Кепка Ленина

   Лев Толстой очень любил гладить детей по головкам. Однажды он увидел Ленина и подумал: «Какой милый мальчик! Такой мимимишечка, что его непременно должны звать Володенька!» А еще Толстой подумал, что этот мальчик чем-то похож на Ленина, который ему тоже очень заочно нравился - за то, что Ильич уважительно называл его матёрым человечищем.
   А Владимир Ильич увидел догоняющего его мужика с длинной всклокоченной бородой в одном исподнем и подумал, что вот уже начались гонения черносотенных элементов на партийную номенклатуру. Подумал и молниеносно принял единственно верное решение – бежать, убегать прочь от этого явного маньяка!
   И они бежали и бежали по Петрограду, а город жил своей жизнью, но в то же время и интересовался, а кто же это такие по нему так замечательно дружно бегут. А погоня уже добежала до Мойки, но поскольку Лев Николаевич был большой, а Владимир Ильич – маленький,  то у моста через Мойку  Матёрый Человечище всё-таки догнал Ильича и только начал было гладить его по головке, как нечаянно сбил ему кепку, которую Толстой ошибочно принимал за густую шевелюру. И надо же было так случиться, что кепка упала не просто абы как на мостовую, но улетела прямехонько в канал.
- Ну вот, – ужасно расстроился Ленин: – ну и достанется мне теперь дома на орехи! Инесса, конечно, обидится, что я не ценю ее подарки, а Надюша, разумеется, пожурит, что я опять хожу в сырую погоду без головного убора, а значит, хочу подхватить менингит, заболеть и умереть - конечно же, ей назло!
А пока он так думал, к кепке, которая мирно качалась на волнах прямо под мостиком, подплыла уточка и снесла туда яичко.
- Вот ведь чудо природы! – с умилением подумал Лев Толстой.
- И, главное ведь, какое вкусное чудо! – с возрастающим аппетитом подумал Ленин. Оба уже товарища призадумались. Кепку, безусловно, надо было спасать. Да и яичко было грех оставлять там внизу, уж очень оно было свежее и диетическое. Лев Толстой, конечно, был более приспособлен к раздеванию для купания, поскольку было на нем всего-ничего одно исподнее, да только явилась ему вдруг страшная нехорошая  мысль: а ну как Ильич всё-таки ребенок и, может быть, даже проказник,  а ну как ему взбредёт в голову спрятать его одежду и тем самым посмеяться над духовными исканиями мастера пера. А Ленин в это время трогал воду и в сомнении качал головой:
- Нет, всё-таки холодновата, определенно холодновата!
   Ситуация казалась неразрешимой, но тут на мостик вышел великий пролетарский писатель Максимыч Горький. Он как раз размышлял о том, что же ему написать, когда писать, в сущности, ему было не о чем.
   Ленин и Толстой Горькому очень обрадовались. Вот кто не откажется достать им из Мойки кепку и яйцо в нём. Горький потрогал воду и сказал:
- Можно!
   Быстренько разделся до семейных леггинсов и прежде чем войти в воду, хотел было перекрестившись сказать:
- Да пребудет с нами крестная сила!
Но, посмотрев на строгого Ленина, вздохнув пробормотал лишь: «
- Что ж, где наша н пропадала!  пролетариату нечего терять кроме своих цепей!
   А там, уже в воде посетила его несвоевременная мысль: "А почему я? Как что, так сразу Горький! Ныряй, значит! А я ведь, между прочим, и простудиться могу!" И Максимыч прихватил зубами кепку, посадив в неё заодно и уточку, которая плавала кругами и тревожно крякала.
Ленин очень обрадовался утке, а вот Толстой ее пожалел и попросил Горького её отпустить. Благодарная уточка снесла в кепку ещё два яйца, что было очень мило с её стороны.
Ленин достал из подкладки френча чекушечку и они употребили ее, закусив свежими утиными яйцами. Первое, уже холодное яйцо досталось Горькому, но он был не в обиде.