12. Долгожданная встреча

– Хорошо выглядишь, – сказал потолстевший, облысевший и, на взгляд Гадаева, ставший ниже ростом Алексей Павлович, и крепко обнялся. – В глубине души мы солдатами остаемся, и нам присуще следовать определенному режиму.
Стоял приятный запах еды, но отвыкший ото всего домашнего мужчина не разобрал, что именно его ожидает. Спустя мгновение отделил аромат жареного мяса от консервированных соленостей, и предположил, что последнее появилось только что.
– Лучше без этого. Плохо, что и в трезвом уме бываем слепы, и… на тебе харчи за их счет, – ответил он и кистью руки показал на дали.
– Тут все настолько переменилось, что легко найдется, с чем сравнивать. Впрочем, не мне тебя учить. Показывали передачу, что есть места, ну, не у нас, конечно, куда одни отправляются в тюрьмы добровольно. Видимо, кормят, как положено, и условия содержании сносны.
– Чудиков везде хватает, или одни по-другому не могут избавиться от лишних килограммов. Что-что, упитанные люди там редкость.
Показалась Ирина, поприветствовала его и вновь скрылась за дверью кухни.
– Действительно, следить за собой дома невозможно. Дочь наготовит, не удержишься от соблазна ужина. Еще заедаешь беспокойство на душе. Проходи. – Терликов показал ему на тапочки.
– Устаешь, наверное, – сказал Гадаев и вначале повесил куртку.
– Больше оттого, что не на своем месте. Скорее бы на пенсию. Надоело все.
– Тебе же нескоро? Не твои были слова, что до семидесяти нельзя бросать работу, примеры приводил?..
– Плохо кончится, если с утра до вечера лежать дома, а я неусидчив, и забот хватает. Как-то возникло желание побегать на поляне, и с трудом сделал сто шагов мелкими. Уже стар для этого.
Старший товарищ голосом напомнил другому одного из работников цеха, которого звали Кулик, пусть по нраву и образу жизни являлся его противоположностью: был ленивым, выглядел уставшим и во время обеденного перерыва успевал подремать. Однако при каждом удобном случае не забывал заводить речь об особенностях разных народностей и делился познавательными моментами.
– Кулик жив? Все повторял, что с его здоровьем не дотянуть до пенсии, что завод отнимет его последние силы.
– Дотянул. В деревню уехал. Цвет лица может отразить как состояние здоровья, так и настроение, а оно у него обычно было падким. Характер такой, что нервничал, когда просили перестроиться на другую позицию. Толика-цыгана жаль, мы неделю не могли отходить. Даже по родным так не скорбишь.
– Помер, что ли? – Этот мужчина некогда являлся напарником Гадаева по домино и пользовался уважением у всего коллектива.
– Можно сказать, по собственной глупости. Дома с женой что-то не поделил и остался ночевать в цеху. Там ему стало плохо, а рядом никого не оказалось.
– Его я хорошо помню, двух молодых мастеров, контролершу, да Иваныча. Пожалуй, больше и никого. Нет, что я говорю? Еще горластый карусельщик, вечно дурачившийся стропальщик, табельщица Тоня, и дочь ее кем-то была там.
– Встретишь – вспомнишь всех. Иваныча тоже нет, он дольше своих предшественников начальствовал. Как однажды упомянул это на совещании, начался обратный отсчет для цеха. Вместе с ним еще двое не пережили преобразования.
Квартира Терликовых, на взгляд Гадаева, была обставлена последним словом: новая мебель, окна, новое напольное покрытие, состоявшие наполовину из цветного рифленого стекла межкомнатные двери... Полдюжины мягких стульев коричного цвета вокруг накрытого скатертью стола смотрелись богато. Алексей Павлович принялся показывать своему давнему знакомому обстановку во всех комнатах.
– Мебель делают наши ребята. Арендовали одно из бывших складских помещений, завезли станки, и занимаются потихоньку. Мне это изготовили на первых порах, может, сейчас еще лучше получается.
– Здорово все. Куда старое девают?
– Кто куда. У нас дача, как-нибудь съездим, увидишь, каким она стала.
Мужчины вышли на балкон. Гадаев вспомнил открывавшийся вид: угол овощного в прошлом магазина; серый двор с оголяющимися деревьями; заводскую котельную с высокими трубами... 
– На днях я бывал там, – сказал он, показывая лицом вдаль. – Не понял, грустным называть зрелище, или веселым. Я допускал, что не увижу в нем прогрессивных преобразований, а он скатывается в пропасть.
– Недолго ему осталось считаться заводом. Не больше полугода. Людей работой не могут обеспечить, долги по зарплате накопились на много месяцев, а брать неоткуда. Будут расплачиваться имуществом.
– Там был закрытый цех. Все будут демонтировать? Что от них останется-то?
– Оборудование постараются продавать, но большая часть, думаю, уйдет на слом. Оно с годами устаревает, и производство не такое инновационное, чтобы рассчитывать на поддержку от властей.
– Какой был завод?! – Не без сожаления произнес Гадаев. – Может, не самый передовой, других я не видел.
– Средний для большого города, но со своим училищем, жилищным фондом, лагерями отдыха, подсобными хозяйствами. Практически все крупные предприятия переживают сложные времена, одних уже позакрывали. Смотреть, конечно же, больно, но и страшного ничего в этом нет. Производство сворачивают из-за ненадобности. На первом этапе под сокращения попали вспомогательные службы, и уже не остановить.
Их разговору помешала Ирина.
– Вымойте руки и садитесь за стол, – сказала она.
Санузел впечатлял: потолок казался бездонным, поверхности стен туалета были отделаны плиткой темного цвета, с чем отлично сочетался никелированные элементы интерьера. В ванной комнате преобладала морская тематика, еще больше выделялось освещение. Полюбовавшись видом, Гадаев присоединился к сидевшему за столом в гостиной комнате Терликову.
– Безнадежно отстал я ото всего. Квартира с ремонтом отличается от общежития настолько же, насколько оно от предыдущей обстановки.
– Жизнь бесценна, все остальное поправимо, – ответил тот. – Как сам? Сложно было выжить?
– Я бы так не поставил вопрос. Духом не падал, не голодал, чувство вины практически не мучило. Первый и последний годы тянулись мучительно долго, остальные вроде ничего.
– Ты и не по злодейству. Я верю, что далеко не все, кто попадает туда, имеет криминальные наклонности.
– Правильно, но одни там и открывают свои способности. Другим сложнее – после освобождения на работу не берут, и находят себя не в своей тарелке. Вот и задумываешься, где лучше.
– Глупости не болтай, я и не сомневался, что вернешься человеком. Мой оболтус тоже натворил дела. Зря не отдал в военное училище, а мог бы привить любовь к настоящей мужской профессии и протолкнуть. Сам я в его года поздно опомнился, после армии хотел оставаться сверхурочником, но время было упущено.
– Сожалею, я в курсе. – Гадаев сопоставил совершенные ими деяния.
– Скоро поеду к нему, новость о твоем освобождении вдохновит его, – сказал Алексей Павлович, разливая по стопкам водки. 
– Могу и показаться, если это возможно.
– Давай съездим вдвоем! Сперва выпьем за твою волю.
Опустошив стопку, Терликов поинтересоваться бытом и нравами отбывающих наказание людей. Он рассчитывал услышать нечто новое, но Гадаев был краток и рассказывал в безобидных тонах. Остановился лишь на моментах выезда на сборы урожая; поведал о том, как однажды оставались ночевать на поляне.
– Распорядок дня в армии и то строже. С работой неужто так трудно?
– Толком и не искал, – ответил гостивший молодой человек. – Еще стоит вопрос с жильем, общежитие уже не жалует одиноких.
– Я предлагал тебе взять кооперативную квартиру, – напомнил Терликов и положил на его тарелку отбивную. – Ешь мясное, не стесняйся.
– Спасибо. – Гадаев добавил себе и салат из свеклы. – Помню, был разговор. Поначалу требовался стаж, и я особо не спешил. Когда осознал, что да как, стало трудно с этим.
– Остается жениться, чем решишь сразу две задачи. С тобой быстро найдутся желающие познакомиться. Надо спросить у Иры, может, среди ее подруг есть подходящие девушки.
Алексей Павлович выпил со своим давним приятелем вторую стопку и крикнул дочь. Ирина пришла и встала в дверях.
– Невесту бы найти нашему другу. Поможешь?
– Это будет непросто, – ответила она и сняла с головы чепчик. – Девчонки перестали болтать о личном.
– Повзрослели уже. Подруги твои еще вчера-позавчера приходили в наш двор и игрались в куклы. Ты с этой, как там ее, Яной поговори. У нее есть парень?
– Да, но есть еще одна. Позвонишь на неделе, – сказала девушка в сторону Гадаева и вышла.
Планировавший вначале более-менее адаптироваться молодой человек подумал, что не следует противится неизбежному и что Ирина сама является подходящей для него партией. При очередном ее появлении в гостиной комнате они пресеклись взглядами, и ему, чуть захмелевшему, показалось, что дело осталось за малым, однако своим равнодушием она давала усомниться.