Сцена как опыт самопознания

Апрель, первый класс, идет урок и вдруг дверь открывается и директор школы с двумя тетками входят в класс и без вступления и объяснения начинают вызывать по одному мальчиков и заставляют спеть строчку из песни “Пусть всегда будет солнце”. Вызывают меня,  я пою и они забирают  меня с собой.
В кинотеатре,  недалеко от школы идет репетиция концерта ко дню рождения дедушки Ленина. На сцене большой сводный хор исполняет “Солнечный круг”, а припев должны петь я и девочка из второго класса. Вызвали наших мам, чтобы подготовили костюмчик, рубашку и бабочку и сказали  четко выговаривать слова.
Перед концертом подбежала тетка и сказала, чтобы мы стояли на краю оркестровой ямы и она покажет нам когда  вступить во время припева. Началось исполнение, я воодушевленный, глядел в зал,  ждал припева и вдруг страшная боль пронзила ногу – это тетка так сжала мои пальцы в туфле, стоя в оркестровой яме,  что я просто проорал начало припева.
Со стороны, как оказалось, никто ничего не заметил, мы чистенько пропели все припевы и зал умиленно смотрел на нас с девочкой. После концерта мы сразу стали никому не нужны, поэтому, переглянувшись, оделись и пошли по домам. Так я впервые оказался на сцене.
Начало второго класса. История повторяется. В класс заходят завуч и мужчина и просят пропеть простую мелодию. Мне предлагают после уроков зайти в зал школы. Мужчина сказал спросить у родителей - смогут ли они купить мне аккордеон и оплачивать обучение. Отец, не колеблясь, сказал передать согласие.
Мы пошли с ним в магазин и он купил мне роскошный по тем временам Weltmeister, который перекрывал мне половину лица и я с трудом управлял мехами, находя нужные мне клавиши глядя в зеркало. Я начал учиться и через несколько недель уже что-то играл. Завуч, услышав наши репетиции, предложила учителю сделать номер для ноябрьского школьного концерта. Учитель разучил со мною и еще одной девочкой полечку и вальс и мы начали готовиться к концерту.
Костюмчик, бабочка, у девочки блузка и огромные банты. Она была более опытна в исполнении и у нее был маленький удобный аккордеон. Мы вышли на сцену, начали исполнять полечку, я в середине произведения  сбился, девочка  встала, погрозила мне пальчиком и мы продолжили. Зал зашелся аплодисментами от восторга. Все решили что так и был задуман наш концертный номер. После этого концерта нас начали приглашать для выступления в  других концертах и мы использовали этот трюк. Я привык к сцене и вел себя естественно и даже импровизировал.
Наш учитель оказался завучем в музыкальной школе и он взял меня в свой класс. Аккордеон в музыкальной школе находится в пограничном состоянии, не относясь ни к народным инструментам, ни к классическим, поэтому меня причислили по классу сольфеджио к элите - скрипачам и пианистам. На уроках сольфеджио все семь лет учили на слух написать нотами проигранную мелодию, подобрать к ней аккорды и пропеть и мелодию и аккорды. Это настолько вошло в мое восприятие музыки, что иногда я не могу спокойно слушать музыку, представляя мысленно партитуру произведения.
После пятого класса, в пионерском лагере, играя с ребятами около клуба, я услышал как какой-то пацан пел мимо нот под баян и, не в силах слушать фальшь, я пропел правильно. Тетка с блокнотом, сидевшая около баяниста подозвала меня, спросила из какого отряда и знаю ли я какую-нибудь песню для концерта. Я посмотрел на баяниста и понял, что пацан,  его протеже - либо родственник, либо ученик,  и я мешаю им испить чашу славы. Но тетка была главнее по статусу и сказала мне пропеть что-нибудь.
На майские праздники по телевизору показали балладу “Враги сожгли родную хату”. Я выучил, подобрал и пел для мамы, которая плакала, слушая и вспоминая погибшего дедушку. Я начал петь, баянист подыграл с недовольным видом, сказав в конце, что эта песня для взрослого мужчины, а тут пацан поет про войну. Тетка вписала меня в программу концерта, сказала одеть белую рубашку и пионерский галстук.
Концерт был вечером. Я маялся за кулисами, ожидая когда другие пионеры покажут свое мастерство, и, наконец,  объявили меня. Баянист с маской недовольства на лице проиграл вступительные аккорды и я, как на сольфеджио, начал петь партитуру баллады.

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

То, что я нахожусь на сцене меня мало волновало, мне хотелось доказать баянисту и всем, что я могу петь чисто, передать дух произведения, несмотря на несоответствие моего возраста тексту от лица солдата, прошедшего войну и столкнувшегося с гибелью семьи.
Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат : ”Встречай, Прасковья,
Героя мужа своего”

Я пел, вживаясь в образ, представляя себе деда, которого никогда не видел, погибшего под Старой Руссой в 1943.

“Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.”

В зале сидели полторы тысячи пионеров, вожатых, работников лагеря и смотрели на меня.  Мой голос окреп и я четко выпевал слова -

Он пил- солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
“Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил …”
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

Баянист сыграл последний аккорд и наступила абсолютная тишина. Тишина была вязкой, томительной и необъяснимой для нас с баянистом. В его взгляде на меня было злорадство и уверенность в своей правоте не допускать меня с такой балладой на сцену.
Я посмотрел в зал и вдруг, как град с неба посыпались такие аплодисменты, такие крики, что мы с баянистом даже переглянулись. На его лице, опытного аккомпаниатора, читалось такое изумление от происходящего, что он повернулся к боковой кулисе.
На сцену вышла уже известная мне тетка, рукой сняла овации и показала нам повторить номер.
Все повторилось – исполнение, пауза, овации и еще один вызов. Конечно, здесь сработало и прекрасная баллада, стихи, музыка, военная тематика, на которой мы все были воспитаны и уроки сольфеджио и мой азарт в противостоянии интересов с баянистом.
Нас с баянистом свозили на концерты в соседние пионерлагеря, смена закончилась и все забылось.
Через год меня послали в “Орленок” под Туапсе и я, решив исполнить на лагерном концерте эту балладу, получил привычное для меня признание. Потом голос начал меняться и я стал петь только в мужском студенческом хоре и в камерном хоре в зрелом возрасте.