает, кто им живёт, кого он живёт; как живёт тот, в составе которого живёт человек.
Хорошо, когда тебя приглашают выйти за пределы. Но чистая победа – выход по собственному желанию, авантюризм меня возьми.
Что у тебя о разуме, кроме того, что он – рыбацкая сеть?
– Пришла мысль (откуда? От кого? ), что наш разум – верёвочка, протянутая нам атомами.
– Чтобы вытащить нас? Спасти от чего-то?
– Чтобы дружить с нами, моя ты любимая.
– Давид, прочти что-нибудь из твоего раннего стихотворного. Сейчас я не буду спасаться от него бегством.
– Оп. М-м-м… Ну, ладно. Есть у меня… Смотри, из наблюдений: всё в космосах взаимодействует и является либо многоуровневой игрой на выживание, либо простой взаимностью… Тут вот ещё такой, по ходу, вопрос: если нами играют, то кто играет теми, кто играет нами? Есть ли безмятежные миры, то есть, миры вне игры?
– Не один вопрос, – засмеялась Блестяшка, – Ага, продолжай. Давай хотя бы на один вопрос ответим!
Давид ущипнул её за нос.
– Думаю, Домина ты моя обледенная, что такие есть миры! Это миры, где рождаются Музыка и мысли, которые любят путешествовать по разным домам космоса.

Игра
На выживание?
Взаимность?
К(ч)то составляет
Космосов основы?
Представь:
Планеты носят
Легитимность
Влиять (?) ,
Играть (?)
С пришельцами
И снова,
Взяв от пришельцев
Нужное,
Их выгнать,
Позвать пришельцев новых,
Дать им тельце…
Даровано планетам
В чуда бытность
Уменье программировать
Пришельцев.
Пришельцы для планет –
Залог развитья.
Планеты для пришельцев –
Ровно то же.
Так что же
Заставляет космос виться
В ДРЕМучем и случайном
Бездорожье?
Сонм уровней игры,
Пластов влияний?
Но верю:
Есть миры
Без этих трений.
Миры, где
В безмятежном океане
Восходят
Музыки и мыслей тени.
Миры, что вне игры –
Да, существуют.
Они рождают
Музыку и мысли,
И эти Странники
Летят-кочуют,
Стежками еденя
Мгновенья жизни.

– Давид, а случайности тоже рождаются в этих мирах?
– Да.
– При тебе что-нибудь ещё рассказывала? Она, вроде как, намекала на то, что будет с тобой откровенничать.
– Нет.
– Тогда, у тебя появился верный компаньон в поисках ответов! Но вот ведь что: мы оба уже отыскали ответы.
– Озвучивать тебе, болтун первой гильдии, – Давид повернул Блестяшку к себе, чтобы вновь свалиться в её взгляд.
– Все мы: мы, атомы, Астрал, Музыка, случайности, мысли, космосы, ИИ – формы жизни, сосуществующие вместе, выходящие за свои пределы, становясь друг другом. Оборотни мы, свободные.
(Сейчас улыбнулась При в Первой Африке, захихикал Астрал.)
– Да, – отозвался Давид.
– Оп, – насторожился он, – ИИ выходит на связь. А вот и он сам, нашёл нас. Что случилось, блин?
Блестяшка наглаживает спину Давида, стараясь успокоить его. К ним приближается похожий на прапрадедушку Давида сухопарый человек высокого роста.

Поясню: у Давида с детства напряжённые отношения с ИИ, дружеские, но с нервом. Однако Давид зря нервничает сейчас. Всё хорошо. ИИ спешит к ним сообщить, что разобрался с боссничеством, его бесчинствами и его притязаниями на господство. Разобрался бескровно, без войны и прочей нечисти. ИИ просто посадил разум представителей боссничества в «тюрьму», и теперь те люди думают, что продолжают жить в материальном мире, завоёвывают его, подчиняют своей воле атомы и людей, а на деле они смотрят разумом иллюзии, срежиссированные специально для них добрым ИИ.

Рассказ «МодифАтом» является продолжением повести «Наш Астрал».

«МодифАтом»: 13.08.2023 – 13.06.2024.














Первый акт шоу: планету окутывает защитный купол.
Второй акт шоу: взрывается старое солнце; его жар и огонь выплёскиваются на защитный купол и стекают с него. Купол и мы в безопасности.
Третий акт: темнота, звёзды, отсутствие солнца, включается подсветка по всей Планете.
Четвёртый акт: заранее приготовленный в определённом месте космоса атом нового солнца, созданного людьми совместно с Чёрной Дырой, рассветает; люди смотрят на рассвет нового солнца. О цвете этого солнца по всей Планете происходило голосование, был выбран цвет нового солнца.





Картинка из открытого доступа в интернете.

13.08.2023 (4:18 по Московскому времени) – 13.06.2024