Кроты тоже охотятся

В тихом  омуте
черти водятся…
(русская поговорка)
******************


часть I

Нелька стояла поодаль, на рельсах, метрах в десяти и сверху самодовольно созерцала копошащихся парней. Севка много бы отдал сейчас, чтобы узнать, какие мысли роятся в её голове. Колян, по прозвищу Крот, трепыхался под ним и бранился последними словами. Нормальные слова у него кончились давно, наверное, еще вчера, и он, как патефон, повторял по кругу то, что вспоминал его затуманенный самогоном мозг:
- Отпусти, сука…
– Убью, …ять… – с хрипом выдавливало его горло.
И снова иголка падала на старую дорожку:
– Отпусти, сука…
Нелька продолжала молча стоять. У Севки мелькнуло в голове: ну прямо как кошка, только не облизывается.
– Вали домой! Я держу его! –  прорычал он Нельке раз, а потом, боясь, что та не услышала, повторил еще раз:
– Домой!...


...Крот был крепкий малый, года на три постарше, чуть пониже Севки, но крупнее, и туповат. И закономерно было, что Севка срезал его первым ударом, когда они сошлись на тропинке у насыпи, где Крот удивительным образом уже поджидал его с Нелькой, направлявшихся в сторону её дома. По-честному, путей из старого парка было много, но Севкина гордость позволяла идти только двумя, и на выбранном пути, по закону подлости, их уже поджидала коренастая фигура Крота.
Крот по-хозяйски рванул Нельку за руку:
– Пойдёшь со мной, сука.
Очевидно, сука - это было его любимое слово. Севка хмуро произнес:
– Пропусти, Крот. Она не хочет с тобой.
Крот повернул голову, по-пьяному сощурил глаза и махнул свободной рукой, целясь Севке в ухо. Севка откинул голову, присел и тут же, с левым вывертом, выпрямляясь, снизу вверх, врезал Кроту в его удивленную, с остатками самодовольства, морду. Крот мешком повалился на траву. Севка прыгнул на него, схватил за руки и прижал парня к земле. Нелька торопливо отошла метров на пять, наверное, чтобы не мешать парням бороться на травяном ковре.
– Иди домой. Быстрей! – крикнул он Нельке. Та отошла еще на несколько метров, затем поднялась на насыпь и остановилась, с любопытством глядя на пацанов…

…Этот прохладный весенний майский вечер в старом парке начинался для Севки, как обычно: на закате дня у открытой танцплощадки, помимо зрелой молодежи лет семнадцати-девятнадцати, собирались и недоросли. Потусоваться. Пообтереться в новом кругу. Нюхнуть взрослой жизни. Собирались у входа, разбивались на компании. Девчонки, демонстрируя себя в парадно-выходном, особенным взглядом начинали присматриваться к парням, прыскали в кулачок, хихикали – в общем, вели себя зазывающе. Неподалеку стояла оживленная очередь на карусель, качели-лодочки шаркали килями о тормозные доски, которыми служитель аттракциона пытался умерить силушку богатырскую у слишком ретивых любителей покачаться. Севка любил лодочки. Особенно, когда на них не было очереди и можно было покатать девчонку. Он умел лихо раскачиваться на них, до стука об ограничители, до девчачьего визгу.
В свете предзакатного солнца Севка заметил возле карусели стайку одноклассниц и не спеша двинулся к ним. Размеренно, поглядывая по сторонам, он перемещался от площадки к заборчику аттракциона, высматривая знакомые лица и здороваясь: вечер обещал быть томным. Сегодня он был при полном параде: серые брюки, черные туфли и новая белая водолазка. Дополняла набор неотразимости капля духов "Шехерезада": украдкой стянутый у матери флакончик был прислонен к макушке. Такой набор, несомненно, должен был безотказно действовать на девчонок. Издали он наблюдал, как в светлом плащике в стайке одноклассниц порхала белокурая Алка, по кличке Газета. Размахивая руками, она, похоже, делилась свежими новостями; подружки Элка и Талка, обе невысокие, чернявые, как две сестры, внимательно слушали её и что-то высказывали свое. Люда, она же Милка, выделявшаяся своими открытыми и длинными, с красивым изгибом ногами, переминалась, оглядываясь по сторонам. Наверное, кого-то ждала.

«Может, меня»? – мысленно выразил надежду Севка. Его сердце всегда стучало по ребрам, когда он созерцал со своей парты Милкин вздернутый носик.
Среди девИц с отстраненным видом стояла Нелька, имевшая среди ребят прозвище Резинка, исключительно за свою привычку тянуть мысль, недосказывать и недоговаривать.
– Вроде не собиралась сегодня на танцы, – подумал про нее Севка и остановился.
Из динамиков, стоящих на сцене в черных ящиках, бархатно и задорно зазвучал голос Пьехи: ребята, играющие электрическую музыку, включили для разогрева публики магнитофон. Значит, возьмут скоро в руки электрогитары, и зазвучит из "ракушки" живая музыка, ради которой вся молодежь Поселка бросает недоделанные дела и спешит в старый парк.
Навстречу шли Рыжий и Пухлик. Рыжий звенел железной бахромой, нашитой на его зеленые штаны, Пухлик же, воровато зыркая по сторонам, прятал в кулаке сигаретку. «Но пасаран» – сжатыми кулаками традиционно поприветствовали друг-друга компаньоны. Впереди, среди знакомых, мелькали знакомые лица из их компании: Баюн и Каскин. Эти постарше, но Севка с ними дружит, да и ростом и сложением догнал их. Вместе играют в футбол, зимой – в хоккей, весной и летом вместе ходят в лес: пострелять, грибы-ягоды пособирать. Обычная пацанская дружба. Вдобавок Баюн – он самый старший из компании – брат длинноногой Милки, а это всегдашний повод прийти для дела и заодно полюбоваться вздернутым носиком самоуверенной "царственной" особы.

«Изгаляется она надо мной, – думал давнюю мысль Севка. – То царственным жестом приблизит к себе, позволит пригласить пару раз на танец, то демонстративно проигнорирует. Ойца-яйца ниппона мать… нельзя ж так... А на следующий день подойдет на перемене, склонится надо мной, да еще головкой встряхнет. Обдаст запахом волос и спросит, как ни в чем не бывало, хлопая своими длинными ресницами: "А какая это сегодня погода в Лондоне?"»
«Тьфу ты, – мысленно сплюнул он, – начитался шпионских рассказов! Спрашивает она, в смысле: "А что там на сегодня по литературе задано было?"… И еще, сволочь, ненароком коленкой в бок ткнется...»
– Садюга, – подвел итог Севка. Так как-то выразился его отец, и слово ему приглянулось.

Готовясь к худшему, но тая в душе надежду, Севка взял курс на Милку, усиленно делая вид, что не замечает одноклассниц. Искоса наблюдая за девИцами, он приближался, как сокол-тетеревятник, описывающий вокруг будущей жертвы полукруг. Наконец и Милка заметила его, засуетилась, в свою очередь сделав вид, что не замечает пацана.
«От шляра ржавая!», – выругался про себя Севка и сменил курс. Теперь он, как траулер, выбросивший сети, по широкой дуге, и "радостно" семафоря, приближался к девушкам.
– Ой, вы дЕвицы, ой, красавицы, – начал он свое стандартное приветствие. – А где же молодцы, да кудрявые?
Алка-Газета оживилась и рванулась к Севке:
– О, это ты, Даманский, как хорошо, никого наших нет, вообще никого нет, тут такое, такое, –  привычно затарахтела она, не замечая топчущихся вокруг них недорослей с других улиц. – Тут прибегал Крот и сказал Нельке, чтоб шла с ним. А она, вроде, не хочет. А он ей сказал, что если не пойдет, то прибьёт. А тут – ты! –  радостно выпалила Газета и потащила Севку прямо к Нельке, мимо Милки, которая, скромно потупившись, отошла в сторонку.
«От шляра ржавая!» – опять мысленно ругнулся на Газету Севка и глубоко вздохнул.
– Ну, что у тебя там, за проблема, с Кротом, – задал в лоб нескромный вопрос "следователь" Даманский, с удивлением признаваясь себе, что о новых похождениях худоватой скромняги Резинки он ничего не слыхивал.
– Чего ему от тебя надо? –  уточнил он вопрос, смутно предполагая, чего Кроту, почти совершеннолетнему балбесу, надо.
– Та не знаю я, – как всегда, недоговаривая, уклончиво промямлила Нелька, прикидываясь белой вороной, – Вроде в армию забирают...
– Всех в армию забирают. А причем тут ты? – продолжал допрос Севка, наблюдая, как любопытные девИцы плотно сгрудились у подозреваемой.
– Не знаю, – опять уклоняясь от правильного ответа, промямлила Нелька, отводя глаза и чертя туфелькой на песке сложную фигуру. Не понравилась Севке эта уклончивость, ой как не понравилась. Неправдой-маткой какой-то попахивало. А он не любил неясностей на ровном месте.
Краем глаза Севка уловил движение: откуда-то сбоку, рваной походкой раненого быка, возник Крот и схватил Нельку за руку.
– Ты пойдешь со мной? – прозвучал нервный рык. Нелька неуверенно повернулась к Кроту и нерешительно произнесла:
– Нет… не пойду …
– …ять! – поставил несправедливый диагноз Крот и тут же поправился: – Сука! Я убью тебя! – и тут же Резинке прилетела оплеуха, затем вторая. Севка, стоявший ближе всех, дернулся к Кроту, но тот шарахнулся в сторону и растворился в толпе, что образовалась на месте очереди на карусель. Нелька примороженным столбиком, даже не пошатнувшись, стояла на месте. Только потирала место оплеухи.
– Крепкая, худышка, – констатировал факт "следователь" Даманский, но его сердце в преддверии неприятностей застучало быстрее, адреналин предательски стал разжижать мозг и мышцы.
«От сволочь… такая, ойца-яйца», – сказал он себе. Вечер переставал быть томным.
– Он дурак, дурак, – сорокой застрекотала возле Нельки Газета. – У него глаза дурные, он побьет её, – растерянно повернулась она к девчонкам.
– Нельку надо спасать, проводить домой, чтоб Крот не видел.
– Да-да, – подхватили сорочий стрекот Талка и Элка. – Вести! Вернуть домой! И скорее. Он пьяный… – наверное, девИцы тонко уловили запах местного виски на хлебных дрожжах с ароматом лукового соуса.
– Даманский, – застрекотала Газета, – ну чего ты молчишь? А? Ну?
И все взоры сошлись на Севке. Теперь уже Милка молча вычерчивала ножкой фигуры Лиссажу на песке – что у них, мода такая – ножкой картины рисовать?
– Что, я вам Джульбарс с Карацупой! Или Зорко Сокол! – взвыл поначалу Севка. Это нарушало его планы: девИцы оставались на танцах, шалить и колобродить, Милка тут вибрирует в состоянии неуравновешенности – а вдруг кто шустрый и красивый вынырнет из зарослей акации и девИца под звуки "танго" в местном исполнении отдаст ему свою благосклонность! А тут переться… с этой сушеной воблой-одноклассницей…, носительницей своих глубоких секретов, которая себе на уме. К быку на рога. Вдобавок Севка знал, чем заканчиваются подобные сюжеты – старшие ребята охотно делились нажитым опытом. С другой стороны, ну ведь кому-то придется провожать одноклассниц, комсомолок, почти спортсменок. Да и надо быть честным, хотя бы с самим собой: прослыть на улице ссыкуном трусливым вообще-то не хотелось. Проблема была в том, что в парке давно никого не было из уличных авторитетов, кто мог бы помочь решить проблему с неадекватным Кротом. Переходной период. Выросли авторитеты и разъехались по всей стране, кто куда. Придется Севке строить все заново и решать новую задачу, возникшую на ровном месте.
– Давай, Сев, ну ты же можешь… – убеждали вернуть Нельку родителям в ценности и сохранности две дЕвицы-красавицы Талка и Элка.

Напутствуемый на заклание, Севка двинулся к одному из выходов парка, таща Резинку за собой. Обернувшись, он поймал на себе взгляд Милки: та задумчиво смотрела ему вслед. Поймав его взгляд, она тут же отвернулась к одноклассницам, живо обсуждавшим какую-то новую тему. С эстрады уже неслись забойные звуки "Шисгары", народ ломился на танцплощадку. Обуреваемый грустными мыслями, Севка уныло и молча вышел из парка, таща за руку одноклассницу. Перебивая звуки гитар, из-за ограды парка неслись радостные визги – помаргивая лампочками, карусель поднимала своих пассажиров к небу. Навстречу одноклассникам торопились запоздавшие посетители парка.

– Как пойдем? – спросил Севка, отпуская руку девИцы. Вопрос был риторический – дом Резинки был на Западной стороне, на отшибе, и пройти туда короткой дорогой можно было через железнодорожную насыть.
– Сюда, – кивнула девИца головой, хотя и так было понятно – отсюда, где они сейчас шли, путь был один – к железной дороге.
Шанс проводить Нельку до дому хитрыми путями был, но в её поведении отсутствовало желание скрытно, по-партизански, просочиться к дому.
«Ну не готов я к геройскому подвигу, совсем не готов, – размышлял Севка. – Не одет, как надо, не вооружен и совсем не опасен».
Севке не хотелось драться сегодня, да и вообще драться, но, судя по всему, дЕвицы-красавицы подтолкнули его к этому незапланированному безобразию, убеждая вернуть Нельку родителям в ценности и сохранности.
«В целости – ладно, но в ценности? Мудрёно. И без подготовки операцию по доставке организма девИцы к дверям её дома не провести», – рассуждал он, в молчаливом "согласии" идя по улице. ДевИца, не выражая своих мыслей вслух, нехотя тащилась за ним.
– Ойца-яйца, ройси-майси! – воскликнул себя Севка, когда они с Резинкой вышли к насыпи железной дороги. Не удивительно, что этот самый короткий путь выбрал для своей засады и Крот. Было потом у Севки подозрение, что крутился в парке казачок засланный, шпион кротовский. Крот был старше Севки года на три, чуть пониже, но крупнее и быковатее.И вот…

…– Вали домой! Я придержу его! – крикнул он Резинке раз, а потом, боясь, что та не услышала, повторил еще раз:
– Иди домой!
Нелька, с верхотуры насыпи, как бы паря над суетой, стояла молча и не двигалась.
Крот пришел в себя, закопошился под Севкой, бормоча свои «… ять и сука…», а грудь Севки краснела от пролитой крови врага: единственным и мощным ударом Севка пустил врагу юшку, и теперь его модная и единственная красивая одёжка – водолазка белого цвета – приходила в негодность.
Запах благородной сивухи и луковицы с каждым выдохом врага мощно ударял Севку в нос. Силы его таяли, долго удерживать более крепкого и быковатого Крота он уже не мог, и тот вывернулся, вскочил и побежал к насыпи. Суча короткими ногами, выскочил наверх, в стороне от Нельки, утер кровавые сопли и заорал:
– Я убью тебя, сука, …ять, тварь ползучая, – и, перескочив рельсы, скрылся с обратной стороны насыпи в наступивших сумерках. Наверное, как партизан, в очередную засаду на пути к дому Нельки.
– Ты почему не пошла домой, – поднявшись наверх, к стопам Нельки, рассерженно спросил тормознутую одноклассницу Севка.
– Ну..., я стояла, смотрела, – честно ответила Резинка.
– Какого черта! – рявкнул Севка. – Что теперь, ойца-яйца!! Второй раз лезть?! Его держать – что крапивой себя по заднице стебать… – злость на индифферентную девИцу, вечно темнящую и таящую что-то, накатила на Севку.
– Пошли!
– Куда?
– Смотреть верблюдА… Куда-либо… Туда, – кивнул он в сторону светившегося в сумерках вокзала. Они побрели вдоль путей.
– У тебя кровь, –  заметила, наконец, испорченную водолазку Нелька.
– Не моя, друга твоего, – буркнул недовольный Севка. – Водолазку жалко…
– Не друг он мне… – высказалась Резинка, – и не враг, а так … сосед...
– Ну, извини, не знал, на нем не написано было…

Они медленно шли по шпалам к светящимся огонькам вокзала. Севку тяготили неясность ситуации и молчание одноклассницы. Они мало общались на уроках и переменах, хотя Нелька в классе занимала парту перед ним. Она была скрытной особой, особенно по части её собственного внутреннего мира, часто не договаривала фразы, давала уклончивые ответы или не отвечала на вопросы вообще, делая глубокомысленное выражение, мол, догадывайтесь сами. Севку бесила такая манера поведения, он прерывал разговор, не обращая внимания на неясности. Сейчас складывалась точно такая же перспектива: Нелька недоговаривала, знала что-то другое, уклонялась от расспросов, и та картина, что хором рисовали одноклассницы, была явно другой. Севка включил "следователя" Даманского и неожиданно для себя предположил:
«А что, если худышка имеет отношения с Кротом, "ходит" с ним, не распространяется об этом в классе и держит все в тайне? И от него, Севки, в том числе. Иначе по какому праву Крот отвесил ей леща? А это значит, что между ними есть отношения, она заигралась, и он предъявил право! А еще это означает, что в сегодняшней комбинации его держат за дурака, и ему это категорически не нравится. И подставлять свою морду лица под кулак Крота особого желания нет. Если Резинка любит кататься, то пусть возит санки сама…»
Придя к такому выводу, Севка взгрустнул: неясности остались. Нелька вроде и ничего девИца, не гадкая, но слишком много тумана напускает возле себя. И опять напустила, с Кротом. Места для себя Севка в туманностях этой худой Андромеды не видел и строить в перспективе дружеские отношения решил категорически отказаться. Не любил он недосказанности всякого рода.

Перед ребятами засветлели покрашенные известкой плиты перрона, они взошли на него и двинулись дальше. Севка вел Нельку в сторону дома Пухлика – может, с ним удастся обсудить тему и на пару проводить заблудшую овечку до дому. Все же проще, и численное преимущество сыграет свою роль.Минут через пятнадцать они подошли к дому. Дом Пухлика, несмотря на еще ранний вечер, темнел окнами: значило это одно, что все спят или школьного друга пока нет дома.
– Пошли ко мне. Надо переодеться, а то в кровищах ходить – не поймут, – изложил он дальнейший ход и потянул Нельку в темный переулок.
«Да, может, и застирать водолазку успею» – думал он, выбирая среди луж место посуше, куда ступать ногой.
На своей улице он чувствовал себя уверенным и защищенным. Окна его дома мерцали бледно-синим светом – родители смотрели телевизор.
– Жди здесь, – сказал он Нельке, указав на скамейку у крыльца. Старшего брата дома не было – учился в институте, родителей проблемами уличных отношений Севка после пятого класса грузить перестал. Значит, и сейчас придется выкручиваться.


часть II

Крот сидел у себя на крылечке и в свете керосиновой лампы чистил свой карамультук. Черные мысли бродили в его голове.
«Убью суку, – думал он о Нельке, этой худоватой и самонадеянной девИце из синего дома, что стоял крайним в их ряду. – Заявила мне, что не будет со мной ходить, и в сторону... Мне(!) заявила, а чем я хуже длинного? Восемь классов есть, училище закончил… Работаю... В армию в этом месяце призывают, здоровый, значит…»
В нем снова, как и днем, накапливалось раздражение от непонимания ситуации, в которой он оказался: его "я" твердило, что он – хороший парень и что девчонка, на которую он положил глаз (маленькая еще, правда, несовершеннолетка и худая), неделю назад многозначительно говорила, что, скорее всего, примет его предложение ждать и писать (а значит, и "ходить" с ним). А сегодня, когда она проходила мимо, красиво одетая, явно на танцы, вдруг заявила: «Понимаешь, Коля, ты хороший парень, но я тут подумала… и решила сказать тебе честно – ходить с тобой и ждать тебя я не буду, а писать, может быть, и буду…». Крот, уже сжившийся с мыслью, что у него есть девчонка, которую он позовет на проводы, психанул. Заскочил в дом, втихаря нашел початую бутылку самогона и, когда мать отвернулась, крепко к ней приложился. Запихнул в рот кусок хлеба с салом, лежавший на тарелке, грызнул луковицу и опять выскочил на крыльцо. Самогон, наоборот, не успокоил, а обострил его чувства и заставил ощущать себя глубоко оскорбленным.
«Она, сучка такая, неделю назад говорила мне, что будет ждать, – распалял он себя. – А сегодня заявила, что "нет". Я что, ведро помойное, чтоб в меня плевать!» – накачивал себя Колян, потом, подумав, кинулся одеваться.
«Найду – заставлю взять слова обратно!»

Он нашел ее через час, в старом парке, среди вырядившихся девИц, наверное подруг, которые нагло выпятились на него, когда он подошел к ней. Не обращая внимания на них, он задал Нельке вопрос, ради которого он пришел сюда:
– Ты сказала мне неправду? – продолжая неоконченный диалог, спросил он.
– Нет… – помявшись, ответила худышка.
– Тогда ты будешь ходить со мной, – сделал логический вывод Крот.
– Ну-у… – задумчиво протянула девчонка, а потом брякнула: – Нет...
Противоречивый ответ опять вздернул Крота:
– Еще вчера ты мне говорила, что согласна. – Крот мешал в голове действительное и желаемое и, не зная зачем, унизился до вопросительного утверждения: – Так же ?
– Да… – помедлив, ответила худышка. – Я сказала, что подумаю...
– Ты обманула меня. За это бьют морду. – окрысился Крот. – Даю тебе подумать полчаса, и обратно мы пойдем вместе, – добавил он, повернулся и отошел от компании.
Когда, обуреваемый желанием разрешить мучавший его вопрос, через полчаса он вернулся к компании, напротив Нельки стоял длинный худоватый парень и лыбился на нее. «Сука-а-а, у неё есть чувак», – озарила его мысль.
– Ты пойдешь со мной? – рявкнул он, подлетая.
– Нет, я не пойду… с тобой, – промямлила худышка и тем самым окончательно выбила из равновесия Крота.
– …ять, я убью тебя! – в какую-то клетку мозга Крота наконец-то ворвался долго носимый в организме алкоголь, и он врезал пощечину девИце с одной руки, потом с другой. Парень рванулся к Кроту, но тот, не дожидаясь расплаты, кинулся в гущу народа…

…Колян дождался эту парочку у насыпи. Отсюда просматривались почти все пути-дороги, и он почему-то был уверен, что домой девИце нужно будет идти только этой дорогой, и он встретит её здесь, на тропинке.
– Пойдешь со мной, сука, – произнес Колян, перегородив тропинку. Не обращая внимания на парня, он схватив Нельку за руку.
– Крот, она не пойдет с тобой, – вдруг заявляет этот длинный, и когда Крот отмахнулся от него, то вдруг получил такой удар в нос, что, оглушенный, упал тут же, а когда очнулся, то парень сидел на нем и орал девке:
– Вали домой, я подержу его!
Крот тогда подумал, что тот начнет бить его по лицу, а это было самое больное его место, и он стал сопротивлялся изо всех сил. Бешеным рывком Колян вывернулся из-под хлобыстины и рванул наверх, где увидел стоящую худышку. Такого позора он не смог вынести:
– Я убью тебя, сука, …ять, тварь ползучая, – крикнул он ей и, ослепленный яростью, побежал к дому.
И вот он на крыльце, чтоб немного успокоиться, чистит свой карамультук – ижевку-одностволку, которую купил ему батя в уцененном магазине за девять рублей. С ним он этой зимой впервые ходил в лес, пострелять белок. Карамультук был чист, но Колян в раздумьях гонял тряпку через ствол, полируя его. Он не заметил, как четверть часа назад у крыльца мелькнула чья-то серая тень и растворилась в глубине переулка.
На крыльцо вышел батя, такой же низкорослый, с короткими ногами и квадратным лицом – копия Коляна. Точнее, Колян был копией бати. Увидев разложенную на скамейке ижевку, он широким носом втянул в себя воздух, а потом, не говоря ни слова, залепил сыну мощного подзатыльника. Выдернул из рук Коляна ружье и вернулся в дом. Крот растерянно посмотрел на оставшиеся замасленные тряпки и хворостину, которую он использовал как шомпол и протяжно вздохнул. Хмель понемногу уходил из его головы, а на его место так же медленно возвращались протрезвевшие мысли:
«Черт, что я задумал? И на хрена мне нужна эта мелкая сучка. Вон, Ленка живет позади, огород в огород. Длинная она, правда, но девка ничего, старше этой мелочи, да и парней возле неё серьезных не видел» – размышлял Крот. Он мысленно начал перебирать знакомых девИц в округе и, чем дальше думал, тем больше успокаивался. Впереди вдруг открывались интересные перспективы.
– Вот же сучье дело, – сказал он себе вслух. - Главное теперь, чтобы мелкая родителям не настучала, а те в ментовку не пожаловались. Придется завтра переговорить с ней…


часть III
Севка тихо прошмыгнул к себе в комнату, переоделся, нашел в ящике с полезными мелочами самодельную давнюю свинчатку (авось сгодится) и вышел во двор. Там нашел чистое ведро, скомкал водолазку и сунул ее туда. Сверху сыпанул горсть стирального порошка и плеснул воды - пусть откисает.

Нелька стояла под окном, где он её оставил, молчаливо и сосредоточенно. Они двинулись в сторону вокзала. Остановились на перекрёстке Вересаева и Национальной.
– Садись, – указал он ей на скамейку у дома Мишки-Барахтана. – Будем ждать.

Они уселись на скамейку. Здесь хорошо была слышна музыка, доносившаяся из парка, то бодрая и энергичная в стиле "скок-скок-перескок", то плавно-тягучая: эта для пар, потоптаться-пообниматься. Тёк вялый, неспешный разговор на отвлеченные темы, тяготивший обоих. Резинка, как всегда, блистала недосказанностью и намеками. Мимо, в темноте, проходили люди: одни шли на ночную работу, другие уже возвращались из весенней свежести в теплые дома. Полная луна поднималась с востока и заливала своим бледным холодным светом крыши домов, деревья, серые заборы и укатанный песок дороги. Светлые волосы Нельки вдруг стали отливать серебром.
«А ну, как звенеть начнут…» – ненужная мысль мелькнула в Севкиной голове и тут же затерялась, вытесненная более насущными думами. А обдумывал он одну тему: за что же Крот врезал Резинке? И сколько еще ждать, полчаса, час, когда Кроту надоест караулить, и как пройти мимо его дома с минимальными потерями?

Луна, двигаясь по небосводу, уже прошла первую четверть, как из парка "на посошок" проиграли "Шисгару", и наступила тишина, насыщенная звуками станции: то лопотанием диспетчера через сеть алюминиевых рупоров, то взрёвом дизеля трогающегося тепловоза, перегонявшего вагоны на другой путь…
В начале улицы послышались голоса Элки и Талки. Они приближались, становились разборчивей, наконец, зазвучали рядом.
– Ой, а вы тут сидите, обнимаетесь, – нагло высказалась Элка.
– И, наверное, целуетесь, – дурашливо поддержала подругу Талка.
– Да, а вы не замерзли тут? До утра сидеть будете? Детское время окончено! – продолжала агрессивно наезжать Элка. Она этой весной превратилась в какую-то взбалмошную девку…
– Элка, ползи сюда, огрею ласково тебя, – не выдержал и выпустил встречную колкость Севка, обрывая трёп девИц и двояко намекая на вторую сущность Элки.
– Ладно-ладно, мы никому не расскажем про вас, – миролюбиво заключила Талка. – Сев, отойдем, два слова… – уже другим, серьезным, тоном произнесла она.
Севка встал, и они вдвоем отошли от скамейки. Талка, схватила Севку за плечо, привстала на цыпочки и обжигая ухо горячими губами, прошептала:
– Там, на танцах, подходил Воробей. Он сказал, что Крот вытащил ружье, бегает по улице и грозится убить вас.
Севка ждал чего-либо подобного, но участие в уличной перестрелке не входило в его нынешние планы.
– Еще раз повтори, не расслышал, – сказал он.
Талка опять привстала на цыпочки, а он, пользуясь моментом, охватил её теплую талию левой рукой, притянул её к себе и наклонил голову. Ему были приятны прикосновения одноклассницы с зелеными глазами.
– Воробей сказал, что Крот ходит по улице с ружьем, – медленно, не торопясь, повторила она, касаясь его уха горячими губами.
– Ройси-майси! – привычно ругнулся Севка и Талка нехотя отпустила Севкино плечо. Севка медленно отпускал её талию:
– Спасибо, учту.
Какая-то кодовая ниточка чего-то совсем нового и неизведанного в их с Талкой отношениях прошла по Севкиной руке, соединилась с теплом горячего от Талкиных губ уха и охватила его теплой волной. Севка качнулся к девчонке, посмотрел ей в глаза...
– Эй, вы там, – послышался завистливый и наглый голос Элки, – вы, что там, целуетесь в свете луны?
– Нет, не успели, – поспешила оправдаться перед подругой Талка, – у нас секреты.
– А что вы там шепчетесь? – безапелляционно, как на суде, спросила Элка. – Расскажите нам!
– Я ей про контрольную по физике напомнил. Про электричество. Завтра годовую пишем, ты не забыла? – кинул Севка горсть несусветной лапши в уши Элке. В последнее время она своей напористостью, безаппеляционностью в суждениях, вызывала у Севки чувство настороженности. Элка озадаченно умолкла. В ее голове, похоже, всплыли какие-то другие мысли, может, не о еде или воде.
Талка повернулась к своему дому:
– Всем пока, спокойной ночи, – помахала она рукой, посверкивая браслетиком. Медленно перешла дорогу и скрылась за калиткой.
– Ну вот… – огорченно произнесла Элка, – пошла учить физику.
– А ты почему не любишь физика? – спросил Севка. И не дожидаясь ответа, подражая красноармейцу с плаката Гражданской войны, вперил в её сторону палец:
– А ты выучила формулу скорости света и закон Ома?
В Элке опять проснулся зверек, агрессивный, но пушистый:
– А может, вы меня проводите до дому, расскажете про законы Ньютона? – игриво спросила она, цепляясь за Севкину руку.
– Счас, – иронично ответил Севка, слыша знакомые приближающиеся голоса. – Локомотив по имени Гений сейчас подъедет и возьмет тебя на прицеп. Ему как раз на вашей станции уголь загружать.
– Даманский, ну ты,противный, – заключила Элка. – Как с тобой дружить? – уперла она ручки в бока.
– Душевно, – парировал Севка. – Как у Пушкина. Но сначала можно садами и огородами. А пока нужно молча.
Резинка все это время молчала, не встревая в перепалки, не добавляя в них остроты и не смягчая их.
– Это ты, паровозик из города Лень, по имени Гень? – спросил Севка у приближавшихся голосов.
– Да, это я, – поддерживая давнюю игру, ответил Гений, – кому в Глубокие лужи, а кому в Мокрые болота! Цепляйтесь за поручни, плацкартов нету, бесплатно везу, уу-УУ! – гудком паровоза пропел Гений.
– Ну, Даманский... – многозначительно и с упреком произнесла одноклассница и, подхваченная рукой Гения, исчезла в лунной тени.
– у-УУ-у! – тонально прогудел Гений, что означало «пока-пока» с намеком на приятное времяпровождение. Его голос и хихиканье Элки понемногу растворялись в лунной тиши, и лишь легкий ветерок, шевелившийся в юной весенней листве невысокого клена, какое-то время нарушал её. Севка обдумывал слова Талки: верить слуху или не верить. С другой стороны, если Крот еще бегает с ружьем, играть в Александра Матросова ему абсолютно не хотелось.

Из лунной тени появились две головы, а потом и сами их носители: Баюн и Каскин.
«Вот кто мне нужен», – радостно шевельнулась мысль. Севка облегченно вздохнул.
– Мы с Тамарой ходим парой, – приветствовал он друзей.
– А сегодня – на балет. О, Севка, друг ты наш, привет! – в рифму ответил ответил Каскин и, увидев сжавшуюся фигурку Нельки, добавил: – И тебе, прекрасное дитя лунного света. Ждем рассвета?
Резинка засопела, то ли ей понравилось, то ли засмущалась. А может, и замерзла.
– Пацаны, тут такое дело, – перебил товарища Севка, – есть проблема. Крот и Нелька, – кивнул он на "дитя лунного света", – что-то не поделили, и он устроил мордобой.
– По сути, он неправ, бить девочек, да при этом совсем не крупного сложения, это низко, – нарочито пафосно констатировал Каскин.
– Да-да, – вмешался Баюн, – мы это знаем. В прошлом году в школе проходили и сочинения писали.
– Я ему в морду дал и не позволил дальше лупить, – добавил Севка. – Он обиделся, обзывался и грозился лишить жизни. То ли её, – кивнул он на Резинку, – то ли нас обоих, не знаю. Говорят, бегал с ружьем. Проводить бы её до дому… Поможете?
При словах о ружье Нелька вздернулась, но промолчала.
– А подробнее можешь рассказать? – поинтересовался Баюн. – Про ружье. Нам же идти почти что во вражеское логово!
И Севка кратко рассказал, что видел, что делал, что узнал.
– Ладно, в целом понятно, – со всей серьёзностью в голосе сказал Баюн. – Я Крота знаю, Колян (он назвал Крота по его имени) вроде нормальный пацан. Пошли!
Резинка сползла со скамейки (наверное, уже замерзла), и компания, возглавляемая Севкой, двинулась по улицам, все дальше и дальше уходя на окраину. Некое напряжение охватило ребят по мере приближения к дому Нельки. Паузы в разговоре затягивались.
– Так, – сказал Баюн, останавливаясь у колодца, – тут минуты три идти, дальше мы сами с усами, а ты, Сев, подожди здесь, не мелькай...
Севка было встрепенулся, но Баюн положил руку на его плечо и добавил:
– Постой на "шухере". Не будем… это… будить зверя в его логове. – Юмор у Баюна был всегда специфический и понятный его друзьям. – Тут близко, мы сами дойдем. Да? – уточнил он у Нельки.
Та кивнула головой и сказала:
– Да. Пока, Сев, встретимся… на контрольной по физике...
«Подслушивала одним ухом, – мелькнуло у Севки. – От зараза, ойца-яйца!»
И ребята двинулись, освещаемые ярким лунным светом. Севка выждал пару минут, пока те не скрылись за поворотом, и быстрым шагом, почти бегом, пошел за ними: «А вдруг помощь понадобится?». Он прошел до первого нужного поворота, свернул в переулок, дошел до второго, уже и третий виден, последний, как услышал впереди негромкие голоса Каскина и Баюна, идущих навстречу.
– Ну что там, как? – шагнул он вперед.
– Да все нормально, – сказал Каскин. – Сидел он на крыльце. Баюн подошёл, поздоровался, девчонка прошла мимо. Никакого ружья, никаких вопросов. Вроде трезв. Все нормалек!
– Ну и отлично, – заключил Севка, – теперь я провожаю вас.
– Меня не надо, – ехидно подколол Баюн. – Людку лучше стереги и провожай, а то уведут. Пора такая у них, девчонок, наступила, открывают они глаза, – авторитетно заявил он. Что бы это значило, Севка не совсем понял и решил все же не согласиться:
– Ну да, гордая она у тебя.
Каскин ехидно захихикал:
– А фигу ему. Я её буду провожать со школы.
Напряжение спадало, и на ребят накатило. Острые мысли, как искры, сыпались из них.
– Ага, с танцев только, – хмыкнул Баюн. – Вы же в разных сменах учитесь.
– Школу брошу, – решил Каскин. – На второй год останусь. Играть на гитаре научусь. Буду днем на вокзале перед поездами играть, а у тебя по вечерам под окнами серенады петь.
– Не, не надо, у тебя нет голоса. Да и Гриша-милиционер на вокзале концертов не позволит. Лучше учись, может, человеком станешь...
Они, улыбаясь, шли втроем. Полная луна ярко освещала полуночную улицу Западной стороны. Ребята шли во всю ширь тропинки, истоптанной тысячами ног, петляющей среди бархата луговины, занявшей широченную улицу имени бывшего всесоюзного старосты. Новое чувство братства, возникшее несколько минут назад, все глубже проникало в них, с каждым шагом впечатываясь в сознание и их души.