Ночь и туман. Большое досье

Вопреки распространённейшему (в основном, усилиями англо-французской пропаганды), гарантии, данные Польше Францией (как и Великобританией), вовсе не обязывали ни Британскую империю, ни Французскую республику объявлять войну Германии в случае нападения последней на Речь Посполитую всю возможную военную помощь.

Ну а эту фразу можно было интерпретировать самыми разными способами… в том числе, и совершенно лицемерными. Кстати, насчёт лицемерия. На самом деле, обе гарантии были чистейшей воды лицемерием. Что выяснилось в считанные дни после нападения на Польшу уже СССР, которое произошло 17 сентября 1939 года.

Неожиданно выяснилось, что и Франция, и Великобритания дали Польше гарантии против только одного потенциального агрессора – Германии. И потому объявили войну только Третьему рейху, а агрессию СССР (с последующей оккупацией значительной части Польши) просто проигнорировали.

Проигнорировали по совершенно понятной причине – и Великобритания, и Франция (точнее, политическое руководство последней) всерьёз намеревались воевать с Германией, а вот насчёт СССР у них таких мыслей и близко не было.

Поэтому гарантии и были даны в таких формулировках, чтобы создать повод, предлог для объявления войны Германии. Если, конечно, соответствующее правительство сочтёт это нужным.

У Франции, впрочем, особого выбора не было, ибо было совершенно очевидно, что война Германии и Франции неизбежна. Это стало очевидным после того, как фюрер Германии Адольф Гитлер публично заявил о твёрдом намерении всеми имеющимися у рейха средствами восстановить территориальную справедливость.

Справедливость, грубо попранную Версальскими бандитами – Германию наказали за преступление, которого она не совершала, ибо Великую войну развязали Сербия, Россия и… Франция, стремившаяся вернуть себе утраченные за сорок лет до того Эльзас и Лотарингию.

Эльзас и Лотарингию Франция вернула, однако было совершенно очевидно (маршал Фош озвучил это публично), что скорее рано, чем поздно Германия неизбежно – и справедливо – попытается вернуть грубо у неё отобранное.

Он, кстати, почти точно угадал со сроками новой войны – она началась почти ровно через двадцать лет после подписания Версальского договора – как и предсказывал прославленный маршал Франции.

Нападение Германии на Польшу однозначно говорило о том, что Франция всенепременно станет третьей… строго говоря, четвёртой после Австрии, Чехословакии и Польши. А поскольку отдать стратегическую инициативу столь опасному противнику, как вермахт, точно смерти подобно, то у правительства Третьей республики просто не было иного выхода, кроме как первой объявить войну Третьей империи.

Великобритания объявила войну Третьей Германской Империи ровно по той же самой причине, по которой она объявила войну империи Второй почти четверть века назад (4 августа 1914 года).

В полном соответствии с основой, краеугольным камнем британской политики на европейском континенте. Согласно которому цель этой политики состояло в том, чтобы поддерживать военно-политическое (впрочем, и экономическое тоже) равновесие между Францией и Германией, не допуская доминирования в континентальной Европе ни одной из этих великих держав.

Ибо если это допустить, то доминирующая держава создаст нешуточные проблемы – причём по всему миру – уже Соединённому Королевству.

Однако то, что было разумным и правильным решением в 1914 году, оказалось полнейшим самоубийством для Британской Империи (не для метрополии, конечно, а для Империи) четверть века спустя.

Ибо если в 1914 году не существовало ни одной угрозы Британской Империи, то в 1939 году таких угроз было уже три – одна другой хлеще. Большевистский СССР, императорская Япония и Соединённые Американские Штаты. А когда они (неизбежно) объединились, вероятность сохранения Британией своих колоний – и потому своей империи – сразу же упала ровно до нуля.

Поэтому из двух зол (а политика – это практически всегда выбор не наибольшего добра, а наименьшего зла) правительство Его Величества выбрало, увы, большее. Ибо доминирование Германии на континенте никоим образом не угрожало безопасности метрополии – у Гитлера просто не было (и не будет) ресурсов для создания ни флота, ни авиации (ибо на Британию работала вся промышленная мощь США и стран Британского Содружества), которые могли бы соперничать с британскими.

И потому Британской Империи, для разрушения которой Германии необходимо было бы сначала уничтожить британский военно-морской флот (что было невозможно от слова совсем).

Более того, поражение Франции и последующая неизбежная оккупация страны победоносным вермахтом открывала для Великобритании совершенно уникальную возможность – прибрать к рукам французские колонии (от Африки до Индокитая).

И, тем самым, значительно расширить территорию Британской Империи. Поэтому в неизбежном (из-за Эльзаса и Лотарингии) военном конфликте Германии и Франции Британии было бы гораздо выгоднее встать на сторону Третьего рейха, а не Французской республики.

Что же касается Речи Посполитой, то её судьба Великобритании была совершенно не важна, ибо ценность Польши как союзника Великобритании во всём мировом раскладе была близкой к нулю. Очень близкой к нулю.

Но что сделано, то сделано; Франция и Великобритания в один и тот же день (3 сентября 1939 года) объявили войну Германии, после чего началась… очень странная война.

Впрочем, Странной войной её назвали лишь французы. Немцы назвали этот период Второй мировой войны (с 3 сентября 1939 по 10 мая 1940 года) Сидячей войной… ну, а британцы дали этой странной войне самое точное и адекватное определение. Phony war. Фальшивая, ненастоящая, липовая война.

Что полностью соответствовало действительности, ибо противоборствующие стороны просто спрятались за мощными оборонительными линиями (французы за Линией Мажино, вермахт – за Линией Зигфрида) и не вели… да практически никаких боевых действий на суше.

Причина этой фальши была столь же очевидна, сколь и банальна: из трёх её участников два (Великобритания и Германия) всерьёз воевать на суше не могли (ибо у них для этого не хватало ресурсов) … ну, а Франция воевать на суше хоть и могла (с ресурсами у неё было всё в порядке), но категорически не хотела.

A не хотела потому, что (обоснованно) боялась «повторения пройденного». Пройденного в предыдущей Великой войне, когда Третья республика потеряла полтора миллиона человек (военных и гражданских) только убитыми и значительную часть своей инфраструктуры (ибо чрезвычайно разрушительные бои проходили в основном на французской территории).

Британцы потеряли не так чтобы уж многим меньше (около миллиона), но почти исключительно военных; кроме того, её территория (ибо остров) осталась практически нетронутой.

Поэтому британцы «повторения пройденного» особо не боялись; Германия же была настолько одержима законной жаждой восстановления справедливости и жаждой мести за национальные унижения, что никаких проблем с желанием воевать у вермахта (не говоря уже о ваффен-СС) не было и быть не могло.

Проблема была с ресурсами, которых для решительного блицкрига несколько месяцев (восемь, если быть более точным) было совершенно недостаточно. Помогли французы, которые, похоже, всерьёз решили отсидеться за Линией Мажино пока «боши» не признают полную бесперспективность войны… ну, а вопрос Эльзаса и Лотарингии можно будет решить мирным путём. Например, на плебисците – благо вполне успешные примеры уже были.

Не вышло. Сначала (девятого апреля 1940 года) вермахт и ваффен-СС нанесли массированный удар по скандинавским странам – Дании и Норвегии. Дания предсказуемо капитулировала менее, чем за сутки.

А вот с Норвегией (и пришедшим скандинавам на помощь англо-французским экспедиционным корпусом и польскими добровольцами) пришлось повозиться несколько дольше… однако к концу месяца всё было по сути кончено (хотя сопротивление продолжалось до начала июня).

Но это всё были «отдалённые всполохи грозы». Грозы, предвещавшей катастрофу и для Франции. 10 мая 1940 года, действуя в соответствии с т.н. «Красным планом» вермахт и ваффен-СС силами 136 дивизий вторглись в Бельгию, Нидерланды и Люксембург. В помощь союзнику Муссолини выделил 32 дивизии итальянской армии… правда, лишь через месяц после начала блицкрига. 

«Красный план» был авантюрой редкостной даже для безбашенного фюрера Германии. Ибо ни о каком трёхкратном превосходстве в живой силе и технике (по классическим наступательным канонам) речи и близко не было.

Более того, паритет был лишь в живой силе – у обеих сторон под ружьём было примерно три миллиона триста тысяч человек. В технике же (точнее, в количестве оной, да и с качеством было неоднозначно) германская армия существенно уступала противнику.

У англо-французской коалиции было почти вдвое больше артиллерийских орудий (13 974 против 7378); на 60% больше танков (4656 против 2909, при этом многие немецкие танки были, по сути, чисто пулемётными танкетками) и на 70% больше самолётов (4469 против 2589).

И, тем не менее, блицкриг (план которого разработал лично фюрер) сработал. Да ещё как сработал! Люксембург пал в тот же день (кто бы сомневался); Голландия капитулировала пять дней спустя; Брюссель пал спустя ещё два дня…

Ну, а затем начался катастрофический разгром уже французской армии. А также примкнувшего к оной британского экспедиционного корпуса и двух (в своё время сумевших эвакуироваться) польских дивизий.

Оккупировав 10 мая Люксембург, три танковые дивизии Гудериана пересекли Южные Арденны и 13 мая переправились через реку Маас западнее Седана. Одновременно танковый корпус Гота прорвался через труднопроходимые для тяжёлой техники Северные Арденны и в тот же день тоже форсировал Маас.

Танковая армада панцерваффе устремилась на запад. Запоздалые атаки англо-французов, для которых танковый удар вермахта через Арденны стал полной неожиданностью, оказались не в состоянии сдержать её.

16 мая части Гудериана достигли Уазы, 20 мая они вышли к побережью Па-де-Кале и повернули на север, в тыл войскам противника.  Двадцать восемь английских, французских и бельгийских дивизий оказались в окружении.

26 мая немецкие войска прорвали бельгийский фронт в Западной Фландрии, и 28 мая Бельгия капитулировала, вопреки требованиям своих англо-французских союзников. В тот же день в районе Лилля немцы окружили крупную французскую группировку, которая сдалась 31 мая.

Почти весь британский экспедиционный корпус (более 300 тысяч человек) и чуть более одной французской дивизии (чуть более 26 тысяч человек) через французский порт Дюнкерк (знаменитая «операция Динамо»).

С точки зрения Колокольцева – и далеко не только его – это была просто чудовищная ошибка фюрера («стоп-приказ», давший возможность противнику эвакуироваться, отдал лично Гитлер), которая запросто могла стоить рейху победы во Второй Великой войне.

Правда, в краткосрочной перспективе «антигитлеровской коалиции» это не сильно помогло – вермахт захватил всю британскую и французскую артиллерию и бронетехнику, а также транспортные средства, брошенные англо-французами при отступлении. Ибо эвакуировать их было невозможно, а вывести из строя не было ни времени, ни сил (не до техники – тут бы свои подошвы успеть унести).

После этого разгрома (а утрата всей артиллерии, бронетехники и автотранспорта – это, как ни крути, полный разгром) Великобритания оказалась практически без тяжелого вооружения, хотя и сохранила личный состав своей армии. А Франция – практически вообще без армии и авиации (флот – это несколько иная история).

5 июня немецкие войска начали новое наступление (на участке Лан — Абвиль). Попытки французского командования спешно залатать брешь в обороне наспех сформированными неподготовленными дивизиями были безуспешны.

Совершенно деморализованные французские войска предсказуемо проигрывали одно сражение за другим. Оборона французов разваливалась на глазах и потому командование спешно начало отвод уцелевших войск на юг страны.

Не помогло – более того, французская армия получила ещё один мощный удар. 10 июня – ровно через месяц после начала вторжения вермахта во Францию –Италия Муссолини объявила войну Великобритании и Франции.

Итальянские войска вторглись в южные районы Франции, однако (кто бы сомневался) далеко продвинуться не смогли. В тот же день французское правительство эвакуировалось из столицы в курортный город Виши примерно в 400 километрах к юго-востоку от Парижа (на границе печально известной Альбигойскими войнами исторической области Окситания).

14 июня германская армия без боя вступила в Париж (разумно объявленный «открытым городом»), а через два дня вышли в долину реки Роны. 16 июня правительство лютого германофоба Поля Рейно предсказуемо ушло в отставку.

После чего самый популярный политик страны и национальный герой Франции (во время Великой войны он спас страну от поражения аж трижды) маршал Филипп Петэн сформировал новое правительство, которое уже в ночь на 17 июня обратилось к правительству Германии с просьбой о перемирии… точнее, с предложением о фактической капитуляции французской армии на приемлемых для Франции условиях.

21 июня немецкие войска, не встречая уже практически никакого сопротивления, достигли Луары; в тот же день панцерваффе вермахта заняли Лион. 22 июня в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором была подписана капитуляция Германии в 1918 году (формально, кстати, тоже перемирие), было подписано франко-немецкое перемирие (фактически, капитуляция Франции).

Условия перемирия предусматривало создание оккупационной зоны немецких войск на территории примерно в 60 % от общей территории Франции, которая покрывала север и запад страны, включая Париж и всё атлантическое побережье, тогда как юго-восток оставался (формально) свободен.

25 июня было подписано перемирие с Италией, согласно которой Италия оккупировала 800 км; французской приграничной территории. В итоге после перемирия с Германией и Италией Третья республика контролировала только юг страны (т. н. «Свободную зону») и колонии.

Французская армия должна была разоружиться, демобилизоваться и передать тяжёлое вооружение немецким войскам; дозволялось сохранение минимальных соединений для поддержания порядка, численность которых должны были определить Германия и Италия (в реальности голос второй был совещательным).

Французский военный флот должен был быть демобилизован и помещён в порты под наблюдение оккупационных сил. Со своей стороны, немцы обязались не использовать его в военных целях.

Торговые суда должны были находиться в французских портах до особого разрешения. На Францию также возлагалось обязанность содержать немецкие войска на своей территории – что обходилось в 400 миллионов франков в день.

Несмотря на военную мощь Франции, поражение этой страны было внезапным и полным, а победа вермахта – быстрой полной, оглушительной, яркой… и, для большинства наблюдателей (и уж точно для обывателей по обе стороны границы) весьма неожиданной.

Но не для Колокольцева, который к тому времени уже был первоклассным военным аналитиком. И потому прекрасно знал, что вермахт превосходил французскую армию (англичан, бельгийцев и прочих поляков было настолько мало, что повлиять на ход боевых действий они практически не могли) по всем показателям, кроме количественных. Впрочем, как и (по большей части), и британцев, и бельгийцев.

Вермахт был на голову лучше противника во всех ключевых компонентах – в организации, стратегии и тактике; в компетентности солдат, сержантского состава, офицеров и генералов; в слаженности и эффективности как отдельных подразделений, так и родов войск (пехоты, артиллерии, танков и авиации); в разведке и контрразведке; в логистике и связи; и, едва ли не самое главное, в боевом духе. Выражаясь словами доктора Вернера, у вермахта был несопоставимо более мощный драйв, чем у англо-французов.

Но главными причинами столь быстрого и сокрушительного разгрома англо-французской коалиции стало отсутствие тактической и стратегической гибкости и постоянное запаздывание в принятии и реализации решений на поле боя.

Проще говоря, англо-французы (и прочие бельгийцы с поляками) думали слишком медленно. Катастрофически (в разы) медленно, по сравнению с вермахтом. А, как известно, даже правильное решение, принятое с опозданием, не только перестаёт быть правильным, но и запросто может стать катастрофическим.

Немалую роль сыграла и поддержка тыла – в первую очередь, поддержка психологическая (эмоциональная и духовная). Если подавляющее большинство граждан Большой Германии, фанатично поддерживали свои Вооружённые Силы (ибо все как один мечтали и вернуть отобранное версальскими бандитами, и отомстить за унижения), то по другую сторону франко-германской границы ситуация была едва ли не диаметрально противоположной.

В Первой мировой войне Франция понесла огромные человеческие потери, составившие более 7 % населения. А ведь демографическая ситуация и так была не ахти, ибо потери населения в период наполеоновских войн были восстановлены только в конце XIX века.

Все это, а также масштабные разрушения инфраструктуры, обусловило господствующее представление о войне во французском обществе (сверху донизу) как о крайне нежелательном явлении.

Явлении, которое (практически) любой ценой нужно было избежать – а если не удалось, то как можно быстрее закончить – тоже практически любой ценой. Даже ценой быстрой капитуляции французской армии – и даже ценой оккупации даже значительной части территории страны.

Немалую роль сыграло и то, что социалисты и коммунисты (последние под диктовку Кремля, разумеется) всячески способствовали демилитаризации страны и уменьшению финансирования армии.

В назревающем кризисе в Европе они (и не только они) всячески ратовали за разоружение и «мир», но повлияло это на ослабление оборонного потенциала только самой Франции.

Совершенно неудивительно, что политика умиротворения (Третьего рейха вообще и Адольфа Гитлера, в частности) в межвоенное время поддерживалась едва ли не подавляющим большинством французов.

Большинство населения, как во Франции, так и в Великобритании, положительно отнеслись к подписанию Мюнхенского соглашения, вернувшего отобранную Версальскими бандитами Судетскую область Чехословакии Германии.

Также негативной реакции не вызвал аншлюс Австрии… да и к нападению вермахта на Польшу французы отнеслись гораздо спокойнее, чем их правительство.

Поэтому совершенно неудивительно, что после подписания 22 июня 1940 года фактической капитуляции французской армии, как отмечали многие современники, у большинства французов вырвался вздох облегчения: «наконец-то война закончилась…»

Оккупацию шести десятых территории Франции и установление авторитарного режима Виши было тоже, по большей части, воспринято с облегчением, ибо французы просто смертельно устали от десятилетия (!) непрерывных политических кризисов и постоянных смен правительств.

И поэтому были готовы подчиняться хоть чёрту лысому (не говоря уже о Петэне с Гитлером), лишь бы те навели порядок и, наконец, гарантировали политическую, экономическую и социальную стабильность.

В оглушительный успех французской кампании вермахта – как и в разгром и оккупацию Норвегии – свой пусть и совсем небольшой (по сравнению с общей картиной), но яркий вклад внёс и Михаил Евдокимович Колокольцев, правда, не в фельдграу подполковника ваффен-СС (как можно было бы предположить)… а в небесно-голубой униформе майора люфтваффе.

В которой он несколько неожиданно для себя заработал Рыцарский крест (на Западном фронте), а затем дубовые листья – уже на фронте Восточном. А виноват во всём этом был… правильно, его «малый шеф», тогда ещё группенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Рейнгард Тристан Ойген Гейдрих.

Который до войны был блестящим пилотом-акробатом… и заразил любовью к небу своего помощника по особым поручениям. Колокольцев, правда, акробатикой не занимался – ему вполне хватило стандартного курса подготовки пилота истребителя Bf-109 (побочным результатом которого стал сертификат на право управления его гражданским «младшим братом» – Bf-109 Тайфун).

Параллельно Колокольцев освоил уже «старшего брата» сто-девятого (не по времени поступления на вооружение, а по размеру) – могучий двухмоторный истребитель-бомбардировщик Bf-110 (тоже разработки Вилли Мессершмитта).

А когда грянула Вторая Великая война, Гейдрих… правильно, утащил Колокольцева с собой в действующую армию. Точнее, в ряды люфтваффе – в звании капитана авиации («по знакомству» это звание присвоил им обоим лично глава ВВС Третьего рейха рейхсмаршал Герман Геринг). Утащил в качестве своего ведомого, разумеется.

В Польской кампании – ввиду её неожиданной скоротечности – ни тот ни другой активного участия не принимали; в «странной войне» участвовали ну очень эпизодически (пару-тройку раз в месяц летали на разведку над Шотландией на сто-десятых).

Всё изменилось 9 апреля 1940 года – с началом «европейского блицкрига» вермахта. Пересев на сто-девятые (Эмили), два к тому времени уже майора люфтваффе начали весьма активные боевые действия.

Штурмовали наземные войска противника они оба примерно одинаково энергично… а вот в воздушных боях роли очень быстро поменялись. Очень быстро  выяснилось, что по умению воевать в воздухе Гейдриху до своего помощника как до Луны, поэтому сбивал Колокольцев, а «малый шеф» его прикрывал.

И не заметили, как за неделю насбивали в норвежском небе аж одиннадцать «Харрикейнов», «Девуатенов» и прочих «Бленхеймов». Потом Гейдриху (ожидаемо) пришлось вернуться в Берлин, а Колокольцев несколько неожиданно… остался в 77-м ягдгешвадере (77-м истребительном авиаполку) люфтваффе. Остался по своей настоятельной просьбе и с горячего одобрения «малого шефа» и с весьма неохотного – Генриха Гиммлера.

Впрочем, последний тоже понимал, что его помощнику по особым поручениям необходимо принять участие в настоящей (а не тайной, причём в основном «кабинетной») войне. Причём в её самом идеальном, «чистом» варианте – где есть только ты, твой враг и бескрайнее, безмерное, великое Небо…

По совершенно необъяснимой причине Колокольцев был абсолютно уверен, что, во-первых, с ним ничего не случится; и, во-вторых, что он основательно напакостит и «лягушатникам», и «островным обезьянам» (так презрительно называли англичан в Третьем рейхе).

И действительно основательно напакостил – за два месяца воздушной войны (он вернулся в Берлин 14 июня – в день, когда германская армия вошла в Париж) он записал на свой счёт сорок пять самолётов противника (и многие десятки автомобилей разной степени бронированности, уничтоженные на земле).

Летал и воевал он… да почти в точности как в кун-фу-спарринге на земле: он точно знал, что и когда ему нужно делать. Неизвестно почему, но знал. Из почти всех передряг «свободной охоты» (отвечать за безопасность личного помощника рейхсфюрера СС в JG-77 дураков не было) возвращался без единой царапины.

Кроме одного раза, когда какой-то неизвестно откуда взявшийся «Харрикейн» (тут же уничтоженный страховавшим Колокольцева ведомым – как знал, взял его с собой) настолько основательно изрешетил «Эмиля» Колокольцева снарядами 20-миллиметровых крыльевых пушек Hispano-Suiza HS.404, что Bf-109, который Колокольцев с трудом дотянул до аэродрома восстановлению не подлежал.

Ничего, пересел на «сто-десятый», у которого была обратная проблема – там возвращению в строй не подлежал тяжело раненый пилот, с огромным трудом посадивший тяжёлую двухмоторную машину.

Пересел и в первом же воздушном бою завалил два двухмоторных же «Бристоль-Бленхейма» (Бленхайма, если произносить по-немецки), а потом несколько дней основательно кошмарил британские и французские колонны автобронетехники.

А когда с завода в Аугсбурге ему пригнали новенький «Эмиль» на замену расстрелянному, он как ни в чём не бывало «пересел обратно» … и продолжил кошмарить уже британскую и французскую авиацию.

Вручая Колокольцеву Рыцарский крест, рейхсмаршал Герман Геринг (который впоследствии стал его чуть ли не «старшим другом») совершенно искренне осведомился:

«Вы уверены, подполковник…»

К тому времени Колокольцев был повышен в звании до оберштурмбанфюрера (подполковника) СС, на что Геринг немедленно отреагировал повышением его и в «авиационном» звании.

«… что правильно выбрали профессию?»

«Я подумаю» – дипломатично ответил Колокольцев. Однако в люфтваффе (даже в её разведку) так и не перешёл. И уж тем более не стал личным помощником Геринга по особым поручениям, хотя второй человек в рейхе несколько раз практически открытым текстом делал ему это предложение.

Впрочем, в люфтваффе он вернулся ещё раз – в конце июня 1941 года, когда вместе с Гейдрихом провёл две недели на южном участке Восточного фронта. Где пополнил свой личный счёт ещё на 22 самолёта противника… и получил из рук рейхсмаршала совершенно заслуженные дубовые листья к Рыцарскому кресту.

Между тем в капитулировавшей Франции произошли весьма любопытные (и, без преувеличения, судьбоносные) события. 10 июля в городе Виши собрался парламент Франции, сбежавший на этот курорт вместе с правительством ещё месяц назад.

Собрался на экстренное заседание, на котором (надо отметить, в нарушение конституции Франции) абсолютным большинством голосов… объявил о ликвидации Третьей республики.

Конституция 1875 года была отменена; должности президента и премьер-министра аннулированы, а Французская республика была преобразована в авторитарное Французское государство со столицей формально в Париже, а фактически – в Виши (собственно, поэтому новое государство все называли только режим Виши).

Всю полноту исполнительной власти парламент передал в руки маршала Филиппа Петэна, получившего официальный титул «Глава Французского Государства» и, по его собственному признанию, больше власти, чем знаменитый «король-солнце» Людовик XIV (тот самый, кто публично заявил «государство-это я!»).

В благодарность за это национальный герой Франции и самый популярный (с огромным отрывом) политик страны… правильно, уже на следующий день распустил парламент.

Тем самым маршал Франции пошёл несколько дальше своего образца для подражания Адольфа Гитлера – тот хотя бы (пусть и формально) но оставил германский рейхстаг в составе политической системы Третьего рейха.

В результате госпереворота 10-11 июля получился этакий «Фюрерштаат по-французски». И как всякая (очень плохая) копия, оказался намного дурнее оригинала. Точнее, оригиналов – во множественном числе – ибо режим Виши можно было с полным на то основанием окрестить «недофашистским».

Маршал Петэн назвал июльский переворот – а также свою идеологическую и политическую программу «Национальной революцией». Что было чистой правдой, ибо превращение худо-бедно демократической Третьей Французской республики в насквозь авторитарное (местами вообще тоталитарное) Французское государство было действительно самой настоящей революцией. Радикальным реинжинирингом, говоря языком менеджмента.

Зачем Петэн всё это… замутил, понятно – его цель (которую Колокольцев нашёл весьма логичной) состояла в том, чтобы избавиться от наследия Третьей республики, политический строй которой маршал не одобрял (с этим можно было поспорить) и обвинял в молниеносном, разгромном, катастрофическом поражении страны (а вот с этим уже не особо поспоришь).

С разрушением (как, собственно, и у почти любого генерала) у Петэна получилось очень хорошо, а вот что касается созидания… тут было далеко не столь очевидно.

Девиз Французской республики «Свобода, равенство, братство» был заменён на «Travail, Famille, Patrie» («Труд, Семья, Отечество»). Что с кочки зрения Колокольцева, неплохо подкованного в истории (спасибо преподавателям МГУ) было и правильно, и праведно.

Ибо он слишком хорошо знал, какое море крови пролили французские ррреволюционеры (а потом и их российские подражатели) под этим внешне весьма привлекательным лозунгом Великой французской бойни.

Соответственно изменилась и государственная символика Франции (хотя и не полностью). Трёхцветный сине-бело-красный флаг остался официальным, как и национальные цвета (синий, белый и красный).

ВВС Виши были оставлены прежние опознавательные знаки-кокарды. Однако герб Франции был заменен на монограмму, состоящую из литер E и F — l’Etat Francais (Французское государство).

Едва ли не основным элементом новой («вишистской») государственной символики стал, так называемый франциска — галльский вариант лабриса (древнегреческого двустороннего боевого церемониальный топор.). В первом качестве весьма популярного у франков, викингов и германских племён.

Франциска был также раскрашен в национальные цвета и располагался на личном флаге Петэна (кто бы сомневался), а также на символике во многих военизированных и политических структурах.

Под франциску была стилизована высшая награда Французского государства – Орден Франциски (этакая вишистская реинкарнация Ордена Почётного Легиона, после поражения Франции прекратившего своё существование).

С последним Колокольцев был знаком не понаслышке, ибо сам был его кавалером… точнее, был принят в члены соответствующего (типа) рыцарского ордена.

История была, мягко говоря, странная и (во всяком случае, для Колокольцева) слегка попахивала сумасшедшим домом – коим в какой-то степени было всё новоиспечённое Французское государство.

Началась она чуть более года назад, в сентябре 1940 года, когда по наводке Колокольцева комендоры французского линкора Страсбург двумя четырёхорудийными залпами из 13-дюймовых орудий главного калибра отправили в давно заслуженное небытие расположенное в Карфагене (необитаемом пригороде Туниса) подземное капище Молоха. Разумеется, вместе с обитателями оного.

Маршал Петэн был, разумеется, в курсе этого дела («операции Кронос») ибо без его согласия Страсбург вообще не выпустили бы из Тулона, не говоря уже о разрешении на боевые стрельбы.

Будучи человеком чести, маршал придерживался непоколебимого мнения, что столь впечатляющие заслуги перед Французским государством (покончить с реинкарнацией Синей Бороды это вам не корова чихнула) должны быть адекватно отмечены.

И потому на весьма торжественной церемонии (правда, с очень малым числом участников в силу секретности «операции Кронос») наградил Колокольцева, по его мнеию, наиболее адекватным его заслугам орденом.

Колокольцев (разумеется, как Роланд фон Таубе) получил из рук маршала Военный крест иностранных театров военных действий. Разновидность собственно Военного креста (учреждённого президентом Французской республики Раймоном Пуанкаре 8 апреля 1915 года, во время Великой войны), которой награждались участники в том числе и военных операций на территории французских колоний (этим крестом изначально награждались участники колониальной войны в Марокко).

Колокольцев к наградам (любым) к тому времени относился уже совершенно равнодушно, ибо к тому времени уже был увешан ими как рождественская ёлка игрушками (неровно дышал только к Рыцарскому кресту, полученному из рук рейхсмаршала Геринга за 45 воздушных побед на Западном фронте).

Поэтому вежливо поблагодарил маршала (на этот раз просто маршала – к тому же Франции), добавил себе на китель соответствующую орденскую планку (как и положено по уставу и статуту ордена), сам орден положил в домашний сейф… и на год благополучно забыл о нём. Ибо других дел хватало – выше крыши.

Каково же было удивление Колокольцева, когда в Риме, точнее, в Ватикане, где он – вот совпадение – только что получил из рук Верховного Понтифика Папы Римского Пия XII Большой Крест Ордена Святого Сильвестра (за успешную реализацию Операции Карфаген), его настиг курьер Людвига Диего фон Бергена, чрезвычайного и полномочного посла Германии в Ватикане.

И сообщил изумлённому Колокольцеву, что того (снова, как и года назад) срочно желает видеть глава Французского государства, маршал Франции Анри Филипп Бенони Омер Жозеф Петэн. Причём с ещё более лестной (с его кочки зрения) для Колокольцева целью.

Принять последнего в члены Ордена Франциски – этакой сильно неполноценной вишистской реинкарнации благополучно почившего в бозе (после капитуляции Франции) Ордена Почётного Легиона.

Колокольцев и без того был сильно не в духе, ибо буквально только что его (сильно против его воли) Пий XII зачем-то рукоположил в священники Святой Римско-Католической Церкви, после чего с совершенно неясными целями, как говорится, нон-стоп произвёл… в кардиналы. В Князья Церкви.

Колокольцев совершенно справедливо поинтересовался, как быть с церковным Кодексом канонического права 1917 года, согласно которому кардинал должен иметь сан не ниже священника, а рукополагать в священники женатого было как-то уж совсем незаконно.

На это Пий XII совершенно резонно возразил, что согласно секретному приложению к Кодексу, доступ к которому имел только Верховный Понтифик, некоторые кардиналы и уж совсем небольшое число епископов, в случае чрезвычайных обстоятельств, данный Кодекс… как бы это помягче сказать, можно и проигнорировать.

Колокольцеву возразить было нечего, ибо только что успешно завершённая им Операция Карфаген (закрытие аж целых девяти Ворот в Ад на оккупированной вермахтом территории СССР с отстрелом серебряными пистолетными пулями полусотни оборотней-волколаков) вполне подпадало под определение чрезвычайных обстоятельств.

Ибо и Колокольцев, и Его Святейшество прекрасно понимали, что вероятность того, что больше Врата в Ад закрывать (или аналогичную инфернальную гадость ликвидировать) не придётся, была весьма и весьма близка к нулю.

Что очень скоро и подтвердилось, но настроение у Колокольцева было испорчено чуть больше, чем безнадёжно. Ибо он всё-таки был католиком латинского обряда, для которого женатый священник (да ещё и кардинал) было что-то из области нехорошей фантастики.

А тут ещё вот это. Только вот этого ему не хватало после волколаков. Нет, он, конечно, знал, что 85-летний (!!) маршал Франции, человек, мягко говоря, со странностями, но всему же должны же быть границы…

Поэтому Колокольцев (в непарламентских выражениях) объяснил курьеру, куда ему надлежит держать свой путь. А также послу… ну и главе Французского государства, естественно.

Курьер отправился в указанном ему направлении (другого выхода у него не было, ибо где курьер посольства, а где личный помощник рейхсфюрера СС в полковничьем) звании… ну, а Колокольцев счёл инцидент исчерпанным.

И напрасно. Ибо когда он вернулся в отель (после долгой прогулки по Вечному городу, дабы проветрить голову и прийти в себя), его ждало сообщение с настоятельной просьбой немедленно перезвонить… лично министру иностранных дел Германии, обергруппенфюреру СС Иоахиму фон Риббентропу.

Пришлось подчиниться (ибо генерал-лейтенант СС для полковника начальство, да и дипломатический паспорт у Колокольцева уже давно имелся) … и услышать (во вкрадчиво-дипломатических выражениях), что отношения у Германии с режимом Виши непростые, что Франция – стратегический союзник в экзистенциальной войне с большевизмом и либерализмом, что поэтому не надо без нужды злить и без того своенравного маршала Франции…

Отношения, кстати, были действительно весьма непростые, ибо Петэн (маршал) никогда не скрывал своего крайне негативного личного отношения к Адольфу Гитлеру (ефрейтору). Однажды он вполне открыто заявил следующее:

«Я встретил человека, крайне неприятного мне в общении; он ни разу не взглянул мне в глаза. Это надутый выскочка. Нам не следует от него ждать ничего хорошего»

Уже тот факт, что Петэн официально объявил о нейтралитете страны и категорически отказался объявить войну Великобритании (несмотря на то, что флот Его Величества аж дважды атаковал французский флот), говорило о многом.

Колокольцев вздохнул и (вынужденно) пообещал принять приглашение Петэна. И очень быстро понял, что чутьё его не обмануло, ибо вся эта странная история оказалась тем ещё дурдомом (прости Господи).

Орден Франциски был введён указом Петэна от 26 мая 1941 года и был утверждён законом Французского государства (что в силу отсутствия в Виши на тот момент какого-либо парламента было примерно то же самое) от 16 октября 1941 года.

Принятые в члены Ордена) должны были быть представлены двумя поручителями («крёстными»), которые гарантировали два условия: что кандидат до войны поддерживал национальную и социальную политику, соответствовавшую целям «национальной революции» и что он во время войны активно содействовал участием в военных действиях или в гражданской жизни как делу маршала Петэна, так и ему как личности.

Кандидаты в члены ордена должны были принести клятву:

«Я отдаю себя маршалу Петэну так же, как он посвятил себя Франции. Я клянусь выполнять его приказы и быть верным ему лично и его делу»

Награда вручалась лично главой государства (сиречь Петэном) – от имени состоявшего из 12 человек «Совета Франциски». Присутствовавшим на церемонии сильно повезло, что Риббентроп заранее предупредил Колокольцева об этой клятве и заверил его, что она будет считаться недействительной ни на территории Германии, ни на территории Франции, ни где бы то ни было ещё.

Иначе всем присутствовавшим (включая, по мнению Колокольцева, несколько сбрендившего недофюрера Франции) было бы несдобровать – и это ещё очень мягко сказано.

Колокольцев подписал клятву, с благодарностью принял из рук Петэна орден (знак в форме лабриса-франциски высотой в два с половиной и шириной в два сантиметра, покрытый эмалью и россыпью из ровно десяти золотых звёзд), после чего прикрепил его при помощи заколки к кителю полковничьего мундира СС.

После чего отужинал (без какого-либо удовольствия) с маршалом и его всё ещё новоиспечённой женой Анни Ардон (она познакомилась с ним ещё в 1898 году, но официально вышла за него замуж лишь 43 года спустя – 7 марта 1941 года).

А затем (наконец) отбыл в Берлин, на этот раз за штурвалом двухмоторного Bf-110 (в отличие от Тайфуна, на нём из Берлина до Рима можно было добраться без промежуточной посадки и дозаправки).

После этой истории Колокольцев относился и к Французскому государству, и лично к Петэну… не лучшим образом. Поэтому прочитанное далее в досье безымянного аналитика из Аусланд-СД его совершенно не удивило.

Не удивило в смысле масштабов дурдома, в который маршал сотоварищи превратили и до него не сильно дружившую с головой государственно-политическую систему.

Неудивительно, что и в СС, и в вермахте, и в госаппарате Третьего рейха мало кто сомневался, что без руководящей и направляющей германской длани Франция сбрендит совершенно… как и то, что аналогичного мнения придерживалось едва ли не подавляющее большинство граждан Французского государства – как оккупированных территорий, так и (теоретически) Свободной зоны.

Для начала вишисты наплодили такое количество силовых структур, что Колокольцев сильно сомневался, разбирался ли в этом зоопарке (скорее, впрочем, серпентарии) кто-либо даже в правительстве Французского государства.

Кроме армии, уголовной полиции, жандармерии, Специальных Бригад, информационной полицейской службы и Сюрте Женераль, на свет Божий появились такие невиданные диковины, как Служба легионерского порядка (коллаборационистская милиция пронацистского политика Жозефа Дарнана).

К которым добавились Группы мобильного резерва, фактически исполнявшие роль военизированной национальной полиции (как будто Сюрте и жандармерии было мало, не говоря уже о Специальных Бригадах и Carlingue); Гвардия режима Виши, Личная гвардия главы Французского государства… и даже Трудовые лагеря французской молодежи — на самом деле вполне себе военизированная молодежная организация.

Формально последняя была чем-то вроде обязательной восьмимесячной гражданской службы, за уклонение от которой можно было схлопотать до пяти лет тюрьмы, но фактически военная подготовка (к некоторому беспокойству немецких оккупационных властей) тоже имела место быть.

Ибо в этих лагерях молодые французы не только занимались общественно полезным трудом – заготовкой древесины и производством древесного угля, проводили рекультивацию земель, восстанавливали заброшенные деревни, работали на сельскохозяйственных фермах, проводили дорожные работы, а также помогали в случае стихийных бедствий, пожаров и наводнений.

Но и готовились к активному участию в подавлении волнений и бунтов, содействию в проведении облав на участников Сопротивления и к тому подобным силовым действиям.

Как этот серпентарий работал – и работал ли вообще – никто не знал ни во Франции, ни (тем более) за её пределами. А престарелый недофюрер, вместо того, чтобы навести в этом гадюшнике хоть какое-то подобие хотя бы относительного порядка, не нашёл ничего лучшего, как ввести (теоретически) обязательное приветствие по образу и подобию нацистского (в Германии) и фашистского (в Италии и Испании).

С лицемерием у руководителей Франции всегда было хорошо (даже очень хорошо), поэтому совершенно неудивительно, что официальные представители правительства Виши, сам маршал Петэн, как и высшее военное командование предпочитали отдавать честь по-старому (сиречь по-военному).

Поэтому в реальности это приветствие прижилось лишь в французских фашистских партиях. Коих насчитывалось аж целых семь штук. У Колокольцева (несмотря на многолетний опыт работы журналистом) воображения точно не хватило бы представить себе, в какой дурдом пополам с гадюшником (пауки в банке – это ещё очень мягкая характеристика) превратился бы французский парламент, если бы Петэн предусмотрительно его не распустил. Видимо, подозревал что-то…

Кстати, о Петэне. Престарелый маршал периодически впадал в… не очень понятно, что… но результаты оказались настолько экзотическими, что их даже культом личности Петэна назвать было сложно. Особенно Колокольцеву, прекрасно знакомому с таковыми в Германии и СССР и несколько хуже – в Испании и Италии.

Маршал нередко сравнивал свою роль в режиме Виши с ролью монарха (обычно «короля-солнце» Людовика XIV); периодически обращался к народу «дети мои», а сами обращения обычно начинал с фразы «Мы, Филипп Петэн». Дальше ехать было уже, наверное, некуда… почти.

«Почти» было связано с официальным гимном Французского государства. Гимном официально оставалась «Марсельеза», однако по требованию немцев она была запрещена (что в оной не понравилось фон Штюльпнагелю, для Колокольцева было загадкой), поэтому фактическим государственным гимном стала… песня в честь Петэна «Маршал, мы здесь!». А вот это уже точно занавес…

Впрочем, занавес занавесом, но в области экономики достижения вишистов были неоспоримы – и чрезвычайно патриотичны. Да, Петэн сотоварищи действительно превратили Францию в экономический (промышленный, сельскохозяйственный и, конечно, туристический) придаток Третьего рейха. Кроме того, сотни тысяч французов (кто в добровольном, кто в принудительном порядке) отправились в Германию для работы на немецких предприятиях.

Однако это, во-первых, практически покончило с безработицей (за полтора года число безработных уменьшилось почти на порядок); а, во-вторых, обеспечило гарантированный приток денежных средств в экономику страны.

Что, несмотря на то, что львиная доля экономического результата доставалась Германии (с помощью хитроумных финансовых манипуляций), обеспечило невиданный рост французской экономики.

А это (предсказуемо и в совокупности с другими факторами) сделало и Движение Сопротивления, и Свободную Францию, и лично генерала де Голля мягко говоря, непопулярными во Франции (как на оккупированных территориях, так и в «свободной зоне»).

Петэн провёл ещё несколько популярных (и полезных) преобразований в экономике. Покончил с засильем монополий (крупные монополистические объединения были распущены), а параллельно разогнал и запретил профсоюзы, контролировавшиеся где леваками, а где вообще мафией.

На их месте появились Комитеты по организации экономики, объединившие работников и работодателей. Что немедленно привело к установлению невиданного в истории Франции классового мира.

В сельском хозяйстве батраки, фермеры и арендаторы объединялись в единые крестьянские корпоративные союзы (с тем же результатов). Вишисты навели порядок (весьма неплохой порядок, надо отметить) и в целом ряде профессий, учредив обязательные для членов профессий корпорации медиков, архитекторов, экономистов и т.д.

Маршал Петэн (как, собственно, и едва ли не почти все французы) евреев не любил. Кроме того, совершенно не горел желанием ссориться по «еврейскому вопросу» ни с Гитлером, ни даже с Муссолини.

И потому вскоре после прихода к власти начал проводить вполне себе антисемитскую (точнее, юдофобскую) политику. Впрочем, далеко не столь агрессивную, как руководство рейха на территории Германии (надо отметить, что фон Штюльпнагель в этом тоже не особо усердствовал).

Правда, 29 марта 1941 года был создан «Генеральный комиссариат по еврейским вопросам» который теоретически должен был в первую очередь заняться «арианизацией» еврейской собственности.

Путём её отъёма (т.е. государственного бандитизма) и последующей передачи «арийцам» (французам и немцам). Однако пока что дело это шло ни шатко, ни валко (поговаривали, что по причине отсутствия энтузиазма у Штюльпнагеля).

Вскоре после капитуляции Франции, 27 сентября 1940 года, было опубликовано постановление оккупационных властей о проведении переписи еврейского населения страны.

Всего было зарегистрировано 287 962 еврея, из которых 60 % находились на оккупированной территории и 40 % под юрисдикцией Виши. Из них примерно 240 тысяч имели французское подданство, остальные были иностранцами (в основном беженцами из Германии, Австрии, Польши и Чехословакии).

2 октября 1940 года был принят первый «Декрет о евреях», ограничивавший их передвижение, доступ в общественные места и профессиональную деятельность. В июне 1941 последовал второй декрет, ещё более ухудшивший положение евреев.

Впрочем, в реальности это гораздо больше коснулось евреев-иностранцев, не имевших французского гражданства (причём скорее, как иностранцев, нежели как евреев) – к «своим» евреям вишисты относились гораздо благожелательнее.

По условиям перемирия, Франция (хотя де-юре оставалась единой страной) была разделена на две крупные части: Северную и Южную, а некоторые приграничные регионы были аннексированы Германией и Италией.

В соглашении о перемирии (т.е., о фактической капитуляции Франции) было указано, что в оккупированной Северной зоне, Германия пользуется там всеми правами победившей державы, а французское правительство (т.е. режим Виши) обязуется всеми средствами способствовать соблюдению этих прав с помощью местной французской гражданской администрации.

Итальянская оккупационная зона сводилась к нескольким приграничным районам, завоеванным итальянскими войсками после вторжения во Францию 10 июня 1940 года.

Кроме того, на территории Франции была создана демилитаризованная зона шириной более 50 км, которая проходила от итальянской зоны оккупации до остальной части Франции.

«Итальянская» территория площадью около 800 км;, с численностью 28 000 жителей, буквально с первых дней Перемирия стала головной болью и для немецких оккупантов, и для режима Виши.

Ибо ни те, ни другие никак не могли контролировать эту территорию, а итальянцы не особенно-то и хотели (для Муссолини она была чем-то вроде «политического приза» – и не более).

Поэтому эта зона была потенциальным убежищем как для преследуемых евреев (это ещё можно было пережить), так и для бойцов Сопротивления (а вот это уже было совершенно явной угрозой).

Свободная («Южная») зона занимала площадь 246 618 км;, то есть 45 % территории метрополии; немецкие войска туда не вводились что делало эту территорию в некотором роде независимой от Германии.

На этой территории располагалось правительство Петэна и там действовали французские законы. А поскольку в этой зоне у Петэна было даже больше власти, чем в своё время у «короля-солнца», совершенно неудивительно, что злые языки немедленно окрестили Свободную зону «королевством маршала».

Откуда взялась идея разделения побеждённой Франции на две зоны – оккупированную и «свободную», в досье не сообщалось (похоже, безымянный аналитик и сам этого не знал).

Он лишь предположил, что разделение Франции на две зоны отчасти было идеей пангерманских писателей, в частности, работой некоего Адольфа Зоммерфельда, опубликованной в 1912 году и переведенной на французский язык.

Условия Перемирия позволяли Французскому государству иметь небольшую легко вооружённую армию для поддержания порядка в Свободной зоне во Франции и колониях (как ни странно, не отобранных Германией – видимо, фюреру вполне хватало Лебенсраума в Восточной Европе и СССР), однако, со значительными оговорками.

Так, численность французских войск определяли Германия и Италия (странно было бы, если бы было по-другому). Численность армии составляла до 100 000 человек в Метрополии, 96 000 человек в Северной Африке, 33 000 в Экваториальной Африке, 14 000 в Джибути и на Мадагаскаре, 35 000 в Сирии и Ливане и 63 000 в Индокитае. Всего 341 тысяча человек.

Сухопутным войскам передавалось незначительное количество бывшей французской бронетехники и артиллерии, основная масса которой была сосредоточена в колониях.

Французскому флоту, основная часть которого находилась в портовом городе Тулон, запрещалось его покидать и вести какие-либо самостоятельные действия без разрешения Германии и (формально) Италии.

Именно поэтому организация выхода Страсбурга из Тулона для якобы учебных стрельб оказалась для Колокольцева едва ни более сложной частью Операции Кронос, чем все остальные её части.

Военно-воздушные войска и войска ПВО Франции первоначально должны были быть демобилизованы, а их техника либо передана странам Оси (Финляндии и союзникам Германии в Восточной Европе), либо пущена на слом,

Однако, после нападения военно-морского флота Великобритании на французскую базу Мерс-эль-Кебир, Петэну удалось убедить немцев дать согласие на сохранение французской авиации в колониях для их обороны от англичан.

В результате силы Виши оставили себе некоторую часть французского боевого авиационного парка, большая часть из которого базировалась в Сирии, Ливане, Алжире и Тунисе.

Международное положение режима Виши было, мягко говоря, неоднозначным. Страны Оси (понятное дело) признавали именно Петэна и компанию законным правительством Франции.

Государства, находившиеся в состоянии войны с Германией (Великобритания и некоторые страны Британского Содружества) считали, начиная с июля 1940, законным правительством Франции в мире Свободную Францию де Голля, а режим Виши — нелегитимным правительством во главе с изменниками. Впрочем, странно было бы, если бы было по-другому.

С точки зрения международного права, у Франции вообще не было законного правительства, ибо де Голль был чистой воды самозванцем (давайте называть вещи своими именами) … ну, а маршал Петэн пришёл к власти в результате неконституционного (и потому нелегитимного) государственного переворота.

Однако это всё было интересно лишь специалистам в области международного права, а практическим дипломатам в МИДах европейских и прочих стран нужно было кого-то признавать.

Ибо даже побеждённая и оккупированная Франция была слишком крупной страной – более того, второй по размеру колониальной империей (после Британской) – чтобы её можно было безнаказанно игнорировать.

Поэтому (обычное дело в политике) пришлось выбирать наименьшее из зол. Которым, с точки зрения международного права (да и вообще здравого смысла), было всё-таки «маршальское» правительство.

Поэтому неудивительно, что (на то время формально нейтральные) СССР и США сразу же после июльского переворота признали режим Виши и аккредитовали при нём своих послов.

Как ни странно, ровно то же самое сделали и два члена Британского Содружества – Австралия и Канада (видимо, на основе сделанного Петэном заявления о нейтралитете Французского государства во Второй Великой войне).

После 22 июня 1941 года СССР предсказуемо разорвал отношения с режимом Виши и признал правительство де Голля (советский посол переехал из Виши в Лондон), ибо Сталина вопрос де-юре не беспокоил совершенно, а де-факто Французское государство было союзником Третьего рейха.

Колокольцев не сомневался, что после теперь уже неизбежной войны Германии с США последние в самом ближайшем будущем сделают ровно то же самое – и ровно по той же самой причине.

С «нейтралами» всё было достаточно просто – заинтересованные в отношениях с Францией и Германией Петэна признали… ну а зависимые от Лондона, понятное дело, нет.

Послом Германии в Французском государстве был назначен некий Отто Абец, почти ровесник Колокольцева и Гейдриха…, впрочем, и Гиммлера тоже (Абец родился в 1903 году). Обер-фюрер СС (что характерно), причём обер-фюрер с довольно занятной биографией.

Отто Генрих Абец родился в Шветцингене, в Баден-Вюртемберге, 26 марта 1903 года. Он не был дипломированным дипломатом (в молодости он вообще работал… учителем рисования в городской гимназии Карлсруэ).

Таких, как он, всегда и везде называли и называют «народными дипломатами», подавляющее большинство которых дипломированным и в подмётки не годятся. Однако бывают и исключения, одним из которых и стал Отто Абец.

Ещё будучи учителем гимназии, он стал основателем молодёжного нацистского объединения «Серебряный крест», одной из главных целей которого стала организация максимально тесных контактов германских правых радикалов (по сути, немецких фашистов – не обязательно нацистов) со сторонниками фашистской идеологии в республиканской Франции.

Однако к началу 1930-х годов все немецкие фашисты (кроме нацистов) сошли со сцены (Гитлер сотоварищи их просто «скушали»), поэтому в 1931 году Отто Абец официально вступил в НСДАП, а несколько позже его приняли и в СС (у Гиммлера был потрясающий нюх на «народные таланты» … впрочем, вообще на таланты).

В 1933 году под непосредственным руководством Абеца (уже вполне себе профессионального дипломата) было проведено несколько германо-французских молодёжных встреч, ключевой темой которых стал вопрос об усилении влияния Германии в провинции Эльзас-Лотарингия, перешедшей ко Франции по итогам Версальского мирного договора (по мнению Гитлера и Гиммлера, уже ненадолго).

В 1934 году Абец стал поверенным референтом во Франции (кто бы сомневался) при имперском руководстве Гитлерюгенда (аналогично). Его заметили и пригласили уже на «взрослую» дипломатическую работу.

Если быть более точным, то на французское (а куда ещё) направление в так называемое «Бюро Риббентропа». Фактически это было «Министерство иностранных дел НСДАП» – созданный в апреле 1933 внешнеполитический отдел НСДАП во главе с Иоахимом фон Риббентропом, который работал параллельно с МИД Третьего рейха.

Бюро представляло из себя группу экспертов по вопросам внешней политики при канцелярии Рудольфа Гесса (заместителя фюрера по партии и второго человека в партии и рейхе), ведущие посты в котором занимали офицеры СС. Последнее автоматически означало, что де-факто бюро контролировалось рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером (этому было дело до всего… ну, или почти до всего).

Однако дипломатическая звезда Отто Абеца в полной мере взошла лишь четыре года спустя – во время Мюнхенской конференции 1938 года. Поговаривали, что именно Абец сумел убедить премьер-министра Франции Эдуарда Даладье поставить свою подпись под Мюнхенским соглашением.

И тем самым не только вернул Германии её законные территории (отобранные под дулом пистолета Версальскими бандитами в 1919 году), но и спас и нацистский режим вообще, и его фюрера в частности.

Ибо только подписание Мюнхенского соглашения смогло остановить уже набравший полный ход «сентябрьский заговор» Ханса Остера и компании. Компании, которая должен была уже 30 сентября осуществить в Германии военный переворот, передать власть военной хунте, физически ликвидировать Адольфа Гитлера и других руководителей рейха, демонтировать нацистское государство и установить в Германии консервативный полувоенный режим.

Ни Абец, ни его руководители об этом, понятное дело, не знали (знал только Генрих Гиммлер, но он об этом по ряду причин помалкивал). Колокольцев тоже знал; более того, в те судьбоносные дни он сыграл решающую роль в спасении и Третьего рейха, и его фюрера.

Уговорив – не без помощи Верховного Понтифика Пия XI – итальянского дуче Бенито Муссолини взять на себя роль лидера в разрешении «чехословацкого кризиса» (и Франции, и Британии было психологически почти невозможно согласиться на требования Гитлера, а вот с принятием ничем не отличавшихся от гитлеровских предложений Муссолини никаких проблем у них не было).

Однако именно «дипломатия Абеца» стала той последней каплей… точнее, последней снежинкой, которая запустила Мюнхенскую лавину. Радикально изменившую ситуацию в Европе… и не только в Европе.

Его наградили (секретным указом фюрера), а после конференции повысили в должности (и уж точно во влиянии). Он стал личным помощником Иоахима фон Риббентропа – к тому временно нового министра иностранных дел теперь уже всей Германии (а не только НСДАП).

Личным помощником по французским делам, разумеется. Сначала (весьма недолго, на самом деле) в Берлине, а с конца 1938 года в Париже (официальным представителем фон Риббентропа – к немалому неудовольствию германского посла Иоганнеса фон Вельцека).

В Париже Абец немедленно занялся своей любимой деятельностью. Подрывной, работая не столько на ведомство Риббентропа, сколько на Аусланд-СД (внешнюю разведку СС).

Именно Абец заложил фундамент «пятой колонны» во Франции – прогермански настроенных активистов, которые внесли существенный (хотя далеко не решающий) вклад в победу Германии. И, следовательно, в поражении Франции.

Однако вскоре (в июне 1939 года), как говорится, «спалился». Ибо схватил «головокружение от успехов», «поймал звезду» и замахнулся на то, что ему совершенно точно было не по зубам.

Абец вознамерился (ни много ни мало)… «купить» министра иностранных дел Французской республики Жоржа Бонне. Действуя через его жену, к которой он пытался подобраться через её друзей – двух главных редакторов крупных французских газет.

«Купить» Бонне не получилось; более того, его поймали на взятках редакторам (якобы для того, чтобы они публиковали прогерманские статьи – на самом же деле это была оплата доступа к жене министра).

У него была дипломатическая неприкосновенность, поэтому его не посадили, а лишь выслали из страны. В качестве благодарности за выполненную работу, Абеца… назначили личным переводчиком фюрера (в этом качестве он даже посетил оккупированную вермахтом Варшаву).

Почти сразу же после капитуляции Франции, Отто Абец вернулся в восстановленное германское посольство в Париже, где его карьера сделала ещё один крутой поворот.

По личному приказу фюрера и по поручению Риббентропа, Абец… занялся крупномасштабным грабежом… точнее, тотальным разграблением французских культурных ценностей (в первую очередь, разумеется, находящихся в собственности евреев).

Однако на каждого Риббентропа найдётся свой Розенберг… в данном случае, у главного идеолога НСДАП «крыша» оказалась покруче таковой у министра иностранных дел (который, надо отметить, в неформальной табели о рангах высшего руководства рейха занимал не ахти какое высокое место).

Поэтому уже к концу сентября 1940 года «конфискационные» функции Абеца (и вообще всего посольства Германии) были переданы созданной ещё в июле 1940 года (через пару недель после капитуляции Франции) специализированной организации.

Оперативному штабу рейхсляйтера Розенберга, созданному специально для поиска, конфискации и вывоза культурных ценностей с оккупированных вермахтом европейских территорий… ну, и сбором разведывательной информации, конечно. Поэтому совершенно неудивительно, что Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg получил прозвище «абвер Альфреда Розенберга».

Отто Абец, однако, пострадал не сильно – его даже повысили, назначив представителем имперского МИДа при Отто фон Штюльпнагеле – руководителе военной администрации в оккупированной части Франции.

Этаким «послом на оккупированных территориях» … который вскоре превратился в посла и в Французском государстве. «Выдавив» конкурента (официального посла фон Вельцека) сначала де-факто, а затем и де-юре (в ноябре 1940 года). Впрочем, официальный титул посла он получил ещё позже – 20 апреля 1941 года.

Премьер-министр вишистского правительства Пьер Лаваль (и не только он) считал Отто Абеца наиболее влиятельным и могущественным представителем Германии во Франции.

Колокольцев прекрасно знал, что это чушь собачья. Самым влиятельным и могущественным представителем Германии во Франции был генерал от инфантерии Отто Эдвин фон Штюльпнагель.

И юридически – оккупированной территорией управляла его военная администрация, и практически (ибо ни у кого во Франции и близко не было столько солдат, винтовок, пулемётов, танков и прочего оружия, и техники).

Следующим по влиянию был начальник полиции безопасности и СД, оберштурмбанфюрер Хельмут Кнохен – ибо никто не обладал такой полнотой информации, как он… и никто не мог доставить таких неприятностей (ибо он возглавлял политическую полицию, которой де-факто подчинялись все структуры безопасности как в оккупированной зоне, так и в «зоне Виши»).

Хотя Отто Абец действительно обладал немалым влиянием… но лишь в тех случаях, когда действовал по поручению рейхсфюрера СС. Которому он (как старший офицер СС) подчинялся в гораздо более полной мере чем Риббентропу.

Впрочем, дело было не только в эсэсовском звании дипломата – его настоящий шеф Генрих Гиммлер в Берлине был несравнимо влиятельнее министра иностранных дел («всего лишь» генерал-лейтенанта СС).

Одним из таких поручений было содействие РСХА в проведении «Операции Кронос» в сентябре 1940 года (в это время Абец был уже послом де-факто, но ещё не де-юре).

Запрос на проведение операции пришёл в Берлин по церковным каналам (от архиепископа Карфагенского Его Святейшеству Пию XII, от него папскому нунцию в Берлине и уже от него Гиммлеру)… а вот о содействии местных властей пришлось договариваться уже через Абеца.

Через (формально вице) премьер-министра (и одновременно министра иностранных дел) режима Виши Пьера Лаваля, лидера (типа президента) Французского государства маршала Петэна и министра колоний Анри Лемери (которому подчинялись все структуры безопасности в колониях Франции).

Однако самым важным вкладом Абеца было получение разрешения (от всех необходимых инстанций) на выход линкора Страсбург с базы ВМФ Франции в Тулоне и на «учебные» стрельбы по подземному капищу Молоха.

Всех необходимых французских инстанций, ибо с вермахтом (начальником ОКХ Кейтелем, главкомом кригсмарине Рёдером и фон Штюльпнагелем договорился лично Гиммлер).

Фюрера решили не информировать (у него и так забот хватало) … ну, а Муссолини просто поставили в известность. Как и рейхсмаршала Геринга – чтобы соколы люфтваффе не наделали глупостей.

А вот во Франции пришлось договориться не только с вышеперечисленными, но и с военным министром вишистов генералом Шарлем Ханцигером и военно-морским министром адмиралом Франсуа Дарланом. И здесь без опыта и дипломатического искусства Отто Абеца было никак.

Колокольцеву (что, на самом деле, не так уж и удивительно) не пришлось не только встречаться, но даже общаться с Отто Абецем – хотя о существовании посланника он, конечно, знал. Ибо в этом просто не было производственной необходимости – каждый занимался своим делом, не пересекаясь с другим.

Прочитав краткое «досье Абеца», Колокольцев пришёл к выводу, что и сейчас в общении с послом рейха во Франции необходимости нет никакой. Ибо на этот раз всё будет происходит на оккупированной территории, а на оной достаточно договориться с фон Штюльпнагелем – всё остальное сделает практически всесильный на этой территории военный диктатор.

Выводы безымянного аналитика – автора «французского досье» в общем и целом совпадали с выводами Колокольцева. Который счёл, что из четырёх конкурирующих системных проектов (государственных, политических, экономических и социальных) – демократии, большевизма, фашизма и национал-социализма – Петэн сотоварищи выбрали последний (собственно, премьер Лаваль этого и не скрывал).

Что, с одной стороны, было совершенно логично (ибо Франция была де-факто германским протекторатом)… но с другой, не менее очевидно глупо – ибо национал-социализм был чисто немецким явлением и на другую национально-государственную почву переносился плохо (если вообще переносился).

Поэтому и культ личности Петэна оказался такой… клоунадой, да и все остальные попытки скопировать те или иные составляющие Третьего рейха были не лучше. Хотя по популярности среди французов маршал вряд ли уступал популярности фюрера среди немцев.

Как (в своё время) и правительство ефрейтора Адольфа Гитлера, правительство маршала Петэна приняло ряд репрессивных мер против «нежелательных лиц» – евреев, иностранцев (в смысле, постоянных жителей Франции, не имеющих французского гражданства), масонов и коммунистов.

С последним Колокольцев был согласен чуть более, чем полностью – с его кочки зрения место коммунякам (любым) было либо в концлагере, либо в тюрьме, либо в могиле… а вот насчёт всех остальных его мнение существенно расходилось с мнением Петэна и компании.

Точнее, с мнением некоего Шарля Морраса – французского националиста, публициста, критика, поэта… и даже члена Французской Академии. Ну, и монархиста «для полного комплекта».

Причём не просто монархиста, а основателя Action Fran;aise («Французское действие») — националистической и монархической политической организации поддерживавшей восстановление династии Бурбонов. И одноимённой газеты – тоже для комплекта.

Моррас являлся одним из представителей воинствующего французского национализма, который во Франции перед войной провозгласил лозунг национального ренессанса.

Занятно (хотя и совершенно неудивительно), что Моррас был отчаянным (хотя и по понятным причинам скрытым) германофобом – что даёт некоторое представление об истинном отношении маршала Петэна к Германии.

Моррас проповедовал благодетельность наследственной монархии и католической Церкви, а также превосходство «латинской расы» (в смысле, французов и примкнувших к ним итальянцев и испанцев) над другими народами.

Прочитав об этом, Колокольцев сильно удивился, почему проповедник такой системы взглядов (которая без сомнения взбесила бы и фюрера, и Гиммлера), до сих пор спокойно обитает в Париже – а не «отдыхает» в Дахау.

Возможно, это объяснялось тем, что месье Моррас выдвинул концепцию «Анти-Франции», к которой, по его мнению, относились четыре союзные друг другу социальные группы: протестанты, евреи, масоны и иностранцы.

Группы, представляющие собой угрозу государству и народу и потому подлежащие репрессиям (а вот в этом он точно нашёл бы полное понимание и горячее одобрение и Адольфа Гитлера, и рейхсфюрера СС)

Как известно, идеи становятся материальной силой, причём для этого им вовсе не обязательно овладевать массами. В авторитарном государстве вполне достаточно узкого круга лиц, принимающих ключевые решения.

Во Французском государстве так и случилось, причём материальной силой стали вполне конкретные репрессивные декреты режима Виши. Почти сразу же после июльского переворота был пересмотрен закон о натурализации 1927 года, в результате чего гражданства лишились 15 тысяч человек.

В августе 1940 года были запрещены любые тайные общества (по компетентному мнению Колокольцева, туда им и дорога); в сентябре был подтверждён запрет коммунистической партии, действовавший с 1939 года (аналогично), а в октябре был принят первый закон, ограничивавших евреев в гражданских правах (а вот это совершенно напрасно).

Режим также (с разной степенью энтузиазма, сильно зависевшей от конкретных чиновников) преследовал цыган, гомосексуалистов и левых активистов. Последние, по компетентному мнению Колокольцева, сами напросились, а вот остальных следовало бы оставить в покое.

Впрочем, с первым нашлось бы немало несогласных в Крипо и вообще в любой уголовной полиции (по их компетентному мнению, цыгане и организованная преступность были почти что синонимами), а со вторым – в Святой Римско-католической церкви…  и среди сообщества психологов, психиатров и сексологов.

Следуя идеям Шарля Морраса, режим Виши пытался адаптировать расовую политику нацистской Германии к французской специфике – проводил политику поощрения рождаемости, направленную на возрождение «французской расы», однако все эти мероприятия по своему масштабу и содержанию (предсказуемо) и рядом не стояли с программой евгеники, которую осуществляли в Третьем рейхе.

Во всяком случае, до стерилизации и насильственной эвтаназии (не говоря уже о Лебенсборне) «цивилизованные» французы не додумались.

Были и другие попытки заимствования у «старшего брата немца» – все выборы отменялись, а своего преемника назначал сам Петэн. Сначала таковым был назначен его зам Пьер Лаваль, а позже вместо него — адмирал Франсуа Дарлан. Присутствовал и определённый культ личности маршала, который (как и в рейхе) был обусловлен личной популярностью Петэна, а не принуждением (как в СССР).

Однако с этим государственным переворотом (давайте называть вещи своими именами) согласились не все политические и военные деятели Франции. Как, впрочем, и с капитуляцией последней.

Уже 18 июня французский генерал Шарль Де Голль, бежавший в Лондон (и немедленно признанный правительством Его Величества главой всех свободных французов), призвал всех граждан Франции продолжить сопротивление – теперь уже оккупантам и коллаборационистам.

«Пламя французского сопротивления не должно погаснуть и не погаснет» – торжественно заявил он.

Однако, несмотря на то, что Свободная Франция во главе с де Голлем не подчинилась Петэну и призывала продолжать борьбу, её популярность была невелика. Причём по целому ряду немаловажных причин.

Во-первых, де Голль, в отличие от маршала Франции Петэна, имел лишь звание полковника и был практически неизвестен… нигде. А если и известен, то считался предателем, ибо нападение британского флота на французский в Мерс-эль-Кебире 3 июля 1940 года, в результате которого погибло 1297 французских моряков.

Этот эпизод был воспринят во Франции как удар в спину и способствовал резкому росту антибританских – и прогерманских – настроений. Нападение британского флота на Дакар в сентябре того же года имело аналогичный эффект. Колокольцев дочитал досье – и очень вовремя. Ибо как только он перевернул последнюю страницу, в его кабинет вошли полковник Остер и Великая Княжна Анастасия. Анастасия Николаевна Романова – она же Шарлотта Эссен.