Тёмные воды души моей. Продолжение 32

                В бараке. (Апрель 1953г. Норильск)


   На ночь, после отбоя, им запрещалось выключать свет, но бывалые женщины выкручивали на пол оборота несколько ламп, оставляя как правило, по одной в тамбуре у входа и в красном уголке в конце барака, что сильно приглушало общий фон, создавая более – менее приемлемые условия для сна.
   Но сейчас им не спалось, они активно перешёптывались о событиях нынешнего вечера.
-   Может действительно составить список требований?
-   И не забыть указать чтобы шамовку не крали.
-   И мыло.
-   И баньку два раза в неделю или лучше даже три.
-   Да! И чтобы не лапали…
-   Ты, что дура что ли, не нравится - мордочку себе подправь.
-   Как это?
-   Да вон, гвоздиком расцарапай, и никто тебя лапать не будет.
-   Ну и сука же ты всё-таки. С твоей мордой и править ничего не надо.
-   Что-о? Да я тебя сейчас сама подрихтую, тварь…
-   Отставить! – окрик старшей по бараку заставил взбалмошных женщин угомониться, - вы что девки на малине что ли? Какой ещё вам список? Может ещё и чистосердечное накатаете, подпись поставите и дату? Самонавет? Или кляузу на соседку? Вы, что…? Они, там, за забором, только этого и ждут. Разделяй и властвуй – вот их принцип.
-   Точно, девушки! А ведь Надька права. Зачем мы собачимся?
Хитрые эти начальники, ишь чего придумали, как говоришь? Разделяй и властвуй? А здорово, да? Одно слово – коммуняки клятые…
-   Да при чём тут…?  Римляне ещё придумали.
-   Точно, Макиавелли.
-   Да! Какие же вы девки образованные!  Вот только одинокие, брошенные всеми. Не нужные никому. Государству в том числе! А могли бы ведь составить партию какому-нибудь… «прынцу на белом».  Кофии распивать на лужайке в окружении многочисленных деток. Чего вам не жилось? Какого… вы здесь все…?

-   Да-а, раздался мечтательный шепоток, после продолжительной паузы, - а генерал то этот хорош. Крепкий такой. Серьёзный. Я уж было…
-   Тихо, - зашипела старшая, - отбой!
   Женщины мгновенно откинулись на нары и затихли.
 
   Было слышно, как потрескивает раскалённая печь. Скрипучая дверь подала сигнал о проникновении. Соседка Надежды Сиротиной – старшей по бараку, - двумя ладонями закрывала рот, приглушая болезненный приступ кашля. Морозная волна воздуха тотчас докатилась до присмиревших девиц, оросив отдельными снежинками, холодными и мокрыми.
   Ну, и наконец сработал главный сигнал о несанкционированном вторжении - с резким звоном отлетело пустое ведро из-под ног злоумышленника, намеренно поставленное на ночь перед входной дверью. 
   Загрохотало, задребезжало как в пустой бочке.
   Начальник лагеря споткнувшись о низенькую ступеньку свалился на пол и кубарем, чертыхаясь и охая покатился в сторону тёмных покоев присмиревших узниц, потеряв ориентацию в пространстве палил куда попало из табельного оружия.
-   Надька, курва, а ну-ка ко мне, - с трудом поднявшись на ноги, покачиваясь, разбрасывая руки в поисках равновесия, двинулся нестройной походкой в глубь длинного барака, хватая попутные нары, - всем на построение, живо…

-   Доброй ночи Климент Афанасьевич, здесь я, - поднялась навстречу женщина, обмотавшись тонким одеялом в сером, застиранном пододеяльнике, - позвольте Вам помочь, - протянула, выпростав правую руку, - извините мы уже спали…

-   Надька, - завизжала соседка со второго яруса, Наську убили…

   Старшая по бараку, оставив невменяемого начальника бросилась к подстреленной узнице, - что?
   Девицы с соседних нар повыскакивали со своих мест окружив несчастную жертву, прижимающую рукой живот с расплывающимся тёмным пятном поверх фланелевой ночнушки.
   Она сидела неподвижно, закрыв глаза, тихо и мирно, и даже приступы кашля её уже не доставали.
 
-   Ну, что там покажи, - отняв силой её руку от живота, тут же вернула на место, - держи крепче. Девки, давайте быстро её в медпункт, и поднимите срочно фельдшерицу.
 
-   Молчать, смирно, - взревел вдруг начальник лагеря, размахивая служебным пистолетом, я вас всех прикончу, подстилки вы немецкие…
-   Ты, что делаешь, майор? – загородила женщин собой старшая, отводя его руку с оружием, - ты же ранил Анастасию. За что? Её надо срочно…
-   Отставить, я сейчас и тебя прикончу, навёл он пистолет на закрывшуюся рукой женщину, - я научу вас любить Родину, твари продажные.

   Вздрогнув от выстрела, завизжали женщины и бросились врассыпную, кто куда. – Беги Надька.
   Надежда Сиротина не сдвинулась с места, лишь мельком взглянула на прошитое пулей предплечье, зачем, майор?

-   Спасайся, Надька, - кто-то из женщин ухватив старшую за здоровую руку, потащил в соседнюю комнату, где располагался «Красный Уголок».
-   Ку-уда? Стоять вражины! – Майор открыл стрельбу по убегающим живым мишеням.
   Забежав в слабоосвещённую комнату, они присели на полу за общественным столом с длинной скамьёй.
   За ними последовал неуёмный начальник, слава богу не в лучшей форме стрелок, - я иду искать, - пропел он, весело играя оружием, а-у, кто не спрятался я не виноват. Вижу – вижу, - склонился над притихшими женщинами, перелезая через столешницу, тыча в их головы чернёным дулом, - вот и я.
   Одна из них закричала утробно и бросилась из-за стола в противоположную сторону. Ей вслед последовал выстрел.

   Надежда Сиротина подскочила, ударив с размаху по руке начальника. Пистолет, подпрыгнув, вылетел из его ладони гулко свалившись на пол.
-   А-а-а, ты так, - взревел начальник, - убью су…
-   Что вы наделали, майор? – показала кивком головы старшая по бараку на противоположную побеленную стену, - Вы же убили Вождя!
   Майор Безбородько последовал взглядом в указанном направлении и мгновенно протрезвев, опустился медленно на скамью.
   Его лицо липко заблестело, глаза почернели, тело забилось в мелком ознобе. Торжественный лоб Сталина «украшало» тёмное отверстие.
   Он в ужасе закрыл голову руками.
 
   С грохотом отлетела входная дверь, вбросив в мрачный барак рой холодных, колючих снежинок, впившихся немедленно в бледные лица растрёпанных девиц, суетливо облачающих в затёртые ватные штаны бездыханную подругу.
 
   Резкий порыв ветра сорвал ветхую простынь с соседней шконки и накрыл ею голову пригорюнившегося майора, но тот даже не шелохнулся, словно оледеневшая скульптура под занавеской.   
-   Что тут? Кто стрелял? – перепуганное лицо Виктора Ногина – охранника шестого лаготделения, внезапно ворвавшегося в барак, судорожно дёргалось в разные стороны, выискивая злодеев. Старая винтовка в его руках билась, как пойманная птица, норовя выскочить на свободу, пока действительно не вывалилась, зацепившись за тонкое арестантское одеяло, и лихо юркнула под нары, стремительно как шустрый таракан.
 
-   Чёрт! – кинулся на пол охранник, шаря рукой под лежанкой.

-   Так, всё, девки, давайте, - командовала старшая по бараку, прижимая рукой свою кровоточащую рану, - на одеяло её и в медпункт, быстро.
 
   Арестантки шестого отделения, наскоро набросив телогрейки, запрыгнув босиком в валенки, вшестером потащили к выходу раненную соплеменницу, отсвечивая длинными белыми ночнушками.
-   Да вы бы хоть штаны надели, бабы, ей богу.
-   Да, ты на себя то погляди… давай лучше с нами, руку перевязать тебе надо, а то, не дай бог, истечёшь кровью.
-   Ничего, рана пустяковая, кость не задета, сама справлюсь, вон Виктор Афанасьевич мне поможет, если что… идите быстрее, потом расскажете, а мне здесь… прибраться надо.

-   Ну, так как? – встала над поверженным охранником, Надежда Сиротина, - поможете, раненой девушке? Виктор Афанасьевич?
-   Да, сейчас я, только достану и… вот, -  нашарил он наконец утерянное оружие и удовлетворённо поднялся, щёлкнув затвором, - руки вверх!

   Оставшиеся в тёмном бараке женщины с визгом бросились по своим нарам, прикрывшись поношенными «верблюжьими» одеялами, - не надо, это не мы...

-   Да? А кто же тогда? – не поверил им юноша. Кто стрелял?
-   Ну, Вы сами подумайте, Виктор Афанасьевич, - доверительно переспросила старшая, покорно заглядывая в глаза - посмотрите на нас, откуда у нас оружие? Это в нас стреляли, - указала кивком головы на своё окровавленное предплечье, и вон Настасью подстрелили в живот, ужас! Выживет ли девка теперь?

   Изначальный морок начал сходить с лица охранника, он опустил винтовку, огляделся и щёки его медленно налились малиновым, - а кто же тогда? – прошептал он, - Вам тоже надо в санпункт.
   Надежда молча кивнула в сторону красного уголка, где в сидячем положении на скамье, покоилось накрытое простынёй, тело человека.

-   Что это? – забеспокоился Виктор в ожидании непоправимого, двигаясь короткими шажками навстречу недвижному телу.
   Подойдя ближе, ухватился осторожно за край простыни и, выждав секунду, резко рванул её вверх.

   Обнажившееся картина ему не понравилась – на грубо сколоченной, деревянной скамье, сидел его начальник, медленно поднимая голову на потревожившего его наглеца.  Лицо его было белым и глянцевым как фарфор, а глаза неподвижны и пусты. Он словно не живой.
-   Товарищ майор, что Вы здесь… зачем Вы… - охранник присел рядом, опираясь одной рукой на винтовку, второй тронул погружённого начальника за руку. Тот никак не отреагировал на прикосновение.
-   Климент Афанасьевич! Это я – рядовой Ногин… как прикажете… что мне теперь?  Надежда, - обернулся он к старшей по бараку, молча наблюдавшей за его действиями, - гражданка Сиротина, что вы с ним сделали?

   Женщина молча приподняла охранника, потянув здоровой рукой за крепко удерживаемую им винтовку, и отодвинув в сторону, широко размахнувшись «врезала» майору Безбородько по его потусторонней физиономии, отчего тот, словно набитый мешок, глухо свалился на пол.
               
   Виктор едва успел отскочить в сторону, под дружный возглас спрятавшихся под одеялами узниц.
-   Что Вы делаете? – испуганно возопил он, - Вы с ума сошли, Сиротина?

   Под их ногами зашевелилось, застонало, завыло бесформенное чудовище, издавая нечленораздельные звуки.
-   Товарищ, майор! – бросился к нему рядовой Ногин, - что с Вами? Давайте помогу, - пытался поднять начальника заботливый охранник, однако он оказался ему не под силу – больно громоздок.

-   Где я-я? – прохрипел начальник лагеря, при этом его лицо налилось лиловым, - что со мной?
-   Да, ничего всё в порядке уже, Вы в бараке… правда тут у нас это… ЧП.
-   Что-о? – ухватился руками за голову майор, - что так голова трещит? А-а? Какое ещё ЧП? Что ты буровишь, Ногин?
-   А-а! Вы меня узнали, товарищ, майор! Значит всё будет хорошо… то есть…
-   Что? Что тут у тебя происходит? Доложи по форме, рядовой! – болезненно растягивая слова, всхлипывая от боли, - требовал строгий начальник, - какого чёрта? – подняв тяжёлую голову, с искажённым лицом, он внезапно замолк, уставившись на противоположную стену, где висел портрет вождя с прострелянной головой, всматриваясь в который, он медленно менялся в лице пока, наконец не застонал глухо, прикрыв глаза ладонью, - эт-то всё…, - подвывал он, поскуливал, раскачиваясь в стороны, - эт-то конец… Во-от – дур-рак…

-   Это, да-а, гражданин начальник, натворили, - Надежда протянула ему руку, - давайте помогу, всё плохо конечно, но может ещё выживет?

   Её рука повисла в воздухе без ответа. Смурной начальник вглядывался в лицо предупредительной узницы, силясь понять смысл её речи, - о чём ты Сиротина?
-  Как о чём? О Наське, конечно, пуля попала в живот, говорят это очень больно. Я-то ладно, так, слегка зацепило, - показала она на пропитанный кровью рукав, - а Настасья… в отключке.
-   Подожди, что ты хочешь сказать? Я что ли это... Рядовой! Ко мне!
 
   Подоспевший охранник помог начальнику взгромоздиться на стоящую рядом скамейку, - ты видел? - переспросил тот, усердно промокая потное лицо концом валяющейся здесь же простыни.
-   Никак нет, товарищ майор! – вскинулся Виктор, - то есть… я только что прибежал, услышав… это… в общем… ничего не видел, - замер он в ожидании.

-   А кто тогда стрелял? И где мой… - неуклюже начал оглядываться по сторонам протрезвевший офицер, - ты, вот что, Вить, поищи тут… куда он мог завалиться…

-   Так точно, товарищ майор, - обрадовался почему-то рядовой и ловко нырнув под скамейку вытащил оттуда табельный пистолет, - вот – протянул его начальнику, придурковато улыбаясь.

   Майор хмуро принял оружие, тщательно осмотрел, вынув магазин и удовлетворённо сунул в кобуру, - ты вот что, Витёк, можешь без формальностей, зови меня просто – Климент Афанасьевич, ну ка сними-ка портрет вождя со стены.  Да-а, какое счастье, - прошептал он себе под нос, - за мной Витя, - бодрым голосом позвал подчинённого повеселевший майор, уверенно соскочил со скамьи, и вырвав из руки Виктора глянцевый портрет с дыркой, свернул быстренько его трубочкой, - Наденька, никуда не уходите, я сейчас, девушки оставайтесь на месте, я скоро… не пожалеете… сюрприз. Какое счастье, - бубнил начальник про себя, стремительно удаляясь, - что у меня там есть почти такой же...

   Они ещё долго не показывали нос из-под одеяла, когда мужчины торопливо покинули помещение, громко хлопнув входной дверью. Испуганно притихли пока их не позвала старшая, - ну что вы там девки? Поможет мне кто-нибудь? Аптечку достаньте.
   Негромкий шепоток, шуршание простынями, кошачьи прыжки с нар на пол, нарастающий звук возмущения, любопытства и страха одновременно, через секунду превратились в нестройный женский хор, а капелла, окруживший плотным кольцом страдающую Надежду Сиротину.
 
-   Чего это было, Надь? А? Больно? Куда они? Давай перевяжу. Какой такой, сюрприз? Что теперь будет с Наськой, она не умрёт? Вот сволочь взял и убил девку, не пожила ведь ещё… Сколько ей было то?
-   Молчать! - Заорала внезапно старшая по бараку, ойкнула и схватилась за прострелянное место, - чёрт, больно то как, - перешла она на шёпот, - вы, что бабы, сдурели? Не смейте говорить о ней в прошедшем времени.
-   Давай, руку то, соратница, - подошла к ней подруга по бараку, - йода не нашла, есть зелёнка, девки закатайте ей рукав, немного пощиплет, так что потерпи, - принялась она за работу сестры милосердия, - конечно Наська наша дура-дурой, но пусть живёт, хотя… 
-   Да, ладно тебе, чего дура то?
-   И то правда, чего ты так о ней, добрая она была, тфу ты, вот видишь? Что я говорю? Пусть живёт.
-   Да, нет, девки, с такими ранами? В живот? Не жилец она.
-   Да она и так была не жилец с её то чахоткой.
-   Хватит бабы, закудахтали, сказано – пусть живёт… сколько отмеряно. Не нашего это ума дело - чужие дни считать. Все там будем. Рано или поздно. Иногда лучше рано… мочи нет терпеть это всё… а так раз и … отмучилась.

   После протяжного выдоха наступило продолжительное молчание. Под завывание надвигающейся пурги, приглушённый гул печи, потрескивание недосушенных поленьев, кто-то вдруг затянул заунывно: «Огней так много золотых…». 
   Надежда молча сносила манипуляции с перевязкой, периодически морщась от боли.
   «На улицах Саратова», - робко подхватил чей-то тоненький голосок.
   Через секунду уже зазвучали голоса синхронно, певуче, красиво:
   «Парней так много холостых, а я люблю женатого».
   Надежда укоризненно обвела взглядом непутёвых сиделец и неожиданно для себя включилась в общую дурь:
   «Ох, рано он завёл семью!.. Печальная история!..
   Я от себя любовь таю, а от него- тем более.»

   Они пели искренне, печально, самозабвенно, как в последний раз, по их лицам, при этом, скользили цветные всполохи, как полярное сияние в магнитные аномалии. Собственно, это и было теперь их место - Полярный Круг – воображаемая линия на поверхности планеты, где восемь месяцев в году зима и не восходит солнце, где даже птицы не поют и не растут деревья, разве что карликовые берёзки радуют глаз, и небо круглые сутки полное звёзд, полыхает и переливается всеми цветами радуги; здесь теперь их дом, здесь в ледяном заточении тихо и незаметно, в одиночестве, иссякает безвозвратно их молодость и жизнь.

   У входа в поющий барак пересеклись протоптанные дорожки возвращающихся из медпункта женщин и двух мужчин с большими картонными коробками в руках.
   Они остановились у входа и удивлённо прислушались к волшебным звукам.

-   Чего это? Рехнулись что ли девки? Гражданин начальник вам помочь? – услужливо предложила одна из девушек, зябко пританцовывая на скрипучем снегу, вытянув трубочкой посиневшие губы, согревая своим дыханием закоченелые щепотки пальцев, - не бойтесь я сильная, справлюсь, - протянула игриво руки к тяжёлой ноше, раскрасневшегося майора.
 
-   Нет, что вы? – увернулся офицер, мы сами, лучше вот дверь помогите открыть. Пожалуйста… нет-нет, мы за вами.

-   На-адо же, - обернулась она, недобро сверкнув глазами.
 
   Внезапный порыв ветра задрал подол лёгкой ночной рубашки обнажив её худые острые коленки, - какой галантный кавалер! - гордо тряхнув головой, поправила серую фуфайку и выпрямив спину царственно ступила на порог «темницы», прошептав: - чтоб ты сдох, сволочь.
 
   Он ринулся за дерзкой узницей, едва протиснувшись со своей громоздкой коробкой в узкий проём, - что Вы говорите, мадам? Я не расслышал, может мы…

   Пение внезапно оборвалось. Затихшие исполнительницы изумлённо наблюдали за ворвавшейся, шумной толпой, нагнавшей в прогретый барак холодного сквозняка и молочного тумана.
-   Вот, девушки, обещанный сюрприз! – задорно объявил майор Безбородько, мягко опустив коробку на стол в Красном уголке. Его примеру последовал и охранник Виктор Ногин.

-   Угадайте что там? – выжидательно постукивал пальцами по картонке с гостинцами, довольный собой начальник лагеря. – Кто первый угадает – получит…

-   Что там с Наськой, девушки, - с тревогой обратилась старшая по бараку к набежавшему «контингенту». Что говорит медицина?

-   Да, плохо всё, Надя, - сообщила одна из сопровождавших, понурив голову.
-   Сказали пятьдесят на пятьдесят.

   Хмурая пауза, последовавшая за этим, медленно наполняла помещение как тяжёлый метан, вытесняя воздух, пока наконец не сгустилась, сконцентрировавшись вокруг приумолкнувших мужчин.

-   Да, ладно, что вы сразу плохо, да плохо, - замахал руками майор, - не паникуйте, у меня есть такой доктор, профессор, в пятом отделении, Кузнецов, светило всесоюзное, так он творит воистину чудеса, ну просто волшебник, одному отрубило большой палец на мехзаводе, так он его пришил обратно и хот бы хны, работает этот парень до сих пор. Завтра я привезу его сюда. Так что не бойтесь всё с Наськой будет в порядке, а я и постараюсь, пригляжу за ней специально, помогу всем чем смогу, и с лекарствами, и с кормёжкой. Вот кстати о кормёжке, смотрите что я вам принёс девоньки, - раскрыв коробку он начал доставать из неё как фокусник из шляпы различные предметы, сопровождая краткими комментариями, - тушёнка американская, подбросив в руке серебристую банку, достал вторую и ловко пожонглировав ими поставил на стол, - вкуснятина неимоверная, свиная, красноармейцы прозвали «второй фронт»; ветчина SPAM, тоже из-за океана, во рту тает; а вот взгляните колбаса, правда монгольская, но тоже за уши не оттянешь; хлеб, белый, а запах!.. понюхайте, -  одна из девушек ошарашенно подошла к столу, её лицо покрылось холодной испариной. Едва успев склонится к столешнице с визгом отскочила, увидев, как в руке начальника раскрылся с характерным щелчком, блеснув тусклой сталью, складной нож.
-   Нет, нет, не бойся, - поторопился успокоить пугливую девушку, добродушный офицер, - а вот сейчас, внимание! - поднял он вверх указательный палец, - такого вы ещё не видели, - и вынув из коробки длинный зелёный огурец, ловко настрогал его тонкими пластиками, - пробуйте.
 
   Божественный запах свежего утра мгновенно распространился по бараку, возбудив давно забытые воспоминания, о тёплом лете, зелёной траве, ласковом солнце. Запах свежего огурца зимой, казался невозможным счастьем, обонятельным миражом, космосом.
 
   Не веря своим глазам, женщины как завороженные следили за манипуляциями, разглагольствующего о пользе витаминов зимой, майора, который, оторвав от коробки картонную крышку деловито нарезал белый душистый хлеб. 
   Старшая по бараку успела подхватить соседку, едва не свалившуюся в обморок от такого наваждения. Передав неженку подоспевшим подругам, Надежда с немым укором разглядывала непривычно суетящегося, ещё совсем недавно строгого и сурового начальника.
   
-   А ты знаешь, Наденька, - обернулся к ней улыбчивый хозяин, - что в огурцах содержится калий и магний, которые чрезвычайно полезны для сердца и сосудов? Да, об этом мне, кстати, рассказал тот самый волшебный профессор, когда я…
 
-   Думаешь, можно за жрачку купить индульгенцию? – прервала его хмуро Сиротина.

-   М-да! – замер майор Безбородько, с зависшим ножом в руке, - а я-то думал по-хорошему… надо же как вы сами… - по лицу его пробежала тень разочарования, закатив глаза он набрал полную грудь воздуха…

-   Ну, что ты, Надь? - Всхлипнул голос за её спиной, - Правда!.. Что случилось, то случилось! Не вернёшь… Надо жить дальше… Может всё и обойдётся? Климент Афанасьевич же не специально…

   Майор медленно выдохнул, - конечно Надежда, - продолжил он примирительно, - так получилось. Я искренне сожалею и приношу свои извинения. И как обещал сделаю всё, чтобы она выздоровела. И для вас то же, постараюсь. Обещаю. Будете получать такие гостинцы еженедельно. Обновим постели. Баньку два раза в неделю сотворим. Валенки, фуфайки заменим. Радио поставим. Я же всей душой – ибо виноват. Искуплю. Но и вы мне немного помогите. А? Оценив молчание барака как согласие, вновь засуетился, - Вить достань пожалуйста портрет, надо повесить на место, только дырку в стене предварительно замазать.
   Охранник вздрогнув достал из второй коробки портрет вождя и уложив его лицом вниз принялся разглаживать ладонью. 
-   Да, что ж ты делаешь, Витя? – взмолился начальник, - разве ж так можно, дай сюда, - и отобрав у испуганного юноши фотопостер товарища Сталина, примерил его на старое место, - ну-ка посмотрите подходит?
-   Да, товарищ майор, почти такой же.
-   Что значит почти? Девоньки! Это он и есть, понятно?
-   Да, - раздались уныло отдельные голоса.
-   Нет-нет, - не понравилось майору, - я спрашиваю всем понятно?
-   Понятно, - ответил дружный хор.
-   Ну, так-то. А теперь за стол. Витенька!  Доставай-ка…, -  потёр он ладони в радостном предвкушении..., - и нож консервный.  Угощай девушек.
   Охранник послушно поставил на стол Московскую особую.
   Узницы ахнули, перекинувшись подозрительными взглядами и потихоньку окружили стол, - а можно огурчика?
-   Конечно, девочки! – воодушевился майор Безбородько, - всё же для вас, кружки давайте.
-   Может не надо? – произнёс кто-то тихо в сомнении.
-   Надо, девоньки, надо! Сегодня? Надо!

-   А если она умрёт? – переспросила настырно Надежда. Громко. Демонстративно.
 
   Несчастные сиделицы, застыли, прекратив пережёвывать хрусткий огурец, в преддверии реакции начальника, уставившегося злобно в пол, лицо которого, с играющими скулами, медленно наливалось сиреневым.
 
-   Нет-нет, вы кушайте, - прохрипела Надежда, безнадёжно махнув ладонью, - это, наверное, очень вкусно.
-   А как же ты? Поела бы тоже.

   Старшая по бараку болезненно отвернувшись прошептала: - спасибо, девочки, я не голодна... пойду прилягу, устала я что-то сегодня.
 
   Резкий порыв ветра, ворвавшийся в открытую настежь дверь, холодными колючками впился в бледное лицо, рассыпав вокруг головы её русые кудри.
   Все присутствующие разом обернулись в сторону светлой фигуры, застывшей на пороге.
   Чёрно-белые листки прокламаций из шкафчика взметнулись вверх и закружились словно испуганные чайки на побережье.
   Одну из них майор инстинктивно прибил ладонью к столу и раздвинув пальцы бегло взглянул на видимую часть текста: - … зачёт рабочих дней и аттестованние з/к … как серьёзную политическую задачу… в системе Исправительно-Трудовой политики лагерей… виновных буду привлекать к судебной ответственности. Начальник управления Тизенберг.

   Раскалённая печь завыла уныло от обильного притока кислорода.
-   Ну кто там ещё? – рявкнул он в сторону приведения, - давай уже туда или сюда и дверь закрой.

   Фигура в белом, двинувшаяся, наконец, навстречу зрителям, бессознательно хлопнув дверью, оказалась местным фельдшером в белом халате, запорошённая снегом.
   Проплыв как сомнамбула мимо ошарашенной Надежды в Красный уголок, где сгрудились перепуганные зэчки, она изумлённо уставилась на изобильный стол.

-   Что? – не выдержал нервный начальник, - что ты припёрлась? Тушёнку разглядывать?   Ну, - распалял он сам себя, - давай уже, рожай!

-   Она умерла, - виновато пожала плечами женщина в белом, - с её
оттаявшего лица скатилась огромная жирная капля, гулко разбившись о деревянную столешницу.
   Никто не шелохнулся в обрушившейся внезапно тишине.