Смерть актрисы

До времен, когда актриса Алла-Анастасия Нанаева стала одной из самых ярких звезд театра и кино, ее звали просто Настя Нанаева, и никакого второго имени она не имела (его она придумала потом, вместе с менеджером). Плохо знакомые с ней люди ничего особенного в ней не замечали, однако ее близкие знали, что человек она упрямый, целеустремленный и далеко идущий; эти же качества отражались в ее серьезном, недовольном и как будто даже злом взгляде. В остальном внешность ее была проста: обычные веснушки на щеках, круглое лицо, средней длины темные волосы, неплохая, но не модельная фигура. Так она выглядела в двадцать два года, — в две тысячи седьмом.
Одним днем Настя стояла в ванной и смотрела в зеркало, по углам которого расползались черные трещины. Помимо нее самой там отражались лежавшие в дальнем углу грязные вещи, которые она поленилась развесить, куча тряпок около ванной и сама ванна, на поверхности которой виднелся желто-коричневый налет. Настя стояла там с самого утра, и все эти часы ее губы непрерывно шевелились, — она в который раз повторяла текст, который вызубрила уже давно.
Ближе к вечеру она вышла из ванной, оделась, покинула квартиру, которую снимала вместе со своей подругой, и отправилась к центру города, где ее ждал небольшого размера успех, за которым последовал успех необычайный. Да, тогда ее хорошо приняли. Но не думайте, что это была ее первая попытка — несчетное количество раз до этого она старалась преуспеть, и лишь этот удался. Началось все с малого, — съемки в рекламе, второстепенные роли в театральных постановках, потом в кино, — и через пять лет она пришла тоже к «малому». Оттуда — в не особо популярные проекты авторского кино, затем ко вторым ролям в крупнобюджетных фильмах отечественного производства, затем — к главным. Шестнадцать лет прошло — и уже не Настя, а та самая Алла-Анастасия Нанаева, которая знаменита на весь мир (может быть, не так уж знаменита за рубежом, но все же) благодаря череде массового популярных картин, три из которых снимались совместно с Голливудом. Были и премии, номинации и всякие статуэтки (нет, к оскару она все же не притрагивалась).
И вот, добившись почти всего, о чем можно мечтать, она вдруг пропала. С чем это связано? — никто не знает. Друзья, родственники и даже менеджер молчат. А журналисты — трясущиеся и с горящими глазами — ждут не дождутся, пока она объявится, чтобы наконец раскрыть тайну пропажи для изголодавшихся поклонников.
Между прочим, по этому поводу понастроили множество разных теорий — как откровенно тупых, так и более-менее близких к правде. Если вбить в поисковик «Алла-Анастасия Нанаева» и зайти на ее страничку в википедии, можно узнать, что она перестала сниматься в кино и выступать в театре около года назад, потому что — как предполагают люди — испытывает психологические проблемы и топит себя в алкоголе. Это, быть может, правда. Но с чего же все это началось? Если зайти на форум поклонников Аллы-Анастасии, можно прочитать предположения, что она до сих пор не может пережить развод с актером Олегом Веневитиным, отчего и пропала. А вот это, скажу вам откровенно, полная чушь. Даже если Веневитин будет гореть и молить о помощи, я пройду мимо, потому что между нами все кончено — то есть полностью, абсолютно. Может быть, я разве что плюну в его сторону, но совсем не для того, чтобы потушить пламя.
Хорошо, раз уж вы хотите знать… Мои проблемы начались еще тогда, когда я решила стать актрисой, что случилось в детстве. Что-то щелкнуло у меня в голове, когда я выступала в школьной театральной постановке, посвященной то ли масленице, то ли новому году, и я решила, что обычная жизнь не для меня, а величие — оно прямо передо мной. Вот — на сцене.
Актерам платят большие деньги, и мы якобы над всеми остальными, потому что светим лицами на экране. Но я-то знаю, что мы — материал для увеселения либо тупых масс, либо тех, кто решил откупориться от масс и стать чуть менее тупым элитарным меньшинством. Во времена Шекспира таких как мы считали мусором, и с тех пор изменились не мы, а зрители, — у них появилось свободное время на ежемесячный поход в кино и желание не улучшать свою жизнь, а следить за чужой, уже улучшенной. Но они так смотрели… Я забывала обо всем на свете, когда на меня смотрели. Чувствовала что-то волшебное, — будто взмывала в воздух, левитировала, становилась легкой, как воздушный шарик, и уносилась ввысь, а снизу все кружилось, и все люди ждали, пока я наконец спущусь и подарю им еще чуть-чуть себя.
Меня обманули. Я купилась на ложь телевизоров, журналов, восхищенных взглядов и разговоров о том, что актеры — великие люди. Не знаю уж, кто великий, но точно не актеры. Мы — полые склянки, которые наполняют содержанием. Разве нарисованные персонажи в мультфильмах великие? Нет. А ведь мы и есть эти нарисованные персонажи, когда играем, и самих нас на экране нет. А если есть, то это повод стыдиться. Может, что-то есть в режиссерах или писателях?.. Я какое-то время думала срежиссировать какой-нибудь проект, горела этим, но вовремя поняла, что таланта не хватает; я какое-то время собиралась написать мемуары или роман, но осознала, что нет достойных идей, а нанимать какого-нибудь гострайтера смысл отсутствует, — если не я буду писать, то какое это тогда величие?
Да и не уверена я, что режиссеры, писатели или какие-нибудь художники — великие люди. Не уверена, что в этом мире вообще возможно добиться хоть чего-нибудь значимого. В жизни что-то значит одна только смерть, — вот, что я поняла. Начала я это понимать ровно год назад, как раз когда пропала. «Тридцать восемь лет. Я вроде бы многого добилась, а чувствую, словно до сих пор на полпути в никуда» — подумала я тогда за бокалом вина, и мне показалось, что звучит эта фраза очень хорошо, потому что у меня плохой вкус. А недавно я, кажется, осознала всю суть.
Тем самым вечером я стала думать, как лучше покончить с собой. Достала зеленый пояс от костюма гуччи и хотела повеситься на нем, ведь это смешно, но в конце концов решила, что шутка останется непонятой, и все это будет выглядеть просто вульгарно. Потом почитала в интернете, можно ли реально умереть, уронив фен в наполненную ванну. Оказалось, что вероятность невысока. Затем подумала, что все это несерьезно, — тут не помогут ни пояса от гуччи, ни фены, а поможет продвинутый поиск. Но и в сети однозначного ответа не оказалось, так как законодательство блокировало полезные делу ссылки, и браузер настоятельно рекомендовал обратиться в службу экстренной психологической помощи. Однако кое-что занимательное я все же прочитала. Оказывается, одна девушка — тоже актриса — решила свалить из жизни, наглотавшись таблеток и запив их алкоголем. Кстати, свалить она хотела красиво, поэтому разложила на свою постель кучу цветов. В итоге ее начало ужасно рвать, и она была вынуждена сбежать с милой цветастой постели в туалет, где поскользнулась, ударилась о кафель, отрубилась и захлебнулось в собственной блевоте. Этой историей меня хотели отпугнуть, но не сработало. «Тоже мне — дура, — подумала я, дочитав. — Понятно ведь, что красиво надо появляться, а уходить — как получится».
В общем, остановилась я на тех же таблетках. «Если у той дуры вышло, то почему у меня не выйдет?» И мне было неважно, от передозировки или от собственной блевоты, ведь главное — это результат.
Собрала таблетки, какие нашла, положила их на столешницу перед собой. Решалась долго. В один момент подумала, что надо напоследок почитать письма фанатов. Этот смешной шаг был сделан с целью потянуть время, конечно.
Все пишущие мне люди вряд ли живут интересно, и они следят за подобными мне, хотят быть к нам чуть-чуть ближе, поэтому вступают в переписку, — пусть даже одностороннюю, безответную. Раньше мне нравилось читать фанатские письма, они погружали меня в мир, наполненный иллюзиями собственной значимости. Я и тогда отчасти понимала глупость подобного самообмана, но все равно принимала это заблуждение и спасалась от мерзкой реальности. И делала бы так всю жизнь — сто процентов. Просто уже не могла, так как слишком сильно сомневалась.
Но я все же открыла письма в надежде, что сейчас — хотя бы напоследок — они сработают. Я читала, читала, читала, закрывала одно письмо за другим, и ничего. Убеждение, что тот яркий, притягательный мир больше никогда не явится ко мне, только усиливалось. Я решила, что прочитаю последнее письмо, и тогда — все (забавно, что я так думала перед каждым письмом, но все никак не могла остановиться). Но мне повезло: одно из посланий оказалось особенным. Вот, что в нем было написано:
«Дорогая Алла-Анастасия! Я ваш самый большой поклонник, — в этом я вас уверяю. Я младше вас на десять лет и наблюдал за вами с детства. С самого первого взгляда я понял, что вы — главный кумир всей моей жизни. Ни Дева Мария, ни Иисус Христос не стоят с вами рядом. Вы прекрасны как ангел. Но я не верю в то, что ангелы должны жить в нашем мире, Алла-Анастасия. Я считаю, что такому изысканному, прелестному существу не место в нашей грязной, отвратительной реальности. Я готов оказать вам услугу: я убью вас. Может быть, вы испугаетесь таких громких, откровенных слов, но это неважно. Я готов взять на себя ответственность и отправить вас туда, где вам будет лучше. И мне не нужно ваше согласие. Я убежден, что знаю лучше.
P.S. Скоро встретимся, моя дорогая Алла-Анастасия».
Дочитав, я была шокирована. Я перечитала письмо множество раз. На какое-то время меня правда вернуло туда — в сотканный из иллюзий мир, и он даже показался мне гораздо более реальным, чем раньше. В тот момент я почувствовала себя на такой высоте, что никто — ни Мэрилин Монро, ни Мерил Стрип — не смогли бы до меня дотянуться. Разве что Бьорк, и то вряд ли, потому что даже ее случай казался мне несущественным.
Да, я была шокирована… и возбуждена. Пока я читала, ладонь сама по себе проскользила вниз, и я вдруг стала таять, — сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, и так пока не вздрогнула, не затряслась и не собралась в нечто целое вновь через несколько минут. Подобного удовольствия мне еще никто не доставлял — даже пресловутый секс-символ Веневитин, который, между прочим, горстями жрет таблетки для потенции (у него с этим проблемы начались еще до меня из-за всяких добавок; они помогают ему поддерживать приличную физическую форму, но от них у него вянет хер, ха-ха).
Но обман, хоть и держал крепко, не продолжался долго — иллюзии снова рассеялись, и я опять оказалась перед столешницей, на которой лежала гора различный лекарств. Их я смахнула обратно в пакет, подумав: «Если уж я решила покончить с собой, почему бы не сделать это с помощью фаната?» Тогда же я написала ответ:
«Дорогой аноним! Здравствуй. Это Алла-Анастасия Нанаева. Мне очень понравилось твое послание, спасибо. Скажи, как скоро мы встретимся?»
Он написал лишь через сутки, но я и не надеялась, что это произойдет быстрее. Уверена, он увидел мое сообщение, как только я его отправила, просто был не в себе от шока и долго раздумывал, нет ли здесь какой-нибудь ловушки.
«Когда я решу» — написал он.
«А может, ты решишь побыстрее?»
На этот раз он не стал тянуть так долго и прислал сообщение уже через несколько часов:
«Не играй со мной в игры, Алла-Анастасия. При всем уважении, ты не осознаешь всей серьезности моих намерений. Но не подумай, что я расстраиваюсь из-за твоей наивности. Я знал, что ты испугаешься и будешь делать глупости. Я все еще хочу помочь тебе. Очень».
Я решила сообщить как есть:
«Помоги мне быстрее. Я уже заждалась нашей встречи. Я сама хочу, чтобы ты убил меня».
И снова пришлось ждать. Наверное, аноним сходил с ума от моих слов. Но я правда устала, — ведь я собиралась покончить со всем еще за день до этого, — поэтому не выдержала и написала:
«Здесь нет никакого подвоха, аноним. Я думала над тем, чтобы уйти из жизни самостоятельно. Если ты правда мой фанат, то знаешь, что последний год мне было нехорошо. Но покончить с собой очень сложно, и я рада, что нашелся человек, готовый мне помочь. Позвони, чтобы мы обсудили подробности. Вот мой номер…»
«Я не стану звонить, — написал он. — Ты глупенькая, если думаешь, что я поведусь на подобное. И это меня даже умиляет».
«Если боишься, что полиция определит твой номер или что-то такое, то иди на улицу, укради у кого-нибудь мобильник и позвони с него. Или сам придумай, как позвонить. Понимаю, что застала тебя врасплох, но поверь мне — у нас с тобой одна цель».
Шли часы. Я сидела и смотрела на телефон в ожидании. И вот, он наконец засветился, затрясся и разразился песней Принца «Kiss», которую я не меняла уже много лет. Забавно, что именно в тот момент я подумала, что мелодию пора бы сменить — хотя бы перед смертью.
— Ало? — ответила я на вызов. — Аноним? Это ты?
Молчание. Сброс.
— Сука! — воскликнула я.
Он явно боялся, и мне требовалось убедить его, что я говорю правду. Для этого я сняла небольшое видео.
— Смотри, аноним, вокруг меня никого нет — ни полиции, никого другого. — Я покрутила камеру вокруг, походила по дому и даже показала углы. — Я никому не звонила. Поверь мне, тебе ничего не угрожает.
Затем я повернула камеру к себе.
— А вот я. Смотри, это Алла-Анастасия Нанаева.
Отправив видео на почту анониму, я снова стала ждать. Через полчаса «Kiss» Принца заиграла снова.
— Да? Ало. Аноним? — Он не произносил ни слова. — Ало! Аноним! Ты скажешь что-нибудь наконец? Узнаешь мой голос? Это Алла-Анастасия Нанаева. Она самая.
Наконец послышался хриплый голос:
— Полиция слушает?..
Он явно старался говорить гораздо ниже, чем привык, отчего звучал глухо и неестественно.
— Никакой полиции. Ты что, не смотрел видео? Только ты и я.
— Если ты напрягла полицию… готовься пожалеть…
Я усмехнулась.
— Я и так хочу, чтобы ты помог мне умереть. Как я пожалею? Не станешь меня убивать или что?
— Это Алла-Анастасия Нанаева?
Я положила ладонь на лоб.
— Да. Я ведь сказала… Это я. Я. Ты уже три минуты слышишь мой голос и до сих пор не узнал? «На целые годы и даже века будешь ты изгнан с земли нашей матери Прерры!» Это из «Ночей Василиска», если ты не понял. Ужасный фильм, но зато моя первая крупная роль. Или вот — из «Великого путешествия на север»: «Зачем мне жизнь, если я не смогу тебя увидеть? Я не хочу, чтобы ты уходил… Я не переживу… Как ты не понимаешь?! Моя жизнь, моя душа, мой мир и все, что я люблю, — все в тебе!..» Ну?
Послышалось сбивчивое дыхание.
— Это правда ты… — взбудоражено произнес он.
— Да-да. Скажи: то, что ты писал, правда? Или я просто трачу время?
— О чем ты?
— Об убийстве, черт тебя…
— Конечно же правда! — воскликнул он, причем совершенно позабыв о стараниях придать голосу более грубое звучание. — Ты хочешь, чтобы я убил тебя? Хочешь умереть? Серьезно?
— Да.
— Это… Я… Это ведь замечательно! Я рад, что ты меня понимаешь, Алла-Анастасия. Я готов.
— Отлично. Ты хочешь убить меня, да? Хочешь, чтобы я умерла от твоей руки?
— Да! Сто процентов!
Я снова начала таять.
— Алла-Анастасия? Ты тут?
— Да-да… я здесь… ты…
— Все окей?
— Да, все… Абсолютно… Так вот… Давай решать, пожалуйста.
— Что решать?
— Как ты будешь убивать меня.
— Да… Хорошо. Мы решим. Жди.
— Что?.. — возмутилась было я, но ничего кроме этого «что?» сказать так и не успела, так как аноним завершил вызов. Тут же открыв почту, я написала ему:
«Что значит «жди»? Почему мне нужно ждать?»
Аноним не ответил, но уже на следующий день позвонил снова.
— Алла-Анастасия?
— Да, — ответила я раздраженно. — Ты слишком тянешь, аноним. Ты хоть представляешь, как мне тяжело дается это ожидание? Я ведь не могу ничего делать. В голове я уже мертва, а ты никак не можешь собраться!
— Мне не нужно собираться. Я готов. Но ты не готова.
Я тогда лежала на кровати, глядела в поток и вставать не собиралась, но подскочила от неожиданности, услыхав его слова.
— Ты надо мной издеваешься?!
— Нет. Тебе нужно остыть, Алла-Анастасия. Успокойся. Время придет. Скоро. Но не сейчас. Доделай все дела, которые у тебя остались на этом свете.
— Какие еще дела? Нет у меня здесь никаких дел!
— Может, ты еще просто не вспомнила. Жди звонка завтра.
Я его слова всерьез не восприняла, но все же они заставили меня задуматься о том, чтобы сделать что-то для моей домработницы Дили, которая приходила каждое воскресенье и четверг. По сути, только ее одну я видела на протяжении последних месяцев пяти постоянно. Разговаривали мы немного и подругами совсем не были, но мне она всегда нравилась своей простотой, поэтому я подарила ей около пятисот тысяч наличкой и сказала, чтобы она никому об этом не распространялась. Она похлопала глазами, покивала, а потом начала всю эту муть с «даже не знаю, как вас отблагодарить…» Больше мне делать ни для кого ничего не хотелось. Разве только оставить какое-нибудь послание Коле — моему хорошему другу, с которым мы были знакомы еще с университета, но и от этой идеи я в конце концов отказалась.
В очередном разговоре с анонимом я заявила:
— Я доделала все дела, все готово. Ну, что теперь?
— Все еще рано, Алла-Анастасия, — сказал он.
— Как это — рано?!
Переубедить его никак не удавалось, и я решила играть на его условиях. Денег он не требовал, значит был простым психопатом, а переубеждать таких бесполезно, как я решила. И зря, потому что в конце концов мне это удалось. Он звонил каждый день и просто морочил голову: то повторял, что это я не готова, то утверждал, что время не пришло. На седьмой день я не выдержала.
— Я больше не собираюсь ждать, аноним! — воскликнула я. — Ты со мной просто играешь! Ты обещал помочь мне, и я поверила, но теперь понятно, что ты просто балабол.
— Нет! — крикнул он грозно. — Ты заблуждаешься, Алла-Анастасия! Жди…
— Да хер там!
— Чего ты хочешь?
— Ты что, прикалываешься? Хочу, чтобы ты грохнул меня!
— Я грохну! Обещаю…
— Тогда давай. Я уже все придумала. Мы сделаем это через три дня — в субботу. Я не знаю, где ты живешь, поэтому спрошу: ты будешь в Москве в эти выходные?
— Я смогу приехать, но…
— Никаких «но»! Ты либо сделаешь это в выходные, либо я сделаю все сама. В субботу завершающий день кинофестиваля, будет премьера главного фильма года… Ну, таким его все надеются увидеть. Внутрь не будут пускать кого попало, но снаружи будет куча народу — зеваки всякие, журналисты. Там ты меня и встретишь, как только фильм закончится. Ты понял?
— Ты снималась в этом фильме?
— Нет. Я нигде не снималась уже больше года. Я думала, ты мой фанат!..
— Я фанат. Поэтому и удивился…
— Короче. Я приду туда просто как зритель. У тебя есть пистолет?
— Ну… да.
— Отлично. Тогда ты застрелишь меня.
— Хорошо… — произнес он. — Но почему именно там? Почему не сделать все у тебя дома, например?
Я некоторое время молчала, раздумывая, потом сказала:
— Просто мне так хочется.
Естественно, я просто дала слабину. Захотелось сделать из своей смерти что-то большее, нежели просто труп в помещении; захотелось уйти как Джон Леннон. И, хотя я как будто понимала, что это ничего не даст мне после смерти, потому что ничего нет после смерти, желание уйти подобным образом было слишком сильным.
— Ты согласен, аноним? Говори. Если ты согласен, то в субботу убьешь меня; если нет, — я сама прикончу себя уже через пять минут после того, как мы закончим говорить. Решай.
— Согласен. — Его голос, как мне показалось, прозвучал уверенно, и это меня немного успокоило.
— Прекрасно! — обрадовалась я. — Не забывай звонить мне. Нужно будет обсудить детали.
И впервые вызов завершила я, а не он.
В тот же день я позвонила своему менеджеру Кириллу Старикову. Мы знали друг друга много лет и давно перестали общаться формальностями, поэтому он, услыхав, что я желаю выйти на люди, подбирать выражения не старался:
— Охереть! Анастасия! Неужели я слышу то, что слышу? Я даже и не знаю, че сказать!
— Ничего говорить не надо. Просто сделай так, чтобы я оказалась на премьере. — Понятия не имею, стал бы он сам спрашивать о причинах моего желания заявиться на фестиваль или нет, но я решила опередить его и объясниться: — Пора бы уже выйти из дома, знаешь ли… А то засиделась я. Скучно здесь, и знакомых я давно не видела…
— Конечно-конечно! Полностью поддерживаю. Будет тебе премьера! Если надо, я хоть Верди достану из-под земли, чтобы ты сходила на премьеру его нового произведения!
— Какой еще Верди, Кирилл?
— Просто я сегодня слушал его оперу «Трубадур»… Конечно, вещь просто гениальная. Жаль, я не добрался до нее раньше.
— Кирилл, в наше время его «новые произведения» даже студенты Гнесинки исполнять бы не стали.
— Анастасия, ведь что старее, то лучше.
— Во-первых, нет. Во-вторых, если что-то новое звучит как старое, то оно уж точно никуда не годится.
— Да ведь это же Верди!
— Кирилл, чхать я хотела на Верди!
— Понимаю. Да и не мне спорить с тобой об искусстве. Хотя в «Трубадуре»…
— Ты снова куда-то не туда… Давай уже к делу, а.
— Отвыкли вы от общения, Анастасия Алексеевна. Оно и понятно — вести обстоятельный диалог…
— Премьера, Кирилл. Мне нужна премьера.
— Будет тебе премьера, будет.
Уже через несколько часов он сообщил, что я приглашена. А сразу за этим из всевозможных сми полезли сообщения о том, что я наконец выйду в свет. Гадать, откуда пошла эта информация, не приходилось: ее распространял сам Кирилл, ведь шумиха всегда выгодна. Правда, в моем случае это добавляло сложностей, но я даже была рада, что вокруг меня будет чуть больше внимания.
На протяжении всех трех дней аноним звонил мне по два-три раза за сутки. В его голосе слышалась нервозность и беспокойство, которые то ли он перенял от меня, то ли я — от него.
— Не о чем переживать, — говорила я. — Отправишь меня на небо, как хотел, и все дела.
— Конечно, — повторял он постоянно. — Конечно, я все сделаю. Конечно, я убью тебя, Алла-Анастасия.
В день премьеры явился стилист. Это Кирилл настоял на том, чтобы я оделась сообразно моде. Варианта отказаться не было, — так уж было принято, да и против я не была, так как хотелось выглядеть как можно лучше перед смертью. Задумываясь об этом, я вспоминала ту актрису, которая умерла в собственной блевоте в туалете, и начинала истерически хохотать, потому что считала ее полной дурой, хотя теперь сама вела себя точно так же.
— Да-да, ты — точно такая же идиотка. Ничего это не изменит, и ты не станешь больше, чем ничто, каким являешься сейчас, — говорила я себе, но все равно ничего не могла с собой поделать — настолько хотелось сотворить из своей смерти событие, о котором будут вспоминать годами.
Стилиста звали Антон Калачян. Я про него раньше не слышала, но Кирилл сказал, что в своем деле он отлично разбирается. За день до этого мы решили, что платье будет от Prada, и только сейчас я увидела, в чем конкретно пойду на премьеру. Единственное, что я сообщила Антону, когда он по телефону поинтересовался, какую одежду я предпочитаю, это «запоминающуюся». Это и смешно, и жалко. И вот, он принес длинное зеленое платье, довольно легкое и даже комфортное, если забыть про волочащийся по полу подол.
— Зеленый — это ваш цвет, — говорил Антон. — Ваши черные волнистые волосы, карие глаза… Я клянусь: зеленый — ваш цвет.
Спорить я не стала. И вообще, я по-прежнему металась, все ли мне равно на то, как я буду выглядеть в смерти, или все-таки нет, поэтому от вопросов Антона я терялась и просто соглашалась со всем, что он говорил, а у него это вызывало какое-то напряжение. Он не выражал его напрямую, но оно чувствовалось.
— Как вам? — спросил он, когда я надела платье и встала перед зеркалом.
— Нормально, — кивнула я.
— Нет никаких замечаний?
— Нет. Все прекрасно.
Ушел Антон недовольный. Уже выйдя за дверь, он обернулся и сообщил, что утром ко мне придут визажисты.
Визажисты работали надо мной часа четыре, после чего я наконец освободилась. Одна из них попросила автограф, и я расписалась для нее на бумажке.
Кирилл убеждал меня поехать на лимузине, потому что по статусу положено, но я настояла на такси. Хотелось как-то поддеть весь этот высший свет, несмотря на то что я сама в него входила, и я решила, что такси эконом класса — подходящий выход. Дешевка — и такси, и мой трюк, ну да ладно. Таксист смотрел на меня как на животное из красной книги, которое как-то пробралось в город, но вопросами на напрягал. Вскоре яркие вспышки за окном подсказали — мы приехали, и сми ожидают. Я вышла, сразу раздались крики со всех сторон. Пришлось давать интервью.
— Чем вы занимались все это время?
— Были дела.
— Какие?
— Работала в обувном магазине вместе с Дей-Льюисом, — отшутилась я и тут же подумала, что эту фразу какой-нибудь кретин наверняка выберет заголовком.
Потом я наконец прошла в здание. Актеры, режиссеры, писатели, критики — кого там только не было. Почти все, кто меня видел, либо подходили и сдержанно интересовались делами, либо просто приветствовали кивками. Я улыбалась, а внутри чувствовала себя самой загадочной персоной на свете, — к тому же мне казалось, что таковой я и выгляжу со стороны, что с огромной долей вероятности правдой не являлось. Сердце колотилось, и даже от ходьбы появилась одышка, но я, выпятив грудь, шла вперед и старалась дышать носом. Перед гардеробом я наткнулась на Веневитина. Мы с ним переглянулись, и я прошла мимо. Наверное, он удивился, что я не стала его подкалывать, чем обычно занималась при каждой встрече. На самом деле я уже давно не злилась на него, а он — на меня. Просто мы неосознанно продолжали играть роли драматически расставшейся пары. А потом я увидела моего друга Колю. Он выглядел точно так же, как при нашей последней встрече: невысокий, смуглый, элегантный и совсем не тянувший на сорокалетнего — на вид ему было максимум лет тридцать.
— Настенька! — воскликнул он, улыбаясь. Протиснувшись сквозь толпу, он подошел ко мне.
— Привет, Коля, — поздоровалась я. В другой ситуации я бы кинулась ему на шею, но тут испытывала такие смешанные эмоции, что радоваться встрече с другом было трудно.
— О боже, о боже! Как же хорошо ты выглядишь!
— Понятное дело. Меня четыре часа шлифовали. Иначе ты бы точно не сказал такую глупость.
— Слушай, я правда очень рад тебя видеть… Ты ведь знаешь, у меня тоже был такой период. Я счастлив, что ты снова смогла выкарабкаться. Скажи, ты долго в завязке?
— Три месяца. Это если не считать кодеин, викодин и всякие другие анальгетики. А если считать, то… где-то час или полтора.
— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся он, согнувшись и ударяя себя по бедру.
Во время смеха он очень широко открывал рот и высоко поднимал брови, — делал он так всегда, и это было чем-то вроде его фишки, а смех его звучал точно так, как написано: «Ха-ха-ха-ха!»
— Я всегда любил твое чувство юмора, Настя! — сказал Коля, а затем резко перестал улыбаться и взглянул на меня довольно серьезно. — Я переживал. Правда. Почему ты не звонила? Почему не отвечала на звонки?
— Коля, ты ведь знаешь… Да, не лучшее было время.
— А какое время сейчас?
— Сейчас… — Я достала телефон и посмотрела на часы. — Сейчас девятнадцать тридцать четыре.
Убрав телефон обратно в сумочку, я опустила руку вниз и схватилась ей за платье, боясь, что Коля заметит, как она трясется.
От последней шутки Коля не засмеялся, только улыбнулся.
— Ты немного нервная. Я понимаю: тяжело после такого длинного перерыва влезать обратно в гнездо.
— Да-а… — протянула я. — Ты прав. Но ничего. Привыкну снова.
— Тридцать четыре минуты, говоришь? Скоро начнется.
— Угу. Ты где сидишь?
— О-о, как я рад, что ты спросила! Я когда узнал, что ты собираешься прийти, тут же позвонил Кириллу и попросил его усадить нас рядышком. Думал, тебе будет приятно, что хотя бы одно место рядом не будет занято каким-нибудь сумасшедшим.
— Это еще не факт. Я ведь еще не знаю, кто будет сидеть по другую сторону.
— Чего? — не понял он, но через секунду догнал и ужасно громко засмеялся в своей обычной манере. — Ха-ха-ха-ха! — Утерев якобы проступившие слезы с глаз, он предложил: — Ну что, пойдем? Займем места.
— Да. Пойдем.
Мы прошли в зал и уселись на месте, которые располагались примерно по центру. Вскоре свет погас и начался фильм.
Во время показа в зале было тихо. Люди смотрели внимательно. Ни шума, ни шороха. Я даже не пыталась сосредоточиться на том, что происходит на экране на самом деле. Для меня там раз за разом проигрывалась лишь одна сцена: я выхожу на улицу, раздается выстрел, и я падаю на землю. Мне попадали то в голову, то в грудь, то в живот. Один раз пуля угодила в бедро, и я вздрогнула, — не в сцене из фантазии, а в реальности, — потому что испугалась, что так действительно может произойти, и тогда я не умру, а анонима быстро схватят, и он не сможет меня добить. Но я уже решила, что постараюсь найти открытое пространство, встать на нем и не дергаться, чтобы аноним попал туда, куда надо — в голову, чтобы наверняка. Снова я вспомнила покончившую с собой актрису, которая хотела уйти красиво, а еще образы мертвых Есенина и Маяковского. Они очень хорошо ушли. Маяковский на посмертной фотографии выглядит так тяжело, будто персонаж из трагедии Шекспира; глядя на него, мне почему-то приходит в голову, что так выглядели только-только ушедшие из жизни цари, тираны и императоры. А Есенину на фотографии удалось выглядеть мягко; я бы сказала, что он сумел сохранить свою красоту, несмотря на вмятину у основания носа, которая не сразу бросается в глаза. Подумав обо всем этом, я усмехнулась, так как снова поймала себя на том, что представляю, как буду выглядеть после смерти.
«Пойми же ты! — сказала я самой себе. — Нет никакого значения, какая ты будешь после смерти. Потому что сама ты больше не будешь».
Но это было так тяжело — уйти от себя полностью. Мне ведь всю жизнь нравилось прилично выглядеть, а теперь я должна была забыть об этом. На секунду даже захотелось связаться с анонимом и попросить его стрелять не в голову, как мы договаривались, а в грудь. Но я быстро подавила это желание, боясь, что оно приведет к неблагополучному результату.
Люди были в восторге от фильма. Овации продолжались минут десять. Я тоже хлопала, при этом улыбаясь. Наверное, выглядела я отстраненно, — или мне просто казалось, что я таковой выгляжу. Скоро люди начали выходить из зала. Я поплелась за ними. Заметив, что мне тяжело идти, Коля взял меня под руку и спросил:
— Ты чего?
— Нет-нет, все хорошо. Просто затекли ноги.
Посмотрев в его лицо, я заметила беспокойство. Но Коля не стал еще что-то спрашивать и повел меня к выходу. Он вдруг стал о чем-то рассказывать, а я вроде бы слышала его и понимала, что он произносит буквы, но в слова эти буквы в моей голове не складывались. Я почувствовала себя то ли утомленной, то ли наоборот перевозбужденной, и все это отпечаталось на моем лицо. Взглянув на меня, он остановился и спросил:
— Настенька, ты нехорошо выглядишь. Ты хочешь, чтобы я помог тебе добраться до дома?
— Да, можно… — ответила я, даже не задумавшись о том, что правильней будет отказаться и попытаться отвязаться от Коли.
— Тогда пойдем, я вызову такси.
— Да, пойдем…
Шаг за шагом, шаг за шагом. Шли очень неспешно. Вокруг слышались разговоры и смех. Наконец мы оказались на улице. На нас накинулись журналисты, стали что-то спрашивать, Коля отвечал, я лишь пыталась улыбаться.
«Вот сейчас… Вот сейчас…» — повторялось у меня в голове.
Вокруг были ограждения, за ними стояли фанаты и охрана. Дойдя до середины тротуара, я остановилась в месте, где было поменьше людей и не было охраны. Коля обернулся ко мне.
— Коля, ты иди…
— Но такси?..
— Нет-нет, Коля, иди…
— Настя…
«Вот сейчас…»
— Хорошо, — тихо произнесла я. — Вызови такси, Коля. Я подожду здесь.
Коля еще раз взглянул на меня, потом достал телефон и отошел на пару шагов. Вокруг меня образовалось свободное пространство. «Вот сейчас…»
Но «сейчас» никак не наступало. Я стала смотреть по сторонам. Репортеры щелкали, вспышки мерцали. «Наверное, слишком много народа» — решила я и отступила в сторону, ближе к дороге.
— Настя! — раздался голос Коли.
Не оборачиваясь, я сказала:
— Подожди… У меня тут кое-что… Сейчас-сейчас…
Я ждала и ждала, а выстрел никак не раздавался. Я отошла еще дальше. Все внимание было на главных актерах и режиссере фильма, которые стояли поодаль, и толпа за мной не следовала, поэтому я осталась почти одна, — только Коля все еще был рядом. Я поняла, что это — идеальный момент. Попасть по мне было проще простого. Можно было даже подойти вплотную. Я приготовилась, закрыла глаза, напряглась. Однако аноним все не появлялся.
— Эй, ты чего? — спросил Коля и дотронулся до моей руки.
Я вздрогнула, повернулась к нему, и он отшатнулся.
— О боже, Настя! Что с тобой творится?!
По выражению его лица я осознала, что выгляжу ужасно, и словно увидела себя со стороны: глаза широко распахнуты и отражают отчаяние, рот приоткрыт, а кожа на лице такая же бледная, как лист печатной бумаги. Коля потянул меня за руку, а я все стояла. Вокруг образовалась толпа. «Алла-Анастасия, что с вами?» — спрашивали одни, а другие щелкали и щелкали. Я поняла, что это неправильно, что так меня не убьют, и хотела сказать им убраться, но не смогла не то, что произнести что-нибудь, — даже сдвинуться с места. «Может, и так он сможет… Может, оттолкнет людей, пробьется ко мне и… Вот сейчас…»
Шли секунды, и ничего. Я перестала надеяться. Коля стоял рядом, придерживал меня.
— Коля?
— Да-да, Настенька, я тут, — произнес он нежным голосом, будто обращался к ребенку. — У тебя паническая атака. Все в порядке.
— Я поеду домой. Ты вызвал такси?
— Да, но… Я еще вызвал скорую на всякий случай, она сейчас будет.
— Скорую?.. Не надо мне никакой скорой.
— Но ты…
— Я поеду домой.
— Тогда я с тобой.
— Нет.
— Я не пущу тебя одну в таком состоянии.
— Коля. Прошу тебя… не спорь, а? Я поеду одна.
— Ты уверена?
— Да. Спасибо за заботу. Я поеду.
Приехало такси. Я села внутрь, закрыла дверь. Коля стоял снаружи и беспокойно глядел на тонированное стекло, пытаясь разглядеть меня. Такси двинулось, и вот тут меня накрыло. Я тяжело задышала, чуть не заплакала. Водитель тревожно обернулся, но я рукой показала ему, что говорить или тем более делать ничего не требуется. Через минут десять эмоции поменялись: я испытала такую злобу, какую не чувствовала никогда прежде. «Тварь! — кричала я беззвучно. — Какая же тварь!»
Вернувшись домой, я бросилась на кровать и стала бить по подушкам руками, крича все те же оскорбления:
— Тварь! Ублюдок! Мразь!
Потом я некоторое время плакала, а закончив стала смотреть в стену. Раздался голос Принца.
— Але, — тихо сказала я в телефон.
— Алла-Анастасия?
— Где ты был? А, сволочь? Почему ты не убил меня? — Говорила я спокойным, даже скучным тоном, потому что на выражение каких-либо эмоций сил уже не хватало.
— Там было слишком много людей. Я боялся, что попаду не в тебя…
— Ты чертов ссыкун. Я позволила тебе убить себя, а ты струсил. Ссыкло.
— Алла-Анастасия…
— Нет. Уф-ф… Послушай. Я сейчас позвоню в полицию. Расскажу о всех твоих письмах, о всех разговорах…
Я врала. Ведь я удалила переписку с анонимом, чтобы ее не нашли после моей смерти.
— Алла-Анастасия, какая полиция? Зачем?
— Чтобы тебя, суку, посадили. Ты — долбанный сталкер, а не убийца. Ссыкло.
— Нихрена подобного! Я бы убил! Но там…
— Хватит мне сказки рассказывать, а? У тебя было полно времени, чтобы сделать дело. Ты хоть был там?
— Да, был. Но ты… Ты хочешь, чтобы я убил тебя, или нет?
— Да. Хочу. Хотела. Но ты сам не хочешь.
— Я не просто не мог убить тебя, клянусь, не мог! Ты обнималась с тем типом…
— Я же отошла от него потом. Я стояла одна.
— Послушай…
— Нет. Ты меня послушай. Ты меня послушай внимательно. Полиция…
— Нихера! — выкрикнул он. — Хватит уже со своей полицией! Я убью тебя! Убью! Клянусь, черт побери! Клянусь!
Я вздохнула, немного помолчала, затем сказала:
— Я не верю.
— Мне жаль, что я не смог убить тебя, — сказал он более спокойным голосом. — Правда. Но я побоялся… В общем, я не хочу сесть в тюрьму.
— Чего?! — Меня сказанное так поразило, что ко мне снова начала возвращаться энергия. — Чего ты сказал, сучок?! Не хочешь сесть?! ДА Я ВЕДЬ ДАЮ ТЕБЕ УБИТЬ СЕБЯ! А ты говоришь, что не хочешь сесть?!
— Меня ведь не просто посадят. Я буду как тот мудак, который убил Леннона. Его по-прежнему не выпускают.
— И что? Посидишь! Ты и так и так посидишь, скотина!
— В номере отеля.
— Что?..
— Я убью тебя в номере отеля, который ты снимешь на свое имя. Завтра. Тогда ты получишь свое, а меня не поймают…
— Тебя и так поймают, сука, если я покажу твои сообщения!
— Но мне хотя бы дадут меньше.
Я выдула воздух из носа и немного остыла.
— Ладно. Мне уже все равно. В номере отеля или где-нибудь под забором, за гаражами — неважно. Просто сделай, что обещал, а потом иди к черту, ладно?
— Так и будет. Да, так и будет.
На следующий день я через интернет сняла номер в третьесортном отеле, на который аноним прислал ссылку сообщением, и отправилась на место. Находился он в Подмосковье. Доехала туда на такси часа за три или три с половиной, вошла в отель, забрала у администратора ключи и поднялась в номер. Выглядел он уютно, но слегка грязновато. Я уселась на кровать. Думала лечь, но не стала, потому что на белых подушках и простынях виднелись желтые пятна.
Через час раздался стук. Мы с анонимом по телефону условились, что он постучит три раза, выдержит длинную паузу, затем стукнет еще дважды. Раздавшийся стук был именно таким. Меня подобная условность забавляла: я однажды снималась в похожей сцене и меня там тоже убивали. Было это в «Спокойствии Миссис Мюллер», который мы снимали совместно с немецкой киностудией «Тюрсберг», если помните. Я подошла к двери и открыла ее. На пороге стоял парень лет двадцати пяти, может, чуть старше. Он был в очках, с большими круглыми глазами и красноватой раздраженной кожей на щеках и подбородке. Что ж, он хотя бы побрился перед встречей.
— Здравствуйте, — произнес он. На секунду наши глаза встретились, но он тут же убрал взгляд вниз.
— Проходи, — бросила я и пошла в комнату.
Я снова расположилась на кровати, а он — на стуле в паре метров от меня. Мы долго молчали, не глядя друг на друга. Потом он спросил:
— Как вы?..
— Ты обращаешься ко мне на «вы»?
— Эм-м…. Просто не хочу показаться… грубым.
— Ты готов?
— Угу… А вы?.. Можно на «ты»?
Я ухмыльнулась, ведь по телефону он о таком и не думал спрашивать. На самом деле он не сильно меня удивил. Конечно, я не представляла его именно таким, но было очевидно, что по телефону и переписке он выдает себя за кого-то другого, и я даже не думала, что он окажется жестоким маньяком — альфа-самцом, который при встрече тут же выбьет из меня все дерьмо и убьет, не затягивая. Но мне было плевать, лишь бы он выполнил обещанное.
— Ладно, давай на «ты». Да, я готова. Я уже давно готова.
— А почему вы… — Даже после того, как я разрешила ему перейти на «ты», он все продолжал обращаться ко мне на «вы». — Почему вы решили… ну… покончить с собой?
— Ты кем работаешь? Психологом? Даже если так, я в психотерапии не нуждаюсь. Поэтому просто перейдем к делу, окей?
— Вы точно хотите этого?..
— Слушай, аноним…
— Меня зовут Илья.
— Хорошо. Слушай, я не хочу разговаривать. Совсем. У меня нет настроения. Давай просто покончим с этим.
— Ладно. А как мне убить вас?
— Пф-ф… — Я уже не выдерживала. — Что значит «как»? Выстрели мне в… грудь. Или в голову. Нет, выстрели мне в голову. Чтобы точно…
— Я не могу выстрелить…
— В смысле?
— У меня нет пистолета.
— Ты ведь говорил, что он у тебя есть! Как ты собирался убить меня на фестивале?
— Пистолет у меня есть… Просто я… Я не взял его с собой.
— Угу. У тебя есть пистолет, да? Где ты его купил?
— На рынке. Черном.
— Каком рынке? На барахолку съездил?
— Нет. Интернет.
— Ясно. Ты и не собирался убивать меня на фестивале, да?
Он промолчал.
— Зачем ты вообще приехал?
— Я не врал. Я убью вас, раз вы… Раз вам так хочется, то я сделаю это.
— Хорошо. — Мне уже было плевать. Даже если он не убийца, а всего лишь лжец, которому хотелось немного внимания, я все равно собиралась довести дело до конца его руками. — Просто придуши меня.
— Придушить?..
— Да. Ты ведь не хлюпик какой-то?
— Угу…
— Тогда задуши меня.
Он шумно выдохнул и кивнул.
— Хорошо… Ты думал, что будешь делать, когда закончишь?
— Уйду, пока меня не поймали.
— Надеюсь, ты не некрофил.
— Нет. Я не буду вас трогать, не беспокойтесь.
— Хорошо. Тогда начнем?
Он снова кивнул, но действовать не спешил.
— Ну так поднимайся! — потребовала я.
Он встал, я тоже. Скинула обувь, стала чуть ниже. Наконец аноним поднял на меня взгляд. Его брови дрожали.
— Нервничаете? — поинтересовался он, сглотнув слюну.
— Ты нервничаешь. Успокойся. И давай уже.
Мы стояли друг напротив друга. Не знаю сколько, но долго. Потом его ладони потянулись к моей шее, сомкнулись и стали давить. Под его тяжестью я опустилась на кровать. Он лег сверху, продолжая душить. Я пыталась не сопротивляться, но тело само стало дергаться, отталкивать его, и он ослабил хватку.
— Что? Не надо? — спросил он, тяжело дыша.
— Продолжай, черт побери… — прохрипела я, и он продолжил.
Голова закружилась. На секунду я почувствовала, как отключаюсь, увидела, как мир перед глазами плывет и исчезает, но внезапно все вернулось, и темнота, заполонившая глаза, рассеялась. Я ощутила, как что-то мягкое прикасается к моему плечу, к щекам, и закашляла. Посмотрев вниз, я поняла, что аноним больше не смыкает ладони на моей шее, а страстно целует ее. Я стала сопротивляться, дергать его, толкать.
— Что ты творишь, скотина?! Отвали!
— Я хочу тебя… — лепетал он. — Безумно хочу… безумно…
— Да убей ты меня, придурок! — закричала я и оттолкнула его от себя, после чего потянулась вперед и влепила ему пощечину.
Раскрасневшийся, аноним сидел и смотрел вниз. Руки его дрожали.
— Ты не будешь убивать меня, да? — спросила я со вздохом.
Он отрицательно покачал головой. Выглядел он жалко.
— Тогда к чему весь этот бред, который ты нес? Зачем ты прислал то письмо?
— Это ведь просто письмо, — произнес он. — Мне хотелось… Это просто письмо…
— Просто письмо, — повторила я, и внезапно меня пробил тихий смех. Это не было что-то нервное, мне тогда действительно стало весело.
— Алла-Анастасия? — позвал аноним, и я прекратила смеяться.
— Ну?
— Вы… То есть ты… Ты всегда мне нравилась. Еще десять лет назад, когда мне даже восемнадцати не исполнилось, у меня был с тобой постер, он на стене висел. Вернее, это был постер не с тобой, а с фильмом «Красный лотос», но ты снималась там в главной роли и была нарисована почти в полный рост… Алла-Анастасия. Я понимаю, что вы гораздо старше, и я не совсем вам подхожу… Не только по возрасту, но и по положению… Но… может быть мы…
— Без вариантов, — перебила я его.
Он замолк и снова поднял на меня круглые глаза. Я слезла с постели, обошла его, надела туфли, сделала пару шагов к двери и вдруг остановилась. Были опасения, что аноним сейчас снова кинется на меня и попытается изнасиловать, однако он сидел и не предпринимал никаких действий, только отчаянно пялился на меня.
— Не звони мне, — сказала я, открыла дверь и вышла.
Выйдя из отеля, я направилась вперед по дороге. Выглядела я тогда как дорогая, но помятая потаскуха, наверное. Шла долго. Увидела большой прямоугольный камень, преграждающий дорогу машинам, и села на него. Сидела тоже очень долго и особо ни о чем не думала. Начался закат. Я взглянула на покрасневшее небо и плюнула под ноги. Вдруг заиграла все та же старая песня. Звонил был Кирилл.
— Да?
— Настя. В интернете гуляет твоя переписка с каким-то чудиком. Ты там просишь его убить себя. Это… Настенька, это что такое?
— Это ничего, Кирилл, — ответила я. — Это так… развлекуха.
— Кхм… Я скажу журналистам, что это фейки. Но ты там… поосторожней развлекайся, окей?
— Конечно.
Он, как всегда, беспокоился за мой статус. Теперь разговоры о том, фейки это или нет будут вестись еще долго. Но мне было пофиг, в принципе.
Не прошло и пяти минут после разговора с Кириллом, как позвонил Коля.
— Настя, Настенька… что творится такое, а? — тараторил он. — Это все что, правда?
— Ты о…
— О том, что ты хотела покончить с собой!
— Эм-м… Отчасти.
— Слушай, Настя. Тебе помощь нужна. Пускай Кирилл запишет тебя к специалисту, а? Он меня в прошлый раз к такому чуваку классному привел, меня уже больше семи месяцев ничего не беспокоит.
— Пусть записывает, если хочет. Мне все равно.
— Как «все равно»? Ты как сейчас? До сих пор думаешь… о суициде?
— Я сейчас особо не думаю, Коль.
— И не думай. Не думай, Настенька. В жизни ведь столько всего прекрасного, столько красоты, счастья, а ты от всего этого уйти хочешь!.. Нет, не думай о таких глупостях.
— Успокойся. Все нормально.
— Правильно, Настенька, правильно. Не надо тебе умирать. Подумай хотя бы о людях, которые тебя ценят. Для многих из нас ты частичка смысла жизни!
— Правда? Как я рада за вас… Но это все-таки немного эгоистично, нет?
— Эгоистично — это бросить нас, Настя.
— Это тоже, наверное. В любом случае, Коль, я уже для себя поняла, что в жизни никакого смысла нет. Я сейчас как бы в очереди…
— Какой еще очереди?
— Метафорической.
— А-а…
— Да. И я тут сижу, жду, пока меня вызовут. Уходить некуда — во вход только входят, а на выход толпа. Могу ворваться без очереди, но… А выход этот ведет в никуда, понимаешь? Это уже давно понятно. То есть жду я ничего.
— Тебе все кажется таким, потому что у тебя депрессия. Ведь можно смотреть на мир по-другому!
— Да не переживай ты так, Коль. Я тут поняла еще, что и в смерти особо смысла нет. Так что уже не знаю, собираюсь ли умирать.
— Это правильно, ты потихоньку меняешь решение, приходишь в норму. А что собираешься делать?
— Не знаю. Вернусь домой, поем, музыку послушаю. Или почитаю что-нибудь.
— Включи какой-нибудь фильм. Жизнеутверждающий.
— Хорошо. Пересмотрю документальный фильм «Мост», или «Покидая Лас-Вегас», или «Слон сидит спокойно».
— Ха-ха-ха-ха! — взорвался он. — Настенька, ты такой юмористический талант, это просто нечто! Я ведь всегда говорил, что тебе нужно попробовать себя в чем-то таком… Может, стендап?
— Коля, ты издеваешься? — усмехнулась я.
— Вообще-то да, ха-ха-ха-ха! Нет, стендап, конечно, — это перебор, но вот что-нибудь более тебе соответствующее… Может, какие-нибудь короткие сценки писать начнешь? Или просто что-нибудь… В общем, что-то, в чем твой талант сможет найти выход.
— Я уже как будто бы реализовалась, Коль.
— Пф… Мой дед вот всю жизнь реализоваться пытался. Он сначала музыкой занимался, а заодно работал в магазине, чинил музыкальные инструменты. Потом инженером работал, потом вообще на флот ушел, а под конец стал языки программирования на компьютерах осваивать! Был бы он сейчас с нами, он бы уже давно мне объяснил, как криптовалюта работает. Ты вот знаешь, как?
— Примерно представляю.
— Угу, «примерно»! А мой дед уже давно до сути бы докопался, без всяких «примерно». Давно! Вот он реализовывался, и то всех граней этого мира постичь не смог, понимаешь, милая? А ты — актриса и… И кто еще? Вот-вот! Тебе есть куда расти! Я тебе говорю — талант пропадает. Попробуй написать что-нибудь. Сценарий или что угодно. Отправь Кириллу, а от него пойдет куда надо.
— Ты дурак, если думаешь, что у меня получится что-то нормальное.
— Ну тогда я не просто дурак, а законченный дебил, моя хорошая! Да и если не получится, то можно каким-нибудь ребятам отдать, они из этого что-нибудь дельное состряпают. Только представь себе: сценарий писала Алла-Анастасия Нанаева! Это же столько глаз к экрану привлечет… Ну или в театр, или еще куда… Ты подумай, Настенька, подумай.
— Ладно, — сказала я. — Спасибо, Коль. Я подумаю.
— Ты не дома сейчас?
— Нет.
— А через сколько будешь? Я думаю приехать.
— Нет-нет, не надо. Дай мне одной побыть.
— Черта с два я тебе позволю одной оставаться в таком состоянии…
— Я буду не совсем одна. Дома Диля будет, моя домработница. Так что…
— Точно?
— Да.
— Смотри у меня! Ты звони, милая, если поговорить понадобится, слышишь?
— Да, Коль. Хорошо.
Я сбросила вызов и убрала телефон. Относиться серьезно к тому, что говорил Коля, смысла не было, да я и не старалась, однако его слова вызвали во мне какой-то всплеск, и действительно захотелось вернуться домой, сесть за стол и написать что-то. В голову сразу пришла история с анонимом, ведь ее можно как-нибудь сюрреалистично обставить, и получится вполне себе забавная вещица, наверное. Мне показалось, написание этой истории — или парочки других — вполне может меня развлечь. «Почему бы и нет? — подумала я. — Раз уж у меня пока не вышло закончить, можно заняться какой-нибудь такой глупостью. Я ведь и не пробовала нормально, вдруг у меня все-таки есть талант. А там можно будет призадуматься — может, есть в этом всем нечто большее, чем просто развлечение? Вдруг я сделаю что-то такое, что откроет скрытую в этом бесконечном коридоре дверь, которая ведет не в никуда, а куда-нибудь?».