Миссия глава 2

     ГЛАВА 2

     Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.(Пятая заповедь Десятословия)

     Наша маленькая семья всегда жила на кредиты, хотя мама работала на фабрике и хорошо зарабатывала. Она выросла в деревне, где с деньгами в многодетной семье было не густо, и научилась экономить. Поначалу она копила деньги на сберкнижке, накопила на кооперативную двушку, но всё ждала, что дадут квартиру бесплатно по очереди. Мы жили в коммунальной восемнадцатиметровке. И у нас на троих были лишние метры, поэтому на очередь нас не ставили.
     Комната выходила окнами на север, в ней всегда было сумеречно, потому что свет загораживал дом напротив и деревья во дворе. Мы рано включали свет, особенно осенью, когда я начинала учёбу, но пользовались настольной лампой ради экономии. У соседки на счётчике была кухня, у нас ванная комната и туалет, у другой соседки – коридор, но ванная была с окном, и свет из окна выходил в коридор. Когда через двадцать лет нашего проживания в квартире соседка уехала жить в Москву к дочери, нам разрешили занять освободившуюся комнату в четырнадцать метров. И я, наконец-то, переехала на собственную территорию. Комната была окнами на юг. Выходила на главную дорогу и с раннего утра пробуждала грохотом трамвая, который был на смене с пяти утра до часу ночи.
     Но мне это не мешало, поскольку я уже ходила на работу и дома была мало. Долгая жизнь в коммуналке приучила быть аккуратной и дисциплинированной, мама не разрешала принимать подруг, чтобы не беспокоить соседей, но каждую субботу к нам приходили родные. Соседки жили одиноко, только раз в год к ним наведывались дети и внуки, когда были в отпуске, но гостили недолго, и отпуска были короткими. Иногда я вообще не видела их гостей, потому что на всё лето уезжала к бабушке в деревню или на дачу от садика до школы.
     Несмотря на мою коммуникабельность и способность легко контактировать с детьми и со взрослыми, я не любила уезжать из дома. Это было моё гнёздышко. Когда родители работали, меня опекали соседи. Мы ходили вечерами прогуливаться вдоль дома, и я любила смотреть на окна, освещение улицы было неяркое, рекламы не было. Мы шли под руку с бабушкой-соседкой, которая дорабатывала бухгалтером в фабричном общежитии, но надеялась, что и на пенсии у неё будет подработка. Однако в пятьдесят пять её вынудили уйти, а ставку сократили. Ей пришлось жёстко экономить, она часто брала меня на прогулку в парк, чтобы собирать брошенные бутылки. Винные бутылки стоили двенадцать копеек, молочные – пятнадцать, а ржаной хлеб – восемнадцать копеек. Так ей удавалось немного экономить, с учётом, что десять копеек уходило на проезд до парка.
     Ей положили пенсию пятьдесят пять рублей, а моей бабушке, заслуженной колхознице – двадцать пять рублей, и только после смерти деда, с которым они прожили пятьдесят лет, разрешили получать его ветеранскую колхозную пенсию – сорок рублей. С этой пенсией она и переехала в Иваново из глухой вятской деревушки, которую построил мой прадед вместе с уволенными после Ленских событий, перебравшимися ближе к Центральному району России.
     Бабушку я помню с шести лет. Тогда мы с родителями стали ездить в деревню, до этого я была на даче. Бабушка любила слушать песни, и в минуты отдыха от домашних дел подсаживалась ко мне и просила: «Спела бы ты долгую песню…» Короткими она называла частушки. А у меня была хорошая память. Я пела песни с наших пластинок, которые папа всегда покупал и заводил каждый день. Там были: Лариса Мондрус, Нина Пантелеева, Николай Гнатюк, Николай Сличенко, Мария Пахоменко и многие другие эстрадные исполнители, кому я тогда подпевала вместе с папой.
     Но большое собрание людей меня смущало. В садике мы подготовили сценку в старшей группе, где я была Машей, а мой друг, Олежка, медведем. Когда репетировали, у меня получалось хорошо сыграть, но когда пришли на праздник родители, я стушевалась и забыла все слова. В дальнейшем, в школе, мне было легче написать сочинение, чем пересказать текст. Тексты казались мне перегруженными лишними подробностями, особенно угнетал тургеневский «Бежин луг», красоту которого я поняла в зрелом возрасте, а в детстве читала только диалоги.
     Папа любил Пришвина. У нас была толстая большого размера книга «Весна света». Однажды моя учительница попросила эту книгу для чтения. Папа ей принёс, а она прочла и вернула мне. В портфель книга не умещалась, я убрала её на время уроков в парту и забыла. Книга пропала. Потом я увидела её в книжном магазине, кто-то сдал в скупку. Я расстроилась, но папе ничего не сказала. Наверное, он бы её выкупил, он был очень огорчён пропажей и с тех пор никому не давал на руки своих книг.
     Мама не увлекалась чтением, когда мы поменяли квартиру и въехали в отдельную двушку, почти все книги остались новым хозяевам. Переезд был срочным, с двойным обменом жилья, к тому же у новых хозяев были дети-подростки, и они с радостью взяли наши книги. Папа уже не читал много, зрение ухудшилось, его перевели с шоферской работы в плотники, чтобы доработать до пенсии. До пенсии он не доработал, за год до этого случился первый инфаркт от переживаний за двухгодовалого внука, который упал и разбил голову во время прыжков на коленях у дедушки. Потом папа долго восстанавливался, и череда инфарктов и инсультов сопровождала его в течение пяти лет. Но он прожил ещё пятнадцать лет, и был для нас лучшим отцом и дедом.
     В то время я окончательно обосновалась в родительском доме, понимая, что мне надо жить со своими родителями до их ухода в Вечность. Вера в Бога и Его забота о нашей семье помогли мне нести общие трудности и переживания. Не смотря на то, что мои родители не посещали храма, они были истинно добродетельными людьми, любимыми всеми, кто их знал. Поэтому я старалась сохранить историю семьи в своих рассказах и поэмах, ради доброй памяти нашего рода. Это ещё одна линия моей миссии.