Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 9

Жизнь за этот период сильно изменилась, а время казалось начало идти быстрее. После выезда основной массы жителей город сильно опустел и теперь его улицы выглядели пустынными. Исключение составляли пункты приемы гуманитарной помощи и магазины, закрывавшиеся раньше положенного графика.

Сам внешний вид города тоже сильно изменился. На дорогах теперь были развернуты блокпосты и ДОТы (долговременные оборонительные пункты) с тщательным досмотром вещей и документов всех те, кто хотел въехать в населенный пункт и выехать из него. То тут, то там были накиданы противотанковые ежи, наскоро сваренных из демонтированных билбордов. И это на фоне работ по вырубке тополей, которые использовались в дальнейшем для обустройства блиндажей возле этих самых блокпостов.

Слабо представляя себе самостоятельное существование в столь непростое время, Евангелина переехала к Лисову, о чем ранее наверное даже не мечтала. В противном случае ей пришлось бы перебраться на дачу к отцу, где тот соизволил осесть до лучших времен, заранее покинув квартиру. И вместе с ним справляться с такими проблемами как отсутствие газопровода, света и воды, если все действительно станет просто. И это ещё без учета поиска съестных запасов и лекарств, которые имели свойство заканчиваться.

О том, что они будут делать, если в случае осады города будут закрыты все аптеки и продуктовые магазины, Евангелина предпочитала не задумываться. Но знала, что им придется нелегко.

По этой причине они и осталась Лисовым, чьи финансовые возможности и авто позволяло чувствовать себя не такими обделенными в плане доступа к тем или иным видам материальных благ в смутные времена. А загадывать, что будет дальше, ей не хотелось. 

Руководствуясь в первую очередь идеей о собственной выживаемости, она поступила так, как считала нужным, правильно расставляя акценты. И успев за это время привыкнуть к определенному образу жизни, ни в чем себе не отказывая, выбрала сторону Лисова, вцепившись в него как в последний оплот своей стабильности в этом бренном мире. А если жизнь в городе значительно ухудшится, Евангелина была уверена, что он обязательно что-нибудь придумает, и они выйдут из затруднительного положения.

С ним она чувствовала себя как за каменной сменой, пусть и его сумбурный образ жизни был весьма далек от значения этого понятия, которое она вкладывала в него. И будучи только рада переложить на кого-то заботы об обустройстве их нового жизненного уклада, Евангелина была готова принять любое из его условий, лишь бы это избавило её саму от лишних проблем и переживаний, чье влияние могло негативно сказаться на её внешности и психическом здоровье.

Пусть другие её сверстницы действуют как хотят, взваливая на свои плечи заботы о своих мужьях, детях, если кто к тому моменту успел обзавестись потомством. Она старалась жить так, чтобы поменьше напрягать себя всеми этими делами, за которые её все равно никто не поблагодарит.

Самому Лисову было только на руку принятое ею решение. Теперь она точно уже никуда от него денется. И давно мечтая привязать её к себе любыми узами, лишь бы она не сбежала от него, он только был рад, что все сложилось именно таким образом, тщательно скрывая от неё собственное ликование. Словом, внешние события только помогли им побольше сблизиться друг с другом.
 
До офиса он добрался, когда обстановка вокруг более-менее устаканилась. Уговаривать его туда не ехать было делом бесполезным. На его пути могла стать Евангелина, отчим, собственные подчиненные… Ему все было нипочем.

Да, это могло быть опасно! Но если уж он загорался определенной идеей, то его невозможно было остановить, пока он не получит желаемое. Как говорится, он видел цель и не видел препятствий. Чтобы просто так отдать дядюшке холдинг? Да никогда в жизни!

Очутившись в офисе, Артем первым делом бросился в свой кабинет, натыкаясь на тайник, где лежало немало документов, подлежащих немедленному уничтожению. То были бумаги, на которых стояла подпись его отца, и которые ни в коем случае не должны были попасть в руки дядюшки Лисовичу.

Не отлагая это дело в долгий ящик, он резво приступил к этому делу, закинув их в одну коробку и вытащив её во внутренний дворик. А там, воспользовавшись зажигалкой, поджег макулатуру, устроив такой костер, что опасаясь, как бы часть вспыхнувшей бумаги не перекинулась на гараж, вооружившись граблями, он тут же пустил их в дело, сгребая в кучу недогоревшие документы, пока на глаза ему не попалась бумага с особой отметкой.

Успев вытащить её из пламени, он попробовал потушить её сначала граблями, потом ногами, убедившись, что с помощью этого документа можно было загнать в стойло невесть что возомнившего о себе родственника.
С этими мыслями Лисов ещё долго возился с костром, время от времени регулируя силу пламени граблями, пока там не исчез последний документ.

После чего сложив вчетверо сохранившуюся бумагу и спрятав её в кармане, он также беспрепятственно покинул двор центрального офиса, ни о чем не жалея. Теперь его здесь ничего не держало. Во всяком случае до окончания боевых действий он здесь вряд ли появится. 

Заранее заклеив крест-накрест скотчем окна, чтобы в случае взрыва стекла не разлетелись по сторонам, в итоге они с Евангелиной пробыли в его квартире три дня. И после того как в один из домов ближайшего квартала прилетел снаряд, разнеся в хлам пару этажей, продырявив стены и убив несколько семей, Артем принял решение перебраться в ныне пустовавший дом своих родителей. Его отчим перебрался на свой участок с частным домом за пределами города, куда практически не прилетало. И названивая ему время от времени, тот интересовался его делами, пусть и рассказывать друг другу особо было нечего.

По прибытию на место пару их ждало новое разочарование.

Вломившись в лишенный охраны дом, мародеры как следует обчистили все комнаты, вытащив оттуда все ценное, включая бытовую технику, чему сам Лисов не особо расстроился, редко пользуясь подобными вещами. Наоборот, он отнесся к этому инциденту даже с некой долей пренебрежения, словно и сам был бы рад избавиться от старья, если бы позволили обстоятельства ради обновления пространства в интерьере. Что было вполне характерно для человека, привыкшего сызмальства жить в достатке, и, зная, что любую утрату можно было с легкостью восстановить.

На новом месте они с Евангелиной тоже просидели недолго. И как только до них дошли слухи, что в нескольких километрах от этого населенного пункта появилось десять единиц техники противника, очень скоро им пришлось уйти с насиженного места, вооружившись травматом и захватив с собой по минимуму вещей. Выезжать пришлось под покровом ночи. Их чудом не загребли возле блокпоста за нарушение комендантского часа. 

— Как думаешь, может нам следует напроситься в гости к дядюшке Лисовичу? Может он сжалиться над нами и примет нас к себе? — после недолгих размышлений насмешливо обратился Лисов к своей спутнице, когда помотавшись по городу в поисках более-менее пристойного отеля, где было также небезопасно оставаться, он невольно вспомнил о своем родственнике, желая хоть как-то отвлечь её от унылых мыслей.

Пожав плечами, Евангелина ничего не ответила на этот выпад. Но даже если бы тот и вправду решил обратиться за помощью к своему родственнику, она не была уверена, что его дядюшка пошел бы им навстречу, заранее потребовав с них непомерно высокую плату за пребывание в своих хоромах.

Сама идея о переезде под крышу его дома выглядела весьма сомнительной.
Так, перебрав в уме все возможные места, где можно было залечь на дно, находясь как можно подальше от центра событий, Лисов весьма своевременно вспомнил о брошенном доме своего покойного деда по материнской линии, чья часть согласно наследству принадлежала ему. И пользуясь тем, что там пока никто не проживал, недолго думая, Артем решил туда перебраться, пока обстановка в города не нормализируется. Не имея ничего против, Евангелина согласилась последовать за ним в самую отдаленную часть города, отрезанной от южной части фронта заминированным мостом.

Так им посчастливилось попасть в дом его деда, расположенного в местности, который можно было спокойно именовать глубоким тылом, потому что здесь жизнь, несмотря на изменения вокруг, продолжала идти своим чередом как раньше. И те, кто уставал находиться в городе под постоянными обстрелами, просыпаясь среди ночи от прилетов, перебирались в подобные районы, чтобы восстановить свою нервную систему и наконец-то нормально выспаться за все это время.

Пытаясь взять осажденный город в кольцо, противник вторые сутки менял одну позицию за одной, не в состоянии перебраться на второй берег по причине разведенного моста. А тем, кому каким-то образом удавалось добраться до желанной территории по сухопутке, оказывались в ещё худшем положении, чем те, кто только ждал удобный момент по переброске войск на другую сторону.

Потеряв всякие ориентиры, вражеская техника каталась в панике по безымянным улицам города, пытаясь выбраться из него. И чаще всего оказываясь загнанной в угол, тут же накрывалась «градами», превращаясь в груду горящего металлолома.

Совсем иного рода жизнь протекала в самой отдаленной части города, где жителя приходилось только представлять себе все эти события, ратуя за то, чтобы сражения не добрались и до этих территорий.

Спрятанная в низовьях реки, что делало её практически невидимой для любых глаз, находилась за высокими холмами покинутая фазенда его покойного деда, куда прибыл сам Лисов в компании своей спутницы. И попав сюда однажды в первый раз, когда ей было поручено присмотреть за этим парнем, призванного проконтролировать состояние больного старика вплоть до его смерти, тогда Евангелина даже представить не могла, что однажды ей придется побывать здесь снова, но уже на других условия.

Преисполненная какой-то суеверной тревоги, она была удивлена, что ничего страшного с ними не произошло, как только они очутились в данной местности, куда лишь время от времени доносились глухие отзвуки взрывов, свидетельствовавших о непрекращаемых сражениях за город. Так что если бы не это, можно было подумать, будто вокруг царила прежняя мирная жизнь, а эти звуки являлись всего лишь отголоском очередных учений.

Переступив порог вполне знакомого дома, Евангелина оказалась во власти нахлынувших на неё против воли воспоминаний. И пока Лисов возился с вещами, вынимая тюки из багажника своего электрокара, и перетаскивая их в гостиную, погруженная в атмосферу полузабытой обстановки, Евангелина бродила по комнатам, впиваясь взглядом в мало изменившийся интерьер, впитывая в себя дух того времени, словно с момента их последнего здесь пребывания прошло как минимум десять лет.

Она вспомнила все. Как ухаживали они с Лисовым за его дедом, пичкая того таблетками и делая ему уколы.

Вспомнила она также и их каждодневные ссоры, когда поначалу враждебно настроенные по отношению друг к другу, оба долго выясняли между собой отношения, перекладывая на плечи друг друга как можно больше обязанностей, связанных с уходом за ничего не понимавшим стариком.

Особенно запомнилось ей перебранка с Лисовым, и её противостояние ему, когда вернувшись захмелевший после гулянки, он норовил затащить её в свою спальню, не слишком лестно отзываясь о собственном отце. Сейчас она, конечно, смотрела на прошлые события совсем под другим углом зрения. Но тогда она реально ненавидела его всей душей, отказываясь становиться его любовницей, пока сами обстоятельства не сложились в его пользу. 

Кто бы мог подумать, что однажды им придеться снова вернуться в эту местность, но уже не по собственной воле. А между тем, это было на данный момент единственное имущество, на какое дядюшка Лисович ещё не успел наложить свою лапу, преследуя цель дорваться наконец до холдинга. Вернее ему помешал это сделать военный конфликт, не дав возможности довести до конца процесс по присваиванию имущества покойного брата. И будучи занят на тот момент другими делами, существование этой недвижимости прошло как-то мимо его внимания, чем поспешил воспользоваться его племянник, заняв эту территорию с таким расчетом, что войска противника сюда не доберутся. А если и доберутся, то у них будет достаточно времени, чтобы наскоро собрав вещи, ускользнуть прочь по прилегавшей к местности трассе, где и в мирные времени разъезжало не так уже и много машин. 

Сегодня они снова ужинали при свечах, придерживаясь условий светомаскировки. По этой причине окна дома были завешаны плотными шторами, сквозь которые наружу не мог пробиться  даже самый яркий свет.

С некоторых пор подобное времяпровождение стало для них обыденностью. Это был не первый и далеко не последний обстрел района, куда хоть и изредка, но все же долетали ракеты. И начав понемногу свыкаться с мыслью, что заново поврежденную после прилета линию электропередач починят не скоро, они старались экономнее расходовать запас свечей, пользуясь фонариками лишь в самых экстренных случаях.

Пролетая чуть ли не над крышей их домом, снаряды падали куда-то на поля, оставляя после себя в небе зарево, которое созерцала из окна или порога Евангелина, шарахаясь поначалу любых громких звуков. Со временем она перестала бегать в коридор, научившись не без помощи Лисова высчитывать расстояние, с какого было запущен тот или иной снаряд, и куда он летел.

Иногда ей казалось, что корректировщик может ошибиться, и тогда тот непременно упадет на их дом. И сколько Лисов не пытался убедить её в обратном, утверждая, что согласно закону больших чисел вероятность такого события была слишком мала, прислушиваясь к взрывам, которые начинали порой раздаваться совсем вблизи, испытывая животный страх, она бросала все и бежала, сломя голову, в ближайшее укрытие в виде подвала, поражаясь спокойствию своего спутника и его беспечности, когда им на голову в любой момент мог свалиться обломок ракеты.

В целом же, им пока ничего особо не угрожало. Разве что в их дом могла забраться какая-нибудь шайка залетных «гастролеров», с которыми Лисов мог спокойно разобраться. И тем не менее как только начиналась бомбежка, он по-прежнему продолжал оставаться на месте, провожая взглядом до двери сбегавшую прочь Евангелину. Покидал он свое место только тогда, когда что-то взрывалось совсем в нескольких десятках метрах от их дома. Да так, что от взрывной волны начинали трещать стекла в окнах и дребезжать посуда в серванте.

Настороженно озираясь вокруг и прислушиваясь к чему-то, словно определяя для себя, как далеко летят снаряды и какова была вероятность, что один из них упадет именно на этот дом, бывало, пересидев бомбежку в коридоре, он как ни в чем не бывало снова возвращался к столу, с невозмутимым видом принимаясь за трапезу. Евангелина не переставала поражаться железобетонной нервной системе этого парня, и тому, с каким спокойствием переносил он лишения, которые, учитывая его финансовое состояние, таким словом даже сложно было назвать.

Ужином накануне занимался сам Лисов, который пытаясь наскоро приготовить микросэндвичи, устроил на кухне невообразимую суету. Теперь им приходилось экономить на банальных продуктах.

Кроме микросэндвичей он планировал приготовить ещё стейк, но заранее представляя себе, сколько времени займет возня с переносным мангалом, который он случайно нашел в закромах этой фазенды, и попытки разжечь во дворе костер, да так, чтобы не привлекать лишний раз внимание вражеских БПЛА, а также патрулировавших на улицах отрядов полицейских, ему пришлось отказаться от этой идеи. К тому же под рукой отсутствовали нужные запасы дров и угля.

Помимо стейка, требующего невероятных затрат во время его приготовления, Лисов мог бы приготовить маринованную баранину с йогуртом и мятой. Правда, для этого ему понадобилось  бы украсть у кого-то овцу. А рисковать собой, чтобы попасть потом на глаза какому-нибудь соседу, который мог принять его за мародера, не хотелось. Баран — все-таки не дыня; если поймают на воровстве, — мало не покажется. Но как бы ни обстояли у него дела с кулинарией, вместо баранины он мог бы спокойно приготовить цыпленка в маринаде с лимоном, либо дорадо в соевом соусе с имбирем и цедрой лимона. В итоге им пришлось довольствоваться во время ужина бульоном из карася с овощами и жарким, которое под его чутким руководством получилось чересчур обугленным снаружи и недостаточно прожаренным внутри.

И в который раз вопрошая себя мысленно, правильно ли он поступил, уничтожив в офисе документы, Лисов практически не обращал внимание на качество ужина, поглощая жаркое без признаков недовольства. Чего нельзя было сказать о Евангелине, которая вяло ковыряя вилкой кусок мяса на тарелке,  то и дело вздыхала, рассеянно прислушиваясь к звукам автоматной очереди за пару километров от их дома.

Следить за выражением лица своего спутника, она не переставала поражаться уровню его цинизма и игнора к окружающей их действительности.

Это было впервые, когда бои шли так близко от тех мест, где они нашли свое последнее прибежище, не спеша возвращаться в город. И от одного осознания данного факта ей почему-то становилось не по себе, не в состоянии поделиться своими опасениями с Лисовым, который в любом случае поднял бы её на смех, обвиняя в малодушии.

Кому-кому, а этому парню как будто и вправду было на все наплевать. По крайней мере, такое впечатление складывалось у неё о нем на основе его нынешнего поведения. Казалось, крыша загорится у него над головой от попадания снаряду, а он будет по-прежнему сидеть на месте, и с таким же непоколебимым спокойствием поглощать ужин, погруженный в собственные мысли, имевшие для него сейчас куда больший вес, чем происходящее вокруг. Хотела бы и она тоже обладать таким спокойствием, ни на что не реагируя и ни на что не отвлекаясь!

Еле слышно вздохнув, Евангелина потянулась за чашкой с остывшим чаем, не зная, чем занять себя сегодня ночью в отсутствии света.
Наконец у неё появилась возможность разгрузить свой мозг и собрать себя по частям после всей этой бесконечной суеты, связанной с перебежками с места на место, бесконечной закупкой продуктов, перевозкой вещей, а также беготни по вокзалу, перемежавшейся с воем сирен, которые то запаздывали, то начинали завывать в аккурат до начала серии взрывов после запуска ракет по городу.

Благо, им удалось найти пристанище, где они могли спокойно засыпать в своей постели, пребывая в относительной безопасности, когда оставшимся в городе другим жителям, как и прежде, продолжали сыпаться на головы обломки снарядов ночью и днем, застревая порой в крышах и прошивках балконов.

Постепенно её мысли приняли иное направление и ещё раз окинув данную обстановку таким взглядом, будто видела её впервые, Евангелина невольно фыркнула. Все выглядело также, как и в прошлый раз. Они тоже сидели вот так за столом и мирно ужинали. Разве что не было этих взрывов за окном, и они с Лисовым практически не знали друг друга. Что, впрочем, не помешало ему тогда повести себя не очень красиво, получив по первое число.

Тем не менее какой бы шок она тогда не пережила, а все же была готова многое отдать за то, чтобы вернуться в те время. Как странно все теперь повернулось. Да и могла ли она знать, что однажды им придется сюда снова вернуться, но будучи при этом уже совсем другими людьми?!

Картины давно минувших дней обступали её с всех сторон, и не в состоянии больше бороться с этими воспоминаниями, Евангелина предалась грезам, пока в её памяти не всплыл эпизод, где порядочно перебрав со спиртным, Лисов швырнул её за стол, пытаясь стащить тогда с неё халат, а она, обескураженная происходящим, лихорадочно шарила рукой у себя за спиной, пытаясь дотянуться за бокалом, чтобы позже ударить его этой находкой по запястью. Не удержавшись, она рискнула напомнить ему об их былых стычках под крышей этого дома, когда увиливая от своих обязанностей сиделки, он то и дело пропадал у своих приятелей, повесив все заботы о деде на неё.   

— Ты так нагло тогда себя вел, почти не общаясь со мной! — негодовала она, получив наконец возможность отплатить ему той же монетой, одновременно следя за тем, как отреагирует он на её обвинения: смириться с правдой, либо будет все отрицать, настаивая на собственном видении ситуации.

Неохотно её выслушав, даже как будто немного удивившись тому, что она решила заговорить об этом именно сейчас, по истечению такого периода времени, он заявил, что вел себя так, как считал нужным. А то, что она неадекватно реагировала на его выходки, своей вины в этом он не видел, ища повод с ней сблизиться и получше её узнать. И что получил в ответ? Вопреки всем его попыткам наладить с ней хоть какое-то общение, она только то и делала, что постоянно его отвергала, отдавая предпочтение кому угодно, только не ему. 

— А как я могла знать, что было тогда у тебя на уме?! — парировала Евангелина, возблагодарив в душе Провидение за то, что он не упомянул Сильвестра, на которого всегда имел зуб, и, надо сказать, ревность его была небеспричинной. — Ты всегда казался мне самоуверенным и высокомерным мудаком. А твое тогдашнее поведение на кухне и вовсе оставляло желать лучшего…

Это было наверное то единственное, что она до сих пор не могла ему простить, вспоминая подробности того вечера. Вот пришел и его черед «собирать камни» от посеянных событий.

— А по-другому и быть не могло, — разводил руками Лисов, оправдывая свой отвратительный поступок, и тем самым пытаясь показать, что он, в свою очередь, тоже не собирался забывать то, как тогда она с ним обошлась, чуть не прикончив его ударом бокала по запястью. — Я в тот момент едва держался на ногах... А ведь будь у меня возможности, я мог бы и вовсе сжить тебя со свету, и тогда ты уж точно не смогла бы ничего со мной поделать!   

— Но вел ты себя, согласись, не очень вежливо, — отрезала Евангелина, не спеша успокаиваться.

Её преследовало желание посильнее уколоть его за воспоминания о былом, разочарованная, что своей вины он так и не признал, даже спустя такой промежуток времени.

— Если бы ты знала, каково это, — нашел Лисов новый, пусть и не совсем убедительный аргумент  в пользу своего тогдашнего поведения, неохотно отрываясь от телефона, — пребывать в таком состоянии, во время которого у тебя возникает такое ощущение, будто в жилах стынет кровь и тебе трудно дышать. Но все ты каким-то образом умудряешься находить в себе силы стоять на ногах и даже что-то отвечать окружающим, изо всех сил контролируя себя, чтобы не упасть в обморок… Ты бы заговорила тогда по-другому.

— Меньше надо было квасить и курить всякую хрень! — парировала Евангелина, не собираясь успокаиваться, а наоборот, как будто провоцируя конфликт, чтобы избавиться от накопившихся эмоций.

Либо это повлияла на неё так стрессовая обстановка последних дней, и её нервная система таки давала сбой, из-за чего на любую мелочь она реагировала истерикой, только добавляя проблем своему любовнику, которому легче от её истерик не становилось. 

— У меня тогда был сложный период, — отозвался Артем, выключая до конца разрядившийся телефон. — Должен же я был хоть на что-то отвлекаться, переживая вылет из предыдущего университета за драку. 

— Смотрю, твое тогдашнее «отвлечение» зашло слишком далеко. Просто удивительно, что ты  не склеил ласты, хотя и был к этому непозволительно близок.

— А все из-за тебя…

— Из-за меня? А я-то тут причем? — удивилась Евангелина, поражаясь столь неслыханной лжи, которую ей когда-либо приходилось слышать в свой адрес.

— Если бы ты не появилась тогда в нашем доме, вынудив меня завязать с кутежами, — добавил он, — возможно, сейчас меня бы не было в живых. В конце концов, мне надо было хоть как-то сдерживать себя в присутствии посторонней девушки, чтобы окончательно не опозориться. Так что ты, можно сказать, фактически спасла меня от погибели.

— Серьёзно? Если бы я знала обо всем это заранее, то никогда бы не переступила порог вашего дома! — заявила Евангелина, но сейчас в её голосе звучали более насмешливые, нежели угрожающие нотки.

И не придав поначалу особого значения её словам, Лисов пообещал не предпринимать против неё кардинальным мер, если, она, конечно, заслужит его доверие и будет хорошо себя вести. По крайней мере, пока что причин для этого не было.
 
— Но если ты попробуешь хитрить и водить меня за нос, тогда пеняй на себя! — намекнул он, откладывая в сторону ставший уже ненужным телефон. — Я такие вещи раскусываю на раз. И не вздумай вновь искать компании Сильвестра! Хуже станет тебе и ему!

— Неужели? — огрызнулась Евангелина, каждый начиная негодовать, если с ней говорили как со слабоумной.

И словно желая показать ему, что не такой уж он всесильный и всемогущий, каким хочет показать себя в её глазах, в двух словах намекнула ему о своей измене с Сильвестром в прошлом году, когда он в тот момент находился в больнице после бурного празднования своих же именин. Хуже быть уже не должно. И раз ему суждено будет рано или поздно узнать об этой связи, то пусть он узнает об этом конкретно от неё, нежели ему во всех красках донесут подробности адюльтера посторонние лица, немало добавив туда отсебятины.

Давно испытывая желание поделиться с кем-то тяготившей её тайной изменой, особенно после того, как ей стало известно о бракосочетании Сильвестра с кузиной Зонтинова, Евангелина рассказала все, ничего не скрывая. Как пришла к нему в гости, как они долго разговаривали на всякие философские темы, а потом, поддавшись царившей вокруг интимной обстановке, начали целоваться до тех пор, пока дело не дошло до постели. Особенно акцентировав внимание на причине, побудившую её прервать эту связь на середине и сбежать от одногруппника, чтобы больше никогда с ним не пресекаться.

Пока она говорила, Лисов не раз менялся в лице, бледнея и поджимая губы. Ему было непросто держать себя в руках. И с трудом давался контроль над эмоциями, которые он хотел выплеснуть на голову Евангелине. Но прекрасно осознавая неактуальность этих действий, ему пришлось просто спокойно выслушать её рассказ, слегка воспрянув духом, когда узнал о её отказе Сильвестру в момент, когда любая другая девушка на её месте пошла бы до конца, ничего не стыдясь, и ни в чем не отказывая партнеру.

Он слушал её и словно не верил всему услышанному. Расскажи ему кто-то другой об измене Евангелины, он даже не стал бы воспринимать эти слова всерьёз, считая их бредом и выдумкой. Но когда это сделала сама участница тех событий, ничего не скрывая от него и не утаивая, ему не оставалось ничего другого, кроме как внимая каждому её слову и поражаясь ее же бесстыдству, дослушать историю до конца, и только потом придумать, как поступить. Сначала с ней самой, а потом уже и с её любовником. Их одногруппником, рискнувшего позариться на то, что давно принадлежало только ему одному.

Но сама Евангелина тоже «хороша»! Зачем она вообще это сделала, не от большого ума отправившись совсем одна к тайно влюбленного в неё дурачку?! Разве не знала, чем мог завершиться для неё подобный поход, коль решили провести свою встречу вдали от посторонних. Жаль, сам он узнал об этом слишком поздно. И не мог теперь как следует отомстить Сильвестру. В противном случае тому б не поздоровилось.   

— Я не буду дословно передавать его слова, но слышать их было не очень приятно, — уже  более спокойным тоном добавила Евангелина, когда собственные эмоции поутихли, а другие доводы оказались исчерпаны.

Что самое удивительное, себя она виноватой не считала, вешая всех собак на одного Сильвестра, который будучи далеко от них, не мог подтвердить или хотя бы опровергнуть её слова.

— Ну, знаешь, подобные высказывания — все это выглядело не по-мужски с его стороны,  спустя время отозвался Лисов, едва она закончила свой рассказ, израсходовав весь пыл.

— Зато сам ты говорил мне немало других слов, ничуть не уступавших по смыслу, — парировала Евангелина, не собираясь останавливаться, и словно пытаясь понять, куда именно заведет её этот предпринятый ею рискованный шаг.

Кажется, он принял её сторону или же ей просто показалось? Подняв на него глаза, она тщетно пыталась прочитать в полумраке по его лицу, о чем он думает, и какого мнения был о ней самой после всего и Сильвестре. Ей не хотелось, чтобы он считал во всем виноватой только её одну. Тем более она и так рассказала ему достаточно, стараясь выглядеть объективной. И подобная откровенность, по её мнению, должна была положить конец всем их размолвкам.

Но словно преследуя цель расквитаться с Сильвестром за пережитое, и за его женитьбу на кузине Зонтинова, в том числе, Евангелина не удержалась и рассказала ему о своих звонках Новаковскому, который в тот вечер оказался единственным, кто соизволил выслушать её истерику, чуть не оглохнув от её воплей на втором конце провода.

— Тебе надо было позвонить мне и обо всем рассказать в тот же вечер! — возразил Лисов, впервые сделав для себя открытие, что на этом свете нашлись люди, чьи поступки уязвили Литковскую сильнее его выходок. — Я бы разбил еб*льник этому задроту...

— Именно поэтому я и не стала тебе ничего говорить, — взволнованным тоном молвила Евангелина, раскрасневшись вся от охвативших её эмоций, что частенько с ней бывало в момент сильного гнева, либо переживаемого острого экстаза. — Тем более ты тогда находился в больнице, и все равно бы не смог ничего сделать…

— Я жалею только об одном. Что ты рассказала мне обо всем только сейчас, — вздохнув, заявил Лисов, вставая из-за стола, — и я не могу как следует его проучить… Впрочем, ещё не все потеряно. Наступит время и он расплатится за все. Уж в этом можешь не сомневаться, — заговорщически подмигнул он ей.

И словно недоумевая с того, что она до сих пор здесь сидит и не идет в спальню, он сказал ей принять душ, пока он займется посудой. Благо, в гараже имелся генератор с достаточным количеством бензина, который можно было запустить ради отопления и просто, чтобы нагреть воды.

С тех пор как отсюда сбежала кухарка и домработница, всеми домашними делами приходилось заправлять им с Евангелиной, что было слегка непривычно для самого Лисова,  только начавшего постигать науку самообслуживания ещё за время проживания на квартире во избежание проникновения на жилплощадь под видом домработницы шпиона дядюшки Лисовича. Но убираться в квартире — это одно, а поддерживать порядок в огромном частном доме — совсем другое. Это дело оказалось куда более хлопотливым, чем можно было себе представить на первый взгляд.

Но поскольку ничем другим здесь пока заняться было нечем, большую часть времени они проводили в подобных хлопотах, равномерно распределяя между собою обязанности. Причем отлынивала среди них двоих только Евангелина, стараясь побольше дел спихнуть на своего спутника, которому и так забот хватало. Однако вместо того, чтоб возроптать и устроить ей разбор полета, Лисов продолжал свою деятельность, не требуя от неё слишком многого.

Он понимал, что возвращение в город было пока невозможно и сопряжено с риском из-за обстрелов. Оно того не стоило.

В любом случае возвращаться туда они пока не спешили. И начав понемногу входить во вкус загородной жизни, он был готов провести в такой обстановке немало времени, пока Евангелина была под боком и им никто не мешал. То был их медовый месяц.

Останавливаясь напротив душа, Евангелина задумалась.

Как знать, может у него будет сегодня настрой, и он соизволит вновь её приласкать, как это частенько у них случалось, едва они съехались, приказывая отправляться в спальню и ждать его там обнаженной.

Несмотря на количество проведенного вместе времени, было что-то непохоже, чтобы он успел утратить к ней интерес. В нынешних условиях это было, пожалуй, единственное средство, которое помогало ей окончательно забыться и уснуть.
И невольно вспомнив, чем все закончилось во время их первого пребывания в этом доме, когда они присматривали за его дедом, проводя параллель с тем, что было сейчас, Евангелина почувствовала укол совести, упрекая себя за смутное желание устроить «семейную ссору».

Совместная жизнь с этим человеком вряд ли окажется тихой заводью, и они будут обречены бросать друг другу упреки до конца своих дней, пока в их судьбы не вмешается Провидение, время от времени разводя их по сторонам, и предоставляя возможность соскучиться по обществу друг друга.

Все-таки, как не сбегала она от судьбы, а та все равно её настигла. И смысл было тогда опираться ему в момент первой их встречи, если все в итоге закончилось так, как начиналось. 

Она оказалась в постели Лисова, ночуя с ним в той самой спальне для гостей, в которой когда-то находился он сам, когда они досматривали его деда. С той разницей, что теперь они могли резвиться в спальне сколько душе угодно, не сдерживая себя ни в возгласах, ни в стонах, и не обращая внимания на воспроизводимый кроватью шум, которую они порядочно изъездили своими телами вдоль и поперек, исследуя одну позой за другой, словно специально преследуя цель её развалить и переместиться на пол. На что, к примеру, сложно было решиться во время проживания в квартире, где особо провокационные звуки могли бы возбудить нездоровое любопытство соседей, особенно если те были знатными ханжами.

Здесь же, где дома находились на приличном расстоянии друг от друга, опасаться чего-то подобного не приходилось. 

Редко когда их ночи проходили в относительном спокойствии, и они просто засыпали рядом в одной постели, не касаясь друг друга телами. Как ни разу не задумывались о том, что их шалости могли потревожить дух покойного деда, который, возможно, до сих пор витал вокруг этого дома, с осуждением наблюдая за тем, что вытворял его внук. Но если Евангелина порой и задумывалась об этом, испытывая суеверный страх перед необъяснимыми вещами, то её любовнику было на все наплевать. Лисов не особо мучил себя угрызениями совести, пытаясь затащить её в постель, когда его дед был ещё жив. Что мешало ему воплотить свои потаенные желания теперь, когда старика давно не было в живых?

Не на шутку разойдясь, они могли «развлекаться» так всю ночь. Тогда-то ей и понравилось засыпать обнаженной под мнимые убаюкивания Лисова, имевшего свойство «утешать» её так, что под утро она чувствовала себя совсем разбитой, с трудом сползая с кровати, где накануне предавались любви, ни в чем себе не отказывая.

Когда Лисов, управившись наконец с делами, зашел в спальню, Евангелина ещё не спала.

Раскрыв перед собой книгу, она безучастно смотрела на её страницы, лишь делая вид, что читает, а на деле размышляя о чем-то своем. Её телефон лежал на прикроватном столике вниз экраном и она почему-то не спешила брать его в руки, дабы не отвлекаться на разную ерунду. Рядом горела ночная лампа, чей мягкий свет создавал в помещении уютную атмосферу, где приходилось коротать им свои ночи.

Проигнорировав приказ Лисова ждать его в спальне обнаженной, приняв накануне душ, Евангелина в который раз решила его ослушаться, устроившись на постели в своем обычном одеянии: ажурных трусиках и топе с тонкими бретельками. По её плечам струились собранные в хвост волосы, а кожа отливала в полутьме перламутром, благодаря чему её обладательница выглядела ещё соблазнительней.

Если бы Евангелина знала наперед, что все эти вещи на ней возбудят его ещё больше, то предстала бы перед ним полностью обнаженной, как он хотел, не стесняясь своих внешних данных, коими щедро наградила её природа. В иных случаях она предпочитала избавляться от лишнего одеяния, соскальзывая под тонкое одеяло в чем мать родила. Так что когда Лисов соизволил наконец переступить порог спальни, его глазам предстало дивное явление, окутанное особым ореолом после их так называемой ссоры. Если её признания в собственной измене перед ним можно было вообще назвать данным словом.

Он долго думал над тем, как следовало её за это наказать, вынашивая план мести. Однако стоило ему очутиться в спальне в столь поздний час, окидывая ревностным взглядом её фигуру, как при виде её «прелестей», едва скрытых от него под ночным одеянием, он тотчас отбросил мысль о мести, задумавшись о другой перспективе. Во всяком случае если такую красотку и следовало наказать, но методы для подобной цели следовало выбрать совсем другие.

Слегка удивленный, что она решила вновь его ослушаться, так и не сняв с себя ночное одеяние, как делала это все время, до сих пор не в состоянии насытиться их любовными играми, он решил напомнить ей об этом упущении, неохотно возвращаясь к мысли, что этим телом мог владеть кто-то ещё помимо него.

Заметив, что в спальне она была не одна, Евангелина сделала вид, будто не увидела его, ощутив в воздухе легкий запах ароматических масел, коими Лисов любил натираться после душа перед бурной ночью. Не значило ли это, что сегодня он тоже собирался устроить для неё любовный марафон, когда она ещё толком не пришла в себя после их недавнего занятия любовью?! Все могло быть. И его вкрадчивые манеры наряду с неоднозначным поведением было тому подтверждением.

Однако прекрасно осознавая, какое впечатление производили на него её грудь, обтянутая плотным топом, и слегка согнутые в коленях стройные ноги, она не спешила менять своего положения, пока не дочитает книгу, сделав вид, будто её содержимое интересует её куда больше появления здесь любовника, искавшего повод, чтобы переключить её внимание на себя. Наконец ему надоело ждать, когда эта упрямица посмотрит на него и перестанет игнорировать его присутствие, словно намеренно закрываясь от него книгой.

Стремительно к ней шагнув, Лисов вырвал у неё из рук эту вещицу и с треском захлопнул её прямо на глазах у изумленной Евангелины, швырнул книгу на прикроватный столик, усаживаясь на край кровати.

Нахмурившись, с воплем: «Что ты делаешь? Совсем с ума сошел?», она потянулась за брошенной книгой, не собираясь мириться с подобным положением дел.

Да кто он, в конце концов, такой, чтобы указывать ей, что делать и как она должна себя вести! Почему она должна слепо следовать его указкам, когда ни сегодня так завтра она могла спокойно сбежать к себе, но при одном условии… Тем не менее сегодня у неё было весьма игривое настроение. И она была готова покапризничать, подразнивая его, с удовольствием отмечая про себя, какие яростные огоньки загорались в его темных глазах.

— Я что тебе говорил? Ты почему до сих пор не разделась? — вопрошал её Лисов, скручивая ей руки и подсаживаясь к ней ближе. – Думаешь, я оставлю тебя сегодня в покое, узнав о твоих похождениях? А корчила же из себя святую!..

Уставившись на него широко открытыми глазами, в которых горело любопытство и затаенное вожделение, Евангелина попыталась ударить его в плечо кулаком прежде чем потерять по его вине равновесие и упасть на подушки.

Ещё немного, и он действительно одержит над ней верх! А она не собиралась так быстро сдаваться, планируя поставить его в известность, что отныне не станет заниматься с ним любовью согласно его условиям, когда ей было достаточно одного раза в неделю, если не меньше.

Он однозначно что-то подмешивал ей в напитки. Что-то из разряда возбуждающих добавок. Другой причины всякий раз охватывающего её вожделения, как только она оказывалась в его объятиях, Евангелина не находила, быстро увлажняясь без всяких прелюдий.

Неужели сегодня ночью она тоже быстро ему сдаться, даже не посопротивлявшись для вида или хотя бы попробовав указать ему на дверь, что выглядело глупо. Особенно если учесть, что был дом его деда, и если ему вздумается, он мог, в принципе, склонить её к интимной связи где угодно, начиная с улицы, заканчивая беседкой двора. Просто сейчас на улице было немного прохладно и царила далеко не самая подходящая погода для занятия там всяким «непотребством», не говоря уже о риске стать прицелом для обломка ракет.   

— Почему ты думаешь, что теперь я буду всегда с тобой спать? — взволнованно проронила Евангелина, изнемогая под весом его тела. — Насколько я помню, мы ещё не законные супруги, чтобы ты мог требовать от меня…

Договорить она так и не успела. В следующий момент его пальцы вцепились в одну из бретелек на её топе, которая тотчас была спущена вниз, после чего он повторил то же самое со второй, обнажая ей грудь. Глупо было опираться после всего пережитого, когда её обнаженное тело уже давно не таило для него никаких загадок.

— Что ты делаешь? Я сама разденусь! — пытаясь хоть как-то с ним совладать, Евангелина случайно ударила его по бедру ногой.

Удар этот оказался не слабым, зато после этой своей инициативы она тут же получила от него шлепок по своей упругой заднице, где засветился красноватый след от его пятерни.

— Угомонилась? — с издевкой бросил он, любуясь собственным отражением в расширенных зрачках её серо-зеленых глаз. — Теперь поняла, что со мной лучше не проворачивать подобных вещей. Зато будешь знать, маленькая шлюшка, как изменять и давать кому-то ещё помимо меня. Тем более этому ублюдку… С этого момента мы будем трахаться с тобой чаще обычного, чтобы у тебя и мысли не возникло подпустить к себе другого самца, а то я могу подумать, что ты со мной чего-то не добираешь, нуждаясь во постороннем внимании, — и словно стараясь подкрепить свои слова действиями, он тут же потянулся рукой к ночнику, выключая его и параллельно сбрасывая с себя полотенце.

Едва в спальне воцарилась полутьма, потеряв на мгновение все ориентиры, у Евангелины возникло ощущение, будто она падает в пропасть, чувствуя, как её хватают хорошо знакомые руки, жадно шарят по её телу, на ощупь стягивая с неё топ и стринги. И как сильно обжигают её шею и грудь знакомое дыхание и чувственные губы, заставляя покориться этой игре и перестать корчить из себя невинную деву. Иногда Лисов позволял себе быть нежным, но не в этот раз.
Чутье ей подсказывало, что сегодня ей даже нечего надеяться на его наполненные сентиментальностью ласки. И она должна быть готовой испытать на себе его грубость, и, в целом, более бесцеремонное отношение в постели, как с ним порой бывало, когда ему начинало казаться, будто она ускользает от него, заведя себе на стороне ещё одного любовника. Что вполне устраивало саму Евангелину. Поэтому она никогда не устраивала кипешь, прекрасно осознавая, чем могло для неё это закончиться. 

Кажется, он был готов простить ей любовные шашни с Сильвестром, сделав виноватым во всем только его одного, словно она не ходила к их одногруппнику, и вообще была непричем. Так ей тогда показалось. Но это вовсе не означало, что он собирался спускать эту оплошность ей с рук, оставляя все как есть.

Сильвестру он обязательно отомстит, но чуть позже. А вот её следовало проучить уже сейчас, отбив у неё всякую охоту таскаться по постелям бывших поклонников, предлагавших ей отсосать им по окончанию очередной «высокоинтеллектуальной» беседы.


Если бы эта ситуация разыгралась при других условиях, и Сильвестр не опустился бы до намеков на оральные ласки, показавшиеся Евангелине прямым оскорблением, быть может, он и не стал бы ему мстить. А так… Теперь он от него не отстанет.

Заставит этого тихушника заплатить сполна за нанесенное оскорбление той, которая отныне принадлежала только ему и никому больше. Только он один имел право её касаться и никто больше.

Удивительно, что Евангелина тогда вообще ему отказала, так и не успев «осквернить» столь непотребным занятием свои уста, которые он так любил целовать. Все эти промелькнувшие перед ним на миг картины её измены с Сильвестром ещё больше распалили его воображение. И почувствовав себя так, будто трахался с ней в последний раз две недели назад, ненадолго оставив её в покое, он потянулся за смазкой, которая для подобных случаев у него всегда находилась под рукой.

Переведя дух, Евангелина вцепилась руками в одеяло, словно пытаясь спрятаться под этим нехитрым укрытием, но уже было поздно. Вновь заключив её в объятия, Лисов сделал все возможное, чтобы окончательно избавить её от нижнего белья и сливавшегося с её кожей топа, стащив его прямо через голову, небрежно вороша её локоны. Однако прежде чем окончательно забыться и впасть в состояние оцепенения, Евангелина успела ощутить, как те самые руки, которые только что с таким трепетом скользили по её телу, до предела стискивая ей грудь, сжимая соски, вдруг ненадолго приподняли её над постелью, и, перевернув её на живот, толкнули обратно на кровать, перехватывая во время падении её бедра, и тут же слегка разводя их, с такой силой впиваясь пальцами ей в кожу, что не в состоянии сдержать своего гневного возгласа, Евангелина непроизвольно выругалась, чувствуя себя в эту минуту какой-то шлюхой, с которой развлекаются как хотят. Но что значили все эти ощущения по сравнению с тем, что последовало потом…

Упав на согнутые локти, Евангелина попыталась слегка приподняться, чтобы убрать с лица пару локонов, но уткнувшееся в спину колено ей помешало это сделать.

Вновь распластавшись на постели, она решила поменять свою тактику, попробовав перекатиться на бок, чтобы свернутое в ком постельное белье не так сильно сдавливало ей грудь. Когда толкнув её на постель, Лисов вдруг снова подхватил её за бедра, и, продолжая удерживать их в слегка разведенном состоянии, бесцеремонно скользнул рукой между её ног, натирая её нежные и слегка возбужденные места знакомой ей смазкой, который поначалу она приняла за расплавленный вазелин.

Он, пожалуй, окончательно сошел с ума на почве ревности. Ей не следовало его драконить. А теперь вот как все получилось. И едва успела она подумать о своем запоздалом сожалении, как в следующий момент вторая его рука опустилась ей прямо на голову и захватив пальцами завязанные в хвост волосы, он тут же потянул их на себя, тем самым заставляя её принять удобную для него позу. Продавливая её в районе поясницы, подбивая коленом её бедра, которые она из упрямства не хотела расставлять шире, и тут же наваливаясь на неё сверху, прижимая к постели её тело. Хороший слой смазки сделал свое дело.

Без проблем проникая в нее, ему удалось вырвать с её губ сладострастный вопль своим резким движением, огласившего своды спальни с плотно задернутыми шторами на окнах, благодаря чему их наполненная страстью любовная схватка проходила почти в кромешной тьме, чему Евангелина была лишь рада, отдаваясь своему любовнику в самых нелепых позах.

Таковой была её «плата» за желание следовать за этим человеком, который вряд ли бы стал жить с ней бок о бок, довольствуясь сугубо платоническими отношениями.

На следующий день она проснулась умиротворенной и удовлетворенной, заснув в объятиях Лисова, благополучно устроившись перед этим у него на плече. Её довольное выражение лица говорило само за себя.

Книга 4. Глава 10

http://proza.ru/2023/11/29/745