Похудеть к Рождеству

ПОХУДЕТЬ К РОЖДЕСТВУ

ВСТУПЛЕНИЕ
Дорогие женщины,
не делайте ваше тело ответственным за ваши промахи и неудачи на своем пути исполнения мечты. На самом деле оно не виновато, что вас не взяли на престижную работу, вы не вышли замуж, когда хотели, или еще за тысячи неудач. Оно просто служит вам с самой сильной отдачей и главным своим стремлением – наградить вас еще многими годами жизни, несмотря на нелюбовь к себе.
Ваше тело – это единственное, что принадлежит вам всегда и служит вам, работает только на вас до самых последних дней с момента вашего зачатия. Берегите его. Любите его. Радуйтесь, что оно у вас есть и с помощью него вы можете доставить себе столько моментов наслаждения. Не позволяйте никому относиться с критикой к нему (если это только не профессиональный врач, который говорит о прямой угрозе жизни или качеству ее продолжения), защищайте его – это самое драгоценное, что у вас есть – жизнь. Критикующий вас пусть займется собой.
Не подвергайте его расплате за ваше настроение. Лечите свои сильные эмоции, с которыми сложно справиться, действием – не едой. Ваше тело – это единственный ваш пожизненный попутчик, который всегда на вашей стороне. И если вы к нему отнесетесь с принятием, поддержкой, любовью и пониманием истинных потребностей, то оно отблагодарит вас десятилетиями жизни, полной радости движения, и подарит чувство безусловного счастья.
Прошу, позаботьтесь о своем теле, как о самом драгоценном, что у вас есть. Как вы позаботились бы о своем любимом ребенке. И сделайте это прямой сейчас – скажите ему: я тебя люблю! Люблю просто так, как любят детей и собак (ну и кошек, конечно))).

ГЛАВА 1
- Джен, берегись! – крикнула Шейла.
На меня неслась огромная стеклянная лопасть вращающейся двери, и с каждой секундой проход на свободу становился все уже. Я чувствовала себя тунцом перед надвигающейся рыболовной сетью.
…..
Пять метров, три… Я бежала изо всех сил к стеклянной вертушке.
Папа Легба1, ну почему мои ляжки не могут пройти мимо друг друга и не начать обниматься! Да еще от этого трения во время марафона по коридору я почувствовала, что громовержец Зевс почтил своим присутствием мою промежность.
Шейла и Ноа по ту сторону стеклянного занавеса поджимали свои пухленькие ножки от нетерпения и неистово махали мне руками, готовые в любую секунду дать деру дальше – до нашей палаты.
- Джен, прыгай! – вновь крикнула Шейла и изобразила стартовавшего с тумбы пловца, который предпочитал прогуливать тренировки в кулинарии.
Мама мне всегда говорила, когда мы в моем детстве пролазили через дыру в заборе, чтобы бесплатно погулять по Гаванскому зоопарку, что если пропихнется голова, то остальное тоже. И почему она у меня такая маленькая?! Ей и плечами я уже торчала со стороны подруг, но вот все остальное …
Из-за угла, вколачивая каблук в коридорную плитку так, будто на каждой из них был таракан, вымаршировал белоснежный халат. Он был настолько сильно накрахмален, что нес сеньориту Еву словно экзоскелет. И я почувствовала, что ее холодные, как льды Антарктики, голубые глаза выжигают дыру на заднице моих обтягивающих, синтетических лосин. Эта женщина без возраста и морщин была хороша, как жизнь до первородного греха, и так же скучна и предсказуема.
- Ну помогите же мне, пищевые извращенки!
Я выбросила обе руки вперед, и в этот момент конвульсирующая дверь, которая во что бы то ни стало хотела повернуться в заданном ей направлении, уже в третий раз с силой стукнулась мне в левое подреберье. Моя печень попросилась в гости к легким. Электроника и та была не на стороне крупногабаритных женщин и ни в какую не хотела ослабить свои силки хотя бы на полметра.
- Сеньорита Агиляр! Не стоит так торопиться. Вас же может поранить, – безэмоционально и четко произнесла приближающаяся доктор Ева.
Ноа начала икать. Она продолжала стоять на месте и таращиться на надвигающийся крах нашим надеждам на светлое будущее. Но вот Шейла хоть и была на двадцать пять килограммов меня солиднее, но подскочила ко мне, словно ее ударили током, и дернула за руки изо всех своих стасорокапятикилограммовых сил. Я вылетела из зажавших меня стеклянных силков, пролетела полметра и в эту секунду космической невесомости почувствовала себя на сорок второй размер.
…..
Мы были в палате у Дафны – только что прибывшей новенькой девочки. И она подготовилась как надо к этой увлекательной поездочке в филиал ада на Земле. Дафна, улыбаясь, словно Мона Лиза на таращившихся на нее туристов в Лувре, достала из-под кровати свой чемодан, который из-за его размеров не приняли бы в багаж самолета, даже если приплатить рубинами. Щелкнула двумя замками. И вид у нее переменился и стал похож уже на ювелира, собиравшегося добиться обморока у лохов, от демонстрации им диадемы Марии-Луизы2. Она отодвинула потайное дно, и то, что я, Ноа и Шейла увидели, выбило нам со свистом воздух из легких: «А-а-а-ах!» – хором выдохнули мы.
На нас таращились и подмигивали своими переливающимися красочными обертками сникерсы, чипсы, пончики, шоколадки, круассаны. Там был даже гамбургер, правда, минимум на два этажа тоньше обычного – изрядно спрессованный, но все еще свежий. У Нои из приоткрытого рта капнула слюна на покрывало кровати Дафны, на котором она сидела, но это заметила только я. Все остальные, включая хозяйку сокровищ, гипнотизировали тайную пещеру Алладина.
Мы привстали. Сердца наши перестали биться. Все трое мы уже два месяца в клинике по похуданию сдували свои объемы, и даже куриное яйцо теперь для нас было деликатесом.
И в этот самый интимный момент девичьих грез о множественных пищевых оргазмах, дверь в палату распахнулась с такой силой, что с треском впечаталась ручкой в стену. Мы синхронно, как четырехглавый дракон, развернулись на непрошеного гостя, готовые сжечь его в золу взглядами.
На пороге стоял Карлос. Лицо у него было баклажанного цвета. Он не дышал – он свистел своими слабыми легкими и шлепал полными губами. Пот заливал ему глаза. Его висящие чуть ли не до пупа груди ритмично взлетали и шлепались о живот. Все двести десять килограмм были на грани обморока.
- Ну, папа Карло! Чего тебе?! – выразила общее недовольство Шейла.
- Там… там, – ему не хватало воздуха, и казалось, что он сейчас откинется.
- Ну! – уже хором проорали мы, косясь на чемодан.
- Там обыск! Шманают по тумбочкам, личным вещам и…, – он заглянул за наши спины, – и чемоданам.
Дафна с грохотом захлопнула крышку. Мы вздрогнули и повернулись на чемодан.
- Если находят запрещенку, сразу того – на улицу всех причастных. Без права возврата бабла. Мигель уже собирает вещи. Точнее, орет и швыряет их в сумку, – закончил задыхающийся.
- Побежали! – прокричала Шейла и рванула к двери, отталкивая Карлоса. Произошла легкая заминка в узком проеме.
Мы побежали следом.
…..
Заскочив в палату последней, я захлопнула дверь и повалилась на свою кровать, которая так удачно стояла у прохода.
Я посмотрелась в зеркало, висящее на противоположной стене. «А Карлос выглядел еще ничего!» Моя черная кожа на лице сильно отдавала синюшным оттенком. Глаза вываливались из орбит. Грудь штормило от частого дыхания. Тугой пучок на затылке растрепался, и кудрявые длинные пряди торчали во все стороны. Я сильно смахивала на кубинский вариант Медузы горгоны.
Мизинец на левой ноге пульсировал болью. Я поморщилась. Видимо, мой галоп не прошел без потерь и где-то я его саданула. Нагибаться было тяжело – мешал буфер безопасности – живот, и я стянула кроссовок прямо с носком, уперевшись в него другой ногой.
- Ты что, в нем скунса мариновала! – воскликнула Шейла и демонстративно зажала нос двумя пальцами, хватая пухлыми губами воздух, и повалилась на свою койку. Ноа продолжала ритмично икать, валяясь у себя на кровати в углу.
Я посмотрела на ногу. Она так опухла, что я была единственным в мире человеком без лодыжки. На месте, где была резинка носка, виднелась крупная вмятина, напоминавшая след от бечевки, перетянувшей сосиску.
- Ты что там так разглядываешь свои мушиные присоски? – не унималась Шейла и хихикнула.
Да, у меня непропорционально маленькие ножки. Метр семьдесят носит по острову Куба тридцать шестой размер.
- Девочки, нажмите тревожную кнопку – мне нужна реанимация! – попыталась отшутиться я от назойливого внимания.
- Мы можем вызвать тебе такси до дома, – снова съехидничала Шейла. – Твою задницу сфотографировала любительница яблок. И змей ее уже нашептал, что наш кросс по коридору был не в похудательных целях. Чую я, она взяла след и скоро будет здесь.
Ноа перестала икать и перевела полный страха взгляд на Шейлу.
- Я, пожалуй, пойду припудрю носик! – хотела сказать решительно я, но прозвучало, как блеянье овцы.
От промелькнувшей мысли, что меня уже сегодня могут попереть на улицу не солоно хлебавши, а точнее, не сбросив и десятую часть планируемого веса, у меня свело живот. И я знала, чем я могу его успокоить, стоит мне только остаться в туалетной кабинке одной.
В узких уборных общественных туалетов мне иногда бывало очень сложно развернуться даже еще тридцать килограммов назад, а сейчас я даже не рискую в них заходить, чтобы не унести эти картонные конструкции на себе домой. Но эта проблема перестала меня беспокоить здесь, в клинике «Новая ты», в отделении для людей, пытающихся решить проблемы своего пищевого поведения. Здесь знали толк в пространстве для людей с прогрессирующим аппетитом.
Я нагнулась вперед, пыхча, чтобы снова обуться, и вдруг в колене как будто передернули затвор. Хруст и боль повалила меня обратно, а на пол что-то выпрыгнуло из моего нагрудного кармана футболки.
 - А что это у тебя там?! – Шейла не унималась. Она показывала указательным пальцем на мои ноги.
- Что?! – удивилась я и скосилась вниз. Около моей босой пятки валялся вожделенный привет из прошлого – «Твикс».
 Я успела зачерпнуть сокровищ из чемодана Дафны перед тем, как дать стрекоча. И мою скорость забега удвоила надежда улучить момент, отделаться от своих сокамерниц и всю пригоршню сладкого съесть одной, нисколько не страдая от одиночества, за десертным столом. А точнее, за крышкой бачка унитаза, разложив все на ней, и, как вдалбливали в нас уже два месяца местные диетологи, наслаждаясь сначала глазами. Ну а потом, медленно рассасывая каждую конфетку и шоколадку, радовать плоть.
Еда всегда была той гаванью, в которой можно было укрыться и не чувствовать. Жевать — и не чувствовать.
И хоть я пока еще не съела ни одной, но мне уже было жаль, что они закончились. Это будет значить, что нужно возвращаться в реальный мир со всеми его ограничениями и этим несуразным, неудобным телом, которое не вписывается в стандарты красоты.
- Это маленький презент мне лично от Дафны, – прошептала я и почувствовала, как лицо начинает гореть стыдом – ведь я хотела свое богатство скрыть от подруг.
Но Шейла уже ничего не воспринимала. Она готовилась подняться со своей кровати, пялясь помутневшим взором на мои ноги, как зомби на свежую плоть. Ее гипнотизировал шоколадный батончик. Глаза у моей соседки стали пустыми, зрачки расширились, рот приоткрылся, и она протянула правую руку ко мне.
- Дай!
Я инстинктивно прикрыла ладонью карман и все, что еще в нем оставалось. А босой ногой поддала «Твиксу» под блестящую упаковку, и тот шмыгнул под кровать.
- Это мое, – выдавила я.
- Дай мне! – прогремела она.
Шейла пыталась стартовать не с самой выгодной позиции. Оттолкнувшись от края койки двумя руками и сильно нагнувшись вперед. Не факт, что попытка резво вскочить и отжать шоколадку может сейчас не закончиться завалом на бок, как было не раз при менее серьезных обстоятельствах. Ее сто сорок пять килограммов временами устраивали ей полную разбалансировку, и разнонаправленная инерция приводила Шейлу в самые неожиданные места.
Но моя сопалатница все-таки оторвала свою корму от матраса. И, не успев разогнуться, так и понеслась равнобедренным треугольником прямо в меня.
- Девочки, не надо! Скоро обед! – проныла из своего угла Ноа, вытаращив глаза и закрыв двумя руками рот, чтобы опять от страха не начать икать.
Я едва успела наклониться влево, как в еще горячее от моего зада место на покрывале с деревянным стуком воткнулась рыжая голова вымогательницы.
Мы с Ноа переглянулись. Ее брови от испуга сдвинули челку вверх, и она встала чуть ли не дыбом. Матрас, приземливший в себя нашу подругу, был толстый и мягкий, но звук почему-то такой, словно дятел поздоровался с деревом. Одиночный стук дятла повторился снова. Шейла, мгновенье назад лежавшая, уткнувшись лицом в покрывало, и стонавшая, резко выдернула подогнутую под себя руку и схватила меня за майку. Она так больно меня ущипнула за грудь, что я подскочила с пронырливостью тушканчика и рванула к двери, как была, в одной кроссовке. Я дернула ручку, и на меня буквально упала доктор Ева.
- Сеньорита Агиляр, вы здесь! Можно войти? – протараторила она, уткнувшись головой мне в плечо, но быстро восстановила равновесие и окинула меня все тем же невозмутимым, замораживающим взглядом, остановив его на моей разутой ноге.
От звука ее голоса Шейла резво, по-армейски перевернулась лицом ко входу, продолжая упираться ногами в пол.
Я инстинктивно подтянула сползшие до критической отметки свои леопардовые лосины (ведь всем известно, что черный цвет стройнит только до сорок восьмого размера. Дальше он бессилен, и нужны леопардовые лосины!). Ноа снова принялась икать.
Доктор Ева протиснулась между моим животом и косяком в палату и всматривалась в каждую мелочь в периметре, как стервятник в плодоносные на падаль пески пустыни. И ее взгляд остановился ровно на том месте, где несколько секунд назад на полу загорал «Твикс», а сейчас торчали ноги Шейлы.
Она подошла к ней и протянула руку.
- Сеньорита Конель, вам нужно немедленно подняться! Недопустимо создавать такую нагрузку на ваш позвоночник и легкие. Ваша поясница и так носит в себе две межпозвоночные грыжи.
Шейла с настороженностью приняла руку помощи, и доктора Еву стало стремительно гнуть вперед.
«Если она согнётся еще немного, то спокойно может прочитать состав «Твикса», виднеющегося между спинкой кровати и стеной, куда я его запулила». От этой мысли у меня все похолодело, проступил пот, а в животе заиграл такой громкий тромбон, что все трое тут же развернулись на меня. Они так пристально пялились, что я не выдержала создавшегося напряжения и пукнула.
- Простите, мне срочно нужно в туалет, – и Евино «да, конечно» уже понеслось в мою стремительно удаляющуюся по коридору спину.
Забежав в кабинку, я быстро закрыла дверь на три оборота. Отработанным движением стянула с бачка крышку, придерживая один край ладонью, чтобы прикрепленный к нему полиэтиленовый пакет не слетел в воду. Подхватила его и стала отряхивать от воды. Потом загрузила его сладостями из своего кармана (аллилуйя, что моя мать оказалась практичной женщиной и при сборах в клинику запретила брать с собой светлые и прозрачные вещи: «Ты всеми этими кашами и прочими гадостями засрешь себе единственные несколько нормальных шмоток. Я не дам тебе ничего белого и нарядного!»).
Я завязала плотный пакет на три узла и собиралась уже просто бросить его обратно в бак до подходящего случая, как одна из конфет подмигнула мне своей оберткой.
Очнулась я от стука в дверь.
- Сеньорита Агиляр, с вами все в порядке? Я переживаю за вас.
Это снова была наша диетичка.
- Да, доктор Ева. Сижу – провожаю сливы, – я совсем немного напряглась и снова лихо проконкурировала с тромбоном. Перданула так, что на Пятой авеню народ повысовывался, наверное, в окна, гадая, откуда гром среди голубого неба. И тут же послышались стремительно удаляющиеся шаги.
«Быстро я ее сдула. Даже не попрощалась», – я хихикнула и огляделась. По всему полу валялись фантики и обертки. Когда я успела?! Я провела по губам языком – он был весь в шоколаде. Посмотрела на руки. «А все-таки хорошо оттеняет мой коричневый цвет кожи желтый M&M's», – подумала я. Но любоваться было некогда. Нужно быстро уничтожить улики! Не известно, что еще задумала эта хитрая стерва.
Но мой живот решил меня же и прикончить, врезав мне апперкотом боли в диафрагму, когда я попыталась нагнуться и собрать мусор. Я чуть не потеряла сознание от нехватки воздуха. Пришлось обутой ногой сгребать все эти фантики в кучу. Потом вставать на четвереньки, прихватив с собой кусок туалетной бумаги, и складывать их туда, как в кулек. Но среди оберток меня ждал приз – две нетронутые мной конфеты. Добраться до них мне, видимо, не дал приход Евы и мое пробуждение от ее стука.
…..
Я – Дженнифер Агиляр, урожденная кубинка, но мои далекие предки были из народа Йо;руба, того, что живет до сих пор на западе Африки. Говорят, что это древние африканские аристократы. Но что-то я не очень верю, что во мне может течь голубая кровь.
Зато наша семья, а точнее, самые близкие мои родственники: мать, отец, два брата и тетя Патриция, живут в Гаване, в районе железнодорожного вокзала на улице Aguila, которая в переводе с латыни значит «орел» (так мне объяснил мой дед – Теофило). Так вот, орлам, не рожденным в нашем районе, к нам лучше не залетать даже днем, а то могут лишиться своего оперения.
Сейчас мне двадцать два, но уже шесть лет назад, когда я попала первый раз в своей жизни в больницу, после пробежки, догоняя автобус (это официальная версия. На самом деле, я сидела на диете – сельдереевом супе), врачи диагностировали у меня ожирение четвертой степени. Моя мать и родственники категорически с этим диагнозом были и остаются не согласны. Я тоже разделяла их мнение, что тот, кто понял жизнь, не считает калории. И списала тогда напряжение на лицах врачей на то, что мой вес – это всего лишь пощечина общественному вкусу этих белокожих зазнаек. Но девять месяцев назад все круто изменилось. У меня словно открылись глаза. Я вдруг поняла, что смена черных лосин на леопардовые, даже самой яркой расцветки, не сделает меня привлекательней.
……
Я стояла на коленях, упираясь в пол одной рукой, а второй пытаясь развернуть обертку сладости, чтобы прямо тут, в туалете самой лучшей клиники на Кубе по борьбе с аномалиями веса «Новая ты», без церемоний проглотить ее. Как вдруг передо мной всплыло лицо Шейлы и ее жутковатые черные глаза, которые не смотрели на тебя, а словно брали пункцию прямо из печени. Ярко-рыжие, вытравленные и вздыбленные, как от удара током, волосы обрамляли ее лицо с желто-коричневой кожей. Мы даже прозвали ее, конечно, за спиной, Желтуха. Я долго привыкала к ее внешности – никогда не видела кожу такого оттенка. Она мне напоминала выгоревший на тропическом солнце, когда-то бывший оранжевым, кожаный диван.
Два месяца назад я въехала в палату. Шейла уже в ней обживалась пару недель. И, видя мое смущение, первой начала знакомство. Она рассказала, что всю жизнь живет на Кубе и тоже ни разу ее не покидала, хоть и мечтает об этом с самого детства, как и я. Она много говорила про свою родню, в которой по линии матери-нигерийки кого только не было: и индусы, и китайцы, и, кажется, даже русские. Поэтому она стала по праву считать себя ребенком всех народов мира. И шутила, что такой женщине, как она, у которой смешались все оттенки кожи людей, живущих на этой планете, должны бесплатно выдать паспорт «человека мира», чтобы она могла безо всяких там заморочек разъезжать где вздумается.
«Она меня просто пришибёт! Встанет ночью и придушит подушкой! Придется оставить эти две ей. И, может быть, она захочет поделиться ими с Ноа».
Я вздохнула и стала подниматься. Но это было не так-то просто. Кряхтела я так, что если бы кто-то в этот момент стоял за дверью, то наверняка подумал бы, что сеньорита рожает куличик с дом. Быстро смыв в унитаз следы преступления, я выглянула в коридор – чисто. Тенью проскочив отрезок от туалета обратно до палаты, шмыгнула внутрь. Ну вы можете представить этот шмыг, конечно. Пришлось настежь открыть дверь и пройти в нее боком.
- О, явилась, дристунья! Все! Собирай вещи – твой «Твикс» нашли, – заявила Шейла.
Она по-прежнему была на моей кровати, только в более удобной позе. Сердце у меня подпрыгнуло и стукнулось о гланды.
- Ка…, – и вдруг я заметила, что самый краешек ее рта окрашен в темно-коричневый.
- Зачем ты ее пугаешь! – вдруг заговорила Ноа. – На ней и так лица нет.
Шейла сделал вид, что не услышала замечание соседки, и продолжила:
- Ну и как там в туалете наедине с доктором Евой? Обсудили конфликт грехов?
- Как это? – мое сердце все еще продолжало исполнять барабанную дробь.
- Ну то, что ты из-за чревоугодия не можешь прелюбодействовать, – и Шейла заржала. Ее тело расходилось волнами, словно в него бросали камешки.
«Смех гиены!» – точно такой я слышала, когда была маленькой и мы с матерью стояли в Гаванском зоопарке возле их клетки.
- Да, отсасываю только «Сникерсу»! – у меня снова стало жечь лицо и почему-то глаза. Я резко отвернулась лицом к двери. Вдруг слезы покатились крупными градинами по щекам.
- Девочки, уже почти два часа! – включилась в разговор Ноа.
- И что? – зло ответила Шейла, сверля меня взглядом.
- Обед начнется через десять минут! Вот что! Не знаю, как вы, а я готова показать левую грудь Фредерику, да и правую тоже, чтобы он только положил мне двойную порцию.
- Этого безвкусного, похожего на блевотину овощного рагу без капельки масла и муки? – продолжила за нее Шейла.
Я все еще смотрела на дверь, стоя спиной к палате. Как она могла! Мои руки сжались в кулаки, и между пальцами правой что-то потекло.
- Ты смотри, крошка Джейн, прихватила нам своих сувениров из сортира.
Я посмотрела вниз. Я совсем забыла про подтаявшие шоколадные конфеты, которые зажала в руке. Они вылезли из своих домиков и теперь таращились на свет божий сквозь мои пухлые пальцы.
- Этим сортирным сувениром я хотела поделиться с вами, – тихо проговорила я.
- Так ты не все их сожрала в туалете!
Шейла в этот раз встала стремительно. Подскочила и разжала мой кулак.
- Я предпочитаю холодный шоколад, но в этом филиале ада на Земле и горячий сойдет. Руки можешь облизать сама, – и она двумя пальчиками схватила расплющенные конфеты за их оберточные хвостики. Ноа только фыркнула и вышла за дверь.
Доев, а точнее, за секунду проглотив обе и облизывая обертки, Шейла произнесла:
- Ладно, прощена, жадоба! Пойдем посмотрим, каким сеном нас, кобылиц, будут потчевать сегодня, – и покровительственно положила свою толстую руку мне на плечи. Я послушно поплелась под ее крылышком в сторону столовой.
- И вытри эти сопли со щек, а то подумают, что ты плачешь от восхищения к мастерству повара, – и снова гиена появилась рядом.
ГЛАВА 2
Наш топот убегающих ног еще эхом отскакивал от коридорных стен, а Дафна уже мобилизовалась от шока и выпалила:
- Хочешь?! – она резво приподняла чемодан, словно лоточница со сладостями на ярмарке перед колеблющимся покупателем.
Карлос сглотнул. Его губы раскрылись, а лицо перекосило от борьбы желания со страхом наказания (это дословное описание самого Карлоса, когда он мне все это рассказывал).
- Не-е-ет, – протянул он.
Дафна насупилась, положила чемодан обратно на кровать и посмотрела в окно.
- Не обижайся, я бы с радостью, но мой отец… Словом, если меня попрут из этого санатория, то дома я буду завидовать праноедам. Понимаешь?
В коридоре послышались чьи-то быстрые шаги.
- Скорей, закрой дверь! – скомандовала Дафна.
Карлос подпрыгнул от окрика и с треском захлопнул ее за собой.
…..
Девушка вскочила и открыла окно. Внизу, в полутора метрах вдоль всей палаты шел козырек главного входа.
- Помоги, – и она показала подбородком на открытый чемодан. Карлос подтащил его, и они словно молодожены на свадьбе, выпускающие в небо голубя, в четыре руки отправили в свободный полет все содержимое потайного кармана. Шоколадки, батончики, зефир десантировались на навес, подпрыгивая и раскатываясь на все большую и большую площадь. Сверху на всю эту кучу шмякнулись два свежих гамбургера и разинули свои булки, словно рты от удивления.
- Если б выкинули деньги, было бы не так жалко, – проныл Карлос. – А вдруг кто-нибудь из персонала подойдет к окну? – испугался он, все еще державший осиротевший чемодан в руках.
- Ну, дактилоскопию-то им делать не будут, и поэтому кто знает, с какого этажа все эти парни суициднулись, – парировала Дафна.
……
Двадцатью минутами раньше над ними, двумя этажами выше, в дверь мужской палаты постучались.
- Все одеты? Я могу зайти? – слащаво пропела в закрытый проем врач диетолог-эндокринолог Хельга Мартинес – хрупкая миловидная блондинка в белом халате. За дверью началась неистовая возня. Врач переглянулась с двумя медбратьями, которых она прихватила для насаждения своей власти силой в отдельно взятом периметре. Не дождавшись членораздельного ответа, она резко распахнула дверь и стремительно вошла.
Трое пациентов стояли по стойке смирно возле своих кроватей, но колеблющиеся лацканы пижам выдавали их с потрохами.
Хельга медленно обвела взглядом стоящих, задерживаясь на каждом ровно столько, чтобы им хватило времени смутиться.
- Ну? – после паузы произнесла она, обращаясь ко всем сразу.
Мигеля – парня в пижаме ало-красного, как закат перед бурей, цвета словно закоротило. Его плечи стали дергаться так сильно, что ворот у рубашки встал дыбом и подпер увесистые щеки, создав красивый цветовой переход от алого в пурпурный. Капля пота соскочила с виска. Хельга выбрала его первой жертвой, подошла ближе и посмотрела на него в упор.
Пока она стояла спиной к Амбару – толстяку в синем трикотажном костюме, стоящему напротив возле своей койки, тот сделал едва заметное движение носком правой ноги. Словно кошка, своей мягкой лапкой он подтолкнул ощетинившийся оберткой на врача батончик Nuts в укрытие – под кровать. И взглядом кота Шрека посмотрел на медбрата, удивленно задравшего бровь от увиденного им маневра.
- А в чем собственно дело? – очнулся от бессловесного террора третий – Хесус. Парень мог себе позволить выпендриваться. Он бил все рекорды по сбросу веса и вытягивал общий показатель отделения, о чем, конечно же, знал. И на правах пуленепробиваемого для санкции в отношении пациентов супергероя решил лечь на амбразуру.
Хельга, по-военному, резко развернулась на каблуках в сторону новой мишени.
- А в том, Хесус, что эти двое, – она указала подбородком на Амбара и Мигеля, – странным образом находясь уже месяц практически на церковной диете, дают прирост веса. И у меня есть подозрения о контрабанде.
- И где же мы, по-вашему, все это добро прячем?! – парировал «герой». – Тут нужно каждый день чемодана два еды, чтобы поддержать таких немаленьких парней в форме! – ухмыльнулся Хесус.
- А вот мы сейчас это и выясним, – говорила Хельга спокойно, но заливший все ее щеки румянец транслировал, что в ней проснулась боевая ищейка и она костьми ляжет, но докопается до истины. – Так, Фабио, ты осматриваешь зону пребывания Мигеля. Ты, Нерео, – Хесуса. Ну а я – Амбара.
- Вы не имеете права – это наша собственность, – проблеял Амбар.
- Не беспокойтесь, сеньор Амбар, ваша собственность останется при вас. Ну а что до тумбочек и коек – это точно не ваше. Сеньоры пациенты – в центр! Прошу! – и она показала пальцем на середину комнаты.
…..
Через десять минут раскуроченные тумбочки, перевернутые матрасы и вывернутые антресоли у шкафа ровным счетом ничего не дали. Хельга стояла и смотрела на поднятый на ребро матрас Амбара и оголённые доски ортопедического каркаса, сквозь рейки которого проглядывался пол, и уже собиралась развернуться, как…
- А что это там в самом дальнем углу? – все пятеро подались вперед, а врач снова опустилась на колени, как и пятью минутами ранее, когда заглядывала под кровать. А потом и вовсе легла на живот и, как разведчик на задании, поползла по-пластунски под койку. На обозрение пятерых мужчин ее самая впечатляющая часть предстала во всей красе. – А-а-а, вот тут что! – пыхтя, она выползала обратно, и парни поспешили изобразить отстранённое созерцание стен.
Хельга собиралась уже подниматься с колен, но с зажатым в одной руке батончиком было не очень удобно, и она скосилась через плечо на стоявших мужчин в поисках помощи, как вдруг на долю секунды перехватила взгляд Амбара. Он с таким видом смотрел на чуть отошедшую от стены розетку, будто Хельга сапёр, едва не подорвавшийся на мине. Врач, продолжая стоять на четвереньках, аккуратно положила сладкую «улику» на пол, залезла в карман своего халата и достала резиновые перчатки. Через секунду она уже ловко выковыривала розетку из стены. На удивление она поддалась очень легко и даже не фыркнула на нее разрядом электричества (видимо, просто была обесточена), а вместе с ней отошла и добрая часть картонной стены – метр высотой и полметра шириной. И тут даже у видавших виды медбратьев челюсти поползли вниз, и один даже присвистнул. Пространство между картонными перекрытиями в полметра глубиной и во всю площадь отошедшей перегородки было забито под завязку прозрачными пакетами жранины: сладкие шоколадные батончики, зефир, пастила, конфеты всех возможных мастей и размеров, печенье, была даже двухлитровая кока-кола и килограммовый пакет сухого мороженого.
Хельга стала медленно подниматься. Она даже не подняла найденный батончик – песчинка среди россыпей драгоценностей. Она смотрела, как загипнотизированная, на портал в ад ожирения. Желая отогнать наваждение, она вдруг всплеснула руками и сбила со стоявшей рядом тумбочки Амбара огромную энциклопедию на три тысячи страниц. Она упала с грохотом падающего с неба рояля. Все подпрыгнули. Книга распахнулась, и из нее полетели шоколадные трюфели, как конфетти из хлопушки. Середина у энциклопедии была вырезана, и она перепрофилировалась в конфетницу.
И тут Хельга пришла в себя:
- А это, чтоб каждый раз не лазить?!
- Да что вы себе позволяете! – завопил Хесус.
- И не надо так кричать, сеньор! Это вам уже не поможет. Все трое сегодня же на выход, – она развернулась и вышла, показав тем самым, что торг закрыт, не начавшись.
- Да как вы смеете, – промямлил сдувшийся «герой».
- Собирай чемоданы, пока не выперли вообще без вещичек, – сказал медбрат Фабио. – Тебе помочь уложиться?
- Я не могу вернуться домой! – заголосил вдруг очнувшийся Амбар.
…..
- Кто это там так вопит? – Карлос сидел на стуле. Дафна полулежала на кровати. Чемодан они с трудом, но все же успели уже запихать на антресоль. – Пойду разведаю, что происходит, – и с молчаливого согласия хозяйки комнаты Карлос потихоньку выскользнул в коридор.
ГЛАВА 3
- Если бы вы не устроили этой возни из-за двух граммов дешевого шоколада, мы были бы в первой десятке! – шипела Ноа на Шейлу. Та удивленно вскинула свою татуажную бровь.
- Какие перемены в наших интеллигентных рядах творит волчий аппетит!
- Ну я не собираю по углам «Твиксы», и поэтому от голода мне вообще начинает мерещиться всякое! Например, вместо голов бублики и пончики. Особенно, почему-то, у медперсонала.
- Подкол засчитан! А Ева…, – Ноа не дала Шейле договорить.
- Бублик, конечно, вместо ее бесстрастного кочана! – и они захохотали, из-за чего были расстреляны злыми голодными взглядами парочки обернувшихся пациентов, стоявших в цепочке на вход в столовую.
Перед нами было уже человек двадцать. Мужчины и женщины, отягощённые сильнее остальных склонностью получать пищевые удовольствия, стояли в очереди в храм чревоугодия и тихо клокотали от недовольства: когда же эти чертовы двери откроются! Они настолько хотели есть и так волновались, и переживали, что им не достанется пресное рагу и дежурный бутерброд с какао, что электричество искрило в воздухе. И, конечно же, какая-то женщина, стоявшая впереди нас на семь человек, не поделила в ней место. И с кем! С душечкой Карлосом (тем самым, что предупредил нас час назад об обысках).
Скандалистку мы не знали. Видимо, она совсем недавно прибыла в клинику.
- Какого черта ты, жирный ублюдок, лезешь вперед меня! – и она попыталась отпихнуть обалдевшего Карлоса толчком в живот, но вызвала этим лишь легкий бриз его жировых складок. – Ты стоял на три человека сзади! Я видела!
Затем она перешла на ор и выкрикивание фраз о деструктивном поведении его матери в процессе его зачатия. Карлос повернулся к ней боком, словно хотел, чтобы эти крики его просто обтекали, не врезаясь в него, уносились потоками кондиционированного воздуха дальше по коридору. Он выжидал, что быстрее произойдет: откроются двери столовой или, иссякнет ее кортизол в крови. До открытия портала чревоугодия оставалось четыре минуты.
Женщина вошла в раж. Она была на голову ниже своего соперника ростом, поэтому подпрыгивала на месте, стараясь впихнуть слова прямо в ушное отверстие Карлоса. Но донести до него ей удавалось только свою слюну.
- Какие лешие дергают эту самочку сейчас за соски? – поинтересовалась Шейла.
- Те же, что и тебя полчаса назад, когда ты планировала задушить Джен, – парировала Ноа. Шейла пристально посмотрела на меня, но я отвела взгляд и решила, что промолчать будет разумнее.
Наш приятель продолжал просто стоять и не отсвечивать. Он воспринимал ее как большую назойливую муху. Как слепня, такого большого в жаркий день на открытом поле. Он стоял и бесконечно молчал. Молчал, молчал и-и-и-и… тут дамочка как зарядит кулаком ему в нос. Ну почти. Она не рассчитала силу притяжения своего габаритного тела и не смогла высоко подпрыгнуть – так, привстала на носочки. И все-таки угодила бы ему прямо в сопелку, если бы Карлос не успел в этом момент подставить предплечье под удар.
- А наш милаш еще и каратист, – ухмыльнулась Шейла. – Какой мастерский блок.
Блок действительно был хорош. Следом еще неплохо было бы подвинуть апперкотом диафрагму скандалистки ближе к позвоночнику, как учил меня мой дед-боксер. Но кроме как на моем возрастном родственнике, больше ни на ком я не решалась его отрабатывать, и то во время тренировок, которые он мне давал в мои шесть лет, пока еще был жив.
Рука женщины отрекошетила почти с той же силой обратно, и она забила в свои же ворота – мастерски пробила себе хук в нос. Кровища брызнула на всех рядом стоящих, неутоленных в очереди. Разом завопило несколько женщин и один мужчина, что кто знает, может быть, она больна СПИДом и они теперь тоже, и кто заплатит им за их испорченные фирменные мешки из-под рояля – надетые на них футболки. Поднялся скандал. Народ разбежался, но недалеко, поглядывая на двери, которые вот-вот должны были открыться.
«Даже если бы она вспорола ему маникюрными ножницами живот и выпустила все пятнадцать метров кишок на пол, мы бы не ушли с этого места далеко», – подумала я.
Кто-то позвал охрану. Вместе с двумя бойцами пришли и два врача. Обоих под белы рученьки вывели из коридора.
- Да-а-а. Встрял папа Карло. Во внутреннем мире этой толстой некрасивой женщины, наверное, таится много прекрасного! Например, эмпада (беляши), – прокомментировала Шейла.
- Война войной, а обед по расписанию! – и Ноа двинулась в наконец-то распахнувшиеся двери столовой. Я и Шейла с недоумением смотрели ей вслед. Мы никак не могли привыкнуть к этим ее перевоплощениям.
Наша Ноа, у которой всегда начиналась икота от страха, стоило только повысить голос на пару децибел. Та, у которой от случайно брошенного слова «срака» ее фарфоровое, белое личико делалось цветом пожарного гидранта. Эта женщина, закрывавшая лицо руками с тихим стоном «Немедленно выключите это варварское насилие», когда по телику в нашей палате Том фигачил сковородкой по голове Джерри. И стоило только этой орхидее почувствовать голод… Если бы за линией наступающих фашистских оккупантов был ее обед, она бы в одиночку прорвала блокаду.
…..
  - Меня пучит от этого черного хлеба. Сколько живу – ни разу не видела такой гадости. Его специально пекут для этой клиники, чтобы убить в нас всякое желание жить.
- Он не черный. Он серый – цельнозерновой. И если ты не хочешь, я могу тебе помочь отнести поднос на мойку пустым, – ответила Ноа на нытье Шейлы.
У нашей рыжей подруги заходили желваки, и она готова была уже заткнуть этот научно-познавательный канал о пищевых продуктах, но я быстро успела перевести тему разговора:
- Я однажды решила навести порядок в холодильнике и помыть его изнутри. Для удобства придвинула к нему вплотную стул, села на него и потянулась к задней стенке, чтобы вытереть грязь. А в этот момент на кухню зашел мой старший брат Мигель и, увидев меня, сказал: «Привет, Джен! Что делаешь, обедаешь?» И в этот же день я села на диету.
Ноа так хохотнула, что у нее вывалился изо рта кусок хлеба, уже успевший познакомиться с какао.
- А я ходила лет пять назад в католическую школу. И во время одного занятия учитель попросил меня прочитать в Книге Чисел об израильтянах, блуждающих по пустыне. И я такая читаю: «Господь услышал, как вы плакали и говорили: «Поесть бы нам мяса!» Господь накормит вас мясом. Вы будете есть его не один, не два, не пять, не десять, не двадцать дней, а целый месяц, пока оно не полезет у вас из ноздрей и не опротивеет». И вдруг я останавливаюсь и ка-а-ак выкрикну: «А это разве не диета Аткинса?» Я тогда плотно на ней сидела.
Мы все втроем разразились таким смехом, что поедающие свой обед стали на нас оборачиваться.
- А я слышала, что есть такая операция, – Шейла перешла на шёпот, и нам пришлось придвинуться поближе. – Только она баснословно дорогая, но сто процентов работает, – она сделала глубокомысленную паузу, чтобы мы заерзали от интереса на стульях.
- Ну, говори же! Хватит свои зенки закатывать! Отрезать желудок? – выдвинула версию Ноа.
- Желудок – это примитивно. Жрать потом год из чайной ложечки. Этим я могу прямо сейчас заняться и без операции и гарантированно похудею. Нет, – она посмотрела на нас по очереди, словно Че Гевара, готовившийся рассказать нам план захвата Гаваны, и продолжила. – Пересадка кала! – и такое торжество отобразилось на ее лице, как у Колумба, докладывающего своей королеве, что открыл Америку.
- Чего!? – вытаращилась на нее Ноа. У меня же просто от представленной картины отпала челюсть.
- Ты врешь, – ухмыльнулась я.
- Много ты понимаешь – неуч. Серьезно вам говорю. Врачи доказали, что микробиом…
- Чего? – не поняла я.
- Слушай молча. Может быть потом, через неделю допрет. Микробиом. Ну, бактерии, которые живут в кишках у худых, совсем не такие, как у толстых. Все в этом дело!
- Они просто толще! И жрут и за себя, и за хозяина, – хохотнула Ноа.
- Это у тебя мозжечок толще, и поэтому только он один и смог уместиться у тебя в черепной коробке. Врачи находят худых и за деньги берут у них…, – Шейла не успела договорить.
- Говно! Чтоб я так жила! – с неприкрытой завистью выдохнула Ноа. – Я бы уже была миллионершей! А анорексичкам не надо? У меня качественный. С гарантией прибавки веса.
Шейла так сжала ложку (та еще была в рагу), что ее пальцы побелели от врезавшегося в них металла. «Скоро рагу окажется у Ноа на лбу», – подумала я.
- Свое-то не знаешь куда деть. А тут вливают еще и чужое, – быстренько возвратила я тему.
Над столом нависла чья-то тень. Мы мгновенно свернули разговор.
- Девочки, не угостите чем-нибудь? – перед нами стоял Карлос. Его белоснежная футболка была разукрашена в стиле импрессионизма красным. Он поймал наши взгляды и замялся.
- Да, я понимаю, что надо было бы сначала переодеться, но я боялся, что все уже закроется и я останусь без обеда.
- Лихо ты ее заблокировал, но я бы не удержалась и врезала бы ответочку, – сказала Шейла. – А что с бабенкой?
- На списание, – улыбнулся Карлос. – Прибежал сам зав отделением и такой мне сначала разнос устроил, но потом ему объяснили, что я-то ее и пальцем не тронул. Все, уже на выходе с вещами рыдает.
- Строгая у нас казарма, – ухмыльнулась Ноа.
- Ну, а помочь сейчас мы тебе вряд ли чем-то сможем, – и Шейла приподняла пустую тарелку. – Может, наши славные поварята не все еще соскребли себе домой и сжалятся – насыпят тебе половничек этого водянистого пойла. А вот на вечер у меня предложения по десерту.
Все с удивлением посмотрели на Шейлу.
- Нет, ну а что! У меня уже нет никакого морального стимула худеть. Жаль, план помощи облегчения чемодана Дафны с треском провалился. Есть идея замотивировать себя вкусняшкой. Так сказать, отсалютовать ушедшим… сколько ты сбросила, Джейн, за последний месяц?
- Пять килограммов, – и я опустила глаза.
В моем личном плане доктор Ева на второй месяц сделала запись «от десяти килограммов». Да и отвес в пять-то и показали весы только потому, что пронырливая Шейла отсыпала мне из личного тайника мочегонного.
- Но как?! – на нее вытаращился Карлос.
- А об этом, папочка, я расскажу тебе после наших уроков мужества в бассейне. Ты же тоже идешь на тренировку через два часа?
- Да, – Карлос кивнул и посмотрел в сторону стойки раздачи. – Ну я пойду, а то…
- А то не дай Бог похудеешь, – улыбнулась Шейла.
Мы тоже пошли, но на выход. Ноа взяла меня под руку и прошептала на ухо:
- После слов Шейлы об этом экзотическом способе похудения я поняла наконец-то, почему собаки едят говно – они просто хотят оздоровиться за чужой счет!
Мои брови поползли вверх – эту девушку нам придется заново узнавать. Она не та, кем казалась нам эти два месяца. Но Ноа мою реакцию восприняла как восхищение ее логике и гордо вскинула голову. «Что еще выпустит голод из бессознательного у нашей подруги?» – подумала я.
ГЛАВА 4
Через десять минут мы уже сидели на железной скамейке в тупике на четвертом этаже, забившись в самую глухую часть всей клиники. Сюда нас притащила Шейла. Здесь мало кто бывает по доброй воле. Это самая неприятная часть всего нашего «пищеблока» (Так мы прозвали наше отделение, где пытаются убить в людях повышенный интерес к еде. А вообще отделений «улучшайзинга» в нашей клинике несколько: пластики, липосатики, имплантаты и пищевики – мы то есть).
Пара десятков процедурных кабинетов закрыли свои веки – двери – и отдыхали перед новой волной. Еще часа два после обеда они будут дремать запертыми. И в 16.45 распахнутся снова и станут таращиться и подмигивать несчастным пришедшим к ним не по своей воле, а по назначению врача.
- Зачем ты нас сюда приволокла? – начала раздражаться Ноа. – Я бы предпочла часок всхрапнуть перед плаванием «кроликом».
- Не надо истерик! Минуточку терпения. Где еще нам обсуждать наш план попрания заветов диетологии?! А! Только здесь – в тишине и безлюдности, – Шейла обвела нас взглядом и, убедившись, что запал спорить погашен, продолжила. – Помните, мне делали МРТ головы на седьмом этаже неделю назад?
Мы с Ноа смотрели на подругу и молчали, не понимая, о чем она. Шейла сообщила нам, что от недоедания наш прогрессирующий склероз скоро будет приводить нас на обед в туалет. По ее словам, мы неделю были свидетелями ее жутких головных болей, на которые она каждый день жаловалась врачам. Но я что-то не могла вспомнить ничего, кроме ее бесконечного нытья про местную говняную еду. По ее словам, ее диетолог, в конце концов, сдался и назначил ей МРТ. И вот, когда ее инструктировали, как следует вести себя в томографе, чтобы на снимках не вышел пончик, она, чтобы не нервничать, все время смотрела в окно и увидела там воодушевляющее зрелище: чернокожий парень тащил через дорогу семь коробок с пиццей. Она внимательно просканировала местность и заметила вывеску…
- …«Карбонситы»! Это лучшая пиццерия в стране, а может быть, и в мире! Я погуглила отзывы. Ей управляет настоящая итальянка. А она-то уж точно знает, как сделать из куска обычного теста райское наслаждение. И сегодня сразу после ужина нам понадобится десерт.
  - Но…, – замялась я. Шейла посмотрела на меня так, словно пыталась воткнуть кляп в горло, – но тебе не кажется, что мы здесь не для того, чтобы есть пиццу? – промямлила я и отвела взгляд в сторону. Впрочем, как всегда, когда надо было отстоять свое мнение, даже если на кону у меня было что-то поглобальнее, чем просто постройневшее отражение в зеркале.
- А тебе не кажется, что ты здесь не для того, чтобы жрать конфеты в сортирах?
- Это был всего лишь минутный порыв! – я покраснела (хотя черная кожа дает определенные преимущества, почти не выдавая хозяйку при смущении) и отвернулась.
- Ладно, ты можешь не ходить, – ответила она и развернулась ко мне спиной, демонстративно начав обсуждать детали вылазки только с Ноа.
Мне стало стыдно. Все-таки Шейла моя подруга, а я обидела ее, не поддержав идею.
- Я пойду, – тихо ответила я.
- Что?! Ноа, ты что-то слышала? – Шейла по-прежнему сидела ко мне спиной.
- Извини, я не сразу оценила твой план.
- Ну, ладно. Ты молодец, что одумалась, – Шейла развернулась и похлопала меня по-товарищески по плечу. А я чуть не кинулась ее обнимать – так обрадовалась, что меня снова приняли в дружественный круг!
ГЛАВА 5
- Шестнадцать – двадцать два. Шестнадцать – двадцать два.
Я стояла голой перед зеркалом в женской раздевалке нашего бассейна. Еще никто не пришел. Я была первой. И развлекалась тем, что поднимала свою правую руку вверх и опускала вниз. За ней в догонялки играла моя грудь седьмого размера.
- В шестнадцать лет, – я подняла руку вверх. Грудь резво подскочила к подбородку. – В двадцать два года, – я опустила руку вниз. Грудь уныло повисла, желая заглянуть своим соском в пупок. С шестнадцати, после одного случая в автобусе, у меня начался марафон прибавки в весе, и грудь не отставала.
…..
После нашей ведьмовской летучки на четвертом этаже мне на общий телефон, тот, что на посту дежурной медсестры, позвонила мать. Сотовый я специально оставила дома, чтобы меня не долбали все мои родственнички наставительными звонками, они ведь и не подозревали, зачем на самом деле я здесь. Но они начали просачиваться через стационарную систему связи.
Я спустилась к телефону и в тысячный раз услышала команду прекратить страдать херней и смывать в унитаз бешеные бабки государства, бросить уродовать свою красивую фигуру и вернутся в строй – в женский хозяйственный отдел нашей семьи, работавший 24/7.
- Дел по горло! Я не успеваю стирать на мальчиков. А ты транжиришь такие деньжищи Мигеля нашего Диас-Канеля3! Не жрать ты и дома могла бы. А вместо физкультуры вполне сошло бы простирнуть четыре комплекта постельного белья! – орала на меня из трубки мать.
Стиральной машинки у нас дома не было, как вы понимаете. А стирать и полоскать руками в тазах – то еще развлечение.
В палату я не пошла – мне не хотелось никого видеть. Немного побродила по коридорам больницы и спустилась в раздевалку бассейна.
…..
Я снова опустила руку. Грудь разочарованно повисла. Я посмотрела на нее. Мой бонус от набора веса седьмого размера, который, я знаю, многие девушки мечтают иметь, душит меня во сне, если я сплю на боку. А еще я начинаю храпеть, за что неоднократно уже получала от Шейлы подушкой.
Я руками собрала свои складки жира на животе и посмотрела на них. Это единственные накопления, которые у меня есть. А если вот так!? Я сплющила все свои «сбережения» к центру и согнулась чуть вперед. Получились жирубики!
- Ну просто Моника Жируччи, – я резко повернулась. В раздевалку явилась Шейла. Я быстро схватила полотенце и прикрылась. – Что это ты вытворяла перед зеркалом? Примерялась, сколько можно заработать, став донором жира?
- Нет, представляла, сколько я буду весить на Марсе. Это я просто на Земле сто двадцать килограммов. А вот на Марсе я буду всего сорок. Выходит, я не толстая. Просто не на той планете родилась.
- А-а-а, – квело протянула она и отвернулась к своей ячейке, начав переодеваться.
Следом за Шейлой зашла Ноа. Стали подтягиваться и другие. Я отвернулась и начала рыться в шкафчике в поисках своего купальника. Все девчонки разоблачились и не успели еще ничего на себя натянуть, как дверь резко распахнулась, с треском ударившись ручкой о настенную плитку. Все аж подпрыгнули и развернулись, в чем есть, к проему. А в него полубоком втиснулся очень крупный и белый, как кусок теста для пирога, парень. Из одежды на нем были только шапочка да очки для плавания. Свои плавки он почему-то сжимал в кулаке.
Он щурился в запотевших очках для плавания. Шапочка и гробовая тишина сжимали его уши.
- А где душевая бассе…, – но он не успел договорить.
Его вопрос утонул в нашем визге. Парня отбросило в сторону. Он врезался голым задом в острый косяк. Его лицо изуродовала гримаса боли. Парень шарил по стене рукой, пытаясь судорожно нащупать себе дорогу обратно, при этом продолжая сжимать плавки в руке. Со стороны казалось, что он нервно протирает ими плитку. Ноа, единственная успевшая прикрыться полотенцем, подскочила к двери и силой захлопнула ее за ним. Визг как обрезало. Стало так тихо, что было слышно, как быстро дышат несколько особенно впечатлительных натур.
Единственная, кто простояла всю эту эротическую сцену молча, была Шейла. Она только приняла боевую позицию – руки в боки – и впялилась взглядом в мужскую плоть диверсанта.
И тут в образовавшейся тишине зазвучал ее голос:
- Сеньориты, а вы все-таки дуры! – теперь все обернулись на нее. – У вас, можно сказать, это был единственный шанс, как минимум в ближайший год, покрасоваться перед мужиком голыми. Да еще с гарантией, что его не стошнит от ваших двухсоткилограммовых прелестей. Его запотевшие очки были лучше любого фотошопа. Упустить такой шанс! Идиотки! – и она сплюнула.
…..
Мы наконец-то вышли к бассейну. Шейла шла впереди и вдруг поскользнулась, и точно припечаталась бы головой к полу, если бы не вовремя подхватившие ее двое спасателей.
- Вот почему в бассейнах все в шапочках плавают, – шепнула я Ное. Она вопросительно на меня посмотрела. — Чтобы при падении на кафель мозги не разбрызгивались.
Ноа зажала рот руками, чтобы не заржать, но получилось только хуже – она захрюкала. Парни, тащившие Шейлу, обернулись на нас, и один даже подмигнул.
В нашем бассейне в занятиях принимает активное участие не только тренерша и мы, но и еще двое ее помощников. Вода, конечно, позволяет нам помечтать, как мы будем ощущать себя, когда станем в два раза легче. Но особенно впечатлительные от восторга иногда уходят на глубину, и им не дают побыть наедине с собой эти парни. Тренерша, хоть и бесит меня, что выглядит, как совратительница из ролика «Плейбоя» в сцене «в конюшне», но в одиночку ни одного из нас ну никак не сможет вытащить. Поэтому эти качки с животами, как формы для прямоугольных вафель, всегда тут околачиваются. И они так заразительно улыбаются, что я готова поспорить, это оттого, что они видят нашу с ними колоссальную разницу. Мы их прозвали «буи». И придумали кричалку: «Пошел под воду – не кукуй. Скорей хватайся ты за буй!»
Тренировка началась ровно в пять. Инструкторша прыгала на бортике, махала ногами и руками, показывая движения, которые мы должны были за ней повторять. Я посмотрела по сторонам. Вокруг торчали по шею в воде только головы в резиновых шапочках. Можно было просто слегка подниматься и опускаться на носочках, изображая бурную деятельность, и ничегошеньки не делать – все равно халтуру никто не заметит.
Со спортом я перестала дружить в юности и теперь влюблена в него на расстоянии.
В шесть лет меня на улице перед собственным домом хотели отлупить трое соседских девятилетних мальчишек. Кажется, я им помешала играть в мяч, но это не точно (не могу вспомнить конкретную причину). Зато я точно помню, как мой визг выманил на крыльцо Теофило – моего деда. И очень вовремя. Один пацан уже ухватил меня за волосы, а второй размахнулся ногой, чтобы посмачнее дать мне в живот. Я никогда больше не видела такой прыти у взрослых. Да и у тех, кто помоложе, если честно, тоже.
Никто не понял (многие повыглядывали на шум в окна), как Теофило успел за долю секунды покрыть тридцать метров, лежащих между нами. Он просто телепортировался, и все, как индийский йог, и уже держал на весу за уши двух самый активных агрессоров из хулиганской тройки. Теперь орали они. Дед поволок их к матерям домой. А я, обалдевшая от его фокуса, так и осталась стоять посреди улицы вместе с третьим хулиганом, таким же растерянным, как и я.
- Любая уважающая себя сеньорита должна уметь отстоять свою честь!
Дед вернулся уже как обычный человек – шагая и один. Он сел на корточки возле меня, взял за плечи и пристально посмотрел мне в глаза. Мне тут же, почему-то, захотелось заплакать, и я задергала носиком и потянулась кулаками к глазам. Наверное, я тогда (да и сейчас) хотела жалости и на ручки, но вместо этого:
- Ты должна уметь постоять за себя, каким бы большим ни был противник. И хорошо, если это будут вполне реальные мальчишки. Гораздо сложнее, если это будешь ты сама.
Я тогда ничего не поняла из его слов. Но вот сейчас, стоя по горло в бассейне и в своих проблемах, до меня дошло, о чем он мне тогда пытался втолковать.
- Пойдем, я научу тебя кое-чему, чтобы тебя хотя бы уважали, – продолжил он. И научил.
Через месяц, в сентябре я пошла в первый класс. Меня не хотели брать, но дед убедил директрису, что уже в ноябре я буду призывного – семилетнего возраста, и тем более я уже умею считать и писать простые слова, и не стану обузой более взрослому классу. Эта жаба все-таки попыталась мне устроить импровизированный вступительный экзамен в первоклашки. Когда со счетом у нее ничегошеньки не вышло (зря, что ли, мы каждую субботу таскались на рынок и торговались за каждое песо). Тогда она решила подловить меня на незнании цветов, лишь бы место в ее престижной школе не заняла такая простолюдинка, как я. Но я в свои шесть хорошо знала разницу между лиловым и сиреневым. Это были два состояния тети Патриции – сестры матери. Когда ее лицо становилось сиреневым, она говорила: «Еще ничего!» А вот когда лиловым: «Беги, Джен, неси таблетки!»
Меня все-таки приняли. Но рожа у директрисы была в этот момент, словно она откусила на закуску лайма, а рома ей не налили.
До декабря все шло почти отлично. Учиться мне очень нравилось. Но процесс омрачал Педрос – мой одноклассник, который повадился нападать на меня на переменах и дергать за волосы. Так и сделал бы, наверное, меня лысой, если бы не один случай.
Перед самым католическим Рождеством у нас случился мороз. На улице было всего шестнадцать градусов. Для тропической, со стопроцентной влажностью, Кубы – это паралич всем местным. Словом, не быть кубинцу полярником. И надо понимать, что у такой семьи, как наша, наскребающей лишь только на необходимое, самым теплым видом одежды были шорты до колена и майка с коротким, но все-таки рукавом.
Мать тогда за ночь сварганила мне кофтейку из фланели. Где она взяла ткань, можно было только догадываться. Может, приставила швабру к гражданке в самом беспомощном положении – в кабинке, сидящей на унитазе без штанов, и заставила разоблачиться. Она работала тогда в пятизвездочной «Милье» на Малеконе уборщицей. Но не той, что могут часами разглядывать одежду и парфюм богатых людей в номерах. Не горничной. А простой сортиротеркой, как прозвал ее мой отец.
Наряд получился, что надо! Красная, как карта мира в мечтах коммунистов, душегрейка одевалась через голову, а сзади застегивалась на маленькую пуговку. В ней было тепло и странно празднично даже в обычный будничный день. Некоторые девчонки мне даже завидовали.
И вот один из «морозных» дней, когда впервые в жизни я щеголяла в красивой одежде, на Педроса нашло бешенство, и он, ни с того ни с сего, взял и напрыгнул на меня сзади на перемене.
Недоумок схватил меня руками за горло, а ногами за талию, словно бабуин ветку, и, вы не поверите, стал отгрызать пуговицу на моей нарядной, единственной новой кофте.
Очнулась я от крика: «Вызывайте полицию!» Педрос сползал по стене, а за его затылком тянулся темно-бордовый след крови. Он был таким ровным и широким, как сплошная на Пятой авеню. Нос его почему-то хотел заглянуть в ухо. И красная сопля висела пузырем над верхней губой.
Я посмотрела на свои руки, сжатые в кулаки. Костяшки пальцев были в крови.
Мой дед – Теофило Штефансон Агиляр был трехкратным чемпионом мира по боксу. И за эти пять месяцев, прошедших с момента неравной схватки во дворе со старшими мальчишками, уж научил меня кое-чему.
Мы занимались три раза в неделю. И на каждой тренировке он говорил одно и то же: «Реакция у тебя, как у змеи, но вот храбростью ты пошла в зайца!» Я и правда боялась бить деда, ну, точнее, в поставленные им ладони или живот. Каждый раз мне прилетала ответочка, но он всегда или промахивался, и кулак летел мимо моей головы, или удар приближался, как мне казалось, так медленно, что я успевала увернуться. Но все равно было очень страшно!
Директриса вызвала мать. Она угрожала мне отчислением. Моей родительнице удалось как-то все уладить, но придя домой, она поругалась с дедом. Они так орали, что весь квартал побросал свое любимое ежевечернее занятие – отсиживать всей семьей задницы перед теликом с ведром чипсов – и повысовывался в окна – тут шоу было нажористей, чем по ящику. Мне сразу стало ясно, что тренировок больше не будет. Дед потом мне говорил, что зря мать так. У меня мог бы благодаря спорту выработаться характер. Какая тут связь? И в довершение истории моего первого выигрыша нокдауном, у меня появилось новое «развлечение» – отбиваться от своих двух старших братьев-балбесов, которые после случившегося еще пару лет, наверное, увидев меня, кричали: «Боксерша-сутенерша. Трусы не надела и пошла на дело!» Я на интуитивном уровне в свои семь лет догадывалась, конечно, что «сутенерша» – это что-то не очень хорошее. Ну что-то типа спекулянтши, которых у нас на острове сажают в тюрьмы, но была не до конца уверена в своих выводах тогда. Пару раз их стихотворный экспромт слышала мать. И то, как она над этим смеялась, мне не понравилось еще больше, чем дразнилка.
Со второго класса нас в школе стали заставлять бегать на улице. И знаете что: расписание уроков составлял точно садист. Все физ-ры начинались ровно в двенадцать. Волшебное время на острове, когда женские каблуки с ловкостью факира протыкают сразу на полшпильки, казалось бы, невозможное – асфальт на дорогах. Когда в начале урока этот придурок-физкультурник выстраивал нас строем, то стоило только нагнуть голову чуть в бок и посмотреть вниз, как дорожное покрытие начинало транслировать миражи в раскалённом воздухе.
Учебный корпус оставался за нашими спинами, а тупиковая часть улицы служила чертовой стадионной дорожкой. Асфальт жег ноги, как дорога в ад. Физрук выпячивал грудь, словно русский снегирь, и командовал: «Три по пятьдесят!» Это было выше моих сил. Я смеялась каждый раз после этой его команды до коликов. Его это бесило, и он продолжал, сверля меня взглядом: «А сеньорита Агиляр, три по сто!» И продолжением его нового распоряжения всегда случалась форменная моя истерика. Мой гогот эхом ударялся о стены домов. Я складывалась пополам, слезы и сопли текли ручьями. И иногда это даже заканчивалось икотой. Физрука это приводило в тихое бешенство, и он так крепко стискивал зубы, что у него белели желваки на скулах, хотя он и был черный. Одноклассники в такие моменты думали, что я того. Они просто не знали, а сказать я это тоже никому не могла, что мой отец, приходя раз в неделю с получкой домой, прямо с порога всегда орал: «Ну-ка, мать, деньги пришли. Быстро три по пятьдесят. А лучше три по сто!» Мать прятала его бутылки с первачом, чтобы он окончательно не спился. И давала отхлебнуть дома только с получки.
Физкультурник часто из-за моего не утихающего гогота не мог овладеть собой и заставлял меня бегать весь урок без остановки. Вот с тех пор со спортом я перестала дружить и теперь влюблена в него на расстоянии.
…..
Вдруг передо мной мелькнула совершенно идиотская шапочка с героями мультфильмов Уолта Диснея и выдернула меня из воспоминаний. Я думала, что не увижу уже ничего более экстравагантного в нашем бассейне, чем головной убор в виде противокорабельной мины в первом ряду, но нет.
Это же Карлос! Куда это его понесло подводным течением!?
- Карлос! – я старалась говорить шепотом. – Эй! – я подняла руку и помахала, но он не заметил.
- Специально встал у самого бортика, чтобы пялиться на грудь инструкторши. Снизу она кажется значительно больше, – сказала рядом стоящая Ноа.
- У него самого такая же. Мог просто подставить зеркало, – ответила я, и мы чуть снова не заржали.
- Карлос! – герои Уолта Диснея повернулись, появилось его лицо. – Не уходи после душа далеко, кое-что надо обсудить! – «мультяшки» поклонились, и лицо снова исчезло.
- Реши задачку! – шепнула мне на ухо Ноа, продолжая имитировать бурную деятельность под водой. – В плавательный бассейн втекает четыреста литров воды, а вытекает четыреста пять! Вопрос: есть ли совесть у купающихся?
Я захохотала и ушла под воду.
…..
Часы на стене насмехались надо мной и показывали одну и ту же цифру уже целую вечность. Эти 17.20 ни в какую не хотели превращаться в 17.45. Как же я ненавижу тебя,  беснующаяся на бортике тренерша! Ты даже не зарумянилась, а я, хоть и стою по горло в воде, уже вспотела, как скаковая лошадь. Со лба на глаза у меня падал водопад, и я щурилась, как водяная мартышка. И это при том, что я и половину не делала того, что изображала эта ведьма.
Чтобы как-то отвлечься от ненавистной тренировки, я завертелась по сторонам, разглядывая пыхтящих рядом. А вот во втором ряду и наш друг-эксгибиционист. Интересно, когда он догадается, что очки для плавания ему сегодня не понадобятся? О, посмотрите! А Шейла всю шею свернула, продолжая таращиться на этого товарища. Может, она того… умеет читать свое будущее по фаллическим символам?
Я повернулась к Ноа. Хоть она и была значительно легче меня, но она тоже уже была на пределе превращения в баклажан. Губы ее посинели, а от лица можно было прикуривать Cohiba4. Я вспомнила, как Ноа всегда говорила, когда кто-то начинал суетиться на тренировке и забрызгивать окружающих: «Упавший в воду шоколадный батончик вызвал панику в бассейне». Я улыбнулась. Часы мигнули и стали показывать 17.25.
…..
После этой «легкой» тренировочки у меня была мысль: а не подняться ли мне на поверхность на лифте?! Не забывайте, у нас бассейн для людей с огромными способностями заполнять собой большие пространства, но вот переместить себя в нем порой бывает очень трудно. Поэтому у дорожки без ступеней есть и плавный подъем, где можно подтягивать себя вверх, цепляясь за поручень, и шагать, и лифт – металлическая платформа, наверное, той толщины, которую не прострелить из гаубицы. Она элегантно поднимает из пены морской наших Афродит. Но я посмотрела на Шейлу, которая уже с заговорческим видом подгребала ко мне, и мне перехотелось, поднимаясь на лифте, получить воткнутые в спину ее колкости.
После бассейна нас всех ждало еще одно чудо стремительного сброса веса – душ Шарко. Тетя Патриция могла бы мне его делать бесплатно, если бы еще была жива, и одновременно поливать свой огород. А здесь меня шарашат из шланга, как твою морковь. И это за сто кук в сутки! Несерьезные эти врачи. Назначают черт-те что!
……
В раздевалке я мимолетно бросила взгляд на свое отражение в зеркале. Я никогда не была… Как это мне тогда сказал врач: «Вы, Джен, никогда не сможете выглядеть худенькой, как девушки эктоморфного телосложения». Да, знаю, знаю я! Платья после Николь Кидман мне точно не донашивать. Но даже размерный ряд на барахолках и у частников (не знаю, как там в фирменных магазинах. Мне туда заходить-то страшно – не то что мерить) провоцирует меня психовать. Их максимум — XL. А у меня жопа объёмом 134 см. Как можете догадаться, XL мне маловат. Но и чехлы для рояля не хочется на себя натягивать. Еле джинсы-то на себя нашла, не то что уж какую нарядную одежду (последняя, наверное, и была та красная, как коммунизм, кофта в первом классе). Но ношу их редко – ляшечки трутся друг об дружку, и быстро протирается дырка. Хотя, конечно, каждой кубинке понятно, какой бы фигурой ее ни наградили родители и как бы ее ни шлифанула любовь к тостонес и чуррос (жареное во фритюре тесто с сахарной посыпкой), ее обязательно надо сексуально обтянуть. Поэтому лосины и обтягивающие маечки наше все. И их носят девочки от четырех и до девяноста четырех лет.
ГЛАВА 6
- Ты чего так вырядилась? – спросила Ноа.
Через час мы уже сидели в той же столовке, что и в обед, и ковыряли ложками мясную похлебку, похожую по цвету и консистенции на сопли от гриппа.
- У меня сегодня вечером свидание! – Шейла кокетливо взбила свои волосы цвета костра и поправила на груди белую блузу в рюшах.
- С кем это? – не унималась Ноа.
- С едой! И у вас, кстати, тоже! Вы что, забыли?! – она обвела нас взглядом.
- Делов-то, съесть в забегаловке пиццу! Не нужно придавать еде лишнего значения и не будешь ж…
- А вот и наш сопровождающий красавчик! – не дала договорить подруге Шейла. Карлос вошел в столовую и озирался по сторонам в поисках нас.
Мы с Ноа обернулись (сидели ко входу спиной), и челюсти наши отвисли. Если бы Елизавета вторая прилетела вдруг на Кубу и решила устроить прием, то он точно был бы готов пойти. Карлос надел все лучшее сразу.
Кожаные черные ботинки делали его косолапые ножищи изящными, почти как у балерины. Хвала ручной работе мастера. Манжеты белоснежной накрахмаленной рубашки застегивались, клянусь, на золотые запонки. Темно-синие брюки с такими чёткими стрелками, что о них можно было порезаться.
А пиджак! Что это была за вещь! Он был в тон брюкам и так мастерски скроен, что застегни Карлос его на все пуговицы, и ему совершенно не нужно было уже худеть – есть и талия, и плечи, а грудь перестала висеть депрессивными дульками и превратилась в бронь супермена.
Наши взгляды пересеклись, и без лишних слов стало ясно, кто больше всех ждал этой встречи сегодня вечером. Кто любил ее так отчаянно, что готовился к свиданию, как со своей единственной любовью в жизни – едой.
ГЛАВА 7
- Тише, ты! Не толкайся! – прошипела на меня Шейла.
- Извини, – и я покраснела. Мне было очень страшно только от одной мысли «а если нас поймают?!».
Мы лезли, как тараканы за хлебными крошками, в «технический выход для служебного персонала». А проще говоря, в дверь, через которую ходили уборщики нашей клиники выкидывать мусор в контейнеры за забором.
Оказавшись на улице, Шейла скомандовала.
- Так, нам налево.
- Точно? Туда, откуда так воняет? – поморщился Карлос.
- Это единственное место, где нас не засекут видеокамеры, – парировала командорша.
- Откуда ты знаешь? – недоверчиво вскинула бровь Ноа.
- Как-то я здесь прогуливалась.
- Возле помойки?! – у Карлоса отвисла челюсть.
- В Гаване в каждом квартале, кроме Пятой авеню, стоит помойка. И мне пока еще никто не предлагал туда прокатиться на лимузине.
Пока шли препирательства, наша шайка миновала зловоние и уже был виден перекресток, на котором, утопая в зелени, стоял вожделенный ресторан «Карбонсита».
…..
- Эй-эй! Перестань так облизывать тарелку! Мы же в приличном обществе, – и Шейла перешла на шипение. – На нас все смотрят!
Ее возмущение вернуло меня в реальность. Словно щитом, белоснежной тарелкой сантиметров сорок в диаметре я закрывала целиком всю свою голову, держа ее двумя руками, вылизывая. У меня перепачкался нос и щеки в масле. Я посмотрела на ее идеальную чистоту – «Фейри» не справилось бы лучше. И вдруг мне показалось, что я вижу в ней отражение Родж… Я резко обернулась назад, но там никто не стоял.
На небольшой веранде «Карбонситы» столики жались друг к другу. Белоснежные скатерти, серебряные приборы на столах, приглушенный свет, негромкая музыка и цветущий сад, взявший в свой зеленый плен всех, кто решил полакомиться итальянской кухней. Вокруг сидела по-вечернему изысканно одетая публика. Двое мужчин по соседству развалились на стульях, курили сигары и рассматривали… Меня!? Они были упакованы дамами вдвое больше положенного, но один из них, поймав мой взгляд, подмигнул. Кому!? Я обернулась еще раз. Позади рос кактус.
Пицца, от которой у меня теперь остались лишь воспоминания и вздувшийся живот, была на тончайшем тесте, с выложенными сверху тонко нарезанными олимпийскими кольцами колбасы: кто съел всю – чемпион. Называлась она очень вызывающе – «Дьяболо» – и задавала перцу унывающим уже два месяца на безвкусных харчах в клинике моим вкусовым сосочкам.
Моя мать тоже часто делала пиццу, но в тот момент я засомневалась, что ее стряпня имеет хоть какое-то отношение к этому виду божественного лакомства, что подают в «Карбонсите».
- Ого! – присвистнул Карлос, глядя на свои наручные часы. – 22.30. Нам пора, если не хотим сегодня же ночевать каждый у себя дома.
- Он прав. Этой стерве Еве может приспичить, как она там любит, гнусавя, растягивая слова говорить сквозь закрытую дверь палаты поздно вечером: «Девочки, вы еще не спите? У меня к вам буквально пара коротеньких организационных вопроса на завтра. Можно я войду?!» Войду и просканирую, не жрете ли чего случайно материализовавшегося.
….
Шейла дергала дверь, через которую мы два часа назад выходили. Она была закрыта!
- Что же теперь делать? – голос у Карлоса дрожал. По вискам тек пот, хотя вечер сегодня был прохладным – всего двадцать пять градусов.
Наша рыжая подруга сдалась и отпустила ручку.
- Остается только контрнаступление прямо через пограничный пункт противника.
- Но охранник же тут же настучит. Вызовет дежурного врача. Начнут разбирательства, – Карлоса мелко затрясло.
Я начала грызть ноготь на указательном пальце. Ноя делала шумные глубокие вздохи и задерживала дыхание, как учил ее врач, когда она чувствует, что у нее опять стартует приступ икоты.
- Будем импровизировать по обстоятельствам. Пошли! Выбора у нас все равно нет. Чем мы дольше здесь топчемся, тем позже и, значит, подозрительнее будет наш триумфальный заход в филиал ада на Земле.
- Нет! – мы удивленно посмотрели на выкрикнувшего протест Карлоса. – Я полезу через забор!
- Успехов, малыш. Надеюсь, ты его не согнешь и колом, что на верхотуре каждого прута, не снимешь скорлупу со своих яичек, – сказала Шейла и пошла в сторону центрального въезда на территорию.
…..
Шлагбаум перегораживал нам путь ровно в той части, где ноги уже закончились, а поясница еще не началась. Мы шеренгой выстроились перед ним и произвели равнение на сторожевую будку в паре десятков метров от нас. Охранник смотрел телевизор и уж точно не ждал никого в гости. Но другого пути у нас не было.
- Ну и делов-то! Нагнулся и…, – Шейла пошла в наступление первой. Она согнулась пополам. Ее живот радостно выскочил из-под блузы и поздоровался с коленями. Просто наклониться и перемахнуть под палкой не выходило. Нужно было согнуть ноги под девяносто градусов. Но был велик риск, что колени не удержат и ее сто сорок пять килограммов тут же поздороваются с асфальтом. Она распрямилась и облокотилась на препятствие. Оно затрещало и прогнулось.
«Если его любимая футбольная команда сейчас пропустит пенальти, то он точно пойдет на улицу перекурить стресс. И тогда нам кобзда!» – подумала я, посмотрев на охранника.
Несколько секунд Шейла стояла, замерев, и взвешивала шансы. Наконец, кряхтя и опираясь на стонущий шлагбаум, опустилась на колени. Освобожденное препятствие радостно подпрыгнуло и со звоном стукнулось, приземлившись обратно в уключину. Шейла корячилась на четвереньках, протирая пыльный асфальт своими канареечного цвета ультрамодными лосинами. Ее блуза задралась, и снова ничем не сдерживаемый живот, салютуя свободе, раскачивался из стороны в сторону, нарушая ее равновесие и грозя опрокинуть хозяйку на бок в любой момент.
Когда зад Шейлы покинул финишную черту – перегораживающую нам дорогу палку, за дело принялась Ноа. Она была пониже нашей отползающей подруги и покомпактней килограммов на пятьдесят.
Ноа скосилась на охранника. Тот пока слышал только крики футбольных болельщиков по телику и нервно чесал себе затылок. Матч заканчивался. Времени было в обрез.
Она зажмурилась и так резко согнулась пополам, будто ее пнули в живот. Затем боком нырнула под препятствие. Голова и лопатки уже были на свободе, но вот зад. С ним вступил в схватку несговорчивый шлагбаум, решивший, что без половины задницы ей будет легче. Ноа простонала, напряглась и, огласив округу смачным пердежем, вырвала свои ягодицы на свободу.
- Ну! Давай же! – Шейла не без помощи Ноа поднялась с колен и уже махала мне одной рукой, второй отряхивая безнадежно испорченные яркие лосины.
Самым разумным было поступить, как Шейла, но на мне были мои драгоценные джинсы. Они были на вес золота. Я их искала два года по барахолкам и за закрытыми дверьми частных перекупщиков. На Кубе со шмотьем напряженка. И это была единственная вещь, которая делала меня не мешком батата, а аппетитной дамочкой (правда, при определенном ракурсе). Нет, я не могла с ними так поступить!
Я нагнулась, чтобы поднырнуть, как Ноа, и застряла намертво. Мой живот повис, как у объевшейся самки ягуара, и уперся в колени, не давая сделать ни шагу. А шлагбаум, как в окопе, залег у меня ровно между булок.
Я дёрнулась и едва не заорала. Чертова палка чуть не оторвала мне ползада. Я попыталась запрокинуть руки, чтобы зацепиться за нее и опуститься на колени (ладно, горевать по джинсам буду потом), но руки не поднимались выше головы, как я ни старалась.
Ситуация зашла в тупик. Вместо того, чтобы согнуть колени, правда, рискуя упасть на мостовую под собственным весом, и просочиться под препятствием, я стонала и пыталась протолкнуть свою тушу, приподняв ягодицами шлагбаум вверх, но он не поддавался.
Сзади себя я услышала шаркающие шаги и пьяный гогот.
ГЛАВА 8
Пока я укрепляла свои взаимоотношения со шлагбаумом, наш друг Карлос уже подошел к забору клиники, к тому его участку, что прятался от любопытных взглядов в кустарнике в паре десятков метров за будкой охраны. Он оценил препятствие и воскликнул:
- Подумаешь, делов-то! – и перешел в наступление.
Двести килограммов самодовольства схватились руками за железные прутья. С трудом, но Карлос смог поставить ногу на перекладину в полуметре от земли и подтянуться вверх. Забор всхлипнул и так затрясся, что если бы не его железные корни, уходящие к ядру Земли, то повалился бы тотчас.
Верхний край оставался на уровне пояса Карлоса. Чтобы не потерять равновесие, он наклонился вперед. Забор был всего лишь два метра, но оканчивался заострёнными зубьями, и они кровожадно впились парню в живот. Он схватился за верхнюю часть кольев и, трясясь всем телом, приподнял себя еще сантиметров на двадцать. Оставалась сущая ерунда – перекинуть ногу и встать на ту же перекладину, но уже со стороны клиники.
…..
- Скорее! Побежали! – на пороге врачебного кабинета стоял запыхавшийся охранник. Тот самый, который еще пять минут назад нервно чесался перед телевизором, наблюдая, как его команда проигрывает.
Доктор Ева аккуратно поставила на блюдце чашку чая, не успев ее даже пригубить.
- А что собственно…
- Давайте резче! – выкрикнул он и так же быстро исчез, как и появился. И уже из коридора донеслось удаляющееся. – И еще двух врачей покрепче прихватите!
- Или кто-то покончил с собой, не получив требуемую шоколадку, или пожар, – протараторила она вслух и тоже побежала.
…..
Она догнала охранника и даже успела крикнуть дежурной медсестре, закемарившей было на своем посту: «Рауля и Паоло на пост охраны. Живо!» Ева и охранник выбежали во двор. Галопом промчались по тропинкам и подбежали к ограждению.
Все заборы всегда заканчиваются чем-то неприятным. В клинике «Новая ты» – это заострённые железные штыри, частокол из зубьев аллигаторов, проживших тысячу лет. И вот на одном из них сидел и орал, как потерпевший, Карлос. Он форменно застрял, перекидывая ногу, зацепился брючиной на заднице, и не мог никуда сдвинуться – ни на территорию, ни обратно на улицу. А что же охранник? Неужели ему было сложно его подтолкнуть?! Откровенно сказать, прибежав на вопли, его первым порывом было снять дуралея самому, но мгновенно оценив, что таким весом под силу жонглировать только Шварценеггеру, побежал за подмогой, пока тот из себя не сделал петушка на палочке. Но он успел крикнуть Карлосу на бегу, через плечо:
- Держись, паря! Ты только держись!
ГЛАВА 9
- Эй ты, жирная свинья! Сама лезешь на вертел, – эхом по кварталу прокатился смех двух гиен. – Да у тебя не пердак, а целая мансарда.
Я чувствовала, что двое стоят прямо сзади меня, но не могла их видеть. Они опять заржали, но их гогот потонул в мужском вопле.
- Знакомая тональность, – произнесла молчавшая до сих пор Шейла. – Это, кажется, Карлос.
В этот же миг в будке охранника началась какая-то суета. Включился свет. Он отвернулся от телевизора и впялился в экран камеры наружного наблюдения.
- Да чтоб никогда мне больше не пить рома! Это еще что за обезьяна на заборе! – прокричал он внутри помещения и выбежал на улицу. Но тут же остановился, зацепившись за меня взглядом. Потом быстро перевел его на стоявших напротив и переминающихся с ноги на ногу моих подруг.
- С тобой потом разберемся, – и, махнув на меня рукой, припустился бежать.
- Да, дядя, мы пока ей займемся, – выкрикнула ему вслед одна из гогочущих гиен. – Ну что, ты так и не можешь отцепить свой сифон!? – и снова ржание. Один захлебнулся от шутки и захрюкал, как форменная свинья, но я их почти уже не слышала.
Я снова ехала с родителями в центр Гаваны на день рождения моей двоюродной сестры Инес. На мне было мое лучшее (и единственное) платье. На тонких бретельках, черное в белый горох. Оно рождено было вызывать восхищение. И я его ждала, и тайком посматривала на сидящих и стоящих пассажиров. Но они бросали на меня лишь мимолетные взгляды, будто я пальма, проносящаяся мимо за окном едущего автобуса, и безучастно отворачивались. Нам уже нужно было выходить. Мать, отец и я направились к выходу, как мне в спину прилетело.
- Эй, девушка, подожди! – и столько в этом юношеском голосе было влюбленности, что мое черное лицо расцвело белоснежной улыбкой и я кокетливо развернулась. Посередине салона стоял невысокого росточка, до смешного кривоногий парень в шортах. Он перехватил мой взгляд, и его лицо искривила гримаса, как от съеденной кислятины. И он выплюнул:
- Да не ты, жирная свинья!
Двери автобуса открылись, и мы с родителями вышли на улицу, а вместе с нами стройная молодая девушка. Именно к ней он и взывал. Она проигнорировала крикуна и ушла гордо, задрав свой тонкий белый нос. А я осталась стоять на остановке оглушенная. Мне было шестнадцать, и у меня еще никогда не было парня. Я ни с кем не встречалась и завидовала своим подружкам. Они вовсю тискались и целовались с мальчишками. А некоторые даже хвалились, что у них уже было «это». Мне снились сны… Я была готова к любви и пока никак не могла разобраться: симпатичная я или… «жирная свинья».
Кто-то дергал меня за руку. Я перевела взгляд с асфальта на нее. Мать тянула меня вперед.
- Джен, чего ты встала? Мы опоздаем! Пойдем!
Я посмотрела на свои ноги. Толстые! Я подняла свободную руку к лицу. Какая отвратительная жирная складка на запястье.
- Хватит себя разглядывать! Пойдем, – мать пыталась сдвинуть меня с места. Но меня прикрутили к этой остановке саморезами. «Я не уйду отсюда, пока не перестану быть толстухой!» – хотелось мне бросить ей прямо в лицо. Но вместо этого я сделала шаг туда, куда тянула меня мать. Еще один. Еще. Раздался хлопок. «Это захлопнулось мое сердце для мужчин!» – успело пронестись у меня в голове. Я резко обернулась. Старый альмедрон5 выплюнул из выхлопной трубы черное облако гари.
 На дне рождения Инес я ела, как не в себя, и почти ни с кем не разговаривала. Обожравшись до дурноты, я вдруг заметила, что унижение и отчаяние потеряли свою силу. Я сделала вывод, что еда ворует негативные чувства. И это хорошо, особенно когда они крутятся в карусели с вывеской «жирных свиней никто никогда не полюбит!»
Я никому не рассказала об этом случае.
…..
- Давай ей придадим ускорения? А то, смотри, в ее пердак уже начал врастать шлагбаум! – выкрикнул один, а второй зашелся гоготом.
Я продолжала стоять, и чтобы не упасть, упиралась руками в дрожащие от перенапряжения колени. Слезы душили меня.
- Эй, Джен, ну долго ты там еще будешь торчать раком! Пора сматываться! – как будто не слыша издевательств, выкрикнула Шейла.
- А разве свиньи стадные животные? И перемещаются только группами? – произнес один из парней, смотря на нее. – Она остается. Ей с нами весело. Правда, пигги? А вы хрюкайте дальше! – и говорящий подошел ко мне вплотную, наклонился прямо к моей голове.
Его черное лицо слилось с темнотой вокруг, и около моего носа плавала и качалась только белозубая улыбка, словно она была сама по себе. Слезинки капали с моего лица на асфальт и уже образовали лужицу.
Губы зашевелились, и улыбка исчезла. Меня обдало выхлопом перегара от дешевого рома. Я очень хорошо знала этот запах. Запах орущего на меня отца.
 – Ты что, еще и обоссалась!? – и он завизжал мне прямо в ухо, показывая на мокрое пятно внизу перед моим лицом.
- Та часть, которая должна была отвечать за твои мозги, скатилась по ноге твоего отца! – Шейла двинулась к шлагбауму. – Я сейчас разверну твою башку, и ты будешь видеть, как подтираешься!
Часто дышавшая Ноа сделала очередной короткий вздох. Ее грудь взметнулась вверх и замерла. Шейла согнула ногу в колене, подняла ее, собираясь сделать шаг, да только задранная вверх конечность так и зависла в воздухе. Время вдруг остановилось.
А чуть правее от подруг, словно занавеска из органзы, колебался призрачный Теофило – мой умерший дед. Он открыл рот и…
- Ты позволишь этим додикам и дальше издеваться над собой!? Ты не моя внучка! И не приходи ко мне больше на кладбище, – он развернулся и поплыл зачем-то в сторону приемного покоя клиники, а не на свое теперешнее место жительства, которое было совсем в другой стороне.
Моя правая рука отцепилась от трясущегося колена, сжалась в кулак и проплыла мимо моего лица. Я с удивлением смотрела на нее, а она полетела дальше вперед.
Бинго – прямое попадание! Что-то маленькое, прямоугольное и белое вылетело из ухмыляющегося рядом со мной рта. Медленно описало дугу и шлепнулось на асфальт. А вдогонку за ним помчался сгусток красной жижи. И неожиданно все снова завертелось.
Парень, стоявший передо мной равнобедренным треугольником, кувыркнулся назад, и его копчик, встретившись с дорогой, затрещал, как электричество из закоротившего провода.
- Ублюдочная тварь! – он одной рукой пытался тереть ушибленный зад, а второй закрывал рот. Его пальцы на лице быстро становились красными. – Ты выбила мне зуб! – он пытался орать, но, не отцепляя руки ото рта, выходило не очень.
Его напарник стоял, как отмороженный, и ошалело таращился на все происходящее.
- А я сейчас еще и оторву твою безмозглую башку! – Шейла подошла вплотную к шлагбауму и, расстреливая взглядом то одного, то второго, обхватила мой зад двумя руками, и с силой дернула меня вниз и тут же на себя. Я качнулась. Меня повело, но я устояла и наконец-то выпрямилась по другую сторону от препятствия.
«Теперь его улыбка, а не мой зад, будет поводом для издевательства», – подумала я, и настроение мое чуть улучшилось.
 Я, Шейла и подошедшая Ноа молча наблюдали за осклабившимся недоноском, отползающего от нас назад, способом собаки, чешущей задницу о траву, когда у нее глисты. Второй насмешник наконец-то очнулся и стал поднимать подбитого.
- Ну мы с вами еще разберемся! – неубедительно и как-то безынициативно произнес он и поволок своего товарища в темноту.
ГЛАВА 10
В это же время, двумястами метрами правее, четверо – доктор Ева, охранник и два врача –пытались стащить стонущего Карлоса с забора. Острый кол разодрал его брючину до самого пояса, и из дыры на спасающих пялился косо осклабившийся Микки Маус на труселях. Досталось и заду – тот кровоточил. Через десять минут манипуляций, сдобренных упоминанием всех родственников спасаемого вплоть до троюродных братьев, он сошел на землю.
- Ну-ка! – Ева развернула пациента к себе спиной, нагнулась и двумя пальцами раздвинула порванную ткань на брючинах. – А вы, сеньор Карлос, могли бы стать первым в мире человеком, который сделал себе колоноскопию самостоятельно железным прутом. Повезло. Прошлось по касательной.
Карлос морщил нос гармошкой. От этого его щеки так близко приподнимались к глазам, что не давали ему заплакать.
Ева разогнулась и уставилась на пострадавшего, прожигая на нем дыру взглядом.
- Вас предупреждали при поступлении, что за попытки нелегально покинуть территорию, в попытке откормиться на стороне, мы немедленно отправим вас обратно утаптывать вашу тропинку смерти от ожирения? – Карлос громко всхлипнул. Предательская слеза скатилась по щеке и повисла на подбородке. – Но поскольку вы не успели полностью покинуть территорию, а только наполовину, я назначу вам штраф и вынесу первое и последнее предупреждение с занесением в вашу медицинскую карту. Чтобы у вас поубавилось прыти, тренировок станет на две в неделю больше. А к психотерапевту вы теперь будет ходить не раз в неделю, а каждый день, пока не осознаете причины вашей тяги к суициду через обжорство. Вы согласны, Карлос? – ее глаза сияли, как обоюдоострые рыболовные крючки, стоило только за них зацепиться своими, и любая попытка спрыгнуть только насаживала жертву все глубже.
Ему ничего больше не оставалось, кроме как одобрительно кивнуть и быстрее замять инцидент, пока не выяснилось, что территорию-то он все-таки покидал.
ГЛАВА 11
Дежурившая на ресепшене на главном входе медсестра опять устраивала свою личную жизнь с охранником в подсобке, откуда по коридору доносился их дружный смех и возня. И мы хоть здесь никем не замеченные наконец-то добрались до своей палаты. И, не включая свет и не раздеваясь, сразу нырнули под одеяла.
Несколько минут мы лежали и прислушивались к звукам в коридоре. Не застучат ли сейчас звонкие каблучки динь-динь-динь – из клиники уходинь. Не остановятся ли они перед нашей дверью, и не услышим ли мы в замочную скважину: «Пора домой, жирные неудачницы!» Минута… десять…
Вдруг тишину разрубила трель храпа, а бэк-вокал посапывания вторил ей. Мои сокамерницы заснули. А мой живот нет, и он подпевал им, урча. Мне так снова захотелось есть, как будто с момента выписки меня из роддома двадцать два года назад я и не ела ни разу. Но ничем кроме воспоминаний я себя накормить не могла.
Я закрыла глаза. Передо мной на белой тарелке проплыли жареные бананы, которые готовила мать каждый раз, когда отец приходил без получки. Жареные бананы были, как знак «парковка запрещена». Съел на бегу и уматывай, иначе тебя снесет цунами скандала и драки родителей. Вторым блюдом к первому десерту шла тетя Патриция в соседнем доме. Она круглосуточно была готова утешить меня своим коронным пастелитос – запеченным слоеным тестом со сладкой начинкой. И если вопли не стихали к полуночи, а Патриция, утомленная жарой и диабетом, закемаривала, забыв состряпать добавки, то в доме на соседней улице моей одноклассницы Анисы всегда можно было принять полуночное снотворное «Медианоче», что с кубинского переводиться «полночь». Его едят, когда натанцуются до стёртых сандалий, а идти пешком домой далеко. Сладкий яичный хлеб, ветчина, сыр, маринованные огурцы – и вся недолга.
Вы, наверное, не знаете, но каждому кубинцу государство выдает карточки, по которым за один CUC (кук – считай, доллар) на месяц полагается пять яиц, четверть курицы, стакан фасоли, два с половиной килограмма риса, восемь кило сахара, хлеб из расчета пятьдесят граммов в день, двести пятьдесят граммов молотого кофе (как правило, смешанного с молотым горохом – выходит то еще пойло), а еще баллонный газ и спички. Но все продукты по карточкам надо ловить. Их всегда нет. И, например, если ты в день привоза «не поймаешь» курицу, то больше в этом месяце мяса не увидишь. А вот у Анис еда не переводилась никогда. И ее родители единственные в квартале считали меня в десять лет и пятьдесят шесть килограммов веса худышкой.
 Но вдруг между жареными бананами и пастелитос у меня в голове пронеслось почему-то: а может, стоит сказать Шейле и Ноа, что они могли не ждать, когда их тоже сравнят со свиньями, чтобы помочь мне!? И я тут же вскрикнула. Голод схватил меня за кишку в животе и требовательно дернул, да так, что я застонала и скрючилась.
- Пс! Пс! Чиц! – раздалось в кромешной темноте, которая дезориентирует даже слух. – Эй, чего не отвечаешь, сношательница шлагбаумов? Спишь? – Шейла требовала внимания. Видать, я своими воплями ее разбудила.
- Почти, – и мой живот сначала спародировал тромбон, а потом так заурчал, что можно было подумать, что канализационную трубу удачно очистили от затора.
- Да, мы слышим с Ноа, – и Шейла коротко хохотнула.
- Организм требует подзарядки. Что-то так жрать опять охота, – попыталась я выжать из себя непринуждённый тон.
- Я уже поняла, зачем ты здесь – чтобы тебя кто-то водил по ресторанам пиццы и привозил чемоданами конфеты!
Можно было поднести к лицу руку и не увидеть ее, такая была кромешная тьма в палате, но я будто при ярком свете дня увидела, как растянулись губы Шейлы и она осклабилась.
- Вовсе нет! – выкрикнула я.
- Погоди, Шейла. А правда, зачем ты добровольно вписалась в эту платную пыточную? – спросила уже Ноа.
- Я... Я, – я не решалась им сказать правду и выдать свою тайну. – А вы зачем?
- Я лично устала слушать понукание своей матери, помешанной на внешности, – сказала Ноа. – Мол, на приемах, которые устраивают ее богатенькие дружки, я ее дико дискредитирую. И она полгода назад вконец рехнулась и запретила подходить к ней близко на таких мероприятиях под страхом лишения наследства. Не дай бог назвать ее там «мама». Как ты понимаешь, Джен, мой жирный девяностопятикилограммовый зад не шел на пользу ее имиджу престарелой красотки. Дочь в габаритах, знаешь ли, это такой мезальянс для матери-модели, пусть ее слава и умерла тридцать лет назад. Ну, а ты, Шейла, расскажешь Джен? Мне-то ты уже поведала…
- Забываю, куда дома кладу шоколад, а куда кексы. Мой терапевт сказал, что это из-за лишнего веса, и стоит сбросить пару десятков кило, как я вспомню даже про прошлогодние заначки.
- Да ладно, – выдохнула я.
- Исследования доказали, что газировки и другие подслащенные продукты нарушают создание новых путей между клетками мозга, которые возникают, когда мы узнаем или испытываем что-то новое, и вуаля – склероз.
- Ну да, – недоверчиво протянула я.
- Не поверила? Ну, крошка, поздравляю, у тебя еще работают твои остатки извилин. На самом деле через полгода в Гаване студия «ST-фильм» будет снимать кино. И кастинг для вторых ролей проведут здесь. Им нужны красотки погорячее и экзотических цветов кожи, как у меня. Но есть одно твердое условие: девушки должны полностью влезать в кадр, понимаешь?
- Откуда ты …, – мне не дали договорить.
- Мой дядя работает в Майями в баре «Лив» и слышал разговор Вуди Аллена и Кэмерон Диас. Я хочу, чтобы меня заметил режиссер, но ты же знаешь, что для стройных людей все толстые на одно лицо, как китайцы для белых или наоборот.
- Ну, а ты здесь, чтобы досадить матери, пустить всю семью по миру, а потом сесть за неуплату кредита? – совершенно буднично, как читают газету с рядовыми новостями за утренним кофе, перечислила Ноа.
- Ну, не обязательно в такой последовательности, – наиграно весело произнесла я. – У меня есть и поинтересней цель.
- Хорош, Джен. Давай, колись, зачем ты здесь! Мы поспорили с Ноа. И если обе продуем, то приз твой.
- Сначала покажите приз, – улыбнулась я.
…..
Свет горел на полную мощь всех двенадцати флуоресцентных ламп, и нашу палату с моря в ночи можно было перепутать с маяком. Девчонки сидели рядом со мной на кровати, и она стонала о помиловании при каждом нашем шевелении.
 - Да ладно! У кого ты эту фотку выцыганила?! Это же вылитый Брэд Питт в «Интервью вампира». Такая беляночка. На ярком свету от его кожи, наверное, режет глаза. Он отмачивает себя в ванне с хлоркой? – хохотнула Ноа. – Ну ладно, колись! Ты, небось, сперла эту фотку у какой-нибудь одинокой тетки в нашей клинике, которая прется, когда за ней подглядывают. Но в жизни она подсматривальщиков не может отхватить, вот и вешает на стену снимки кинозвезд, чтоб те на нее пялились оттуда.
- Не морочь нам голову! Этот перец не может быть твоим парнем! – и Шейла оттолкнула мою руку, держащую фото.
- Нет же, это мой Роджер!
И я рассказала им все.
Одиннадцать месяцев назад, сразу после новогодних выходных – третьего января меня уволили. Я, как обычно, в десять утра пришла к своему белому пыльному пластиковому стулу на парковке на Тринадцатой улице. А он был уже занят. На нем сидел новый парковщик – худющий черный дядька (ха, моя оранжевая форменная жилетка ему не шла. Он был в ней, как завернутый в палатку) – и сообщил мне, что я могу быть свободна.
Парковщик на Кубе – это человек в нейлоновой жилетке, который всегда появляется и дежурит в местах, популярных для стоянки машин (около ресторанов, кафе, дискотек), и взимает плату (фиксированной таксы нет – как Папа Легба на душу пошлет, и, конечно, поборы не подтверждаются какими-либо отчетными документами), а взамен гарантирует, что владельцы вернутся к своей тачке с по-прежнему непроколотыми шинами.
И вот «сменщик» уведомил меня, что, дескать, из-за моих габаритов и неповоротливости наш районный «профсоюз», а проще говоря – «крыша» – теряет доход. Мол, я не успеваю собирать «дань» с прибывающих авто, желающих постоять здесь час-другой.
Пребывая в депрессивном припадке, иначе не скажешь, я решила, что домой сейчас заявляться с этой новостью не стоит, и рванула на пляж. Денег на автобус у меня не было. Поэтому на первой гужевой повозке, что курсируют для таких нищебродок, как я, и готовы иногда подбросить бесплатно на ингаляцию психики на море, я уехала на пляж Санта Мария, что в десяти километрах от центра города. Лошадь, наверное, пожалела, что не взяла выходной.
Я шла и автоматически подбирала камни, похожие на куриные яйца. Снова, как в детстве, я искала их. К слову, к одиннадцати годам у меня была целая коллекция. Я ей гордилась. Точь-в-точь как настоящие – ни в жизнь не отличишь. Пожалуй, это вообще было единственное мое достижение в средней школе, но оно резко закончилось в тот момент, когда я вернулась с занятий, а маманя накинулась на меня с воплями, размахивая треснувшим кухонным ножом перед моим носом. Из ее потока сознания стало ясно, что она приняла их за настоящие. (Интересно, почему она подумала, что яйца я держу под кроватью в комнате, пряча от двух старших братьев? Может, решила, что я втайне подъедаюсь под одеялом по ночам дефицитным продуктом из нежелания делиться с семьей?). Она попыталась их разрубить и приготовить такую редкую, словно деликатес, яичницу. Но те не поддавались. Знали бы вы, какая она упертая. Я бы не удивилась, если бы она все-таки заставила камни дать белка, как вынуждала отца зарабатывать хоть что-то.
И с тех пор мне было в ультимативном порядке под страхом жестокой порки запрещено притаскивать в дом, цитирую, «всякое говно». Но сегодня я забыла об этом и остервенело подковыривала камни, вросшие в песок. Мне рассказывали, что есть такая тихая «охота» –собирать грибы. От нее впадаешь в какое-то медитативное состояние, и все невзгоды исчезают. Вот у меня с камнями так же. Нагнувшись, чтобы осмотреть очередной булыжник, я вдруг уткнулась в чью-то руку. На ладони лежал мой коллекционный экземпляр идеальной формы. Я, не разгибаясь, так и стоя в позе волейболистки – прием снизу, подняла глаза, и все вокруг вдруг исчезло. На меня смотрел бесконечный голубой океан, а в зрачках прыгали лукавые дельфины – иначе не скажешь.
Я уже давно стала считать, что если женщина весит больше ста килограммов, то Бог думает, что она уже нашла свою половинку, и никого ей не пошлет. А тут он!
Роджер был из Нью-Йорка. На его прессе можно было стирать белье или натереть моркошку. Выше меня на голову. А от бликов солнца, отскакивающих от его улыбки, нужны были солнцезащитные очки.
Как меня тогда спасало, что я чернокожая! Я краснела, как вареный лобстер, тогда от знаков внимания этого красавчика. Но ничем себя не выдала, разве что становилась темнее.
- Ну, допустим, мы немножко тебе поверили. И что же было дальше? – лукаво смотрела на меня Шейла.
- Мы прообщались пять дней…
- Так, вы столько времени просто разговаривали, что ль, просто?! – давясь смехом, спросила Шейла.
От меня уже можно было прикуривать.
- Нет, не только! Еще мы гуляли по пляжу. Он подарил мне цветы бугенвиллия6…
- Так это же просто сорняк! – воскликнула Ноа. Я сделала вид, что не расслышала ее.
- А еще ели мороженое на Первой авеню в «Сладком доме», – быстро продолжила я. – И сходили в «Карл Маркс» на… известный такой фильм. Ну там еще много целуются… Забыла название. И он пообещал вернуться за мной на Рождество и увезти с собой в Америку!
Шейла присвистнула и пораженно вытаращилась на меня.
- Но только…, – я запнулась, –… только.
- Ну, что, что! – дергала в нетерпении за рукав моей футболки Ноа.
- Только он намекнул, что в Нью-Йорке не очень жалуют девушек размера плюс сайз, и мне неплохо было бы схуднуть! – я не стала им говорить, что с тех пор его голос стал все реже и реже разрезать тишину и последние пару месяцев, почти с моего появления здесь, он совсем стих. Да Роджер сообщения-то еле просматривал уже, если честно. Но я гнала от себя черные мысли, как слепней на пляже.
- Не расстраивайся, Джен! Надо было сказать ему, что ты не толстая, просто родители тебя специально заботливо откормили, чтобы оградить от стриптиза и проституции, – сказала Шейла, и они с Ноа переглянулись и прыснули со смеху. А я стала еще темнее.
ГЛАВА 12
Мне было десять, и мама везла нас на пляж. И она улыбалась! Если когда-нибудь утром я встану с кровати, подойду к окну и увижу Гавану всю в снегу, то это удивит меня меньше, чем ее улыбка. Позавчера ей дали чаевые.
Горничная заболела – пришлось подменить. И она – простая уборщица – за секунду перепрыгнула из ефрейторов горничного бизнеса в лейтенанты. На радостях она так надраила номера, будто это операционные, и отдыхающие наоставляли ей чаевых размером с ее месячную зарплату – сто кук (считай, сто долларов). И теперь уже два дня она улыбалась. А в свой единственный выходной в воскресенье не уселась на крыльце дома в кресло-качалку сплетничать с тетей Патрицией, а предложила мне и братьям поехать на автобусе на пляж Санта Мария. Братья слились (не очень-то их радовала перспективка появиться в общественном месте с мамочкой), а вместо них нам на хвост сел соседский мальчишка.
И вот мы втроем поехали купаться. Я ущипнула даже себя пару раз за ляжку – не верила такой удаче. Последний раз я на пляже была в прошлом году. Одну или с подружками меня туда никогда не отпускали. А родители всегда были заняты работой и скандалами.
По дороге мама одарила нас мороженым, и день становился, пожалуй, самым лучшим в моей жизни.
…..
Вечерело. Я бежала вверх по улице с остановки в сторону дома, оставив далеко позади родительницу и соседа. У меня была новость-молния для моего любимого деда. Я наконец-то поплыла! Сама! Он промучился со мной четыре драгоценных поездки год назад. На пятую сдался.
- Топору бы поучиться у тебя тонуть, – заключил он тогда.
И вот я преодолела целых десять метров. Правда, все они были рядом с берегом, где мне по пояс, но я была собой горда. Странное чувство. Никогда еще я его не испытывала. Будто что-то распирает тебя в груди изнутри и поднимает вверх.
Вот и поворот к дому. На углу стояла соседка и меланхолично ела банан.
- Здрасте, – она уже осталась позади, как мне в спину прилетело.
- Иди, там твой дед умер.
Я почему-то сразу ей поверила и застыла. Потом подвернулись ноги, и меня подхватила лавочка, иначе бы я оказалась на асфальте. Моя голова повалилась на грудь. Глазами я уставилась на камешек на дороге. Все остальное вокруг было как у расфокусированного фотоаппарата. Вдруг гулко, как из бочки ко мне прилетело.
- Джен, чего ты расселась – пошли домой! – вроде бы голос принадлежал моей матери.
…..
На Кубе бывает только два времени года: жаркое лето и очень жаркое лето. В сентябре вот второй вариант. И моему неугомонному деду приспичило именно в день, когда под сорокет, заасфальтировать площадку возле нашего уличного сортира. Он стащил с крыши портала опорожнения бак, засыпанный песком. Конструкция напоминала роллер для чистки одежды, только раз в сто больше и в тысячу раз тяжелее. Схватился за ручку и покатил бочок по свежеуложенному им асфальту.
 Ад отворил свои ворота и проветривал предбанник. Паром обдавало его ноги в сланцах, но боксер – это не спорт, это тип характера. Теофило продолжал запланированное, даже когда его пальцы на ногах стали похожи на копчёные сосиски. В двенадцать солнце включило свой огнемет на полную катушку, но он уже почти закончил. И нет, дед не пошел в прохладный дом переждать, он привык все доделывать до конца. Подкатил бочку к уличному сортиру, поднял шестьдесят килограммов раскаленного снаряда и закинул на двухметровую крышу.
Тетя Патриция была на нашей кухне – варила обед. Она услышала только два звука: бам (упала бочка на крышу) и кхы-ы-ы (дед выдохнул, и его душа полетела в рай, а сердце к чертям собачьим).
Если бы только я не поехала на этот сраный пляж! Он был бы жив!
Взрослые на поминках пили ром, а я ела все, что не приколочено. Перед глазами у меня стояло его бледное лицо в гробу. Два часа назад я подходила к нему прощаться и думала: а почему я должна целовать в лоб этого чужого старика!? Мой Теофило был жилистый, загорелый и очень… живой.
…..
Три дня после похорон мне разрешили не ходить в школу, и я металась по дому, упираясь в углы, а по дороге между ними обязательно находила что-то, что само запрыгивало мне в рот – становилось немного легче.
Человек, который запускал со мной солдатиков-парашютистов на пустыре за стадионом, не давал моим старшим братьям дразнить меня, заставил нашу повариху в школе научиться делать вкусную кашу из батата, вместо кислой дристни, которой нас пичкали периодически против силы, тот, кто против всех законов гравитации мог в мгновенье очутиться рядом и отволочь обидчиков за уши к их матерям, а после за пятнадцать минут научить считать до десяти. Этого человека больше нет, и этот факт мне было не по силам охватить своими десятилетними извилинами. Это как представить бесконечность Вселенной – мозги, как иголка сломанного патефона, спрыгивали с резьбы и начинался один и тот же круг снова и снова.
Я осиротела. Хотя нет, у меня же осталась еда.
ГЛАВА 13
Шейла распласталась на половину дивана, и нам с Ноа пришлось стиснуться друг с другом, как любовникам на коротком свидании. Еженедельная экзекуция могла считаться начатой. Каждый вторник на четвертом этаже, в девять утра, строго до завтрака, в кабинете уже известной вам докторши Евы нас ждала плановая вздрючка. На медицинском языке она называлась «еженедельный осмотр и фиксация результатов». Но как уже многократно выяснилось – мы всегда были недостаточны: недостаточный отвес, недостаточно стараний, недостаточно радости для доктора Евы.
- Если она первой вызовет тебя, Джен, то, может, уже к моему заходу угаснет ее радиация? – размышляла вслух Шейла. – Хотя не стоит ей долго с тобой копошиться, иначе я опоздаю на завтрак.
Я не успела ей ответить, как стеклянные двери коридора, соединяющего наше отделение и пластики, распахнулись, и вкатилась инвалидная коляска. Мы, как трехголовый змей, разом развернулись на наших конкуренток в улучшайзинге. Только те, в отличие от нас, трудяг, участвовали в соревновании «превратись в сладкую вишенку», используя хирургический допинг.
На тележке восседала голова в бинтах.
- Клюв починяла, небось, – шепнула мне Ноа, и я зажала рот рукой, чтобы не заржать, и хрюкнула.
Тут же из бинтов на нас, как на тухлятину в сточной канаве, воззрились черные глаза. Они были как дыры в преисподнюю. Вдруг глаза попытались сжаться в полоску смертельного лазера, убивающего ледяным презрением, но кожа под бинтами была так лихо зафиксирована, что «голове» удалось только слегка подвигать незабинтованными ушами и пискнуть от боли.
«Голова» присоединялась к леопардовому туловищу. Легкий изящный мех курточки расцветки дикой кошки транслировал нам, что эта самка выиграла гонку в мире дикой конкуренции в прерии денег и может плевать на нас с верха пищевой цепочки.
Курточка заканчивалась плоским животом с проколотым пупком, который нерешительно, только в самом низу паха, схватывали лосины расцветкой в тон верху. Мы втроем были им просто загипнотизированы и не могли поверить, что тело живого человека в этом месте может быть таким плоским. Серьга в пупке разбрасывала мигающие огоньки, отражая свет, и залупила прямо Шейле в глаз.
- Эй, потише искрись своей хирургической скобой, а то развалишься еще на две части, – недовольно фыркнула она.
На ногах «головы» красовались розовые сабо, украшенные пушистым боа. Она нервно передёрнула напедикюренными в тон обуви пальчиками. Затем сделала легкий кивок, и катившая ее девица нагнулась к ней.
- Мы свернули куда-то не туда? – довольно отчетливо произнесла поклонница леопарда. И, не дожидаясь ответа, продолжила. – Эти биомассы из отделения по лечению дегенеративных патологий головного мозга?
Катившая ее девушка рассмеялась, и мы все втроем теперь воззрились на нее. Помощница «головы» была в «гражданском». Ни повязок, ни больничной трикотажной одежды. Она так звонко, заразительно хохотала, как умеют только заставки на телефон. Я невольно начала улыбаться сама, за что получила тумак в бок от Ноа.
- Вообще-то она ржет над тобой!
- Мной!?
- Да, ведь, по мнению ее колясочного леопарда, ты – дегенеративная биомасса.
Но я уже не слышала Ноа. Волшебная принцесса улыбалась мне, проходя мимо. Сама Рапунцель смотрела на меня, лучась.
- Джен Агиляр, можете зайти! – раздалось из кабинета.
- Ой, что-то не нравится мне сегодня ее голос, – нахмурившись, произнесла Шейла. – Звучит как глас Божий сразу после свершения первородного греха.
Я посмотрела еще раз вслед коляске с прооперированным леопардом, которую увозила Рапунцель на шпильках и в мини. Встала (спасибо Ноа, что подтолкнула под зад), вздохнула и взялась за ручку двери.
ГЛАВА 14
  - Смотри, Фидель! Джен вытирает руки о занавеску, – прокричал куда-то себе за спину входящий в дом мой брат Мигель.
Я отскочила от окна и плюхнулась в старое кресло, и тут же вскрикнула. Я забыла, что оно давно прогнило и из сиденья торчит пружина, стремящаяся насадить на свой шампур каждого, кто ее побеспокоит.
Два моих брата вернулись с футбола, в который они играли почти каждый вечер, если не было проливного дождя. И застали меня завернутой в лиловую занавеску, висящую на окне в гостиной.
Когда никого не было дома, я представляла себя главной героиней из моей самой любимой сказки Уолта Диснея – Рапунцель. И плевать, что та была белой и худой. Главное – волшебное лиловое платье в пол. Оно обязательно превращало любого в золотовласую красавицу.
Вся одежда мне доставалась от моих двух старших братьев – Мигеля и Фиделя. И юбки были экзотикой. До седьмого класса их было у меня только две. Одна из школьной формы, а вторую мать сострочила из старых отцовских джинсов (они были побольше, чем у братьев, и ей хватило ткани). Получилось очень оригинальная штучка, с модными потертостями. Но она мне стала быстро мала.
- Ты чего там изображала? Черную принцессу-толстуху? Ты видела хоть одну такую? – Фидель схватил чайник со стола и стал жадно пить прямо из носика.
- Твое какое дело! – прокричала я.
- Что здесь опять происходит? – на пороге появилась мать. У нее в руках были тяжелые сумки. Мы втроем тут же забыли о ссоре. Она отоварила часть талонов, и, может быть, сегодня даже будет курица! – Я вас спрашиваю, бестолочи!
- Да Джен снова обматывалась твоей любимой занавеской! Лапала ее грязными руками. Изображала стокилограммовую принцессу. (Здесь мой братец Мигель, конечно, приврал. Я в четвертом классе весила не больше шестидесяти. По крайней мере, так было записано в моей медицинской карточке в школе).
Мать посмотрела на меня и… засмеялась:
- Принцесса абажур! – и теперь они ржали уже все втроем.
Я выбежала из дома. Ноги меня сами несли к тете Патриции. Там меня всегда ждало утешение, и часто оно было сладким.
ГЛАВА 15
Осмотр и измерения моего позора были окончены. Я натягивала свои лиловые лосины, сидя на больничной кушетке, и кряхтела. Я не могла дотянутся до щиколоток. Мой живот оказывал стойкое сопротивление от попыток его преодолеть. «Ну же! – скомандовала я ему про себя, – Елена втянула Трою в войну. А я что, не могу втянуть даже тебя?»
- За истекшую неделю, сеньорита Агиляр, вы сбросили всего… Да ни черта вы не сбросили! – доктор Ева держала в руках мою медицинскую карту. Она спустила на кончик носа очки и смотрела на меня, как Че Гевара на империалистов.
Я впервые слышала от нашей манерной интеллигентки такие грубые слова. И так и застыла, пряча голову между колен с натянутыми только на щиколотки лосинами.
- Пять тренировок в неделю, массажи, обертывания, низкоуглеводная белковая диета на тысячу двести калорий. И ни килограмма, ни сантиметра с прошлой недели. Итог почти за два месяца – всего пять килограммов. А должно быть минимум двенадцать! Или вы существуете не по законам физики этой планеты, или вы тоже протащили мешок запрещенки на территорию, как сеньорита Дафна?!
- Пф-ф-ф, – я так резко выдохнула, что Ева испуганно дернулась вместе со своим стулом, и его ножки клацнули резвой козочкой об пол. Мой живот счастливо повис между ног и салютовал свободе раскачиванием. А лосины поняли, что это был фальстарт, и снова упали на исходную. Я боялась разгибаться и открыть пережатым скрюченным состоянием слезным каналам кран, и почему-то я вспомнила ее.
ГЛАВА 16
…она вплыла в класс. Тут же наш гомон детских голосов смолк. Все сорок пар глаз нашего 5 «Г» пригвоздили ее к месту.
  - У нас теперь будет учиться новенькая. Ее зовут Анис Бакс, – представила нам классная руководительница девочку, стоявшую рядом с ней.
Стояла гробовая тишина. Все, да черт возьми, даже я участвовали в этой дуэли. Новенькая Анис против всех нас, как самурай против самурая с сорока парами глаз. Битва внутри, и кто падет духом, будет повержен одним ударом. Анис не спеша, через немного прикрытие коричневые веки, обводила взглядом весь класс. Учительница почувствовала что-то недоброе и как-то нервно добавила:
- Ты можешь выбрать любое свободное место, какое тебе понравится.
Но Анис не нуждалась в пояснениях, все пространство было и так уже ее. И каждый стал по очереди капитулировать и отводить глаза. Она улыбнулась самым уголком своего удивительно красивого и пухленького рта и пошла садиться за третью парту во втором ряду от окна. За ней красавчик Педро сидел сегодня один. Его «Мальвина» – девочка с белыми волосами, которая воровала у матери синьку и выкрашивала сама себе пряди, заболела и не пришла.
Он не решился даже вякнуть. Проблеял что-то нечленораздельное и сгреб учебники на свою половину стола. Анис села, и стул под ней жалобно простонал. Я сидела через проход и невольно повернулась на скрип. С каждой стороны сиденья, вырвавшись на свободу из-под форменных шорт-юбки, свисали крупные ягодицы новенькой, усеянные растяжками. Она почувствовала мой взгляд, обернулась и перехватила его. Наши глаза встретились всего лишь на какую-то секунду, но мне стало неловко, что я разглядываю ее объемистую пятую точку. Я покраснела, а она взяла и так неожиданно для меня широко и весело улыбнулась.
- Красивая! Я знаю. Смотри, если нравится, – и отвернулась достать из сумки свои учебники.
…..
Была большая перемена, и все ломанулись в столовую. Через десять минут я сидела с пустым подносом, но я все еще была голодной, и в животе противно урчало. Рис, жареные бананы и фасоль исчезли с моей тарелки, как кролик из шапки фокусника. Я даже не помнила, а точно вообще я их ела!? Я посмотрела по сторонам. Другие дети осилили только одно блюдо, и по их виду казалось, что остальное они и не торопятся доедать.
Под ложечкой у меня больно засосало. Я хлюпнула носом. Впереди еще три часа занятий, как мне их пережить?
- Ну и мышиные порции у вас тут! – передо мной за стол села Анис. У нее был точно такой же набор продуктов, как и у меня десять минут назад. – Как у вас тут еще не завелась цинга и не повыпадали все зубы.
Она сидела напротив и улыбалась. Потом стянула со спины рюкзак. Это получилось у нее так ловко при ее увесистой комплекции, что у меня от удивления даже приоткрылся рот. Она, наверное, могла бы даже почесать сама себе между лопаток. Что очень часто хотелось и мне сделать себе, но это было просто невозможно. Жир, свисающий с моих подмышек, как стоп-кран фиксировал руки по швам. И когда сильно приспичивало, я терлась о косяк спиной.
Анис поставила рюкзак на стол и стала доставать из него контейнеры, от которых пахло просто божественно.
- Моя мама все-таки мудрая женщина. Когда я сказала, что в нашей школе есть бесплатные обеды и можно не брать еду с собой, ответила: «Анис, ты сама видела, какие истощенные дети выходили оттуда, какой там может быть обед!?» И запихала мне на всякий случай двухдневную норму в рюкзак, добавив: «За едой легче всего завести друзей. Угости кого-нибудь». И мне кажется, что ты самая подходящая из всех кандидатов.
Я сглотнула, а взглядом уже приподнимала крышечки этих волшебных коробочек.
- С чего начнем? – будничным тоном начала Анис. – Со сладкого или жареного? – она открыла коробку синего цвета и заглянула в нее. Крышка закрывала мне обзор, но прилетевший запах вскружил мне голову. – Бинго! С жарено-сладкого – с пастелитос (запеченные слоеные пирожные со сладкой или соленой начинкой. Традиционные начинки – сливочный сыр, гуава, ананас и кокос).
…..
Анис – шоколадная девочка из Мавритании. От нее всегда пахло какао. Она шутила, что та, которая хорошо питается, не только становится красивой, но и начинает источать ароматы, притягивающие людей. (Потом я, конечно, догадалась, что это были всего лишь духи «Секрет для нее»).
  Семья Анис прилетела из Мавритании, города Киффа, в Гавану месяц назад. И она первое время часто, вздыхая, говорила мне.
- Если бы только мы остались на родине, то я была бы уже давно замужем за самым богатым человеком города.
- Но тебе ведь только двенадцать?! – удивлялась я.
- Да, но какая я уже красотка! – и она мне подмигивала. – У тощей нет никаких шансов выйти замуж за достойного! Меня сосватали в девять. Через три года должна была состояться свадьба. Я ведь одна из немногих, которых ни разу не возили на школьные каникулы или в сезон дождей на ферму по откорму! Все свое – природное.
- А что это – ферма?
- У нас в Киффе тех, кто тощий, ну таких, как весь наш класс здесь в Гаване, кроме тебя, конечно, ты очень даже симпатичная, но не настолько, как я, естественно, отвозили в специальное место за городом, где женщины раскармливали их до приемлемого состояния. Давали много сливочного масла, арахиса, верблюжьего молока. Главное – съедать не меньше пятнадцати тысяч калорий в день. Все, кто хочет стать популярной невестой, должны весить, как я – восемьдесят килограммов. Можно и больше. А еще делать массаж палочками, благодаря которому на коже появляются «растяжки». Вот посмотри, – и она подняла ногу. – Красиво, правда?
Ее юбка задралась до середины бедра, и я увидела на темной коже вытянутой вперед ноги светлые, разбегающимися змейками, тоненькие ручейки. Было похоже на мраморный пол в холле отеля «Милья».
- А если девочка не сможет столько съесть?
- Ну тогда этим слабачкам защемляют пальцы ног, чтобы они отвлеклись на боль и съели больше.
ГЛАВА 17
- Вы должны есть меньше! – голос доктора Евы звучал как приказ и вернул меня в реальность.
Мне хотелось заплакать и убежать из кабинета. Но я только проблеяла.
- Не-е-т, у меня нет никакой контрабанды.
- У вас уровень сахара на критической отметке преддиабета! Вы знаете, чем это грозит!
(Мне ли было не знать! Эх, тетя Патриция).
Я бросила пытаться натянуть лосины. Закрыла руками лицо и заплакала. Мне было так стыдно, что я не оправдываю надежд докторши, а она ведь столько усилий приложила, чтобы у меня получилось! Караулила всю нашу палату по вечерам, чтобы случайный фуддилер не скормил нам прибавку в весе. Одним взглядом останавливала лишний кусок в столовой, не давая влезть в горло. Стояла в дверях тренировочных залов и жаркого влажного бассейна, покрываясь испариной, с планшетом в руках, ставя галочки напротив имен в ее списке присутствующих. Столько труда, а я подвела!
- И не рекомендую вам так сильно расстраиваться. Это поднимет кортизол в крови, а утром он и так велик, и приведет к новым отложениям жира.
Я постаралась задержать дыхание, но это не успокаивало.
…..
  Я вывалилась из кабинета.
- Ну чо?! – спросила Шейла и заерзала на диване. Следующая очередь была ее.
- Если у вас хорошее настроение – взвесьтесь, – уныло ответила я.
- Чо, вообще хреновые результаты? – нахмурившись, поинтересовалась Ноа. – Она орала на тебя?
- Если бы стресс сжигал калории, я была бы уже супермоделью. В жизни все уходит: деньги, друзья, молодость, но пузо всегда с тобой! Она назначила мне психолога три раза в неделю, – Шейла присвистнула. – Хочет выковырять все тостонесы из моей души. А еще она мне назначила клизмы.
- Не-е-ет! – синхронно вырвалось у Нои и Шейлы.
- Садистка, думает прочистить тебя со всех сторон, – выпалила Шейла.
- Только не мозгоправ! – Ноа задергала в отрицании головой, как курица на дискотеке. – Все эти бесконечные отсылки к несчастному детству и садистические «что вы чувствуете?», когда у тебя уже весь Тихий океан вытек через глаза.
- Но это еще не все!
- Шейла Конель, можете войти, – раздалось из-за двери.
Шейла нарочито медленно поднималась с дивана, чтобы успеть дослушать самое страшное, что могло ждать и ее.
- Сразу после завтрака я должна быть у зав. отделением Адольфо нашего Гитлера.
- Не-е-ет! – и снова вместе выкрикнули подруги.
- Нет?! – раздалось из приоткрыто двери кабинета.
ГЛАВА 18
Адольфо Мигьеро – маленький злобный карлик. Видела его улыбающимся только в двух случаях: когда новый пациент шел со счетом в руках в бухгалтерию на оплату или когда выписывался со значительным отвесом. Я за прошедшие два месяца достаточно подслушала разговоров врачей и персонала, шепчущих друг другу украдкой: «Мы для него не люди, а так, производственное оборудование по выкачиванию из пациентов жира и денег!»
Раз мы даже встретились взглядами в коридоре, и по спине у меня побежал холодный пот. На меня глядел счетчик банкнот, усовершенствованный детектором распознавания индекса массы тела. Он хмыкнул и, не сбавляя темпа, продолжил чесать дальше в своем направлении. А его лицо? Казалось, что вечером по приходу домой он снимает резиновую маску, а под ней крутятся железные шестерёнки, поворачиваются рычажки, и он берет маленький кувшинчик и заботливо прокапывает важные узлы маслом.
- Ну что же вы стоите, сеньорита Агиляр? Проходите, садитесь, я вас не укушу!
Оказывается, я уже несколько минут простояла на пороге открытого кабинета, где за столом сидел «церебеллум»7 всего нашего отделения по похудению и тер двумя ладонями свое лицо, будто пытаясь соскрести с него напряжение.
Я села на самый краешек стула.
- Посмотрел вашу карту. Неутешительные результаты нашего совместного труда почти за два месяца. Вы не находите? – попытался он подключить меня к разговору. Но я только коротко кивнула и уставилась ему прямо в немигающие глаза. – Вы вроде бы все исправно выполняли и ни разу не прогуляли ни тренировок, ни процедур. Скажите сразу честно – в чем дело?
Он произнес это так тихо, что я даже чуть наклонилась вперед, чтобы расслышать. И вдруг мне стало страшно. Я как будто угадала в его словах зашифрованный смысл: «Если ты не похудеешь, как я хочу, то мы тебя убьем. А матери и родственникам сообщим, что тебя задушил во сне твой же жир на животе, не дав легким раскрываться и вдыхать».
Я почувствовала, как капельки пота проскочили, словно мышь на кухне, по вискам и капнули мне на плечи.
- Я же ничего не ем. Только то, что дают в столовой.
- Правда?! Зачем вы мне врете? Вы расстраиваете меня, сеньорита Агиляр, – и чудовище попыталось состряпать печальную рожу. – Я работаю двадцать четыре на семь. Практически не вижусь с семьей, чтобы только мои любимые пациенты имели все возможности вернуться к нормальной жизни без ограничений и быть здоровыми, – я могла поклясться, что он был готов заплакать. – В конце концов, ваше нежелание привести себя в форму – это ваше дело, но вы этим выбиваете почву из-под ног другим.
-Я?!
- Да! Ваши антирекорды портят статистику, и рейтинг клиники падает, и акционеры не захотят выделять меня денег на более современное оборудование, повышение квалификации врачей, и от этого пострадают результаты других пациентов. Как раз тех, кто настроен серьезно.
Я покраснела, отвела глаза и уставилась в угол. Стыд душил меня. Я увидела толпу, и у каждого в руках был транспарант «Агиляр, прочь из нашей клиники! Ты мешаешь нам похудеть!» Но где-то в середине этого массового протеста почему-то стоял мой дед Теофило. Его руки на груди были скрещены, и он неодобрительно качал головой.
- Но я же плачу вам деньги! – я так неожиданно это воскликнула, что сама испугалась и подскочила на стуле.
Лицо заведующего мгновенно мимикрировало в злобный оскал империализма, от которого Кубу спас Че Гевара.
- И что же вы недополучаете за них?
- Я не худею!
- Это происходит от того, что вы втайне, может быть, даже от себя самой едите сверх меры, забывая потом сообщить о своих прегрешениях даже ведущему вас врачу.
У меня предательски затрясся подбородок.
- Так хочется на ручки, – еле слышно прошептала я и посмотрела все в тот же угол. Демонстранты с растяжками исчезли. Там стоял только мой дед и грозил мне, как в детстве, пальцем, когда я начинала сдаваться во время тренировок с ним и переставала держать удар.
- Что? Вы в своем уме, Джен!? Миллионы женщин просто мечтали бы воспользоваться самой лучшей медициной в мире, которая есть у нас на Кубе и мы предоставляем в нашей клинике. Будь у них такая возможность оказаться здесь, они бы уж точно не подкачали, – я еле сдерживалась и готова была просто дать стрекоча. Мне было невыносимо. Стыд давил на легкие – я не могла дышать, только коротко хватать воздух ртом. Обида жгла мне глаза. Я заплатила больше, чем заработала за всю свою жизнь, начиная с шести лет, собирая бутылки. Моя мечта рассыпалась на части в бесполезном смывании бабла в унитаз. Я никогда не уеду с острова и не заживу счастливо с мужчиной моей мечты.
Я посмотрела на пол, и вдруг мне так захотелось на него упасть, заорать, заколошматить о паркет конечностями со всей дури и требовать своего – чтобы стрелка весов показала пятьдесят восемь килограммов.
- Я вижу, что сейчас вы не в состоянии адекватно воспринимать мои слова, Джен, – я подняла на заведующего удивлённый взгляд. Его голос звучал почти по-отечески. – Но придет время, и вы поймете, что результат зависит только от вас. Ни один человек в мире, если он только не Иисус Христос, не в состоянии вам помочь, если вы сами не приложите должных усилий и не перестанете уповать на волшебную палочку Гарри Поттера в руках врачей. В надежде, что за вас все сделают другие и вы получите быстрый результат с минимальными усилиями, вы ходите по кругу, – он помолчал. А потом добавил. – Когда заглядываете в потайной отдел чемодана, пусть не вашего, скажем, Дафны, в находящуюся там коробку с печеньями или в конфетницу, вы можете честно ответить себе: что я там ищу? Любовь? Хорошее настроение? Джен, ответьте мне.
Адольфо нагнулся вперед так, что край стола врезался ему в живот. Он пялился на меня. А я, как муха, насаженная на иглу его взгляда, не могла никуда деться.
- Ничего такого, что вы сказали. Я просто голодна в этот момент, вот и все, – я шептала, словно сообщала тайну своей девственности.
- Я так и думал! Вы боитесь признаться даже себе собой. Поэтому нахожу исключительно верным усиленный курс психотерапии, который вам назначила Ева.
- Не-е-е на-а-адо, – проблеяла я и хлюпнула носом.
- Не бойтесь. Насколько я знаю, психологам запрещено использовать магию вне Хогвартса.
ГЛАВА 19
Куда мне еще одного-то!? Двух я точно не вывезу. Ева с Адольфо решили, раз я толстею через рот, то оттуда же мне нужно и вынести мозг.
С первым психологом я уже повстречалась восемь раз. Сначала заполняли какие-то анкеты и опросники. Выяснили, что я эмоциональный едок. Вот новость, да? Стоило за это платить две тысячи кук в месяц.
Кубинцы, если хотите, все не с нордическим характером, если что. Да, мы любим посмеяться и потанцевать. В общем, всегда готовы отлично провести время. А без еды не будет сил веселиться!
Потом началось все это из пустого в порожнее: а что ты любила, когда была маленькой? Как я определяю, что голодна, и как, что наелась? Да очень просто! Когда еда кончается, значит, я наелась. Спонтанно ли я покупаю еду? Хотелось сказать: алло, гражданка, мы на Кубе сейчас? Здесь любая еда, кроме кока-колы, спонтанная покупка. Увидел яйца или курицу – несись за талоном, иначе не достанется! А вот еще мне понравился вопросик: когда ты открываешь холодильник, по какому принципу ты выбираешь еду? Хотелось ответить, что не успели сожрать два моих брата, отец, вечно закусывающий первач, и раскабаневшая за последние два года до ста тридцати килограммов мать, то и выбираю. Но мне не хотелось ее обежать, всегда такую вежливую и чистенькую сеньору «выколупаю мозг ложечкой».
Мы даже игрались во вкусы. Она предлагала мне представить разные времена года и какие вкусы приходят на ум. Но на Кубе всего два времени года – жаркое лето и очень жаркое лето, и независимо от них во рту у меня был только один привкус – голода.
Психологиня не сдавалась и дала мне дневник голода, где я должна была описывать, что я чувствую после завтрака, обеда и ужина в нашем филиале ада на Земле. Но скоро мне надоело писать одно и то же. Скуку ощущал каждый мой вкусовой сосочек во рту.
Мне уже вывернули наизнанку желудок, впихнули ему ручку и заставили его вести дневник своих ощущений. А теперь три раза в неделю мне будут выворачивать и душу?!
Вылетела я пулей из кабинета, чтобы только не расплакаться прямо под этим немигающим взглядом ящера, и рванула в неизвестном направлении подальше от него.
Я оказалась на четвертом этаже, где мы сегодня утром втроем ждали «порки» от Евы. И на том же диване сидела моя «Рапунцель» – та самая красотка, катившая леопардоршу в бинтах. Она рыдала, уткнувшись в свои ладони. Это было так неожиданно, что я забыла, что хотела сделать то же самое, и без приглашения плюхнулась рядом.
- Почему ты плачешь? У таких красивых девушек, как ты, не должно быть повода для слез! – без церемоний выпалила я и дотронулась до ее плеча. Она вздрогнула и посмотрела на меня.
- Ты считаешь? – Рапунцель полезла в свою маленькую розовую лакированную сумочку за салфеткой. – Думаешь, мордашкой и попкой я заслужила все манны небесные?
Она просто спрашивала, но мне стало неловко почему-то, и я отодвинулась.
- Ты знаешь, теперь Николь будет красивей меня! – вдруг воскликнула она, шмыгнув красным носом.
- Это та, что на коляске? – она утвердительно кивнула. – Не может быть! Я не видела никого красивей. Разве…, – я запнулась. Она напряженно смотрела на меня, будто я ей сейчас выдам тайну сотворения мира, – разве, что Рапунцель в сказке Уолта Диснея.
Она выдохнула с явным облегчением и улыбнулась краешком губ.
- Не знаю, как Рапунцель, но если у Николь приживется ее новая рожа, то Марио точно уйдет к ней. А это единственный, кто умеет танцевать сальсу на острове. А нам через полгода на соревнования в Европу ехать. Понимаешь? – я не уловила связь, но на всякий случай согласно кивнула. – Надо еще похудеть. Он любит, когда у меня торчат косточки — вот здесь на бедрах, – и она показала наманикюренным пальчиком себе на плоский пах. – Говорит, что это очень эротично. Но как это сделать на нашем сахарном острове, где подсластитель суют везде, даже во фреш из манго. Представляешь, я как-то пришла в кулинарию и спрашиваю: а у вас есть что-то без жира и сахара? И знаешь, что они мне ответили, – я отрицательно покачала головой. – Салфетки!
ГЛАВА 20
- Чиц! Чиц! – меня подзывала Анис.
Мы были в классе. Шла математика – отличный предмет, гарантированно спасающий от бессонницы. Пока училка расписывала под хохлому доску, Анис протянула мне записку.
«Давай сбежим со второй половины уроков и пойдем на танцы в «Гаванский лес». Говорят, там не такая скукотища, как в школе».
…..
Недалеко от моста Двадцать восьмой улицы, около заброшенного кафетерия, в парке «Гаванский лес» каждый четверг после пяти собирались местные. Толстый мужчина в вылинявших синих джинсах и неизменной желтой майке приносил свой старенький магнитофон, который наверняка достался ему в обмен на лобстеров от советских солдат, служивших в девяностые на Кубе. Несколько початых бутылок самогонки квартировались рядом с музыкой. И их (отряда допинга) предводитель – трехлетка Havana Club стояла впереди в почетном карауле. Каждый, кому нужно было смочить горло, мог подойти и без лишних церемоний отхлебнуть глоточек.
       Народу пока собралось немного – пар пятнадцать и мы – две школьницы, мявшиеся около стенки никогда не работавшего кафе и прячущие свои смешки в ладони. На нас никто не обращал внимания, и мы совсем распоясались и дали сплетничеству вольную.
       - О, смотри! Он уже с тремя перетанцевал по очереди. Первая такая тощая уродина, но не так уж и плохо танцевала, но вторая просто убийственно. С ней танцевать все равно что таскать по залу статую Свободы, – откомментировала Анис. Я хохотнула.
      Народу прибавлялось. Проиграло всего пару-тройку песен, а по тропинкам из сгущавшихся сумерек леса приходили все новые и новые танцоры. На площадке становилось тесно.
       - Не тараньте нас своей партнершей! – с улыбкой сделал замечание черный парень другой паре, приняв весь удар корпуса от танцующего мужчины на свою спину и защитив подругу. Было сразу видно, что навалившиеся на него новички и с координацией у них пока не очень. А раз так, то это не жители острова, а, скорее всего, переселенцы. Ведь каждый настоящий кубинец, прежде чем начать учиться ходить, сначала танцует.
       - Вот это партнерша! Да она катается на нем! – прыснула со смеху Анис. – А он, вон глянь на того с выпяченной грудью, – она без стеснения тыкнула пальцем в сторону до смешного манерного мужчину. – Форменный пингвин. Только фрака не хватает!
       Вдруг магнитофон икнул, как будто его катушки угостили ромом, мявкнул и замолчал. Несколько пар по инерции еще продолжили движения и тоже остановились.
       - Чо там? Эй, Фидель, опять твой доисторический фуфел заело!
       - Сам ты фуфло! – Фидель, толстый – весом под добрых полторы сотни – мужик с потной загорелой лысиной, оставил свою партнершу по танцу, не забывав чмокнуть ее в руки с поклоном, и поторопился к агрегату. Все мигом заскучали. Трое подошли к бутылкам, подняли их с земли и вдруг заметили нас.
       - Будете? – и один из парней протянул нам ром.
       Мы забили головами из стороны в стороны, как курицы на дискотеке.
       - Да ты же, чертова штуковина, ну давай же! – толстяк шлепнул по кнопкам ладонью, словно от этого электронные мозги его товарища тут же воспрянут.
       Пауза затягивалась.
       - Ну что там, Фидель? Моя милая карамелька уже подтаяла, – и парень, не выпускавший, несмотря на тишину, свою партнершу из рук, подмигнул ей. – А ты заставляешь ее снова остыть.
       - Да, щас, – нервно выкрикнул тот.
       И тут в образовавшейся тишине мы услышали сначала шелест, а потом свист. Гравий на дорожке, ведущей из леса в сторону нашей танцплощадки, так сильно терся камень о камень под чем-то или кем-то увесистым, что звук был похож на шипение ядовитой змеи, если бы она взяла хвостом микрофон, подключенный к динамикам, и зашипела в него. Свист тоже нарастал, и стало ясно, что это какая-то веселая мелодия. Деревья расступились, и на поляну вышел гигант. В мужчине было метра два роста, не меньше. Самые высокие на площадке ему доходили едва до плеча. Он был круглый, как луна в полнолуние, и он… танцевал. Тишину нарушал только шелест камней на тропинке под его ногами и веселое насвистывание. Он был сам себе и магнитофон, и партнер.
       У меня с Анис отвисли челюсти. И не у нас одних. Он писал бедрами восьмерки легко и красиво. Так двигал руками, словно у него не было локтей. Глаза его были закрыты. И он едва понимал, где находится.
       Вдруг магнитофон громко рыгнул, и бачата снова огласила округу. Великан дёрнулся и открыл глаза, словно проснулся. Но его уже никто не замечал. Все снова принялись вертеть задами.
       - Мне недавно рассказали анекдот, – сказала Анис. – Идет мужик по улице, смотрит – возле бара стоит девушка, плачет и танцует. Он ей: «Чего ты плачешь?» Она: «Мама заболела...» – «А, чего тогда танцуешь?» Она: «Музыка хорошая...»
       Мы переглянулись и заржали.
       Если все другие люди на планете Земля учатся сначала ходить по прямой, то кубинец сразу восьмеркой сальсы. Стоит только полуторагодовалому малышу, который ревом и истерикой пытается чего-то добиться от своей матери, включить музыку, его ноги тут же начинают выколачивать ритм, а сердце забывает о неполученном. На нашем острове нет человека, который бы не танцевал ровно тогда, когда его душа этого захочет, и желание это у нас почти круглосуточное.

И даже двое двенадцатилеток – таких же, как мы, танцевали сейчас на этой площадке. Я неплохо умела, но стеснялась своих габаритов. Девчонка в паре была не худей меня, но вид у нее был такой гордый, будто ее только что удостоила аудиенции Елизавета Вторая.
       Анис перехватила мой завистливый взгляд и попыталась меня приободрить.
        - Смотри, она так присела, – девочка сделала какое-то невообразимое па и раскорячилась на полплощадки в позе волейболистки – прием снизу. – Намекает, чтобы ей принесли ночную вазу, – я хохотнула, хотела ей ответить, что она слишком строга, но меня перебили.
       - Юные леди, как вы думаете, что главное в танце? – раз мы стояли недалеко от бутылок с алкоголем, к нашим ногам постоянно кто-то кланялся, желая промочить горло, и заводил необременительный короткий разговор. И вот сейчас красавчик с широченными накачанными плечами задал нам вопрос, и я оробела.
       - Душа?! – проблеяла я.
       - Хороший ответ... Но мы двигаем не душой — мы двигаем задницей! – я покраснела, а он развернулся ко мне спиной и, перекрикивая музыку, проорал. – Кто победит в танцах, тому безлимитный бар на всю ночь! Я привез Маэстро Испесиаль и «Кубай» с «Семилеткой».
Рядовым кубинцам вся эта алкогольная элита, стоимостью от пятнадцати кук за штуку, была не по карману ровно никогда.
       Какой тут поднялся вой! Тут же подбежал к своему проигрывателю хозяин-толстяк и, переключив на другую песню, врубил агрегат на полные меха. Динамики хрипели с такой силой, как мой двоюродный дядя после месяца бронхита. Пары прижались друг к другу еще плотней и задвигались еще неистовей, выжигая трущейся одеждой искры. Я смотрела на все это феерически зажигательное безумство и думала: после сальсы случаи беременности не известны, но ведь  остаётся ещё бачата!
       Сначала я притопывала, а потом и не заметила, как сама пошла в пляс. Мне ободряюще подмигивали парни. Их девчонки мне улыбались. Я обернулась и махнула продолжавшей стоять на месте Анис: давай! И она тоже сорвалась с места. Мы скакали и дурачились, крутили задами и терлись ими друг о друга, больше пихаясь, чем танцуя. Мы даже не поняли, почему на площадке стало еще светлей, хотя солнце уже полностью покинуло нашу половину планеты. И только когда музыка стала вдруг тише, мы повернулись туда, откуда шел нарастающий свет и куда уже смотрели все.
       Полицейская машина подкралась очень тихо. Мигалки на ее крыше крутились, как диско-фонари. Дверцы открылись, из нее вышли двое: девушка в полицейской в форме и в мини (как я хотела надеть такое же!) и толстый парень – ее напарник, патрульный. Они были очень серьёзны, даже хмуры. Все напряженно смотрели на них. Девушка, сексуально покачивая бедрами, вошла в круг остановившихся танцующих. У нее на портупее висел огромный пистолет, и луч света от уличного фонаря дотронулся до него осторожно, а тот отстрелился зайчиком.
       - Та-а-ак! – протянула она, перекрикивая музыку. Кто-то дернулся, чтобы прикрыть собой бутылки. Парень патрульный подошел к ней и встал рядом. Казалось, все перестали дышать. – Та-а-ак! – произнесла она снова. – Я вынуждена вас всех арестовать, – народ попятился. – За то, что вы танцуете бачату…, – и вдруг девушка в форме взяла за руки стоящего рядом своего напарника, лихо крутанула своими бедрами восьмёрку и прокричала во все горло: – так тихо!
       Мне тогда безумно захотелось стать полицейской. Ее форма, бесконечные стройные ноги в мини и абсолютная уверенность в себе, в которую заставляло поверить любого посмевшего засомневаться оружие на ее поясе, зажгли во мне первую в жизни настоящую мечту, а не это все мелочно-детское: чтобы конфеты никогда не заканчивались у меня в школьном рюкзаке и пляж был каждые выходные.
     Они станцевали всего один танец, но ка-а-ак! И уехали. Их проводили аплодисментами.
       …..
       Я шла домой и думала: а какая разница, какого я размера!? Танцевать-то я умею даже получше некоторых тощих – это факт. И, улыбаясь, я вошла в дом. Мои братья распластались на креслах и таращились в телевизор. Заметив меня, Мигель, криво ухмыльнувшись, завел старую шарманку:
       - О, смотрите, принцесса приплелась в свои трущобы. И лыбится еще так довольно. Уже нашла жабенка, который тебя поцелует, и ты сдуешься в девочку нормальных размеров?
       Фидель хотел засмеяться над его шуткой, но поторопился и хрюкнул. На их голоса из комнаты, покачиваясь, вышел отец. Его перегар бежал впереди за километр. Он еще не появился в дверях, а уже было понятно, что он в глубоком ауте – разило от него, как из перевернувшейся фуры, перевозившей ром.
       Он увидел веселье на лицах своих любимчиков сыновей и тоже осклабился.
       - Чо, жирнуха пришла. Вся в мать. Ты…
       Я не дала ему договорить.
       - Знаете, что! Вы – все трое, – у мужчин округлились глаза. Они не ожидали от меня такого коленца. Золотым стандартом этих регулярных подколов в мой адрес был однотипный финал – мое бегство к себе в комнату с ревом. – Я-то, может, когда-нибудь и похудею, если этого захочу, но вот у вас мозгов точно не прибавится!
ГЛАВА 21
       - Эй, ты здесь вообще?! – Рапунцель щелкала пальцами перед моим носом.
       - Да, я что-то заслушалась тебя, – поторопилась я ей ответить.
       - Ну вот я и говорю, что мне надо еще похудеть, чтобы Марио не ушел от меня. Ты как считаешь?
       - И мне надо, – я помолчала и добавила. – Тогда Роджер точно выйдет из сумрака и начнет мне отвечать на сообщения. Наверное, он немного разочаровался, что мой улучшайзинг так затянулся. Я никак не могу его подвести, понимаешь!? – я посмотрела пристально на Рапунцель. Она затрясла понимающе головой. А я тихо добавила: – Мне уже третью ночь снится Нью-Йорк.
ГЛАВА 22
Следующим вечером я стояла в нашей палате у окна и наблюдала шоу. Трое пациентов клиники – ребята из соседней с Карлосом палаты, катили свои чемоданы размером с дома на колесах к выезду. У шлагбаума их ждало такси – ржавый утюг – «Шеврале» 1956 года выпуска. Они перекрикивали шум с проезжей части, изрыгая ругательства (в основном отсылка была к матери и реже к детородным органам). Они пытались драться между собой, пробуя стукнуть друг друга кулаком руки, свободной от ручки чемодана, но выходило у них это так комично, что я не сдержалась и захохотала. Со стороны могло показаться, что они пытаются не стукнуть, а оттолкнуться друг от друга, но их все время будто притягивало, как разноименные заряды. Каждый весил, наверное, добрые пару сотен килограммов и при отталкивании-ударе шел волнами, которые заканчивались финальным гребнем в области паха – гребень смачно шлепался о ляжки, и все начиналось заново.
- Не люди, а круги на воде, – вытерев слезы от смеха, я отошла от окна.
…..
Сегодня днем к нам в палату робко постучали, и мы, не сговариваясь, синхронно втроем крикнули.
- Входи, Карлос!
Дверь открылась, и на пороге стоял Карлос цвета человека, спасшегося минуту назад от удушья веревкой.
- Можно я у вас посижу немного? – он замялся в дверях.
- Что, потянуло в женское общество продышаться свежим воздухом, лишенным запаха нестиранных носков? – съязвила Шейла. Карлос попятился. – Да ладно, я пошутила. Можешь посидеть у Ноа на кровати…
- А почему у меня? – запротестовала лежащая на ней хозяйка.
- Потому что ты самая компактная. А еще наш маленький братец нам наверняка поведает что-то очень занимательное, верно, Карлос? – парень удивленно вскинул брови. – Ну не просто же ты так притащил свой толстый зад через все эти этажи и переходы. И не из-за постной каши на завтрак у тебя зрачки размером с плошку?
Мы с Ноа даже подались вперед, чтобы разглядеть его. Он действительно был каким-то странным.
Карлос прокашлялся.
- А у вас есть чего-нибудь попить?
Шейла встала. Кровать под ней простонала с явным облегчением. Она полезла в холодильник, достала из него бутылку минералки, хитро улыбнувшись, скрутила крышу, та зашипела, как потревоженная гадюка. Карлос сглотнул. Она протянула ему пузырек, он вытянул руку, но Шейла тут же одернула свою.
- Сначала рассказ! – хитро улыбнулась она.
Самым захватывающим событием, которым могла порадовать нас жизнь в периметре бесконечных ограничений, был сладкий десерт, подаваемый только по субботам, либо скандал, сваренный из лопнувшего терпения врача и закоротивших нервов пациента. Мы были напрочь отрезаны от социальной жизни, и чтобы не впадать тоску, заедаемую запрещенкой, жаждали историй, щекочущих нервы.
Карлос сел на самый краешек стула, стоящего прямо у двери.
- Я сидел в комнате и читал. И был как раз на том месте, где команчи разжигают костер, и сначала даже не понял, как так у меня разыгралось воображение, что я даже чувствую запах дыма. Я принюхался. Но жгли-то не дрова… траву. Ну, сами знаете какую. Ну, ту, что решает проблемы с кариесом. Всего десять ее граммов в зубную пасту – и ваши дети начинают чистить зубы не два, а три, четыре и даже пять раз в день!
Я не выдержала и хохотнула, но быстро зажала себе рот рукой. Карлос так дернулся от звука, что подскочил на месте на полметра и скосился на меня, словно увидел счет за лечение.
- Не обращай внимания на эту слабоумную. Лучше попей, – Шейла отдала наконец-то парню минералку. Карлос к ней так присосался, что казалось, стеклянные стенки сейчас прогнуться во внутрь.
Оторвавшись, наконец, от бутылки, он вытер свои полные губы тыльной стороной ладони, смачно рыгнул (теперь была наша очередь подпрыгивать) и продолжил.
- Я вышел в коридор и сразу понял, где тусуют эти команчи. Они даже не заметили, как я вошел к ним в палату. Сизые клубы дыма так ме-е-е-дленно расплывались по их комнате. И знаете что?! – он обвел нас взглядом. Но мы не знали. – Под потолком парил черный мужской носок!
Его глаза стали быстро покидать свою орбиту.
- Да, комо-о-он! – недоверчиво протянула Ноа.
- Я-то не верю во все эти штучки с левитацией, но тут... Почти на четырехметровой высоте. Как будто привидение с шестого этажа просунуло свою ногу через бетон перекрытия к ним на пятый.
Я переглянулась с Шейлой. Она вздернула левую бровь – «пора вызывать санитаров». Мы все синхронно задрали головы вверх. Посередине белоснежного потолка нам подмигивала своим единственным датчиком пожарная сигнализация размером с мой кулак.
- И что, носок не показал тебе пальцами фигу, чтоб ты на него не пялился? – серьезно спросила Шейла.
- Издеваешься? – Карлос надул свои и без того полные губы.
- Он висел на пожарном датчике, чтобы тот не сработал и вас на хер не смыло в Атлантический океан, идиот, – выпалила Ноа и показала наверх.
Карлос вытаращился на потолок.
- Но как?!
- Что как? – мы хором.
- Как он там оказался?
- Повес …, – начала было Шейла и запнулась.
В комнате «команчей» жили двое товарищей общим весом больше полтонны (третий пришел к ним из соседней палаты на «огонек», как и Карлос). Высота потолка четыре метра. Титановой стремянки (только такая сможет выдержать какого-то из них) в клинике точно не было. Задачка не сходилась с ответом.
Карлос завис. Он продолжал смотреть на потолок немигающим взглядом, и его челюсть медленно отъезжала к полу.
- Может, они надрессировали геккона? – тихо предположила я. Карлос дернулся и вышел из оцепенения.
- Скорее подбрасывали кошку, у которой в одной лапе был мужской носок! – сказала Шейла, и мы все заржали. – Ну ладно, а что было дальше-то? – спросила Шейла, вытирая слезы смеха с глаз и размазывая свою синюю тушь по коричневому лицу.
- Сквозь дым я еле разглядел, что Вигельмо, развалившийся справа на койке у стены, тянет ко мне руку с окурком косяка: «Эй, Карлитос, запрыгивай в нашу ракету скорее. И не забудь задраить все люки. Жирдяй, не тормози – заткни обратно полотенцем дыру под дверью. А то на наш космодром набежится народу. Все захотят скафандр и на Марс, а у нас топлива, чтобы покинуть этот филиал ада на Земле, с гулькин нос. Кстати, будешь?»
- Не-е-е, – ответил я и так закашлял, что еле сдержался, чтобы не блевануть.
- Ингаляция в нашем лепрозории что надо, – сказал Вигельмо, и они втроем заржали. Они гоготали, как припадочные, и никак не могли остановиться. Только они стихали, чтобы перевести дыхание, как кто-то из них, поторопившись вдохнуть, хрюкал, и все начиналось заново. Я слышал такое в свинарнике своего дяди Аркадия, когда тот шел давать комбикорм.
Я продолжал торчать у двери, тормозя, – уйти мне или остаться.
- «Сейчас бы те-е-елочку,» – протянул наконец-то успокоившийся Вигельмо. Потом еще раз затянулся, задержал дыхание и медленно стал тянуться влево, чтобы передать косяк Кубиносу. Тот лежал, развалившись на койке напротив, стоящей как раз у стены слева. Кубинос тоже тянул руку к нему навстречу. Прям картина «Сотворение Адама» разверзлась передо мной.
Но проход был широким, и их руки не доставали друг до друга, а животы, как убегающее из кастрюльки тесто, сползали медленно в проход. Их кренило еще несколько секунд и… я такого даже в цирке не видел… и вдруг они синхронно падают на пол, одновременно делают оборот вокруг себя, и оп-па – бычок стыкуется четко с распахнувшимся ртом Кубиноса, как «Аполлон» с «Союзом». Кубинос тут же, лежа затягивается, плотно сжимает губы, стараясь удержать дым, но течь дает нос, он становится похожим на закипающий чайник, как вдруг начинается сеанс чревовещания. Прямо сквозь его плотно сомкнутые губы, клянусь, пищит какая-то мышь: «А пусть телка привезет нам пиццу!» (Я представил мышиную телку).
- Точно! – и они снова заржали. Изо рта Кубиноса повалил дым, как из печки, но он сделал ему круговорот в природе и втянул его обратно в себя носом.
- И заодно привезет нам по коктейлю. Вы знаете, что если в мохито мяту заменить коноплей, то получится — хихито, – заговорил третий, сидящий у стенки под окном.
И кто-то так громко заржал, что я даже испугался. А потом смотрю на свой живот и ноги – я весь трясусь. Так это я так ржу и не могу остановиться!
Валявшийся на полу Вигельмо вытащил свой тапок из-под головы, приложил его к уху и произнес:
- Ола, Кончита! Пор фа вор дос пиццас! – и зажал рукой пятку тапка, чтобы его не слышал абонент. – Парни, а может, четыре? – мы все закивали. – Кватрос. И кватрос коньес (кисок), – пауза. Он напряженно слушал тапок. Брови съехались у переносицы. – Что!? Как на хер? – снова закрыл рукой тапок. – Она нас послала, сука. На, поговори с это овцой, – и сунул тапок Кубиносу. Тот развернул его стелькой к лицу, вплотную прижал к губам и как заорет:
- Сама пошла! И пиццу можешь засунуть себе поглубже во влагалище! – повернулся к Вигельмо, продолжавшему валяться бок обок с ним. – Бабы не хотят к нам ехать. Давай поцелуемся, брат! А потом сбежим в Штаты и поженимся, – он вытянул трубочкой губы, потянулся к Кубиносу и почти поцеловал его, как тут...
- Ой, парни, что-то меня подташнивает, – сиплым голосом сломал интимную сцену «подоконный».
- Только не здесь блевать! – Кубинос мгновенно оттолкнул свою «невесту» и сел. – Открой окно! Живо!
«Подоконный» вскочил тушканом, дернул ручку, окно распахнулось, он сунул голову меж железных прутьев и заорал:
- Смотрите! – и принялся неистово тыкать пальцем в небо.
- Колу-у-умб…? – протянул Вигельмо. Я всмотрелся – по небу плыла его «Санта-Мария», но у корабля на носу вместо гальюнной фигуры торчал по пояс сам Колумб. Он развернул голову в нашу сторону, подмигнул, а потом тихо так произнес: «Дебил на шестом, чо ты орешь!» Но его голос шел как будто снизу.
- Надо его попросить, чтобы он нас отсюда увез! Туда, где обнаженные мулатки приносят вазы с мороженым, – сказал Кубинос. И быстро добавил: – И пиццу пусть приносят, пироги… Давайте живее, пока он не свалил. Ну, парни! На колени!
Мы все вчетвером плюхнулись на пол.
- О всемогущий Колумб, забери…, – договорить начавшему Вигельмо не дал стук в дверь.
- А чо так быстро-то! Вот это скорость! Пакуемся парни! Карлос, отворяй ворота – мы улетаем!
Я распахнул дверь. Вдруг Кубинос как заорет и подпрыгнет с пола. Я его до этого случая видел вертикально только в инвалидном кресле. Его на нем даже в тренажерный зал прикатывали, а тут такая прыть, словно гепард за жопу укусил.
- Ты чего! – хором мы ему.
А он:
- Она за мной весь день бегает!
- Да, кто! – опять мы втроем хором.
- Улитка! – и стал нервно тыкать пальцем в сторону настежь распахнутой двери.
В проеме на пороге стояла улитка. Большая – с меня ростом. Но на ее домик кто-то натянул форму охранника. Она пошевелила рогами, открыла свой маленький безгубый рот, и из него прогремело, как из концертных колонок:
- Вот это курам на смех, — сказала бабуля Мария, подкладывая коноплю в пшено, – и улитка закатилась в палату.
Кажется, я убегал, когда «подоконный», расстегнув ширинку, прицелился смыть с поля зрения моллюска из своего бронебойного шланга. А Кубинос, нацелив голый зад со спущенными парками, помогал товарищу сдуть улитку анальными ветрами. Я юркнул мимо чудища и быстрее к вам.
Я вытирала со щек слезы смеха. Ноа тряслась, уткнувшись в подушку. А Шейла:
- Совсем у парней с голодухи кукуха поехала! А ты с собой ничего не зацепил? Хоть огарочек? – Карлос замотал из стороны в сторону головой. – Я бы не отказалась от обезболивающего перед завтрашним насилием жопы кота Сисилия.
ГЛАВА 23
Рафаэль дыхнул на боковое зеркало и быстро заскользил тряпкой по поверхности. Мой сосед по дому надраивал свой кислотно-розовый кабриолет «Кадиллак Кабрио», припаркованный у крыльца своего дома. Машина была такой старой, что успела покатать на себе еще динозавров, но стараниями Рафаэля выглядела как конфетка. Я сидела на веранде в кресле-качалке, смотрела на его старания и радовалась, что мои деловые потуги в школе в прошлом, а впереди целых два с половиной месяца летних каникул. И сегодня только первый день безделья, игр с подружками и, если повезет, поездок на пляж.
Рафаэль почувствовал, что я пялюсь на него, обернулся и, увидев меня, расплылся в улыбке, которая могла бы по своей задорности конкурировать с детской, несмотря на его престарелый возраст.
Мне, пятиклашке, все старше восемнадцати лет тогда казались невообразимо взрослыми, а те, кому было пятьдесят – глубокими стариками. Рафаэль для меня был вторым дедом в свои сорок восемь.
- Эй, Джен, чего ты просто так сидишь?! – крикнул он мне, продолжая натирать своего иноходца.
- А что? У меня каникулы! Школе конец.
- Так сегодня праздник же! И твой долг провести его весело, – и он мне подмигнул.
- Какой? – я очень любила праздники. На них было много еды, ну и все смеялись, по крайней мере в начале, и никто ни на кого не орал. Я знала весь календарь наизусть. И стала сомневаться в своей памяти, перебирая даты. – Сегодня просто двадцать третье июня. Рабочий день. У меня и родители, и братья все ушли по делам.
- Эх ты, такая смышлёная, а не знаешь, что двадцать третье июня – это день защиты детей от скуки, придирок взрослых и неинтересных домашних дел, которые им навязывают, чтобы привить самостоятельность.
Я прыснула со смеху, а просмеявшись, крикнула в ответ:
- Ну и как же его отмечать, когда ребенок, то есть я, одна и мне никто не оставил ни кука, чтобы купить торта и конфет?
- Конечно же, катанием на розовом кабриолете по самым шикарным улицам Гаваны! Залезай! Я сегодня до вечера свободен. Заказ у меня только на восемь часов. Отпразднуем вместе.
Конечно же, я не стала раздумывать. Какая дура откажется от этого шикарного кожаного салона, принимающего тебя в свои объятья. Катиться, не торопясь, по набережной, вдоль улицы особняков посольств, когда местные, такие же, как и ты, голодранцы с нескрываемой завистью присвистывают тебе вслед. У нас и велосипедов-то отродясь не было, а тут личный шофер с розовым кабриолетом.
Рафаэль возил гостей нашего острова. Он был очень веселый и много чего знал о Кубе и Гаване. Его было всегда очень интересно слушать. Но я подозревала, что много из его рассказов откровенное вранье, как его любимая байка про Колумба и яйцо.
Как-то Колумб был приглашен на обед к кардиналу. За столом его попросили рассказать о том, как ему удалось обогнуть на корабле всю Землю. Ну тот и рассказал в двух словах (он же был уверен, что побывал в кругосветке). А один из гостей и говорит: «Все так просто?» Взглянув на него, Христофор взял с блюда обыкновенное сваренное яйцо и попросил этого человека установить его вертикально на узкий носик. Сколько бы тот ни пытался это сделать, у него ничего не получилось. В конце концов спорщик воскликнул: «Это просто невозможно сделать!» Колумб засмеялся: «Все очень просто!» Взял яйцо, разбил носик и поставил его на стол.
Рафаэль открыл бардачок. Закинул туда тряпку. Сел за руль и открыл мне дверцу.
Через две минуты мы были на набережной. Океан тянул свои пенистые лапы к мчащейся машине поздороваться. Ветер разгонял волну, подталкивал ее. Она со всей силы ударялась о бетонную стену Малекона8 и взмывала в воздух. Брызги высотой с трехэтажный дом сначала взлетали вертикально, а потом резко обрушивались, сгибаясь звериной лапой, на дорогу и пытались заграбастать нас и другие проезжающие автомобили своим хищным приветствием.
Мы нырнули в туннель и вынырнули на Пятой авеню. За всю свою еще короткую жизнь я здесь бывала всего три раза. Как же тут было роскошно! Не то что в нашем привокзальном районе развалюх. Это была целая улица длиной километров пять, застроенная шикарными особняками, оставшимися еще со времен, когда Куба была испанской колонией. Бежевые, белые, небесно-голубые и даже розовые, как фламинго, они утопали в зелени собственных ухоженных садов. Когда мы останавливались на перекрестках, я могла разглядеть лужайки, постриженные так ровно, что они казались зеленым ковролином в прихожей тети Патриции.
Альпийские горки, римские колонны, белоснежные статуи и даже небольшие игривые фонтанчики – все это было из другого мира, лучшего мира, в котором так хотелось жить. На широкой пешеходной дорожке, расположенной посередине проезжей части и разделявшей ее на две половины, украшенной стройными пальмами и стриженным, таким стерильным от малейшего мусора, газоном, местные богатеи занимались спортом. Кто-то качал пресс прямо на каменной лавочке, другие под командованием персонального тренера шли на полусогнутых смешным гуськом. Другие, обтянутые в дорогую форму с надписями «Адидас» или «Найк», бежали трусцой.
И тут я повернула голову и снова увидела ее. Казалось, что это сама богиня Афина стоит на фоне колонны, белоснежной, как рекламный пресс волл, и спустилась она к нам, грешникам, для съёмок социальной пропаганды соблюдения уголовного кодекса. Эти бесконечные ноги в мини и сетчатых колготах. Кобура с пистолетом и дубинкой на оружейном поясе, делавшим ее талию тонкой, как зубочистка. Грудь выдвинула далеко вперед, прицепленный на темно-синюю рубашку  полицейский значок. Форменная фуражка защищала козырьком глаза цвета меда от солнца, пытающегося заглянуть ей прямо в них. Это была богиня воинов. А в кубинском простонародье – полицейской, той самой, что дала нам урок танцев в «Гаванском лесу». А может, и не она, но тоже прекрасна. Я чуть не свернула себе шею, когда Рафаэль газанул и она стала превращаться в точку.
- Не ломай глаза, на следующем перекрёстке ты увидишь точно такую же, – и он чуть улыбнулся краешком рта.
- Правда? – я не поверила ему, что сегодня вся женская часть Олимпа спустилась проветриться на нашу Пятую авеню.
- Это же спецподразделение полиции, которое охраняет посольские особняки. Посмотри, они стоят у каждого.
Я завертелась налево и направо, а Рафаэль специально снизил скорость до пешехода, чтобы я могла получше рассмотреть. И действительно, они были везде. Иногда попадались мужчины в форме, но они были совершенно обычными, такими же, как и наши, патрулировавшие привокзальные районы от шантрапы. Но девушки…
- Богини! – с придыханием произнесла я, не сдержавшись, когда мы проезжали мимо десятого клона Афины.
- Мне тоже они очень нравятся! Особенно их БДСМ-настрой, – и Рафаэль, как-то по-ребячески хохотнул.
- Какой настрой! БД – чего? – не поняла я.
- Б – будешь, Д – делать, С – срам, М – мы тебя отпорем.
Теперь засмеялась и я.
- Я тоже хотела бы выпороть нескольких человек. И, может быть, даже отлупить дубинкой и закрыть на пару недель под замок в наручниках.
- За что? – удивился Рафаэль.
- За их поганый язык, – и я покраснела от того, что впервые осмелилась вслух кому-то высказать свою досаду.
- Если тебя кто-то обижает – ты скажи мне. Я с ними разберусь, – лицо Рафаэля стало серьезным, почти таким, как у моего деда Теофило перед тем, как устроить кому-нибудь взбучку.
- Нет, – проблеяла я. И заметив, как мой сосед вскинул бровь и хмыкнул недоверчиво, быстро добавила, – это я так просто...
Рафаэль пристально посмотрел на меня, понурившуюся и срочно принявшуюся рассматривать свои пухлые руки с ямочками на ладонях, и вдруг весело произнес:
- А не рвануть ли нам сейчас на пляж?! А!? Море успокоится, пока мы доедем, наверное, и через час будет как простыня. Можно просто лежать на спине и пялиться в небо.
- Да! – крикнула я. Он рассмеялся. – Не-е-ет, – протянула я тут же и чуть не заплакала. – У меня нет купальника.
- Понимаю, и поэтому готов одолжить свою лучшую футболку, – и он ущипнул себя за короткий рукав.
Пляж! Это только вновь прибывшим на остров кажется, что купаться здесь можно абсолютно везде, но мертвые коралловые рифы вдоль побережья острые, как миллионы бритв, так не думают. И если ты не слишком поворотлив, то они с удовольствием сделают из тебя то же, что шредер с листом бумаги, а их подружки волны им в этом помогут.
Пляж с белоснежным песком и без мертвых кораллов – Санта Мария – это магнит для всех гаванцев. Но он в десяти километрах от города. И у автобусов, туда едущих, только одно расписание: ин ша Аллах – как пожелает Бог (как говорила о них Анис).
Туда даже нет пешеходной дорожки. И если на пляж ты все-таки попадешь, а автобус не приедет тебя забирать обратно, то топать придется пешком вдоль пыльной обочины скоростного шоссе. А на ней, говорят, происходит всякое...
И упустить шанс съездить на пляж, да еще и бесплатно, и на кабриолете, это все равно что лечь в новогоднюю ночь спать, когда у тебя куплена поездка в Майями.
Во мне боролся вселенский стыд с желанием величиной с наш остров. Я представила свои жирные телеса, облепленные мужской мокрой майкой, и присутствие чужого мужчины рядом и еще больше покраснела, точнее, потемнела.
- Рафаэль, я очень хочу, но ты же понимаешь..., – он понимал, как ему казалось, и кивнул головой. Хотя я сомневаюсь, что он имел в виду то же, что и я.
- Ну тогда, принцесса...
- Да, прямо Рапунцель, – хохотнула я.
- А кто ж еще ездит на розовых кабриолетах? Только принцессы! Нас зовет мир роскоши, – теперь настало мое время удивляться. – Мы едем в «Иберостар Гранд Паккард» на открытую террасу с невероятным видом. Я буду курить сигару. А принцесса будет пить безалкогольный коктейль из бокала венецианского стекла на тонкой ножке.
Я никогда не была в пятизвездочных отелях. В них почти всю свою жизнь работала моя мать уборщицей. С ее слов я знала, что все богатеи что-то типа горгоны (мы проходили по внеклассному чтению мифы Древней Греции. Женщина-змея меня поразила больше всех. Это ж как надо было довести тетку, чтоб у нее из головы полезли змеи вместо волос!). Толстосумы одним взглядом заставляют каменеть простых смертных, и лучше не попадаться там им на глаза. А если чего испортить, ну там наставить жирных отпечатков в зеркальном лифте или, не дай Папа Легба, разбить вазочку в туалете с салфетками для рук, то тебя ждет пожизненно тюрьма без права амнистии. Потому что эти сортирные держатели хоть и самое дешевое, что есть в этих отелях, но простому кубинцу на них не заработать за всю жизнь.
- Не-е-е-т!
- Опять нет!? – Рафаэль начинал злиться. Он бросил к моим двенадцатилетним ногам все лучшее, что есть на Кубе, и снова получил отказ.
- Я боюсь, – прошептала я тихо.
- Чего?! – удивлено вытаращился на меня попутчик.
- Окаменеть и оказаться в тюрьме, – не поднимая на Рафаэля взгляд, произнесла я.
Он запрокинул голову и неистово заржал во весь голос.
…..
В «Иберостаре» я сидела на низком кожаном диване у бассейна вполне себе живая, и передо мной открывался самый потрясающий вид на крепость Эль-Морро.
- А знаешь, сигары похожи на нас. У них есть ножка, правда, одна, корпус, плечи, головка и даже шапочка, которая напоминает мне больше тюбетейку на маковке. Вот – посмотри, – и Рафаэль, сидящий рядом, показал мне запечатанный край сигары, которую держал в руках. – И прежде чем «тюбетейку» срезать, ее лучше немного послюнявить, чтобы сигара не растрескалась, – и его слова не разошлись с делом – он ловко обмусолил запечатанный край.
Затем с сигарой во рту он принялся шарить по карманам. Наконец, выудил из правого свою золотого цвета двустороннюю гильотину, зафиксировал шапку сигары, хрясть – и вся недолга – красивый, ровный срез – путь к наслаждению был готов.
Затем, перехватив сигару за отрезанный конец под прямым углом, взял со стола зажигалку, чиркнул кремнем и, медленно поворачивая круговыми движениями, чтобы края равномерно опалились – задышали красным, горящим ободом, поджог. Потом подул в ее огненный нос, и сигара засмеялась крошечными искорками в ответ. Cohiba ожила.
Неглубоко затянувшись, Рафаэль томил во рту ароматный, терпкий первый выдох сигары. Вдруг, выпустив целое облако, он произнес:
- А ты знаешь, что ацтеки считали, что бог дождя Тлалок забирает дым от горящих листьев на небо, делая из него облака?
Я посмотрела вверх и увидела несколько маленьких барашков, деловито бегущих на запад. «Судя по их размерам, сегодня на Кубе сигар курили немного», – подумала я.
- Всякий раз, когда я курю сигары, они каждой тягой раскрываются вкусом приятных воспоминаний. Вот, – он затянулся. Секунду подержал дым во рту и, выдыхая: – древесная стружка на верстаке в подвале дома моего голозадого детства. Или, – снова вдох, – уборка полей, прокопчённых жжеными кострами. Или даже, – опять затяг, – отголоски наступающей весны со щемящей надеждой на чудо.
 Я смотрела на него, как загипнотизированная, и думала, что бы я так, с чувственным наслаждением, покурила бы сейчас кусочек тирамису или даже весь торт целиком.
- А правда, что сигары сворачивают на бедрах красивых мулаток? – вдруг спросила я.
- Значит, у них ноги крепче, чем мой верстак! – ответил Рафаэль и рассмеялся. – Эта история с бедрами придумана одним французским журналистом. Он наблюдал, как островитянки разглаживают на коленках листья табака. Ну и в репортаже кое-что присочинил, чтобы было красивее. Вот и родилась легенда.
Я сидела на диване, вдыхала запах моря вперемешку с сигарой и болтала недостающими до пола ногами в сланцах. К нам подошел официант в смокинге и в таких подобострастных выражениях поинтересовался, все ли у нас в порядке, что я на миг почувствовала себя очень важной персоной.
Рафаэль взял Cohiba за плечи и крутил ее в пальцах, c интересом рассматривая.
- Надо же! Лучшие плантации Vuelta Abajo отдали свои сокровища торседорам9, и каждого листа их руки коснулись с любовью, – удивленно и немного восторженно произнес он, так, словно разглядывал не несколько туго свернутых листьев табака, а ювелирное произведение искусства.
Легкий дым закутывал меня в пряное одеяло. Я скинула сланцы и, болтая уже босыми ногами, вдруг рассмеялась, вспомнив свой дурацкий страх перед горгонами, поселявшимися исключительно в пятизвездочных отелях.
Рафаэль снял с сигары бант10 и надел его на безымянный палец левой руки.
- Все! Вы обручены! – воскликнула я, и мы рассмеялись уже вместе.
На его сигаре уже цилиндром вельможи взгромоздился пепел, делая ее дыхание медленным, а сигару еще более ароматной. Он старался его не стряхнуть. Сигара должна раздеться сама.
Море о берег терлось кошкой, и от чудесного вкуса Cohiba настроение Рафаэля улучшалось с каждой тягой. Я смотрела на его блаженное улыбающееся лицо, и мне показалось, что нет ничего в мире более приятного, чем эта сигара, даже торт «Наполеон» стал сдавать свою позицию абсолютного чемпиона в моем рейтинге наслаждения.
- Дай попробовать!
Я ждала отказа, но он мне просто молча протянул сигару. Я затянулась, и мои легкие в мгновение разрезали миллионы смертельно острых ножей. Слезы брызнули десятком ручьев из глаз. Я закашляла так сильно, что вот-вот готова была блевануть прямо на натертый до блеска мраморный пол. Рафаэль кинулся хлопать мне по спине. Протянул мне попить мой безалкогольный пина коладо.
- Детям курить вредно!
- А … кхык … взрослым … кхык? – прокашляла я ему, вытирая двумя руками слезы со щек.
- Взрослым тоже, но у нас меньше поводов для радости, чем у вас, детей. Поэтому радуем себя, чем можем.
- Почему это у нас больше поводов? – я хотела возразить ему более развернуто, но кашель и туман в голове сбили мои мысли.
- Вы еще не знаете, что вас ждет впереди. И все новое для вас, как начало прекрасного приключения с обязательным ожидаемым призом в конце – сахарной ватой. А взрослый, такой как я, уже знает, чем кончится дело, и это точно не подарок в виде сладкого, – и он затянулся и закрыл глаза.
Корпус его сигары почти истлел, и Рафаэль положил ее на пепельницу, не туша, чтобы она перешла в мир облаков целиком. Сигара должна уйти сама с достоинством и без остатка. Ее нельзя тушить, как дешевую сигарету, это неуважение к мастеру, сделавшему ее.
- Есть что-то неуловимое в Сohiba, почти как в самой Кубе. Наверное, это яркое кубинское солнце, морской воздух, плодородная земля и искусные руки мастера, которые с любовью их делали. Очень богатая гамма качеств, которыми они так щедро делятся с человеком, сгорая для нас без остатка, – задумчиво произнес Рафаэль и посмотрел на пепельницу. Его подруга сигара растворилась в воздухе, оставив после себя только приятное послевкусие. Он улыбнулся, словно вспомнив что-то.
- Почему ты улыбаешься? – спросила я.
- Вспомнил пословицу: если человек не пьет и не курит, то поневоле задумываешься – а не сволочь ли он11?
- Нет, он просто ребенок!
И мы засмеялись вновь.
ГЛАВА 24
- А вы слышали, что из семнадцатой палаты парни закрыли своего сомученика на сутки в комнате и не давали ему выйти даже в туалет? – Шейла сидела на стуле около больничного сортира, обливаясь потом и обмахиваясь своей толстой медицинской картой. В похожем состоянии была и Ноа. Видимо, на прошлом осмотре наша докторша Ева не удовлетворилась не только моими результатами похудения, но и моих сопалатниц, и они тоже попали под расклад. И я с ужасом смотрела на них и гадала: может, меня пронесет (не в буквальном смысле, конечно) и запись, что Джен нужно познакомить с клизмой, потерялась где-нибудь.
- Все мы для клизмы на одно лицо, – не в тему ответила Шейле Ноа.
- Клизма лучше всего показывает внутренний мир человека. Скоро мы узнаем, какой у тебя мир, Джен. Закомплексованный и скупой или готовой делиться всем без остатка, – и Шейла хохотнула, но ее лицо тут же скривилось, и она зажала рот своей толстой коричневой рукой.
Я скосилась на дверь перед нами. Надпись на ней не обещала мне ничего хорошего: «Процедурная», и скоро она позовет и меня на свою белую кушетку.
- Так чо там с семнадцатой? Почему они его заперли? – мне срочно нужно было чем-то отвлечься.
- А, с этими тремя недоумками? Ну, парень решил проповедовать заповеди диетологии для своих товарищей по лечению, хоть те его и не просили о накачке своих морально волевых качеств и продолжали жрать из двойного дна чемодана запрещенку. Будущий заключенный фонтанировал призывами включить голову и самим проложить себе дорогу к стройности, не нарушать обетов святилища похудения и жрать только водянистый силос из столовки. Неделю, говорят, распинался. Грозился даже поставить нашего Адольфо почти Гитлера в известность. Ну а тут нервы у всех же на пределе, не выдержали парняги и заткнули ему рот своими трусами. Большой, наверное, кляп получился, как они ему его не порвали. Сколько там в парнях, Ноа?
- Кило по двести, наверное, – Ноа вытерла тыльной стороной ладони потный лоб.
- Ну можно представить этот рулон. А еще для верности привязали его к батарее. Так и сидел сутки.
- А как же его не хватились на осмотрах и тренировках? – удивилась я.
- Врали. Инструкторам, что он по приказу зав отделением сейчас у врачей. А врачам, что на тренировке или процедурах.
Вдруг у Ноа что-то булькнуло и заурчало в животе так, словно промывали отопительные батареи. Она вскочила и…
- А-а-а-а! Дорогу! – Ноа метнулась через проход к сортиру, но путь ей перегородил идущий по коридору парень. Она оттолкнула его с такой силой, что тот впечатался плечом в стену. А сама влетела в дверь и с грохотом захлопнула ее. Часть штукатурки от косяка отвалилась и шмякнулась на пол.
- Лучше бы около этого кабинета туалет был вообще без первой двери, – задумчиво произнесла Шейла.
- И что дальше? – полюбопытствовала я.
- Ну, как ты понимаешь, когда подлог вскрылся, после врачей в палату сразу же заглянул клининг, – Шейла поморщилась и круговыми движениями стала растирать себе живот. – Работенки у них, наверное, было хоть отбавляй.
- Джен Агиляр! – кто-то выкрикнул из-за двери с табличкой «Процедурная».
…..
Я лежала на белоснежной кушетке со спущенными лосинами и разглядывала стену.
- Как тут еще все плитки на месте, – произнесла я.
- Мэри клизмас, красотка!
Я повернула голову влево, прижалась щекой к холодной клеёнке и увидела этот одинокий глаз змеи, уже капающей слюной в мою сторону. В руках медсестра зажала шланг. Я зажмурилась и пробубнила:
- Рождество еще только через месяц, – уже через месяц! А жир и ныне там…
…..
Теперь мы уже все втроем потные и побелевшие, как штукатурка на потолке, сидели напротив процедурного сортира, молясь про себя, чтобы не синхронизироваться.
- Знаешь такой анекдот: «Пап, а можно промыть кишечник через рот?» – спросил мальчик. А отец ему: «Можно, сынок! Я однажды решил попить из пожарного брандспойта», – и Шейла дернулась, начав смеяться над своей же шуткой, но вовремя передумала.
- Какой толк делать из нас водяных? – спросила Ноа, которая за последние полчаса уже раз десять сгоняла в туалет. – Или наши врачи уже не знают, как нас развлечь, чтобы мы хоть на пару часов перестали думать о жратве?
Я пожала плечами. Бестолковость процедуры была мне очевидна. Мы же покажем только временный отвес и нажрем все снова с двойной силой.
- Эти клизмы – тот же душ Шарко, только вид сзади. У нас вокруг острова целый океан воды и притом бесплатной. А волна посильнее их шлангов сделает из тебя отбивную. Тоже не пойму, зачем еще за это приплачивать?
- Когда я только поступила в нашу клинику три месяца назад, вы-то в это время еще поджирались на воле вовсю, – вдруг заговорила Шейла. – Мне сразу назначили неделю клизм. Решили, вымыв из меня достаточно говна, улучшить свою статистику по сбросу веса в среднем по больнице как раз перед заседанием Правления Совета директоров. Я озверела, конечно. Ну, думаю, ладно. Захожу, стягиваю портки, ложусь. Сестра, значит, прицеливается. Оп – есть стыковка «Аполлона 13» с Луной. И спрашивает: «Нормально?» Я ей так – угу. «Не больно?» Я ей снова – угу. Она напряглась такая и ка-а-ак кран откроет больше. И тут я открыла рот, а из него фонтаном вода. Вы бы видели ее рожу! У нее глаза выскочили, отрекошетили о стену и обратно в череп залетели. Она кран вырубила и с воплем «Адольфо!» понеслась по коридору. Так моя вторая процедура стала последней. Думала, дембель. А тут опять. Так, что там в карте они написали в качестве технико-экономического обоснования: плохо теряет в весе, возможно, колит, – Шейла пролистала свою медицинскую карту.
- В клизмах, я думаю, все-таки есть толк, – девчонки воззрились на меня, как на чокнутую. – Можно бухать и не бесить перегаром. Мой папаша пришел бы в восторг от такого непалевого способа, если бы узнал о нем. Никаких доказательств – нет причин для тумаков от маман.
- Да-а-а, – задумчиво протянула Шейла. – Вот только с огурчиком на закусь придется повозиться...
Мы переглянулись и прыснули со смеху, и тут же схватившись за животы.
- Я смотрю, сеанс вам понравился, – в дверях процедурной стояла наша доктор Ева. И как всегда с пуленепробиваемым лицом. Мы тут же заткнулись и уставились на нее, как на привидение. Когда она успела тут материализоваться? – Ваш настрой мне нравится, но это не значит, что вы можете отклониться от своих диет. Понимаете, девочки?
ГЛАВА 25
- Вы убиваете себя едой! Каждый, даже самый маленький чурос или даже одна ложечка пудинга из сладкой картошки копает вам яму на кладбище Колон! Когда вы последний раз были у врача?
Скорая стояла около крыльца тети Патриции и мигала своими синими, будто дискотечными, огнями. Врач – белый мужчина в халате, стоял посреди комнаты, где царил полумрак. Тетя Патриция сидела, опершись спиной на край своей кровати и вытянув вперед ноги. Одна ее стопа была иссиня-черной. Она часто дышала. По лбу катился пот. На палец правой руки у нее был надет, словно наперсток для вышивания, белый глюкометр.
- Давайте его! – врач наклонился и взял из дрожащих рук прибор. – Ну, я так и знал. Двадцать пять! Ну что это такое, – его голос звучал таким расстроенным, словно его любимая сборная Кубы по бейсболу проиграла Израилю в первом же туре на чемпионате мира.
Меня тоже трясло. Я вжалась в кресло в противоположном углу комнаты и держала двумя руками свою челюсть, чтобы не начать бить ей морзянку.
Час назад, как обычно по дороге из школы, я забежала на минутку к тете – проведать (не совсем бескорыстно, конечно, вы же помните, что она делала самые вкусные на острове Арроз кон лече – сладкий рисовый пудинг, приготовленный из риса и молока с добавлением сахара, корицы, лимонной цедры и иногда бадьяна), и обнаружила ее на полу.
Еще из прихожей я увидела часть комнаты и часть Патриции – босые светлые ступни, лежавшие на полу. Один тапок был рядом с ними. У меня подпрыгнуло сердце, ударилось о горло и полетело в пропасть. Я крадучись зашла. Она сидела на полу, прислонившись спиной к кровати, и дрожала всем телом. Ее черная кожа посерела, и по лицу и рукам тек пот. Глаза смотрели куда-то сквозь меня. Она подняла руку, чтобы до меня дотронуться, но промазала и, схватив рукой воздух, не удержала ее на весу и уронила со стуком на пол, промычав что-то нечленораздельное.
- Тетя, не надо! Я боюсь! – прокричала я, подошла ближе, наклонилась и потрясла ее за плечо. Но она продолжила, не обращая на меня никакого внимания, свое страшное представление.
Тогда я побежала. Я выскочила на улицу и закричала: «Ей плохо! Она умирает». Из окон повыглядывали соседи. Первым выбежал из своего дома Рафаэль. Ни слова не спросив, он ворвался в комнату, я продолжала стоять около дома, и из открытой двери я услышала: «Да. Женщина. Около пятидесяти. Диабетический приступ, наверное. Что вижу? Ее трясет! Да, хорошо, сейчас сделаю». Послышалась какая-то возня. Я, крадучись на цыпочках, стала подниматься обратно на крыльцо, каждую секунду ожидая, что сейчас моя тетя и Рафаэль выпрыгнут из-за угла и прокричат: «Разыграли!» И будут смеяться надо мной, а я их в шутку дубасить кулаками за то, что они меня так испугали.
Я зашла в комнату. Тетя уже сидела, вот как сейчас перед врачом. Ее чуть меньше трясло. Глаза были закрыты. Рафаэль сидел на корточках и поил ее чем-то из стакана.
- Заходи, не бойся. Сейчас приедет врач. Ей вроде бы получше. Останься с ней, – он посмотрел на часы. – Черт, я уже опаздываю на заказ. В больнице сказали, что через пятнадцать минут будут здесь. Нужно только встретить врача, поняла? Я все сделал, чтобы она не отключилась совсем – напоил ее соком манго. Она молодец! Сумела выпить большой стакан, – он посмотрел на меня так пристально и серьезно, как никто и никогда не смотрит на детей. И я вдруг почувствовала, что мне самой пятьдесят и никогда не станет теперь меньше. Ноги превратились в вату. И даже если бы я отказалась, то не смогла бы уйти. Мои конечности подкосились, и я плюхнулась в кресло и тоже затряслась всем телом.
Рафаэль подошел ко мне и погладил по голове. От него так знакомо пахло табаком и бензином, что я сразу вспомнила, как мы курили сигару в лобби «Иберостара», и мне стало чуточку спокойнее.
…..
- Дайте я осмотрю ваши ноги, – врач опустился на колени, взял левую так осторожно, словно она была из хрусталя. Приподнял и осмотрел ступню, как геолог артефакт, только что им раскопанный, пытающийся определить, ценная ли это находка. То же повторил с другой. После осмотра второй он громко выдохнул, стянул с себя синие медицинские перчатки и заговорил.
- У вас все симптомы диабетической стопы. Вы знаете, что это такое? – тетя отрицательно покачала головой. – Вы можете потерять ногу – вот что это такое. Ее ампутируют! И единственное, что может помешать этому произойти в самом ближайшем будущем – это если вы объявите все, слышите, абсолютно все углеводы вашими злейшими врагами. И никаких пудингов, флана, арроза кон лече, пастелито де гуаяба, жареных бананов и прочего подобного, – и врач поднял руку ладонью вверх, останавливая поток слов, которые должны были обрушиться на него от тети Патриции.
 - Не пытайтесь мне возражать! У вас сахар двадцать пять, и это только поверхностный анализ из пальца глюкометром. Страшно представить, какую картину покажет развернутый анализ крови из вены! У вас сахарный диабет второго типа – вы можете умереть, а перед этим у вас отнимут ноги и вы лишитесь зрения. Вы хотите догнивать в своей комнате в страшных муках? – врач был в еле сдерживаемой ярости. Тетя, хотевшая минуту назад что-то возразить, неожиданно заплакала и спрятала свое лицо в ладони.
- А вот нервничать вам тоже нельзя. Будем считать, что вы мне поверили на слово и поклянетесь самым дорогим, что у вас есть, что выполните все мои предписания?
- Чем же мне клясться? – я знала, что Патриция была очень суеверна и боялась, что из-за ее инфантильного обещания, которое она, конечно же, нарушит, могут пострадать самые близкие.
- Своей жизнью, конечно! – уже чуть улыбаясь, сказал доктор.
- Клянусь! – со вздохом явного облегчения выпалила она.
- У вас есть родственники кроме этой девочки? – врач теперь смотрел на меня.
- Да, у меня есть племянница. Она живет тут рядом.
- Я выпишу пока вам одно лекарство, чтобы немного снизить сахар в крови, его можно будет бесплатно получить в социальной аптеке, и схему вашего пищевого поведения. Когда вам станет через день-другой полегче, приезжайте в больницу – мы вас обследуем и дадим более точные рекомендации. Пока вы восстанавливаетесь, вам нужна будет помощь. И особенно в приготовлении еды.
…..
Первое время мы все по очереди помогали тете. Даже мои охламоны братья. Но спустя два месяца мои родственнички слились с этой благотворительности под разными благовидными предлогами. Братья, что не могут видеть родню женского пола в неглиже. (Однажды они принесли Патриции овощей и застали ее якобы в ненадлежащем виде – со срамом наружу, в отключке, валяющейся на кровати). Мать – что у нее просто не хватает сил работать, обслуживать четверых в семье, да еще и таскаться к раскабаневшей бабе. У отца же была всегда одна отмазка – ром. И я осталась один на один с болезнью, которая пожирала мою любимую тетю, превращая ее из аппетитной кубинки в бесформенную громаду плоти.
ГЛАВА 26
Чтобы щупальца родственников не так часто могли доставать до моего горла, я свой телефон оставила дома, и теперь приходилось у Ноа просить ее. Я старалась не злоупотреблять, но больше чем двух дней без проверки своего профиля в «Фейсбуке» протерпеть не могла.
Детище Цукерберга запрещено на Кубе, зато очень популярно в Штатах. И мне пришлось обходными путями зарегистрироваться там, чтобы не терять контакт с Роджером.
Я сидела на кровати, не мигая уставившись на экран, и отказывалась верить: «Аккаунт Джен Агиляр» – ноль новых сообщений. Он мне не писал уже сколько?
Так! Донт паник (не надо паниковать)! Вот я ему пишу: «Как дела?» Вот еще раз: «Доброе утро!» А где же его сообщения? А, вот последнее два месяца назад, я его уже читала: «А у тебя есть что-нибудь не такое целомудренное!?» Это был ответ на мою фотку у пальмы во дворе клиники в первый мой день пребывания, и потом тишина. Мои снимки не вызывали у него больше желания отвечать.
Да кому я вру! Он с самого начала не любовные письма мне писал. Он требовал доказательств, чтобы я постройнела, наконец, до стандартов цивилизованного мира! Первые недели это было так элегантно: «…не все темы раскрыты» или «…кофточка здесь лишняя». А вот уже в сентябре ему надоели все эти мной присылаемые панорамы, половину которых закрывала я в одежде-мешке, и он, не стесняясь, требовал одного и того же: «…у тебя есть что-нибудь не такое целомудренное?»
Я отдала Ноа телефон и тихо вышла из палаты. У меня не было цели идти куда-то конкретно, потому что стоя и уперевшись лицом в тупик, плохо видно возможные горизонты.
Роджер сдулся. Всю его пару слов последние три месяца можно было перевести как «покажи, ну покажи свои результаты!» А из результатов у меня была огромная сумма кредита, что я взяла на клинику. Мать, которая только и ждет моего возвращения, чтобы сделать из меня поломойку и постируху. Потерянная работа. И лишь минус пять килограммов из семидесяти запланированных до Рождества, кстати, до которого осталось всего две недели. Таких слоних, как я, не берут в райскую жизнь в Нью-Йорке. Он устал ждать фото обнажённой стройняшки.
Мысли бегали по кругу, как цирковые лошади, и я пыталась уйти от них, петляя по коридорам клиники. Мне так хотелось, чтобы, когда я поверну в очередной раз, они зацепились за угол и их вырвало с корнем из моей головы.
Я ускорила шаг, поверив в наваждение. Поворот…
Кто это? Шейла?! Так темно там в конце коридора. Я прищурилась. Она была не одна. Но с кем?! И почему они… целуются?! Святая Дева Мария!
Последнюю неделю Шейлу было не поймать. Она где-то все время пропадала и пропустила уже три тренировки в тренажерке (то еще, конечно, удовольствие). В палату она приходила за полночь, и то только переночевать и намарафетиться. Теперь каждое утро у нее начиналось с подиумного макияжа и укладки. За все два месяца знакомства я видела ее только с кулем на голове. А из постоянного мейкапа у нее были только взъерошенные брови.
Шейла двумя руками держала за голову того самого очкарика из бассейна, который тогда из-за мутных стекол не смог оценить всей прелести своего положения, зайдя голым в женскую раздевалку. А вот Шейла, оказывается, смогла! И очкарику было бы лучше не дергаться, а то его голова могла запросто остаться у нее в руках.
Я повернулась, чтобы уйти, но не удержалась и еще раз глянула на них быстро через плечо, просто убедиться, что это не мираж и не мое больное и неудовлетворенное эротическое воображение. У меня-то парня никогда не было.
Я плелась обратно в палату, как вдруг вспомнила, что месяц назад одна дама из сорок восьмой палаты влюбилась, и чтобы, как там с ее слов: «Не напоминать ученую мартышку в очках, с торчащими лопухами по обе стороны головы», перестала их носить, а всем говорила, что перешла на линзы. Но из-за своих минус десяти плохо разглядела рекомендации, которые ей написал врач, и три дня питалась на 180 калорий вместо 1800. Что отпраздновала падением в обморок на третий день прямо в коридоре. Двое из трех медбратьев, пытавшихся ее загрузить на каталку и доставить к врачу, получили вывихи кистей рук. По другим отделениям поползли слухи, что у нас здесь не клиника, а гестапо.
Интересно, какую жертву на алтарь любви возложит Шейла? Я вот уже, кажется, пожертвовала своей свободой и одной ногой почти в тюрьме за неуплату огромного банковского долга, который я планировала гасить уже из Нью-Йорка. Надеюсь, она остановится на прическе и макияже и не станет просить нашей предварительной оценки ее крупа в стрингах, начав копать вглубь, ставя эксперименты с нижним бельем. Впрочем, с женихом ей повезло, она может позволить себе роскошь быть какой угодно, просто сняв с него очки – остальное доделает его фантазия. И не нужно, чтобы соответствовать, влазить в долги, которые не покроют проданные на черном рынке твои почки.
Я дошла до двери, взялась за ручку и вдруг почувствовала, как с особой остервенелостью в душе у меня заскребли кошки. Это была зависть, что не я целуюсь с ухажёром в больничном коридоре. Что за чушь!
ГЛАВА 27
- Эй, Анис, потрясем сегодня задами? – крикнула я в спину ускорившейся на выход из школы подруге. – Сегодня в «Гаванском лесу» будут отжигать парни из школы танцев «Кальенте». Я слышала от знакомого, – Анис остановилась и обернулась. Лицо у нее было, будто она все еще не может вспомнить, чем отличается тангенс от котангенса на последнем уроке по тригонометрии у нашего 9 «Г». Она закусила свою пухлую губу. – Ты можешь бегать за школу сто метровки на соревнованиях. Куда ты так ломишься? – моя отдышка догнала ее первой. Анис не ответила, только отвела глаза. Я никак не могла понять, что с ней. – Ну что, идем?
- Знаешь, Джен, мне сегодня нужно помочь маме, – промямлила она, как-то на себя не похоже.
Последние полгода нам нечасто удавалось с Анис выбраться на танцы. И вечерами мне приходилось сидеть дома одной, иногда с вечно пихающими друг друга и стебающими меня братьями. Или еще хуже – с пьяным отцом, который завел себе виртуального друга и любил с ним поспорить и даже подраться. Перспектива провести еще один такой вечер, вместо веселья, больно ударила меня под дых. Тем более я знала, какой маме она собирается помочь.
- Ну ладно. В следующий раз обязательно, – стараясь не расплакаться от обиды, произнесла я, развернулась и зачем-то зашагала обратно вглубь пустой школы.
- Не обижайся, Джен! – крикнула она мне в спину, но я не обернулась.
Я дотащилась до черного выхода, дернула в слабой надежде ручку двери, и она, хвала Папе Легба, оказалась открытой. Мне не придется проходить через строй любопытных глаз одноклассников, которые задержались на спортивной площадке перед школой, чтобы подурачиться на турниках.
Слезы ревности и обиды потекли у меня по щекам. Я брела не зная куда. Я видела Анис уже три раза с каким-то чернокожим мальчиком. А потом до меня дошли слухи, что ее родители нашли своей дочери достойного жениха, из семьи их земляков, и она после окончания школы выйдет за него замуж.
«А я?! Что буду делать я?!» – все кричало у меня внутри. Я осиротела в миг. Теперь и Анис не находит времени на меня.
В мозгах был туман, из-за которого я не заметила каменную лавочку, и она мне так неожиданно подрубила ноги, что я только ойкнула и неуклюже повалилась прямо на газон, покатилась кубарем, стукнулась головой о булыжник и вырубилась. Но пока я падала, я задела локтем что-то (а может, кого-то?!) мягкое, и кто-то завизжал, да так пронзительно, как кричат русалки в море, и насмерть глушат моряков.
Мне кажется, что рефлекс жевать у меня настолько первостепенный, что дышать идет только на втором месте по жизненной важности. Еще не открыв глаза, а пожамкала челюстью и почувствовала себя ковшом от экскаватора, который снимал весь день дерн. Я смачно сплюнула землю и траву, и вдруг опять услышала: «Ой!» Я тут же открыла глаза. Надо мной качалось чье-то лицо.
- Ты как там? Сколько пальцев?
В моих глаза можно было сажать рассаду. Но пальцев было…
- Два, – проскрипела я, поморщилась и провела по зубам языком, соскребая с них кусочки дерна, которые уже представляли себя моими брекетами.
- Давай руку. Я помогу тебе.
Перед моим носом появилась костлявая рука. Бесконечные тонкие пальцы, обтянутые фарфорово-белоснежной кожей, тянулись к моему лицу. Видать, я сильно ударилась, – подумала я, но эту странную руку помощи приняла.
Мы сидели там же на траве, но прислонившись к лавочке-самбистке, и оценивали наши убытки.
- Разбитое колено – это не так страшно, как фингал под глазом, – проведя полный аудит ущерба, резюмировала я. – Ну а ты, так я посмотрю, только посадила себе зеленое пятно на платье. Ну и я тебя угостила небольшим синяком. Дай посмотрю, – и не дожидаясь разрешения, взяла ее руку, правда, не без опаски.
Хрупкая, как хрустальная статуэтка на тумбочке тети Патриции, девушка шла из магазина домой. Путь был неблизкий. Да и жара жгла пятки у сандалий, подгоняя ее. Она тащила целый пакет стирального порошка – килограмма четыре, что для ее птичьего веса было все равно что воробью стараться утащить паркетную доску для своего гнезда.
- Я решила, что прилечь здесь в сторонке от тропинок, за лавочкой – отличная идея. И пакет – прекрасная подушка. Я даже задремала от усталости. Но когда свет резко что-то загородило, проснулась. У меня вообще со сном не очень. Я даже не поняла, что на меня падает. Грозовая туча?! Я успела подумать, что сошла с ума из-за этой жары.
Я откровенно разглядывала ее. Еще никогда мне не доводилось видеть таких девушек. Она была так стройна, что ей бы позавидовала сама Кейт Мосс. Ее кожа словно ни разу не видела солнце, и при этом она жила на Кубе. А вместо глаз у нее был бирюзовый прибой.
- Почему ты на меня так смотришь? – вдруг перебила она сама себя.
- Ты… ты такая...
- Какая? – немножко с вызовом, выпятив вперед подбородок, спросила моя новая знакомая. – Ну! – еще более требовательно.
- Ты как Кейт Мосс!
Она так резко вспыхнула, что я отшатнулась. Пожар удовольствия залил еще щеки.
- Ну уж скажешь! Где я, а где Кейт, – но ее румянец кричал: продолжай в том же душе.
- Ты так не похожа на меня. Мы как день и ночь, – и я протянула свое предплечье вперед. Она к нему прислонила свое. Моя рука была раза в три толще и казалась иссиня-черной на фоне ее.
- Меня зовут Вита. А тебя?
- Джен.
- Хочешь ко мне в гости? Но только ты мне поможешь дотащить этот чертов пакет. Иначе им и прикроют мою могилу.
ГЛАВА 28
Вита жила в пяти кварталах от моего дома. За прошедшую неделю со дня знакомства я была у нее в гостях уже три раза. Сама она покидать дом не любила (это объясняло ее вампирскую бледность) и выходила на улицу, только если что-то было нужно ее бабушке. Я спросила про родителей, почему она живет не с ними, но она уклончиво ответила: «Им друг для друга-то не хватает любви, а на меня и подавно. А бабушка любит меня любой».
Хоть Вита и не угощала гостей ничем, кроме чая на травах, зато она была жутко умной и с ней было интересно. А еще она имела такую точеную фигуру, что я стала ей даже втайне завидовать. Если бы я не ела даже целый год, то все равно осталась бы в два раза толще нее.
- Почему ты еще сидишь в обнимку с бабулей. Тебя ждут подиумы! – как-то я не снесла восхищения ее стройности и выпалила прямо с порога. Вита полулежала на диване в гостиной и листала какой-то затертый глянцевый журнал.
- Подиум! – фыркнула она. – Видали эксперта! – я мгновенно покраснела (хорошо, что неопытному человеку это заметить на черной коже не так-то и просто). – К твоему сведению, я еще жирная, как свинья. И чтобы хоть немного приблизиться к самому среднему стандарту, нужно еще килограммов десять отвеса.
Если она сбросит столько, как говорит, то ей к ноге нужно будет привязывать ящик с ромом, чтобы ветром не унесло, – подумала я, но решила не нагнетать и промолчала.
- Кстати, ты как раз вовремя. Я хочу снова взяться за себя, а то понабрала что-то последнее время, – и она ущипнула, как ей показалось, жирок у себя на животе, но на самом деле удалось только собрать гармошкой свое синее платье. – Пойдем со мной в мою комнату – выберем вместе диету.
- А что, их много? – я искренне тогда считала, что диета в мире только одна – просто не есть.
- Сотни! А может быть, и тысячи! Я расскажу тебе о самых интересных и быстродействующих. Зачем размазывать сброс на года, верно?! Нужно, чтобы оп – и ты модель!
Я повернула голову и увидела в зеркале, висящем в прихожей на стене, свое отражение. Я была троекратно в идеальной форме – три шара: голова, туловище и толстые ноги, скрученные неудобной позой, которую пришлось принять в низеньком кресле.
Мы поднялись на второй этаж. Малюсенькая комнатка метров десять, наверное, квадратных, но чистая и аккуратная. В ней было всего по минимуму: узкая кровать, накрытая розовым покрывалом, стол у окна с подружкой-табуреткой и старенький шкаф.
- Сначала мне не очень хотелось отказываться от сладкого. И одна моя подружка посоветовала добавлять во все десерты чили. В пирожные, тортики, даже в горячий шоколад – во все сыпала, – Вита взяла со стола потертую общую тетрадь и, продолжая стоять, стала ее пролистывать.
- Зачем? – я мялась у кровати, не решаясь сесть без приглашения.
- Чтобы потом эту сладко-острую гадость есть не захотелось.
- Ну и как результат?
- Моментальный! – Вита еле сдерживала смех. – Через пару часов, – я навострила уши и старалась не пропустить ни слова о волшебстве мгновенного похудения, – когда я пошла в туалет, моя глухая бабушка, с которой я живу, стала молиться, потому что кое-что услышала и подумала, что злой дух захватил мое тело и мучает меня. Жопу жгло так, что хотелось на орбиту охладить ее космическим холодом.
Мы переглянулись и заржали.
- Я знаю миллион способов похудеть! – гордо произнесла почти прозрачная Вита, и я ей охотно верила. – Тебе какой? – так и продолжая стоять с тетрадкой в руках, она улыбалась, как будто знала, где спрятана чаша Грааля.
- Конечно, такой чтобы все есть и худеть! – не задумываясь, выпалила я.
- Есть такой, – лукаво прищурилась девушка. – Но он самый противный. Нужно взять глиста и проглотить его. Он будет доедать за тебя, и ты будешь худеть.
- Фу-у-у, прекрати, меня сейчас стошнит! – я сморщилась, как изюм, но любопытство победило, и я спросила: – И ты это пробовала? – и я вытаращилась на Виту.
- Ну не-е-ет, – протянула она. – Мне сказали, что глист этот тоже не закольцован и испражняется прямо в человека, а это приводит к отравлениям и сильной слабости. Без сил совсем я не смогла бы помогать моей бабушке.
- И только это тебя остановило?
- Ну да. А вот смотри, – Вита подошла ко мне и показала пальцем на страницу. – Я здесь записываю все мои достижения. Лучше всего вес у меня уходил в начале, когда я после диеты «Чили» села на диету «Бейби».
- Ты ела детей?! – у меня отвисла челюсть.
- Нет, конечно! – она засмеялась. – Просто нужно питаться только детскими смесями для грудничков. Но зато можно капризничать и хныкать, как маленький. Одна баночка на один прием пищи. И экономия какая. Я тогда почти десять килограммов сбросила, – она нахмурила свой идеально ровный лобик, стараясь найти точную цифру в записях. – А вот! Минус 10 килограммов 261 грамм. Ты любишь спорт? – вдруг неожиданно спросила она.
- Ненавижу! – с чувством произнесла я.
- Вот и я. А, так вот, есть еще вариант пожонглировать той едой, которой ты собираешься есть.
- А если она жидкая и в кастрюле?
- Хорошо, что мы не любим спорт! – и она засмеялась вместе со мной. – Та-а-ак, не отвлекаемся! – Вита сосредоточилась снова на своих записях. Перелистнула пару страниц и стала быстро бегать глазами по строчкам. – Есть диета «Гиббона». Это есть палочками. «Вампирская» – есть только ночью …
- Отлично!
- Но только когда есть звезды. Лунный свет должен осветить холодильник.
- Три дня в неделю придется пропускать!
- Секс-диета. Но ты еще маленькая…
- А это как? – снова краснея, спросила я.
- После каждого приема пищи нужно заниматься сексом.
- Так и загореться недолго, – улыбнулась я.
- Винная диета. Нужно выбрать какой-нибудь вид продуктов, ну там мясо или сыр, и запивать вином.
- У моего папаши ромовая.
- Вообще-то у нас на острове отлично пошла бы солнечная диета. Для этого каждое утро нужно смотреть без очков на солнце, – Вита оторвалась от тетради, закрыла глаза и подняла свое лицо с фарфоровой кожей к потолку, словно штукатурка на нем начала излучать ультрафиолет. – Начинать нужно с десяти секунд, доводя это время до сорока пяти минут, – проговорила она, не открывая глаз. – Когда тело напитается достаточной энергией – еда больше не понадобится, – она открыла глаза и в упор посмотрела на меня, и тут же продолжила: – Еще можно вызывать рвоту после каждого приема пищи или сшить себе проволокой челюсть. Я слышала, это могут делать у нас в Гаване хирурги в клинике пластической коррекции.
В своих способах глумления над и так худосочным телом Вита была изощрённей, чем члены святой инквизиции над еретиками.
Мы провыбирали мне первую в моей жизни диету так долго, как не выбирают себе первого парня. Но домой я ушла окрыленная. Если я хоть вполовину добьюсь результата Виты, то…
Голова кружилась от тех чудес, которые меня уже ждут, постройневшую! «Но у меня нет одежды под будущий размер! Я теперь во всем буду, как в мешке картошки», – вдруг проскочила у меня в голове мысль, и я застыла посреди улицы. Зато можно будет из одной юбки сварганить сразу две! И этот выход был прекрасен. Здравствуй, новый гардероб!
Я была в крайней степени возбуждения по дороге домой. Мне не терпелось начать. Перед глазами у меня был человек, которому, казалось, ничего не стоило как по волшебству управлять своим весом. Ну а раз у одной получилось, почему не может получиться у другой?
…..
Не может!
Когда мы расставались, то сошлись на общем мнении, что для начала мне, как новичку, нужно что-то попроще, и остановились на сельдереевом супе. Нужно было продержаться неделю. Я была в восторге! Сколько же я сэкономлю карманных денег!
Следующим днем я прямиком направилась сразу же на рынок. Набрала сельдерея полную сумку, но, вернувшись домой, сразу варить его не стала, чтобы мои родственнички не подняли меня на смех. А вот когда все уснули... К четырем утра похлебка была готова. Я для верности спрятала ее прямо в кастрюле себе под кровать. И удобно – черпай и хлебай, когда вздумается, и не сожрет никто.
Первые три дня дела шли отлично. Мне даже школьная юбка стала чуть велика. Но утром четвертого меня прошиб такой оглушительный понос, что его канонаду услышали, наверное, даже шахтеры в Мексике. В школу я не пошла, и мне даже не пришлось притворяться перед матерью, говоря, что больна.
- Что-то видок у тебя, как будто ты тины объелась, - только и сказала она и дала добро выпускать пуки в домашней обстановке.
Но свою цель я не бросила и почти уже привыкла к процессу несохранения энергии в своем теле. Сколько я вливала супчика, столько мой организм и отдавал миру.
Все бы ничего, и, может быть, я переломила свой упрямый организм, если бы мой братец Фидель не забыл ключи и мне не пришлось переться из сортира, ставшего моей комнатой, открывать ему. Там на пороге я и полегла… в обморок.
Я загремела в больницу, где мне еще и сделали промывание желудка. Запретили пожизненно есть сельдерей и дали предписания по питанию. Но где я по-ихнему возьму полкило курицы или кролика в день? Я похожа на миллионершу!?
Спровадили они меня из клиники следующим днем со словами:
- Это очень похвально, что вы стремитесь нормализовать вес. Ведь у вас четвертая стадия ожирения. И не за горами инвалидность, а потом вы не сможете ходить, у вас появится диабет, ампутируют ноги, вы ослепнете и умрете.
Что-о-о!? Да у нас на улице все женщины плюс-минус выглядят так же, как я и, если они при смерти – убейте меня! Я так же хочу гонять стометровки, как они за дефицитным товаром или от побоев своих мужей-алкашей.
ГЛАВА 29
- Сегодня праздник какой-то, что ли?! До Рождества еще десять дней, – Шейла посмотрела на меня. Я пожала плечами.
- Все проходите на улицу! Завтрак будет накрыт во дворе, и вас ждет сюрприз. Пожалуйста, сеньориты, не стойте – занимайте самые удобные места, – какой-то неизвестный нам мужчина в белоснежной рубашке и черных наглаженных брюках, стоящий у входа в столовую, махал нам троим – Шейле, Ноа и мне – руками, направляя от входа в столовку в сторону выхода во двор.
На улице всем пациентам объявили, что давно готовили долгожданный сюрприз, чтобы снять немного напряжение от нахождения в клинике. И сегодня все три приема пищи будут проходить на свежем воздухе. Прямо на заднем дворе выставили столики, и обслуживали нас настоящие официанты, а не мы сами себя.
…..
- Ну давай же! Чего ты там возишься! Сильнее. Нечего с ней нежничать – не баба, – прошипел на своего подельника Гонзалис.
- На, сам попробуй, – и другой парень протянул ему стамеску, которая была у него в роли отмычки.
Час десять ночи. Двое пациентов из двадцать первой палаты в кромешной темноте вскрывали двери в столовую.
- А ты уверен, что камеры нас не заснимут? – из сдавленных легких Гонзалиса вырвался свистящий шёпот. Он напирал сзади на своего напарника.
- Не наваливайся! Ты весишь целую тонну. Нет, не заснимут. Я их развернул шваброй после закрытия столовки, после того, как поварята сделали свои приготовления на завтра и ушли спать.
Гонзалис глянул быстро через плечо на горящий кровожадный глаз камеры, отодвинутой в сторону, и попытался накинуть на голову капюшон, но руки рассекли воздух впустую. Ведь они были в пижамах, на тот случай, если им резко придётся притвориться спящими.
Что-то щелкнуло, дверь простонала и приоткрылась, как чей-то рот от изумления.
- Готово! Пошли.
Подсвечивая себе телефоном, двое пациентов клиники по похуданию крались по техническому помещению столовой.
- Все стерильно, как в морге, – сказал Пакито.
- Как в операционной, дурак.
- Какая разница? Где жранина вся? Они что, ее в сейфы убирают?
Гонзалис щелкнул выключателем на стене. Загорелось часть ламп по периметру. Их окружали до зеркального блеска натертые столы и кастрюли. И ни малейшего признака хоть какой-то еды. Даже сахарницы нигде не было видно.
- Вон холодильник. Наверняка там все.
Они заторопились, шоркая тапочками по кафелю. Этот звук эхом разносился по помещению, создавая иллюзию присутствия кого-то еще. Парни переглянулись и прибавили скорость.
- Ха! – воскликнул Пакито. – Он на замке. Твою же мать!
Гонзалис положил на замок свою большую черную ладонь, полностью его закрыв. Его губы шевелились.
- Чего ты там бормочешь? Трах-тиби-дох-тиби-дох, что ли?
- А вдруг у меня есть дар и он исчезнет? У меня по материнской линии все сантеристские колдуны.
Пакито вздернул вверх бровь. Гонзалис убрал ладонь.
- Не вышло, – замок был на месте.
- Зря только тащились сюда, – и Пакито махнул рукой, в которой до сих пор держал стамеску.
- Погоди, я чую, что что-то они забыли убрать. Вот прям клянусь своим понедельничным плановым взвешиванием и отвесом. Раз уж мы здесь, и до обхода охраны осталось, – он поднял руку к глазам, и циферблат на его ручных часах загорелся, – сорок минут, давай поищем. Твоя левая часть помещения. Моя правая.
…..
Методично открывая все шкафчики, поднимая даже самые миниатюрные крышки, двух подельников непременно ждало разочарование и абсолютная пустота.
- Пакито, иди-иди сюда скорей! Нашел! – Гонзалис был в самом дальнем углу комнаты. Он по локоть засунул руку в кастрюльку на полу, задвинутую под стол, и тут же ее выдернул обратно. Рука была в чем-то мягком и темном. Он осторожно лизнул испачканное предплечье. – Пудинг! Это же самый вкусный в мире пудинг.
- Ну-ка, расступись! Дай-ка и мне продегустировать. А то от нервов мой сахар так упал, что я могу сейчас грохнуться.
Два парня, стоя на коленях и уперевшись каждый одной рукой в пол, по очереди запускали ладони в кастрюлю, зачерпывали содержимое и тащили его в рот.
- Да, хорош! Но нас поджимает время. Скоро пойдет охрана по этажам, пора сматываться. Минут пять, не больше, только есть в запасе.
…..
- Тащи! – сказал Гонзалис.
- Да тащу я! – ответил Пакито.
- Нет, ты ниже меня ростом, и весь вес теперь пру я!
И действительно, Пакито был на голову ниже своего товарища и шел налегке, а почти весь вес сорокалитрового бачка, практически всклень заполненного пудингом, тащил Гонзалис.
- Слушай, я больше не могу, мне надо передохнуть, а мы прошли всего полкоридора. Я сам-то вешу двести, а тут еще почти сорок чужого. С минуту на минуту покажется охрана. Придется его бросить здесь.
- Нет! Какого черта мы тогда так рисковали, чтобы только два раза облизать свои руки. Я жрать хочу! – начала вопить Пакито.
- Тише ты, недоумок некормленый! Придется его затащить обратно, закрыть дверь и дождаться конца обхода.
Так они и сделали. И только Гонзалис тихонько притворил за ними взломанную дверь, как из-за угла вышел их новенький постовой. В сущности, ещё мальчишка, даже младше них – лет двадцати-двадцати двух. Просто так торчать у двери Гонзалису было скучно, и он стал подглядывать за охранником в дверную скважину. Пакито в это время активно облегчал им ношу.
Прошло десять минут.
- Что ты прилип к двери?! Может, уже пойдем, – и Пакито смачно рыкнул. – Надоело жрать из корыта, как свинья на полу. Хочется отужинать с комфортом и за столом в комнате.
- Матерь Божья, мы теперь тут до утра, – тихо произнес Гонзалис и разогнулся. – Он притащил с собой какую-то девку, и они там обжимаются, и заканчивать, видать, пока не планируют.
- В смысле? – уставился на него Пакито. – Он подснял какую-то нашу феечку? – и пытаясь сдержать хохот, громко хрюкнул. – Ему его веточек не хватит, чтобы даже приобнять! Дай посмотрю, – и он оттолкнул товарища, перехватив ручку двери, чтобы та неожиданно не распахнулась. Прилипнув глазом к отверстию, он тихо присвистнул.
- Ну что, не видать нам сегодня сервировки. Ну и ладно. Не на два ж часа они здесь. Главное – найти, чем припереть дверь.
…..
Гонзалис громко поддал, дернулся от этого и проснулся. Пакито сморщился и зажал нос рукой. Подельники сидели на полу в столовой, прислонившись к стене. Полупустая кастрюля лежала на боку, и остатки пудинга тянули свои кисельные руки к сидевшим с ним рядом. Швабра сторожила дверь, и та была так крепко ей зафиксирована, что посрамила замок.
- Мы что, уснули? – спросил Гонзалис.
- Ты уснул. Я просто решил, в ногах правды нет, и присел отдохнуть. – Пакито морщился и растирал круговыми движениями себе живот. – Долго нам тут еще торчать?! Я на толчок хочу!
Гонзалис кряхтя поднялся с пола, подошел к двери и занял точку наблюдения у замочной скважины.
- Ба, да они спят, что ли, там? Темно, не видать ни хрена. Но оба точно в коридоре сидят, прислонившись к стене спиной. Прям как мы…
- Меня сейчас разорвет! – перебил его вскакивающий с пола Пакито и выбежал в смежное помещение. Раздался грохот. Видимо, задетая на бегу кастрюля полетела на пол.
- Тише ты, идиот. Сейчас разбудишь нашего сторожевого пса и его болоночку. Будет нам…, – но Гонзалис не договорил, его перебил вдруг раздавшийся такой силы залп из нижнего оружия, что можно было точно сказать, что кафель на полу дал трещину. Из соседней комнаты потянуло…
- Ты что там делаешь! – крикнул Гонзалис, и его лицо так сильно перекосило, что оно стало похоже на изюм. В животе что-то ухнуло и забурлило. Он схватился за пах и побежал догонять своего товарища.
…..
- Папа Легба, дай мне силы забыть это! – пробубнил сквозь респиратор Адольфо.
Заведующий отделением стоял посредине технического помещения столовой в респираторе и созерцал импрессионизм двух желудков, на скорую руку перекормленных пудингом. На полу были кучи дерьма. Стены в коричневых отпечатках ладоней. И все это, как разноцветным фломастером, обводила в рамочки разноцветная блевотина.
Испражнения из всех возможных отверстий такого объема, что две уборщицы уволились при виде будущих работ. Адольфо пытался заставить отмывать за собой пойманных. Но они были просто ветошью и еле могли моргать. Оставлять все это в таком виде и ждать, пока эти двое контуженных придут в себя, было невозможно. Пришлось заплатить из бюджета клиники сверх нормативных расходов триста кук за сторонний клининг. И вызвать еще за полторы тысячи выездную кухню из «Карбонситы» – самого ближайшего ресторана. И теперь у нас – добровольно заключенных – был даже десерт. Благодаря этим отчаявшимся наесться парням, мы целых двое суток питались, как королевы, в импровизированном ресторане на свежем воздухе.
ГЛАВА 30
После райского лакомства – моего сельдереевого супчика – и покатушек в больницу я так просветлилась, что решила, пусть у меня лучше никогда не будет жениха, чем вот это вот все. И тогда в 9 классе школу я, конечно, целую неделю прогуливала не из-за лени – я не могла встать от истощения и потери макро и микронутриентов (так мне объяснил мою вселенскую немощь врач). А когда вернулась на учебу, то сразу поняла, что Анис была для меня потеряна навсегда. Она собрала, сидя в классе, вокруг себя целое сборище таких же обрученных пятнадцатилеток из параллельных групп, и они, разыгрывая стеснение, подсовывая друг другу под нос свои закольцованные безымянные пальцы.
- Привет, Джен! – пронеслось поверх их голов.
- Здравствуй, Анис, – ответила я даже, не поворачивая в ее сторону голову и садясь на свое место за партой.
- Где ты пропадала?
Я подняла на подругу глаза. Все девчонки вокруг нее тут же смолкли и многоголовой гидрой уставились на меня. Я могла поклясться, что их зрачки загорелись красным огнем ненависти – я оторвала их от самого прекрасного занятия на земле – хвастовства.
- Да так. Занималась своим здоровьем, – неопределённо ответила я и плюхнулась на свое место. Анис только пожала плечами и тут же потеряла ко мне всякий интерес.
Все кончено. Четыре года дружбы испарились в одну секунду. Нет, не сейчас, а когда наша красотка из Мавритании обрела наконец-то свое самое главное женское предназначение (как она любила говорить) – мужчину. Мне никогда ее не догнать. Меня точно никто не полюбит. Даже родители…
Мрачные мысли цирковыми лошадьми бегали у меня в голове по кругу все семь уроков. Я представляла, как умираю старая, толстая, облезлая и никому не нужная в полуразвалившейся халупе в районе Сан-Мигель-дель-Падрон12, куда переехала после того, как умерли мои родители и мы поделили с братьями нашу квартиру, и у меня нет даже кошки, потому что даже они меня не любят.
Совершенно раздавленной я после уроков приплелась к Вите. Она долго мне не открывала, и я уж подумала, что она ушла, но вдруг послышались шаркающие шаги за дверью.
- Привет! Ты чего так долго! Я уж подумала не загуляла ли ты с…, – вид у моей подруги был словно ее постирали с отбеливателем. – Ты заболела? – напряглась я.
- Нет, просто неважно себя чувствую. Проходи.
Я пошла за ней в небольшую гостиную, смежную с кухней. Было слышно, как кто-то готовит на кухне и гремит кастрюлями.
- Ты такая бледная! – не сдержалась я и плюхнулась в кресло.
- Неудачный эксперимент, – попыталась она уклониться от ответа, укладывая свое тоненькое тельце на диван. В вертикальном положении ее качало.
- Над чем экспериментировала? – не унималась я.
- Хочу сбросить еще пару килограммов…
- Да куда тебе! – не подумав, выпалила я. – Тебя же…
- Знаешь, что, Джен, я же не советую тебе, что делать, вот и ты не лезь! Мое тело – мое дело! Поняла?! – желваки на ее лице резко выделились.
Я поняла. Мне стало стыдно.
- Извини, – тихо произнесла я. – Если хочешь, можешь мне все рассказать. Просто чтобы поделиться с подругой. У меня, как ты знаешь, тоже был один неудачный эксперимент, – и я хихикнула. Вита слегка улыбнулась. Она звонила мне всю эту неделю, пока я была в больнице, и поддерживала по телефону.
- Я решила теперь все делать по науке – убрать из рациона полностью углеводы. Знаешь, ведь именно они виноваты в нашем жире, – я хмыкнула – в нашем? Вита это приняла за знак согласия и продолжила: – Я потеряла уже килограмм, пока тебя не было, но есть одна проблема, – она замялась. – Ну, словом, у меня запор неделю, – и она… покраснела.
- Вот бы мне твои сложности неделю назад!
Мы переглянулись и прыснули со смеху.
Моей новой привычкой стало забегать к Вите после уроков. И что было прекрасно, она почти всегда оказывалась дома. Мы болтали. Она помогала мне с домашними заданиями, когда хорошо себя чувствовала. Но с каждым месяцем застать ее здоровой было все сложней. Однажды она даже не смогла спуститься вниз, чтобы мне открыть. Да что там, она даже к своему открытому окну-то не подошла и прокричала мне прямо с кровати, на которой лежала, что сегодня, пожалуй, не поболтаем.
Вита три года назад окончила школу. Она была очень умной. Она столько всего знала. Например, что капуста — это продукт с отрицательной калорийностью, и ее можно есть хоть ведрами и худеть. Когда надоест капуста, то можно перейти на ананас – чемпион жиросжигания. Ну, а если прекратить есть после 18, а лучше 17 часов дня, то успех в похудении гарантирован.
Учиться после школы дальше в университет она не пошла: «Зачем мне попусту тратить в нем свои лучшие годы? Я похудею, подам анкету сразу в несколько модельных агентств Нью-Йорка, и ищи-свищи меня мои папа и мама. Я стану, как Кейт Мосс – знаменитой на весь мир и желанной всеми мужчинами. Тогда уж родичи точно признают меня самой красивой девочкой Западного полушария и будут интересоваться, как у меня дела».
Мы продружили несколько лет. Она мне даже помогала готовиться к поступлению в Гаванский университет на факультет туризма, но однажды я пришла к ней вечером после занятий в университете и обнаружила входную дверь полуоткрытой. Мне стало так страшно, что аж трясло.
«Ну, чего ты?! Может, забыли просто закрыть? – успокаивала я себя мысленно. Мне показалось, что я вижу в коридоре лежащие босые черные ноги. Тот семилетний давности случай с тетей Патрицией просто встал у меня перед глазами. – Но Вита же белая!» Я потрясла головой, и наваждение исчезло. Я толкнула дверь, и передо мной оказалась гостиная, там за столом сидела бабушка моей подруги и тихонько плакала.
- Карла, что случилось? Почему вы плачете? – но она даже не повернулась. – Она же меня не слышит! – произнесла я вслух и помахала рукой. Женщина, увидев боковым зрением какое-то движение в коридоре, подскочила от неожиданности на стуле. Я быстро вытащила из сумки тетрадку и ручку и написала ей тот вопрос, что только что задала вслух.
- Она в больнице, деточка. Умирает.
У меня подкосились ноги. Я плюхнулась на диван. Меня трясло. Я так же, как тогда в детстве с дедом, почему-то сразу ей поверила. Я знала, что она говорит правду.
…..
Я сидела на табуретке возле кровати Виты, лежавшей в коридоре в отделении психиатрической помощи больницы имени Христофора Колумба. От сгиба левой руки у нее тянулись трубки – стояла капельница, а на лице кислородная маска. Синие губы так резко контрастировали с ее больным белым лицом, что казалось, что это помада. Ведь губы человека просто не могут быть такого цвета.
- Не расстраивайся так, – еле различимо пробубнила она в маску и открыла глаза. Я взяла ее за руку.
- Что случилось? Ты опять ставила неудачный эксперимент? – я попыталась улыбнуться, но вышла кривая усмешка.
- Вся моя жизнь – это неудачный эксперимент.
- Почему? Ведь ты такая умная и красивая, худа…, – я окинула ее тельце, накрытое легкой простыней, и мысленно отшатнулась. Когда она успела из стройной девушки превратиться в скелет?! Когда!? Мы часто виделись, чуть ли не каждый день. Но эти берцовые кости, как штыки в небо из ее живота. Так не может быть у человека… живого человека.
- Знаешь, Джен, я вот что тебе скажу – не просри свою жизнь в этой дебильной погоне за чужой мечтой. Ведь нас все более или менее устраивало в себе, пока нам кто-то не сказал, что это не так? Просто люби себя такой, какая ты есть, и остальные подтянутся, – и она закрыла глаза, ей было очень тяжело говорить, как будто каждое слово отнимало у нее столько же калорий, как целая тренировка.
ГЛАВА 31
- Крути педали, пока не дали! – крикнула мне Шейла, обернувшись через плечо. Она уверенно шла на Эверест своей беговой дорожки под таким задранным вверх углом, что еще немного, и ей понадобилось бы альпинистское снаряжение.
 Почему я не сдохла маленькой? С этого вопроса я начинала каждый новый электронный круг на моем мониторе велотренажера.
У нас была кардиотренировка в общем спортзале клиники. Сюда мог прийти заниматься кто угодно не только из отделений, но и просто с улицы, заплатив.
Как нам сказала Ева, назначая эту порку нашей самооценке видом занимающихся стиральных досок: «Вам будет полезно посмотреть, как уравновешенные люди (то есть не толстые, как мы) получают удовольствие от спорта. Это должно вас вдохновить!» В переводе: мне надоел ваш тухляк в зале – где ваш отвес, граждане, загорающие под люминесцентными лапами?
Шла десятая минута моего личного «Тур де Франс», и хотелось верить, что я уже домчала до аэропорта, чтобы покинуть к чертовой матери этот остров. Но твердолобый монитор мне транслировал другое – я только что въехала в Центральный парк, находящийся всего лишь в трех километрах от клиники.
Сердце искало выход, одним желудочком пытаясь выдавить правый глаз, а другим левый. Мои глазные белки налились кровью, и на Хэллоуин я и без костюма заняла бы первое место. Моя мокрая задница все время норовила спрыгнуть с сиденья, и я сжимала его ягодицами, как пинцетом занозу. Но ляжки все равно успевали иногда биться о жесткий его край. Пот залил все вокруг, и я с минуты на минуту ждала уточек, которые будут плавать в этом озерце. В голове шумело, как в трансформаторной будке. А впереди, по уверениям тренера, смахивающего на пересушенный финик, меня ждало еще десять километров чудесной дороги вдоль океана, орошавшего велосипедистов освежающим бризом.
……
Пятнадцатая минута.
Будь проклят Колумб за то, что он открыл кубинцам мир! Без его страсти к путешествиям мы счастливо бы бегали в пампасах со своими пухлыми соплеменниками, как вся моя родня и знакомые, и не знали бы, что талия больше семидесяти сантиметров – смертельный грех в цивилизованным мире. И что женщина с животом никогда не пройдет через игольное ушко иммиграционной службы страны-мечты каждого кубинца – Штатов.
Только мысль, что до Рождества остается всего лишь какая-то неделя, держала меня верхом на этом пыточном снаряде. Вопреки всякой логике я была уверена, что Санта-Клаус вдруг решит сделать мне подарок и выпарит все лишнее разом на тренировках за неделю, и мой суженый очнётся от спячки по ту сторону цифрового экрана и заберет меня в рай, как и обещал.
Вдруг дверь распахнулась, и в зал вплыли… бабушки?!
- Эй, Кончита Хруст, ты не туда завернула! Тебе на бицепс. Нужны крепкие руки, чтобы успевать выдергивать отрастающую бороду, – крикнула состарившаяся лет на сто Барби в розовом своей согрупнице.
Я насчитала уже штук десять бодрых старух. Эти женщины были старше всех, кого я знала. Но это не мешало им знать, что такое станок для гиперэкстензии и какой стороной на него ложиться. Тренировка переставала быть томной.
Они расселись на тренажеры. Кто жил с большой семьей – на бицепс. Кто просто далеко от магазина – взялась за штангу и присед. А у последней, видимо, телевизор на кухне висел за спиной и у разделочной поверхности его было не видно. Так она вытащила из тренерской дежурного. Горячую кружку с чаем из его рук вырвала и в зал его. Тычет пальцем в наклонную скамью. И что-то страстно хочет. Тренер остатки волос на своей голове на палец накрутил, подергал и завелся. Схватил бабушку за плечи. Оседлал ею наклонную доску лицом вниз. Протащил женщину по поверхности, чтоб голова свободно свисала. Убедился, что это как раз то, что ее заводит, и пошел обратно в свою комнатенку. А бабулечка на согнутых, упираясь грудью и плечами в доску, начала процесс придания шеи гофрированности шланга. Как она закидывала голову то вперед, то назад! Ее подшипники точно ковали как надо перед сборкой.
Закончив с доской, она пересела на фитбол и в полную амплитуду стала качать пресс. Голова при этом двигалась по своей орбите, напоминая нижний брейк-данс. Я поняла, что я здесь страдаю херней…
……
Двадцатая минута.
Я продолжала крутить педали, и, чтобы не уехать еще и мозгами, отвлекала себя, как могла, наблюдая жизнь в зале. Первой в тренажерный зал вошла его отдышка. Потом он – мне по грудь (я всех меряю по своей груди). На нем были обтягивающий борцовский костюм синего цвета с кор-о-о-тенькими такими шортами-плавками. Из них торчали голые ляжки. Одну лямку он приспустил с плеча – создал кокетливую небрежность. Что-то мешало ему в подмышках, и его руки болтались, как сиротки, в тридцати сантиметрах в стороне от бедер. За пазухой у него был хороший такой «фитбол».
В каждом подходе со свободным весом с ним случался приступ стона, перекрывающий музыку в зале. Хотелось сразу подбежать и чем-нибудь помочь: дать бумажку или побрызгать на его лысую потную голову водицей и приободрить, что обычно схватки не могут длиться больше двух суток. Но я сдержалась. А когда он стал делать приседы в Смите (в раме, где штанга закреплена и может ходить только вверх-низ), я бросила тренировку.
Его «фитбол» не помещался на согнутых коленях. Он тяготел к резиновому покрытию пола, просачиваясь во всех возможных местах, увлекая с собой и другие, более мелкие «снаряды» в паху. Легко проскочив короткую брючину, пинпонговые молодцы задорно осматривали окрестность. Колени разгибались, и они, как краб от ловца, устремлялись в норку. Было три подхода по десять…
Осмотрев окрестность своим нижним зрением, «фитбольный борец» приступил к одновременному сведению рук в раме. Забыв, что в начале тренировки отпустил одну лямку погулять, начал делать размашистые движения руками.
Он схватил две ручки с отягощением килограммов в пятьдесят каждая, быстро свел их вниз в центр. Выдал стон, и тут вторая лямка спрыгнула с плеча, а вместе с ней десантировались в область колен и шорты.
Как в «Матрице», люди в зале застыли. Одной даме чуть не придавило двадцатикилограммовым блином голову к полу на гиперэкстезии. Подросток, тащивший в темный угол зала гантель, уронил ее. Она накатилась на ногу сидящей на «сведении» бабуле в розовом, и та заорала в полной тишине: «Матерь Божья!» И все снова завертелось.
…..
Тридцатая минута – я всего пару километров не доехала до Луны, но тренер настоял, чтобы меня не унесло космическом ветром, поменять тренажер на эллипс. Я завидовала гориллам – у них есть запасные конечности для перемещений.
Я стонала, залезая на следующий тренажер.
Эти электрические лыжи, приколоченные к полу, ждали меня в зоне свободных весов, где, доказано наукой, любят проводить время млекопитающие мужского пола. Они всегда ревностно относятся к своей территории, и случайная девушка на эллипсе по соседству может вызвать у них только две реакции. Первая: «Женщина, а, женщина, варите дома юку! Не окисляйте тут железо!» Вторая: «М-м-м, а может, провальсируем мой радикулит?!»
Но пока здесь был только спасающийся от бабушек дежурный тренер с кроссвордом да пара женщина, убегающих от целлюлита.
Но вдруг нас посетил он! Олимп тестостерона. Еще не Шварц, но уже точно не влазит в деловые костюмы от кутюр. И программка-то у него четкая. И пояс страховочный, чтоб позвонки в трусы не слетели, из ездовой свиньи. И все паузы между подходами по электронным часам замерены. Жонглируя гантелями и штангами, трассировал такой по залу. И все в нем было бы прекрасно. И можно было уже все бросить и любоваться редким экземпляром «ЗОЖ необыкновенный», если бы он не кончал каждое повторение.
Видели, когда жмут трехсоткилограммовую штангу? В этих движениях вся жизнь, и она буквально может оборваться. А на последних двух рывках спортсмен под штангой выдыхает адовым стоном.
В зале было круче.
Товарищ этот брал десятикилограммовые детские гантельки и на каждом взмахе выдавал: «А-а-а-а, а-а-а-а, а-а-а-а-а», – как секс с бабой-невидимкой. Это он всего лишь дельту прокачивал. А впереди еще весь зал свободного веса. После третьего подхода уже всем женщинам в зале захотелось снять трусы и прекратить его мучения.
…..
Пятидесятая минута.
Я чистый разум! У меня больше нет тела. Я свободна. Тренер попытался остановить эллипс и спустить меня, но куда там ему справиться с такой женщиной – не дорос бицухой. В его плане стояла еще беговая дорожка, но на ней я смогла бы только лежать. Он предложил побыть моим костылем и дико скрипел на каждом шаге к раздевалке.
Мы проходили как раз мимо заигрывающей с очкариком Шейлой. Она уже добралась до орбиты Земли на моем еще полчаса назад железном коне, стала слазить с седла, и вдруг как бы случайно с ее шеи полотенце соскользнуло на пол. Шейла, не сгибая колен, наклонилась поднять его. Ее леопардовые лосины натянулись, как паруса, уносящие «Санта-Марию» Христофора Колумба от берегов Испании. Если бы она так нагнулась лицом на закат, то люди точно не увидели бы заваливающегося за горизонт солнца.
Очкарик бежал по своей дорожке, как конь справа в русской тройке. Его очки вообще бывают когда-нибудь сухими? Запотевшие стекла ему не давали разглядеть шарообразное явление на спортивном небосклоне, и он совершил роковую ошибку – отцепился двумя руками от поручней, чтобы их снять. Его ноги тут же встали, словно их выдернули из розетки, и поехали назад.
- Осторожней! – крикнул его сосед слева, но было уже поздно. Ноги спортсмена-неудачника соскочили с платформы, и он прямо лицом воткнулся в полотно, как топор в полено. Мне показалась, что руками он больше спасал свои очки (видимо, они дороже), но не физиономию.
ГЛАВА 32
Следующие три дня я и очкарик, каждый в своей палате, провели горизонтально, но только лишь с той разницей, что вверх у каждого было повернуто свое, а именно то, что адски болело. Он лицом, а я задницей. У него были некоторые преимущества. Шейла его кормила из ложечки. А мне иногда Ноа подсовывала еду из столовки, и на мои перекачанные ягодицы еще ни разу не приходило попялиться столько людей, многие из которых были мужчины.
Последний, кто интересовался моим седалищем, был мой «принц» Роджер, который еще полгода назад активно пробивал броню моего целомудрия сообщениями: «Привет, крошка! Как твои объемы? Мне было больно увидеть, что самые значимые места сильно потеряли в красоте. Я волнуюсь! Успокой меня – вышли фото!»
Было сложно не пощекотать свое тщеславие и не получить его электронных поглаживаний – хлопающих ладошек-смайлов. Но я держалась.
Помню, когда прошло уже пару месяцев с нашего знакомства, а моя одежда так и не становилась свободней, и я стала есть просто воробьиные порции, но отвес даже не намечался. Ко всему прочему, нужно было как-то дотянуть до Рождества, когда за мной приедет мой американский возлюбленный и увезет из этой нищеты. Я активно искала работу. Мне приходилось много ходить пешком от одной гостиницы к другой в ее поисках. Но все вакансии были заняты. Даже на должность посудомойки в третьесортной ночлежке «Калина» было: «…три человека на место», – потрясая пачкой с анкетами, сообщил мне кадровик.
Мои курсирования не остались незамеченными. И местная голытьба, не обремененная делом, занялась своим любимым хобби – совращением. Только и было слышно мне вслед: «Ради такой конфетки, как ты, я готов стать диабетиком!» или «Если ты готовишь так же вкусно, как ходишь – я бы съел все до самых поджарок!», и, наконец, «Детка, с такими глазами не нужен фонарик, когда отключат электричество!», – выкрикивали мне парни вслед.
Но мне не было до них никакого дела. Мое радужное будущее подгорало в пятой точке прямо на глазах – я не худела.
И вот как-то придя домой после неудавшейся попытки найти заработок, я вспомнила, что у меня остались записи, которые я делала у Виты под ее диктовку. Я откопала эту тетрадку в куче старых газет, оберточной бумаги и какого-то тряпья в своей комнате в тумбочке.
«Диета с червями – экстремально, но сто процентов эффективно», – прочитала я вслух. Подчеркнуто два раза. Значит, стоящий метод.
«Свиной цепень. Он обладает отменным аппетитом и рад всему сожранному хозяином. Но есть опасность отравиться его экскрементами, вызывающими аллергию, слабость; головокружение, нарушения сна, боли в животе и т. д.», – фу-у-у, жрать червей, которые расселяться у меня в кишечнике и вырастут до огромных размеров, и будут паразитировать. Я сморщилась. А потом подумала: кто не рискует, тот не пьет шампанского… в Нью-Йорке.
Я захлопнула тетрадку и пошла на рынок. Мне быстро удалось найти у торговцев подпорченное мясо, с которым они не знали, что делать.
Притащив кусок с личинками домой. Я села за стол в своей комнате. Развернула бумагу и долго смотрела на копошащиеся белые катышки в мясе. И вдруг вскочила и побежала к унитазу.
Высказав фаянсовому другу все, что я думаю об этой затее в материальной форме, я вернулась на место.
На столе лежала оберточная бумага. Ветер, влетавший в открытое окно, дергал ее за края. Лист сорвался и полетел на пол. Мясо исчезло.
Я заглянула под стол – пусто. Опустилась на карачки и поползла под кровать. Тоже ничего. Зачем-то заглянула в шкаф. «Ну не могли же черви утащить свой дом в окно!» – высказала я свое негодование вслух. Но на всякий случай я вернулась к окну и выглянула во двор со второго этажа сквозь намертво припаянные железные жалюзи. Стекла в окнах для нас были дорогим удовольствием (как и для многих других бедных семей в Гаване), и жалюзи из железа, припаянные к створкам окна под таким углом, чтобы солнце не во всю мощь жарило комнату, но в то же время не было темно, как в гробу, были единственным спасением от любой непогоды. Какая-то тень мелькнула и тут же исчезла. Я побежала вниз и выскочила на улицу.
- Эй, Фидель! Смотри, что у меня есть, – Мигель подбрасывал мой кусок мяса в воздух. – Зови остальных на пустырь – пожарим шашлычка!
- Стой! – я побежала за ним крича. – Его нельзя есть! – через тридцать метров ускорения я встала, согнулась пополам и собралась выплюнуть легкие.
- Это еще почему?! – Фидель тоже остановился и дразнил меня, подбрасывая над собой кусок мяса в воздух. – А то я стану таким же жирным, как и ты?
- Нет, ты станешь такой же глистастый, как уличный бобик, – произнесла я. Фидель театрально оттопырил ухо, будто не расслышал, пожал плечами и зашагал прочь. Мимо меня прошло трое парней, шедших присоединиться к пиршеству с моим братом.
Я снова не похудела.
ГЛАВА 33
Мне бы сразу бежать, как только я увидела саблю, стоящую в углу массажного кабинета. Но мои мозги и прыть остались намотанными на педалях велотренажера три дня назад.
Сегодня утром к нам в палату пожаловала доктор Ева, и, оценив степень моей обездвиженности, срочно направила меня на массаж: «Запишу вас к специалисту по экстремальным случаям. Она так хороша, что буквально парой сеансов может менять контуры тела, а уж с вашей молочной кислотой в мышцах справиться на раз!» Ева нервничала, что от лежачки я наберу и ее отпесочат на еженедельном совещании.
Хоть какая-то хорошая новость в нашем филиале ада на Земле. Массаж – это так приятно. Я была уже четыре раза у Виттории – милой португалки. Пока она делала мне хорошо, мы болтали с ней за жизнь и смеялись надо всем на свете. Но в этот раз кабинет был этажом выше, и это была не португалка.
Я лежала на массажном столе. И пока еще моя шея подавала признаки жизни, не торопилась засунуть лицо в дыру лежака в позу «собака мордой вниз», а разглядывала стоявшую в углу в трех метрах от меня саблю. Та поймала дужкой эфеса солнечный луч и запулила прицельно мне прямо в глаз. Я моргнула, а когда мои веки через долю секунды разомкнулись, весь вид уже загораживали чьи-то ноги. Это были крепкие, коренастые конечности. На таких ногах мог бы устоять целый дом в цунами. Я подняла голову выше. К ногам крепилось не менее устойчивое туловище с руками примата в самом расцвете сил. Но грудь пятого размера и красная помада на губах голосовали за то, что передо мной все-таки женщина.
- Ну что, поехали? – раздалось сверху.
- А почему у вас сабля в углу? – нервно и невпопад ответила я.
Массажистка начала растирать мне правую стопу и голень. Я поморщилась. Она подковы случайно в линейки не расправляет?
- А, эта?! – она кивнула на угол. – Я мастер спорта по фехтованию. Призер чемпионата мира, – и через паузу. – Знаешь, чем массаж отличается от БДСМ?
- Ой! – я вздрогнула и закусила зубами простыню – саблистка перешла к шинкованию моей задней поверхности бедра.
Я, сквозь сжатые зубы:
- Чем?
- В БДСМ есть стоп-слово. А в восстанавливающем и антицеллюлитном массаже нет, – и она, не отцепляя своих клешней от меня, хотела, полагаю, засмеяться, но резво так захрюкала.
А у меня полились слезы от дикой боли, что причиняли ее руки, и я произнесла через стиснутые челюсти:
- Моя мать делает отцу массаж каждый день. Иногда успевает и дважды.
Мне казалось, если я ее заболтаю, то она ослабит хватку.
- Повезло ему! С чего начинает? Нужно с...
- С барабанных перепонок! – выкрикнула я от боли. Мой юмор оценили. Снова похрюкивания сверху.
По мне двигался железный каток – беспощадный и неуклонный. Я уже в голос выла, и перед глазами расплывался рисунок на ламинате. Казалось, что еще несколько ее движений – и я отъеду перекурить с Осирисом13.
- Повезло тебе, Джен!
- А-а-а! – простонала я, вынырнула лицом из дыры стола и снова посмотрела в угол. От боли все плыло перед глазами, но я смогла разглядеть, что мой дед Теофило стоял около сабли и осудительно покачивал головой, транслируя мне: «Ну? И до коли ты будешь позволять себя мучить?» Я проморгалась – родственник исчез.
- Да! Ты у меня седьмая сегодня!
Когда же ее вырубает? И что было с первыми шестью? Они уже в реанимации?!
- Я как раз к шестой-седьмой пациентке нормально разогреваюсь. Переворачивайся.
- А?
- Лицом вверх давай. И отпусти мою руку. Не надо ее хватать, – я посмотрела вперед. Саблистка упиралась рукой мне в бедро, а я крепко держала ее запястье.
- Извините, – промямлила я. – Не понимаю, как это получилось.
- Пойду возьму еще масла. Лежи, – извергиня повернулась ко мне спиной и зашагала к тумбочке, на которой стоял большой пластиковый пузырь.
Она выдавила пригоршню, повернулась ...
- Джен! ... Ведь, Джен же, да?
Я кивнула.
- Вылазь!
Я помотала отрицательно головой.
- Давай обратно. Мы еще только половину сделали. Ну же!
Я, сидя на карачках под массажным столом, держалась двумя руками за его ножку. Под кушетку тянулась ее левая лапища. В правой она пыталась в ладони удержать масло.
Убежище оказалось ненадежным. Я выскочила с противоположной стороны и в чем мать родила побежала. Но мой спринт быстро закончился. Я уперлась в саблю, схватила ее, и ножны с грохотом упали на пол, раздев клинок.
Изуверка спокойно втирала правой рукой масло себе в лицо и шею, словно через пять минут был ее отход ко сну.
- Положи оружие на место, – сказала она очень ровно. – Ты можешь себя покалечить.
Моя вытянутая вперед рука с саблей билась в треморе, как у моего папаши с утра после загула. «Тяжелая, зараза! Но если она только дернется в мою сторону...»
Саблистка закончила с маслом. Сделала шаг влево. Я резво сделала выпад вперед, как заправская фехтовальщица, но сил удержать клинок прямо у меня не хватало, и он стал опадать вниз, как член у импотента. Все сто процентов доминанты всех моих органов чувств: зрения, слуха, обоняния и даже осязания (я высунула язык, пытаясь, как змея, ловить малейшие потоки воздуха от вероятного движения садистки) – сконцентрировались на одном объекте – извергине. Саблистка запустила правую руку в свой карман медицинского халата...
- Лови!
И в мою сторону что-то полетело. Ярко-зеленое, цвет разрезал сетчатку глаза. Я подняла обе руки вверх и растопырила пальцы.
Саблистка телепортировалась на три метра вперед и схватила саблю за эфес, не дав мне упрыгать с сеанса массажа на одной ноге.
В руках я держала мяч. Размером чуть больше теннисного.
Мы смотрели почти в упор друг на друга. Садистка была меня ниже на полголовы, но всемогущим великаном здесь была она.
- Ну вот и славненько! Продолжим!? – она наклонилась, подняла ножны и зашагала к шкафу в противоположном конце кабинета. Убрала в него оружие и закрыла его на ключ. Ключ положила к себе в карман.
Я вдруг очнулась, и меня затрясло. Я быстро прикрыла основные места, не предназначенные для всенародного обозрения, руками и потупилась.
- Ты знаешь, хочу тебя расстроить…
«Она, конечно, напишет докладную, и меня выгонят из клиники, – пронеслось в моей голове. – И меня будут судить и посадят за нападение с холодным оружием».
- Ты не первая, кто прячется от меня под стол и устраивает легкоатлетические соревнования в моем кабинете, – я с шумом выдохнула и осмелилась посмотреть на нее исподлобья. – Но единственная из моих знакомых не спортсменок, кто смог больше минуты продержать мою саблю прямо. У тебя, Джен, есть потенциал! Ты знаешь? – черт возьми, она улыбается?! Я согласно мотнула головой.
- И судя по твоей прыти, ноги у тебя больше не болят, – теперь она улыбалась во весь рот.
А и правда …
ГЛАВА 34
Мой правый сланец решил объявить автономию. Один хлястик оторвался полностью. Ну а тот, что окольцовывает большой палец, держался на соплях – на тонкой ниточке пластика, еще соединявшегося с подошвой. Прямо как моя жизнь и надежда на чудо, которые тоже висели на ниточке над пропастью.
Ноги меня несли куда-то. Но я интересовалась исключительно рельефом асфальта. Так внимательно я не изучала даже свое лицо. Малейшая кочка – и хана. Босиком в Гаване далеко не уйдешь – разрежешь ноги в кровь об осколки и мелкий мусор.
Передо мной была проезжая часть, и пришлось оторвать взгляд от дороги, чтобы посмотреть по сторонам. Но сделав пару шагов по дорожному полотну, я так и застыла посредине. Мимо проехал альмедрон и сипло пролаял на меня клаксоном. Но я его почти не слышала. На том участке Третьей авеню, где я несколько месяцев назад работала парковщицей, стоял Теофило – мой дед.
Когда мои волосы гудком пригладил объезжающий меня автобус, я посеменила вперед, стараясь взглядом пригвоздить деда к асфальту. Сланец не перенес невнимания и разорвал со мной всякие отношения. Я перешагнула босой ногой через подошву и так и пошла в одном.
Дед медленно уходил в конец улицы. Улицы, где я каждый день с одиннадцати (с открытия первого ресторана) и до восемнадцати с одним выходным в неделю год оттарабанила парковщицей, собирая по двадцать пять сентаво у всех, кто желал здесь оставить машину. Некоторые мне давали даже полтинник или целый кук, но таких богатеев были единицы.
Часть выручки я сдавала «крыше». У меня был дневная норма. Для денщиков (тех, как я, работавших днем) она был поменьше – 20 кук. Вечером приезжало больше машин, и у них план уже был в 40 целковых. Если не сдал, то долг переносился на следующий день. Как назло, в декабре были сильные шторма и холод. Мало кто приезжал под ливнями в рестораны. Я сама отсиживалась на веранде одного из них и все время мерзла в своих шортах, потому что днем температура не поднималась выше двадцати градусов.
Тогда я не смогла набрать норму. Эдуардо этого только и ждал. Он подсуетился и «перетер» с «крышей», что, мол, загуляла девчонка, раз не делает план. Хорошо бы ее заменить на того, кто даст прибыль. И они меня уволили. Нет, конечно, записей в трудовых нам не делали, сами понимаете. Просто каждый вечер вместе с выручкой нужно было сдавать и жилет. И однажды утром я пришла, а моя оранжевая нейлоновая безрукавка была на Эдуардо, склабившемся мне, развалившись на моем же проржавевшем старом стуле. И осталась я и без работы, и без университета, уйдя со второго курса, чтобы смочь хоть что-то зарабатывать и помогать родителям, которые уже не вывозили.
Вон и сейчас, спустя девять месяцев, подсидевший меня товарищ в той же моей оранжевой жилетке продолжал высиживать себе геморрой на том же месте. И мой дед проходил как раз мимо него.
Он окликнул его! Моего деда! Неужели он его тоже видит!? Сердце мое подпрыгнуло, ударилось о щитовидку, и полетело куда-то в бесконечность Мариинской впадины пищевода.
Тот замедлился, повернулся вполоборота и махнул парковщику рукой.
Я уже не могла себя сдерживать – я бежала, не замечая битого стекла и камешек на дороге.
- Теофило! – крикнула я. Дед обернулся, а моя челюсть отвисла.
У мужчины стала сползать улыбка. Толстая, чернокожая, взлохмаченная девушка, босая на одну ногу, размахивавшая руками, в чью игру включились и две сестрички седьмого размера, неслась на него быстрее пригородной электрички.
Пот застил мне глаза. Дед расплывался у меня. Я подбежала и схватила его за руку. Он не сопротивлялся.
- Деточка, у тебя все в порядке?
Не его голос! Я вытерла ладонью мокрое лицо и уставилась на родственника с пристальностью и выражением интеллекта на лице, как у психически больной.
Тот же сломанный широкий нос. Высокие скулы. Волевой взгляд. Даже рост. Хотя с ростом я могла и напутать. Когда дед умер (тогда кто передо мной!?), я была ему по пояс.
- Что-то случилось? – снова повторил дед.
- Джен, ты рассудком, что ль, повредилась? – вмешался парковщик. Он встал со стула и попытался нас расцепить.
- Дедушка, ты не умер? – дрожащим голосом спросила я.
- Как видишь, еще жив, слава Богу, – и он улыбнулся мне той улыбкой, полной такого тепла и любви, которая всегда было адресована только мне – самой любимой девочке на свете.
- Но ты не Теофило! – я отцепила руку и потерла лоб.
- Это Теофило. Я тебе точно говорю! – снова влез Эдуардо.
- Но ты не мой дед! – негодующе выкрикнула я. И тихо добавила. – У него голос был ниже.
Теофило улыбнулся. И разбил мне сердце.
- Деточка, твоего дедушку зовут так же, как меня?
- Звали, – я отвернулась, чтобы не разрыдаться, и вдруг почувствовала чью-то руку у себя на плече. Развернулась обратно. На меня смотрели карие глаза моего любимого деда.
- Мне очень жаль. Видимо, я просто на него очень похож, – снова эта улыбка. Невыносимо!
Я убрала его руку. Развернулась и заковыляла прочь.
- Погоди! – дед догнал меня. – У тебя потерялся сланец?
- Порвался.
- На, возьми, – он открыл сумку, которую все это время держал в руках, и достал оттуда пару синих мужских сланца. – Они новые. Сегодня купил, чтобы ходить в бассейн. Бери. Иначе не дойдешь до дома. На улицах столько заразы. Можно пораниться и подхватить гангрену.
- Нет, спасибо.
- Но почему?
- Мне нужно будет вам их вернуть, а я не знаю, где вы живете.
- Ты можешь их не возвращать.
- Нет, я так не могу, – я шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной ладони.
- Давай так. Ты их оденешь, а я провожу тебя до дома. И ты мне их там и отдашь, – Теофило встревоженно и с участием заглядывал мне в глаза. Я могла поклясться, что он переживал за меня. Не собью ли я автобус в таком растерянном состоянии, как сейчас. И не погибнут ли люди от столкновения со мной.
- Соглашайся, Джен, когда ты еще познакомишься с лучшим хирургом на всей Кубе, а может быть, и в мире! – встрял продолжавший стоять парковщик.
….
Не знаю, что перевесило в этот момент: желание хотя бы еще часок удержать рядом с собой «покойного» деда или любопытство. Я всегда думала, что люди его профессии – это ангелы, которых Бог посылает на Землю латать и штопать наши дыры, доставшиеся нам за грехи, чтобы дать нам шанс все исправить.
Мне вдруг захотелось рассказать «моему деду» все, что произошло за последние одиннадцать лет, пока его не было. Как меня дразнили братья и им подпевала мать, и что отец совсем перестал просыхать. Что тетя Патриция умерла от диабета, и я боюсь закончить, как она. Что моя лучшая подруга крупней меня в два раза уже давным-давно вышла замуж, а я смогла найти парня только вот сейчас – в двадцать два, и он обещал, что увезет в лучшую жизнь, только мне надо похудеть. Я трещала всю дорогу домой, не останавливаясь, а он только молча кивал и очень внимательно слушал.
Я специально шла самым длинным путем, чтобы оттянуть время и успеть поведать о самом главном: как я хочу выйти замуж и уехать в Америку, но для этого должна похудеть, и у меня ни черта не получается, хоть и экспериментирую я уже семь лет.
- А это вполне поправимая проблема, Джен, – я остановилась и уставилась на него. О чем он говорит? – Ты можешь прийти в нашу клинику «Новая ты», и все получится.
- В какую вашу? – оторопела я.
- В «Новая ты». Я в ней работаю. У нас есть несколько отделений: пластическая хирургия, но тебе она не нужна. Ты еще так молода, что вполне справишься сама. И вот в помощь таким, как ты, есть отделение по лечению пищевого поведения. Там отличные не только врачи, но и, конечно, результаты у пациентов. Меня иногда приглашают туда на сложные случаи, когда люди настолько сильно худеют, что кожа обвисает даже на лице так сильно, что ее можно только удалить поэтапно в несколько операций. Погоди, – он полез снова в сумку. Достал визитку и протянул ее мне. – Вот твое решение проблемы.
- И действительно все оттуда уходят сорок второго размера?
- Ну, только те, кто хотел, – улыбнулся он.
Его сланцы мне были больше не нужны – у меня за спиной выросли крылья, и я полетела.
…..
Распрощавшись c дедом около крыльца нашего дома, я заскочила в прихожую, скороговоркой прочла молитву Папе Легба за помощь, впрыгнула в первые попавшие шлепки у порога и помчалась к ближайшей точке раздачи интернета в двух километрах от моего дома – к отелю Habana Hierbabuena, тот, что на улице Арболь Секо.
…..
«Чего он так долго грузится?!» – я уставилась на экран, где картинка никак не хотела становиться четкой. Сидя на крыльце этой двухэтажной ночлежки, я грызла ноготь от нетерпения. «Так-с – вот. Сайт «Новая ты». Врачи, врачи, врачи, а, во – отделения, услуги…. Так-так-так. А вот сброс веса. Посмотрим… Цены… Чего!? Если бы у меня были такие деньги, можно было не худеть, а послать к статуе Свободы моего Роджера, отвалить кубинским пограничникам, чтобы выпустили с острова и самой купить себе небольшой домик в пару комнат в Майями», – я сидела, вытаращившись на цифры на экране, и даже забыла, что трафик жрет мои деньги на интернет-карточке.
Когда первая волна негодования прошла, я все-таки сложила два плюс два и поняла, что за эту сумму все же не получится купить даже самое маленькое крыльцо ни в Нью-Йорке, ни в Майами. Да и Роджер мне очень нравился, и я бы не хотела, чтобы он тусил с кем-то еще, пусть это даже холодная и безжизненная статуя.
За несколько следующих минут у меня в голове пронеслось с добрых полсотни вариантов, где достать такие деньги: заняться проституцией, продать почку, есть на камеру (мне Вита рассказывала, что за это можно получать неплохие деньги, и фыркала, мол, это ж надо еще поискать таких дур, готовых добровольно отожраться вдвое). Последним в моих мозгах всплыло имя моего дяди. Кажется, мы виделись с Альберто в прошлом году на поминках тёти Патриции, и он важничал, что устроился работать офицером службы безопасности в Главный кредитно-коммерческий банк Гаваны и теперь решает, кому давать кредиты, а кому нет.
Я посчитала. Мне нужно было четыре месяца в клинике, чтобы сбросить шестьдесят килограммов. А это минимум восемь тысяч кук (или долларов). Приблизительно столько заработала моя мать за пять лет, корячась уборщицей на два отеля сразу. Что там говорил дядя? Вроде бы есть обходные варианты получить кредит, не имея под него обеспечения, да и работы как таковой в моем случае. Но как его потом платить?! Нет, сесть в тюрьму я не хотела! Со сладкой мыслью, что стоит только лечь в клинику и через четыре месяца я оттуда выйду звездой, пришлось распрощаться.
Я снова вспомнила Виту. Черт возьми! Вот у кого можно было поучиться силе воли, пусть и неразумное ее применение свело девчонку в могилу. Но ведь она смогла! Только слегка не рассчитала.
Я поднялась с крыльца отеля Habana Hierbabuena и побрела по Арболь Секо. Проходя мимо мусорных баков, я вдруг увидела в одном что-то белое. Пригляделась. Это были… Коньки?! Белые фигурные коньки с проржавевшими лезвиями. Я такие видела только по телевизору, когда показывали международные соревнования. Кто же приволок их с собой на Кубу? Для чего? Колоть кокосы?
Я взялась двумя пальцами за шнурки и потянула их на себя. Они лежали сверху бытовых отходов, и очитки от лука болтались на лезвиях, как на шампуре. У меня возникла безумная идея.
…..
Дома по-прежнему никого не было, когда я вернулась. Я вбежала в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь и приперла ее стулом для надежности. Нашла в тумбочке около своей кровати общую тетрадку с записями со слов Виты. Во второй ее половине были записаны упражнения, чтобы похудеть в какой-то определенной части тела. И насколько я помнила, она что-то говорила про пресс, если его качать с утяжелителями на ногах, он станет плоским, как стиральная доска. А вот и рисунок. Нужно было надеть на ноги что-то очень тяжелое (до сегодняшнего дня ничего тяжелей, чем сандалии, у нас дома не водилось), лечь на пол и поднимать вверх-вниз ноги.
Я понюхала внутрянку одного конька – вроде бы ничем особенно вонючим он не пах. Натянула их на себя. Они оказались мне слегка малы – размера на два, наверное, но не ходить же мне в них. Я поджала пальцы, впихнула в них ноги и принялась за дело: легла на пол, двумя руками схватилась за ножку кровати и начала махать ногами. Это было так просто, что я первый раз сделала целых двадцать раз, но дыхание сильно сбилось, пришлось сделать перерыв. Чтобы заполнить паузу, я листала тетрадь и под упражнениями на пресс обнаружила и диету, которая отлично сочеталась с тренировкой, потому что, как утверждала Вита: «Она сбалансирована по макро и микронутриентам, что особенно важно, когда занимаешься спортом». Что это за нутриенты, я слабо догадывалась, но безоговорочно верила Вите как человеку, победившему жир навсегда.
Диета называлась «Бейби». Питаться нужно только детскими смесями для грудничков. Количество соответствующее – по двести миллилитров за раз. На этой системе питания для лучшего результата требовалось глубокое погружение, а именно: капризничать, хныкать и на все претензии окружающих к тебе отвечать «я на диете»!
Абы чем детей же не кормят?! Значит, это еще и полезно. А главное, я видела, что этим питанием в супермаркете были завалены огромные стеллажи, и значит, не надо целыми днями безрезультатно рыскать, как в поисках вожделенной и неуловимой курицы.
……
Через семь дней финал моего эксперимента проходил на фаянсовом друге под дикий аккомпанемент моих стонов и тех звуков, издаваемых организмом, когда тот решает вернуть тебе все детское добро, что ты в него вложила. Никогда еще в моей жизни мой живот не болел со всех сторон сразу. Внутри разрывались кишки, а под кожей и слоем жира – мышцы (коньки я снова отнесла на помойку).
Скорчившись вдвое – ходить прямо я не могла, мой пресс скукожился, как постиранные шерстяные носки, и распрямляться мне было больно, я еле передвигала конечностями. А Роджер за неделю этих адских трудов и фотосессий на «рабочем месте», то есть в коньках и скрюченной на полу, не ответил ни на одно мое сообщение.
Мать, да и другие мои родственнички, что-то просекли и пытали меня при каждой встрече неприличными вопросами: что-то я сильно осунулась, не села ли я, ненормальная, на диету? А может, я влюбилась? И теперь плохо ем? Когда я им чистосердечно признавалась, что хочу немного похудеть, они крутили мне у виска и говорили, что только полоумные истязают себя голодом по доброй воле и что мне нужно, наверное, проверить зрение, если я не замечаю, какие аппетитные у меня формы. Некоторые даже вспоминали мою подругу Виту и пугали, что я закончу свою жизнь так же, если продолжу.
Если бы они знали, что до «так же» мне было килограммов восемьдесят.
ГЛАВА 35
- Ну ничего себе! – я вошла после массажа в палату и увидела Шейлу и Ноа, пожирающих пиццу, которую они расположили, не таясь, на тумбочке, как на алтарном месте жертвоприношения.
- О, явилась! Смотри, тебе поставили запасные ходули и не катят больше в каталке, – прочавкала с набитым ртом Шейла. – Присоединяйся!
- Но как? – я села рядом, вытаращилась на пищу богов.
- Что не сделаешь ради любимого, чтобы уменьшить его страдания, – подмигнула мне Ноа. – Можно даже дать немного кук ночному сторожу, чтобы тот крепче зажмуривался в свою смену.
- Да, я решила подбодрить своего очкарика. Его клюв зарастает не так стремительно, как твоя жопа, и он от незапланированных мучений, выпавших бонусам к клинической диетологии, стал поднывать. Ну вот я и организовала канал дофаминовой радости из «Карбонситы». И пока ты задаешь ненужные вопросы, твоя пайка стремительно исчезает, – и она взяла кусок «Дьяболо» и половину запихнула себе в рот.
Я не стала терять больше времени. Мне срочно нужно было снять стресс от упражнения с саблей.
…..
Повезло очкарику! Изысканные блюда высокой итальянской кухни к нему приезжали каждый день, соответственно, и нам с Ноа перепадало. Мы очень радовались в глубине себя, что на нем не заживает все так, как на собаке, а значит, наши пищевые каникулы еще продлятся какое-то время.
…..
- Джен, мне придется на завтрашнем совещании поднимать вопрос о вашем регрессе, – доктор Ева расстреливала меня взглядом. – За прошедшую неделю вы не только не сбросили – вы набрали килограмм! – неделя дофаминовой радости от спонсоров Шейлы и «Карбонситы», и я сидела в кабинете после еженедельного взвешивания с результатом не в мою пользу. – Если и дальше так продолжится, я буду вынуждена говорить с заведующим об отказе в оказании вам услуг нашего отделения.
- Но я …, – у меня затряслись губы. Мне стало так страшно, что меня выгонят.
- Но вы едите! И это не пища из нашей столовой! Вы знаете о том, что только чтобы поддержать ваш вес, в день нужно съедать больше пяти тысяч калорий. А это десять, вы только вдумайтесь! Десять гамбургеров в день! – у меня в голове пролетели, махая целлофановой оберткой, сардельки для барбекю, сделали круг перед моими глазами, послали мне целлофановыми ручками воздушный поцелуй и растаяли в воздухе.
Докторша еще долго каталась по мне на асфальтоукладчике аргументов и цифр, но я ее уже не слушала. Что толку? Ведь Ева права. Но как жить совсем без радости?
ГЛАВА 36
После выволочки нашей врачихи я даже не пошла на ужин. А когда пришло время отхода ко сну, я лежала на своей кровати и таращилась в темный потолок. Немного подремать удалось только ближе к утру, и эти несколько часов я убегала от кошмара, будто я гуляла в ботаническом саду Гаваны и из-за каждой пальмы на меня выскакивали коллекторы с криком: «Когда вернешь деньги?» Одному удалось схватить меня за руку, и я проснулась. На часах было 7.30. Ноа и Шейла спали. Я как можно тише встала, оделась и вышла в коридор.
У меня была только одна цель столь ранней прогулки – выветрить из своей головы страх полного фиаско. Я шла, сама не зная куда, пока не оказалась на четвертом этаже перед дверью с табличкой «Зал заседаний». За ней был гул человеческих голосов. Я посмотрела по сторонам – никого, и прижалась глазом к замочной скважине.
- Веду-веду пациента с четвертой стадией ожирения, а он все выходит и выходит в плюс, и отвеса не наблюдается, хотя питается уже как церковная мышь. Ему делают клизмы, душ Шарко, обертывание, ламинарий, тренируют, а его продолжает распирать. Просто мистика какая-то! Но в нее доказательная медицина не верит. И я решила прихватить с собой двух медбратьев и пройтись со шмоном по палате. А там! Вы не поверите, сеньориты!
Хрупкая блондинка за столом совещаний в переговорной изливала свои профессиональные горести на двух слушательниц. Справа ее гипнотизировала ледяным, не моргающим взглядом голубых глаз доктор Ева. А по другую руку сидела, уперевшись в стол локтями и подперев подбородок кулаками, бесконечно зевающая Лиза. Та самая грудастая тренерша из бассейна.
 - Просто Клондайк жранины! И все это замуровано в стене. Шоколадки и соленые огурцы, печенья и мармелад. Клиника охраняется лучше, чем зона строго режима, и напрашивается вопрос: кто им это все таскает? Кого же уволить по статье?! Они приезжают госпитализироваться с чемоданами и сумками, которые тщательно досматриваются, и помимо одежды и средств личной гигиены ничего не допускается к вносу на территорию. Вы же знаете! И представляете что!? Совершенно случайно выяснилось, что в своем багаже у некоторых есть двойное дно, в котором спрятана запрещенка. И злому доктору, то есть мне, пришлось ходить, шмонать и отбирать последнюю радость у «заключенных» по всем палатам. Каково, а!
Ева неодобряюще покачала головой и возмущенно зацокала. Лиза так сильно подняла брови вверх, что ее лицо натянулась, как на барабане. Но сделал она это не от удивления от услышанного, как могло бы показаться, а чтобы хоть немного разомкнуть слипающиеся глаза.
Вооружившаяся одобрительной реакцией коллег, блондинка продолжила с еще большим чувством.
- Люди за собственные беш-бабки ложатся худеть, но при этом привозят чемоданы еды и дёрнутся в очереди в столовую. Филиал ада на Земле. И этот филиал называется чревоугодие!
В восемь утра за прямоугольным столом совещаний в кабинете на четвертом этаже было уже занято двадцать стульев из двадцати одного имеющегося. Почти весь состав отделения диетологии и снижения веса собрался на экстренное совещание. Не хватало только одного.
Вдруг дверь в противоположном конце комнаты резко распахнулась, как от удара ногой, и в кабинет, вбивая каблуки в кафель, стремительно ворвался невысокого росточка жилистый мужичок с физиономией серого цвета, похожей на карнавальную маску, еще не попавшую в руки художника для росписи. По его лицу было невозможно определить возраст. Кожа так сильно была натянута на скулы, что не давала залечь ни одной морщинке, и, казалась, вот-вот ими прорвется. Он быстро обогнул длинный стол и сел во главе.
- Здравствуйте, коллеги! Сегодня катастрофически мало времени для решения экстренных ситуаций, возникших за истекшие пару недель. В одиннадцать к нам заезжает новая партия пациентов. И к их заселению все возможности к повторению этих вопиющих инцидентов должны быть пресечены.
Ба! Да это же Адольфо Мигьеро. Вот-те на, своего старого «приятеля» я сразу-то и не узнала. Осунулся он как-то и пожелтел больше обычного. Что там мне про него говорили? Он вроде уже пятнадцать лет возглавляет отделение и добился таких показателей эффективности работы, что его почти на каждом заседании Правления приводили в пример другим подразделениям. И вот за какие-то истекшие пару недель его титанический труд по выжиманию из пациентов денег и жира мог полететь ко всем котам под хвосты.
На столе перед Адольфо лежало несколько белых листов для записей. Он взял их в руки, аккуратно сложил в стопку, приподнял и постучал об стол, выпрямляя края. Его отец, призывая к порядку и вниманию, за обедом всегда стучал вилкой по графину с водой. После этого под страхом жесткого наказания всем сидящим (пятерым детям и даже его жене) запрещалось разговаривать, а уж тем более смеяться, перебраниваться или зевать.
Адольфо с удовольствием тем же методом привлек бы сейчас все внимание своих подчиненных, но на столе не было ни графина, ни вилки. Он положил аккуратную стопку на угол стола.
Все мгновенно выпрямились, перестали разговаривать, зевать и внимательно посмотрели на своего начальника.
- Несколько человек курили анашу в своей палате, а чтобы не сработала пожарная сигнализация, напялили на датчик носок, – он медленно переводил взгляд с одного присутствующего на другого. – Хорошо, охранник, патрулировавший этаж, быстро унюхал их будущие пятнадцать лет в зоне строго режима без кондиционеров и пресек безобразие. Но вопрос, как люди под двести килограммов и без стремянки смогли добраться до датчика на трехметровой высоте, остается открытым. Дальше. Взломали двери в столовую ночью и своровали еду, но утащить бак с пудингом далеко не смогли и объелись на месте, что в свою очередь вызвало, не при дамах будет сказано, испражнения из всех возможных отверстий такого объема, что две уборщицы уволились при виде будущих работ. Клинике пришлось заплатить тысячу восемьсот кук за сторонний клининг и кейтеринг.
Мужчина с усами, как у Котовского, громко присвистнул.
- Да-да, синьор Анарис, и все потому, что эти пациенты… бывшие пациенты использовали часть этого добра как возможность к импрессионистической живописи. Отмывали еще и стены, – Адольфо поморщился, вспомнив, как в пять тридцать утра стоял рядом с шеф-поваром и лицезрел спонтанное искусство. Покачал головой и продолжил. – Сопалатники из семнадцатой на сутки связали и закрыли своего «коллегу» по лечению из-за того, что он не давал им есть сверх поставленной врачом дневной нормы. И врали инструкторам, что он по приказу зав отделением сейчас у врачей, а врачам, что на тренировке или процедурах. Как вы понимаете, клининг заглянул и в 17 палату.
- Какой кошмар! – воскликнула врач, которой самой можно было бы воспользоваться услугами клиники.
- Сеньорита Жевалес, не принимайте это так близко к сердцу. Их всех, кроме пострадавшего, благополучно отправили восвояси, конечно же, не вернув аванс.
Врачи за столом зашептались.
- Это еще не все. Ну, а меж тем одна дама влюбилась, и чтобы, как там с ее слов… я даже записал, – Адольфо поднял лист бумаги со стола и зачитал: – «…не напоминать ученую мартышку в очках и с торчащими лопухами по обе стороны головы», – положил лист бумаги на стол и снова посмотрел на своих подчиненных, – перестала их носить и из-за своих минус десяти плохо разглядела рекомендации врача, и, пропитавшись три дня на 180 калорий вместо 1800, отпраздновала это достижение падением в обморок прямо в коридоре. Двое медбратьев, пытавшихся ее загрузить на каталку и доставить к врачу, получили вывихи кистей рук. По другим отделениям поползли слухи, что у нас здесь гестапо.
Адольфо в упор смотрел на доктора Еву. Она заерзала на стуле.
- Перечислять я могу долго: побег в ресторан за едой, драка в очереди в столовую, отлынивание от тренировок, провоз контрабандных продуктов, попытка доведения себя до инвалидности нетривиальным путем, оседлав забор территории. И наконец, порча имущества клиники и получение многочисленных травм при попытке соития двух пациентов на кушетке, не предусмотренной для веса более пятисот килограммов. И это еще не полный список вопиющих нарушений.
- Я бы этим с двести плюс, сломавшим кровать, поставила бы зачет по тренировкам, – прошептала тренерша.
- Сеньорита… встаньте! – Адольфо спустил очки на кончик носа. Все развернулись на покрасневшую Лизу. – У меня тут есть сведения, что прогулы ваших занятий составляют тридцать два процента в месяц.
Адольфо даже разрумянился. Ему, очевидно, доставляло удовольствие устраивать эту психологическую порку. Досталась всем и даже нашей прилежнице Еве, и не последним в ее выволочке был факт моей стабильной окаменелости веса. Адольфо не без ехидства заметил, что Джен Агиляр позавидовали бы даже ископаемые динозавры, потому что вечная мерзлота сохранила их хуже, чем меня во время пребывание в самой лучшей клинике южного полушария планеты Земля.
На десерт он приберег сообщение, что, дескать, если вышеперечисленные случаи еще повторятся, то он начнет штрафовать самих врачей. Короче, теперь наши лечащие феи превращались в неусыпных надзирателей с полным перечнем полномочий пищевых карателей. Кончился наш расслабон.
Врачи зашуршали бумагами и стали подниматься из-за стола. Я отпрыгнул от двери и дала деру в соседний коридор, зачем-то обернувшись на ходу. Дверь зала заседаний распахнулась, и халаты цвета снега парами и по одиночке вытекали в коридор. Они заполнили все пространство. Молчаливые и все в белом. Я уже это где-то видела! А, на том злополучном пикнике полгода назад, где познакомилась с колдуньей…
ГЛАВА 37
Я так разогналась, что на всех парусах влетела в «Гаванский лес» (Центральный парк Гаваны). Фикусы взяли меня в плотное кольцо. Но это были не привычные горшочные неженки, а деревья, ствол которых не смогли бы обхватить и десять человек, взявшись за руки. Каждое из этих трехсотлетних деревьев своей кроной могло бы укутать в убаюкивающую тень половину футбольного поля. А листья такой толщины, что на них, наверное, можно было бы пожарить юкку.
Птицы вытягивали октавы. Я почти бежала по дорожке, которая по обе стороны была четко очерчена бордюром из мусора: пачки от сигарет, банки из-под пива «Буканеро» и «Кристаль», стекло от разбитых бутылок, использованные шприцы и презервативы. Кое-где попадались обглоданные до белизны куриные кости. Останки валялись прямо в траве, и у двух туристов, идущих впереди меня, вызвали недоумение:
- Как они могли здесь оказаться в таком количестве? Вряд ли можно предположить, что кто-то не дотерпел до ужина дома и щелкал крылышки и ляжки от курицы, словно семечки, густо разбрасывая оставшиеся от перекуса косточки по ходу своего следования, – сказала девушка идущему с ней парню. Тот только пожал плечами ей в ответ.
Я только ухмыльнулась про себя и обогнала их. Белые, вы не знаете, куда приехали? Сантерия – это второе имя Кубы. Лучше вам, неженки, свернуть обратно в город. Ведь чем дальше вы будете углубляться в лес, тем больше и больше вы увидите эти самые куриные трупы. Обезглавленные, окровавленные туши во всклокоченных перьях, в которых шныряют жирные навозные мухи. И этот запах тухлятины, который мог бы привести в гастрономический экстаз медведя, но не вас – интеллигентную пару из Европы.
Я ускорилась насколько могла. Я опаздывала.
Вдруг вдалеке зазвучали барабаны. Они били один и тот же монотонный и такой знакомый навязчивый ритм. И от этого неуместного для леса звука кому угодно могло стать не по себе, но не мне.
Деревья впереди расступались, и стала видна быстро бегущая река Альмендарес.
Я выбежала на поляну, которая одним склоном спускалась к водоему. Посреди лужайки стоял длиннющий стол, изогнутый буквой «П» и покрытый белоснежной скатертью. Он был уставлен пустыми тарелками, ждавшими своего блюда, и стаканами. А по центру стройными шеренгами выстроились пузатые бутылки с напитками. Чего здесь только не было! Минералка, кола, фанта, соки, ром.
Вокруг стола молча стояли и сидели мои знакомые. Кто-то расположился на траве на принесенных подстилках. Мужчины, женщины, дети – все были одеты в кристально белое с головы до ног. Чулки и бусы на сеньорах, и даже их зонтики, с помощью которых они спасались от палящего солнца, посрамили бы своей белизной ледники Эльбруса.
Добрая сотня знакомых мне и не очень людей сидели молча. Даже ветер не смел шелестеть листвой – стояла полная тишина, нарушаемая лишь ритмичным боем барабана там-там. Все ждали в напряжении.
Мне замахала группа женщин, сидящих почти у самой кромки реки.
- Эй, давай к нам, Джен! – выкрикнула Инес – моя двоюродная сестра.
Я спустилась к реке и прошла по краю воды.
- Ну и место вы нашли, – фыркнула я и села на подстилку, брошенную на землю. – Хотите видеть жертвоприношение в первых рядах? – Инес хихикнула. Тетя Лаванда цыкнула на нее, и та спрятала смешок в кулак. Обычаи требовали сохранять тишину.
Я подняла глаза и увидела в пяти метрах прямо перед собой козла, висевшего вверх ногами в воздухе. Он вытаращил на меня свои глаза с инопланетными прямоугольными зрачками и дико заблеял, глядя на меня в упор. По обе стороны от висящего животного стояло по мужчине, которые держали его за задние ноги. Третий же прицеливался ножом, похожим на тесак, к горлу несчастного.
Уже двадцать лет я вижу эти обряды сантеризма, но никак не могу привыкнуть к всенародному забою скота. Я отвернулась и посмотрела на реку. Вдруг раздался истерический, захлебывающийся крик. И тут же смолк. Мимо меня что-то шмыгнуло. Я подскочила на месте и поймала на себе взгляд пары любопытных карих глаз. Такса! Она куда-то мчалась, не разбирая дороги, только на секунду задержала на мне взгляд и удрала в кусты.
По реке расплывалось дугами в мутной темной воде алое пятно. Течение бежало быстро, и густые красные разводы, показавшись мне, побежали дальше вниз по реке. Я не могла этого видеть и села к потерпевшему спиной.
- Тьфу, ну надо же! – одними губами выругалась я. В паре метров в траве торчали полуистлевшие отрубленные козлиные ноги. Тот несчастный, оставленный позади, был не единственным, кто провел здесь свои последние минуты.
Раздался звук скрипящих тормозов и тут же за ним «пы-ы-ых». Я увидела, как подъехал туристический автобус. Две двери, словно глаза, пробуждающиеся от крепкого сна, медленно распахнулись. Канадцы, в основном преклонного возраста, вооруженные благодушными улыбками и фотоаппаратами, стали выходить и осматриваться. Куда их привезли? Самые прыткие сразу поспешили отойти подальше и принялись снимать все подряд: диковинные фикусы, по размерам способные конкурировать с растениями из фильма «Аватар»; реку. И, несколько удивленные ее красными потоками, поспешили выяснить их происхождение. Но как только они зашли за деревья, то увидели, как трое мужчин освежевывают нашего козла. Вынимают из него внутренности и полощут их в воде на берегу. И этот алый, праздничный цвет, украшавший реку, – ручеек крови из горла только что убитого животного, стекающий в воду.
Авангард бабушек из пяти человек поморщился от представшего перед ними зрелища и заспешил обратно к себе в автобус, разворачивая на пути и остальных, умолчав подробности увиденного. Они семенили трусцой назад, прикладывая салфетки ко ртам.
- Там совершенно нечего смотреть, дорогая, – говорила свидетельница расчленения своей туристической согруппнице.
- Но как же, Розмари!? Там это огромное дерево. Забыла его название… А, фикус, кажется. Его надо обязательно заснять, – возражала ей маленькая сухопарая старушка с лицом, похожим на изюм.
- Милая, их и около автобуса полно! Тем более вон водитель машет, что мы уезжаем.
Водитель поздно увидел нас – людей в белом. А когда припарковался и услышал барабан, то сразу понял, что выбрал неудачное время и место для прогулки впечатлительных канадских туристов, и поспешил их увезти.
- Странно. Ведь он говорил, что у нас есть целых полчаса, – недоумевала женщина в бриджах и красной футболке с изображением Че Гевары.
Рядом с ней стоял тридцатилетний Ален Делон во плоти. Стройный, как королевская пальма, голубоглазый, с улыбкой, способной ослеплять. А она… Она была, как я! Черная, толстая и некрасивая. Разве такое возможно! Он взял ее за руку, наклонился, с нежностью поцеловал в губы и увлек за собой обратно в автобус. От увиденного у меня отвисла челюсть. Я продолжала зачем-то смотреть на черный открытый проем двери и вдруг заметила, что туда же, где скрылась эта невообразимая парочка, вдруг заскочила такса. Та самая, что разглядывала меня пару минут назад.
Я сидела и теребила край своей белоснежной юбки. Зависть сдавила мою челюсть и заставляла крошить зубы. Прошел месяц после безуспешного вскармливания во мне стройности детским питанием. Роджер уже писал так редко, больше ночью, и такие странности, что я думала, что от отчаянья увидеть меня стройной он запил.
- Не надо грустить, деточка, – я вздрогнула. Моего плеча касалась загорелая костлявая рука какой-то незнакомой мне старой женщины. Она смотрела на меня и улыбалась. – Твое желание исполнится самым неожиданным для тебя способом, – она погладила меня по щеке и пошла дальше в сторону костра, где мой недавний рогатый приятель знакомился с огнем.
Я ткнула в бок сестру и прошептала ей почти в самое ухо:
- Кто это?
- Та женщина, что пошла снимать пробу с козла? Ты разве не знаешь?! – она вытаращилась на меня. – Это Селеста – Орианте14! Одна из самых сильных на Кубе, а может быть, и в мире. Говорят, она живет сразу в двух мирах и ей не нужны обряды, чтобы общаться с духами. Они приходят к ней сразу по первой ее просьбе. В прошлом году Мария из нашего соседнего дома, – я не понимала, о ком она говорит, и пожала плечами. – Ну та, что вечно носила черные юбки в пол, – я тут же вспомнила странную тощую девчонку, которая вечно куталась в черные мешки вместо нормальной, как принято у нас на острове, разноцветной одежды. – Так вот ей было уже тридцать, а у нее даже парня не было. И все говорили, что она умрет одна, старой девой с семью кошками. А все потому, что на такую тощую никто не позарится – больно надо об кости колоться, – Инес хихикнула и взбила свою грудь четвертого размера. – Она проведала Селесту. Через полгода ее было не узнать. Эта Мария выросла размеров на пять, и на ее попку можно было легко поставить бутылку рома, и та бы не упала. А еще через три месяца вышла замуж и...
- Ты знаешь, где Орианте живет? – перебила я сестру. Мне было достаточно этого доказательства. Если колдунья может в одну сторону изменить человека, и он толстеет, как на дрожжах, то и в другую ей тоже наверняка подвластно.
ГЛАВА 38
- Деточка, а ты что здесь делаешь? – Орианте стояла передо мной и улыбалась. У нее в руках был пакет с продуктами.
Я ждала на крыльце ее дома уже три часа. Сестра дала мне адрес колдуньи, и на следующий день с утра пораньше, пока солнце не принялось выжигать плешь на пешеходах, я направилась к ней.
Селеста жила в десяти километрах от нашего дома в районе Мирамар на пересечении Третьей авеню и Двадцать шестой улицы. Пришлось топать пешком потому, что на автобус у меня попросту не было денег. На третьем километре между моими ляжками малыш Прометей начал чиркать зажигалкой. А к концу такого непривычно длинного пути мои ноги натерлись друг о друга так, что я старалась идти, словно коленями удерживала фитбольный мяч. Пот заливал и щипал мне глаза. Футболка прилипла к спине. Лифчик пробивал своими косточками дорогу к легким. Сопровождавшей меня «музыкой» был хруст моих коленей. Поясница готова была осыпаться в трусы. Последние два километра я отдыхала на каждой встреченной лавочке.
.....
Я вскочила. Закинула свою авоську на плечо и протянула к Селесте руки.
- Давайте я вам помогу! – она отдала мне сумку и полезла за ключами. – Кажется, я знаю, зачем ты здесь. Проходи, – и она распахнула передо мной дверь. В коридоре царил полумрак. Я передернула плечами, чтобы скинуть вдруг навалившийся на меня озноб в плюс тридцать два в тени.
Селеста забрала у меня пакет и ушла на кухню. Я скинула сланцы у порога, прошла пару метров и шагнула в проем, отделявший прихожую от гостиной. Почти все, что я видела, было в красно-белых тонах. Окна были занавешены. Царил сумрак.
На стене справа висели огромные красные веера, расписанные белыми узорами. Они были такими огромными, что обмахиваться ими можно было, только если у человека вырастет по запасной паре очень крепких рук. Между ними в центре была прикреплена статуя какого-то святого с нимбом над головой, а внизу под ним висела полочка с разными фигурками, три из которых были Девы Марии с младенцем на руках.
Под веерами стояли прислоненные к стене два деревянных истукана ростом с девятилетнего ребенка, намотавшие себе на горло столько разноцветных бус, что они могли оттянуть шею даже профессиональному борцу. Рядом с ними на полу горели несколько свечей толщиной с мою ногу каждая, бросая изогнутые тени на валявшиеся около них куклы вуду, – сделанных из тряпок людишек величиной с ладонь. Одного вуду так густо истыкали иголками, что он был похож на ежа с человеческим лицом и растопыренными конечностями.
Тут же был широченный стол, заставленный свечами поменьше и тарелками со свежими фруктами: разрезанные манго, ананасы, был даже виноград и яблоки, которые я видела только по телевизору. Между всех этих яств торчали человеческие черепа из гипса, и они с отвисшими челюстями пялились на меня своими пустыми глазницами. Сигары лежали поленницами около двух кукол, сидящих на этом же столе. Одна была девочка с фарфоровым личиком настолько схожим с человеческим, что казалось, что вот-вот откроет глаза и заговорит со мной, чтобы сделать меня до конца жизни заикой.
- Ложись! – я подпрыгнула. Орианте стояла позади меня. Она так бесшумно вернулась из кухни, что меня чуть не обнял дядя Кондратий.
- Я вот принесла…, – дрожащими руками я достала из сумки, болтавшейся у меня на плече, бутыль первача и аккуратно поставила на циновку, прикрывающую пол перед алтарем. Подношение было качественное, сделанное из сока сахарного тростника, много раз дистиллированного.
Орианте скосилась на мою взятку, и мне показалось, что она улыбнулась краешком рта.
- Спасибо, деточка, но сегодня мы будем работать моими составами, – у нее в руке был зажат какой-то стакан с мутной жидкостью, отдававшей цветом болота.
Сестра мне рассказывала, что ее уровня колдуньи работают только со спиртягой, сделанной из прокисшего апельсинового сока, смешанного с молоком кокосового ореха, кукурузной муки и патокой.
Орианте отдала мне стакан и приказала выпить. После первого глотка я чуть не блеванула. По вкусу это напоминало рыбий жир, смешанный с тройным одеколоном «Морской бриз», которым мой папаня брызгался по праздникам, и в доме воняло им еще пару дней.
Когда стакан стал пустым, она так звонко хлопнула в ладоши, что эхо раскатилось по комнатам. Селеста забрала стакан и скомандовала мне лечь там, где я стою – на циновку перед алтарем. Про глаза она мне ничего не сказала, и я пялилась на нее снизу-вверх, как червяк на петуха.
Тем временем Орианте достала из-под стола и открыла четыре картонные коробки (по-моему, я на них разглядела надписи «Adidas») и из каждой достала по щепотке чего-то вроде смеси земли и навоза (ноздри стали драть ароматы явно не французские), и, шепча что-то себе под нос, принялась осыпать меня по периметру. Периметр у меня был знатный, поэтому смеси понадобилось много.
Потом одну коробку она перевернула и на высыпавшемся холмике нарисовала, кажется, куклу вуду (но это не точно). Только улыбка у получившегося человечка разрезала голову пополам и огромный живот был перечеркнут крестом. От нестерпимой вони у меня под носом мне так задрало глаза, что я зажмурилась и слезы градом потекли по лицу.
Она сняла со стола горящие свечи и поставила по одной у моей макушки, в ногах и у каждого плеча. «Волшебный» состав испражнений хорошо питавшейся коровы начал нагреваться, и завоняло уже так сильно, будто моя голова целиком вошла в анальное отверстие несчастного животного. Пространство вокруг закружилось, а от стоявших в глазах слез комната вообще поплыла. И тут вдруг раздалось: ба-а-ам! Ба-а-а-ам! Бам! Бам! Бам!
Орианте уже держала в руках барабан и, голося какую-то нечленораздельную мантру (или я все-таки расслышала «в траве сидел кузнечик»?), била в там-там, все наращивая и наращивая темп.
Ее затрясло, заштормило, сгибало в самые невероятные позы так сильно, что удерживаться на ногах у нее смогло получиться только по одной причине – она училась этому у самого Нео из «Матрицы».
И тут все смолкло. А я словно зависла в воздухе и не чувствовала своего тела. «Может, я уже сбросила шестьдесят килограммов и поэтому мне так легко!?» – пронеслось у меня в голове. Только веки были такими тяжелыми, что я никак не могла их открыть. Я слышала шаги Селесты. Она ходила по кругу в комнате, что-то булькало, а потом сразу раздавалось фр-р-р, будто в комнате появился слон, обрызгивающий себя водой из хобота. И снова буль-буль и фр-р. Я открыла один глаз. Орианте прихлебывала из какой-то бутылки и тут же выплевывала содержимое в пространство, орошая комнату. Вдруг она резко наклонилась надо мной и дунула сначала мне в уши, а потом в нос. Испускаемый ей ветер явно был не свеж. Он мне напомнил моего батю перед контрольно-пропускным пунктом под названием «моя мать».
 Я широко распахнула глаза и увидела две черных бездны. У колдуньи не было зрачков, да и белков тоже, зато в левой руке был тесак для рубки мяса, а в правой – лапы черного петуха, остальная часть животного болталась, свесив крылья вниз, и пыталась изогнуться вверх, чтобы таращиться на меня, выпучив глаза, как краб, под привычным углом.
- А сейчас мы закрепим сделку кровью, – изо рта Орианте, прибывающей в полной отключке, кто-то говорил низким мужским басом.
Впервые в жизни я почувствовала себя женщиной-кошкой. Я так лихо вертанулась со спины и вскочила на колени, будто и не было на мне жилета из жира в шестьдесят кило. Комната качалась и подпрыгивала, словно каталась на карусели после недельного запоя.
- Чьей кровью!? – испугалась я. – И с кем сделку!? – если бы у меня была бы шерсть на загривке, то она встала бы дыбом.
- Твоей, конечно! С духами! – прохрипел мужской голос и засмеялся.
Я, как была на четвереньках, так и рванула к выходу, только колени стучали по полу дынь-дынь-дынь. Хлоп – дверь сама закрылась с грохотом за моей спиной, а я, держа в руках схваченные в стремительном галопе сланцы, мчалась босиком по улице.
…..
Я установила непобиваемый мировой рекорд всех времен и народов – пробежала километр за двадцать секунд и сидела на лавочке, одной рукой обмахиваясь своим сланцем, а второй ловя сердце, выскакивающее из горла. Что-то громко трынькнуло у меня за спиной, я подскочила и побежала, и только через метров десять спринтерского босоногого галопа сообразила, что это телефон у меня в кармане. Я поставила будильник на 16 часов, чтобы успеть на запланированное собеседование к 17 в пятизвездочный отель «Панорама».
…..
С каждым шагом в сторону отеля настроение мое улучшалось – наконец-то мне повезет! Я была в этом абсолютно уверена, потому что не может не повезти в день, когда ты избежал смерти. Сегодня меня точно возьмут горничной, я похудею, и прекрасный принц увезет меня в страну грез – Америку.
…..
Я сидела в шикарном кожаном кресле в кабинете у менеджера по персоналу. Девушка с виду всего на пару лет старше меня изучала мою анкету, которую я только что заполнила.
Сначала я не придала значение завываниям у себя в животе. Списала на сильный испуг и голод. Ела я, если это так назвать, только у колдуньи. Потом чуть ниже пупка меня так сильно резануло, что я ойкнула и согнулась пополам.
- Вы хотите мне что-то сказать? – оторвалась от листа бумаги менеджер. Мое лицо перекосило, брови на манер злой лайки съехались к переносице. – С вами все в порядке? Вы можете ответить на пару вопросов? – девушка озабоченно вглядывалась мне в лицо.
- Да, – проблеяла я. – Извините.
И тут случилось невообразимое. Мой зад перестал мне подчиняться. Его подбросила неведомая внутренняя сила, и он издал такой по силе звука и напора пердеж, что если бы на Кубе были горы, то лавина бы снесла всю Гавану.
У девчонки за столом напротив меня отвисла пачка и глаза вывались на ее наманикюренные розовые ноготки. А я рванула к выходу не прощаясь. Но вместо того, чтобы мчать из отеля до Канадской границы, я ворвалась в женскую уборную, и лава сошла не с гор.
…..
«Не надо объяснять, что путь на работу в пятизвездочные отели для меня был теперь заказан. Наверняка эта дамочка уже накидала на вентилятор, и все подробности случившегося знают теперь и ее коллеги, и даже родня. Можно больше не соваться со своей мечтой хорошо подзаработать в приличном месте», – размышляла я, бредя по улице неделю спустя.
- Ой! – я почти на полном ходу впечаталась в какую-то женщину. – Извините, я вас…, – я подняла на нее глаза, желая извиниться, и увидела перед собой Орианте.
А она стояла, смотрела на меня и улыбалась, как ни в чем не бывало, и была похожа на обыкновенную старую женщину, у которой все в порядке с глазами.
- Это из-за вас меня не взяли на работу! – набросилась я на Селесту. – Что вы мне подмешали в тот вонючий стакан?! Меня уже неделю мучают поносы. И я даже не похудела ни на грамм! Вот! – и я собрала двумя руками жир у себя на животе в комок убедительных размеров.
- Я дала тебе слабительного, – с неизменной улыбкой проговорила Орианте. – Мой личный запатентованный сбор трав. Прочищает не только кишки, но и мозги. Ты должна была понять, что у нашего тела только одна сверхзадача – выжить любой ценой. И если ты требуешь от него решить все свои проблемы в жизни, а не решаешь их сама, то тебе надо не к Орианте, а к мозгоправу в клинику психиатрии.
Она развернулась и пошла.
- Это что, сказал тебе вселившийся дух тогда? – крикнула я ей в спину. У меня была крохотная надежда на хотя бы маленький кусочек сакрального знания.
Она повернулась и отрицательно помотала головой, а потом произнесла:
- Нет.
- А что же это было вообще!? – не унималась я.
- Это было пять лет театрального института и три года сцены.
- Вы меня разыграли, – разочарованно выдохнула я.
- Нет, убеждала доступными для твоего понимания методами. Кому-то действительно могут помочь только духи. Ну а тебе можешь помочь только ты сама, – она отвернулась и ушла.
 ….
На следующий день я позвонила своему дяде – безопаснику в банке, и мы начали готовить с ним пакет документов, по которому бы мне точно дали кредит для оплаты клиники похудания.
ГЛАВА 39
От замочной скважины кабинета совещаний мои ноги меня сами притащили в столовую. Была ровно одна минута, как ее двери открылись, но большинство столов уже были заняты, и самое козырное – у окна с видом на небольшой парк во внутреннем дворе – нашей бригадой. Шейла уже уплетала кашу, Карлос размешивал какао, а Ноа что-то оживленно рассказывала.
- А, пропащая! Что-то ты утром рано слиняла, – Шейла внимательно смотрела на меня. – И судя по твоему лицу первое, что сегодня у тебя было вместо каши – это Ева. Что, опять полоскала мозги? – я коротко кивнула и села на свободный стул. Мне не захотелось рассказывать, что для меня уже ищут две пары крепких рук, чтобы раскачать и вышвырнуть за забор. – Тогда бери вон там нашу традиционную утреннюю баланду и послушай наших двух прекрасных крошек, у которых от недостатка витаминов в постой пище мозги превратились в курагу.
- Я их натощак послушаю, – есть мне почему-то совершенно не хотелось.
- Ну так вот, пока ты, Джен, огребала у нашей прародительницы человеческого греха, я сидела у кабинета на четвертом, где выдают анализы — ждала результатов, – Ноа, видя мой рассеянный взгляд, показала ложкой на потолок, чтобы я включилась в разговор и поняла, каких усилий ей стоило так высоко забраться. – Помнишь, тогда на тренировке, откуда тебя выносили, я пожаловалась тренеру, что мне не хватает дыхания даже просто идти по дорожке в заданном темпе. Он тогда замерил спирографом мне объем легких и сказал обязательно показаться пульмонологу. Да, еще так языком поцокал и покачал головой, что я сразу заподозрила, что тут что-то неладно. А оказалось, вот почему я не могу нормально дышать на тренировках…
- То есть что ты просто жирная и поэтому твой лучший друг отдышка, тебе в голову не пришло? – съязвила Шейла. – И что на твоих ребрах лежит по десяточке сала, давит на них, не давая раскрыться, а под ними еще и висцеральный жирок, и в брюшной полости подпирает изнутри. Это тебе было невдомек, да?
- Ну я же худей тебя, а ты вон как фигачишь на дорожке. И что же твой жирок тебя не душит? – парировала Ноа. Шейла было открыла рот возразить, но я перебила их.
- Хватит, девочки! Ноа, что было дальше? Ты здорова?
- Не совсем! Так вот, дверь была немного приоткрыта, и я слышу такой диалог врачей: «Посмотрите, какая чернота! Разве так должно быть? Ужас какой! Пятна черные, кошмар!» Я прям почувствовала, как седею. Пот градом ливанул по моему лицу, и ладошки стали вмиг липкие. Сердце прям, знаете, так бам-бам-бам, и чувствую, икота подступает. Чуть не вырубилась там на этом стуле в коридоре. Ну все, прощай, ром и текила, прощайте вечеринки и обещанная матерью поездка в Европу – у меня рак легких. Я ведь в жизни ни одной сигары не выкурила даже. И вот сползаю я уже в полуобмороке, как дверь распахивается и передо мной одна из врачей чем-то трясет, какой-то черной картинкой в одной руке и пачкой листов бумаги в другой. Голос, как из бочки. Смотрю на нее, а она расплывается. «А? – Говорю. – Повторите». Даже ухо оттопырила себе. А она такая: «Извините за то, что вам пришлось долго ждать. У нас принтер сломался, мажет и брызгает черной краской. Пришлось переделать заключение. А вообще вы нас сильно удивили – у вас легкие, как у мастера спорта по бегу». Я спрашиваю: «А почему же тогда я даже ходить в быстром темпе не могу?» Она меня так оценивающе окидывает взглядом и выдает: «Мне кажется, что у вас просто очень тугой лиф! Вот посмотрите!» – и бесцеремонно так засовывает ладонь мне под мышку. А та там просто исчезает. – «Видите?» – не вижу я ни черта, чего она там шурудит рукой. – «И я ее не вижу. А я всего лишь коснулась резинки на лифе. Купите верх белья на три размера больше – сможете марафоны бегать», – и сунула мне в руки заключение, снимок, карту и ушла, а я так и сидела бы там с отвисшей челюстью и экспресс-диагнозом на ощупь, если бы не вспомнила, что через десять минут начнётся завтрак.
- Ну, говорю же, поплыла девка мозгами, но рекордсмен по выдумкам у нас Карлос. Да, дружок? – и Шейла ему подмигнула, а он подавился своим какао. Пришлось мне хлопать ему по спине. – Мальчик, подними настроение Джен.
- Ну… – и он покраснел, точнее, его коричневая кожа потемнела еще сильнее.
- Подсудимый, клянетесь ли вы говорить правду, только правду и ничего, кроме правды? – улыбалась Шейла.
- Клянусь, толстая женщина с усиками!
- Я тебе сейчас! – и Шейла в шутку стукнула Карлоса кулаком в плечо.
- Я сидел в полотенце после душа и смотрел телевизор в палате. На столике рядом стояла миска с сушками.
- Это очкарик поделился моими гостинцами. Добрый малый, – улыбнулась Шейла.
А я подумала: какие могут быть сушки в палате людей, платящих за свое постройнение семьдесят баксов в день?!
- Есть я вроде и не хотел. Так, вертел одну в руке. И что меня дернуло? Ну, в общем, я ее примерил…
- На что? – не поняла я.
- На то, – хохотнула Ноа и показала взглядом на его ширинку.
- И тут вошел мой сосед из палаты напротив. Ну, и я быстро прикрылся полотенцем. Мы поболтали с час, наверное, а когда он ушел, я решил снять сушку, а никак. Там все начало отекать и болеть. Попробовал раздавить — еще больнее. Честно говоря, не помню даже как, но, видать, от страха я нажал кнопку экстренного вызова. Кажется, я даже начал кричать. И вот, влетают ко мне трое дежурных – два медбрата, такие чемпионы по пауэрлифтингу, и студентик – последний курс мединститута. А я уже по стенке буквой зю бегаю. Мальчик этот пытается меня уговорить показать проблему, а его гориллы еле сдерживаются и уже чуть ли не в открытую ржут, стоя на входе в палату. Еле уговорили показать, что там у меня. Мальчик этот в краску. Теребит пальчиком сушку, я ору, а она сидит, как закрученная гидравлическим ключом. И тут одна горилла и говорит: «Вода есть? – Да, мямлю я. – Иди в душ! Размачивай!» И они заржали, как кони…
От представленной картины у меня пронеслось в голове: «Один уже настолько обожрался сушек, что не знает, куда их уже совать. Другая таскается в пиццерию, как на работу. А я развлекаюсь, тыря запрещенку из контрабандных чемоданов и попросту просаживаю кредитные деньги. Что я здесь делаю вообще?!»
- Джен Агиляр! – на пороге в столовую стояла дежурная с первого этажа. – Поднимите руку, если вы здесь, – я помешкала, почему-то мне не хотелось быть ею обнаруженной. Я чувствовала, что эта посыльная не с подарками. – Джен, вы здесь? – повторила она. На меня уже таращилась вся столовая. Некоторые прям так и застыли с открытыми варежками и занесенными ложками к ним. Я медленно задрала руку. – Вас просят срочно подойти к телефону на ресепшене, – произнесла она, развернулась и ушла.
Можно было не подходить к телефону, я и так знала, кто тянет ко мне свои щупальца из внешнего мира.
ГЛАВА 40
- Джен, Джен, ты слышишь!? – мать могла не сомневаться – ее слышала вся больница. Я стояла на первом этаже в холле клиники и держала телефонную трубку в двадцати сантиметрах от уха, чтобы не оглохнуть. – Немедленно кончай страдать херней и возвращайся! Отец повредил ногу, когда он с напарником разгружал фуру с консервами. Кукуруза у них там, что ли, была в банках или горох. Ну знаешь, такие двадцатилитровые бадьи, – уж я-то знала, какие бадьи они почти каждый день успешно разгружали на работе – запах его перегара уже не выветривался из дома. – Он в больнице. Говорят, что перелом стопы. А там мелкие кости, и срастаться будет долго. Я звонила его начальнику – Хуану, и этот краб кастрированный любезно сообщил, что твой отец уволен еще три дня назад. Этот членистоногий выкинул его задним числом, чтобы не платить компенсацию. Это за два дня до Рождества. Падла!
- И сколько надо отдать за больницу!? – меня пробил липкий холодный пот, и перед глазами пролетел фирменный бланк с круглой красной печатью городской больницы, а внизу было напечатано жирным – четыре тысячи кук. Прям как у меня за пребывание на местном курорте за два месяца. Листок испарился, и тут же вместо него появилась черная железная решетка с толстенными ржавыми прутьями, за которые я держалась двумя руками, прижавшись носом к одному из них, глядя на клетчатый мир.
- Слава папе Легба, нисколько. Она по социальной страховке, – у меня вырвался стон облегчения. Парочка, проходившая по коридору, обернулись и принялись шептаться, косясь в мою сторону.
- Но плату за дом, электричество, воду никто нам не заплатит.
- А братья? Они должны были на прошлой неделе начать работать.
В трубке послышалась какая-то возня и сопение. И вдруг до меня донёсся тихий шёпот. Я быстро прижала трубку плотно к уху.
- Мигель задержан.
- Что!? Плохо слышно. Говори громче!
- Да не могу я громче. Хочешь, чтобы весь квартал знал, что он может сесть! – у матери не было сотового, да и дома телефона тоже не было, и звонить она ходила к соседке. А у той всегда уши превращались в параболические антенны по приему чужих новостей, едва появлялись на горизонте сплетни, и раздавала она их потом по знакомым со скоростью десять гигабит в секунду. – Он решил подзаработать разок… м… м… доставить небольшой сверток сельскохозяйственной продукции. И его и взяли!
- Когда?!
- Три дня назад. Если бы ты удосужилась подходить к трубке, когда я звоню, то была бы в курсе дел.
- А Фидель?
- А что этот безмозглый твой братец умеет?! Весь в отца. Единственное, куда удалось его пристроить – это в ресторан в центре, который принадлежит родителям твоей бывшей подруги Анис.
- Ну там иностранцы официантам чаевые хорошо даю…
- Официантам! – перебила меня мать и хмыкнула. – Он трясет коробочкой с мелочью, собирая свои сортирные чаевые на минус первом этаже около кабинок туалета, за то, что он выдает белым жопам чем подтереться, – на Кубе в каждом приличном заведении есть смотритель туалета (уборщик говна, если быть точным). Он сидит на своем посту, одной рукой выдает бумагу, а второй трясет коробочкой с мелочью, тем самым намекая посетителю, что неплохо бы его отблагодарить за чистоту и любезность – он взял на себя труд оторвать вам чем подтереться. – Короче, я одна не потяну все эти расходы! – я свои-то расходы не потяну, – подумала я. Ты же до сих пор снимаешь лапшу с ушей, что мое здесь пребывание оплачивает кубинский Минздрав, который субсидировал сто миллионов кук на борьбу с ожирением на острове и оздоровлением нации. А я так удачно прокатилась якобы на халяву оздоровиться, да и бесплатно пожрать. Если бы ты узнала правду, ты бы уже давно присела на лавочку рядом с тетей Патрицией пообщаться.
…..
Из трубки не доносилось больше ни звука. Такая зловещая, наэлектризованная тишина. Моя экспрессивная мать молчала. Я тоже.
Я могла бы по пальцам на руках сосчитать моменты за всю свою жизнь, когда она говорила тихо или вовсе прикусывала язык. И все эти случаи были предвестниками беды. Прошло пару минут. Медсестра на ресепшен оторвалась от заполнения формуляров и вопросительно на меня посмотрела. Я отвернулась. В трубке раздался вздох.
- Джен, мы можем лишиться дома… я прошу тебя – помоги, – она никогда меня ни о чем не просила. Орала, требовала, шлепала, и я почти всегда подчинялась ее воле и делала, что она вынуждала, лишь бы отвязалась. Но сейчас я от услышанного просто проглотила язык. Это точно моя мать!? – Джен, ты слышишь меня? – тихий, чуть сдавленный надвигающейся истерикой голос.
- Да, слышу. Я подумаю, что я могу сделать, – и я повесила трубку. Она дзинькнула о рычаги. Я дернулась. Звук был, как разбившаяся надежда или лопнувший нерв.
А не врет ли она? На самом деле все так плохо и мы можем оказаться на улице? Может, ее просто раздирает, что я в кои-то веки устроилась с шиком (по ее версии), и ей во что бы то ни стало приспичило все вернуть на место, ибо Джен Агиляр никогда в своей жизни не должна высунуться за пределы достижений своей нищенской родни. И верхом моей жизненной удачи может быть только должность парковщицы на стоянке около отеля «Националь»? Но как это проверишь, сидя в клинике? Или если я ошибаюсь…
Я развернулась, чтобы уйти, и чуть не налетела на инвалидное кресло.
ГЛАВА 41
- Ой, простите! – я отшатнулась назад и сшибла со стола на ресепшене телефон. Он недовольно дзинькнул и, болтаясь, повис на шнуре. Телефонная трубка качалась и отбивала затихающих ритм об стол.
       Мимо меня катилось инвалидное кресло, которое секундой назад я чуть не торпедировала. В нем сидела темнокожая, очень толстая женщина. Ее желтая жизнерадостная майка с улыбающимся смайлом-рисунком на груди была словно издевкой над перекошенным от боли лицом. Желваки на скулах ходили ходуном. Крылья и без того широкого носа вздувались, словно паруса. А прищуренные веки словно хотели удержать стремящиеся вывалиться из орбит глаза. Ее ноги были похожи на стволы секвойи. То ли она постанывала, то ли это так ритмично поскрипывало одно колесо при каждом обороте, но в унисон с этим звуком влилась стукающая трубка, и казалось, что это джазовая импровизация.
       - Осторожнее, девушка! – сделала мне замечание медсестра, толкавшая тележку с больной вперед. Она была в белом халате, накрахмаленном до состояния саркофага, и таким же застывшим взглядом.
        Ее голос был где-то далеко. Все мое внимание приковала к себе женщина в коляске. Она безучастно взглянула на меня – по ее лицу текли слезы. Я еще больше вжалась в стол, тот застонал и, несмотря на свою массивность, съехал на несколько сантиметров со своего места, на котором он стоял десятилетиями.
       - Хоть чуть-чуть…, – казалось, что женщина в коляске прошептала это плитке под ее разбухшими ногами, – чуть-чуть морфия, – и она попыталась повернуться на везущую ее.
       - Патриция, – прошептала я. – Тетя…
       Медсестра, не обращая внимания на слова своей подопечной, докатила коляску до конца коридора. Постучала в дверь. Оттуда кто-то крикнул: «Войдите!» И они исчезли внутри помещения. Из-за закрытой двери послышался сдавленный стон и громкие ругательства.
       - Как она похожа на мою тетку! – произнесла я вслух, даже не заметив этого.
       Эта дверь, за которой исчезла «тетя Патриция», примагничивала меня, и я, больше не властвуя над своими ногами, кралась к ней на цыпочках, словно меня могли поймать и отшлепать, если я подойду ближе.
       Снова раздались стоны, ругань, скрип тележки. Дверь распахнулась, и в коридор медсестра выкатила коляску с той же пассажиркой. Женщина сидела, откинувшись назад, и казалось, она не дышала. Глаза ее были закрыты. Я проводила ее взглядом. Следом из кабинета вышла врач и стала закрывать кабинет на ключ.
       - Что с ней? – спросила я, продолжая смотреть ей вслед.
       - А?! – врач положила в карман ключ. – С женщиной этой? – она кивнула в сторону уезжающей. – Диабет в тяжелой стадии.
       - Но разве от него бывает так больно? – спросила я, но уже знала ответ.
       - Бывает еще и не так. У нее болевой синдром при диабетической полинейропатии. Онемение в стопах и голенях. Резкие, стреляющие и жгучие боли, судороги икроножных мышц, – врач повернулась и зашагала туда же, куда минутой ранее укатилась коляска.
       Я застыла на месте. Мне снова было четырнадцать. Патриция умирала.
       Два дня в неделю я была освобождена от школы, чтобы ухаживать за тетей. У Патриции был диабет, который привел с собой подружек. Тетя уже два года не выходила из дома. И скоро дом стал ей как одежда.
       Сидеть в душной комнате без кондиционера, через железные жалюзи которой еле проникал легкий ветерок, то еще было удовольствие. Запах немытого тела впитался даже в обои. Постанывания были вместо неработающего радио.
       Когда меня морила дрема и где-то между сном и бодрствованием, распластавшись в кресле напротив тетиной кровати, начинало казаться, что это я сама лежу в постели бесформенной кучей, и это меня вожделеют случайно избежавшие мухоловки жирные мухи.
       Я стояла посреди больничного коридора, и люди, словно река, огибали меня, продвигаясь туда-сюда. Некоторые оборачивались, уставившись любопытным взглядом в мое лицо. Но я вокруг видела только туман и тени. Кто-то, кажется, дергал меня за рукав и даже пытался тащить куда-то в сторону, но в конце концов это ему, а может, ей(?) надоело, и меня оставили в покое.
       Тетя хотела жить до последнего, даже несмотря на свое положение. Она вспоминала юность и время, проведенное с друзьями у океана после тяжелой работы на фабрике. К ней приезжали врачи, давали советы, настаивали на своих рекомендациях, журили, открыто ругали, пугали летальным исходом, показывали страшные картинки гниющих конечностей и слепых глаз в привезенных с собой брошюрах. Тетя соглашалась со всем и неизменно клялась своим здоровьем, что все выполнит, но стоило им скрыться за порогом, она нарушала все заповеди диабетика, желающего прожить долго и почти счастливо. Она ничего не могла поделать с собой сама, и уж тем более ни один человек в мире, даже если он в белом накрахмаленном халате и очках. Она продолжала есть и заставляла нас уговорами, истериками, слезами приносить ей запрещенку.
       Последние ее слова были: «Не про... В общем, не смой в унитаз свою жизнь ради каких-то сраных пирожных!» Ее похороны…
       Что-то щёлкнуло, я дернулась и повернулась. Настенные часы показывали одиннадцать утра. Я час простояла на одном месте.
ГЛАВА 42
      Когда я у Евы забирала документы, необходимые для возврата бухгалтерией мне неизрасходованной суммы за лечение, она улыбалась.
…..
- Что ты делаешь!? – прозвучало хором. В дверях нашей палаты стояли трое – Ноа, Шейла и Карлос.
У меня на кровати лежала огромная хозяйственная авоська в клетку, и я вываливала содержимое ящика из своей тумбочки.
- Ухожу, – ответила я им, не поворачиваясь.
- Да ладно! – бросила Шейла.
- Что-то случилось? – спросила Ноа.
- Сядь. Давай поговорим, – произнес Карлос.
Я так и застыла с ящиком в руках, но не обернулась. Мне больше подходило капать слезами в свою авоську, чем на чужую футболку.
- Кх, кх, – прокашлялась я. – Ну, в общем, все уже решено. Я была у Евы, и та с нескрываемым оптимизмом вручила мне завизированный бланк о выписке. Мне сейчас в бухгалтерию, и здравствуй новая старая жизнь.
- А как же Роджер? Ты больше не хочешь в Америку? – спросила Шейла участливо.
Искренняя заинтересованность и Шейла были несовместимы, и я обернулась, забыв о зареванном лице, только чтобы убедиться, что она ехидничает. Но я ошиблась. Ее лицо было напряженным, и уголки рта смотрели в пол. Я опустила ящик на колени и села на край своей кровати.
- А был ли этот самый Роджер?
- Но…, – Ноа не успела договорить.
- Нет-нет, я вам не врала. Я действительно с ним познакомилась и все такое, но… но он не отвечает на мои письма уже месяц или даже два. И ни разу, клянусь, ни разу после того, как уехал с Кубы, он не повторил мне своего предложения. Может, я вообще это себе придумала?
- Но ты так хотела! – воскликнул Карлос.
- В том-то и дело, что этого я хотела. И, видать, так сильно, что даже не удосужилась за одиннадцать месяцев похудеть! – я захлюпала носом и снова готова была разреветься.
- Ну и хрен бы с этим петухом! Не останавливайся! Пятерку ты же сбросила, значит, скинешь еще, станешь красоткой и найдешь себе в тысячу раз лучше! – выпалила Шейла.
- Нет, ребята, врачи мне не помогут. Это мне надо, а не им. Все эти походы в пиццерию за утешением и жратва со дна чемоданов, а потом выволочки у Евы … Знаете, это глупость, а не партизанская война за свободу против режима врачей. Это в корне неправильно! Никакие клиники, препараты, даже самые дорогостоящие, не помогут, если не захочешь помочь себе сам. И эти все их запугивания, что вес может вернуться, если… что ты не сбросишь, если… На страхе далеко не уедешь. Нельзя все время бежать от крокодила – быстро выдохнешься. Нужно чтобы вперед тебя подталкивала маячившая на горизонте Дульсе де лече кортада15. Нужно не бежать от беды, а идти навстречу своему счастью.
- Тебе опять мать звонила? – перебила мое философствование Ноа.
- Да, – я отвела взгляд.
- Совсем дерьмово с баблом? – произнесла Шейла.
- Совсем.
….
Я тащила свою сумку по коридорам на выход. Проходила мимо «процедурных», «приемных», «массажных». За закрытыми дверьми «дежурных врачей» слышалось такие знакомые бурные препирательства, стандартизированные, как под копирку:
- Вы опять не сбросили? В чем дело? Вы саботируете указания...
Я ускорила шаг. В такую минуту хочется плакать и верить, что простокваша на самом деле полезнее и вкуснее тростникового рома.
ГЛАВА 43
24 декабря – канун Рождества, и планируемый розовый кабриолет и оркестр в честь похудения и исполнения моей мечты не встретили меня на выходе. Только охранник отсалютовал, подняв шлагбаум, чтобы я снова не вздумала брать препятствие и меня не пришлось выдергивать из-под него гвоздодером.
Сумка оттягивала мне руку. Солнце выжигало мне плешь на голове. А слова матери выедали мозг: денег нет – денег нет – денег нет.
«Какая же я слабовольная! Если бы я только скинула эти несчастные шестьдесят кило, то могла бы уже через месяц высылать из Нью-Йорка деньги матери и моя семья ни в чем не нуждалась бы!» – я шла и скрипела зубами громче автомобильных тормозов, лишь бы не разреветься прямо на улице, как вдруг за поворотом чуть не налетела на девчонку. Она отпрыгнула от меня резвее, чем кукарача от тапка.
- Осторожнее, сеньорита! – воскликнула она.
- Извините, – и я уставилась на нее, не мигая. Это была богиня! Та самая, которая приехала с напарником в «Гаванский лес» и отожгла в танце так, что ей аплодировали стоя. Я ее очень хорошо запомнила, хоть это и было одиннадцать лет назад. Та же форма, короткое мини, сетчатые черные колготки на ногах, уходящих в бесконечность. У меня аж дыхание перехватило. Я никогда не видела «богинь» так близко, практически на расстоянии поцелуя. От нее пахло цветущей магнолией. Она тоже смотрела на меня в упор.
- Вы что-то хотели, сеньорита? – спросила сошедшая с Олимпа.
И тут мой рот открылся и заговорил. Он действовал автономно от моего сознания.
- Простите, а вам сотрудницы не нужны? – все в моей жизни было так хреново, что можно было считать, что я практически при смерти. А когда человек на грани жизни и смерти, то все страхи отступают, ведь терять ему уже нечего.
Она оценивающе окинула меня с ног до головы, но во взгляде не было заносчивости. Девчонка смотрела на меня, как на фрутобомбу на овощном прилавке, когда пытаешься взглядом просканировать ее зрелость.
- Вообще-то, да…, – она сделала паузу, а сердце мое сделало скачок, оттолкнулось от щитовидки, как от трамплина, и полетело в озоновый слой Земли, – я слышала, требовались несколько сотрудниц.
Я представила себя с резиновой дубинкой в руках и в мини, стоящей у испанского посольского особняка, и покраснела.
- Я способная! – выкрикнула я, будто она сомневаюсь. – А где у вас отдел кадров?
Она еще раз смерила меня взглядом и продиктовала адрес.
Полицейское управление Гаваны находилось в крепости с металлическими подъёмными воротами и небольшим рвом вокруг. Здесь были и башни, и герб, и выгравированные надписи. Однако никакой функциональности это не несло, все элементы исключительно декоративные. Работая в таком здании, можно было бы в качестве формы и доспехи носить. Я пригляделась – нет, выходили и заходили в здание полицейские в привычной мне форме.
Чуть дальше от полицейской крепости рос огромный фикус, за ним я и организовала свою костюмерную. Не могла же я появиться в главном управлении полиции в растянутых больничных лосинах и майке со следами какао на животе!
Облачившись в единственный на все случаи парадный комплект – черную юбку и белую блузку, на трясущихся ногах я зашла в здание. Полицейский на входе проверил мои документы и показал, где на первом этаже отдел кадров. Я очень внимательно следила за его реакцией, и, наверное, при первом же признаке смешка дала бы оттуда деру, но он даже бровью не повел.
…..
Табличка на двери передо мной гласила: «Исполнение твоей самой заветной мечты. Стучать громко!» Я потрясла головой и снова воззрилась на дверь – «отдел кадров». Я сжала пальцы в кулак, подняла руку, и она стала опускаться снова вниз. «И что мне им сказать?! Я могу работать в дорожной полиции, потому что целый год собирала по двадцать пять центов у припарковывающихся на Третьей авеню автомобилистов. Да они будут ржать неделю! Куда я лезу-то вообще!»
Я медленно стала разворачиваться к двери спиной, чтобы уйти, и вдруг мой взгляд уперся в угол. Самый обычный темный угол в конце коридора, куда было не добраться солнечному свету, а лампы на потолке давно перегорели. И в этом углу, погрузившийся во мрак, в пяти метрах от меня, скрестив на груди руки, стоял Теофило – мой дед. Он хмуро смотрел на меня и недовольно покачивал головой. Он делал так всегда, когда на середине тренировки с ним я пыталась симулировать тепловой удар.
- Ну а я что могу сделать! У меня нет опыта! Они сейчас меня высмеют так, что я вовек не отмоюсь! – шептала я с жаром покойнику. Теофило плюнул и ушел сквозь стену.
…..
- Проходите, кто там? – раздалось за дверью после моего мышиного поскребывания по дереву.
- Здравствуйте, – так я хотела сказать при появлении в кабинете, но у меня тряслась челюсть и в такт ей колени, поэтому вышло что-то типа «с-с-сдравствуйте». – Я на счет работы. Мне сказали, вы принимаете?
«Отлично начала! Зашла прямо с козырей. Вы тут принимаете? Тьфу!» – тут же я разозлилась на себя.
Женщина, сидевшая за столом, оторвалась от компьютера и опустила очки на кончик носа, воткнув в меня взгляд. Она была толще меня раза в два, наверное, но держалась с уверенностью английской королевы.
- Вы проходите, садитесь, – я села на стул, стоявший у стены прямо у входной двери, чтобы можно было при первой же угрозе быстро дать стрекоча. – Вы от кого, деточка? – меня немного расслабила ее «деточка».
- Ни от кого, – моя собеседница вскинула бровь. – Точнее, от полицейской около особняка итальянского посольства на 4 улице.
- А-а-а, от Риты! Знакома с ее семьей, – и помолчав: – Хорошие люди, помогли мне однажды… Так что вы хотели?
- Работать!
- Кем именно? – женщина улыбалась.
- А есть выбор?
- Небольшой, – она точно так же, как эта Рита с перекрестка, окинула меня «покупательским» взглядом.
- Полицейской! – сказала я и зажмурилась.
- Ну для этого нужно закончить академию управления полиции Кубы или хотя бы полицейскую школу. Что вы закончили?
- Университет туризма, правда, только два курса…, – промямлила я, вспомнив, как бросила его два года назад. А что было делать! Нашей семье так нужны были деньги.
- Этого недостаточно, чтобы вас принять на полицейскую, – мои губы начали предательски дрожать. Я поднялась со стула и попятилась к двери. – Но у нас, возможно, будут в скором времени другие вакансии, – я села обратно на стул. – Оставьте мне ваши контакты…
- Контакты? – я уже ничего не соображала, давление барабаном стучало у меня в ушах, ноги готовы были подвернуться в любую секунду, руки бил тремор алкаша со стажем.
- Да, телефон и как вас найти. А также копию вашего паспорта. Мы проверим вас, не привлекались ли вы или ваши родственники…, – мой брат-придурок же сидит! – к уголовной ответственности. Нет ли у вас просроченных долгов, – я опять встала. – Ну и так далее. А, достаете уже документы? Отлично!
…..
Я не помню, как выходила из крепости, но отойдя на квартал, чтобы никто меня не смог засечь, я плюхнулась прямо на узенький газон около чужого дома, а мимо меня проходили пешеходы и заглядывали мне в лицо. Я обмахивалась сланцем и пыталась не сдохнуть со страху. Впервые в жизни я взяла быка за рога. Я – Джен Агиляр, затюканная толстуха, которой всегда помыкала ее мать, сама сделала шаг навстречу своей самой давней мечте. И пусть все сраные Роджеры мира возьмутся за руки и хороводом засунутся сами себе в зад.
ГЛАВА 44
- Эй, ма-а-ам! – ответом мне была гробовая тишина. Я бросила у входной двери нашего дома свою авоську и, не разуваясь, потопала к холодильнику. От всех этих треволнений я готова была перекусить бананами, нарисованными на пластиковой скатерти кухонного стола. – М-да! – я стояла у распахнутого холодильника «ЗИЛ», и он пялился на меня единственным подслеповатым глазом – маленькой лапочкой на задней стенке, которая еще не решила, заработать ей на всю мощь двадцати Ватт или подождать, пока я закрою этот пустой ящик Пандоры.
Разговеться после больничных «деликатесов» было нечем. Полуторалитровая бутылка с простой водой и открытая банка с фасолью.
Фантазировать было некогда, нужно было срочно что-то придумывать, раз я такая неудачница, не смогла взять себя в руки и перестать жрать, чтобы осуществить свою мечту и жить с любимым в самом лучшем городе мира!
«А может, меня завтра позовут в полицейские или еще на какую должность в управлении, и тогда все наладится хотя бы с деньгами, – произнесла я вслух и почесала голову. – Нет, не видать мне должность. Братец устроил подарочек!»
 В животе требовательно заурчало. Я захлопнула дверцу и засунула руки в карманы кофты. Мои пальцы нащупали что-то твердое, и я вытащила это.
Упругая пачка двадцатикуковых купюр, стянутых резинкой, топорщилась на меня острыми ребрами. Я совсем забыла, что в больнице мне вернули непотраченную за два месяца оплату, и теперь я была богачкой. На четыре тысячи кук при посильной экономии на Кубе можно было протянуть всей семьей год, но раскатывать губу на кредитные деньги было тем же, что и мечтать всю оставшуюся жизнь смотреть на небо в клеточку. Их нужно вернуть в банк да еще и добиться от белых воротничков отсрочки остальных платежей.
Два месяца назад я взяла в Главном кредитно-коммерческом банке Гаваны, благодаря ловкости рук моего дяди, чуть больше, чем мне надо было на клинику, и из лишних денег платила ежемесячные платежи. Расчет был точным. Четыре месяца я гашу задолженность, худею, Роджер увозит меня в Америку, ну а там делов-то – заработать пару-тройку тысяч, чтобы погасить все долги. Ну или Роджер великодушно снял бы с меня это бремя, как заботливый муж.
«А не прожрать ли мне часть денег? Ведь завтра Рождество, хоть мы его особо никогда и не справляли. Но хотя бы есть повод!» – подумала я.
- Размечталась, жирдяйка, что будешь есть, как не в себя! – воскликнула я вслух и плюхнулась на стул. В животе заурчало и больно резануло под ребрами. – Ну не подыхать же с голоду! – я уперлась локтями в стол, возле которого сидела, и уронила на руки голову.
В десяти сантиметрах от носа на меня таращились бананы. Местами их выцветшая желтая шкурка расходилась мелкими дырочками, заработанными неуклюжей борьбой вилки и ножа с куском еды. Часы на стене щелкнули и снова замолчали. Это значило, что уже три. Они всегда преодолевали этот временной рубеж, салютуя, как обожравшийся разнорабочий смакует обед отрыжкой.
- Опять я про еду! Думай, Джен, думай, что же делать, – я посмотрела снова на часы. – Да как тут думать, если так жрать хочется!
«И кто это захочет по собственной воле так нажираться! – вдруг в комнате прозвучал голос Виты. Да так натурально, что я даже обернулась. Но рядом никого не было. – Но ведь находятся. Одни платят за угощения и смотрят, как другие едят, становясь размером с дом! И мне говорили, что их так много – этих извращенцев, что они решили объединиться и создали даже несколько сайтов для поисков друг друга!»
- Да какие же они извращенцы! Вита ничего не смыслила в жизни, хоть и была умней меня, – сказала я вслух. – Просто одни богатенькие любят посмотреть, как спасают от голода тех, кто победнее, но с прогрессирующей формой аппетита! Да еще и платят им, а от проголодавшихся и ущерба-то – снять себя, как ешь. Делов-то! Вот я сейчас снялась бы! Прям многосерийчик с ходу заварганила бы! Мне срочно нужен спаситель! Желательно сию секунду!
.....
Через два дня все было организовано и еда потекла ко мне рекой. Я могла гордиться собой. С такой оперативностью я еще ни разу в жизни не решала свои проблемы.
Через час после «подсказки» Виты я уже заполняла свой первый аккаунт в feabie.com16, сидя на валявшемся на газоне бетонном блоке около отеля «Ведадо». Местных не очень жаловали внутри в холле, там все было только для проживающих, поэтому надежней было снаружи воспользоваться вай-фаем, который пробивался на пару метров дальше стен отеля. «Гугл» не ленивый парень и на один запрос «кто кормит, платит и смотрит» мгновенно выдал мне все явки и пароли.
- Та-а-к, город Гавана. Вес сто сорок килограммов. Они же любят поплотней? Можно немного и приукрасить себя. Вес, к которому стремлюсь? Вообще-то 58, но что они тогда мне будут покупать? Петрушки пучок? Хотелось бы пожрать как следует, силоса я и в клинике наклевалась! Значит, напишу двести. Я, конечно, в своем уме, чтоб столько не весить, иначе к такому бэкграунду мне нужна будет не только фура продуктов, но и трактор для перемещений.
Добавила пару своих фото, и все завертелось.
Не успела я встать с куска бетона около «Ведадо», как мне прислал голосовое сообщение Стив – врач из Бостона. Но для северянина уж больно он загорелый и говорил совсем не так, как Роджер, а словно у него самого во рту по паре сэндвичей за щеками. Мы сразу оговорили, что если он мне бросит на карту AIS17 двадцать долларов через единственную быструю на Кубе систему переводов – sendvalu.com, то через час я буду в пиццерии снимать для него приключенческую мелодраму, как пончик влюбляется в раскатанный до толщины альбомного листа кусок пиццы и дожидается первого свидания с ней у меня в желудке.
Пока мы болтали по «Ватсапу» с бостонцем, появился Алекс из Торонто. Он жаловался в сообщении, что у его нещадно мордует стресс на работе в офисе, и чтобы спустить пар, он час-другой в день ищет здесь на сайте тех, кто рад откормиться. feabie.com дает ему возможность дарить кому-то удовольствие, а еще почувствовать свою власть, которой так не хватает на работе.
В конце сообщения Алекс неистово возмутился, как может такая красотка, как я, довести себя до этакого истощения. И он готов помочь исправить это немедленно.
С ним мы договорилась начать мое стремительное превращение в мамонтенка на следующий день. Как я ловко решила вопрос с работой на острове, где приблизительно каждый второй был оборванец, мечтающий хоть что-то заработать!
А еще у меня появилось первое в жизни миленькое прозвище – фиди. Правда прелестное имя?! Мне понравилось.
……
Я выключила интернет и помчалась в лучшую кондитерскую острова «Дульсинею», ту, что находится на пересечении улиц Инфанта и Двадцать пятой. Но была одна проблема: с Всемирной паутиной на Кубе напряженка. На острове для местных нет сплошного покрытия, и даже богатые, как шейх Халифа, смогут к нему присоединиться только в точках раздачи – отелях, или прилететь уже со своим роумингом стоимостью с мансарду кубинского дома, и мне пришлось изрядно побегать.
- Как бы не похудеть ненароком! – воскликнула я вслух, галопируя от кондитерской, где засняла участников конкурса «выбери меня», обратно к отелю «Ведадо». – А то меня исключат из этого праздника жизни без выходного пособия.
Но охота пуще неволи, как говорят русские. Я приспособилась. Сначала шла в закусочную, снимала еду, которую хочу съесть, и присылала кормильцам фотки или видео. Парни с пониманием отнеслись к технической недоразвитости Кубы. Их успокаивала внушенная мной мысль, что каждый из них единственный. Но на пятый день появилась другая проблема.
Как всегда в десять утра залетев в кондитерскую для съемок и включив видеозапись, вместо «доброе утро, сеньорита» я получила:
- Ты что, с мамой советуешься? Она тебе пирожные подбирает по лунному календарю? – и парень за прилавком заржал в голос.
Хоть дальше используемая мной жалобная книга и привлеченная заведующая избавили заведение от грубияна, но это был не единственный случай, когда работники общепита пытались насмехаться надо мной!
Чтобы уменьшить поток хамства в свой адрес, я стала говорить на кассе: «А вообще, дайте-ка мне две порции, вдруг мой парень тоже захочет», — но некоторые кассирши смотрели на пятна на моей кофте и явно не клевали на мое глупое прикрытие.
Тогда я поменяла план и стала ходить в разные кафетерии и пиццерии, чтобы ни один охламон не смог сбить мой настрой прокормиться и не одной. Со мной теперь подъедалась не только мать, но и уже безработный младший брат Фидель. Да-да, небольшая ловкость рук и приложение ShotCut для монтажа, и три гамбургера у меня во рту превращались в семь. Но даже с такими хитростями я дико объедалась и могла ненароком заснуть прямо на лавочке во время видеотрансляции.
ГЛАВА 45
Новый год прошел за шикарным столом, полным углеводов. Если бы гамбургерами можно было заправлять петарды и хлопушки, то у нас был бы фейерверк покруче, чем в Китае. А еще через две недели моя жизнь стала расписана похлеще, чем у президента нашего острова.
В 10 утра – к старту работы – я уже должна была подпирать двери кондитерской «Дульсинея», чтобы в 10.30, обливаясь потом, сидя на бетонной плите около отеля «Ведало», трепещущий в нетерпении Алекс мог выбрать мне завтрак размером с мой недельный рацион до вступления в волшебный мир еды без ограничений.
- …да-да, и семь эклеров с шоколадным кремом, пять тостов с беконом и яйцом, и вот эти профитроли еще и с трех последних…, – вздыхает огорченно, – их же три всего осталось, ты говоришь? – я киваю. – Тирамису, которые ты урвешь в этой бедной кондитерской, я хотел бы, чтобы ты крем собрала своим пухленьким пальчиком и облизала его на камеру. Только сделай фокус покрупнее.
Дальше обратно, покупки, снова лавочка, где поменьше людей. Телефон я приноровилась засовывать между прутьев спинки скамьи. Хоть мне и приходилось съедать всего по одной штуке из десяти наименований (иначе не сделаешь монтаж) на завтрак, что обычно мне выбирал Алекс, но и это, знаете, та еще была работенка.
.....
К тринадцати часам в эфире появлялся Стив. И я снова заступала на вахту. К этому времени у меня уже должен быть готов видеопрейскурант моего обеда минимум из пятнадцати блюд. Стив был бургероманом. Он считал, что все эти французские несерьезности типа эклеров ничего кроме кариеса и изжоги не привнесут в мою красотку. Уж если и разжигать страсть, то только хард-роком – «Биг Тейсти» с дополнительным беконом и котлетой или «Тройным Воппером», но на Кубе нет «Макдональдса», да «Бургер Кинга» тоже.
- Как вы вообще выживаете-то там! – стандартные ежедневные стенания бургерного фетишиста Стива я научилась пропускать мимо ушей. – Ну ладно, в «Кокосе» придется тебе, Джен, набрать побольше этих спичечных коробков, которые вы на острове называете гамбургерами. Ну как с этим работать! Эти «тарталетки» можно глотать по три шутки, не жуя. Но уж слишком ты мне нравишься, чтобы из-за продуктового эмбарго Кубы бросать твое многообещающее преображение в девушку мечты, – на этом моменте главным было зафиксировать полет фантазии Стива на общем количестве, а не разнообразии еды. Два вида бургеров по четыре штуки каждый для видеомонтажа все же лучше, чем наоборот. Не хотелось бы испачкать камеру кусками ошметков моего тела, повисших на объективе, когда меня разорвет от внутреннего давления гамбургеров на плоть.
Но не все было так лучезарно. В начале нового для меня заработка возникало много мелких проблем: начиная с того, как не примелькаться в одних и тех же заведениях Гаваны с ограниченными пищевыми возможностями, чтобы ко мне больше не приставали с лишними расспросами, и договориться с кассирами, чтобы все бургеры присутствовали в нужных количествах только в чеках, когда часть из них оставалась отдыхать на кухне, а мне в карман падало звонких пятьдесят процентов стоимости невынесенного из ресторана. И заканчивая тем, где найти тихое место, чтобы никто мне не заглядывал в рот, не ржал и не изображал павианов, скачущих на заднем фоне съемки.
Если с первыми двумя проблемами я справилась относительно легко, то выбирая место, пришлось побегать.
Самым подходящим была лавочка на Пятой авеню в парке Мирамар. Тень от десятиметровых фикусов и вымершее от людей пространство.
И вот я пришла, положила на сиденье пакет с продуктами, установила камеру, взяла первого пассажира, кусаю, и тот вдруг издает пердеж (он выиграл бы титул чемпиона всей Кубы) – котлета совокупилась с помидором, оповестила об этом всю округу, и последний суициднулся мне прямо на белую футболку.
- Фак! – я постаралась промокнуть салфеткой пятно. Оно размазалось еще больше и стало похожим на карту Соединенных Штатов. – Везде одни знаки. Хоть из дома не ходи!
Тут приперлись еще две студентки.
- Откуда вас только ветром надуло? – помню, шептала себе под нос. Они были тоже с перекусом. Но я взвесила взглядом их птичий пакет с едой и ухмыльнулась. – И креветка бы не наелась, – и снова сделала кусь гамбургеру-диверсанту. Он попытался обороняться от меня уже листом салата, намазанного майонезом, но я ловко перехватила левой рукой снаряд, запихала его обратно в рот и облизала свои жирные пальцы приблизившись почти вплотную к камере.
….
Как я вырубилась?! Наверное, подряд третий бургер имеет седативный эффект. Проснулась я от собственного храпа. Правая рука по-прежнему сжимала оставшийся кусок бургера и покоилась на ляжке, на которой уже расплылось больше жирное пятно.
- Вот черт! Я схватила салфетку, чтобы спасти, что можно было, как заметила, что моя футболка задралась немного и часть моего пуза обозревает улицу, а на торчавшем жирке были нарисованы хрюшки желтым маркером. Они сцепили свои копытца и кружились в веселом хороводе.
- Вот же шлюхи малолетние! – но злобы не было на этих тощих студенток.
Пока эти первокурсницы сидели и клевали свои крохи, то всё время шушукались и обсуждали меня. Это точно было их наскальное творчество.
….
Я старалась щедро делиться своим богатым урожаем углеводов со своими родственниками – матерью и младшим братом. Но это не сильно спасало от неприятностей. Через две недели после начала работы в должности «фиди», а я, как всегда, мчалась от очередной бургерной к точке раздачи интернета, и мне поплохело (не мудрено! На улице было плюс сорок). Я плюхнулась на первую попавшуюся лавочку, как вдруг раздалось: «Кхырррр!» – резкий звук рвущейся ткани, и я ощутила взмокшей пятой точкой такой чудесный прохладный уличный ветерок. Мои бесконечные, как Атлантический океан, лосины прорвала плоть. Дальше я галопировала, прикрывая таращившиеся на мир труселя краями своей длинной майки.
ГЛАВА 46
Коронной фишкой Стива было заказать для меня бургер с тройной котлетой. И когда он оказывался в моих руках, я очень сожалела, что мой рот не запрокидывается, как створка чемодана. Но, несмотря на то, что Стив с каждым днем увеличивал пищевые обороты, а я все «съедала», он был часто недоволен моим аппетитом и говорил, что ем я, как мышка. Знал бы он, что кормит целое стадо мышей (мать, брата и отца в больнице), и даже те уже еле влазят в свою одежду.
- Ты моя лучшая свинка, – так Стив пытался быть ласковым, когда я ему присылала видео. Не самое симпатичное животное, но если учесть, что на его денежки подъедается вся моя семья, то можно и похрюкать в ответ.
Стив на тот момент только закончил медицинский и работал по профессии. Он был будто моим бойфрендом и лечащим врачом одновременно. Хвалил меня, когда я вовремя отвечала и не спорила, что буду есть, в общем, вела себя покладисто. Вот это клиника на дому! Не то что «Новая ты». Вот это я понимаю, «доктор Адольфо»!
Алекс тоже поддерживал меня изо всех сил в начинаниях — во всех, что связаны с моим откормом. Он мне даже написал однажды, чтобы я обращалась к нему по любому поводу.
Я снова сидела около «Ведадо» и отправляла Стиву меню. Он выбирал два больших хот-дога (сосиски и правда бывают больше двадцати сантиметров?!), свой любимый бургер с тремя котлетами и четыре тоста с сыром. На запивку литровая кола.
- Прошел месяц, а ты совершенно не поправилась! – негодовал Стив из телефона.
- Да на мне вечера лосины, из которых можно скроить парашют, порвались! Я не влажу ни в одну одежду, если она не растягивается, как жвачка «Бабл Гам».
Стив ерзал на стуле и чесал себе лоб. Мои слова заставили его засомневаться.
- Ну и на сколько в килограммах ты прибавила? А!? – он приблизил правый глаз почти вплотную к камере. На меня таращился голубой земной шар, с хребтами гор роговицы.
- Ты же знаешь, в Гаване с весами напряженка. Последний раз меня взвешивали в клинике, где я лечилась…, – куда это меня понесло? Это лишняя для нежных фидеровых ушей информация. Это все равно, что диетологу выболтать, что ты устроилась работать в «Макдональдс», – лечилась, в общем. И весы показали сто сорок килограммов, – соврала я.
Он помолчал недолго и изрек феноменальное:
- Я думаю, прогресса не сильно заметно все из-за того, что ты слишком много ходишь пешком! Давай я тебе буду присылать деньги на такси до пиццерии и обратно? – это перевернуло мою жизнь на до и после. Вы думаете, я отказалась?!
Первые двадцать баксов дзыкнули у меня в электронном кармане, пока я даже еще не успела встать с места. Как же это просто, оказывается, зарабатывать деньги!
Я выключила телефон. Встала с бетонного блока, и водитель, проезжавший мимо на старой ржавом «Жигуленке» семидесятого года выпуска, чуть не въехал в столб, увидев мою улыбку, уже готовую краями соединиться на затылке.
ГЛАВА 47
Спустя пять недель сластена Алекс был приручен и доверился мне полностью. Я сама, не консультируясь с ним, еще с вечера закупала себе продукты в кулинарии и, уже не таясь, в 7 утра ела и снимала для него прямо у себя дома на кухне. Мать и брат теперь помалкивали, и больше никто из них даже не пытался поддеть меня. Кто ж добровольно откажется от такого царского рациона, которого никогда у тебя не было? И всего-то за то, чтобы прикусить себе язык, помня, что тот, кто кормит, тот и может отрезать пайку. Мать даже стала раз в неделю носить гамбургеры Мигелю в СИЗО. И рассказывала, что чуть инфаркт у нее не случился, когда его не смогли найти в списке. Кто-то из нерадивых тюремщиков записал его, как Гиляр Мигель. Решили не тратить чернили на бесполезную первую букву «А».
Но спустя неделю график пришлось немного уплотнить, и с 9 до 12 у меня теперь были перекусы. В это время я предпочитала валяться дома на кровати и снимать. А все вот почему.
На четвертой неделе своей работы фиди я обнаружила приложение «донат» на сайте feabie.com и прикрепила его к своему аккаунту. И каково же было мое удивление, когда добровольцы стали слать денежки, чтобы я побольше демонстрировала публике свой роскошный аппетит.
Первой мыслью было обойтись старыми видео, снятыми для Алекса и Стива, выложив их в открытый доступ, но от этой идеи пришлось отказаться, иначе бы они соскочили (у нас была договорённость эксклюзива). Поэтому приходилось работать в два потока: на общую массу подписчиков (их, кстати, за пять недель собралось уже почти полторы тысячи!) и на эксклюзивных фидеров – Алекса и Стивена.
Я нашла кафешку рядом с домом, где поварам нужны были продажи, и они были готовы улыбаться не переставая, лишь бы я делала им каждый раз дневную выручку. Это было очень удобно и не приходилось тратить на транспорт деньги, регулярно присылаемые Стивеном. Каждый день в 12:30 я уже была на боевом посту с полноценным обедом и камерой на изготовке.
Так продолжалось недолго – с пару недель. На шестой неделе у меня на сайте появилось еще трое регулярных поклонников, готовых подкормить худышку, прибавившую за полтора месяца всего пятнадцать килограммов.
Один парень – мой ровесник – был из Перу, второй из ЮАР, а третий вообще из Москвы, и мы с ним совпадали всегда только ближе к вечеру, который до 22 часов я проводила, таская что-нибудь из холодильника и снимая короткие видео. Ну а в 23 часа последняя контрольная съемка – ужин. Работа есть работа – не щадя живота своего.
Мои родственники уже не справлялись с наплывом съестных запасов и стали, рискуя быть пойманными полицией и посаженными в тюрьму за коммерческую деятельность (на Кубе с этим жестко), реализовывать по бросовым ценам часть по соседям. Врали, конечно, что я заделалась помощницей повара в ресторане Miramar Milie и зарплату мне выдают продуктами.
Все ждали с нетерпением выхода отца из больницы. Лишний рот на постоянной основе пришелся бы очень кстати. Что-то перепадало и задержанному Мигелю, пока он кормил вшей в СИЗО.
Но как бы все сплоченно ни утилизировали даром доставшееся, еды становилось с каждым днем все больше, и нас тоже. Мать не успевала перешивать на всех одежду. Когда пошел третий месяц, было решено – убрать старые, безнадежно неналазившие шмотки в чулан и всем купить безразмерный трикотаж в виде шорт, лосин и маек, который послужит хотя бы ближайшие полгода.
ГЛАВА 48
- Ой, прости, – я кокетливо прикрыла рот рукой. Мы болтали со Стивеном после моего обеда, и я так смачно рыгнула, что половина Пятой авеню обернулось на меня.
- Это звуки музыки для моих ушей, моя наконец-то растущая свинка, – он улыбался. На заднем фоне у Стива появилась, какая-то женщина в белом халате, что-то сказала и призывно помахала ему рукой. – Извини, мне нужно идти. Я все-таки на работе. Пока, моя хрюшечка, – и, послав мне воздушный поцелуй, он выключил камеру.
Я рассчитывала поболтать с ним подольше. Мне очень нравился этот парень, и я даже, как-то пытаясь ночью заснуть, представила, как он приезжает на Кубу.
- Нет, нет и нет! Хватит, Джен, ты уже уехала в Нью-Йорк однажды. Не забивай себе голову глупостями. Только дело! – отчитала я сама себя вслух, поерзала на неудобной, жесткой лавке и, чтобы отвлечься, полезла на свою страницу на feabie.com.
- Ого! Да у меня уже пять тысяч подписчиков! За ночь прибавилось целых пятьсот. Моя популярность растет.
Я попыталась представить пять тысяч человек. Как раз столько бывает на праздниках на площади Революции! Я стою на сцене, и они скандируют: «Джен, мы тебя любим! Поэтому мы здесь. Джен, больше видео твоих сладких губок!»
- Двадцать три непросмотренных сообщения и пятьдесят комментариев. Снова новый рекорд. Никогда не приходило больше пятнадцати в сутки. Почитаем…
Марк, Кентукки: «Ради такой конфетки, как ты, я готов стать диабетиком!»
Фидель, Гавана: «Твоя мама, должно быть, кондитер, потому что такую зефирку, как ты, не всякий сделает!»
- О! Даже из России. Миша: «Ты такая сладкая, что я поправляюсь, просто глядя на тебя!»
Я улыбалась. Вдруг зажмурилась и… рассмеялась. Мне никогда никто не делал столько комплиментов. А надо-то было не худеть, а толстеть. Вот и все! Женщины с формами – вот кем по-настоящему интересуются мужчины со всего мира. И я тому живое доказательство.
- Так, посмотрим, что пишут другие в личных сообщениях.
Сергей, Москва: «Ты сбежала со свинофермы перед убоем?»
Как плевок. Чем быстрее я сотру его, тем скорее забуду.
Следующее я открывала уже с небольшой напряжённостью и прочитала: аккаунт 78boy – «Жирная, тупая шлюха. Тебя же сейчас разорвет!»
И следующее: «Ты у мамы мразь?»
И еще: «Где гарпун кита завалить?»
И еще: «Будешь гореть в аду в отделе чревоугодия и шкворчать».
Меня обожгло что-то в груди. Как будто я из духовки глотнула огненного воздуха. Я резко нажала кнопку «выкл» у телефона. Экран потемнел, и на него капнула слеза. Потом вторая. Третья. И они затарабанили по стеклу и начали стекать с горизонтальной плоскости на асфальт.
- Я так же его испорчу! И как я тогда буду зарабатывать?! – опомнилась вдруг я и быстро вытерла экран о ляжку. – Надо пройтись! – я встала и пошла куда глаза глядят.
ГЛАВА 49
- Но этим говнюкам в комментариях все-таки дали просраться мои поклонники! Я успела разглядеть парочку ответочек. Правда, мало кто из этих Леонардо недовинченных отважился в открытую меня обижать. Они в основном гадили мне в личке. И тут-то я и осталась с ними без поддержки – один на один, – я шла, почти ничего не видя вокруг, и рассуждала прямо вслух, не обращая внимание на косые, недоуменные взгляды прохожих. В ушах стучало. Я еле сдерживалась, чтобы снова не зарыдать. – Да как они смеют вообще! Сами-то они на кого похожи?! Что-то ни одного этого урода не выступило на «Мистер Олимпия». Да и на фото не кубики пресса, а тройные подбородки. А у одного вообще на аватаре козел. М-м-м, а может, это и есть его настоящая фотка! – я сжала кулаки. – Если мне сейчас померить давление, то тонометр разорвет, – я часто дышала. Все поплыло перед глазами. Меня зашатало из стороны в сторону. Я сделал шаг на проезжую часть. Мимо, сигналя, промчалась машина, но звук ее гудка я слышала, словно из бочки. Вдруг раздался женский крик. Мимо мелькнула какая-то тень. Я шатнулась влево, и мой живот что-то торпедировало с неистовой силой.
- Кхык! – из меня в мгновенье вылетел весь воздух, да и душа в придачу. Я, как под водой, стала медленно оседать назад, но успела схватиться за что-то полосатое. И встретившись с асфальтом, я выключилась.
….
- Эй, сеньорита! Эй! Ты жива вообще!? – я приоткрыла один глаз. Надо мной нависало женское, белое, как мел, лицо. – Ну слава Богу! Ты не сильно ударилась? – я повернула голову вправо и увидела у себя в руке кусок полосатой ткани. Я поднесла его почти вплотную к этому белому лицу и спросила:
- Что это?
- Ах, это, – девушка улыбалась. – Это ты предотвратила самое громкое преступление на острове. Но сначала давай я помогу тебе встать, и посмотрим, цела ли ты, а уж потом я все расскажу.
….
Мы сидели на скамейке. Со мной было все в порядке, если не считать содранного локтя, но он почти не кровоточил.
- Тебе повезло, что ты такая…, – девушка, которая меня подняла, запнулась.
- Толстая? – зло добавила я.
- Н-е-ет! Я не это хотела сказать, – и она покраснела, как пожарный гидрант. – Пышная. Самортизировала, понимаешь? – и тут же добавила. – Меня зовут Виктория. И я тебе очень признательна. Ты практически спасла меня!
- От чего? – я так удивилась, что тут же забыла обиду.
- Я работаю смотрителем очков Джона Леннона…
- Кем?! – я вытаращилась на нее, перебив.
- Ну, в этом парке, через дорогу, – она махнула рукой вправо, – есть памятник Джону Леннону. На нем одеты личные, ну, то есть, принадлежащие когда-то самому Джону, очки. И я смотрю, чтобы их не стащили воришки. Туристы приходят, фоткаются с очкастым Ленноном, и за пятьдесят центов могут надеть их на себя и тоже сфоткаться. Все хотят соприкоснуться с частичкой звезды. Понимаешь?
 - Ну-у, нет, если честно, – и я замотала отрицательно головой.
 - Есть такая примета, что если надеть вещь того, кому прифартило, то это на удачу.
- А-а-а, – протянула я.
- А вот один крутился вокруг памятника уже два дня. Не подходит сниматься, но и не уходит. Я его сразу приметила. Я эти очки и прятала, пока нет туристов. И подозрительным на вид гражданам не давала даже. Но этот паршивец как из-под земли вырос, когда пожилая английская пара взяла их в руки, чтобы сфоткаться. Вырвал у них и побежал. Спринтер он, что ли!
- Кто?! – не сообразила я. От всей это невероятной истории у меня снова закружилась голова. Это же надо! Смотрительница очков за деньги. Это еще удивительней, чем получать бабки за то, что ты ешь. Чем только не займется народ на Кубе, лишь бы убежать от тотальной безработицы.
- Ну, человека, который дает стрекача так быстро, что его и на машине не догонишь, называются спринтер. Словом, я за ним. Да какой мне! Он уже в ста метрах от меня был, когда стал дорогу перебегать. Ну, думаю, пиши пропало. Сейчас за угол – и видали его. А тут на счастье ты. И так ловко ты его за майку-то! А! Ты не спортсменка тоже, как он? – Виктория смотрела на меня с неподдельным обожанием. А я с подозрением, пытаясь разглядеть издевку, но ее не было.
- В каком-то роде, – уклончиво ответила я.
- Ну, я же говорю. У меня на людей глаз наметан. Короче, ты его повалила и м-м-м, – она замялась и отвела глаза. Было видно, что она пытается тщательно подобрать нужные слова, – словом, подмяла, как профессиональный борец под себя. Он очки-то и отпустил. Тут и я подбежала. Схватила раритет и раздала ему пенделей. Его жопа теперь будет пылать огнем преисподней еще недели две. А ты его так крепко держала, что он даже начал синеть. А когда я наклонилась, чтобы помочь тебе встать, он все-таки вырвался и упрыгал. Правда, только на одной ноге. Вторую ты ему крепко припечатала.
Я не верила своим ушам. Столько событий, пока я прибывала в отключке.
- Я рада, что помогла.
- А как тебя зовут?
- Джен.
- Джен, у меня к тебе деловое предложение. Ты так виртуозно ловишь преступников…
- Да ладно, – я отмахнулась от ее слов. Теперь была моя очередь краснеть.
- Да-да, и не спорь! Что тебе сам бог велел работать со мной.
- Подавать туристам очки? – удивилась я.
- Беречь культурное наследие Кубы и немного заработать для себя! Ну как тебе предложение? Соглашайся!
Я потерла ушибленный затылок. Надо признать, что я начинала уставать от всей этой истории с пожиранием еды в галактических масштабах. И мне хотелось бы побольше общаться с людьми вживую, а не только по интернету.
- А сколько платят? – поинтересовалась я.
ГЛАВА 50
- Я мечтаю стать торседором. Вот подкоплю на очках на обучение и пойду на фабрику Партагаз крутить сигары. Знаешь, сколько за смену там можно заработать!?
Мы сидели в тенечке с Викторией и сторожили каменного Джона. Она должна была уже уйти. Теперь это было мое время. Я заступала сразу после своих съемок обеда в 13.30 и была на страже до первых сумерек. Значит, где-то в 18.30 я могла снова идти на свою первую работу.
- Нет. Да разве на таком нехитром деле можно много заработать?! Свернул табачный лист за две секунды – и вся недолга, – ответила я.
- Ничего ты не понимаешь! Сигара – это не просто как попало скрутил, и все. Здесь уметь надо! Берешь чавету18 в руки и пошло-поехало. Ровняешь края, отрезаешь стебель и приступаешь к главному – к сердцу сигары, ее середине – трипе. От нее зависит все – и вкус, и аромат. Сначала выбираешь темный, большего всего жарившийся на солнце верхний лист куста, который-то и отдаст все самое крепкое, что нужно сигаре, а к нему добавляешь маленькие – посветлей для аромата. Складываешь все гармошкой. Ну и совсем светлые, росшие в самом низу, последними, чтоб горело удовольствие, как надо – не тухло. Это ж облом, как в сексе, только распалился – и все потухло, – и Виктория как захохотала. И радость у нее была такая искренняя, как у маленького ребенка. Просмеявшись, она продолжила. – Всех секретов я тебе, конечно, не скажу, но еще кое-что добавлю. Вот куришь ты сигару, а она не тянется! А знаешь почему?
- Я не курю.
- Не важно. А вот кто любит их курить, пых-пых сигарой и никакого дыма – облом. А все потому, что там внутри нецельный табачный лист! Заслонил он ход воздуху, и все – пропало удовольствие. Вот я и говорю, главное – трипа. А чтобы центр прочно держался на положенном месте и не разваливался, его надо сверху обернуть специальным связующим листом – капоте называется, – и под пресс ее. Ну и уже в конце выбираешь сигаре одежку-капу покрасивее и шапочку, чтобы лежала в коробке и хвасталась. Покровный лист – это самый дорогой табачный лист, пропитанный лучшими эфирными маслами. Ну и все – готово. Вот поэтому мастера могут и целых пятьдесят долларов за смену заработать – знают, как все это подбирать. А еще тому, кто выполнил план, дают с собой по три сигары, и их можно продать туристам. И самая дешевая такая, например, в магазине на бывшей фабрике Партагаз, той что за Капитолием, стоит десять долларов. Вот так вот!
Корячиться весь день, строча, как швейная машинка Зингер, скручивая табачные листы, чтобы заработать даже меньше, чем я, просто поглощая харчи!? Я не стала разочаровывать Вику. Она думала, что все эти угощенья, что я ей притаскиваю уже вторую неделю на пересменку, из нашей домашней кулинарии, где будто бы мы с матерью и братом накручивали втроем кренделей на продажу. А я вот взбрыкнула и решила проявить самостоятельность в заработке подальше от семейного бизнеса. Такова была официальная версия для неокрепших семнадцатилетних мозгов моей напарницы.
- А я мечтала уехать в Штаты с принцем, но он меня кинул, хоть и обещал. Обломал этот баклан капиталистический мой план вырваться из бедной провинциальной Кубы в страну великих возможностей, – мне тоже захотелось похвастаться, что моя жизнь не застойное болото, и я вывернула на деловой манер, умолчав, что втрескалась, как идиотка, в проходимца. Быть кинутой в бизнес-сделке не так обидно, как в любовных делах.
- Да и нечего горевать! У меня уехала кузина в Штаты три года назад. Первые пару месяцев она в припадке эйфории слала нам все фотки свой богатой жизни. А потом пропала на полгода. Мы всей родней рыскали по Гаване, чтобы найти тех, у кого родственники тоже туда умудрились слинять. Через них еле нашли ее там. Жила в каком-то бараке на окраине Майями, работала за гроши уборщицей в кафе. Денег едва на еду и аренду угла хватало. Написала потом нам, что стыдно было признаваться, что живет хуже, чем на Кубе, и только и может, что вечером после работы пройтись по богатым улицам, где дома стоят по десятку миллионов долларов, да поглазеть на них. Вот и вся Америка! Смотреть смотри, а рукам не трожь. Море и пляж те же, что и на Кубе, только чище. Говорит, песок там каждый день просеивают от мусора на специальных машинах. А красоток у них там и своих полно, поэтому никто больно-то с пристойными предложениями к ней в очередь не выстроился. В унынии она. Никогда ее такой мрачной здесь не видела. Вот тебе и американская мечта, – Вика прожевала бутерброд, что я ей принесла. Скомкала бумажку, прицелилась и точно запулила в урну. – Бинго! Порой я начинаю сомневаться в своих способностях. Потом, как заброшу мусор с трех метров в урну – и норм.
- А мне моя тетя Патриция рассказывала, что ее родной брат уплыл нелегалом в Америку в семидесятых. И через год от него стали приходить письма, что работает и копит на дом. Кому надо, уже подмазал, и ему дали паспорт беженца режима.
- Кого? – Вика ухмыльнулась.
- Того, у кого от жизни на острове свербит нещадно в одном месте, – улыбнулась я в ответ. – И что встретил уже кучу наших, которые гребут сто долларов в неделю. В наше время это уже, считай, пятьсот. И написал, что пусть, если у Фернандо родится дочь, то ее назовут Джен. Здесь, сказал, все Дженнифер богачки. Назвали, но вот только что-то пока никто не постучался смешком денег к нам в дом.
- У всех своя история успеха и неудач. Правда? – Вика встала и отряхнула крошки с ляжек. – Но я считаю, что ты чего-то стоишь, если умеешь делать это сама. Ну все, пока, Джен. Ты же знаешь, у меня курсы уже через пятнадцать минут. Я помчалась, – она чмокнула меня в щеку и убежала.
А я наконец-то могла приступить к тому, из-за чего собственно я и подпряглась на эту неденежную работёнку.
Джон Леннон кумир миллионов белых (да и не только их). И когда Вика мне предложила подработать, у меня родилась гениальная мысль – есть вместе с Джоном.
Ну, вы только представьте разницу в количестве просмотров, когда фуд-блогер ест один или в присутствии Короля!
ГЛАВА 51
- Смотри-смотри, гора проголодалась, – двое стояли метрах в десяти от памятника, косились на меня и посмеивались.
- Да плевать мне на вас! Я ем и зарабатываю, а вы едите и только срете, – пробубнила я себе под нос. Эти съемки около памятника двадцать одной серии коротких роликов «Леннон в немом восхищении от моего аппетита» часто привлекали внимание снежков (так мы с Викой называли белых, как папиросная бумага, туристов из Европы).
Зато две недели обедов с Джоном произвели фурор в моем аккаунте. Подписчиков удвоилось, и теперь их стало десять тысяч. Я получала в день сотни комплиментов и тридцать, а иногда и пятьдесят долларов на счет от безымянных донатов. Но если быть до конца откровенной, то бывали и дни, когда мне слали только кукиш с маслом.
Я доела гамбургер и собралась уже выкинуть обертку, как мне резануло живот, да так, что я сложилась пополам от боли.
- Смотри, сейчас эта гора станцует нам нижней брейк-данс, – те подглядывающие за мной тоже сложились пополам, но только от смеха.
А я еле успела схватить очки и умчаться в сторону уборной в закат. Что-то последнюю неделю мне совсем не везло с желудком. Он взбунтовался и напрочь отказывался от пищи. Насильственное вскармливание он быстро провожал в унитаз.
ГЛАВА 52
Целую неделю мой живот не давал мне скучать, и плюсом к этой неприятности еще и Стивен перестал выходить на связь. Я написала ему уже десять сообщений, но они остались даже непросмотренными.
Последний раз он сорок восемь часов назад, как всегда в обед, премило поболтал со мной, и все – тишина. Ничего необычного. Он даже закончил, как всегда: «Пока, моя хрюшечка!» И чмокнул экран. На этом все.
Я сидела уже два часа на бетонной плите около отеля «Ведадо», пялилась на его неактивный профиль и, откровенно говоря, уже просто грызла ногти от безысходности. Виртуальной Стив никак не хотел оживать, несмотря на то, что я сотню раз перезагружала его страницу и истыкала уже в кровавое месиво его аватарку.
- Но, что же, твою мать, произошло? Что я сделала не так!?
Все эсэмэски, видеосообщения, мои комментарии на сайте (ответы на комплименты поклонников) я прочесала с лупой еще накануне, но не нашла в них и намека на то, чтобы вызвать хоть малейшее его недовольство.
- Почему он меня бросил?! – я хлюпнула носом и потерла кулаком правый глаз. – Он был самый весёлый из всех. И всегда так поддерживал меня и деньгами, и на словах. Я ему единственному рассказала про подработку с очками... А может..., – я прям зависла от прогремевшей мысли, – может, он был против, чтоб я еще чем-то занималась?! Вот всегда я так! Наболтаю, а потом..., – и вдруг я закрыла лицо двумя ладонями и разревелась на всю улицу.
ГЛАВА 53
С недавних пор именно бургеры и сэндвичи сильно торопили меня на свидания с белым другом. Поэтому от них мне пришлось отказаться, тем более Стивен теперь был совсем не против. С момента его пропажи прошло уже две недели, но он так и не вышел на связь.
График теперь был не таким плотным, но обязательства перед другими фидерами никто не отменял.
....
- Алекс, ты совсем слетел с катушек! На Кубе сырую рыбу едят только кошки!
Теперь я могла себе позволить сидеть в лобби на крыше отеля Manzana Kempinski у открытого бассейна, потягивать через соломинку холодный фраппе со льдом и капризничать. Мои пятнадцать тысяч подписчиков ни дня не давали мне сомневаться, что я звезда.
- Джен, это сырой тунец, а не мухомор! Его едят сто миллионов японцев и еще пару миллиардов людей других национальностей! – от крика Алекса сдерживало только то, что он был на работе. Его пунцовое лицо таращилось на меня с экрана вареным лобстером.
- Нет, нет и нет! Фу-у-у, склизкая, вонючая кошачья еда! Лучше уж есть жареных червей или тараканов. Они хотя бы прошли термическую обработку и от них не несет протухшим болотом.
- Джен, я настаиваю, – мне показалось, что он сейчас разобьет монитор.
- Алекс, я только что съела двенадцать эклеров, три тирамису и пять трубочек с кремом. Ты хочешь, чтобы меня вырвало? – я натурально подавила рвотный порыв.
- Ну, как знаешь, – прошипел Алекс и экран погас.
- Ему моча, что ли, в голову стукнула? И это-то после почти четырех месяцев взращивания им во мне сладкоежки! Правильно я ему отказала. От этой кильки еще жабры бы отросли и солитер по утрам проверял чистоту моего унитаза, – я выкинула из бокала трубочку и залпом опрокинула в себя оставшиеся полстакана кофе. – Пора и честь знать! Пусть поостынет немного, – я встала и решительно направилась в столовку для местных, ту, что за Капитолием, на ставшие ежедневными съемки перекусов для безымянных донатов.
…..
Но на следующий день Алекс не вышел на связь. И через день. И через неделю.
…..
- Ну и черт с ним! У меня есть и другие, – был час дня, я сидела у себя в комнате на кровати и пыталась натянуть когда-то казавшиеся мне безразмерными свои любимые леопардовые лосины. Но дальше середины бедра они отказывались подниматься, сигнализируя треском.
Откровенно говоря, эти другие были жадноваты и не донатили все вместе и половину того, что платили мне Стив и Алекс. А иногда они, словно сговариваясь, пропадали на несколько дней всей кучей из эфира. Полагаться на них, как на стабильный доход, было нельзя, и я нервничала, находясь в подвисшем состоянии.
- Давай же уже, а! – понукала я свои лосины, но они обездвиженной ветошью продолжали свисать с середины моих ляжек. – Ну ладно! Сами напросились! – и я их дернула со всей силы вверх. Раздалось: «Крых!» – и у меня в руках остался только пояс с резинкой. – Ядрена ты копоть! В чем мне теперь идти сменять Викторию! Эти были самые большие, – я сорвала остатки ткани с ног и запустила ими в окно. Лосины схватились одной штаниной за железную полоску жалюзи, как павиан за ветку, остальное вывесилось на улицу, болтаясь на ветру. – Та-а-ак, посмотрим мой сундучок от Кардена, не завалялось ли там люксового парашюта с высокой посадкой, – я открыла шкаф. Дверцы проскрипели недовольно. На меня смотрело мое прошлое двадцать килограммов назад. – Хоть в тюль заворачивайся! – я схватила лосины, в которых гоняла по клинике, приложила к себе, скрипнула зубами, и они полетели к своим подружкам леопардовым.
Чем больше я брала вещей из шкафа, тем с большей силой они шмякались через секунду об жалюзи в окне.
- Что, на Кубе больше не шьют на меня одежду!? Привязать скорлупки кокосов к причинным местам? Верёвки у нас дома точно найдутся! – крикнула я в опустевший шкаф. – Да котись оно все в Торонто! – ненависть жгла мне глаза, а страх сдавил горло.
…..
Закатывая кулаком сопли обратно в нос, я позвонила Виктории и просила простить меня, что не приду сегодня – опять меня подводит желудок (пришлось немного наврать). Она отнеслась с пониманием.
ГЛАВА 54
Мать, брат и отец были на работе. Но на любой работе есть еще и выходные. И чем мое дело хуже других? И я устроила себе один день отдыха от съемок. А главное от еды, которая меня уже и не больно-то радовала. Но только я загрузилась в тягостных раздумьях на скрипучую кровать в своей комнате, как во входную дверь забарабанили, да так требовательно, будто она стоит у кого-то на пути к его личному счастью.
- Иду! – проорала я, будто долбящий мог меня услышать. – Вот только занавеской обернусь. – Я натянула безразмерный на завязочках материн халат в пятнах жира, валявшийся на первом этаже на диване, и под нескончаемую дверную дробь добралась до входа. Распахнула дверь, ходившую ходуном, готовая обсудить с хулиганом его дальнейшие пешеходно-эротические планы, но тут же осеклась. На пороге стояли трое мужчин в серо-синей форме с какими-то нашивками на груди.
- Здравствуйте, сеньорита. Вы…, – говоривший поднес какую-то бумажку ближе к своим глазам, – Дженнифер Агиляр!? – и они, как трехглавый дракон, уставились на меня в шесть глаз. Хоть из их ртов и не вылетало пламя, но меня почему-то бросило в жар.
- Да, – проблеяла я.
- Мы коллекторы Главного кредитно-коммерческого банка Гаваны. Вы уже два месяца не гасите долг. У вас образовалась крупная задолженность в размере, – он снова скосился на бумажку, – двухсот кук и общий непогашенный долг в тысячу. Если просроченные ежемесячные платежи не будут погашены в течение десяти ближайших дней, то вам может грозить тюремный срок до трех лет. Вы знаете об этом?! – он говорил так безэмоционально, словно читал прогноз погоды в Уругвае, а меня трясло, словно я очутилась на Аляске.
- Нет, не н-н-надо тюрьмы, – одними губами произнесла я. – Нам… мне… как раз нужны были деньги для брата…, – помолчав, я добавила: – Он как раз в ней же. Мать пашет на трех работах. Отец восстанавливается после травмы, пьет и работает мало. Я решила, ничего страшного, если я заплачу попозже через пару-тройку месяцев, – у меня покатились слезы по щекам.
- Держите, – тот из мужчин, что разговаривал со мной, протянул мне какую-то бумажку.
- Что это? – у меня все плыло перед глазами, а руки тряслись, словно после недельного запоя.
- Это оповещение. В нем нужно расписаться. Раз вы добровольно открыли нам дверь и не пришлось прибегать к помощи полиции, а также признали свою вину, то вам пока достаточно расписаться, что мы вас предупредили. Ну а если вы не появитесь с деньгами в указанный срок – пеняйте на себя.
ГЛАВА 55
Не снимая заляпанного жиром халата, в котором еще пятнадцать минут назад я не рискнула бы выйти на крыльцо, чтобы не быть обсмеянной знакомыми и соседями, я решила пройтись и хоть как-то успокоить нервы. Но не успев преодолеть и двух кварталов, мне попался сосед с нашей улицы Фредерико и позвал на пляж. Лучше, чтобы проветрить мозги, и не придумаешь.
Когда я отплыла метров на двадцать от берега Санта Марии, волны и не было вовсе, но тут налетел ветер и стал накидывать на меня ведра воды. Я гребла изо всех своих фидовских сил, но под мышками мне мешали мои тонны углеводов, и гребки выходили, как ленивые отмахивания от сонных мух. Я стала захлебываться, и поверхность воды вдруг оказалась у меня над головой. Я так обалдела от происходящего, что широко распахнула глаза. Страх сковал и без того неповоротливые руки и ноги, и я безвольной болвашкой пошла вниз, вращая в панике одними глазами, как вдруг чья-то рука схватила меня за волосы и потащила на поверхность.
- Теперь хватай мою ногу! – кто-то проорал мне в самое ухо. Но я могла только таращиться в пустоту ничего не видящими от ужаса глазами. – Слышишь ты, жирная дура! Хватай!
Злость. Нет, ярость от звенящих у меня в ушах слов дала мне сил, и я так схватила обзывающегося, что по законам физики человеческого тела его ступня должна была отсохнуть.
….
- Как тебя зовут?
- Джен.
Я сидела на пляже и икала, сплевывая соленую воду. Моим спасителем был неизвестный мне белый парень лет восемнадцати.
- Джен, ты извини, что я… ну, словом, мне надо было вывести тебя из ступора. Ты понимаешь? – он что, сейчас покраснел? Я понимала. – Будешь конфетку? – извиняющимся тоном предложил мне новый знакомый и полез в карман своих мокрых шорт.
Вдруг я поняла, как голодна, и конфетка эта должна быть размером с арбуз, чтобы я наелась, но согласилась и на обычную барбариску.
От жадности я проглотила ее, почти не жуя, и тут же почувствовал такой успокоительный сладкий вкус. Вдохнула. Вдохнула?! Нет! Воздух не шел! Я открыла рот, и из него понеслось: «Х-х-х-х-х-р-р-р-р-х-х!» Этот звук заглушил даже раскаты предштормового океана. Вдруг слезы потекли сразу в пять ручьев из каждого глаза. Я схватилась за горло. Мои глаза вылезли посмотреть, где все-таки этот озоновый слой Земли.
- Тряхани ее вверх ногами, дурень! – Фредерико уходил за пивом и пропустил мою первую попытку встретиться с праотцами, а услышав за сто метром мой хрип, бежал, гремя банками «Буканеро» и орал. - Тряхани, дебил!
- Сам дебил! Ты видел ее объемы? – гавкнул на него в ответ мой новый не на шутку испугавшийся приятель.
У меня все поплыло перед глазами. Слезы превратились в поток Ниагары. Голова кружилась то ли от нехватки воздуха, то ли от паники.
Фредерико выкинул банки из подола майки, в котором он их нес, на песок. Подскочил ко мне. Обнял сзади двумя руками и нажал мне со всей силы на солнечное сплетение.
«Хры-ык!» – мне показалось, что из меня вышел весь воздух, даже тот, что был внутри клеток. Конфета описал дугу, как так и не увидевший космос шаттл «Челленджер», и шмякнулась в пяти метрах от нас. Длинная сопля повисла у меня на носу и продолжала раскачиваться, словно маятник.
- Жива!? – синхронно спросили оба парня, заглядывая мне в лицо.
- Думаю, да, хотя бы потому, что у трупаков не бывает таких упругих длиннющих соплищ, – ответила я.
И мы все втроем засмеялись. А я вдруг поняла, что сладкая еда убивает.
На второй день своих спонтанных выходных я решила, что безопаснее просто посидеть дома. И обмозговать мое положение в тишине, без суеты.
Я была на первом этаже – сидела в одних трусах и лифчике в кресле перед телевизором и бесцельно листала каналы. Настроение было ниже плинтуса. Спонсоры пропали, поток денег резко упал, ежемесячные выплаты кредита повисли под большим вопросом, одежда вся мала, да и она мне может скоро не понадобиться, о моем обмундировании позаботится государство в тюрьме, а еще и эти бесконечные рези в желудке, поносы, тахикардия, отдышка и давление стали моими неизменными спутниками. И главное – мое будущее стало еще туманнее, даже чем до встречи с Роджером.
- Эй, Патриция! – прилетело откуда-то сзади и выдернуло меня из горестных размышлений. Голос был так близко. Я резко развернулась в сторону окна у себя за спиной, но увидела только железные жалюзи.
- Да, – вдруг неуверенно ответила я зачем-то в пустоту.
- Ну, хватит баловаться! Давай…, – прогромыхал проезжающий альмедрон за окном, и часть фразы потонула в лязге, – ...пора браться за дело! – прилетело снова с улицы.
- А я ведь и вправду теперь, как тетя Патриция, только пока могу ходить, но долго ли это еще у меня будет получаться делать самой? Всего ничего, пройдет еще несколько месяцев такого заработка (а уж я-то теперь должна исполнять любую блажь, которая придет новому фидеру в голову), и на меня сможет налезть только занавеска, а ноги не смогут меня унести дальше домашнего сортира! – я сдавила пульт в руке, и он бешено залистал каналы. – Ептыть! Я же так угроблю ящик! И единственным доступным для семьи Агиляр развлечением останется смотреть в полупустые тарелки, – я бросила пульт на стоящее рядом кресло. Кряхтя, поднялась (последнее время мне этот трюк встать-сесть давался, как штангисту на международных соревнованиях – с большими усилиями) и пошмыгала к холодильнику. Был конец апреля, и жара уже стояла невыносимая. Я обливалась потом, и мне срочно нужно было что-нибудь попить.
- В бой вступил легендарный Теофило. Его хук левый настолько сокрушителен, что может противника привести к нокауту с одного удара, – раздалось из телевизора. Я застыла около открытой дверцы, держа ее одной рукой. – Это кадры из его решающего боя, победитель которого в 1970 году должен был представлять Кубу на чемпионате Центральной Америки и Карибского бассейна, – я забыла даже закрыть холодильник и бегом помчалась к экрану.
Я никогда не видела, как дед дерется. Тогда в 70-е, чтобы приобрести видеокамеру, нужно было, наверное, продать дом, и то бы не хватило, чтобы подмазать барышников о такой контрабанде. Куба была очень бедной. Я видела только его медали. Он говорил, что они из чистого золота. Я не верила. А однажды, когда осталась в его комнате одна, полезла в ящик, где он их хранил, и попробовала медаль на зуб. Отец рассказал мне как-то, чтобы отличать золото от остальных металлов, если вдруг найдешь его на пляже, нужно куснуть. Но отпечатка от зуба не осталось, хотя я чуть не сколола резец.
На экране он был высокий, красивый, гибкий, как лоза, больше похожий на баскетболиста, чем на боксера-тяжеловеса.
- И вот наш легендарный кубинский боксер проводит серию ударов. Апперкот и сразу хук! Какая скорость. Форман не успевает закрыться и пропускает. Он еле стоит на ногах, но не падает.
Я приросла к экрану. Этот черный парень – мой дед, и он двигался так легко и быстро! Уклонялся, блокировал и иногда пропускал, но он держал удар.
- У-у-у-х, прямо в нос! – я схватилась за свое лицо.
- Теофило пропустил прямой, но кажется, это вообще никак на него не подействовало! Он выдержал стартовый натиск фаворита, – раздался гонг. – Восьмой раунд. Вы только посмотрите! –закричал комментатор так громко, что я закрыла уши руками. – Какую Теофило выдал невероятную серию! Форман упал. Кажется, нокаут, но нет, он поднимается. Очень интересный бой. Как же Форман быстро пришел в себя и уже атакует. О-о-о! Теофило пропускает хук справа и теперь сам на настиле. Нос разбит, но он встает.
- Сколько крови на ринге, – прошептала я.
- И снова после короткого перерыва оба боксера в центре площадки. Подождите, что там говорит Форман? – комментатор замолчал на секунду. Камера наехала на лицо соперника моего деда. – Кажется, он угрожает. Рычит на Теофило: «Я тебя сейчас завалю». На термометре 40 градусов Цельсия, на трибунах еще жарче — тысячи зрителей, не отрываясь, в напряжении следят за поединком, – камера показывала людей. Многие, сжав кулаки, просто впились глазами в ринг, будто бы сами готовые в любую секунду выскочить на помост и наподдать сопернику своего любимца. – Смотрите, Форману удалось снова нанести сильнейший встречный удар, – мой дед снова огреб. А что это вылетело у него изо рта!? Зуб!? – И он с успехом дает отпор техничному Теофило, обладающему, однако, ураганным темпом и мощнейшим ударом слева.
Я даже не моргала. Мои руки приросли ко рту, словно это мои зубы могли разлететься веером. А комментатор не унимался и поддавал жару:
- Схожие по стилю соперники создают на ринге одно из самых захватывающих боксерских шоу семидесятых, постоянно находясь в движении и нанося друг другу огромное число ударов; при этом даже гонг, возвещающий об окончании каждого раунда, порой не может их развести по углам.
Даже несмотря на то, что в последнем раунде Форман отправил моего деда в нокдаун, он заканчивал бой практически слепым, изо рта у него шла кровь, и он уже не защищался, но все равно продолжал идти вперед, принимая удар за ударом. В перерыве между 14-м и 15-м раундами врачи умоляли Теофило сдаться. Комментатор говорил, что в тот момент на кону было уже не здоровье боксера — его жизнь, но он продолжил.
Мой дед выиграл! Но встретил победу на канвасе – на настиле ринга, потому что передвигаться самостоятельно он уже не мог. В это же время в противоположном углу Форман просил секундантов срезать с него перчатки. На концовку он просто не вышел. В подтрибунное помещение его уводили под руки.
- Теофило Агиляр стал победителем Кубинского чемпионата по боксу, и это открыло ему двери на международные соревнования Центральной Америки и Карибского бассейна, а в дальнейшем и на Олимпийские игры. Он прославил Кубу, став олимпийским чемпионом трижды: в 1972, 1976 и 1980 годах.
.....
- В Ольгин будет сегодня ясно. В тени плюс тридцать два градуса…, – передача кончилась уже несколько минут назад, и шел прогноз погоды, а я все таращилась в экран.
- Да кто ж я такая? Приемная сирота? – прошептала я одними губами. – У такого мужчины родная внучка не может быть паразитирующей размазней. Его кровь на полном иждивении у чужих мужчин, пичкающих ее едой, от которой она скоро станет инвалидом и умрет. Джен, где твой характер? Чего ты стоишь вообще? Сдохнуть во сне оттого, что жир не даст легким раскрыться на вздох!?
ГЛАВА 56
Из дома меня словно пушкой вышибло. Я на бегу схватила тот самый домашний халат матери в масляных пятнах и помчалась. Я так торопилась, что едва не порвала свои единственные сланцы, в которые смогла впихнуть опухшие ступни. Мне нужен был телефонный справочник. И его можно было найти только в пятизвездочном Iberostar Parque Central.
…..
- Полиция, полиция, отдел по борьбе с наркоторговлей, терроризмом, экономическими преступлениями, …так-так, – я стояла в холле отеля у полочки рядом с телефоном-автоматом и вела пальцем по желтой странице справочника телефонов Кубы сверху вниз. Пролистала ее. – Радио. Стоп, и это все телефоны?! – полиция закончилась, а телефон отдела кадров так и не появился. – Стухшая ты папайя, придётся переться туда пешком. Километра четыре по жаре!
- Сеньорита, вы не могли бы не выражаться так громко? – я резко развернулась. За спиной стоял охранник и сверлил меня взглядом.
- Извините, день выдался не самый удачный. Я только что поняла, что позорю своего великого предка, – выпалила я.
- Надеюсь, не Колумба, – охранник отошел от меня, а я поторопилась ретироваться, пока меня не вывели под черные рученьки.
….
Я открыла глаза и увидела бесконечно голубое небо.
- Кажется, я лежу, – я повернула голову вбок, и трава острым стебельком кольнула мне глаз. – Слава Папе Легба – на газоне, – я попыталась встать, но голова мне продемонстрировала 3D-эффект карусели, и у меня вышло только лечь на бок. – И когда это я успела так заземлиться?
Помню, я очень торопилась и прогалопировала почти половину пути. До конца рабочего дня оставался всего час, и я боялась не успеть. И вдруг на перекрестке Симон Боливар и Экобар у меня все поплыло и свет погас.
 - Ну ладно, нечего разлеживаться. Давай, Джен, вытаскивай траву изо рта и летс гоу! – я огляделась – повезло, народу ни души. А то бы еще огребла парочку издевательств.
…..
- А правую ногу я все-таки потянула, – произнесла я вслух, морщась от боли. Идти стало в разы тяжелей. Темп мой замедлился до черепашьего. Я с вожделением посмотрела в сторону только что проехавшего мимо такси. – Нет, Джен, настало время тотальной экономии. Что теперь будет с твоими доходами, неизвестно, а тебе еще тысячу кук кредита гасить. Дойдешь!
И я дошла к без пяти пять. Довольные сотрудники расходились наконец-то по домам.
Мне повезло, эта женщина из отдела кадров только что появилась в проеме выхода и прощалась со своей коллегой, и я прокричала ей:
- Сеньора, сеньора!
- Да, – она обернулась.
- Вы меня помните? Я Дженнифер Агиляр. Приходила к вам четыре месяца назад устраиваться на работу.
- Ну, ладно, Изабель, пока, – и коллега ушла интеллигентно, оставив нас вдвоем.
- Честно говоря, нет, – и она окинула меня с ног до головы цепким оценивающим взглядом. Задержалась на моих коленях и отвела глаза. Я посмотрела туда же. Колени были все в земле, и, как пятна от зеленки, их густо украшали кусочки травы. Я попыталась их быстро отряхнуть и чуть снова не свалилась.
 - Ну как же! Вы еще мне дали заполнить анкету и сказали, что будете проверять моих родственников, – я постаралась сохранить вертикальное положение пока говорила.
Изабель посмотрела на часы на своей руке.
- Знаете что… Джен же?
- Да.
- Приходите завтра. Поднимем ваше дело… – я шмыгнула носом, потерла его кулаком и, кажется, размазала соплю. – Не переживайте, мы все проясним, – и она так участливо погладила меня по плечу, что у меня появилась надежда.
…..
- Как уехала? Мы же договаривались вчера! – я стояла на проходной и спорила с дежурным. Часы на стене показывали восемь десять утра.
- Ее вызвали в Варадеро на проверку.
- И когда же она будет?
- Через два дня.
Я не очень-то ему поверила и приходила каждый день, но он мне не наврал. Через сорок восемь часов я сидела на том же стуле в кабинете, что и четыре месяца назад, и так же, как и тогда, еле сдерживалась, чтобы не застучать зубами от страха.
- Та-ак, посмотрим. Как вас зовут, вы говорите?
- Дженнифер Агиляр!
Изабель открыла сейф и достала ведомость. Пролистала ее и остановилась на середине.
- Дело отдано в архив. Пойдемте со мной.
Архивом оказался подвал в том же здании. Без окон и изрядно пованивающий плесенью. Мы прошли в самый дальний конец помещения, всего заставленного стеллажами и коробками, и уперлись в стену. Около закрытой двери стояла коробка с надписью «на уничтожение». Изабель нагнулась, порылась в ней и достала папку, на которой черным маркером было написано мое имя.
- Здесь отмечено, что «отказ».
- Как?! Но я не отказывалась! – меня всю затрясло.
- Ну, в плане проверки безопасности у вас все хорошо, – конечно, хорошо, проверяли-то вы тогда, когда я четко, как часы, платила банку. – И вам звонили несколько раз два месяца назад. Трубку снял какой-то мужчина. Он уверял, что ваш отец. И рассказал, что вы уже нашли работу… Что-то тут еще мелко очень приписано, – она сдвинула очки на кончик носа и приблизила папку к лицу. – И бурно рассмеялся.
- Но ка-а-ак? – и вдруг я вспомнила, что несколько раз забывала телефон на кухне на первом этаже. И меня тогда бросило в холодный пот от мысли, что папаня успел за эти несколько часов загнать его за пузырь рома. Я потом его тщательно проверяла, но входящих не было. – Наверное, стер, – произнесла я вслух.
- Что стер? – спросила Изабель. И тут же добавила: – Словом, Джен, мы сделали все что могли. Вы сами отказались. Вам повезло, что эту папку еще не успели уничтожить. Иначе бы попали в список вечных отказников.
- Вечных? – зубы хотели выбить чечётку, но я успела быстро сдавить челюсть.
- Да, это когда по ведомости заносится в базу, что человек проверен и он отказался. И тогда при любом запросе на ваше имя выдавался бы автоматический отказ без объяснения причин. А они могут самые нелицеприятные, – она смотрела на меня так сочувствующе, что я решилась.
- Пожалуйста, вы же понимаете, что это он нарочно. Он был выпимши и хулиганил. Мне очень нужна работа! Я согласна на любую. Я очень хорошо умею считать и владею компьютером. А еще у меня дед Олимпийский чемпион и научил меня драться, и я умею задерживать преступников. Поймала тут одного, который хотел ограбить Джона Леннона.
- Леннона? На Кубе? – Изабель еле сдерживала смех.
- Да, он сидит в парке имени себя – Джона Леннона.
- Ну, уж если ты спасла самого Леннона, то можешь послужить и Кубе. Пойдем, – она захлопнула папку и направилась к выходу.
ГЛАВА 57
Было 19.30, я медленно шла в сторону дома. Теперь почти все шесть дней в неделю я приходила в это время.
- Эй, красотка ночи! Куда ты так не торопишься? – раздался сзади знакомый мужской голос.
- Я красотка не только ночи, но и дня, вечера и даже утра, что вообще почти никому не удается, – я улыбалась, когда Эстебан обогнал меня.
- И это бесспорно! По мороженому? – он пятился, шагая спиной вперед, чтобы я не смогла отвести взгляд.
- А ты умеешь соблазнить красивую девушку, – я кокетничаю? И даже не стесняюсь?
Первый месяц в отделе кадров полиции был абсолютно сумасшедшим. Изабель взяла меня вне штата помощницей – на все руки не от скуки. Я делала все – от сканирования документов до пришивания оторванных пуговиц на форме, сданных в стирку.
 У меня был свой стол и кресло, правда, ручки пришлось снять (Эстебан первым кинулся мне в этом помогать), иначе выколупать меня из него можно было только втроем. Но все равно рассиживать мне в нем не приходилось. Я даже забывала, пообедала ли я!
С фидерством было покончено, да и с другом Ленноном тоже.
Первую неделю офицеры, захаживающие к нам сдать форму на стирку, взять справку, оформить отпуск или какие-то другие бумажки, сначала откровенно посмеивались надо мной, но потом наступало мое время смеяться над их удивленными лицами – такой прыти от девушки моих выдающихся форм они, дохляки сорок восьмого размера, уж никак не ожидали.
Но Эстебан, работавший «богом» (так я за глаза прозвала всех этих невероятно красивых и атлетичных полицейских, охранявших особняки зарубежных посольств), всегда был со мной невероятно любезен и иногда, вот как сегодня, провожал до дома.
- Тогда, моя королева, ты не могла чуть уменьшить свою прыть, а я вжиком по-быстрому сгоняю за мороженым и поднесу его тебе, если ты милостиво его примешь? – я благосклонно по-королевски кивнула. Он исчез.
Мне платили всего двадцать долларов в неделю (мой дневной заработок в не самый лучший день, когда я была фиди), но я все равно была безмерно счастлива, ведь моя мечта стать полицейской стала на шаг ближе! Пусть и через другой проход. А бонусом мне стало, что я смогла через месяц после трудоустройства влезть в свои старые, еще больничные вещи, в которых рассекала между кабинетами врачей и столовой в «Новая ты».
Через два месяца меня неожиданно повысили (и зарплату тоже) и сделали младшим специалистом кадровой службы. Сотрудница объявила, что через четыре месяца уйдет в декрет, и нужно было подготовить ей смену. Пришлось работать сразу на двух должностях. Кто сказал, что невозможно усидеть в двух креслах одновременно?! У меня получилось!
…..
- А ты замечаешь, что кубинцам нет в этом равных? – Эстебан вернулся с мороженым и один стаканчик отдал мне.
- В чем? – пробубнила я ртом, полным мороженого.
- В умении кайфовать просто от действительности. Жизнь у нас на острове течёт так медленно, а развлечений не так много, что мы – кубинцы – давным-давно уже научились находить балдеж в самом простом – созерцании действительности. И утром, и днём, и вечером, в любом месте, где угодно, когда угодно, ты встречаешь своих соотечественников, небрежно стоящих, лежащих, а как правило, сидящих в разных позах. Они заняты одним – они созерцают действительность и наслаждаются ею. Вот почти как мы сейчас с тобой мороженым, – и он чавкнул, а я захохотала и клюнула носом в свой сладкий стаканчик. – Каждое событие отражается на их лицах. Вот как на твоем сейчас мороженое, – он чиркнул пальцем мне по носу. Палец стал белый, и он облизал его. – Или вот тучки собираются; вот потный прохожий куда-то спешит. И зачем он спешит? Он точно идиот. Вот куры клюют говно, офигенно. Опа, а смотри, какой смешной бздых идёт. А вот дон Фернандес поехал на своём олдсмобиле в деревню к дяде... Как интересно-то! И так часами, просто часами... иногда в процессе может присутствовать сигара или ром, но это для полноты гаммы ощущений, а можно обойтись и без них. И от этого ничегонеделания мы все здесь счастливы...
- Да, и я счастлива ничего не делать с 19.30 до 6 утра.
- Это временно, скоро у тебя нагрузка станет меньше.
- Откуда ты знаешь!? – я лукаво вздернула бровь.
- Птичка с ветки напела, – и он мне подмигнул. – И даже продолжительность жизни у нас одна из самых высоких в мире. Кубинцы не торопятся, не нервничают, не хотят всё успеть. Они просто созерцают мир. В кресле-качалке, у порога своего дома или на балкончике. Почему? Да просто потому: что еще жизнь, если не наслаждение от ее проживания?
А ведь он прав! Зачем суетиться по дороге к мечте? Я где-то прочитала, что дорога к счастью и есть само счастье.
ГЛАВА 58
Ровно в 17.30 7 августа я вышла из отделения Главного кредитно-коммерческого банка Гаваны, приплясывая, и вдруг вскинула обе руки вверх и крикнула:
- Свобода!
 Голубь на фикусе тоже не смог удержать свою радость и попытался торпедировать ей мою голову, но прицел у парня был сбит, и его салют пролетел в двух сантиметрах от моего носа. Я отскочила в сторону, а от меня шарахнулась пара прохожих.
Уже четыре месяца я служила в полиции и с успехом прошла испытательный срок (меня даже повысили). Еще похудела немного (не знаю, сколько стала весить, но без скрипа начала влазить в свою старую «до фидерскую» одежду). И мне даже начал оказывать знаки внимания новый поклонник, а он – Эстебан – был очень ничего. Но все-таки главное событие свершилось 7 августа 2020 года – я скинула с шеи долговое ярмо!
Следующих два квартала я не шла, а танцевала, и, кажется, это была буйная сальса. Просто вся правда заключается в том, что не существует кубинцев, которые не танцуют. Это как русский, который никогда в жизни не пробовал оливье.
- Такое дело надо отметить и уйти в шальной отрыв! – почти прокричала я вслух, продолжая крутить бедрами. Туристы сфотографировали меня, улыбаясь и показывая большой палец, задранный вверх. Я была не против.
....
В этот раз мои слова не разошлись с делом, и уже через час я стояла в сторонке от разгоряченных, вертящихся во все направления пар, и пританцовывала. Орущая из колонок магнитофона бачата вышибала из мозгов любые мысли кроме «танцевать, танцевать, танцевать». Но все мужчины как назло были заняты. А ожидание новых свободных жгло мне пятки. Это была та же площадка в лесу Центрального парка, где я не была уже так долго, что можно было начать сомневаться, кубинка ли я.
- Девушка, можно вас пригласить на танец? – передо мной стоял высокий, скажу честно, очень полный парень, но при этом довольно симпатичный.
- А вы ночью не храпите? – подколола я его, присмотрелась... – Карлос!? – моему удивлению не было предела. Увидеть его здесь было равносильно тому, как засечь пуританку на стриптизе.
- Да, сеньорита, он самый! – и этот красавчик, не больно-то похудевший, но транслировавший какую-то просто недюжинную уверенность в себе, сделал элегантный поклон, протянул мне руку и произнес: – А не зажечь ли нам в этой дыре?!
Пока мы лихо отплясывали, я пыталась понять, что он здесь делает!? Вечно застенчивый и всегда воспринимаемый мной с девчонками нашей подружкой, а не парнем.
Карлос принял мое пристальное рассматривание за интерес к своей персоне и подмигнул мне.
«Ничего себе! Он строит мне глазки! Что они ему в клинике вкололи в мое отсутствие, что он так раскрепостился и даже бонусом научился отлично двигаться?» – пронеслось у меня в голове.
В порыве танца Карлос почти сел на шпагат передо мной, и тут парень из соседней пары резко дернулся вправо и перегородил ему дорогу ко мне. Карлос не стал мешкать и ловко, рыбкой, пронырнул у него между ног, тут же легко вскочил, и я снова была у него в руках. Все завертелось с еще большей скоростью.
Сколько же времени я отказывала себе в удовольствии вот так весело проводить время и танцевать от души?! В детстве я очень это любила. Но последний раз была здесь... От удивления я даже остановилась, и в меня чуть не врезался Карлос. С Анис!? Тогда в пятом классе. А позже я уже считала себя слишком толстой для таких утех и могла себе позволить потанцевать только дома или на днях рождениях, крестинах и прочих праздниках у родственников.
Мне так яростно стало жалко потерянного времени, что в следующую восьмерку бедрами я вложила столько энергии и страсти, что кто-то присвистнул в восхищении.
Было уже восемь вечера, стемнело, а мы все не могли остановиться. Он кружил меня, по-моему, уже просто на скорость, соревнуясь со второй парой, и, конечно же, на каком-то «надцатом» круге они потеряли нас – обеих партнерш, мы просто отсоединились от своих парней, как ступени от ракеты. И наши молодые люди станцевали вдвоем. На долю секунды они оказались носами друг к другу, а потом парень из другой пары сделал па – соблазняя, вытянул ногу вперед, провел по своему бедру растопыренными пальцами и откинулся назад. Карлос ответил ему поддержкой за поясницу. Я и другая девчонка покатились со смеху.
У меня слезы текли по лицу, я держалась за живот и так хохотала, что чуть не повалилась на землю. Спасла рядом стоявшая лавочка, и я плюхнулась на нее около какой-то неприлично грустной на такой тусовке девчонки.
ГЛАВА 59
- А почему ты торчишь здесь, когда такая жара? – у меня было превосходное настроение, и я не могла перенести, что кто-то может быть в печали. Девчонка повернулась ко мне. Ее лицо было все в прыщах, а размазанная по щекам тушь, опухшие глаза и красный нос говорили, что она недавно плакала. – Мне кажется, я тебя знаю! – я присмотрелась. – Рапунцель!? Неужели это ты?! Приве-е-т! – она вытаращилась на меня.
- Я тебя знаю? – одними губами прошептала она.
- Да, мы встречались в «Новая ты», в клинике. Ты еще тогда была с подругой в леопардовой шкуре...
- Это была волчья шкура, как оказалось, – перебила она меня уже более зло.
- Правда? Я и не знала, что волки могут быть в пятнах. Когда я болела ветрянкой, тоже была в крапинку, но зеленую, – она начала шмыгать носом, и мне захотелось побыстрее перевести тему разговора. – Я помню, ты еще готовилась к чемпионату...
- Вот мой чемпионат! – она взвизгнула и ткнула указательным пальцем в танцующих. – Извини, нервы… что-то последнее время..., – она отвела взгляд и проговорила так тихо, что я еле расслышала. – Меня не взяли. Я оказалась слишком толстой для Марио. Он не смог меня поднять, и взяли «леопарда»...
- В волчьей шкуре, – помогла я ей с ответом. Она только молча кивнула и снова хлюпнула носом. Мне хотелось ее как-то приободрить. У меня было такое офигенное настроение, но я никак не могла подобрать слов.
- Эй, сеньорита Агиляр, не засиделись ли вы!? Пора размяться, и как следует! – у лавочки стоял Карлос и протягивал мне руку. Я приняла ее, встала, но уходя задержалась и обернулась. Рапунцель сильно прибавила в весе – не меньше двух размеров, но если бы не ее мрачный вид, она по-прежнему была сказочно хороша.
- Я совсем стала страшно жирной? – она смотрела на меня с надеждой на утешение.
- Если 99 % населения Земли находят тебя непривлекательной, то значит, ты понравишься 75 миллионам человек, – ответила я и она улыбнулась. – И еще, насколько я знаю кубинских мачо, красота женского тела определяется его функциональностью – чем больше «хЕва» этим телом может в постели, тем лучше. И в этом плане большая, практически живущая отдельной жизнью попа – это, конечно, куда веселее, чем попа а-ля «воробьиные коленки».
Я шла в центр танцевального вихря, а с лавочки мне в спину прилетел звонкий смех.
ГЛАВА 60
Прошло полтора месяца с наших с Карлосом танцулек, и вот он уже гоняет кофеи с моей маман на кухне. Было воскресенье, и ей дали выходной в кои-то веки.
- Почему ты от нас его прятала, Джен? Он такой очаровашка, – она погладила пунцового от смущения Карлоса по щеке.
- Мы проверяли чувства, – крикнула я с лестницы, поднимаясь на второй этаж.
- Куда ты, кисенок? – Карлосу откровенно было страшно оставаться наедине с моей матерью, смотрящей на моего завидного жениха взглядом мясника, оценивающего тушу перед разделкой. По его элегантному светло-бежевому классическому костюму и кожаным ботинкам в тон она, проработавшая тридцать лет в пятизвездочных отелях и видевшая каждый день, какие гардеробы привозят иностранцы, безошибочно могла оценить, сколько ей оставят чаевых. И тут перед ней сидел практически одежный Дональд Трамп, и мы обе понимали, что парень этот наряд взял не в прокате.
- Я хочу показать тебе свои детские фотографии и родственников. Скоро спущусь!
Мне не хотелось быть простолюдинкой в сравнении с Карлосом. Пусть и родители мне не дарят наряды от Луи Витонов, но зато у меня есть повод для гордости и получше.
Я залезла под свою кровать. Теперь мне это давалось совсем легко (не то что полгода назад). Достала коробку и водрузила ее на постель. Сняла крышку. Вот он – альбом. Я с детства собирала все фотки моей семьи. Мне очень нравилось их рассматривать. А когда было плохое настроение, и разговаривать с ними. Они меня всегда слушали, никогда не перебивали, не орали. А еще потому, что они всегда улыбались и были рады мне, в отличие от родственников в жизни.
Альбом был увесистый. Мне показалось, не меньше пяти кило. Я перевернула обложку, и первым во весь лист смотрел на меня мой дед Теофило. Здесь он был таким, каким я его запомнила в детстве: очень высоким, с кривым носом, но веселой улыбкой и седым. Я погладила рукой его по щеке и произнесла:
- Я клянусь, дедушка, что независимо от того, буду я весить сто кило или пятьдесят, я сделаю все, чтобы быть счастливой и заниматься тем, что мне по душе. И я буду бороться, как ты, до последней капли крови за жизнь, которая мне приносит радость, – и только я поцеловала фотографию, как телефон у меня в кармане дзынькнул так неожиданно, что я аж подпрыгнула. Я спешно отложила альбом и полезла проверить, кто это меня добивается.
На экране висело сообщение «Ваш почтовый ящик переполнен. Новые сообщения смогут поступать только при условии, что для них вы освободите место». Я полезла посмотреть, кто это его мне его забил своими посланиями, и обнаружила: «милашка, я хочу тебя угостить огромным тортом…», «ты недостаточно аппетитная, я могу помочь тебе вырасти в размерах. Хочешь?!» и так далее. Я и забыла совсем про сайт обжорства. На нем фиди-Джен еще была жива, и кто-то продолжал стремиться сделать мою жизнь еще более сладкой.
- Но я не люблю приторность, – произнесла я вслух и нажала кнопку «Delete» под своим аккаунтом.
ГЛАВА 61
Не успела я зайти в столовую в нашем здании Управлении полиции Гаваны, как раздалось:
- Джен, а ты участвуешь?! – крикнул мне Эстебан, сидящий в центре зала за столом в кругу большой компании наших коллег.
- В обеде? Конечно! – улыбнулась я и пошла к ним.
- Давай, крошка, поторопись, а то все призовые места разберут без тебя, – махал он мне рукой, призывая побыстрее присоединиться к ним.
- О чем речь? – мне стало очень любопытно. Кругом творилось какое-то необычное возбуждение для середины заурядной рабочей недели.
- Она не знает! – показывал на меня пальцем Эстебан. Он явно подтрунивал.
- Ладно тебе! – отмахнулся от него Алекс, постовой с Пятой авеню и Двадцать шестой улицы. – Ты тоже когда-то об этом впервые услышал!
- Неужели на Кубе будет концерт Мадонны! – я еле сдерживала смех.
- Круче! Через три месяца 20 декабря, накануне Рождества, на нашем острове пройдет «Международный Кубинский марафон», и принимать участие в нем будут спортсмены со всего мира. А всего через месяц – 17 октября – посольство России будет проводить соревнования на нескольких дистанциях: от трех километров до полумарафона, и призы у них в некоторых категориях получше будут, чем у «Кубинского марафона».
- Со спортом я дружу с детства..., – хотела я пошутить.
- Отлично! – не дала мне договорить Фелиция. Она работала в бухгалтерии, и каждый месяц пятого числа мы все были ее еще больше рады видеть, чем обычно. – На какую дистанцию будешь регистрироваться?
Все смотрели на меня с нескрываемым любопытством. Они что, серьезно, что ли?!
- Дружу с ним с детства на расстоянии. Хотела я сказать, – улыбалась я.
- Я бы мог тебя подготовить! – с серьезным лицом заявил Эстебан. Моя правая бровь поползла вверх. – Ну хотя бы на три километра, – уточнил он.
- Но это же детская дистанция для спортсменов до 12 лет, – перебила его Фелиция.
- Спасибо, ребята, но я лучше сочиню за это время пару десятков кричалок и буду...
- Все женщины любят золото. Может, тебя хоть вот это соблазнит, – перебил меня Эстебан и нырнул под стол, где стояла его большая спортивная сумка.
Что-то громыхнуло, и на столешницу легли три золотых медали. Я застыла на месте. Я даже перестала дышать. Он был явно доволен произведенным эффектом. Я протянула руку и погладила одну. Она была почти такая же большая и блестящая, как у моего деда, только, конечно, отличалась гравировка.
- Теофило, – прошептала я, – ты снова подталкиваешь меня под мой прелестный зад на новые рекорды.
Все смотрели на меня и не понимали, что я там бормочу.
- Хочешь такие же? – лукаво спросил Алекс.
- У меня уже есть, – все вытаращились на меня. – Перешли по наследству от деда.
.....
Я стояла за ограждением на Пятой авеню напротив российского посольства, в двухстах метрах от старта, который становился и финишем для тех, кто сможет добежать – все дистанции замкнули в круг, кроме детских. Им финиш устроили прямо на дистанции, и они, убежав в свои бесконечные километр и три (было две категории), не возвратились.
Ребята стартовали первыми в 7 утра до начала самого пекла. А в 7.40, когда я пришла на соревнования, некоторые из них уже шли по пешеходной дорожке с медалями на шеях и улыбками до ушей. У кого-то были в руках даже красивые позолоченные кубки и грамоты за призовые места. Эта часть детей вернулась, чтобы поболеть за своих взрослых друзей и родных, которые уже готовились к соревнованиям.
- А деньги и ценные призы раздадут их участвующим папам, мамам и другим многоюродным родственникам, – прокомментировала Изабель. – Смотри-смотри, Джен, какой смешной дракончик! – дергала меня за рукав начальница, которая тоже не могла пропустить это событие. Я обернулась и расхохоталась. Десятилетка был в мягком костюме-пижаме Годзиллы, и даже его лицо старательные родители разрисовали зелеными красками.
Я пропустила старт малышни и совсем забыла, что весь забег объявили костюмированным. Следом за довольным драконом подтягивались с финиша на дистанции к месту старта феи с крылышками, Буратино и Человек-паук.
- Что же мы увидим, когда соберутся взрослые? –– улыбалась Изабель.
В восемь должна была стартовать десятка и полумарафон. Пока те, кого мы видели, сосредоточено разминали голеностоп на газоне, прыгали на месте и делали короткие спринты с такими сконцентрированными лицами и без каких-либо намеков на костюмы, что мы с Изабель поняли – это спортсмены, которые выгрызут свои призы у соперников, а лишние хвосты и крылья не улучшат их результатов. А за такие призы даже я бы научилась бегать быстро – общепризовой фонд был пять тысяч долларов, а также кубки, медали и почетные грамоты.
Ближе к восьми стали все-таки подтягиваться ряженые: эльфы, гномы, Бэтмены, черепахи, пираты и прочая сказочная нечисть. Двухметровая бутылка рома из плюша была в окружении трех очаровательных рюмочек. Девчонки смеялись и «чокались» своими поролоновыми боками друг с другом. Мы с Изабель тоже не сдерживались и хохотали вовсю вместе с собравшейся толпой болельщиков. Большинство участников были кубинцами, но и русские из посольства тоже выставили пару десятков своих представителей. Всего на старте собралось человек четыреста. Всех охватило радостное возбуждение. Никто, даже зрители, не могли спокойно стоять на месте. Смех. Выкрики подбадривания. Похлопывание знакомыми друг друга по плечам. И мне тоже передался общий ажиотаж.
Вдруг все участники замерли и раздался выстрел. Первые ряды рванули вперед. Задние напирали, но через пару секунд и они уже были на свободе. Вся эта разноцветная, красочная толпа счастливых и сосредоточенных людей, гномов, Бэтменов, черепах устремилась ставить свои личные рекорды.
Меня подхватил вихрь всеобщего азарта, и я еле сдержалась, чтобы не сигануть через ограждение и тоже не побежать. Бег здесь был значительно захватывающий, чем на уроках физкультуры в школе. Меня трясло от невыплеснутого адреналина, и я запрыгала на месте, чтоб как-то его обуздать.
В последних рядах со старта выбежал мужчина на... костылях. Он был в спортивных шортах, майке с номером участника, как и у всех, на одной ноге кроссовок, а вот на второй гипс.
Но он обеспечил себе мобильную группу поддержки, и две красотки-мулатки в ярко-розовом семенили рядом с ним, каждую минуту весело выкрикивая: «Вперед, Рауль, порви их всех! Ты наш чемпион!»
Их обогнал мужчина с джек-расселом, который превратился в полосатого тигра, но что-то пошло не так, и ухо тигра оторванной тряпкой болталось, било собаке в правый глаз при каждом толчке ее лап об асфальт, и псина бежала, зажмурив его.
Когда полумарафонцы пошли на второй круг, прибежал дракон, у которого оторвалась нижняя половина туловища и волочилась сзади него, в эпилептическом припадке дергая хвостом при каждом шаге.
Те, кто были в костюмах, веселились по полной. Они фоткались, сбившись в кучу. Где еще встретятся Годзилла, Бэтмен и черепаха Тортилла, а фоном послужит двухметровая бутылка рома, окруженная хорошенькими рюмочками.
Те, кто предпочел не напяливать на себя войлок и поролон в почти тридцать градусов по Цельсию, были явно нацелены на призы.
- Смотри, Изабель, как у них четко и легко работают ноги и руки. Как поршни на «Феррари»! – воскликнула я восхищенно, глядя на бегунов.
- Это кажущаяся легкость. Чтобы бежать быстрее, чем, – она посмотрела на часы на своей руке, – три минуты километр, нужно много и тяжело тренироваться.
Прошел час. Лидеры полумарафона пошли на последний круг.
- Как ты думаешь, кто победит? – спросила я у начальницы.
- Конечно, кубинцы! Если бы эти соревнования проходили в России зимой, то у наших не было шансов, а тут своя стихия – влажность и жара.
И точно. Первыми из-за поворота выбежали два темнокожих парня с номерами 17 и 423 на груди. Они были все мокрые и шли ноздря в ноздрю. 17, высушенный, как изюм, чуть поддал корпус вперед и поднажал на финишной стометровой прямой. Он промчался мимо нас так быстро, что мои волосы разлетелись в стороны от порыва ветра.
Девчонки-волонтеры в спортивной форме сразу же кинулись надевать на первых финишёров-полумарафонцев медали участников соревнования (основные призы вручали после закрытия дистанций) и обниматься с ними.
Я наблюдала за парнями-призерами. Буквально через пару минут они уже выглядели нормальными людьми и не дышали, как лошади после галопа. Пот высох, и первые финишеры явно заскучали.
- Джим, у тебя нет случайно с собой сигары? Я бы покурил, пока мы ждем этих русских, – спросил 17 номер у 423.
Еще через минут пять появились и русские – один явно лидировал, и еще двое пытались его догнать.
Три девчонки-блондинки, стоявшие рядом со мной, закричали:
«Миша, вперед, родной,
Мы за тебя стоим стеной,
Победа будет за тобой!» – да так громко, что я невольно закрыла уши ладонями.
Эстебан пришел третьим в своей возрастной категории от 35 до 45 лет.
Он очень веселился, стоя на ступеньке пьедестала с номером три. Организатор повесил ему на шею бронзовую медаль и протянул конверт. Эстебан вытаращил глаза, как краб, когда заглянул в него. Там было сто долларов! А потом, не сходя с пьедестала, послал мне воздушный поцелуй.
- Поздравляю, Эстебан! Ты вообще не касался ногами земли! – я впервые видела, чтобы у трезвого человека так горели глаза – хоть прикуривай. – Ты крут!
- Я знал, что тебе понравится. Поверь мне, и у тебя тоже есть способности к спорту. И он хочет ворваться в твою жизнь, но вот ты ему почему-то не отвечаешь взаимностью! – мы с Эстебаном и Изабель уже отошли в сторону от гущи событий, где еще звучала музыка, разрывающие свои меха динамики колонок радостно выкрывали имена победителей, и раздавались радостные вопли и аплодисменты награжденным.
- Ну, ладно, Эстебан, еще раз поздравляю, но как у вас тут ни весело, но мне пора! – Изабель протянула ему ладонь для рукопожатия.
Моя начальница ушла в сторону автобусной остановки на Третьей авеню, а мы, не торопясь, пошли прогуляться вдоль Пятой, где всего час назад происходило рубище за медали и призы.
 - А хочешь, завтра утром побегаем перед работой вместе! – вдруг неожиданно предложил призер.
- Да я и десяти метров не пробегу – задохнусь! – почему-то испугалась я.
- Это не так! Ты всего лишь не нашла свой темп. Как только ты почувствуешь свою скорость, бежать ты сможешь бесконечно! – и он так ослепительно улыбнулся, что у меня перехватило дыхание.
Я отвела взгляд, чтобы он не заметил, что смутил меня, и только собралась ответить, как в моей руке дзынькнул телефон – пришло новое сообщение. Я невольно взглянула на экран.
«Привет, красотка! Как дела?» Сообщение от Роджера – Нью-Йорк.
ГЛАВА 62
Мы тренировались три раза в неделю рано утром до начала жары.
С третьей тренировки мы даже стали болтать на бегу. Оказывается, это возможно –разговаривать и бежать, а не хватать воздух ртом, как астматик во время приступа. Действительно, главным было выбрать правильный темп.
Весь этот месяц активного общения с Эстебаном он был так мил и учтив, но ни разу даже не попытался пойти дальше, например дотронуться до меня, если не считать поданной руки однажды, когда я выходила из автобуса. Я никак не могла разгадать, что же все-таки кроется за его участливостью, пока однажды утром на пробежке его не окликнули.
- Эй, лапушка, и ты тренируешь в это время!? – нас нагнал перец явно из другого лагеря любви. Накачанный торс он решил не скрывать от завистливых взглядов какими-то тряпками, а шорты на нем были синтетические, ярко-салатовые и такие короткие и плотно облегающие (вообще-то такую длину могут позволить себе только девчонки на пляже), что не ровен час при ускорении его теннисные мячики могли узреть беговую дорожку.
- О! Маркос, дорогой! Сто лет, сто зим! – Эстебан приобнял любителя бегать почти в неглиже и расцеловал его со смаком троекратно в щеки.
- Ну, на нашем райском острове, слава богу, не летают эти жалящие холодные мухи, – улыбался Маркос, а Эстебан не торопился отпускать товарища.
- Джен, ты беги – не снижай пульс. Я тебя догоню! – скомандовал мне мой напарник по спорту.
- Можешь даже прибавить, сестренка, Эстебан у нас шустрик еще тот! – и Маркос вдруг взял моего ухажёра очень нежно за мизинец.
Мне пришлось приложить усилия, чтобы моя челюсть не волочилась по асфальту, когда я убегала. Оказывается, я была просто сестренкой.
…..
Эстебан оказался очень бережным тренером и так давал рост нагрузке, что я и не заметила, как стала легко пробегать пять километров.
Через полтора месяца после начала тренировок я влезла в юбку, которую не носила с десятого класса, а тогда я весила всего девяносто.
…….
А на другой линии фронта орудовал Роджер. Он завалил меня эсэмэсками, смайлами, электронными открыточками с сердечками.
Первые недели я подпрыгивала от каждого сигнала оповещения о новом входящем сообщении. Потом вообще приснился Нью-Йорк. Где по небоскребу лазила горилла из нашего Гаванского зоопарка.
Сначала я думала, что из-за слишком большой нагрузки просто расшалились нервы. Когда у тебя девятичасовой рабочий день, а потом полная смена личной жизни, не до отдыха.
Но еще через неделю я уже не могла сосредоточиться на работе, делала ошибки в документах и получила пару раз нагоняй от начальства. И все потому, что мои глаза без конца сползали с монитора компьютера на экран телефона и ждали, ждали, ждали. Приходило очередное его мурлыканье, я, как наркоман, принимала дозу комплиментов и успокаивалась на пару часов, но ничегошеньки не отвечала. Пусть знает, что я его в упор не замечаю. Он предатель! Но через два часа я снова косилась на телефон.
Я уже хотела положить этому мазохизму конец и поставить его номер в бан, но он словно почувствовал и прислал мне усыпанное плачущими смайлами настолько слезливое послание, что от такого количества воды в сообщении мой телефон должно было закоротить.
«Не сердись, моя козочка, я не виноват. У меня украли телефон со всеми контактами, и мне пришлось, моя кубинская карамелька, даже задействовать ЦРУ, чтобы разыскать твой номер. Ты даже не представляешь, какие связи мне пришлось поднять ради 9 циферок, которые открыли мне снова дверь в комнату, где звучит твой сладкий голосок. Ты же поговоришь со мной рано или поздно, да? Это ни к чему же тебя не обязывает! Будь ко мне милостива – смягчись и ответь хоть что-нибудь!»
Так приторно, что у меня даже во рту пересохло. Моя рука потянулась к графину с водой, и через пару секунду я очнулась, печатавшая ему ответ. Он был коротким и справедливым: «Ты все врешь!»
Он не смолчал, конечно.
…..
Три недели до «Кубинского марафона».
Вообще-то это Эстебан подал здравую идею притащить спальник и ночевать на работе.
На службе начался полный дурдом. Все как с ума посходили. Бесконечные ученья и игры в безопасность. Событие масштабное – десять тысяч спортсменов и тысячи две волонтеров, полиции, организаторов и прессы. Привлекали всех. Если можно было бы заставить обеспечивать безопасность за счет бездомных собак, они уже учились бы носить дубинки и наручники.
С Карлосом я могла видеться только урывками и то поздно вечером, и даже во время этих коротких встреч телефон, не затыкаясь, трынкал.
- Да кто тебе там все время написывает!? – разозлился он однажды. Я сжала челюсти. Я не могла его выключить, нам объявили повышенную готовность и могли вызвать в любой момент, и тех, кто не ответит, ждало увольнение. И мне каждый раз приходилось проверять, не со службы ли пропущенный.
- Это рабочий чат.
- Дай посмотреть! – такого всегда уравновешенного Карлоса потрясывало.
- Это мое личное пространство, и ты не имеешь права! – выкрикнула я.
- Оставайся тогда одна в своем пространстве! – он встал и ушел, не оборачиваясь, из парка Фратернидад, где мы сидели.
Неделю от Карлоса не было ни слуха ни духа. А тут еще Роджер, продолжая заливаться соловьем, сообщил мне, что он прилетит на соревнования. И веселый смайлик в конце с припиской: «Пошалим?» Я прочитала эту «умопомрачительную» новость в разгар рабочего дня, сидя в кабинете, и Фелиции пришлось меня трясти за плечо, чтобы я все-таки обратила на нее внимание.
- Джен, где папка с вышедшими на пенсию в 2010?
- Вот уж на марафон-то я точно не пойду! Ни за какие коврижки! – ответила я ей.
- Что!? При чем здесь марафон!? – недоумевала Фелиция.
ГЛАВА 63
- Кто там, Джен? – крикнула мне мать из кухни. В дверь настойчиво звонили. Я сидела на первом этаже у телика и хохотала в голос, смотря шоу Vivir del cuento, где комик (забыла, как его зовут, такой толстый с усиками) изображал жабу. – Поди открой! У меня руки все в муке.
- Кого это несет на ночь глядя! – ворчала я себе под нос. Шмыгая сланцами по полу, я нехотя потащилась к выходу. Настенные часы показывали десять минут одиннадцатого.
Я распахнула дверь с огромным желанием навалять тому, кто прется в гости на сон грядущий, но вместо этого моя челюсть самопроизвольно отвисла, а глаза полезли из орбит.
- Какой милый домик! – и тетка, стоявшая рядом с Роджером, легонько подвинув меня в сторону своим высушенным, острым локотком, прошла в гостиную. Я не могла произнести ни слова, а бабец лет пятидесяти, в ярко-красной футболке и белоснежных, так сильно облегающих ее костлявый зад капри, которые, глядишь, вот-вот прорвут ткань на седалище, кружилась по центру большой комнаты, оглядывая интерьер. – Мне очень нравится! Такой пролетарский минимализм. Сразу чувствуется необузданный дух прогнившего в зачаточном состоянии коммунизма.
Из кухни вышла моя мать, вытирая испачканные мукой руки о передник. Все ускоряясь, она поочередно переводила взгляд с Роджера на его мать, потом на меня и в обратном порядке. Казалось, сейчас ее глаза совсем закружатся и она упадет.
Первым ожил Роджер:
- А вы, наверное, матушка Джен. Если бы она не показывала ваши фотографии (я не показывала!), то я бы подумал, что вы сестры! – он шел уверенно вперед с далеко вытянутой перед собой рукой, бросив два огромных зеленых чемодана и меня на пороге. Мать рефлекторно вытянула и свою. – Очень приятно познакомиться, – он затряс ее руку, а потом вытворил невообразимое с этой суровой женщиной, которую побаивался даже мой дед – обнял ее со словами: – Да что мы совсем, как не родные! – глаза моей матери полезли из орбит, но надо отдать ей должное, они очень быстро закатились обратно со словами:
- А вы кто вообще!?
- Мы будем жить у вас, – с механической улыбкой робота произнесла тетка, топтавшая нашу гостиную.
Наши с матерью челюсти съехали на минус первый этаж.
- Вы, наверное, запамятовали, – Роджер взял ее под руку и повел усаживать в кресло, в котором я только что сидела. – Джен наверняка говорила вам сегодня, что нас – меня и мою матушку, ее зовут Беатрис, жестоко обманули с гостиницей. А сейчас, сами знаете, мест для жилья не найти – международные соревнования, – он усадил мою мать в кресло и пристроился на соседнее. – И вот Джен предложила пожить у вас, разумеется, не бесплатно. Тридцать долларов в сутки. Мы надолго вас не побеспокоим – всего три дня.
Наши челюсти синхронно захлопнулись. И я увидела в глазах своей кровной родственницы мелькающие цифры, как на табло однорукого бандита. Сто баксов она зарабатывала в месяц, а тут 90 за три дня.
- Ах, да-а-а! Точно, закрутилась совсем. Вы можете расположиться на втором этаже, там как раз одна комната свободна. От лестницы сразу налево.
- Но…, – попыталась возразить я. Это была моя комната!
- Но там же есть свой санузел? – перебила, по-прежнему улыбаясь одним ртом, Беатрис. Дисней мог бы предложить ей за хорошие деньги дублировать улыбку Щелкунчика.
- Да, туалет. А душевая у нас одна. Но у вас, как у гостей, будет право помыться первыми.
- Вот и славно! – как печать о скреплении сделки шлепнула, подытожила мать Роджера. И, повернувшись ко мне, сказала. – Милочка (уже забыла мое имя?), не поможешь нам с багажом, он у входа, – и, не дождавшись моего ответа, развернулась на каблуках к нам спиной и стала подниматься по лестнице.
- Но… – вырвалось у меня. Мать Роджера обернулась.
- Что? – и изображая смущение: – Я немного стала плохо слышать из-за перелета.
- Поможет! – закончила за меня моя мать.
…..
- Мать, ты рехнулась? Это же тот самый Роджер, который обманул меня и бросил, – мне пришлось рассказать ей, не в подробностях, конечно, историю нашего знакомства. – Он не появлялся два года. А сейчас жить с ним?! – я шипела на нее, продолжавшую, как ни в чем не бывало, что-то стряпать на кухне.
- Ну, скажем, жить ты будешь в нашей с отцом комнате. А девяносто баксов на дороге не валяются!
- А как же Карлос? Что он подумает, когда узнает о наших новых квартирантах? – я сверлила мать взглядом. Карлос ей нравился, и не только из-за возможности заполучить в родственники платежеспособного мужика. И мне стало интересно, что победит: ее алчность или искренняя симпатия.
- Что-то уже месяц, как твоего Карлоса не видать в наших краях. Или он пошел выбирать смокинг на свадьбу и заблудился? – на лестнице послышались шаги. – Все, тихо. Три дня и двадцать баксов твои.
- Дже-е-ен, – позвал Роджер.
- Она здесь! – мать больно толкнула меня в бедро и прошипела: – Иди, он что-то хочет.
….
- Джен, знаешь… – мы сидели на крыльце дома в полной темноте. Фонари опять вырубило из-за какого-то сбоя, и только звезды и огромная Луна подсвечивали наши лица серым. Роджер был похож на вампира. – Я очень скучал по тебе все это время, – он попытался взять меня за руку. Я засунула ее в карман своих шорт. Он оставил свою руку на месте, сделав вид, что ничего не произошло. Если бы не этот чертов телефон! Мы могли бы все это время быть вместе!
 Я могла бы поклясться, что в его глазах стояли слезы!
…..
- Джен, давай с нами! – и Роджер подмигнул мне. – Мы едем с обзоркой по Гаване. Ты-то, конечно, уже все видела и тысячу раз была во всех интересных здешних местах, но прокатиться в такой погожий день на розовом кабриолете с шампанским – это ли не счастье! А, Джен?!
Мы сидели в семь утра за столом и завтракали, как одна большая интернациональная дружная семья. Чернокожая часть: я, мать, малость подофигевший брат и отец, который даже не жахнул вечером свои стандартные двести граммов. И иссиня-белые Роджер и его мать. Такие тонкокожие, что я видела, как маленькая голубоватая венка билась на шее Беатрис.
- Я работаю сегодня, – пробубнила я с набитым ртом. Все уставились на меня, будто я отказываюсь помочь дому престарелых, а не сидеть в обнимку с парнем, который надул меня, и его нарциссической матерью.
- Так заболей! – он ухмыльнулся.
- У нас это не приветствуется, – ответила я.
- Где это у «вас»?
- Она работает в полиции, – с гордостью ответила за меня моя мать.
- Ничего себе! Последний раз я видел, что ты собираешь камни на пляже, – рассмеялся Роджер и, забыв, что мы здесь не одни, наклонился вперед, почти лег в тарелку грудью и томно прошептал: – Может, ты меня арестуешь сегодня вечером?
Я покраснела. Отец подавился сосиской, закашлялся и, недолго выбирая между задохнуться насмерть или выжить, выплюнул полупожёванный кусок прямо на стол.
- Спасибо, было очень вкусно, но, кажется, я наелась, – с такой кислой миной произнесла Беатрис, отодвигая тарелку, что лайм был посрамлён.
Тема с моим восседанием в кабриолете отвалилась сама собой.
…..
Вечером после двенадцатичасовой смены я совершенно одна и без задних ног лежала в комнате у родителей на заботливо поставленной мне матерью раскладушке. Все мое тело гудело, как высоковольтный провод. И было только одно желание – достать из-под кровати новые работающие конечности и поменять свои на них.
Вдруг в дверь осторожно постучали. Я не успела даже еще сесть, как в проеме показались розы. Огромный букет алых роз (их было не меньше сотни, наверное), каждая на длиннющей метровой ножке. Я такие видела только по телику и на газонах у посольских особняков. Над розами парила голова Роджера, и она склабилась, как Чеширский кот.
- Моей покровительнице обездоленных и бездомных, – и он протянул их мне, не переступая порога комнаты, разыгрывая деликатность и смущение.
Мои руки управляли моим сознанием. Они тянулись вперед к этой космической красоте, выбросив на помойку все аргументы, призывающие к сохранению собственного достоинства.
- Надеюсь, я хоть немножечко заслужил твоего прощения? – Роджер опустил взгляд, изображая девственницу на первом свидании. Его представление всенародного покаяния меня не сильно тронуло, потому что я обнимала самое прекрасное, что есть на земле, и все остальное меня не волновало, – розы. – Без тебя в кабриолете было скучно, – он дотронулся до моего предплечья, поняв, что руку я не одерну, взял ее смелее и потянул меня из комнаты. – Может, проветримся? – он хотел забрать букет, разделяющий нас, и положить пока на кухонных стол в гостиной. Между нами произошла небольшая потасовка – мои руки не расцеплялись и мелкими тычками отстраняли изымателя прекрасного подальше в сторону. Минуты через три ему все-таки удалось привести меня в сознание, временно лишить цветов и вывести на свежий воздух.
Он старался шутить, рассказывая про дневные покатушки. Я особо не слушала и молчала, как вдруг он обнял меня за талию и собрался поцеловать. Ему это почти удалось, но резко выруливший из темноты альмедрон и ослепивший нас фарами включил мне мозги.
- Джен, Джен! Ты куда?! Я еще не закончил! – я шла к дому, не оборачиваясь, и перебирала в памяти, какие у нас есть ведра или тазы посимпатичней, чтобы устроить моих малышек с почетом.
…..
На следующий день – последний перед международными соревнованиями на «Кубинском марафоне» – можно было с точностью в сто процентов диагностировать на работе у всех без исключения буйное помешательство. Три телефона в кабинете звонили, не затыкаясь, и если я успевала схватить трубку, то оттуда несся поток сознания сотрудника, возжелавшего тотчас получить копию какой-нибудь бумажки, или начальства, немедленно требовавшего исполнения своего приказа. Толпы народа в коридорах, часть из которых уже, похоже, начала свои соревнования в беге. Бесконечное переделывание табелей сотрудников полиции, участвовавших в оцеплении и патрулировании. Все будто с ума соскочили.
Домой я приползла к одиннадцати, еле помня себя, и, не включая свет, рухнула на скрипучую раскладушку. К большой моей удаче в комнате я снова оказалась одна – никого из родителей не было. Мать торчала у соседки. Отец, по официальной версии, подвязался на ночную разгрузку.
Я сняла часы с руки и хотела положить их на тумбочку у себя за головой, как уперлась во что-то на ней. Я нащупала выключатель и включила светильник на стене. Это была мастерски запакованная в розовую оберточную бумагу с сердечками и огромным бантом коробка размером с обувную из-под кроссовок. Под ленточку была засунута записка: «Королеве ночи – Джен с надеждой на взаимную симпатию. Твой Роджер». Мое сердце сделало скачок, ударилось о легкое и полетело вниз. Я трясущимися руками еле сняла все эти обертки, и когда открыла, у меня вылетело: а-а-ах! Там лежало божественные, сделанные из тончайшего кружева белоснежные и очень сексуальные трусики и лиф. Усталость мигом испарилась. Я вскочила, поскидывала с себя одежду и свои видавшие виды трикотажные, в катышках труселя и лифчик и надела это божественное, сливочное крем-брюле. Оно было мне впору. Я рассматривала лиф и трусики на себе сверху вниз, прижавшись подбородком к груди. Было дико неудобно созерцать произведение искусства под таким углом, а в комнате не было ни одной отражающей поверхности, и я уже собиралась ломануться к зеркалу в гостиной, как за дверью что-то скрипнуло, и я решила, что лучше в следующий раз рассмотрю себя в этом чуде, чем сейчас полуголую в прихожей меня застанет все семейство, неожиданно ввалившееся в дом.
Найти такое на Кубе – то же самое, что нефть на Марсе. «А может быть, он специально это купил для меня в Нью-Йорке?! – я полезла смотреть этикетку, уже представляя стоимость. – Если продать нашу веранду, наверное, едва хватило бы оплатить только лишь трусики!» – и я погладила кружево рукой.
ГЛАВА 64
Дождь лил стеной с ночи. Я стояла в оцеплении с пяти утра. Старт планировали в шесть.
Хоть на мне и был дождевик, мокрыми на мне были даже трусы (хорошо, что я надела старые!). Любую защиту от дождя сносило буйными порывами ветра, и вода хлестала во всех направлениях. Струи неслись даже горизонтально, игнорируя всякое представление о земной гравитации.
«Смотри-ка, и эти ненормальные действительно собираются бегать! – воскликнула я в пустоту, увидев выдвигающуюся к стартовой черте многотысячную толпу. – Если бы не работа, я бы на балкон в такую погоду побоялась вый... – и порыв ветра бросил мне в рот черпак воды. Я чуть не захлебнулась. – Не хватало еще утонуть на суше. Лучше помолчать и не извергать потоки сознания и «восторга» от своей интернациональной миссии», – и я плотней закуталась в свой черный полицейский дождевик.
Еще неделю назад я бы ни за какие коврижки на свете не пошла бы на это дежурство, и главную причину моего нежелания звали Роджер. Но то, как он неистово за мной ухаживал, на какие шел финансовые жертвы, что-то да значило ведь!? Или нет?! Не может так раскидываться человек целым состоянием, если девушка ему безразлична. Но в любом случае он обещал съехать сегодня со своей маманей в четыре утра, и тогда шансы встретиться еще раз с ним стремились бы к нулю, если бы два дня назад...
- Джен, тебе дадут два отгула и заплатят в двойном размере! Что ты ерепенишься! Не понимаю! – начальница Изабель пыталась успокоить мое неистовство эти два дня, когда сообщили, что и я тоже буду участвовать в оцеплении на соревнованиях и это приказ руководства, которые у нас не обсуждают.
Как я могла ей объяснить, что еще одна возможная встреча с Роджером могла окончательно пробить мою оборону. Все бывшие влюбленные в ремиссии, как алкоголики, которые решили закодироваться, – перед ними не надо лишний раз трясти бутылкой рома.
А спортсмены на старте загорали, словно под безмятежным апрельским небом. Как будто их не дубасил по щекам дождь и в ушах уже не был океан. Я перевела взгляд на пальму в пятидесяти метрах от меня. Ее, десятиметровую, согнуло почти в двое, и она трещала.
Двое в оцеплении напротив отошли от железной стойки ограждения в полчеловека высотой, и ее тут же повалило ветром на асфальт, и они кинулись ее поднимать.
Толпа бегунов становилась плотнее. Первые ряды присогнули колени и руки в локтях, приготовившись к борьбе со стихией за свои личные рекорды. И раздалось: ба-а-ам! Человек тридцать стартануло, но остальные рассмеялись, оставшись стоять на месте. Гром решил начать соревнования пораньше. Убежавшие вернулись обратно. Прошла еще пара минут.
«Ба-ах!» – сухой выстрел стартового пистолета, и толпа понеслась.
.....
- Эй, Джен! Привет! – я с коллегой стояла все на том же месте, что и три часа назад, и договаривалась, кто и во сколько уйдет на следующий перерыв. Мероприятие затягивалось, и раньше двенадцати дня нам всем было не освободиться. И вдруг опять этот голос. Я только утром молила Папу Легба, чтобы последний раз в жизни я его слышала позавчера, если все у него не всерьез. Я повернулась. Передо мной стоял красный Роджер – хоть сигару раскуривай. Дождь стекал по его лицу и голому торсу ручьями, на груди весела медаль финишёра, а глаза светились лукавством змея из Эдема.
- Ну ладно, Джен, мы договорились? Я сменю тебя через час, – и моя коллега Фелиция, похлопав меня по плечу, ушла, оставив наедине с полуголым Роджером, от которого еще к тому же шел пар, как от сладкого пирога «Капуцино», что только что из печки.
- Я думала, ты побежал прямо в аэропорт, – старательно изображая кислую мину и отводя взгляд от его накачанного торса, произнесла я.
- Ты так шикарно выглядишь. Прямо вся светишься! – он сделал вид, что не расслышал моих слов.
- Это дождь на моем лице отражается от твоего налобного фонарика, – пыталась я унять его порыв смутить меня еще больше.
- Нет, правда! Что ты с собой сделала? – хренов соблазнитель! Надо на законодательном уровне запрещать такие обезоруживающие белоснежные улыбки, чтобы девушки не теряли разум и последнее достоинство перед предателями.
- Джен, сегодня вечером мы летим домой. И я хочу пригласить тебя с нами.
- Я не могу. Я работаю, – произнесла я стандартную отмазку. И тут, как на убыстренке, у меня в голове закрутилась кинолента: я после соревнований стою в кабинете на работе, мне подписывают приказ на недельный отпуск. Монтаж. И вот я уже из окна самолета вижу пики небоскребов. «Джен, ты рехнулась!» – я тряхнула головой и вышла из оцепенения.
- Ну, я мог бы и задержаться на недельку, пока ты утрясешь свои дела. С гостиницами, я думаю, станет попроще с сегодняшнего дня, – и он мне подмигнул. – Тебе не обязательно вообще больше возвращать в свой тесный дом. Одежду мы тебе купим.
Вдруг я вспомнила, как неделю назад, листая каналы, наткнулась на фильм «Красотка» (я никогда его раньше не видела), но все равно через пять минут мир вокруг перестал существовать. Я уже не слышала, как мать гремит посудой в старой ржавой мойке. И как брат орет кому-то из окна второго этажа, что он делал сегодня, и что его телефон сдох, а новый купить не на что. Даже запах отцовского перегара, орошавшего все в пределах километра от его рта, перестал мне щипать нос. Роскошные апартаменты, бутики одежды, личные самолеты и прекрасный принц… Как вы понимаете, самое начало я пропустила.
- А что ты будешь делать в Гаване целую неделю? Ты же еще в прошлый раз все тут излазил и скучал, – вдруг очнулась я от своего наваждения.
- Но ты-то не дашь мне прокиснуть?! – снова эта улыбочка. Мне захотелось до нее дотронуться и убедиться, что она действительно настоящая, а не как у Чеширского кота – парящая и исчезающая в воздухе. Я даже стала поднимать руку. Роджер подался вперед...
- Эй, приятель, ты отморозишь себе соски! – какой-то парень хлопнул Роджера по мокрой спине, и брызги дождя разлетелись в разные стороны.
Волшебство было разрушено.
- А, Стив! Здорово! Что-то я не видел тебя на старте? – они пожали друг другу руки. Приятель Роджера измерил меня с ног до головы таким взглядом, каким смотрят гробовщики на своих будущих клиентов.
- Да, мы припозднились и стартовали в последних рядах, – этот Стив не отрывал от меня глаз и говорил, глядя почему-то на меня в упор. Я даже обернулась. Складывалось ощущение, что диалог он вел со мной. Но мне показалось. Когда все «мерки» были сняты, он повернулся к Роджеру и произнес:
- А жирненькие тут девицы! Чего ты здесь заторчал?! – он вскинул бровь и улыбнулся одним краешком рта.
Мне захотелось огреть его дубинкой, висящей у меня на поясе. Но вместо этого я изобразила каменную статую. «Джен, ты представитель власти острова. Тебе подобает...»
- Да ничего! – неловко улыбнулся Роджер. – Я просто спрашивал, где здесь туалет.
«Чего!?» – только и пронеслось у меня в голове.
- Пойдем, я тебе покажу! – приятель уже тянул его за предплечье. – А то еще заразишься ожирением. И знаешь, я слышал, что базедова болезнь может передаваться воздушно-капельным путем. А у этой похоже она. Ты же не хочешь иметь глаза, как у краба!? – и он показал на меня подбородком и заржал, и... Роджер тоже!
Я опустила глаза и уставилась почему-то на размокшие дешевые кроссовки Роджера. Я точно такие же видела у Рози на развале во дворе ее дома. Краски на буквах поплыли.
«А его белые носочки уже, наверное, позеленели», – подумала я, а в груди у меня бушевал пожар.
.....
«Дистанция полумарафона закрыта. Многие спортсмены так вошли в раж, что их не смущает по-прежнему продолжающийся ливень и они остаются на финише, чтобы пообщаться, обменяться впечатлениями и завести новых друзей, – Лидия Гуэрра – известная на всю Кубу журналистка Tele Rebelde (второго канала) – сидела в комментаторской кабине, установленной в нескольких метрах от старта, и продолжала уже четвертый час вести свой прямой репортаж с соревнований. – Вот бегун, судя по флагу, накинутому у него на плечи, из США общается с кубинской спортсменкой, – камера наехала крупно на пару и тут же повернулась вправо. – А вот двое участников благодарят волонтера от полиции за обеспечения безопасности. Они смеются... полицейская протягивает одному из парней руку и... да что там? Полицейская бьет в челюсть благодарящего!? Оператор, крупнее! Это реальная драка! Девушка в форме пробивает двойной хук парню без майки. Он падает. К ним бежит чернокожий парень, чтобы их разнять. Нет! Он не разнимает их. Он навалял сверху, простите, нокаутировал полураздетого спортсмена!»
…..
На повторе было отчетливо видно, как слюни Роджера разлетаются веером от моего фирменного хука справа. А его голова, как у филина, закручивается лицом к спине – теперь он может любоваться без зеркала своей тощей рыжей задницей.
…..
- А ты что полез? – мы сидели с Карлосом в скверике Фратернидад недалеко от бывшего места старта марафона напротив Капитолия.
- Если моя девушка дерется, значит, у нее есть веский повод – ее обидели. Следовательно, я не могу остаться в стороне, – сказал Карлос, продолжая сжимать и разжимать в кулак, и внимательно осматривать свою правую руку. На ней была пара царапин на костяшках.
- А я твоя девушка? – он резко вскинул голову и посмотрел на меня в упор. – И откуда ты вообще взялся? – я попыталась сделать грозный вид, но у меня плохо выходило.
- Мне твоя мать сказала, где ты работаешь сегодня. И я подумал, что неплохо было бы в такую собачью погоду тебе согреться кофе, – он наклонился и достал из стоящего у его ног рюкзака термос.
- То, что нужно! – я уже улыбалась вовсю. К чему эти жеманности? Я была ему рада, наверное, как никогда.
....
После того, как Роджер поддержал хамскую шутку своего друга, у меня словно случилось прозрение. Не я была виновата! И уж не мой вес точно. Он вообще не собирался ни приезжать, ни увозить меня с собой. Он все мне врал, манипулировал моими чувствами, просто чтобы позабавиться, а потом хвастаться перед такими же, как он, друзьями еще одной использованной и облапошенной им девчонкой. И чтобы пустить пыль в глаза, можно ведь и немного вложиться!? И купить в Нью-Йорке на распродаже бельишко по бросовой цене (все равно на Кубе – стране вечного дефицита – любое с этикеткой «маде ин США» будет суперлюксом). А если человек зажал деньги даже на гостиницу и решил воспользоваться нашим знакомством, чтобы отбить «вложения» в наше «будущее», то и розы он вполне мог срезать в ночи с чужого газона – с него станется.
И все эти два года моих попыток похудеть, долги, за которые я чуть не села в тюрьму, и фидерство, едва не лишившее меня здоровья. Все эти мучения были ради мечты, которой никогда не довелось бы сбыться лишь потому, что Санта-Клаус оказался переодетым Крампусом, а я оставшейся в душе наивной девчонкой, которая хотела верить в чудо.
Если вокруг царила непогода, то у меня в душе поднялся целый ураган. Я перестала контролировать себя и всю силу, с которой я винила и стыдила себя за безволие в похудение, всю силу, с которой презирала себя за бестолковость, за то, что судьба дала мне шанс получить жизнь своей мечты, а я! Всю эту ненависть к себе за, как мне казалось, упущенный шанс, я вложила в силу удара – пусть теперь ему будет больно и стыдно, что его отдубасила девчонка!
Но я наивно не учла тот факт, что мои «маленькие друзья», будучи католиками, не были джентльменами и подставлять свои щеки не желали. Пока офигевший Роджер, задрав голову вверх, пытался вставить нос на место и остановить кровь, он орал:
- Ты совсем рехнулась, сука! Тебе твое сало давит на мозги и они коротят!? – вот, оказывается, какое у тебя истинное мнение обо мне, дружок. Его дружбан уже прицеливался дать мне кулаком в глаз. И пока я колупалась в складках плаща, чтобы достать дубинку (что как не самооборона полицейского ее главная цель?!). В «защитника» своих соотечественников прилетел кулак. Карлос выскочил ниоткуда и так наподдал тумаков второму, что они смылись быстрее, чем подбежали другие из оцепления, чтобы растащить нас.
- Что случилась!? – пытался перекричать порывы ветра мой коллега.
- Они... Они хотели... Хотели перелезть через ограждение и отобрать у меня дубинку. Это была самооборона!
- С тобой все нормально?
- Да, я в поряд... – я не договорила, я вдруг увидела метрах в тридцати, в толпе уходящих с соревнования людей, сутулую спину пожилого мужчины. Он был коротко стрижен и седой. На нем были красные шорты-боксерки и посеревшая, когда-то бывшая белая, майка. Дождь капал прямо с форменного козырька мне на лицо. Я подставила ко лбу ладонь и прищурилась. Подбежала Фелиция и трясла меня за рукав, но я не обращала на нее внимания. Мужчина притормозил и, словно почувствовав мой взгляд, обернулся. Это был мой дед Теофило. Я могла поклясться! Он смотрел на меня пристально и очень серьезно, как во время наших тренировок, словно от моего удара зависит жизнь, а потом вдруг расплылся в улыбке и отдал мне честь двумя пальцами от невидимого козырька у себя на голове, и я прочитала по его шевелящимся губам: «Так держать, сеньорита!» Он всегда так говорил, когда я била точно в цель. Потом повернулся ко мне спиной и растворился в толпе.
ЭПИЛОГ
Кофе у Карлоса был самый вкусный на острове. Я с удовольствием помогла прикончить его.
- Ну что, боксерка, к тебе или ко мне? – лукаво улыбаясь, спросил Карлос.
- К нам! – мы обернулись. В нашу сторону шла... Шейла? Если бы не очкарик рядом, я бы ее не узнала. Такая тоненькая и высокая. Но она осталась верна своим огненно-рыжим волосам.
- Вот это встреча! – она раскинула руки, и мы обнялись.
- Шейла, ну ты, ну ты... – я от шока не могла подобрать нужных слов.
- Красотка, да! Можешь ничего не говорить, я и так знаю! – улыбалась она. – А вот мой очкастик все такой же, – она потрепала его щеку, как делают бабушки, когда очень рады внучку. – Но он все равно симпатуля! Его ничем нельзя испортить, – улыбалась Шейла. Очкастик промычал что-то нечленораздельное.
– Ты бегала!? – я испытала еще один шок. У нее на шее висела медаль финишёра. И это Шейла, которая не могла на четвереньках проползти два метра под шлагбаумом.
- Не просто бегала, а сделала марафон. Я в детстве была очень худенькой, просто в садике меня укусила толстая девочка.
И мы все вчетвером прыснули со смеху.
- Но все равно в клинике у меня была самая идеальная фигура – «гитара». А теперь у меня узенькие «песочные часы», ну или «шея, которая раздваивается книзу». – Она подтрунивала теперь над собой, как раньше над нами, но делала это с явной гордостью за себя. – А я смотрю, ты тоже времени даром не теряла! – и Шейла оценивающие окинула взглядом меня и Карлоса. – Сама так и светишься!
- Шейла, хватит! Я сегодня это уже слышала! Чувствую себя уже фонарным столбом.
- Точно тебе говорю!
- А Ноа, она не с тобой участвовала? – мне надо было срочно перевести тему с моего бесконечного свечения.
- А ты разве не знаешь?! – я отрицательно помотала головой. – Она вышла замуж за Адольфо. Ну, нашего не Гитлера, но клинического мучителя. Развела его с женой и присвоила себе.
- Да не может этого быть! – воскликнул Карлос.
- Правду тебе говорю! Заарканила женатика с годовым доходом ага сколько. И это удалось ей, у которой была такая «высокая» самооценка, что к мужчинам она приходила со своей бутылкой рома. Я подозреваю, что она вдохновилась моим опытом не терять в клинике времени даром. Я не совсем бесполезна – могу быть и плохим примером.
- Но он же старый... И страшный! – вырвалось у меня, и я вспомнила почему-то рыжего Роджера в красных пятнах с вылинявшими подделками «Нью Бэланс» на ногах. «А сама-то!» – пронеслось у меня в голове.
- «А густос лос колорес» – «на вкус и цвет товарищей нет», – сказала Шейла. – Ну что, пойдёмте отметим! – предложила вдруг она.
- Что? – спросил Карлос.
- Нашу встречу, счастливую влюбленность, да, в конце концов, мою очередную победу, конечно. Сорок два километра – это, я вам скажу, покруче, чем... Что ты с собой сделала, Джен? Я забыла даже, что хотела сказать. Вот смотрю на тебя – да, ты чуток сбросила, но выглядеть стала просто на миллион, – Шейла оглядывала меня со всех сторон.
- Это просто любовь, – произнес Карлос и обнял меня за плечи.

;
Примечание
1 Папа Легба – одна из центральных фигур в религии вуду, особенно в её гаитянском варианте.
2 Диадема Марии-Луизы Австрийской – свадебный подарок Наполеона I второй жене Марии-Луизе Австрийской.
3 Мигель Диас-Канель – президент Кубы с 2019 года.
4 Cohiba – кубинская сигара.
5 Альмедрон – коллективные такси. Машины 1940-70-х годов выпуска, как правило, американского автопрома, которые работают как маршрутки на 5-6 человек.
6 Бугенвиллия – кустарник, цветущий яркими красными, алыми, лиловыми цветами. На Кубе встречается на каждом шагу и местными считается почти сорняком.
7 Церебеллум – это мозжечок. Он регулирует координацию и баланс.
8 Малекон – набережная в Гаване.
9 Торседор – крутильщик сигар, специалист, который на фабрике вручную из листьев табака скручивает сигары.
10 Сигарный бант – красиво оформленное кольцо из бумаги, на котором написано название фабрики и названия, надетое на сигару.
11 «Если человек не пьет и не курит, то поневоле задумываешься – а не сволочь ли он» – на самом деле фраза принадлежит Антону Павловичу Чехову.
12 Сан-Мигель-дель-Падрон – один из самых бедных районов на юго-востоке Гаваны.
13 Осирис – главный правитель царства мертвых.
14 Орианте – Мастера церемоний, которые знают все ритуалы и исполняют их от лица общины.
15 Дульсе де лече кортада – блюдо представляет собой аналог российского варёного сгущённого молока.
16 feabie.com – это социальная сеть и сайт знакомств для кормящих, поклонников толстых и толстушек. Для фидеров и фиди.
17 AIS – это дебетовая карта, которая широко используется на Кубе в качестве платежного инструмента. Каждый кубинец, достигший 16-летнего возраста, может получить такую карту и использовать ее абсолютно бесплатно.
18 Чавета – нож с дугообразным лезвием, используемый крутильщиками сигар.
19 Крампус – козлоподобная мифическая фигура, своего рода антипод Санта-Клауса, который является к непослушным детям, наказывая их за плохое поведение.