Ночь и туман. Знакомство с делами

09 декабря 1941 года

Берлин, Германская Империя

У дверей кабинета Колокольцева их уже ждал – с задумчиво-озабоченным выражением лица – доктор Вернер Шварцкопф (Блох).

«Давно ждёшь?» – осведомился Колокольцев.

Психиатр пожал плечами: «Да нет, минут пять – не больше…»

Они вошли в кабинет. Ирма немедленно и бесцеремонно, по-хозяйски заняла кресло Колокольцева. Последнему и доктору пришлось довольствоваться стульями с противоположной стороны стола.

Колокольцев открыл сейф, добыл из него дела, поместил на стол.

«С какого начнём?» – весело осведомилась криминалькомиссарин Бауэр.

«С Охотника» – уверенно ответил Колокольцев. И объяснил: «Оно короче и проще, поэтому, надеюсь, вам быстро удастся составить психологический портрет преступника – и, возможно, геолокацию…»

«Сделаем» – уверенно пообещала Ирма. Собственно, именно её совершенно уникальное умение составлять профили – психологические портреты преступников по обстоятельствам места преступления и самого преступления во многом объясняла её (ещё более) уникальную способность раскрывать почти любое дело менее, чем за 24 часа.

Психиатр пожал плечами: «Сколько эпизодов в каждом деле?»

«Восемь… точнее, шесть плюс два в деле Охотника и… то ли восемь, то ли десять в деле Потрошителя»

Доктор Вернер вздохнул: «Должно хватить… если не будет осложнений. И для портрета, и для геолокации… приблизительной»

Осложнения предсказуемо появились… однако выяснилось это несколько позже, когда доктор Вернер перешёл к ознакомлению с делом Потрошителя.

А пока что Колокольцев выдал своим партнёрам (он считал и Ирму, и доктора Вернера своими партнёрами, а не подчинёнными) по одному экземпляру дела Охотника, сам взял третий и покорно устроился на стуле, предназначенном, вообще говоря, для посетителя.

Само дело он лишь очень бегло – и очень быстро – просмотрел дело, ибо уже сразу после разговора с Гейдрихом решил скинуть его… даже не столько своим подчинённым, сколько аборигенам.

Вероятнее всего, Специальным Бригадам парижской уголовной полиции. Для этого ему были нужны лишь психологический портрет преступника (обязательно) и геолокация его – судя по показаниям свидетелей, это точно был мужчина – места работы или проживания (весьма желательно).

С удивлением (немедленно сменившимся чувством глубокой благодарности по отношению к «малому шефу»), Колокольцев обнаружил (в качестве приложения к делу) несколько коротких, но чрезвычайно информативных досье. А также столь же краткую и информативную справку о положении дел на оккупированной территории Франции и во Французском государстве («зоне Виши»).

Первым прочитанным Колокольцевым досье была краткая (очень краткая, на самом деле) биографическая справка (почти что curriculum vitae или resume) генерала от инфантерии (трёхзвёздного генерала по американской системе воинских званий) Отто фон Штюльпнагеля.

Почти что полновластного военного диктатора оккупированной Франции (да и «территории Виши», пожалуй, тоже). И потому главного партнёра… скорее, даже, соратника Колокольцева в обоих делах.

Точнее, потенциального соратника (в том числе, и в вопросах весьма сложной французской политики), которого ещё предстояло сделать таковым. Поэтому Колокольцев в высшей степени тщательно изучил краткое досье генерала.

Для в целом весьма молодого вермахта, Отто фон Штюльпнагель (младший) был довольно возрастным генералом – 16 июня ему исполнилось шестьдесят три года. Он родился в семье потомственных военных – его отец Отто фон Штюльпнагель (старший) был полковником прусской армии, а его дядя (старший брат отца) Эдвин фон Штюльпнагель дослужился тоже до генерала инфантерии.

Генералом (причём тоже от инфантерии – видимо, это у них было семейное) был и его старший брат-погодок Карл фон Штюльпнагель, после поражения Франции был председателем германо-французской комиссии по перемирию (и это тоже у них было семейное), а ныне командарм 17-й армии вермахта.

Отличившейся в сражении под Уманью (окружение и уничтожение двух армий Юго-Западного фронта РККА), в Киевской операции (где вышеупомянутый фронт был уничтожен полностью) а также в Донбасско-Ростовском сражении (разгром Южного фронта РККА с соотношением потерь 10:1 в пользу вермахта).

Однако, в отличие от своего брата – боевого генерала – Отто фон Штюльпнагель был классическим прусским штабистом. В 1909 году он закончил Прусскую военную академию и в том же году поступил на службу сразу в Генеральный штаб германской (кайзеровской) армии.

Где и прослужил всю Великую войну, закончив её в чине подполковника. Служил, видимо, образцово – ибо оказался одним из немногих старших офицеров, избежавших демобилизации и принятых в состав новоиспечённого рейхсвера.

В 1921 году, Штюльпнагель был неожиданно переведён из штабистов в дипломаты – он был назначен начальником Департамента международного права при Миротворческой комиссии, созданной для реализации Версальского договора.

На данной должности он опубликовал многочисленные работы и эссе (и даже целую книгу Die Wahrheit ;ber die deutschen Kriegsverbrechen – Правда о военных преступлениях Германии), в которых гневно опровергал обвинения Германской империи в военных преступлениях.

В 1925 году Штюльпнагель был переведен в штаб 14-го пехотного полка и произведен в полковники; в следующем году он был направлен в качестве представителя Рейхсвера на Женевскую конференцию по разоружению.

В начале 1927 года он был назначен командиром 7-го прусского пехотного полка, а уже в начале 1929 года он был переведен в Берлин, произведен в генерал-майоры и был назначен инспектором транспортных сил при министерстве обороны. В конце марта 1931 года в звании генерал-лейтенанта вышел в отставку.

Очередной крутой поворот в биографии фон Штюльпнагеля (к которым он уже привык), произошёл уже после прихода к власти национал-социалистов. Которые в своё время обратили внимание на работы генерала по защите имиджа Германии… и вернули генерал-лейтенанта в ряды действующей армии.

Впрочем, строго говоря, уже не армии… хотя ещё и не вермахта. Ибо тогдашний министр обороны рейха фельдмаршал фон Бломберг, вспомнив, что Штюльпнагель ещё до Великой войны прошёл обучение на пилота, предложил Штюльпнагелю… основать и возглавить – по заказу Министерства авиации тайную военно-воздушную школу Берлин-Гатов.

Что тот и сделал, а в следующем году организовал и возглавил уже и Военно-воздушную академию. Первого октября 1935 года, после официального объявления о создании люфтваффе фон Штюльпнагель перешёл в военно-воздушные силы, став первым (официальным) начальником академии.

Однако в марте 1939 года был без лишнего шума отправлен в отставку, не поладив с фельдмаршалом Кейтелем. Впрочем, за считанные дни до нападения на Польшу, Адольф Гитлер своим указом вернул Штюльпнагеля на военную службу, назначив его командующим XVII военным округов в Австрии (тогда уже части Большой Германии). Где тот и прослужил следующий четырнадцать месяцев.

Однако вскоре после капитуляции Франции летом 1940 года возникла настоятельная потребность в назначении военного коменданта (фактически, военного диктатора, ибо отдельной гражданской администрации оккупационный режим не предусматривал).

В ОКВ (верховном командовании вермахта) сразу же вспомнили о Штюльпнагеле. Точнее, о его дипломатическом опыте и талантах… ну и, конечно же, о таком немаловажном факте, как его свободное владение французским языком.

На эту должность тогда уже генерал от инфантерии Отто фон Штюльпнагель был назначен 25 октября 1940 года. И сразу же убедительно доказал, что в ОКВ приняли правильное решение.

Ибо он сразу поставил всем своим подчинённым – а на оккупированных территориях Франции (часть Франции была формально независимой и управлялась «режимом Виши») ему подчинялись все до единого – одну-единственную задачу: максимальную поддержку вермахта во Второй Великой войне. Все остальные задачи оценивались лишь по тому, как они помогали – или мешали – достижению этой основополагающей цели.

Всё было просто идеально, пока Сопротивление вело себя тише воды ниже травы… то есть, фактически отсутствовало. Однако в середине октября 1941 года загремели выстрелы, появились первые убитые офицеры вермахта – причём аж сразу майор и полковник… в общем, неудивительно, что Гитлер был взбешён.

И потребовал немедленно расстрелять сто (а лучше сто пятьдесят) нежелательных элементов (коммунистов, прочих потенциальных бойцов Сопротивления и да, конечно, евреев) за каждого убитого офицера вермахта.

Фон Штюльпнагелю удалось снизить это число вдвое и отложить «акцию возмездия» … однако затем загремели выстрелы уже в Париже. Выстрелы Охотника. Фюрер вообще потерял берега… в общем, пришлось нескольких заложников таки расстрелять.

Точнее, по десять человек за каждого убитого офицера вермахта… и офицера полиции (фон Штюльпнагель убедил фюрера, что этого будет достаточно, а расстрел большего числа приведёт к непредсказуемым последствиям и нанесёт колоссальный удар по поддержке французами экзистенциальной войны против большевизма).

Из досье следовало, что фон Штюльпнагелю просто жизненно необходимо как можно быстрее положить конец обоим сериям убийств. Ибо ситуация могла выйти из-под контроля – совсем выйти – уже в самые ближайшие недели. Если вообще не в дни.

Что автоматически делало генерала объективно в высшей степени заинтересованным союзником Колокольцева (что последний сможет раскрыть оба дела в кратчайшие сроки, генерал наверняка знал через своих людей в Берлине).

Колокольцев вздохнул, снял трубку телефона, набрал номер международного коммутатора РСХА…

«Доброе утро». Никаких тебе «Хайль Гитлер!» – СС-Хельферин на коммутаторе переживёт как-нибудь.

«Говорит штандартенфюрер Роланд фон Таубе. Соедините меня, пожалуйста, с Milit;rbefehlshaber in Frankreich…»

Военным комендантом Франции.

«… генералом фон Штюльпнагелем»

Военная связь сегодня работала просто идеально, поэтому соединили практически мгновенно.

«Доброе утро генерал» – в вермахте «Хайль Гитлер!» было категорически не принято. «Как погода в Париже?»

«Доброе, утро, полковник». По неписаным правилам к офицерам СС в вермахте обращались по их армейским, а не эсэсовским, званиям. «Солнечно и прохладно» – ответил фон Штюльпнагель.

И объявил: «Я получил приказ фельдмаршала Кейтеля оказывать Вам всё возможное – и даже на первый взгляд невозможное – содействие по делам Охотника и Потрошителей. Так что я и весь мой аппарат в полном Вашем распоряжении…»

Согласно вездесущему в рейхе и на оккупированных территориях Фюрерпринципу, после назначения Колокольцева на пост руководителя расследования обоих дел все его распоряжения (в рамках этого расследования, разумеется) были обязательны для всех без исключения. Во всём рейхе – не только в оккупированной Франции…

Генерал обеспокоенно вздохнул и добавил:

«Я навёл о Вас справки – Вы успешно выполняете все возложенные на Вас задания. Вообще все. Очень надеюсь, что так будет и в этот раз…»

«Я в этом не сомневаюсь» – уверенно пообещал Колокольцев. И добавил: «Как и Вы, я твёрдо намерен не допустить гибели более ни одного военнослужащего вермахта. И ни одного француза…»

Более чем прозрачный намёк на расстрел заложников.

«Приятно слышать» – явно улыбнулся фон Штюльпнагель. «Я очень рад, что в этом вопросе наши цели и взгляды совпадают…»

«Кстати, о заложниках» – обеспокоенно-заинтересованно осведомился Колокольцев. «У Вас есть те, кого должны расстрелять, но ещё не расстреляли?»

«Так точно» – вздохнул генерал. «Пару дней назад был взрыв в кафе. Погибли двое военных – лейтенант и ефрейтор – и трое гражданских французов…»

«Час от часу не легче» – раздражённо подумал Колокольцев. Раздражённо потому, что ни Гейдрих, ни Небе не удосужились даже упомянуть об этом теракте. Который запросто может быть напрямую связан если не с Потрошителем (что вряд ли), то уж с Охотником точно.

«Отложите акцию возмездия» – приказал Колокольцев. «Вплоть до моего особого распоряжения…»

«Вы считаете, что взрыв в кафе может быть связан с Охотником?» – удивился фон Штюльпнагель.

«Это моя рабочая версия» – подтвердил Колокольцев. «Поэтому с этого момента я, в соответствии с полномочиями руководителя Зондеркоманды S, забираю их себе»

И добавил: «Надеюсь, что удастся сохранить им жизнь…»

Генерал некоторое время молчал, затем с явным облегчением – и даже с радостью – произнёс: «Я думаю, мы с Вами сработаемся, полковник. Уверен даже»

С облегчением потому, что представители РСХА (и вообще в СС) в Париже настаивали на максимально жёстких репрессивных мерах в ответ на теракты Сопротивления… да и вообще в целом.

А фон Штюльпнагель, наоборот, стремился решить все проблемы максимально малой кровью. Поэтому для него было очень важно и приятно – хотя и несколько удивительно – приобрести союзника в этом вопросе в лице даже не просто полковника СС, а личного помощника Генриха Гиммлера.

«Сработаемся» – уверенно пообещал Колокольцев. И тут же перешёл, как говорится, к основному вопросу:

«Соберите, пожалуйста, завтра… давайте к девяти утра, рабочую группу по обоим делам. Назовём её… ну, например, Зондеркоманда Т…»

В СС зондеркоманды обычно именовали либо по объекту (Потрошитель, Красная Капелла и т.д.), либо по первой букве фамилии командира.

«Сделаем» – по-военному чётко ответил фон Штюльпнагель. «Кого Вы считаете нужным в её включить… точнее, представителей каких структур?»

Ответ был очевиден, но по протоколу генерал должен был его задать.

Колокольцев спокойно и размеренно перечислил: «ГФП, уголовная полиция Парижа, полиция безопасности, СД, Специальные Бригады обязательно…»

«Абвер?»

Колокольцев задумался, затем ответил отрицательно: «Не думаю, что от них будет польза. Они занимаются контрразведкой – борьбой с разведкой британской и разведкой советской. Ни первые, ни вторые к терактам отношения не имеют…»

«Ибо ценная развединформация в конечном итоге нанесёт противнику стократно больший урон?». Это был не вопрос, это была констатация очевидного факта.

«Именно так» – подтвердил Колокольцев. «Хотя за намёк спасибо – я поговорю с Остером в Берлине и… говорят, у Вас в Париже обосновался какой-то гений политического сыска со своей зондеркомандой?»

«Красная Капелла» – спокойно ответил фон Штюльпнагель. «Его группа, которая состоит из сотрудников контрразведки абвера и сотрудников гестапо, называется Зондеркоманда Красная Капелла. А его самого зовут Гиринг. Штурмбанфюрер Карл Гиринг. Я могу позвонить ему прямо сейчас и попросить перезвонить Вам…»

«Я буду весьма благодарен» – совершенно искренне ответил Колокольцев. А генерал задал ещё один естественный вопрос… ожидаемо-обеспокоенным тоном:

«Carlingue?»

«О, нет» – рассмеялся Колокольцев. «Этим там точно нечего делать. С ними я буду работать отдельно… и тайно»

«Разумно» – с нескрываемым облегчением произнёс фон Штюльпнагель. «Они, конечно, чертовски эффективны в своей работе, но, с другой стороны, столь же чертовски…»

«… неприятны» – закончил за него Колокольцев. И добавил: «Я понял Вас, герр генерал. Я буду в Париже…»

Он быстро прикинул расклад по времени. Сейчас почти десять утра, работы им ещё часа на… три максимум. Плюс час на обед и прочие… технические моменты. Значит, вылет в Париж в два пополудни. Крейсерская скорость «Тайфуна» 250 километров в час; расстояние до Парижа примерно тысяча. Значит, в шесть вечера он в Орли. На обустройство где-то час…

«… примерно в шесть вечера или около того. В семь могу быть у Вас…»

«Давайте лучше сразу ко мне домой» – предложил генерал. «Продукты в Париже отменные, моя супруга готовит так, что пальчики оближешь…»

«Благодарю Вас, герр генерал» – улыбнулся Колокольцев. «Всенепременно буду»

«И возьмите с собой Вашу очаровательную супругу» – не столько попросил, сколько приказал (младшему по званию) фон Штюльпнагель. «Начальник ГФП в Париже отзывается в высшей степени лестно о её детективных способностях…»

Доктора Шварцкопфа пригласить генерал не счёл нужным… видимо, потому, что знал о еврейских корнях последнего. Впрочем, оно и к лучшему – пусть лучше над делом поработает… или к коллегам в Сорбонну наведается. Ибо политика – а ужин у генерала был чистой воды политикой – точно не конёк психиатра.

«Обязательно» – снова улыбнулся Колокольцев. «До встречи сегодня вечером, герр генерал»

И повесил трубку. Впрочем, немедленно снова её снял, набрал внутренний номер Генриха Мюллера – начальника IV управления РСХА. Тайной политической полиции. Гестапо.

«Мюллер слушает»

«Добрый день, группенфюрер»

«Добрый день, полковник». По непонятной причине, Мюллер всегда обращался к Колокольцеву по его армейскому, а не эсэсовскому, званию. «Поздравляю с повышением… а вот насчёт Вашего нового задания не уверен»

Гестапо-Мюллер, разумеется, был в курсе задания Колокольцева. Ибо положение (в смысле, должность) обязывало.

«Спасибо, группенфюрер»

«Я уже доложил группенфюреру Гейдриху» – раздражённо произнёс Мюллер, «и повторю ещё раз – раз уж Вы решили переспросить…»

Ещё более раздражённо вздохнул – и объявил: «В IV управлении нет никакой, информации о возможной причастности каких-либо иностранных спецслужб ни к делу Охотника, ни, тем более, к делу Потрошителей…»

«А что говорит Ваша интуиция?» – изысканно-вежливо осведомился Колокольцев.

«Моя интуиция» – лишь чуть менее раздражённо ответил Мюллер, вообще недолюбливавший Колокольцева, «говорит мне о том, что дело Потрошителя ни к Сопротивлению, ни к, тем более, какой-либо иностранной спецслужбе отношения не имеет и иметь не может…»

«Ибо уж слишком инфернальное это дело?»

«Именно так» – подтвердил Мюллер. И продолжил: «Что же касается дела Охотника, то это либо полные отморозки…, например, польские евреи…»

«Которые таким образам мстят вермахту за оккупацию Польши и расстрел евреев? А французам – ибо всем известно, что за убийства немецких военных будут расстреляны французские заложники – за то, что не помогли Польше выстоять и за антисемитизм во Франции?» – осведомился Колокольцев.

«Возможно» – не стал отрицать Мюллер. «Однако я склоняюсь к версии о сумасшедшем-одиночке…»

«Подражатель Гершелю Гриншпану, который стрелял в Эрнста фом Рата?»

7 ноября 1938 года польский еврей – эмигрант Гершель Гриншпан явился в германское посольство в Париже, и пять раз выстрелил в знакомого ему третьего секретаря посольства Эрнста фом Рата.

Результатом этого безумного теракта стала так называемая «Хрустальная ночь» – чудовищный еврейский погром на всей территории Германии. Девяносто один еврей погиб; тридцать тысяч были арестованы и заключены в концлагеря (около двух тысяч в конечном итоге погибли в заключении).

267 синагог были сожжены или разгромлены, а более 7000 принадлежавших евреям зданий и магазинов разрушены или повреждены. Общий ущерб составил 25 миллионов рейхсмарок, компенсацию которого (кто бы сомневался) власти возложили на еврейские общины. К этому добавилась контрибуция в миллиард рейхсмарок, наложенная властями на еврейское население Германии.

«Вроде того» – согласился Мюллер. «Ибо его мотив может не иметь вообще никакого отношения к политике…»

Сразу после покушения (и своего ареста) Гриншпан заявил, что совершил покушение, дабы отомстить за боль и страдания своих родителей. Которые в конце октября 1938 года были с десятками тысяч других польских евреев насильственно депортированы в нечеловеческих условиях в Польшу.

Однако вскоре резко «сменил пластинку» и заявил, что состоял с погибшим дипломатом в гомосексуальных отношениях и совершил убийство на почве ревности.

Гершеля часто видели в гей-барах и на прочих гей-тусовках; гомосексуалистом был и фом Рат – во время работы в германском посольстве в Индии он заболел ректальной гонореей, приобретённой в результате гомосексуального полового акта и из-за этой болезни был вынужден вернуться в Берлин и долго лечиться (что занятно, у еврейских врачей – венерологов).

Так что и в этом случае, как говорится, были возможны варианты. Самые разнообразные варианты.

«Вы полностью исключаете московский след?»

«Полностью» – подтвердил Мюллер. «Ибо на Восточном фронте сейчас такое творится, что Советам точно не до мелких терактов. Разведка – да, у них, насколько мне известно, целая огромная сеть работает…»

«Красная Капелла?»

«Да, именно она… и, скорее всего, даже не одна. А теракты… даже если бы пошли на это…»

«То хлопнули бы громко весьма? С сотнями жертв?»

«Да, это именно их стиль. Британцы же… тоже вряд ли. Их интерес разведка… или диверсии на крупных военных объектах во Франции. А для этого нужно сидеть тихо, ибо любая серьёзная облава – а она неизбежно будет… собственно, уже идёт… мягко говоря, сильно затруднит работу их агентам…»

Колокольцев поблагодарил своего в некотором роде «мини-шефа» (отдел IV-H формально входил в структуру именно гестапо) и последовательно позвонил ещё нескольким информированным лицам.

Сначала начальнику III управления РСХА (Инланд-СД – внутренняя разведка СС, покрывавшая, в том числе, и оккупированные территории) группенфюреру СС Отто Олендорфу (на счастье Колокольцева, вернувшегося на несколько дней в Москву из южной Украины, где свирепствовала его эйнзацгруппа D).

Затем начальнику уже VI управления (Аусланд-СД – внешняя разведка СС) бригадефюреру СС Хайнцу Йосту и, наконец, своему приятелю, полковнику вермахта и начальнику штаба абвера Хансу Остеру.

С одним и тем же вопросом, на который был дан один и тот же ответ: никакой информации о причастности какой-либо иностранной спецслужбы ни к делу Охотника (ни, тем более, к делу Потрошителя) нет… более того, второе просто невозможно, а первое крайне маловероятно. И вообще, это всё скорее епархия Крипо – ибо дело с вероятностью 99% чисто уголовное, а никак не политическое.

Оставалось сделать ещё один – последний – звонок. Но сделать его можно было лишь совсем в другом здании в Берлине. Поэтому…

Колокольцев вздохнул: «Вы тут пока поразмышляйте на предмет Охотника, а мне необходимо отлучиться…»

Доктор Вернер пожал плечами, не отрываясь от «досье Охотника», а Ирма не отреагировала вообще никак. Ибо когда она творила – а составление психологического портрета серийного убийцы было и творчеством, и искусством, и лишь в гораздо меньшей степени наукой, она вокруг себя ничего и никого не видела и не слышала.

Только трескала лучший в мире швейцарский шоколад Lindt & Spr;ngli в промышленных количествах и запивала его едва ни не литрами пусть и безнадёжно остывшего, но зато настоящего бразильского кофе. Разумеется, с отменнейшими баварскими сливками.

Колокольцев уже почти покинул свой кабинет, когда его остановило омерзительное стаккато его телефонного аппарата. Звонил штурмбанфюрер Гиринг из Парижа…, впрочем, он весьма ответственно заявил ровно то же самое, что Колокольцев только что услышал уже четыре раза подряд.

Тем не менее, Колокольцев вежливо поблагодарил коллегу, попутно отметив про себя, что со здоровьем у штурмбанфюрера (судя по его тяжёлому и хриплому голосу) дело полный швах. Позже он узнал, что у Гиринга неизлечимый рак горла (он ещё в молодости умудрился где-то надышаться ядовитых испарений).

И быстро покинул сначала свой кабинет, а затем и здание РСХА, держа путь на Дракештрассе, близ Тиргартена, где располагалось ирландское посольство. Пешком добраться было удобнее, чем на машине и уже через пятнадцать минут он подошёл к главному входу в по-ирландски уютный и симпатичный особняк.

На входе Колокольцев предъявил охраннику настоящий (хоть и выписанный на вымышленные имя и фамилию – Шон Бреннан) дипломатический паспорт Ирландии (не Ирландской республики, а именно Ирландии). Выданный Колокольцеву лично легендарным Премьер-министром Ирландии Эймоном де Валера в качестве одной из наград за… в общем, было за что.

Вошёл в здание, поднялся на второй этаж, быстрым шагом прошёл в приёмную чрезвычайного и полномочного посла Ирландии в Третьем рейхе Уильяма Уорнока, вежливо поздоровался с секретарём посла и вопросительно кивнул в сторону двери в кабинет Уорнока.

Секретарь кивнул: «Заходите. У него сейчас никого нет»

Постучал (очень вежливо постучал), получил ответ «Войдите», открыл дверь, вошёл в кабинет, закрыл за собой дверь, вежливо поздоровался…

Посол иронично-задумчиво оглядел Колокольцева с головы до ног, глубоко вздохнул и не столько спросил, сколько констатировал:

«Снова нужны услуги международной телефонной связи?»

Во Второй Великой войне Ирландия придерживалась строгого нейтралитета, поэтому её посольства часто использовались соответствующей страной как удобный инструмент для телефонных разговоров, по объективным причинам невозможных за пределами посольства.

По взаимной договорённости разговоры эти никто не прослушивал (ибо себе дороже, на самом деле). Ни ирландская разведка, ни местная контрразведка, ни местная политическая полиция.

Колокольцев кивнул. Посол снял телефонную трубку, набрал внутренний номер…

«Эния, тут у меня один джентльмен… в общем, ему нужно обеспечить телефонный разговор… он тебе скажет, с кем именно. Поможешь? Ну и отлично»

Положил трубку на рычаг, развёл руками: «Местонахождение комнаты ты знаешь. Удачи…»

И вернулся к чтению очередной депеши.

За последние несколько месяцев, что они не виделись, Эния нисколько не изменилась. Всё тот же неопределённый возраст, неопределённая внешность, неопределённый гардероб… ну и так далее.

Как обычно, она с ним не поздоровалась, просто кивнула. Колокольцев протянул ей листок бумаги с телефонным номером, она снова кивнула и приступила к «установления контакта с потусторонним миром». Потусторонним для Третьего рейха, разумеется.

Через несколько минут удовлетворённо кивнула, протянула Колокольцеву трубку и удалилась в соседнюю комнату, обеспечив ему необходимую приватность.

«Полковник Мензис слушает» – раздался на другом конце телефонной линии (проходившей через МИД Ирландии в Дублине, отсюда и долгое установление соединения) глуховатый, типично лондонский голос.

«Это Лоэнгрин» – спокойно представился Колокольцев. «Я звоню из Берлина…»

Лоэнгрином Колокольцев был всего для трёх человек – для начальника Секретной разведывательной службы Его Величества (МИ-6) полковника Стюарта Мензиса, его помощницы по делам оккупированной Европы Сары Бернштейн (ныне Абигайль Дойл)… и премьера Великобритании сэра Уинстона Черчилля.

С Сарой Бернштейн (и её дочерью Анной) Колокольцев познакомился в Берлине во время печально знаменитого Ноябрьского еврейского погрома 10 ноября 1938 года, а с Мензисом и Черчиллем тремя годами позже при обстоятельствах, которые лучше всего описывались фразой «враг моего врага – мой союзник».

«Чем могу быть полезен?» – осведомился полковник Мензис.

«Честным ответом на экзистенциальный вопрос» – спокойно объявил Колокольцев. «Даже, наверное, на два»

«Слушаю Вас»

«Имеет ли МИ-6 или Управление Специальных Операций…»

Управление Специальных Операций было создано приказом Кабинета министров Великобритании от 22 июля 1940 года по представлению министра экономической войны Хью Далтона.

Хотя на самом деле реальным закопёрщиком всей этой авантюры был лично Уинстон Черчилль – именно поэтому УСО и получило неофициальное название «Тайная армия Черчилля»

Основными задачами этой разведывательно-диверсионно-террористической (давайте называть вещи своими именами) организации стали ведение агентурной разведки, а также осуществление диверсий и актов индивидуального и группового террора на территории оккупированной вермахта Европы – а также оказание посильной помощи движению Сопротивления.

Какими угодно методами, на что прямым текстом указывало другие прозвища УСО – Министерство неджентльменской войны и Поджигатели Европы. Именно поэтому Колокольцев и решил обратиться почти что к «первоисточнику», ибо хоть МИ-6 и не курировало УСО, но довольно тесно с оным сотрудничало.

«… к действиям Охотника и/или Потрошителей в Париже?»

«Ни малейшего» – с абсолютной уверенностью заявил сэр Стюарт. И добавил:

«Более того, и наши агенты, и люди УСО в Париже получили чёткие инструкции найти и обезвредить и тех, и других. Ибо такая… самодеятельность сильно мешает достижению наших целей в Европе. Нам совершенно не нужно, чтобы в результате этих… подвигов Специальные Бригады и их… коллеги зачистили и Париж, и всю Францию и от Сопротивления, и от наших людей…»

«Так что» – резюмировал полковник Мензис, «если Вы назначены ответственным за ликвидацию этих… сумасшедших, я и мои люди готовы оказать Вам любое содействие. Всё, что в наших силах…»

«Ваш человек стал жертвой Потрошителя?»

Мензис вздохнул, задумался… затем честно признал: «Не наш. Это была агент УСО… это всё, что я знаю. Имя мне неизвестно… как и дата, время и место гибели»

«Агент женщина?»

«Да»

«А кому известно?». Колокольцев объяснил: «В моей группе есть великолепный специалист по геолокации серийных убийц. Но ему, чтобы вычислить место обитания Потрошителя, нужны дата, время и место каждого убийства. А два пока нам неизвестны»

«Вы думаете, что жертвами Потрошителя, кроме агента УСО, стал ещё и боец Сопротивления?» – обеспокоенно спросил шеф МИ-6.

«Уверен» – подтвердил Колокольцев. «Ибо прецедент уже был…»

«В Праге?». Мензис был предсказуемо осведомлён о деле Големов», ибо кое-какая агентура Лондона в Чехии избежала разоблачения людьми рейхспротектора.

«В Праге» – после некоторых колебаний ответил Колокольцев.

«Вы расследовали это дело?»

«Я». Полковник облегчённо вздохнул: «Вы меня успокоили. Теперь я уверен, что и с Охотником, и с Потрошителем будет покончено в ближайшие дни…»

«Будет» – уверенно пообещал Колокольцев. «Но только если Вы поможете мне установить контакт с тем… или с теми, кто в курсе деталей гибели агента УСО – и бойца Сопротивления…»

«Свяжитесь с майором Гийомом» – после некоторой паузы ответил Мензис. «Я не сомневаюсь, что Специальные Бригады повисли на хвосте его подпольной группы, так что, думаю, они Вас на него выведут. А я отправлю ему шифровку… о Вас»

«Не боитесь, что функабвер читает Ваши радиограммы?»

«А Вы думаете, что читает?»

«Понятия не имею» – усмехнулся Колокольцев. «Просто предположил»

«Три слова разовым шифром? Это вряд ли…»

«Три слова?»

«Лоэнгрину можно доверять» – спокойно ответил Мензис.

«Понял» – Колокольцев вздохнул. «Спасибо»

«Вам привет от Сары» – неожиданно произнёс полковник. «И от Анны»

«Спасибо. Взаимно. Как они там?»

«Приемлемо… сейчас чего-то большего ожидать трудно. Ладно, удачи – она Вам потребуется». Предсказуемо добавил: «Если что – в Париже тоже есть… правда, сейчас только консульство Ирландии. Посольство переехало в Виши…»

И повесил трубку.

По дороге обратно в РСХА Колокольцев из таксофона и позвонил домой, своему дворецкому (на вилле без него никак) Гюнтеру. Узнать о том, доставили ли ему новую шинель, зимнюю лётную куртку и новый китель (с полковничьими погонами и петлицами с дубовыми листьями штандартенфюрера СС).

Получив утвердительный ответ, поручил дворецкому немедленно доставить всё вышеперечисленное в РСХА. Ибо Париж не Берлин; в нём в штатском особо не походишь – замучаешься предъявлять документы полиции и агентам в штатском (после начала серий Охотника и Потрошителя все тамошние структуры безопасности стояли на ушах). Поэтому только в форме – в полковничьей форме.

После чего поднялся в свой кабинет, где его уже ждали вполне себе довольные собой его благоверная и доктор Вернер.

«Мы закончили» – хором объявили они.