Чучелка

- Знаешь, Боб, ты меня уже достал своим нытьем: "Давай хоть кого-нибудь заведем..." – издевательски гримасничая передразнила мужа Маша. - Заводятся блохи или мыши! Дети рождаются! Но мы с тобой кажется договорились в самом начале? Свободные от детей, чайлдфри, помнишь? Решили ведь жить для себя, по максимуму, только ты и я! Разве нам вдвоем плохо?

- Да плохо, Селедка, - почти прорычал в ответ Олег. - Плохо! Разве ты не видишь? У нас с тобой сороковник на носу маячит, а мы все как тинейджеры общаемся: Боб, Селедка... Ладно, когда нам по двадцатке было... А сейчас-то, в тридцать пять, не поздновато панковать? У меня, вон, плешь на башке уже пробивается, спину по вечерам тянет... Может хватит играть в подростковые игры? Ты, вон, свой ирокез каждую неделю перекрашиваешь во все цвета ночи, виски выбриваешь до голого черепа... А потом удивляешься, что тебя ни в какое приличное место на работу не берут... Да и я, в общем-то, не лучше... Ты знаешь, мне вдруг подумалось: что я до своих почти сорока годков сделать успел?.. Пива с друзьями попить, да чипсов пожрать? Потусоваться с такими же, как мы? Ни образования не получил, ни профессии никакой, ни дела своего не завел... Даже дерево не посадил… не то, чтоб дом построить и сына вырастить… Я его даже тебе не заделал, блин... Я добровольно отказался от роли отца… И в чем смысл моей жизни?.. Вот ради этого я родился?.. Посмотри, как мы с тобой живем… ради чего? Страшно, Селедка... Что-то страшно мне стало... От пустоты своей страшно... Словно заглянул я вглубь себя и не увидел ничего... Ни плохого, ни хорошего... Просто ничего... Вакуум... Космическое безмолвие…


...Маша и Олег были знакомы давно, с 9 класса. Олег сразу заметил новенькую ученицу, пришедшую в начале года в параллельный класс. Хрупкая и невысокая хохотушка Маша с яркими, синими, как южное небо, глазами и веснушками на вздернутом носике, кончик которого слегка шевелился, когда Маша разговаривала, сразу ему понравилась, но природная стеснительность и нерешительность Олега не позволяла ему официально представиться девушке и предложить дружбу. Парень мучился любовной тоской по ночам, представляя в лицах, как он подходит и признается в своих чувствах, но тут же ему становилось не по себе от мысли, что Маша может рассмеяться ему в лицо и выставить его перед всеми полным идиотом.

Конечно, девушка замечала интерес к ней высокого белобрысого парня с волосами до плеч и лицом средневекового менестреля, но давать ему надежду на взаимность не спешила. Олег, кроме романтической внешности и вечной загадочной задумчивости, ничем особым не выделялся среди сверстников. Поклонников у Маши и без него хватало. Ее общительный веселый нрав многим приходился по вкусу. На классных вечеринках Маша пользовалась достаточной популярностью, чтобы не торопиться проявлять интерес к парню, которому не хватает решимости признаться ей в чувствах, ясно читаемых в его взоре.

Олег упорно молчал, следуя за Машей тенью, до самого выпускного. На последнем школьном вечере он наконец решился пригласить ее на медленный танец. К его удивлению, девушка сразу согласилась. Конечно, Олег был хорош этим вечером! Густые волосы, красиво зачесаные назад и стянутые в гладкий хвост, настоящий черный фрак, взятый матерью напрокат, галстук-бабочка и лаковые ботинки. Маша, в своем длинном нежно-розовом платье с замысловатой прической, тоже выглядела дамой из изящного века. Танцуя, они разговорились и почувствовали, что неплохо подходят друг другу эмоционально. Медленный танец дал им возможность впервые соприкоснуться и ощутить трепет легкого объятия. За первым танцем последовал второй, третий… Олег, осмелев и перестав комплексовать, не отходил от Маши до конца вечера. Потом был ночной город и поездка на речном трамвайчике, гуляние в парке до зари. Остальное, как обычно и бывает, довершили время, частые встречи и вспыхнувшее взаимное влечение…


…Конечно, различные субкультуры, дань времени, не обошли их стороной. Маша сразу по окончании школы примкнула к эмокидам (подросткам, пропагандирующим культуру эмо), выкрасила волосы в радикальный черный цвет с розовыми прядями, приобрела чулки в черно-розовую полоску и розовые кеды, стала красить ногти черным лаком, ярко подводить глаза и обесцвечивать губы тоном. Олегу больше приглянулось мировоззрение готов о культивировании смерти и ночные сборы на кладбище для познания смысла жизни. Спустя год Маша также перешла в разряд готесс и теперь щеголяла цветным ирокезом и тату на обеих руках.

Внешняя мишура этих, в основном подростковых, течений, а где-то и довольно мрачное содержание основополагающих принципов, привлекало неопытные души, жаждущие острых ощущений, стремящиеся к уходу от скучной прозы жизни и ищущие мистическую подоплеку во всем, что их окружает.

На свадьбе Боба и Селедки, организованной в готическом стиле, все приглашенные друзья были в черном. Невеста в черной фате поцеловала жениха, и им хором пожелали умереть в один день и, желательно, как можно скорее... Свадебным подарком от друзей были дубовый гроб, впоследствие поставленный в спальне новобрачных, как напоминание о тщете жизни, настоящий череп волка с красными стеклами в орбитах глазниц и кладбищенский венок, сплетенный из белых искусственных лилий с траурной надписью «Помни о смерти».


Первые годы совместной жизни радовали. Дома молодые не засиживались, кочуя с одной вечеринки на другую. Олегу перешла по наследству квартира бабушки, которую молодожёны оформили под склеп. Оба устроились на работу в готическое кафе. Маша официанткой, а Олег курьером по доставке готовых блюд. Ведь молодой паре надо было на что-то жить...

Родители ребят не были против их брака, но на свадьбе не присутствовали. Они решительно не одобряли всех этих, вдруг захлестнувших умы молодежи, течений, пугающих своей философией мрачной обреченности и романтизирования культа смерти.


Школьные клички Боб и Селедка так и не отлипли от Маши и Олега. В их молодежной среде это было прикольно, а потом словно приросло, как второе имя. Клички были производными от их фамилий: Бобров и Селедева. Сначала, еще в школе, Олег был Бобром, а потом "р" куда-то отвалилась и остался один "Боб". Маша никогда не обижалась на "Селёдку". Подобные кликухи имелись у каждого в их компании. И "Селедка" была далеко не самая неблагозвучная. В среде панков Маше ее кличка даже нравилась. Постепенно она просто перестала замечать, что ее настоящее имя редко произносится в привычном ей окружении. Даже работники гот-кафе не называли Машу иначе, чем Селедева. В общем, почти та же Селедка...


Познакомившись с течением childfree (свободные от детей), молодые так прониклись новыми модными идеями, что договорились никогда не иметь детей по обоюдному и добровольному желанию. Это было классно! Жить только для себя, отрываясь на всю катушку. Ездить куда хочется, заниматься чем хочется, гулять где хочется, тратить деньги на что хочется... Это было так классно в 20 лет! Это было так прикольно в 25! Это было весьма современно и приятно в 30...

На утро после бурного празднования своего тридцатипятилетия Олег посмотрелся в зеркало и заметил намечающуюся плешь, просвечивающую сквозь основательно поредевшие за последние годы длинные черные волосы, и синяки под глазами. Частые вечеринки, преимущественно ночные, и не менее частые возлияния только поначалу почти не оставляют следов. Молодой организм еще способен быстро восстанавливать растраченную энергию. Но неизбежно приходит срок, когда ресурс тратится быстрее, чем возобновляется. Тот, кто считает, что ни за что не придется платить и молодость вечна, просто глуп. Хорошо, когда понимание приходит вовремя. Хорошо, когда оно вообще приходит...


Олег разглядывал себя в свете синей лампы, и ему все больше становилось не по себе. Из глубины зеркала, наполовину занавешенного черным тюлем, на него смотрел еще достаточно молодой, но уже слегка обрюзгший мужчина с пивным брюшком и одутловатым лицом. Синий свет накладывал на бледную кожу краски смерти и разложения. Олегу внезапно стало жутко. Тело покрылось мурашками, в груди помертвело. Вдруг показалось, что останавливается сердце... Он схватился за грудь и судорожно вдохнул.

- Черт! - коротко ругнулся Олег. - Прям мертвяк какой-то… Пора кончать дурить, а то точно в ящик сыграю...

Из темной спальни в черной ночнушке на тонких бретелях вышла Маша. Такая же иссиня-бледная, с помятым ирокезом и заметными припухлостями под глазами...

- Ну что, проспался? - спросила она зевнув. - Классно вчера гульнули, да? Лиходей там тебе, кажется, саван подарил? А Мирка белые кеды. Вот приколисты!

Маша хрипло засмеялась. Олег с ужасом перевел взгляд на нее. Что-то внутри него щелкнуло, пока он любовался на свое отражение в зеркале, включив цикл обратного отсчета, и никак не получалось вернуться в прежнее состояние эйфории. Создавалось впечатление, что ключ "на старт" сработал только в одну сторону и сломался. Возврат стал невозможен физически…

- Слушай, Селедка, - прохрипел Олег, - что мы делаем со своей жизнью? Где она? Вот это?..

Олег обвел рукой мрачное помещение, увешанное кладбищенскими венками и черными лентами с надписью: "Спи спокойно" и "Прах к праху".

- Селедка, мы же не живем... Мы же каждый день умираем... Это наша жизнь? Это ведь страшно, Маш...

- Ты чего, Боб? Съел что-то не то вчера, что ли? Ну да! Умираем! Каждый человек на земле после рождения всю жизнь готовится к смерти! И что такого? Это нормально!

- Машка, у нас с тобой в спальне стоит гроб... Ни фига это не нормально, Маш... Люди вокруг живут, смеются, переживают, удивляются... Они не думают каждую минуту о смерти... У них растут дети... Они заводят собак, кошек, попугайчиков, черепах, наконец... Они надеются на лучшее и радуются каждому прожитому дню... Прожитому, Маш... Чувствуешь разницу?

- Дааааа, - протянула Маша, поправляя ирокез за голове, - последний коктейль «кровавой Мэри» вчера точно был лишним... Куда тебя понесло? Разве нам плохо? Мы так прикольно живем! Мне все девчонки знакомые завидуют!

- Завидуют?.. Чему?.. - Олег обвел глазами черные стены и бра в виде оплывших свечей. - Чему завидуют, Маш?.. Этому? Этой пустоте? Гробам? Твоим корсетам? Мертвым цветам?

- Ну почему цветам?.. - замялась Маша. - Я им рассказываю о наших классных вечеринках, косплеях, фотки в своих прикидах им показываю. А то они со своими сопливыми отродьями совсем забыли, что такое личная жизнь! То пеленки, то запоры с поносами, то уроки... Каши, супчики протертые, ползунки, соски... Аж противно слушать! Представляешь разговор о сОсках? Какая фирма лучше! А одна мне на днях рассказывала, как ее мелкий выродок первый раз вякнул "мама". Даже разрыдалась от счастья, представляешь? Уродка недалекая... Капец, какой трэшняк!..

- Маша, это чудовищно... то, что ты говоришь... выродки, отродья... Это дети, Маш! Просто дети! Мы с тобой когда-то тоже ими были...

- А никто не просил меня рожать! - взвизгнула Маша. - Я просила, что ли?! Я, может, и не хотела вовсе рождаться! Это они сами решили! Без моего согласия!.. А мне, может, такая жизнь и не нужна была вовсе!..


...С этого утра между Олегом и Машей словно черная кошка пробежала... Вечеринок в их доме больше не было. Олег совершенно изменился. Уволился из кафе, постригся, перестал подводить глаза и устроился работать в обычный гипермаркет фасовщиком. В одночасье из дома им были выкинуты все венки и искусственные цветы, сорваны черные вуали с зеркал и сняты черные портьеры.


- Все, Машка, хватит нам черноты, - сказал Олег, напоследок вынося ночью из квартиры на свалку дубовый гроб, чтобы соседи не испугались. - Давай-ка начинать жить нормальной жизнью, а то и правда сдохнем раньше времени... Больше этой дряни чтоб дома не было, слышишь? А то разведемся! А там - живи как хочешь! Но без меня…

- Да пошел ты!.. Ну и сиди тут один! В своих... розовых очках и цветочках!.. - крикнула Маша невпопад, быстро натянула джинсы и черный длинный плащ, взъерошила волосы и, громко хлопнув дверью, выскочила из квартиры…


…Такие сцены стали повторяться практически ежедневно. Как-то воскресным утром, в очередной раз поругавшись с Олегом, который признался, что накануне выбросил Машин любимый волчий череп, она, совершенно взбешенная, выскочила из подъезда и чуть не врезалась в соседку с третьего этажа. Пожилая тучная женщина лет семидесяти пяти тяжело спускалась по ступенькам, задышливо охая и неся корзинку, прикрытую шевелящейся тряпочкой. Корзинка разноголосо пищала.

- Ой, - остановилась Маша, - чего это там у вас такое?

- Во-первых, здравствуйте надо сказать, когда знакомых встречаешь! - ворчливо ответила женщина. - А во-вторых, а тебе-то что? Иди куда шла... Чуть не сбила меня, кикимора, прости Господи. На шабаш, видать, торопишься... Метлу-то забыла, что ли?..

- А по какому праву вы со мной так разговариваете? - возмутилась Маша. - Ну здравствуйте, если хотите! Почему вы себе позволяете так меня оскорблять? Это мое право одеваться и стричься так, как мне нравится! Я ведь вам не указываю какую прическу делать? Может мне тоже не нравятся ваши чулки "в резиночку" и юбка "а-ля позапрошлый век"! Там что, котята у вас? Топить несете на речку? Ну и правильно! А то плодятся все вокруг, размножаются бесконтрольно... Скоро нормальным жить будет негде...

- Это ты-то нормальная? - окинула ее недобрым взглядом соседка. - Да я бы к тебе даже перекрестившись не подошла! Топить!.. Что ж тебя-то твоя мать не утопила сразу, как родила? Небось растила, ночей не спала! Кормила, нянькала! А вот, привел Господь, вырастила... Чучелу такую... Топить!.. Как язык-то твой поганый повернулся... Хотя, что с такой взять? У тебя везде чернота... И камень вместо сердца... А может и нет его вовсе... Сатанистка… В храм я их несу! Кошка моя окотилась. Упустила я ее… моя вина… Простерилить не успела. Четверо уже было и вот – трое народились… Куда мне семеро? Сама еле ноги таскаю... Давления у меня высокая... Четверых бы прокормить... Соседкам предложила, да не берет никто. Говорят, не надо им... А в храме сестра Захария есть. Она всех зверюшек принимает и пристраивает. Вот ей и несу. Жалко... А что делать... Может ты хоть одного возьмешь? Смотри, какие они славные получились!

- Даже смотреть не стану! - резко оборвала женщину Маша. - Я не дура - проблемы себе искать! Несите, куда собирались! Может там пристроят... Хотя, правильнее было бы утопить, пока они ничего не понимают, чтобы не мучились...

- Ой, дура-то, прости Господи, какая... - соседка, раскачиваясь из стороны в сторону, пошла, тяжело переставляя опухшие ноги в растоптанных ботинках. - Ну и дура... Кто ж та бедная женщина, твоя мать, что такое всю жизнь рядом с собой наблюдает... Ох, пожалеть только... Ничего, котятки, Захария о вас позаботится... Всех до одного пристроит ко двору... Рука у нее счастливая, сердце золотое... Ничего... Потерпите, скоро прибудем...


...Маша быстро шла по набережной, чуть не плача от злости и обиды... Почему, ну почему эта старая ведьма с ней посмела так говорить?..

Маше вспомнилась ее бабушка, умершая два года назад.
Баба Маня, в честь которой ее и назвали, была женщиной доброй и чувствительной. Почти всегда ее глаза были на мокром месте. Чуть что - и в слезы...  Подросшую Машу это крайне раздражало. Особенно, когда бабушка стала пытаться учить ее уму-разуму. Родившаяся в деревне в многодетной семье, баба Маня и не представляла себе другой жизни, как только в законном браке и с парой-тройкой детишек.

- Помру, когда правнука своего в институт отправлю... - всегда говорила она. - Не раньше! Слышь?..

А вот и померла, не дождавшись... Сначала она пыталась говорить с Машей о радости материнства, о традициях, завещанных предками и Богом, о важности продолжения рода и крови. О том, какое это счастье, когда дитя сосет грудь, а позже делает первый шаг, а потом из бессвязного лепета складывается его первое слово... И это слово есть ты - "мама"... Какая гордость царит в душе, когда ребенок приносит из школы первую хорошую отметку, а позже рассказывает о своей первой влюбленности... Конечно, горести, тревоги и беды тоже всегда идут рядом, но никогда они не затмят этого счастья - быть матерью...

Машу бесили такие разговоры.

- Мы с Олегом решили, что у нас не будет детей! Никогда! - почти кричала она в уши бабушке. - Это наше право! Мы так хотим! И не надо нам навязывать свои старомодные представления! Есть много других интересов в жизни, кроме сопливых детей! Заводить их ради стакана воды перед смертью и всю жизнь мучиться их воспитанием - это не по мне! И все! Хватит об этом! А то поссоримся!

- Эх, спохватишься потом, а поздно будет... - плакала баба Маня, утирая глаза платочком. - Ведь короток наш женский век... И все в нем рассчитано Господом. Нет горше доли – вековать одинокой вековухой... Наплачешься потом, поймешь... а жизнь - вон она - птицей пролетела... И ничего после тебя не осталось... Ни детей, ни плетей... Пустота одна... И ты в этой пустоте...


…Машина мать, в отличие от бабушки, восприняла решение дочери как данность. Она занимала должность ректора в университете, и ей, в общем-то, не слишком было до дочерних чудачеств. Подобных студенток в ее ВУЗе было пруд пруди, поэтому ей ничто не казалось удивительным в Машиных рассуждениях. Вырастет - сама решит как ей жить. А неволить и заставлять в таких делах - дело неблагодарное. Тебя же потом во всем и обвинят, если что... А это "если что" случается у каждого рано или поздно. Поступать в ее университет Маша наотрез отказалась, плотно увязнув в готической ирреальности. Мать махнула рукой, решив, что жизнь все расставит по местам, и позволила дочери самой выбирать свой путь.

Из-за особенностей привычного готического образа, Маша не сразу смогла устроиться на работу. Увидав на собеседовании бледное до синевы, худое, затянутое в черный корсет существо с ярко подведенными черным карандашом глазами и стоящим гребнем цветным ирокезом, работодатели, не долго думая, отказывали ей по разным причинам. Не отказали лишь в готическом кафе, где такой образ пришелся ко двору. Маша работала в нем официанткой уже пятнадцать лет...


- Ладно, хватит хандрить... - оборвала она свои воспоминания, заметив, что ушла достаточно далеко от дома. - Мне на ночную смену скоро. Надо возвращаться. И вообще, хватит дурить. Подумаешь, кто-то что-то сказал... Разве мне редко такое говорили? Что, вдруг, меня так разобрало? Эх, нервишки стали ни к черту... Вот с Олегом мы зря рассорились... Странный он стал какой-то... И чего мужику не хватает?..


Маша развернулась и быстрым шагом пошла назад к дому. Заметив краем глаза горящие в небе золотые купола местного храма, она, вдруг, вспомнила котят в корзинке, и сердце отчего-то защемило, зашлось, а ноги сами повернули в сторону церкви. Дойдя до ворот, Маша накинула на ирокез капюшон, чтобы не смущать прихожан и служителей, и решительным шагом направилась к служебному входу. Он почему-то оказался не заперт. Маша вошла. В нос ударил запах ладана и горящего воска.

- Эй, есть тут кто? - крикнула она от порога. - Я насчет котят!..

- Ты чего тут шумишь? - вышла из боковой двери невысокая женщина в черном клобуке. - Бог, Он и шепот слышит и даже молчание. Чего кричать?

- Здравствуйте, - сбавила тон Маша. - Тут к вам женщина сегодня принесла корзинку с котятами... Можно посмотреть?

- И тебе здравой быть, - светло улыбнулась монахиня. - Была такая сегодня утром. Взять желаешь? Ну, иди, посмотри. За погляд денег не берут.

- Да нет... - замялась Маша, словно извиняясь, - я, вообще-то, просто посмотреть... Это соседка моя была... А я не успела котят разглядеть... Торопилась... А почему вы в нашей церкви? Вы же монахиня! Ваше место в монастыре! Разве не так?

- Так, так, да в особых случаях, ради церковной пользы, решением епархиального архиерея по согласованию с игуменом монастыря монашествующий может быть направлен на исполнение послушания вне стен обители. Посмотреть, говоришь, пришла? Так ли? - усмехнулась монахиня, словно знала, как все происходило на самом деле. - Ну, что столбеешь? Иди, смотри уже... Ведь не зря тебя сюда ноги принесли...

Она повернулась и словно поплыла по коридору. Маша пошла следом. Монахиня открыла боковую низенькую дверь и жестом пригласила Машу.

- Проходи, вон там в корзинке она спит... Одна осталась, голубушка... Остальных вмиг разобрали после обедни. У меня рука легкая. Быстро пристраиваю к дому хвостатых. Прихожане из моих рук с желанием берут. А вот эту никто не взял. Черная она. Как смоль черная. Боятся люди. Думают, что черные кошки к несчастью. Никак не искоренится в людях языческая блажь... Я ее Чучелкой назвала. Не пристрою, оставлю при церкви. Тут тоже работники подобные нужны. Мышей ловить. А то Барсик наш стар стал... Пусть смена ему растёт...

- Так это вы сестра Захария? - тихо спросила Маша.

- Вестимо, я, - просто ответила монахиня. - Ты смотри кошечку, раз за ней пришла. По душе ли...

- Да я, вообще-то, не за ней... Я просто... Поглядеть...

Маша не знала, что сказать и как объяснить свой, не понятный ей самой, порыв.

- За ней, за ней... - Захария отступила Маше за спину, пропуская ее к корзинке. - За благодатью ты пришла, дитя, душа потерянная... Смотри, смотри на чудное создание Божие... Хорошенько гляди, спаси тебя Господи и помилуй...

Монахиня перекрестилась и тихо запела в уголке: "Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших..."


Маша, как во сне, подошла к корзинке. На самом донышке, на чистой белой тряпочке лежал черный мохнатый комочек. Кошечка крепко спала. Ее ротик приоткрылся и причмокивал, а ушки, лапки и тонкие усики забавно подергивались, словно она радостно бежала по травяному лугу, охотясь на бабочек и стрекоз.

Крошечное одинокое беззащитное существо на дне корзины, от которого все отказались из-за ее "несчастливого" цвета, вдруг напомнило Маше ее саму. Вспомнились все людские оговоры и то, как ее сторонились на улице и в общественном транспорте. Вспомнились и сегодняшние обидные слова, сказанные соседкой. Сердце защемило нещадно, слезы горячей рекой вдруг хлынули из глаз, растворяя черноту подводки и тушь... По щекам вниз протянулись две черные дорожки. Маша зарыдала…

- Чучелка моя, Чучелка... Бедняжка моя... Никому не нужная...

Женщина наклонилась над корзинкой и окунула в нее свое лицо, прижавшись щекой к теплой мягкой шкурке. Слезы пропитывали черный шелк шерсти, кошечка проснулась и вдруг стала ловить крошечными лапками Машу за мокрый нос.

Это было так неожиданно и забавно, что Маша прекратила рыдать и засмеялась.

- Ты маленькая разбойница! Чучелка-мяучилка! Какая же ты красивая девочка! Пойдешь ко мне на ручки?

Маша взяла кошечку в ладони. Чучелка тут же вскарабкалась ей под подбородок и зачмокала, елозя по шее мокрым носиком, ища сосок.

- Малышка моя, голодненькая! Я же не кошка! У меня там ничего нет! Надо молочка тебе, да? Сестра Захария, можно мне ее покормить?

- Вон, возьми на столе детское питание в баночке, разведи теплой водичкой и корми. Понравилась тебе кошечка?

- Да она просто чудо... - прошептала Маша. - Можно я ее себе заберу? Вы не думайте, ей у нас хорошо будет... Мы не… сатанисты, жертвы на кладбищах не приносим... А то люди про нас разное думают... Нехорошее...

- А я ничего такого и не думала, - прямо глядя Маше в глаза ответила Захария. - Господь милостив и дал людям свободу выбора. Зря ли, нет ли - одному Ему это ведомо. Значит так нужно. Мы все выбираем. Каждый в свой срок. Вот и ты выбрала... Когда пришла твоя пора... Господу некуда торопиться...

- А нам, людям?.. - тихо спросила Маша, прижимая к себе Чучелку и ощущая внутри знакомую дрожь проникновения во что-то настолько глубокое и непостижимое, что невозможно вместить разумом. - Мы же все умрем когда-нибудь... А вдруг не успеем?..

Сестра Захария положила сухонькую, пахнущую ладаном, теплую ладошку Маше на лоб.

- Иисус сказал: "Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня." Путь ко Господу может быть короток или длинен, прям или извилист, блажен или полон скорбей. "Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего." Твой путь таков, как есть. И ты на пути. Дальше - твоя свобода выбора, данная тебе Им... Ступай с Богом, чадушко... Заботы о малом сем создании да будут для тебя благом… Иди... Христос с тобой...


...Маша вышла на улицу, бережно неся за пазухой снова приснувшую после кормления Чучелку. На душе было невероятно легко и радостно. Она широко улыбалась, подставляя лицо ветерку. Прохожие удивленно таращились и оборачивались на странную молодую женщину с черными потеками на щеках и чуднОй улыбкой. Но Машу это больше не беспокоило. Мир поселился в ее душе. Она была отчего-то очень счастлива сейчас...


...- Олег, смотри, это Чучелка! - воскликнула Маша, закрыв за собой двери. – Правда она чудесная? Мне ее в церкви подарили. Сестра Захария. От нее все отказались... Я подумала, что нам обоим будет полезно научиться заботиться о ком-то, кроме себя... Как ты считаешь?

- Машка, я так тебя люблю!.. Куда ты пропала так надолго? Я ужасно переживал, что ты не вернешься... Выгляди как хочешь, носи, что хочешь... Я все равно тебя буду любить... Веришь?

- Верю, Бобров... Ты во многом был прав... Ты тоже меня прости... И нам с тобой о многом надо поговорить... Может и правда мы слишком задержались в одной роли... Может и правда стоило бы поменять свое амплуа... Давай пока попробуем сделать счастливым хоть одно создание, а потом... Потом посмотрим, годимся ли мы на большее. Захария сказала мне, что у каждого свой путь. Длинный, короткий, извилистый - разный. Но нам всегда дается возможность пройти по истинному своему пути. Только нужно его разглядеть. Может не глазами, но сердцем мы поймем, что он правильный. А вот выберем ли мы его или откажемся, зависит лишь от зрелости нашей души и природных склонностей. Она очень мудрая, эта монахиня... Может быть мы в начале нашей совместной жизни надели слишком непрозрачные очки и не разглядели важные остановки, промчавшись мимо них, как скорый поезд... Думаю, нам стоит вернуться на некоторые из них и хотя бы прочитать их названия... Иначе о чем мы станем рассказывать в старости нашим внукам?..

Маша хитро улыбнулась и передала Чучелку в руки мужа.

- А теперь нам нужно позаботиться об этой крохе...



«…и наведу слепыя на путь, егоже не видеша, и по стезям, ихже не знаша, ходити сотворю им: сотворю им тму во свет и стропотная в правая: сия глаголы сотворю, и не оставлю их.» (И поведу слепых путем, которого они не видели, и заставлю их ходить стезями, которых они не видали; сделаю для них тьму светом и кривое — прямым. Эти слова Я исполню, и не оставлю их.)
Исаия 42:16 — Ис 42:16

Фото - Интернет