Воздки

     Фёдор Фёдорович по деревне не ходил. Он передвигался в процессе пляски! Не только в поддатьи, но и совершенно трезвый. Он, кстати, особо и не увлекался выпивкой. Поразительно жизнерадостный был человек.  Видел я его в пяти состояниях: лежит, сидит, стоит, обрабатывает землю, пляшет. Ныне, увы, его уже нет в живых.

     Всю свою жизнь (за исключением военных лет) прожил он в деревне Воздки. Воздки — это форпост прогрессивного человечества в самых глубинах «нечерноземья». Так называется наша местность, когда речь не идёт об асфальтированных её участках, заставленных пятиэтажками и торчащими среди них строениями повышенной этажности. И, конечно, заводскими трубами. Такой участок местности называется «городом». Города эти пока есть в наличии, а Воздки, как и многое другое, исчезли. Уже на двадцатилетней давности карте-километровке (секретной, разумеется) Воздки обозначены как руины.

     Так вот об этом плясуне, Фёдоре Фёдоровиче. Почему он так.

     К 1941 году деревня была ещё хоть куда, хотя и несла на себе болезненные стигмы коллективизации и раскулачивания. Но началась большая война. Как рассказывал Ф.Ф., приехал верхом на лошади военком и уговорил идти добровольцами на фронт. Так или этак, сказал он, всё равно мобилизую вас, парни. Так идите добровольцами, какая вам разница. Берите с собой, сказал, продукцию на три дня. («Продукция» — это  продовольствие. А, например, «товар» — это текстиль: ситец, сукно ли, или домотканое что).

     И воздковцы оказались на фронте. Что там было, Ф.Ф. никогда не рассказывал. Видимо, тяжёлы были  воспоминания. Из всей компании вернулись с войны в деревню живыми только трое.

     Один воротился очень скоро, но без правой руки. Не помню, к сожалению, его имени. У него была девушка, которая его любила, приняла какого есть, они поженились и, по рассказам, были счастливы. Родились у них дочери, повыходили замуж и разъехались, лишь время от времени наезжали в грибные места к родителям со своими мужьями и детьми. Я застал этого человека глубоко несчастным, молчаливым и сильно пьющим. Это потому, что жена его заболела и умерла.

      В 1948 году демобилизовался и Ф.Ф. — практически невредимый, ранения были лёгкие. Живой-здоровый, это было просто чудо! Вот он и плясал, потрясённый своим редким счастьем. Работал он бригадиром. В этой должности, рассказывали, перед начальством приходилось ему пешком ходить. Но выйдя на пенсию, он не считал  необходимым сдерживать себя — плясал!

     Наконец, спустя полтора десятка лет вернулся и третий. За что-то (а может, и ни за что) он отсидел в лагере 15 лет. Звали его Окаянный либо Воглянный. Что означает последнее слово, никто в деревне мне не смог толком мне объяснить. Видимо, примерно то же, что и окаянный. У Даля этого слова я не нашёл. Я занимался фотолюбительством и сохранил фотопортрет Воглянного. Тяжёлый взгляд,  мрачное, жёсткое лицо, давно небритое, изборождённое глубокими морщинами и шрамами.
    
     В мою бытность с Воглянным произошло следующее. Он редко выбирался из деревни, но в тот раз зачем-то доехал до райцентра. Вырвавшись на свободу, где не требовалось начальственного разрешения на покупку водки, он напился, набедокурил, и его посадили на 15 суток. Думаю, это слишком сурово; видимо, судья учла его пятнадцатилетний лагерный стаж. Он с мрачным юмором сказал мне, что отсидел 15 лет и 15 суток.

     Находясь в этой деревне, общаться с внешним миром было возможно только по почте. Почта находилась на центральной усадьбе. Телеграмму оттуда сначала везли на телеге, запряжённой почтовой лошадью, в райцентр, там перевирали, и получившийся в итоге диковинный текст денька через два-три доходил до адресата. Перевирали неимоверно. Шутки ради я послал оттуда телеграмму домой, что жив-здоров и благоденствую. Текст был фантастически, до потери смысла искажён. Близкие мои не удивились и, главное, не напугались, так как живали и не в таких ещё местах и привыкли сохранять спокойствие. Вот она и сейчас передо мной, эта расклейка, оформленная по всем правилам. Ничего понять из неё невозможно. О почта, почта!

     Однажды, отправляясь в Воздки в составе боевого подразделения по решению продовольственной проблемы, я забыл дома какую-то мелочь — тапки, шарфик или не помню что. Позвонили мне на работу, узнали адрес совхоза и послали заказную бандероль. Через недельку-другую почтальонша привезла её на велосипеде (тропинка через лес в отличие от «дороги» была проходима, через ручей с сухую погоду можно было перешагнуть). Меня на месте не было, как не было почти никого, все были на дальнем покосе. Почтовая тётя нашла только Воглянного. Она велела ему расписаться в почтовой бумажке, но доверить отправление человеку с такой репутацией она не могла. И она наказала передать городскому, что пакетик будет оставлен на тропинке под большой берёзой. Это в сотне метров от околицы. Вечером я сходил туда и нашёл пакет в целости и сохранности.

     Двери изб снаружи не запирались. Когда кто-либо находился в избе, это подтверждалось истошным рёвом телевизора. Деревня находилась на пригорке, изображение доходило, но не всегда, звук же не исчезал и уж врубался телезрителями на всю катушку. Если все уходили из дома, то телик выключали, а дверь подпирали снаружи колышком.

     Довелось мне побывать во многих деревнях и посёлках. Их можно было разделить на три разновидности. Во-первых, деревеньки вроде Воздков, где на дверях не было замков. В более оживлённых населённых пунктах, например, в селе с конторой, сельсоветом и т.п., наружные двери приходилось запирать. Круче всего бывало в солидных лесных посёлках, особенно образовавшихся на месте бывшего лагпункта. В таком находились леспромхозовская и другие конторы, два или даже три магазина, клуб с кино и танцами и другие признаки цивилизации. Мне по работе приходилось часто посещать такие. Помню, заехали мы с шофёром и с моим подручным в посёлок Ц. и решили поесть в столовке. Шофёр зачем-то снял «дворники» — вскоре я понял, зачем. В  рабочей столовке не было гардеробной, а вдоль стены располагались крючки. На них мы повесили верхнюю одежду. Пообедав, я обнаружил, что мой носовой платок валяется на полу, а в кармане куртки не оказалось моего маленького потёртого кошелёчка. В нём не было ничего, кроме троллейбусных талончиков, в лесу бесполезных, но в спешке хищения кто же будет разбираться. Многоопытный шофёр Валера назидательно сказал: «Надо было вместе с «дворниками» заныкать. Урок тебе, Андрей, на будущее».

    Ну что, соскучились? Тогда довольно (харэ). Если не поленюсь, продолжение воспоследует.