Ночь и Туман. Первым делом

09 декабря 1941 года

Берлин, Германская Империя

Но первым делом… нет, самолёты… точнее, вполне конкретный самолёт был не первым делом. А лишь вторым. Первым делом было освободиться от тяжеленных папок, полученных им от Гейдриха – по три экземпляра каждого дела.

Колокольцев запер папки в личный сейф – по строгим правилам секретности (а оба дела были под грифом Совершенно секретно) их нельзя было оставлять на столе даже в запертом кабинете и только после этого позвонил в аэропорт Темпельхоф.

Механику, который отвечал за обслуживание его «Тайфуна». Формально гражданского самолёта, поэтому его Bf-108В обитал в ангаре на территории гражданского аэропорта, а не военной авиабазы.

С началом Второй мировой войны полёты гражданских самолётов из и в Темпельхоф были прекращены, однако уже 7 марта 1940 возобновились и к декабрю 1941 года аэропорт функционировал уже почти в довоенном режиме.

«Доброе утро, Пауль» – приветствовал механика Колокольцев.

«Доброе утро, оберштурмбанфюрер» – вежливо ответил механик. Который, хотя формально и был приписан к гражданской аэродромной обслуге, но на деле был шарфюрером СС.

«Уже штандартенфюрер» – улыбнулся Колокольцев. «Приказ уже подписан»

«Поздравляю»

«Спасибо. Подготовьте, мне, пожалуйста, Тайфун. С полной заправкой – я лечу в Париж с двумя пассажирами…»

Расстояние от Берлина до Парижа составляет почти 900 километров. Максимальная дальность полёта Тайфуна – тысяча.

«И оформите документы на вылет. Вылет сегодня, примерно через три-четыре часа. Возвращение… а вот этого, боюсь, не знает никто»

«В Париже приземляетесь в Орли?»

Вопрос не праздный, ибо парижские аэропорты находились под управлением люфтваффе, которые необходимо было предупредить о прилёте… гостей.

«В Орли, конечно» – рассмеялся Колокольцев. Нет, теоретически, конечно, можно было приземлиться и в Ле-Бурже, но поскольку Орли тогда представлял собой фактически авиабазу люфтваффе, лететь туда было гораздо удобнее.

Конечно, если формально гражданский самолёт пилотировал личный друг рейхсмаршала Геринга, подполковник люфтваффе, кавалер Рыцарского креста с дубовыми листьями за 67 воздушных побед на Западном и Восточном фронте…

Колокольцев повесил трубку. И немедленно набрал ещё один номер, частной клиники его приятеля и соратника, доктора психологии и психиатрии Вернера Блоха-Шварцкопфа.

Колокольцеву повезло – самый первый сеанс психотерапии (доктор Вернер предоставлял эти услуги «сильным мира Третьего рейха» вот уже несколько лет) только что закончился, а до начала второго оставалось несколько минут.

Поэтому доктор Вернер находился не в «сессионной», а в своём рабочем кабинете. Где его и «поймал» Колокольцев. И, как говорится, сразу взял быка за рога:

«Привет. Бери дорожную сумку…»

По условия консалтингового контракта с РСХА доктор Вернер был обязан в любой момент быть готовым – по приказу шефа РСХА Гейдриха – вылететь в любую точку подконтрольных рейху территорий. И даже (в случае необходимости) в нейтральную страну.

«… и через полчаса максимум материализуйся в моём кабинете. Через три часа или около того мы летим в Париж»

«Надолго?» – грустно-обречённо осведомился доктор. Ибо был тем ещё домоседом

«Неделя… дней десять максимум». И добавил стандартную в таких случаях фразу: «Финансовая компенсация по стандартному тарифу…»

Весьма щедрому тарифу, надо отметить – об этом Колокольцев позаботился. И в рейхсмарках, и, что не менее важно, в дефицитнейших продуктах и прочих… потребительских товарах.

«… ну а претензии по поводу твоего отсутствия твои клиенты могут адресовать лично рейхсфюреру. Ибо в Париж мы летим по его приказу»

Доктор Вернер ещё более грустно вздохнул: «Понял. Буду»

Клиника доктора Вернера располагалась минутах в двадцати ходьбы от здания РСХА на Принцальбрехтштрассе, 8. Плюс максимум десять минут на сборы… в общем, должен успеть.

С пропуском в здание у доктора уже давно проблем не было, ибо Колокольцев совершенно бесцеремонно вытребовал у завкадрами Главного управления имперской безопасности Бруно Штрекенбаха удостоверение консультанта РСХА для доктора Вернера. Которое обеспечивало последнему доступ… да практически ко всем кабинетам, кроме кабинета Гиммлера.

Теперь нужно было решить бумажный вопрос. Ибо утверждение «без бумажки ты букашка» было точно так же справедливо для Третьего рейха, как и для сталинского СССР.

Поэтому Колокольцев поднялся, покинул свой небольшой, но уютный кабинет (не забыв, разумеется, тщательно запереть оный) и отправился… правильно, в приёмную начальника Первого (кадрового) управления РСХА.

Каким странным ветром Бруно Генриха Хуго Штрекенбаха занесло в кадровики (да ещё РСХА), Колокольцев решительно не понимал. Ибо для этого (с точки зрения Колокольцева) у бригадефюрера СС не было ничего. Ни-че-го.

Ни образования (он так и не поднялся выше среднего плюс курсы коммивояжёров), ни опыта работы кадровиком, ни (по мнению Колокольцева… да и доктора Вернера тоже) необходимого психотипа.

Ну в самом деле, ветеран Великой войны; боец фрайкоров «Герман» и «Барнфельд»; участник Капповского и Кюстринского путчей; секретарь со знанием иностранных языков (он свободно владел английским и французским); продавец; коммивояжёр; рекламный агент; руководитель общественной организации автомобилистов; начальник вещательного отдела радиокомпании… ну и где здесь, скажите на милость, кадровая служба?

В СС карьера Бруно Штрекенбаха тоже никогда не пересекалась с кадровыми вопросами. 1 октября 1930 года он вступил в НСДАП (билет № 489972). В декабре того же года присоединился к штурмовикам СА, а 1 сентября 1931 года был зачислен в СС (которые тогда всё ещё входили в состав СА).

20 октября 1933 года возглавил политическую полицию в родном Гамбурге, после того как он проучился несколько недель в полицейском управлении Мюнхена. Первого февраля 1933 года Генрих Гиммлер назначил Штрекенбаха уже инспектором полиции безопасности и СД. До начала Второй мировой войны Бруно оставался в Гамбурге в качестве инспектора полиции безопасности и СД.

После начала Польской кампании Штрекенбах возглавил Эйнзацгруппу 1, сформированную в августе 1939 года в Вене и следовавшей за 14-й армией генерала-полковника Листа.

6 сентября 1939 года подразделение покинуло Вену и уже на следующий день достигла Кракова, в котором более двух месяцев весьма активно «зачищала» – в основном путём расстрелов и отправок в концлагеря – вверенную ей территорию от истинных и (гораздо чаще) воображаемых потенциальных врагов рейха.

20 ноября 1939 года Эйнзацгруппа 1 была распущена и преобразована (в соответствии с директивой рейхсфюрера) в управление полиции безопасности и СД (на оккупированных территориях гестапо не действовало) по Кракову и окрестностям.

Однако к тому времени Штрекенбах вот уже три недели как пошёл на повышение – 1 ноября 1939 года он был назначен руководителем полиции безопасности и СД во всём польском генерал-губернаторстве (т.е. на оккупированных территориях, которые не были аннексированы Германией).

На этой должности он был ответственным за так называемые акции умиротворения, в ходе которых 3500 мужчин и несколько сотен женщин, по большей части не имевших ни малейшего отношения к польскому сопротивлению (которого на тот момент практически не было) были расстреляны или повешены.

Отметился Штрекенбах и в «этнических чистках». По его приказу, около 88 тысяч человек были депортированы из аннексированных рейхом западных польских областей в генерал-губернаторство (т.е., на оккупированные территории).

Как с таким послужным списком Штрекенбах был назначен (в июле 1940 года) начальником Первого управления (организационно-юридически-кадрового, впоследствии чисто кадрового) в РСХА, было совершенно непонятно.

Впрочем, злые языки утверждали, что виной всему был бывший начальник этого управления (которого, собственно, Штрекенбах и сменил) Карл Рудольф Вернер Бест. Блестящий юрист (одно время он был официальным юристом НСДАП), опытный политик (он был депутатом ландтага – парламента земли Гессен), не менее опытный госчиновник и партийный бюрократ, Бест вдрызг разругался с Гиммлером «по вопросам расовой политики на оккупированных территориях».

В переводе на нормальный язык это означало, что Бест был категорически против слишком радикальной (на его взгляд) расовой политики, проводимой СС в Польше, рейхспротекторате и на прочих оккупированных территориях.

И, чтобы, как говорится, «подложить свинью» Гиммлеру и заодно Гейдриху, он каким-то образом умудрился пролоббировать назначение на оставленную им (в июле 1940 года он ушёл в отставку, «громко хлопнув дверью») должность хорошо знакомого ему по польским делам (и совершенно некомпетентного в кадровых делах) Бруно Штрекенбаха. Которого (как и прочих командиров эйнзацгрупп) Бест курировал со стороны РСХА.

Как ни странно, Гейдрих последовал рекомендации Беста, а Гиммлер (что было ещё более странно) эту рекомендацию утвердил. И оказались правы, ибо Бруно Штрекенбах оказался (и откуда что взялось) весьма эффективным кадровиком.

Ну, а Бест после эффектного рапорта о зачислении его в действующую армию – он даже прошёл двухмесячный курс военной подготовки… отбыл в Париж, где занял должность начальника Административного управления в гражданской администрации оккупированной части Франции – налаживать сотрудничество между французскими и немецкими органами власти (с переменным успехом).

В силу особой секретности операций, которые осуществлял Колокольцев – и ещё более высокого уровня секретности деятельности отдела IV-H (борьба с паранормальным противником), личные дела и самого Колокольцева, и всех сотрудников отдела вёл лично завкадрами РСХА.

Однако с ним Колокольцев встречался редко, ибо разговаривать им было, в общем-то, совершенно не о чем. Колокольцеву нужно было либо получить (как в данном случае), либо передать соответствующие документы.

А это можно (и нужно, дабы не терять времени) было сделать через адъютанта Штрекенбаха – несколько мрачноватого, как и положено кадровикам в тоталитарной системе, гауптштурмфюрера. Имени которого Колокольцев так и не удосужился узнать (за ненадобностью).

После взаимного (и обязательного в епархии Штрекенбаха) «Хайль Гитлер!» Колокольцев подошёл к столу адъютанта в приёмной завкадрами… где его уже ждал приказ о повышении в звании (который он немедленно подписал), книгу регистрации приказов (аналогично) и новое служебное удостоверение.

Теоретически ему следовало бы сфотографироваться на удостоверение в новом кителе (с дубовыми листьями в петлицах вместо четырёх серебряных квадратиков), но эту проблему за него решили специалисты по фотомонтажу из отдела V-C Крипо (отдел криминалистической техники уголовной полиции). Эти могли сваять любой документ… и организовать любой фотомонтаж.

Так что Колокольцеву осталось лишь поставить свой автограф на удостоверении, пожелать благополучия фюреру… и удалиться. Удалиться в направлении кабинета начальника V управления РСХА (криминальная полиция), директора Интерпола, бригадефюрера СС и генерал-майора полиции Артура Небе.

Удалиться, чтобы «оформить изъятие». Изъятие на срок до десяти дней (возможно, даже чуть больше) лучшего детектива берлинского Крипо, криминалькомиссара (строго говоря, криминалькомиссарин) Ирмы Бауэр.

Непосредственным начальником которой был как раз Артур Небе. Поскольку Ирма (строго говоря, Ирмгард, но она не выносила этого имени и всегда требовала, чтобы её называли только Ирма) была существом женского пола, она теоретически должна была подчиняться начальнице реферата (подотдела) V-A3 (женская криминальная полиция) криминальдиректорин с грозным именем Фредерике Викинг.

Видимо, недостаточно грозным, ибо когда Ирма в первый же день перехода на службу в Крипо (из гестапо, где она в высшей степени эффектно раскрыла «дело открыточников») безапелляционно заявила, что вот этой она подчиняться не будет никогда, фрау Викинг не только не приструнила нового детектива Крипо.

Но и не менее категорично заявила, что и она никогда, ни при каких обстоятельствах не примет эту «Адскую кошку Равенсбрюка», «Фурию Лихтенберга» и (до кучи) вполне себе официальную жену почти всесильного в РСХА личного помощника рейхсфюрера СС по особым поручениям в качестве своей подчинённой. Ибо себе дороже…

Ровно то же самое (причём не менее категорично) заявил непосредственный начальник криминальдиректорин, руководитель отдела V-A (криминальная политика и профилактика правонарушений) штандартенфюрер СС Пауль Вернер.

Единственным, кто согласился стать непосредственным начальником этой «шаровой молнии в юбке» (как её очень быстро окрестили и в гестапо, и в Крипо), стал… сам начальник последнего Артур Небе. Который на удивление быстро поладил с этим… почти что инфернальным (если судить по повадкам) существом.

Впрочем, ничего удивительного в этом не было, ибо, во-первых, Небе и Колокольцев (официальный муж Ирмы) были весьма близкими друзьями ещё с 1937 года (с совместного раскрытия «дела Харона»); а во-вторых, Ирма сразу восприняла Небе (который был старше её почти на двадцать лет, а выглядел ещё старше) как «отцезаменителя».

А он её в качестве своей «второй дочери» (первой была его дочь Гизела, единственный ребёнок в семье Небе). Этому весьма способствовали неожиданные результаты знакомства Гизелы и Ирмы на свадьбе последней и Колокольцева в самом начале апреля 1941 года.

Гизела буквально мёртвой хваткой вцепилась в Ирму и у той просто не осталось иного выхода, кроме как стать чем-то вроде наставницы для своей… типа очень младшей сестры.

Ни Небе, ни его жена Элиза (в девичестве Шеффер) не возражали; напротив, они были этому несказанно рады. Ибо ни у него, ни у неё не было никаких иллюзий относительно того, куда катится этот мир. В котором выжить – не говоря уже о том, чтобы стать успешной и счастливой – может только очень сильная женщина. Такая как криминалькомиссарин Ирма Бауэр.

Однако Колокольцеву пришлось ненадолго (очень ненадолго, но всё же) задержаться в приёмной завкадрами. Ибо дверь кабинета последнего неожиданно распахнулась и на пороге появился бригадефюрер СС Бруно Штрекенбах. Собственной персоной.

Колокольцев попытался приветствовать старшего по званию (с должностью было далеко не так очевидно) как положено по уставу, но Штрекенбах махнул рукой, весело улыбнулся и скомандовал:

«Вольно, штандартенфюрер!». И добавил: «Поздравляю с повышением в звании»

«Спасибо» – улыбнулся в ответ Колокольцев.

Штрекенбах вздохнул и несколько загадочно произнёс: «Я слышал, Вы летите в Париж…»

Колокольцев кивнул. Хотя заявление завкадрами РСХА и было лицемерием чистой воды – ибо Штрекенбаху по должности полагалось знать обо всех перемещениях Колокольцева, пусть и даже самых секретных.

Бригадефюрер неожиданно продолжил:

«Я позволил себе позвонить в Париж моему боевому товарищу, доктору Вернеру Бесту…»

Доктору юриспруденции, если быть более точным. Выпускнику докторантуры престижнейшего (и старейшего) в Германии Гейдельбергского университета, основанного в 1386 году по решению тогдашнего Папы Римского Урбана IV.

«… который ныне возглавляет Административное управление гражданской администрации оккупированной части Франции…»

Псевдо-гражданской, если быть более точным. Ибо эта администрация (Verwaltungsstab), которую возглавлял некий доктор Шмидт, была составной части военной администрации (Milit;rbefehlshaber in Frankreich – MBF), которую возглавлял фактический военный диктатор оккупированной Франции генерал от инфантерии Отто фон Штюльпнагель.

«… и попросил его оказывать Вам максимальное содействие…»

А вот это уже было очень полезно. Ибо, во-первых, блестяще владевший французским языком Вернер Бест чувствовал себя в Париже как рыба в воде и поэтому знал местную обстановку гораздо лучше… да практически любого пришельца. А во-вторых, с ним (по тем же причинам) будут сотрудничать те, кто (по разным причинам) генерала Штюльпнагеля будут умело игнорировать.

Сам Колокольцев Беста практически не знал – он знал лишь кое-что о нём. Лично не знал потому, что Бест покинул РСХА ещё летом 1940 года, а личное дело Колокольцева и его Зондеркоманды К (преобразованной впоследствии в отдел гестапо IV-H) было передано на самый верх кадрового управления только год спустя, после начала реализации Операции Карфаген.

«Спасибо» – совершенно искренне произнёс Колокольцев.

«Всегда пожалуйста» – улыбнулся Штрекенбах. И добавил: «Удачи, штандартенфюрер – она Вам точно потребуется…»

И вернулся в свой кабинет, энергично захлопнув за собой дверь.