Ифрит из ЖКХ. 2

Часть 2. Граждане! Не проходите мимо мусорных баков.

   Со стороны проулка послышались шаги. Иван Сергеевич присмотрелся. К бакам кто-то подходил. При свете оказалось, что это крупный и совсем не старый еще мужчина. На плече тащит большой, черный мешок. В свободной руке, цепляясь за асфальт, волочились еще пакеты, только обычные, маленькие. Мужик подошел к мусорке и стал старательно запихивать в переполненный ящик мешок. Иван Сергеевич поднялся, прошел на свет.

— Здорово, браток! – жизнерадостно сказал мужик, увидев подошедшего бомжа: — С наступающим! А я – вот, мусор, второй вечер таскаю! – не сумев затолкать мешок, он бросил его возле бака вместе с принесенной мелочью.

— Закурим? – заговорщически подмигнул Тургеневу. Иван Сергеевич отрицательно покачал головой: — Не куришь? Молодец! Здоровье всем, даже бомжу,  беречь надо! А я курю! И не только! Увы! Слаб человек…

Ароматный дымок дорогого табака на секунду завис в воздухе, растворяясь в черном небе.

— Тетка у меня загнулась! — снова заговорил мужик. Видно было, что его распирает от веселья и радости, и он нисколько не опечален тем, о чем сообщил неожиданному собеседнику.

— Представляешь, полжизни ждал! Из наследников – только я, а она и не думала копыта откидывать! Почти стольник протянула! Не! Скажи мне? — мужик разволновался от нахлынувших на него неприятных воспоминаний: — На хрена ей сто лет понадобилось жить? Она почти не ходила уже! А добра, антиквара – у нее, не счесть! И квартирка, дай бог каждому! Четверть ляма, на «зелень», тянет! Во как! И ты смотри, какая живучая оказалась!

Мужик докурил сигарету, стрельнул окурком в темноту. Сладко потянулся, крупное лицо его сияло от удовольствия.

— Ну, теперь – крышка! Под самый Новый Год все обделал! Вот, в наследство вступаю! Расчищаюсь от хлама! А чё, имею право! – вдруг обиделся на что-то весельчак: — Думаешь все так просто? Я и сиделку ей нанял, свою, проверенную! Чтобы не охмурили, старую! Затянут в секту какую и все, брат! Сливай воду! Или риэлторы черные… Ну, риэлторы, положим и сами меня боятся, но все равно – беспокойно было...

Иван Сергеевич молчал.

— Ты чё, немой? – удивился наследник.

— Нет! – выдавил из себя бомж, простужено прокашлял горло. Его интеллигентное воспитание вызывало не очень большую симпатию к осиротевшему племяннику неизвестной долгожительницы. Он понимал, что переполненный чувством, справедливой на его взгляд, радости, мужик готов поделиться этим не только с бомжом, но и с любой, подвернувшейся ему вместо человека дворовой собакой. И от этого в груди Ивана Сергеевича неприятно защипало.

— Ладно! Пойду, некогда мне! – весельчак ногой подтолкнул пакеты к ящику: — Ты, если хочешь, пошарься в них! Там банки, склянки какие-то… Вроде как консервы! Кошачьи, наверное! – хохотнул мужик: — Любила покойница кота своего!

— А где он сейчас? – неожиданно для себя спросил Иван Сергеевич.

— Кто? – не понял наследник.

— Кот! Где он?

— А – а! – протянул мужик: — А хрен его знает! Ушел куда-то! Мне он не нужен! Я в квартиру, вместо кота подружку свою, Дашутку, поперед всех пущу! С ней мне веселее будет! А кот, он что? Не пьет, не пляшет! Только гадит! – он громко рассмеялся: — Ну, бывай браток…

Весельчак уже отошел от Тургенева, как вдруг остановился.

— Слышь! На тебе денежку, праздник, братан у меня! Бери, бери! «Пятихаточку» даю, не жалко! Что я, не человек что ли, все же Новый Год на носу! – и снова весело засмеялся: — А на Рождество в храм зайду! Тоже пожертвую!

— Жертва, она от благого желания должна быть! И от чистого сердца! – пробурчал хмельной бомж.

— Ерунда! – беспечно отмахнулся наследник: — Там всё принимают… И примут и отмолят...

…Иван Сергеевич неторопливо обследовал принесенные на выброс мешки. Ничего особенного в них не было: обычный стариковский хлам. Вышивные салфеточки, кой какая одежда, рамки с фотографиями, линялая бархатная скатерть и портьеры.

Портьеры решил забрать себе, украсить ими свой скромный уголок, который он застолбил за собой в подвале жилой хрущевки. А вот фото…

Иван Сергеевич бездумно перелистывал тяжелые альбомы, с листов которых на него смотрели глаза, вероятно давно умерших людей и размышлял. Вот так, как и он сейчас, неведомая старушка, долгими и одинокими вечерами, наверняка, бережно переворачивала эти страницы, с печалью и лаской — узнавая себя и тех кто был ей дорог в ее долгой жизни…

Иван Сергеевич вздохнул. Выбросить все это – рука не поднималась. Выбросить, словно заново похоронить этих людей на этих фото, и он завернул альбомы в скатерть.

В малых пакетах нашлись жестяные банки с непонятными надписями на этикетках.

— Сгодится! – проворчал он. Как-то ему довелось случайно съесть кошачий консервированный корм, который с аппетитом поедали нашедшие его на свалке бродяги. И ничего! Конечно, было неприятно от осознания того — что он, человек, венец пищевой цепочки, ест пищу приготовленную для животных, но консервы оказались вполне приемлемы на вкус… Да и кошек, Иван Сергеевич любил с детства. Так что…

— А это что? – в руках он держал плоскую, тяжелую, похожую на баклажку посудину. Скорее всего керамическую, только простую. Как деревенский горшок. Красноватого цвета, с коротким и широким горлышком.

Иван Сергеевич поднял емкость к уху, взболтнул… Прислушался, но ничего не услышал. Попробовал сковырнуть залитую сургучом пробку, но застывшие на морозе пальцы не слушались, плохо гнулись.

Тургенев, воровато оглянулся по сторонам, торопливо спрятал бутыль за пазуху. «Дома разберусь!» - подумал он, направляясь со своей добычей к закутку, к оставленным товарищу и подружке.