Душанбинский пятак

Жизнь молодёжная не мыслится в одиночестве, вне коллектива друзей, единомышленников, коллег, любимых и т.п. Да, бывают и одиночки, но они, как правило, являют собой отклонения от нормы и тут не про них. Направленность деятельности молодёжных коллективов может быть разной, но и это не является темой настоящего рассказа. Прошло вот уже более 50 лет с момента появления нашего пятака (в этом слове я объединяю и молодых лоботрясов нашего сообщества, и место, где они собирались), но забыть его я не могу. Вот, вроде, проходной период жизни (у меня он длился менее двух лет), а всё ещё помнится. Потом, уже в России, я услышал слово «подворотня», обозначающее то же самое, но «пятак» мне таки ближе.

Наш пятак начал складываться в десятом классе и состоял, в основном, из «элиты» всех трёх классов (А, Б и В) нашего (1972 года) выпуска русской школы №21 города Душанбе. Всего на пятак из наших классов собиралось до 20 человек, еще человек 10-15 наших друзья из других школ, ПТУ и техникумов. Абсолютное большинство, естественно, пацаны. Но это по максимуму, обычно по вечерам на пятаке присутствовало человек 10-15. Насколько я помню, кроме нашего, было ещё несколько сообществ, объединённых какими-либо интересами. Собственно, я сам не был явным лидером нашего 10В класса, скорее где-то около. Тем не менее, мне, как и большинству тех шестнадцатилетних оболтусов 1971 года ХХ века, хотелось быть в обществе, хотелось быть крутым и значимым, заниматься чем-то интересным и т.п. И вот, уже не помню по чьему-то почину ряд друзей-товарищей предложили посидеть вечером в сквере у театра оперы и балета (в народе просто операбалет). Большинство из тех, кому последовало предложение, приняли его. Фото театра на заставке к рассказу, а наш пятак располагался справа от него, на скамейках под кронами деревьев.

Все мы давно и хорошо знали друг друга, проучившись вместе в школе по девять с лишним лет. Мы вместе побывали в разных переделках (чаще противоправных), прошли не одну драку с шанхайскими, чеховскими, даже с нагорными. Большинство училось в одной из лучших школ Душанбе и практически все собирались поступать в ВУЗы не только Душанбинские и Таджикистана, но и по всему СССР. Нам действительно было интересно друг с другом, мы имели примерно одинаковый уровень образования, схожий кругозор, однотипные моральные принципы. Но, тем не менее, мы были сильно разными. Среди нас на пятаке тусовались и малолетние преступники (например, ребята с кличками Цыган, Алишер), и будущие сотрудники милиции (например, Софик), и гуманитарии (например, Старая), но большинство считало себя потенциальными технарями и даже военными, среди которых был и я.

Поначалу, пока учились в школе, на пятаке мы вели всякие интересные разговоры, от школьных и семейно-бытовых, вплоть до философских и исторических, даже классическую литературу не забывали, хотя большинство из нас любило фантастику. Болтали пацаны про девчонок (при девчонках) и девчонки про пацанов (не стесняясь нас), приударяли за объектами противоположного пола, а кое-кто уже по-взрослому курил. Но особой частью программы сидения на пятаке были песни. Некоторые из нас играли на гитаре, играли хорошо, петь могли вполне прилично и песен знали много. Эти ребята на пятак приходили с гитарами и им всегда находилось центральное место на скамейках пятака. Ну а такие, как я, подпевали. Всех песен, которые звучали у нас уже не помню, но точно были такие:
• «Клён ты мой опавший, Клён заледенелый…»
• «Ты жива ещё моя старушка, Жив и я привет тебе, привет!...»
• «Плачет девушка в автомате…»
• «Я готов целовать песок, по которому ты ходила…»
• «Мой Фантом, как пуля быстрый, в небе голубом и чистом…»
• «Не умирай любовь»
• Много было блатных песен, ведь большинство из нас выросли в текстильских дворах – одном из самых бандитских районов Душанбе
• Пели что-то из Высоцкого, но он тогда в Душанбе был не сильно популярен
• Пели Шизгару, Битлов, даже пытались что-то из Pink Floyd изобразить, причём на языке оригинала
• Даже своё писали ребята, но получалось откровенно слабо.
Мне тогда, в 16-17 лет, сильно нравился Pink Floyd, и вот эта незатейливая песенка – «Девушка из Нагасаки». Она почему-то и к моему удовольствию часто исполнялась у нас на пятаке.

Девушка из Нагасаки

Он капитан и родина его – Марсель.
Он обожает споры, шумы, драки,
Он курит трубку, пьет крепчайший эль
И любит девушку из Нагасаки.

У ней следы проказы на руках,
У ней татуированные знаки,
И вечерами джигу в кабаках
Танцует девушка из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь
И любит девушку из Нагасаки.

Кораллы алые, как кровь
И шелковую блузку цвета хаки,
И пылкую, и страстную любовь
Везет он девушке из Нагасаки.

Вернулся капитан издалека,
И он узнал, что джентельмен во фраке,
Однажды накурившись гашиша,
Зарезал девушку из Нагасаки.

У ней такая маленькая грудь,
И губы, губы алые как маки.
Уходит капитан в далекий путь,
Не видев девушки из Нагасаки.

К моменту формирования пятака наши молодецкие драки с соседними районами практически прекратились. Мы даже с чеховскими к тому времени подружились, да и с шанхайскими уже давно ничего особо не делили. За весь 10-й класс я помню только две драки, в которых участвовал сам.

Одна из них случилась на танцах в парке имени Горького (сейчас парк имени Рудаки). Парк был и есть в самом центре, рядом с площадью Ленина (сейчас Сомони), а это не наша территория, она не контролировалась ни текстильскими, ни дружественными нам группировками. Мы туда пошли просто потанцевать всем пятаком, там и других текстильских и чеховских ребят встретили. Сначала всё, вроде, шло хорошо: живая музыка, девчонки. Но вскоре что-то случилось (говорили потом, что ненаши обидели нашу девчонку) и танцплощадка довольно быстро поделилась на две половины. Танцевать народ престал (хотя ансамбль продолжал что-то там изображать) и началась перепалка между нашими и ненашими. Кто-то из ненаших не выдержал и ударил какого-то нашего, а далее понеслось. Сначала дрались на танцплощадке, потом драка частично вылилась в парк и там разделилась на несколько очагов. Кто побеждал понятно не было, но азарт был и в этом азарте не сильно чувствовались удары противника. Выйти драке дальше парка не дала милиция. В первую очередь они ликвидировали очаги в парке, а потом и до собственно танцплощадки, где продолжалась главная драка, добрались. Менты повязали человек 20-30 (я в тот раз в милицию не попал). Всего, как потом сообщалось в неофициальных источниках, дралось около 200 человек с обоих сторон. Это очень может быть, на ту танцплощадке народу помещалось богато, никак не менее 500-600 танцующих.

Вторая драка и вовсе оказалось одиозной. Как-то вечером к нам на улицу Бофанда (главная улица района текстильских дворов) откуда-то проникла довольно большая группа чужих отморозков с целью показать текстильским, что в своём же районе вовсе не они главные. Банда шла по улице, тупо избивая всех подряд молодых ребят, задирая взрослых и оскорбляя девчонок. Один из наших пацанов, вырвавшийся от отморозков прибежал на пятак (а бежать было минуты 2-3) и кинул клич: «Наших на Бофанде бьют какие-то сволочи!». Естественно все мы (около 15 человек), сидевшие на лавочках, повскакивали и бросились за парнем ловить отморозков. На Бофанде мы были буквально через 5-6 минут после того, как наш парень вырвался с улицы к нам. Пришлые отморозки в тот момент били нескольких наших парней напротив нашей же школы. Не сразу они нас увидели: темновато было уже (на Бофанде фонари почти никогда не горели – разбивали их тутошние пацаны), да и азарт драки мешали им смотреть по сторонам и слушать. Было тех не много, как и нас человек 15, но это был наш район, это была неправедная агрессия, а это придаёт силы. Месилово началось бодрое. Некоторые из нападавших остались лежать на месте, но нескольким удалось убежать. Мы их ловили и били по всей Бофанде. Очень вероятно, что досталось и ни в чём не повинным простым прохожим (хотя по вечерам на Бофанду выходили либо свои, либо бестолковые). Но мы не смотрели, кого поймали, праведный гнев оглушал и застилал глаза. Только пройдя улицу два раза из конца в конец, мы успокоились, подняли и откачали одного из ранее побитых отморозков и устроили допрос: «Чьих будете?». Ребята оказались из молодых шанхайских, которые почему-то решили, что текстильские дворы должны быть в зоне их влияния. После выяснения ситуации мы на следующий вечер сходили в Шанхай к нашим знакомым и те обещали, что отморозков они всех вычислят, примерно накажут и больше такого не повториться. С тем и разошлись. Пусть не дружба, но мир между нашими районами восторжествовал.

Хоть это и был напряжённый выпускной 10-й класс, но раза два-три в неделю удавалось-таки вырваться к операбалету, а ведь я ещё я ходил на тренировки по тяжёлой атлетике, на факультативы по физике и астрономии, были у меня друзья и помимо пятака. Уж очень нужен молодым коллектив, и это правильно, тут мы социализируемся. Главное, чтобы твой коллектив не состоял из законченных придурков, а то ведь и самому можно стать таким же.

Но школа окончена, я съездил в Ленинград и не поступил в ЛВОКУ, вернулся в Душанбе и поступил в ТПИ. Поступил удачно – стипендию в 40р. мне начислили и буду я её получать, как минимум до окончания зимней сессии, а если и её без хвостов сдам, то и до второго курса. Жил я дома, кормили и поили меня родители, одевали они же, а эти 40р. оставались мне на карманные расходы.

Пятак у нас к тому времени окончательно устаканился. Теперь он состоял почти сплошь из студентов Душанбинских ВУЗов. Абсолютное большинство из нас получали стипендию и имели право ею самостоятельно распоряжаться. Свободная студенческая жизнь, не сильно напряжённая учёба (по принципу: «От сессии до сессии живут студенты весело»), наличие карманных денег, неглупые ребята на пятаке и поступление моего лучшего школьного друга Вовки Стрекаловского в Рязанское автомобильное училище, тянули туда ещё сильнее, чем в 10-м классе.

Но такая «свобода» и наличие денег не очень хорошо сказалось на уровне общения на пятаке. Постепенно стало нормой приходить туда не пустым, а с бутылкой портвейна (обычно брали белый таджикский – очень хорошее вино по сравнению с российскими тремя семёрками, Солнцедаром, Плодовоягодным и т.п.). Куда-то ушли разговоры про высокое и осталась примитивная бытовуха и пошлота. По почину нашей Старой разговаривать между собой мы стали матом. Для меня это было тяжело, так как отец меня приучил, что материться в присутствии женщин ну никак нельзя. Гитары никто не приносил и песен не пел. Среди нас из постоянных девчонок осталась только Старая (Ира её правильное имя), другие появлялись только в том случае, если их приводили пацаны, да и те не на долго. Они либо сами уходили, не приняв «высокого» уровня общения, либо их выгоняли за что-нибудь. Старая тоже иногда мальчиков приводила, она же их выгоняла. Так постепенно стал загнивать наш, когда-то интересный пятак.

Несколько нас взбадривал один мужик, собиравший бутылки и в зону ответственности которого входили лавочки нашего пятака. Звали его Семён Петрович. Оказывается, весь город был поделён сборщиками бутылок на зоны, и как зоны детей капитана Шмидта, они были закрыты для посторонних сборщиков. Понятно, что парк у театра операбалет был хлебным местом и кормил не одного сборщика. Как он достался одному русскому пожилому мужику не известно, но вот достался. Он исправно появлялся чуть позже нашего прихода, доставал нам из дупла рядом стоящего старого дерева стаканчики, стыренные из автоматов с газводой, с благодарностью принимал от нас полстакана портвейна и, чтобы не мозолить глаза, садился на удалённую скамейку, наблюдая за тем, чтобы никакой посторонний не забрал законно принадлежащие ему наши бутылки. А их бывало до 10-15 за вечер, что в денежном эквиваленте составляло около 2-х рублей – хороший приварок к его пенсии.

Вид у Петровича был вполне достойный: неглупый взгляд серых глаз на узком с бородкой лице (пусть и испитом, но ещё не потерявшем следов интеллигентности), поношенный пиджак, довольно чистая рубашка, всегда начищенные, хоть и не новые, ботинки, и очень правильная русская речь. Однажды мы решили спросить у него кто он, да что. По словам Семёна Петровича, выходило, что у него за плечами три высших образования: горный инженер, экономист и высшая партшкола. Сам родом из-под Москвы. Вскоре после войны, по окончании Горного института был распределён на урановые рудники под Чкаловском (сейчас Бустон – это под нынешним Ходжентом). В тамошних шахтах с 1946 года добывали уран, вот там горным инженером он и начал свой трудовой путь, если не считать 2-х лет на войне. Постепенно дослужился до главного инженера одной из шахт, окончил параллельно высшую патршколу. А когда его назначили начальником шахты, то ещё и какой-то экономический факультет пришлось закончить. Очень любил Семён Петрович Лермонтова и, как утверждал, знал все произведения любимого поэта и все эпиграммы на него. Он и в самом деле как-то раз прочёл нам наизусть всего Демона, а потом ещё с десяток эпиграмм на него, чем поверг нас в некоторое уныние. Мы ведь думали, что он пусть и культурно выглядевший, но всё-таки обычный сборщик бутылок. А тут вон оно как – крут оказался мужик и нам до него далеко. Сгубил его алкоголь. Петрович был относительно молод (это мне сейчас так кажется, когда самому под 70), но так как он долго работал на урановых рудниках, да ещё война, то имел право на пенсию то ли в 50 то ли в 55 лет. Увольняться не хотел, но московское начальство, видя его глубокое уважение к крепкому алкоголю и несмотря на большой производственный опыт настойчиво предложило уволиться, тем более, что квартира у него в Душанбе была. Жена с двумя детьми уволила его из своей жизни ещё раньше. Нам Семён Петрович не досаждал, моральный облик наш не пытался исправить, если подносили стаканчик портвейна – не отказывался, если просили почитать Лермонтова соглашался, но вот про свою жизнь говорить не сильно любил. В первом училищном летнем отпуске я его не увидел и спросил о нём у друзей, но никто ничего не знал, кроме того, что Петрович ещё осенью перестал появляться на пятаке, а вместо него теперь таджик, вполне себе бутылочного вида и поведения.

Была встреча совершенно противоположного свойства. Однажды весной, по ходу на пятак, как положено, зашёл в гастроном и взял портвейна. На лавочках уже сидело человек 6-7 и среди них какая-то незнакомая мне девчонка. Как потом выяснилось – это была Света, бывшая подруга Алишера, которую он привёл к нам на пятак, чтобы отвязалась. Я сел рядом, поболтали и решили обмыть знакомство портвешком. Я достал пару стаканов из дупла Семёна Петровича, открыл бутылку и решил налить понемногу. Однако Света довольно решительно предложила выпить из горла. Мне стало интересно – не каждый день видишь девчонку, предпочитающую таким образом потреблять спиртное. Как джентльмен, я предложил начать девушке. Света взяла пузырь, намётанным взглядом определила его середину и, даже не прикладывая для ориентира палец, вставила горлышко бутылки в своё горло. Далее портвейн пошёл в неё самотёком. Света даже не глотала! В какой-то момент она вынула изо рта бутылку, и та оказалась абсолютно ровно ополовинена. Это был высший пилотаж! Я так не мог и даже не пытался повторить. Пришлось, чтобы уж совсем не уронить себя в её глазах, допить бутылку хоть и регулярно глотая, но таки не отрываясь. Видимо, я ей чем-то понравился, но не могу того же сказать про себя в отношении её. Поболтав ещё 15-20 минут Света предложила пойти к ней домой, и, так как родителей не было, продолжить знакомство. К столь быстрому развитию отношений я готов не был, да и не понравилась она мне. Поэтому, дойдя до автобуса, я подсадил её в открывшуюся дверь, сам сделал вид, что чем-то озаботился и, как только дверь закрылась, помахал ей и пошёл обратно на пятак. Слава Богу, больше я её на наших лавочках у операбалета не видел.

Все два года моего пребывания на пятаке я занимался штангой. Вид спорта тяжелый, да и тренировок было у меня в институте целых пять в неделю – три стандартных после обеда под вечер и две до обеда вместо институтского физо. И тренером, и преподавателем физо у нас был Виктор Рак (чемпион Таджикистана по штанге) вот он так и придумал. Всё бы ничего, но даже ежедневные полбутылки портвейна после тренировки сильно подорвали моё здоровье. Результаты в штанге я показывал неплохие, к концу первого курса уверенно делал второй разряд в толчке и третий в рывке, но вечером шла алкогольная нагрузка на печень и почки. А ведь к тому времени я ещё и курил. В результате чего, к концу первого курса я хоть и имел крепкое телосложение, но морда лица была излишне бледной, с синими кругами и мешками под глазами и частой головной болью.

А потом я поступил в СВВХКУ и на пятаке мог появляться только в отпусках. Первый зимний отпуск проболел и на пятак не попал. Во второй, летний, не мог себе отказать побывать там, но был сильно разочарован ещё более опустившемуся уровню общения и поведения ребят. У них вообще не осталось ничего, кроме выпить, не закусывая, поболтать ни о чём (в лучшем случае о девчонках) и разойтись. Что интересно, на пятаке остались либо те, которые не поступили в ВУЗы (таких было не много), либо те, которых из ВУЗа выперли (этих было ещё меньше). Студентов осталось совсем не мнорг, да вообще на пятаке больше чем 6-8 человек за вечер не бывало. А ещё через полгода, в зимний училищный отпуск, придя на пятак, я не увидел вообще никого. Как-то связавшись с Софиком узнал, что все, кто хотел нормально закончить ВУЗ бросили ходить на пятак, кто полгода, а кто и год назад – пошла спецуха, надо серьёзно учиться, просиживать целые вечера некогда. Да и пить уже сил нет, здоровья жалко. Те же, которые были не студенты либо сидят на зоне, как Цыган, либо служат в армии, как Уши, либо спились, а то и на наркотики подсели.

Вот так и закончился наш пятак. Интересное было место поначалу и совсем никудышнее в конце. Но и про этот период жизни я не жалею ни разу.