Река времени

          (Петропавловская быль)


– Петьк!

– Да!

– Во сколько встаем?

– Часов в пять. В шесть нужно быть на месте. Самый клев.

– Хорошо. Я зайду.

– Проверь донки, может поводки перепутались или прикручены слабо. Давно ведь уж не ловили.

– Да. А ты приготовь наживку. На что будем ловить? Можно на хлеб, но не очень… Лучше на мух или выползков. Их полно в парке под старыми листьями. Там, где влажно и тень.

– Утром решим. Утро вечера мудренее. Пока.

– До встречи.

Они разошлись по домам.

Петр и Павел (или как звали они друг друга по-простому: Петька и Пашка), были два старых приятеля, подростка лет по четырнадцати, которые жили в одном небольшом русском городе, расположенном при впадении в Оку Москвы-реки.

Город был древний, известный по многим летописям и прославленный еще со времен первых монголо-татарских нашествий.

А время, в которое начинается действие нашей маленькой истории, было совсем недавнее.

Для многих – ностальгическое теперь уже начало восьмидесятых годов минувшего века.

Итак, рано утром, когда их родители еще спали, они поднялись.

За окном висел плотный туман.

«Хороший сегодня денек будет, – сказал себе Павел, протирая глаза. – Правильно мы вчера договорились».

Он умылся, наскоро позавтракал – яичницей с хлебом и помидорами – и пошел к Петру.

Тот уже ждал его.

– Идем на старое место?

– Сначала да, а там посмотрим.

– Помнишь, судака там поймали?

– Но в основном-то костлявые щурята!

– И ерши. Беда с ними: кидать их обратно!

– Ну идем.

Они взяли донки, банки для наживы, садок из проволоки, рюкзаки с едой и термосами и вышли из дома.

Не забыли и сырую картошку, чтобы испечь на берегу.

А Петр прихватил с собой еще компас, спички, большой складной нож и топорик, о котором он сказал: «Пригодится. Дрова для костра рубить».

Они прошли через парк и набрали выползков в банку. Затем спустились по улице к Московскому шоссе.

Солнце разогнало туман, и весь мiр заблестел розовым светом, неожиданно пролившимся от края небес в изумрудную зелень пробуждающейся листвы.

На автобусной остановке не было никого. Конечно, кто захочет вставать в выходной день в такую рань, заметил про себя Павел.

Но автобус вскоре появился. В нем было всего три человека. Петр и Павел сели. И двери закрылись.

Они вышли далеко за городом.

Справа от них до самого горизонта простирались капустные, свекольные и кукурузные поля.

Слева, за лугом, был лес. И там вдали, то под тихой сенью склонившихся к воде древесных ветвей, то на просторе залитых солнцем лугов, извивалась и сверкала всплесками волн еще невидимая их глазу тонкая серебряная река.

Некоторое время они молча шли по шоссе, наслаждаясь целомудренной красотой этого чистого июльского утра. Затем свернули налево.

Через луг, где цвели зверобой и иван-чай, где пахло пряным настоем трав, терпким вином русского пьянящего лета.

– Здо'рово! – сказал Павел. Он снял сандалии и шел босиком. – Сейчас наловим целую кучу. И на тараньку. И на уху. И…

– Нало-овим! Может и клевать-то не будет!

– А мы пойдем вверх по реке. Она там в лесу течет. В лесу мы еще никогда не ловили. В тени, наверно, и ловится лучше… А?

– В лесу? Давай.

Они вошли в лес.

Березы и осины, заросли орешника создавали здесь таинственный полумрак. Берега реки круто поднимались, поросшие густым ковром ежевики, душицы и папоротника.

Они шли по тропинке вдоль берега, а река текла мимо них где-то внизу и оттуда веяло по-временам сыростью и прохладой.

– Говорят, здесь можно и налима поймать, – сказал Петр. – Как-то тут странно. Тихо.

– Да уж, скорее водяного с лешим поймаешь. Или русалку.

– Вон, смотри какое удобное место. У белого камня. Здесь и закинем донки. Я к ним колокольчики взял. Зазвенит, когда клюнет.

– Давай.

Тропинка здесь неожиданно сбегала к реке, где образовывала небольшую площадку, поросшую травой. Она оканчивалась у самой воды песчаной отмелью.

Сюда, должно быть, нередко приходили рыбаки, так как видно было старое пепелище от костра и обугленные, вбитые в землю колышки, на которых некогда варили уху из свежепойманной рыбы. Но сейчас тут никого не было.

Ребята осмотрели место и остались довольны.

Разложили у воды все свои снасти и неторопясь стали готовиться к ловле.

Первым делом нарезали выползка и насадили его на крючки поводков. Затем закинули донки.

– Классное местечко! – вздохнул Павел, когда они разлеглись на траве рядом с донками.

Справа от них склонилась к воде развесистая старая ива. Над рекой еще стелился местами легкий туман.

– Так бы вечно лежать.

– Ну да.

– Не ходить в школу.

– Да.

– Вечные каникулы, палатка в лесу, уха на костре…

– И чтобы всегда было лето. И запах мяты и душицы, да?

– Конечно. И смотреть, как солнце закатывается в верхушки деревьев, крадется себе тихонько от дерева к дереву… Как будто живое оно. А может, ведь, и правда живое? Может учебники эти наши и врут про все? Астрономия, физика… Почему оно такое красивое на закате? И разное! То оранжевое как мак. А бывает рубиновое, если в облаках. Даже кровавое. Зловещее. А небо на закате бывает сразу и розовое и светло-зеленое. Или золотое. Я раньше не замечал. А однажды…

– Звенит!

– Клюет ведь. Тащи!

Петр дернул, начал вытаскивать.

Вскоре показался первый поводок. На крючке не было ничего, кроме наживки.

Второй…

На третьем трепыхался маленький серебристый ерш.

– Да-а, – Павел и Петр выдохнули одновременно. – Начинается.

Петр долго мучился, отцепляя от крючка жалкое существо. Затем насадил новый кусочек выползка. Размахнулся и забросил донку немного левее, чем в прошлый раз. Ерш полетел вслед за донкой.

– Плохая примета, – сказал Павел, опять ложась на траву рядом с Петром, – первый – и ерш. Теперь одни ерши пойдут. Отбою от них не будет.

– Да ладно, Пашк, не расстраивайся. Может и не пойдут. Кто его знает. А ну, как налим клюнет?

– Ну да, налим! Скажи еще – севрюга! В такой реке только налиму и ловиться.

– Говорят, поймали здесь.

– Кто? Димка, небось? Ты его слушай побольше. Он тебе завтра расскажет, что крокодила здесь выудил. Тоже поверишь?

– Может и правда поймали. Они тогда… Эй, звенит ведь! Подсекай скорее! Ну!
На этот раз леску выбирал Павел.

– Легко идет, – сказал он. – Сейчас как опять ерш.

– Не каркай!

– Ну все! – сказал Павел, когда на первом же поводке забилась крошечная колючая рыбешка. – Ничего мы сегодня с тобой уже не поймаем.

– Я сейчас попробую подальше забросить, – сказал Петр. – Вон с того белого камня. Который в воду уходит. А донку булыжником прижму, чтобы она в воду не свалилась.

– Ну, попробуй. Только, думаю, что все это уже теперь – как мертвому припарки. Что-то у нас в этот раз с рыбалкой не сложилось. Болтали, наверное, много. Болтовней можно любое дело на корню загубить.

Петр насадил на крючок свежую наживку и пошел к известняковому валуну, который вдавался в воду шагов на пять.

Он сильно раскрутил леску с грузилом и кинул.

Цилиндрик из свинца полетел далеко, за полосу тени, оставляемую на воде прибрежными деревьями, и Петру показалось, что стальные поводки с крючками ослепительно сверкнули на солнце.

Всплеска почти не было.

Петр придавил донку камнем и вернулся к Павлу.

– Сейчас наверняка поймаем рыбу, что надо, – сказал он, подойдя. – В худшем случае – окуня. Но я надеюсь, что и налим может…

– Да дался тебе этот налим! Помешался ты на нем что ли? – начал уже сердиться на своего друга Павел. – Пошутили – и будет. Давай лучше полежим, поболтаем. Только о рыбе не говори. Лучше помечтаем. Как вначале. Ну там, чтобы лежать вот так вечно на бережку, и чтобы костер догорал в сумерках, и смотреть на тлеющие угли костра, а в золе под ними картошка печется… А над костром – котелок с ухой. Наесться потом ухи с картошкой. На десерт – земляники целую тарелку и чай из зверобоя с душицей, и…

– И смотреть на звезды сквозь ветки. А когда заснешь, в полночь вылезет леший из болота и утащит тебя в трясину. Поминай как звали.

– А ты веришь в леших, Петьк? Думаешь… Есть они? Правда?

– Шучу. Просто подумал, вдруг случится как в сказке. Я люблю сказки читать. Или фильмы-сказки. Про леших, водяных, мертвецов… Люблю страшные сказки. Сам не знаю почему. Нравятся мне просто. За душу трогают.

А то, бывало, мне бабулька моя чего-нибудь расскажет из своей юности. Она ведь в деревне родилась и выросла. Всякие народные поверья знала… Ну и лечить умела по-народному, в травах, там, разбиралась.

Начнет, бывало, про травы рассказывать… Одни названия чего стоят: Горец змеиный, Гвоздичный корень, Сон-трава, Плакун-трава, Ключ-трава…

Вот Ключ-трава-то – это как раз тот папоротник самый заклятный, которым, когда зацветет, всякие клады открывают. Такие про него жути рассказывают. Боишься, а слушаешь. Интересно!

– Да? А я не могу. Мне от такого плохо становится. Потом наверняка не засну. Точно какой-нибудь упырь приснится.

– А мы вот в том году седьмого июля, на Ива'нов день, пошли вечером с друзьями по лесу гулять. Как тебе это, а? Поехали на спор на электричке – минут ведь двадцать всего.

Плевать, мол, мы хотели на всю эту брехню бабью. Это, мол, в сказках только там или у Гоголя в  «Вечерах на хуторе» про Ивана Купалу… Ну там, что по преданьям в этот день волшебный цветок папоротника зацветает. Клады всякие открываются.

А сторожит их нечисть всякая, выходцы с того света. Ну вот, мы тогда как раз день рожденья у Димки справляли, а ты уехал куда-то.

Шампанского выпили, расхрабрились. Все-таки шесть человек нас было… А когда только вошли в лес, тут на нас вдруг такой страх накатил.

Ну не можем дальше идти – и все тут! Повернули обратно. А уж темно стало, дороги не видно почти, ветер холодный задул.

Вот уж на самой опушке леса Рита вдруг к нам подбегает, – она спереди шла, – и зовет всех куда-то. А голос у нее такой… Чувствуем, перепугалась до смерти.

Подходим с ней к дереву, а на нем, на высоте аж метров трех, не меньше наверно, такой маленький рубиновый огонек светится.

Прямо как чей-то красный глаз из тьмы лесной на нас смотрит. Да отчетливо так. Все сразу увидели.

Ну что, постояли там, посмотрели на это диво минут пять, а потом все сразу не сговариваясь, бочком-бочком – да и как ломанулись оттуда через кусты к станции.

Только пятки засверкали. Никто тогда даже и не рассказывал про этот случай никому. Боялись – засмеют. Да и не по себе нам тогда было… Да… Я этот рубиновый огонек на дереве теперь всю свою жизнь помнить буду.

– Слушай, Петьк, ты меня сейчас тут точно запугаешь своими рассказами, я тоже убегу. Лучше уж…

– Звенит! Слышишь? На камне!

– Бежим!

Павел добежал первым, резко подсек, стал вытаскивать.

– Елки, что-то большое, может, правда, налим, тяжело идет. Вот, елки, кажется зацепилось. Не идет дальше, – процедил он сквозь зубы. – Придется лезть. Жалко донку. Ну и рыбалка у нас сегодня, как чувствовал! Какая-нибудь коряга дурацкая! Что ты будешь делать!

– Давай я, – сказал Петр, – я и сам не прочь окунуться.

– Ладно.

Петр вошел в воду.

– А вода-то класс! – крикнул он. – Не хочешь со мной?

– Да я тут пока лучше за второй донкой гляну. Хотя, теперь уж что там глядеть. Все ясно. Если что помочь, ты меня позови.

– Хорошо!

Петр взял в руки леску и пошел.

– Ты там только поосторожней! – услышал он где-то за спиной слова Павла. – Место незнакомое. Вдруг – яма.

Когда вода стала ему по грудь, он осторожно окунулся и поплыл, загребая одной рукой, а второй продолжая нащупывать еле ощутимую теперь в воде леску.

Очень скоро леска стала уходить круто вниз, и он нырнул, набрав в легкие как можно больше воздуха.

Оказалось, не слишком глубоко – чуть глубже, чем было ему до подбородка. Под водой он быстро нашел застрявший поводок.

Тот крепко зацепился за какой-то продолговатый предмет вроде чурбака, полузанесенного илом.

Но когда он обнаружил, что к нему приделана сверху странная полукруглая скоба, поросшая водорослями, его вдруг осенила внезапная мысль.

«А что, если это сундучок или ящик, который уронили с лодки незадачливые рыбаки, а потом не смогли найти?» – подумал он.

Это было, конечно, не очень-то правдоподобно. Но другого объяснения он на тот момент найти не сумел.

Сундук на ощупь был небольшой, но тяжелый, а крючок стального поводка намертво врезался в скользкое и твердое дерево.

– Пашка! – закричал Петр что было силы, когда вынырнул и немного отдышался. – Давай сюда!

Нырять им пришлось по очереди раз восемь или девять прежде чем удалось расшатать под водой вросший в илистое дно сундучок и вытащить его на песчаный берег.

Повезло еще, что нашли они его относительно не далеко от берега. Да и сам он оказался довольно небольшим: сантиметров тридцать в длину, пятнадцать в ширину и двадцать в высоту.

По весу, они решили, в нем было килограммов пять или даже шесть, так что достать его со дна реки стоило им немалых трудов.

Они оттерли его мокрым песком от ила и водорослей и внимательно осмотрели.

– Да, интересная штука! – протянул Павел, ощупывая металлические пластины, которыми был окован по углам сундучок. – Это медь, что ли, позеленела вся… Слушай Петька, а вдруг это клад?! Может, бандиты какие-нибудь или разбойники спрятали, а забрать потом не сумели?

– Да ладно, клад… Рыбаки наверно с лодки уронили ночью случайно. Да и место потеряли. Одежда там какая-нибудь. Или рыбацкие принадлежности.

– Смотри, он старинный какой-то, видишь на металле по старому написано, по-дореволюционному… Твердые знаки. Какой-то завод, не разобрать… Вряд ли рыбаки.

– Ну что, открывать будем?

– Надо попробовать. Хорошо, что ты догадался с собой топорик взять. Ножом тут, пожалуй, бесполезно. Крепко сработан. В старину вещи хорошо делали.

– Это уж точно, – завершил их диалог Петр, и они принялись за работу.

Это действительно оказалось делом весьма непростым. Пока они сумели вставить лезвие топора между крышкой и корпусом сундучка, прошло не менее часа.

Благо, что у них был нож, который они и использовали как предварительный клин.

Наконец край лезвия топора был вставлен, и они с замирающим сердцем что было сил навалились на топорище. Раздался треск, и крышка сундучка подалась.

Их нетерпеливому, хотя и боязливому взору предстал странный продолговатый предмет, занимавший бо'льшую часть внутреннего пространства сундучка.

Он был покрыт сверху слоем какого-то твердого и хрупкого вещества матового буровато-серого цвета.

Воды внутри сундучка не было, но, хотя он весь был густо промазан чем-то смолистым, там все же было влажно, и стенки его заплесневели.

Они осторожно вынули предмет и, внимательно осмотрев его в лучах солнца, увидели, что это был плотный сверток из грубой материи, который вероятнее всего, перед тем как класть в сундучок, опустили в расплавленный воск или в нечто подобное.

Видимо в свертке было что-то ценное, раз его так тщательно пытались уберечь от воздействия влаги.

В сундучке помимо свертка оказался еще здоровый кусок свинца, килограмма на три, положенный сюда, видимо, в качестве грузила.

– Слушай, Павел, а ведь ты может и прав, – еле слышно выдавил из себя Петр. – Видно кто-то спрятал здесь этот сундук не случайно.

Они как завороженные смотрели то друг на друга, то на этот таинственный сверток, который лежал теперь прямо перед ними на небольшом плоском камне.

– Подожди, – сказал Павел тоже каким-то не своим голосом. – Я сейчас принесу нож.

Он отошел за десяток шагов к тому месту, где они открывали сундучок. Забытый нож лежал рядом со взломанным сундучком на песке.

– Держи, – он протянул нож Петру, возвратившись. – Давай ты. А то я что-то после этих твоих рассказов про колдунов… Ну не знаю. – Он настороженно огляделся по сторонам. – Может лучше отойти нам куда-нибудь. Вон хоть за ту ракиту. Место тут уж больно открытое. Придет еще кто.

Они перенесли сверток за густой куст, росший у воды, так что их не стало видно с той отмели, где они ловили, опустились перед свертком на песок на колени, и Петр принялся за работу.

Через пять минут сверток был с одной стороны разрезан, и Петр вынул из него еще три небольших свертка, завернутых уже в три куска голубого шелка.

Минуту спустя их изумленному взору предстали три предмета, которые Петр, вынув, бережно положил перед собой на трех кусках шелка, в которые они были завернуты.

Первым из этих предметов был удивительной красоты серебряный крест по всей видимости старинной работы. Он был большим и массивным, сантиметров двадцать пять в длину и весом не менее килограмма.

Распятие на нем было сделано исключительно тонко, а лик Христа был так величественен, что от него долго нельзя было оторвать взгляд.

По краям креста вился филигранной резьбы орнамент, а сверху и снизу крест был инкрустирован мелким жемчугом, аметистами и бирюзой.

Вторым предметом была книга в серебряном богатом окладе, расписанном небесного цвета эмалью и также как и крест украшенном жемчугом и бирюзой.

По углам оклада книги были сделаны четыре круглых медальона с изображениями четырех старцев и четырех животных.

А еще один был посредине с изображением юной Девы и архангела с крыльями.

Петр и Павел во все глаза смотрели на это внезапно открывшееся им чудо.

– Знаешь, что это такое? – тихо сказал Петр, бросив короткий взгляд на своего друга. – Эта книга – Евангелие. А старцы эти – апостолы-евангелисты. А в середине – Благовещение.

– Да? – Павел с изумлением смотрел на Петра. – А ты-то откуда знаешь?!

– Да все бабулька рассказывала. Она у меня молитвенница была. Во все праздники, воскресенья – в церкви. Ну и меня просвещала понемножку.

Когда маленький был даже причащать водила. Я и сейчас, честно говоря, иногда захожу. Постоишь минут десять, послушаешь – так как-то на душе хорошо становится.

Ладаном пахнет. Хоры поют. Все беды прочь… – Петр немного смущенно улыбнулся, как бы извиняясь, и положил Павлу руку на плечо. – А вот это знаешь, что за вещь?

– Он указал рукой на третий предмет, аккуратно положенный на куске шелка. – Это называется антиминс. Такой плат особый с мощами святых.

Только он завернут в красную шелковую ткань, видишь? Его могут только священники брать.

Великая святыня церковная. Кладут его на престоле в алтаре и служат на нем обедню. Это главная служба. В конце ее и причащаются.

– Ну ты даешь! – даже не произнес, а выдохнул Павел. – Не ожидал от тебя, – Павел все еще никак не мог прийти в себя от всего увиденного и услышанного. – Ты значит тайный верующий?

– Да нет, – Петр усмехнулся. – Я это особо ни от кого и не скрываю. Просто это мое личное. Я об этом с кем попало и когда попало не говорю.

Видишь, даже ты вот не знал, а мы с тобой сколько лет дружим. Просто случая не было. А то, что Бог есть – это я всегда знал. Да и каждый знает, если только себя честно спросит.

У тебя что, в жизни таких случаев не было, которые никакой математикой не объяснишь? Наверняка были. Просто забыл. А я помню.

Меня Бог даже несколько раз от смерти спасал. Я уж и утонуть должен был, и под поезд попасть, и… Да много всего еще. Не разговаривал бы с тобой здесь теперь. А уж мелких чудес и не перечесть. Ты и сам подумай – увидишь.

– Ну не знаю. Может что-то такое и было, конечно. Все я объяснить не могу. Но вот церковь тоже не понимаю. Внешне-то оно красиво, конечно. Но непонятно ничего. Как это – молиться? На службе стоять? Не знаю. Я ведь и не крещеный даже… Нехристь.

– А ты попроси у Бога. Только про себя. Чтобы никто не знал. Он устроит. Вот тебе и будет доказательство, что Он тебя слышит. Не только слышит, но и может все.

У меня знаешь какая самая главная молитва была, пока меня бабулька не заставила «Отче наш» выучить? «Господи, сделай так, чтобы мне быть поближе к Тебе!» Вот и ты для начала так молись. А там все устроится.

– Попробую, – Павел помотал головой, словно пытаясь проснуться от какого-то кошмарного сна, в котором он все еще находился. – Слушай… А ведь… Это правда?

– Он кивнул головой в сторону лежавших перед ними предметов. – Что мы теперь с этим делать-то будем? Драгоценности ведь. Может в музей тайно сдадим. Наверняка нам за них кучу денег дадут. Мне столько всего купить нужно.

– Посмотрим, – неожиданно нахмурившись, сказал Петр. – Надо все еще хорошенько осмотреть. Там решим.

Он протянул руки и осторожно поднял святое Евангелие.

– Тяжелое. Хотя вроде и не очень большое. И с застежками серебряными. Красота.

Он с трудом отстегнул тугие застежки и раскрыл Евангелие.

– В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Сей бе искони к Богу… – Медленно разбирая непривычные письмена, прочитал Петр.

– Ты даже по старо-славянски умеешь? – Павел опять смотрел на своего друга во все глаза.

– Ну так… Чуть-чуть. Бабулька читала, у нее еще дореволюционное было, от прадеда-священника. И я кой чего от нее понабрался. Премудрости небесной. Да я не особо. Некоторые места только могу разобрать. По складам.

Он перелистнул несколько десятков страниц и наугад попробовал нараспев:

– Глагола же им Иисус: дети, еда что снедно имате. Отвещаша же Ему: ни. Он же рече им: вверзите мрежу одесную страну корабля и обрящете.

Ввергоша же и ктому не можаху привлещи ея от множества рыб. Глагола же ученик той, егоже любляше Иисус, Петрови: Господь есть.

Петр остановился и уже обычным голосом произнес:

– Нам бы вот так. Сказал бы нам Сын Божий, чтобы рыбалка сегодня была что надо, – и все бы исполнилось.

– Да ладно, Петьк, ты что, какая рыбалка! Я все еще в себя до сих пор не могу прийти. Тут действительно верующим станешь.

Петр перелистнул еще несколько страниц.

– Эй, Пашк, смотри, тут какое-то письмо. Конверт вот заложен.

– Может, закладка просто.

– Тут на нем что-то написано. Ну ка…

Оба они склонились над тонким желтоватым конвертом, на котором каллиграфическим почерком были выведены следующие слова:




         ДУХОВНОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

   (Будущим моим чадцам во Христе)

     Откройте этот конверт, дорогие мои. Кто бы вы ни были, если только вы не безбожники и не хулители Святой веры, каковым теперь несть числа.

Вам посылаю это письмо, написанное кровию сердца моего. Горе нам русским людям и поруганной земле нашей.

Плачу я с пророком Иеремией, ибо страна, некогда многолюдная, стала одинока как вдова…

Враги стали во главе, неприятели благоденствуют, и враг простер руку на самое драгоценное.

Воззри, Господи, и посмотри, как мы унижены, и есть ли болезнь, как наша, какая постигла нас.

К вам, будущим чадцам моим во Христе, посылаю я это письмо сквозь время. Я надеюсь, дорогие мои, что время ваше будет не таким страшным как мое.

Я немало повидал в своей жизни, стал служителем Церкви, и приблизился теперь ко мне назначенный Всевышним час мой, ибо приходили уже за мной, и я знаю, что скоро снова придут.

Прислушайтесь же к словам недостойного раба Божия, для которого вы теперь любезные дети его. Вам он вверяет теперь все самое дорогое, что у него осталось.



Медленно и молча, как загипнотизированные неизъяснимой силой, которая исходила от этих странных и таинственных слов писавшего, они взяли конверт в руки.

И Павел держал конверт, а Петр так же медленно и осторожно оторвал край конверта и вынул два желтоватых, сложенных пополам листка бумаги, исписанных с обеих сторон мелким, но четким почерком. Он развернул их и начал читать вслух:



Будущие возлюбленные чадца мои!

Не своими словами хочу я, недостойный, обратиться к вам через годы в этом моем послании, ибо сам я почти косноязычен.

Но словами смиреннейшего пастыря нашего, избранного нами недавно. Да сохранит Господь раба Своего, святейшего Тихона, патриарха всероссийского!

Вот что говорит всем нам через него Сам Христос:

"Тяжкое время переживает ныне святая православная Церковь Христова в Русской земле: гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги сей истины, и стремятся к тому, чтобы погубить дело Христово и вместо любви христианской всюду сеять семена злобы, ненависти и братоубийственной брани.

Забыты и попраны заповеди Христа о любви к ближним: ежедневно доходят до Нас известия об ужасных и зверских избиениях ни в чем не повинных и даже на одре болезни лежащих людей, виновных только разве в том, что честно исполняли свой долг перед родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному.

Все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и с беспощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности.

Совершается в наши дни во всех почти городах и весях нашей Отчизны, и в столицах, и на отдаленных окраинах (в Петрограде, Москве, Иркутске, Севастополе и др.).

Все сие преисполняет сердце наше глубокой болезненной скорбью и вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения по завету Св. Апостола: «Согрешивших перед всеми обличай, да и прочие страх имут» (1-е Тим., 5, 20).

Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы!

Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это – поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенны в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной.

Православные христиане! От века неслыханное творится у нас на Руси Святой!

Люди, ставшие у власти и назвавшие себя народными комиссарами, сами чуждые христианской, а некоторые из них и всякой веры, издали декрет (закон), названный ими «О свободе совести», а на самом деле устанавливающий полное насилие над свободой верующих.

По этому закону… все храмы Божии, с их святым достоянием, могут быть у нас отняты, ризы с чудотворных икон станут снимать, священные сосуды перельют на деньги или обратят во что угодно.

Колокольный звон тогда смолкнет, святые таинства совершаться не будут, покойники будут зарываться в землю неотпетыми… Как и сделано в Москве и Петрограде.

Было ли когда после крещения Руси у нас что-нибудь подобное? Никогда не бывало.

Даже татары больше уважали нашу святую веру, чем теперешние наши законодатели.

Доселе Русь звалась святою, а теперь хотят сделать ее поганою.

Объединяйтесь же православные около своих храмов и пастырей, объединяйтесь все – и мужчины и женщины, и старые и малые – составляйте союзы для защиты заветных святынь.

Эти святыни – наше достояние.

Ваши благочестивые предки и вы создали и украсили храмы Божии и посвятили это имущество Богу.

Священнослужители – при них только духовная стража, которой святыня эта вверена на хранение.

Но пришло время, когда и вы, православные, должны обратиться в неусыпных ея стражей и защитников…

Оберегайте же и защищайте веками созданное лучшее украшение земли Русской – храмы Божии, не попустите перейти им в дерзкие и нечистые руки неверущих, не попустите совершиться этому страшному кощунству и святотатству.

Если бы это совершилось, то ведь Русь Святая Православная обратилась бы в землю антихристову, в пустыню духовную, в которой смерть лучше жизни.

Идите же на подвиг страдания в защиту святынь, повинуясь гласу апостола: «Вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (Флп. 1, 29)».

Ибо «Кто ны разлучит от Любве Божия? Скорбь ли, или теснота, или гонения, или глад, или нагота, или беда, или меч? (Рим. 8, 35)».

Лучше кровь свою пролить и удостоиться венца мученического, чем допустить веру православную врагам на поругание.

Мужайся же, Русь Святая. Иди на свою Голгофу. С тобою Крест святой, оружие непобедимое; с тобою Матерь Божия, Пресвятая Богородица; с  тобою воинства небесные и все святые…

Мы твердо уповаем, что враги Церкви будут посрамлены и расточатся силою Креста Христова, ибо непреложно обетование самого Божественного крестоносца: «Созижду Церковь мою, и врата адова не одолеют ея».



Петр на некоторое время замолчал, переводя дух, и с трудом пытаясь осмыслить прочитанное.

Только тут он заметил, что ноги и спина его затекли, и потому опустился на колени на песок возле куста и продолжил чтение.

Павел опустился рядом с ним и слушал, заглядывая сбоку через плечо.



Вот и я, дорогие будущие чадца мои, умоляю вас как и наш Всероссийский добрый пастырь духовный, Патриарх Тихон: приимите эти малые святыни, вверенные мне на хранение святой Церковью.

Сохраните этот святой антиминс от престола Никольской Церкви, где в последнее время Бог позволил мне совершать священнослужение, в благоговении и неповрежденности до лучших времен.

Если не доживете вы, то пусть это будут дети и внуки ваши.

Сохраните и эти святые напрестольный Крест и Евангелие, особый дар, изготовленный на средства благочестивых купцов и крестьян.

Молитесь об упокоении душ их, усопших благодетелей р.Б. Александра, Николая и Павла со сродниками.

Будьте, по завету святейшего патриарха нашего, Христовыми воинами, стражами и защитниками Святой Руси.

На вас возлагаю я все упование мое, будущие мои чадца Христовы! Не посрамите веры моей.

Благословение Господа нашего Иисуса Христа во веки веков да пребудет с вами!

Недостойный р.Б., викарий Московской епархии, епископ Андрей Петропавловский.

1922.



Когда Павел с Петром возвращались домой в этот день после неудавшейся рыбалки, во всю дорогу они почти не проронили друг с другом ни слова.

Что-то особенное появилось теперь между ними, и оно незримо шло посреди них. Но что?..

Никакими словами они, наверное, не смогли бы этого объяснить.

Они снова и снова пытались осмыслить все с ними происшедшее.

Но это еще пока было выше их немощных сил.

Они чувствовали только, что прикоснулись здесь к какой-то страшной и сокрытой еще до времени неведомой тайне, великой тайне, которую им еще предстоит разгадать.

Сундучок они закопали в песке на берегу под ракитой, а святыни бережно уложили в одном из рюкзаков, в другой втиснув с трудом все остальное.

Петр нес за спиной святыни, а Павел их рыбацкий скарб.

– Пусть они пока лежат у меня, – сказал Петр, когда они уже подходили к дому. – У меня понадежнее. А то еще у тебя кто-нибудь из родителей наткнется ненароком. Такое тогда будет. Ну пока.

– Завтра увидимся?

– Завтра не могу. Тринадцатое июля. У матери День рожденья. А мне еще подарок искать.

Они пожали друг другу руки.

– Знаешь, Петьк, – уже отойдя от Петра на несколько шагов, вдруг обернулся Павел, – давай лучше не будем отдавать все это в музей, а? Лучше себе оставим. Станем тайными хранителями сокровища. Будет потом хоть, что детям рассказать. И показать тогда можно будет. С кем еще из наших случалось такое?

Они молча кивнули друг другу и разошлись по своим домам.




Эта необычная история стала известна мне совершенно случайно от одного иеромонаха в известном московском монастыре.

Сам я был командирован туда и завершал свое духовное образование в семинарии после окончания духовного училища в Рязани.

Мне выделили келлию, и на целых два года я стал насельником монастыря: нес обычные для всех учащихся послушания, посещал с ними монастырскую трапезу…

Главным же образом, конечно, учился.

И вот однажды, когда я стоял на литургии в одном из храмов монастыря, на службе исповедывал иеромонах лет сорока, с которым я еще не был знаком. Его звали: иеромонах Петр.

Я подошел и поисповедовался у него. И вот как-то так само собой получилось, что после исповеди мы разговорились.

Я рассказал ему, как попал в их монастырь, как учился ранее в Рязани. Как еще до училища учился в институте в Москве, и как меня Бог чудесным образом привел в Рязань.

Между тем сказал ему, что сам родом с Коломны, города Московской области.

Оказалось, что мы с ним земляки.

И тогда он вдруг в свою очередь, поведал мне эту удивительную историю, добавив при этом, что после окончания школы их пути с его другом разошлись.

Они поступили в разные московские институты и стали с тех пор видеться редко.

Наконец они решили разделить свою чудесную находку, чтобы каждый из них оставался тайным хранителем.

Они бросили жребий, чтобы не было никому обидно, и Петру достались Евангелие в окладе и антиминс.

А Павел получил напрестольный крест.

«Вот видишь, – сказал ему тогда Петр. – Сам Бог указал тебе, что тебе нужно делать. Крестись, брат. Русскому человеку плохо быть некрещеным».

А дальше началось то, что вошло в нашу историю под именем перестройки, свободы и гласности.

И тогда все то, что они за пять лет до того прочитали на берегу реки в завещании владыки Андрея, стали печатать чуть ли не во всех российских газетах и журналах.

«Да, – сказал мне отец Петр задумчиво и с оттенком печали. – А самое поразительное в этой истории то, что Павлом-то ведь в мiру звали меня. Этот серебряный крест достался мне по жребию не случайно.

В эти годы мне пришлось узнать почем стоит фунт лиха, много претерпеть бед и испытаний, прежде чем я обрел долгожданный покой.

Неудачный брак, потеря многих друзей и близких, служба в армии, где я едва остался в живых… С крушением Союза все разрушилось вдруг и в моей жизни – и вовне и внутри.

В краткий срок я потерял все, на что опирался… – Отец Петр на минуту умолк, затем продолжал: – Но видно так было угодно Богу.

Так Он вел меня скорбями к Себе, ведь я сам об этом просил у Него. Молился той самой молитвой, которой научил меня Петр.

И вот однажды я вдруг понял, что все, что осталось у меня – это мой драгоценный крест, завещание священномученика Андрея.

С этого момента ветхий Савл во мне умер, и в крещении родился раб Божий Павел. Тот самый, который теперь стоит перед Вами.

А потом Господь привел меня сюда и здесь уже в постриге мне дали имя Петр, что значит камень... Камень веры».

Отец Петр опять замолчал, отрешенно глядя куда-то вдаль, куда-то сквозь монастырские стены, точно созерцая нечто, открытое теперь только ему одному.

Наконец он снова стал говорить:

«А недавно, года два назад, я все-таки милостью Божией сумел разыскать моего друга Петра.

Мы не виделись с ним почти десять лет. Наши пути разошлись, хотя я и знал, что он стал священником намного раньше меня.

Оказалось, что он служит теперь на приходе, где мы рыбачили тогда в ясный июльский день, в День памяти святых первоверховных апостолов Петра и Павла.

До той реки от его храма всего минут сорок ходьбы.

Он ведь сам хотел служить там, долго просил архиерея, и тот наконец уважил его просьбу (отец Петр был на хорошем счету).

Все знали, что он не женился по убеждению, был рукоположен в целибате, а затем принял и монашество.

И вот что опять удивительно… В постриге ему дали имя Павел. То самое, которое было в миру у меня.

Мы с ним по Божьей воле словно бы поменялись местами.

Теперь он уже игумен. Я недавно ездил к нему, и мы вместе совершали Божественную литургию в его Никольской церкви и на том самом антиминсе, который завещал нам владыка Андрей.

Кто знает, может быть именно в этой церкви и совершал владыка Андрей свои последние службы?

Мы поминали нашего святого авву за этой литургией, как будем поминать его теперь всю свою жизнь. Вечная ему память! Он достоин ее, этот великий человек, родивший нас во Христе…

Да-а… – Отец Петр с грустью вздохнул, а потом вдруг на лице его появилась легкая улыбка. – Ну а после службы мы, как водится, половили немножко рыбки.

В этот раз клевало хорошо, и уха получилась на славу. Сварили ее прямо на берегу нашей речки, с которой и началось-то все.

Помню, я сидел тогда на берегу с отцом Павлом и смотрел на ее зеленоватые спокойные воды, текущие мимо нас откуда-то из древних времен.

И подумал, что эта малая земная река есть только образ той великой бесконечной реки, которая течет к нам с небес. Она утоляет жажду наших душ, омывает нас от грязи грехов.

Я хотел ее назвать Рекой времени.

Но подумал, что она конечно же превыше времен.

Из ее многих имен, таких как Свет, Премудрость, Любовь, наверное, самое желанное для нас имя Любовь.

А течет она от вечного Пречистого Родника Святой Троицы.

Я сидел там и думал так.

И отец Павел сказал мне тогда, что думает также. Великий покой воцарился в наших сердцах. Время точно остановилось.

И только две реки – одна временная и текущая по нашей бренной земле, а другая – вечная, сходящая к нам с тихих небес, пересеклись перед нами в величественном кресте.

Кто-то пел рядом с нами там на берегу. Кто-то незримый.

Он начал эту песню один. А затем целый необъятный хор голосов, от которых слезы заблестели у нас на глазах, зазвучал прямо внутри наших сердец.

И я верю, что среди них был голос и дорогого нам владыки Андрея.

И покровителя его и всех русских Святого Апостола Андрея Первозванного, первого крестителя древней Киммерийской Руси, умершего на кресте в Патрах.

Святых равноапостольных князей Владимира и Ольги.

И голоса всех новомучеников и исповедников Великой Святой Руси.

Голоса Патриарха Тихона и Святых Царственных страстотерпцев.

Голоса двух чудесных мужей, покровителей наших Апостолов Петра и Павла, убиенных за веру.

Голоса всех святых, претерпевших за веру Христову за две тысячи лет.

И пророков, убиенных за Истину, от сложения мiра.

Мне не передать того, что дано нам было услышать тогда по молитвам нашего любимого аввы. Этого не выразить никаким земным языком, хотя было это с нами всего каких-нибудь пять-десять минут.

Но от этого всего в моей душе тоже зазвучала мелодия. И в тот день я тоже сочинил свою песню:


Течет Река
Покаянная,
На дне закат,
Синь туманная,
Во мгле века
Унесенные...
Течет Река
К нам Исконная.

Войди в поток
Неизведанный,
Воды глоток
Заповеданный,
Во мгле века
Незакатные...
Течет Река
Благодатная!

Забудь друзей
Пир бессмысленный,
Покинь людей
Мiр неистовый,
Увидишь Свет
Нескончаемый –
Без страхов, бед
И отчаянья!

Где будет течь
Тот незримый Свет,
Бессмертья Меч,
Всем живым ответ,
Где ночь горька –
Ты мужайся, брат:
Течет Река
Из Небесных Врат!


В этой Реке Жизни, – произнес отец Петр после того, как прочел стихи, – умирает все временное, ничтожное и недостойное.

А все выстраданное, истинное и вечное, напротив, расцветает и живет в полную силу.

Мой первый небесный покровитель святой Апостол Павел так говорит об этом в одном из своих посланий:

О горнем помышляйте, а не о земном. Ибо вы умерли и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится Христос, Жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во Славе  (Кол. 3.2-4).

Да, – напоследок произнес он, когда мы с ним уже совсем расставались, – мы правда оба слышали там на берегу этот дивный хор Святой Славы Божией.

Хор ныне уже Торжествующей на Небесах Церкви, Пресветлой Невесты Христовой!

Верю, что когда-нибудь нам всем предстоит не только услышать, но и своими глазами увидеть Ее».
 
                октябрь 2010