Я буду ждать на темной стороне. Книга 4. Глава 10

«... когда переход от нормальной обыденной жизни
к фантастическому запредельному
происходит быстро и незаметно,
в такие моменты лишь мужественные
сохраняют спокойствие и трезвость ума…»


Намереваясь заполучить лучшие места, народ занимал очередь к центрам выдачи гуманитарной помощи чуть ли не на рассвете, а то и вовсе в три часа ночи. Под открытым небом, без каких-либо укрытий и возможности где-либо спрятаться в момент объявления воздушной тревоги.

Гуманитарная помощь была разной. И по содержанию, и по количеству выдачи продуктов на человека, включая «спонсора», который за всем этим стоял. Но зачастую это было делом обычных волонтеров. По крайней мере, пару месяцев это действительно так было. И успев за это время затариться так, что этими продуктами можно было вполне торговать на рынке, скучавший люд снова и снова бросался в центры гуманитарной помощи, где продуктовые наборы уже не отличались особым разнообразием.

Для волонтерских организаций наступили золотые времена. За короткий срок подобной деятельности можно было обогатиться так, как за пару лет интенсивной работы на каком-то предприятии. И те, у кого давно были налажены подобные схемы, мечтали, чтобы «смутные времена» длились вечно, давая им возможность обогащаться на всем, чем можно. И на простом люде, в том числе, который, несмотря на мизерность своих доходов, находил возможность поделиться денежкой с подобной организацией, уверенный, что вершит правое дело, и от этого мизера зависела судьба всей страны.

Стараясь поменьше выходить на улицу из-за мобилизационных процессов, Егор Новаковский целыми днями занимался тем, что мониторил, где и какую помощь выдают, и какие социальные фонды выплачивают малообеспеченной прослойке населения ту же самую «помощь», но уже в денежном эквиваленте. Потом они с братом ходили по адресам, и, следя за ситуацией, сопоставляли между собой картинку в социальной сети с реальным положением дел.

Так, узнав случайно от соседа, что в состав некой помощи, которую раздавали недавно у них на проспекте волонтеры, входила бутылка питьевой воды, пачка мармелада и пачка овсянка, Егор напрочь отказался занимать за ней очередь, выжидая, когда на горизонте появиться что-то получше.

Сбережений оставалось у него все меньше и меньше, но их количества пока хватало на мелкие траты. Марк Исаакович во время увольнения заплатил ему столько, что на одну эту зарплату он мог без проблем прожить пару месяцев, пока не найдет себе новое средство доходов.

Но это было ещё ничего. В другой части города людям вообще выдали по три яблока и бутылке молока, заявив, что они должны радоваться даже такому скромному пайку. Об этом Егор узнал от Драгомарецкого, чья бабка была ещё тем ходоком по волонтерским центрам.

Простояв однажды в такой очереди три часа, она получила на руки всего пять картошин, после чего придя домой, тут же их и пожарила. Вот и вся гуманитарная помощь, которой хватило на один ужин для двоих.

Простаивание в очередях для этой старухи было своего рода и работой, и развлечением одновременно. Два в одном, так сказать. Вся её молодость прошла в очередях, составлявший приличный процент её жизненной биографии. На старости ситуация повторилась. Впрочем, другой жизни для себя она не представляла. И лишенная на старости лет былых социальных контактов, благодаря очередям она закрывала свои базовые потребности в общении. А те, в свою очередь, могли растянуться на целый день, предоставляя возможность почесать языком, обсуждая всех и всех, и за пару минут узнавать столько новостей, сколько она бы не узнала, просиживая дома по состоянию здоровья.

Дед Новаковского не мог похвастаться подобной удачей. Его дом стоял почти на окраине поселка, где практически не было прилетов. Чего нельзя было сказать о соседних населенных пунктах с такой же минимальной плотностью населения. Где-то там находилась и «фазенда» Прокофьевны, откуда Егор собирался забрать свои вещи, включая ноутбук, пока тот не достался местным мародерам, «вскрывавших» дома в отсутствии хозяев в надежде чем-то поживиться.

И каждый раз собираясь к деду, он не забывал заехать на велосипеде в местный магазин. За хлебом, который к моменту его приезда имел свойство заканчиваться. Других продуктов было немеренное количество, а с хлебом - проблемы. Так, во время своего недавнего визита к деду Егор как-то соизволил переступить порог местечкового магазина, когда на его вопрос, есть ли хлеб, продавец отрицательно кивнула.

«Это как?» — переспросил он тогда, отказываясь верить услышанному.

«Это как «есть», только наоборот», — объяснил ему нетерпеливый покупатель, который будучи не в состоянии дождаться своей очереди, был готов вступить в диалог с кем попало, лишь бы скоротать в ожидании время и заодно вылить накопившееся негодование.

Так и не затарившись по дороге хлебом, Егор поехал к деду с чем есть, не став больше тратить время на поиски того, чего не увидит на прилавке ещё как минимум пару дней. А потом как назло ещё и дед начал что-то чудить с гуманитаркой, которую он привозил ему со своих запасов, будучи в курсе, что тот особо много не ест.

Как-то быстро исчезала та из его закромов, что выглядело странным на фоне того, что один человек не мог съесть её всю за столь короткий промежуток времени. На что неоднократно обращал внимание и сам Егор, отмечая, что порой привезенная им гуманитарная помощь заканчивались быстрее, чем он успевал пополнять её запасы, зачастив к старику.

И когда последний снова попросил добавки, не выдержав, Егор набросился на него с упреками, намекая не небывалое для военного времени расточительство:   

«Я тебе только на прошлой неделе привез коробку! Не помнишь? Там, в продуктовом наборе были хлеб, вода, бутылка молока и пару пакетов крупы. Куда это могло исчезнуть за один день? Неужели продаешь? Один человек не может одолеть такое количество гуманитарки за раз!»

Чувствуя, что разоблачение близко, старик быстро раскаялся, признавшись, что делится ею с более нуждавшимися в ней односельчанами. Таковым было, к примеру, финансовое состояние одной его знакомой, старше его самого на пару лет. Пожилой женщине приходилось экономить на всем в буквальном смысле этого слова. И на продуктах питания, в том числе. Порой наступали моменты, что ей самой, по собственному её выражению, было нечего «жрать». Тогда приходилось забираться в погреб и рыскать по углам ради остатков картофеля и полусгнившей моркови.

Был у него на примете ещё один сосед, в чей дом накануне прилетела ракета. Попав прямиком в веранду, где у него находился по случаю газовый баллон, на котором он обычно себе что-то готовил. Несложно было представить, во что превратился его дом после взрыва газа. Сам сосед чудом остался тогда в живых, находясь в тот момент на соседней улице.

Так что каждый раз подходя к этой груде камней, где раньше был дом, чтобы передать этому типу гуманитарку, дед Матвей так и не успел приноровиться к его внезапному появлению на месте, понятия не имея, откуда тот выбирался, и где все это время прятался, чтобы забрать у него продукты.

Вот таким людям он и помогал, стараясь делиться с ними всем чем только можно, никого не оставляя в беде. Это в какой-то степени и помогло им выжить в непростые времена. Не помереть голодной смертью, что было, в целом, дико как для их зажиточного когда-то края.
 
Но что казалось приемлемым для самого деда Матвея, не выглядело таковым для его внука, вынужденного преодолевать такие дистанции на одном лишь велосипеде, увешанного тяжелыми ящиками, рискуя при этом наехать на мину или стать жертвой разорвавшегося неподалеку снаряда.
 
«Если я привожу тебе гуманитарку, это не значит, что ты должен раздавать её всем подряд!» — негодовал Егор, поражаясь степени его «благотворительности».

Дед лишь разводил руками в ответ, словно намекая, что своих привычек он не поменяет. В результате обсудив, как им быть с гуманитарной помощью в дальнейшем, оба пришли к мнению, что возить её сюда Егор будет в гораздо меньших количествах, а раздавать её дед будет только тогда, когда она начнет портиться.

Хорошо, что сам Егор был неприхотлив в быту и в гуманитарке как таковой не нуждался. Выпил чаю с мятными конфетами и наелся. В отличие от некоторых, ему многого было не надо.
 
Во время угрозы прилетов старик поначалу прятался в погребе, а потом перестал. Беготня туда-сюда вскоре начала его донимать. И свыкнувшись единожды с мыслью, что хуже, чем было сейчас, уже не станет, игнорируя сигналы тревоги, он больше никуда не бежал, перестав вскоре обращать внимание даже на звуки взрывов.

Порой прилеты его порядочно взбадривали, напоминая ему о тленности бытия. И проживая каждый свой день так, будто следующий мог и не наступить, он словно обретал второе дыхание, а сама жизнь наполнялась новыми красками, заставляя ценить то, чему он раньше не придавал значения.

Но не всем так везло как ему. Один из жителей поселка решил как-то проехаться по полю на велосипеде, когда в него угодил снаряд. Человек погиб на месте. Слушая все эти ужастики, Егор боялся даже лишний раз вздохнуть, впитывая в себя любую информацию словно губка.

Периодически дед наведывался к соседям. Кто-то покинул свои дома, а тех, кто остался, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Много домов уцелело, но некоторые были превращены в руины. Часть их обломков растащили сами жители, а остальные развалюхи остались как есть. Находились такие дома, где поврежденной была только крыша, но окна оставались целыми. И наоборот, крыша могла оказаться почти целой, но в самом доме нельзя было досчитаться ни одного целого окна. С тем и жили.

Впрочем, порой на пути случайных путешественников попадались и такие дома, которые, несмотря на полученные удары и державшиеся на соплях несущие стены, почему-то не спешили падать. И проходя порой мимо этих построек, которые ни сегодня, так завтра могли превратиться в руины, дед Матвей не упускал возможности туда заглянуть подобно сталкеру. А то, что во время подобных рейдов ему могла упасть на голову одна из конструкций дома, старика как будто не заботило.

Внуки были в шоке от его рассказов, завидуя втайне его смелости. Кого-кого, а их самих нельзя было заманить в  подобные дома ни за какие ковриги. 

За неимением света и газа как таковых по причине прилета сначала по газопроводу, а потом по ЛЭП в чистом поле, который не спешили ремонтировать), старик готовил еду на двух кирпичах, давно адаптировавшись к подобным условиям. Да, много выехало из этой местности на эвакуационных автобусах, но понятия не имея, где они вообще базируются и куда вывозят людей, старик отказался от эвакуации, заявляя, что с собакой его не пустят ни в один приличный транспорт.

Слушая его признания, Егор не переставлял удивляться укладу жизни своего родственника. У него была возможность выехать на нейтральную территорию, где почти не было прилетов, но он почему-то не спешил этого делать, как коршун вцепившись в свое «болото». Егор отказывался понимать смысл жизни в прифронтовых городах и поселках, куда денно и нощно что-нибудь да прилетало. Только человек редкой удачи, хорошего снабжения и крепкой нервной системой мог выдержать подобные условия, больше напоминавшие новый вид экстрима.

Жизнь там, где он жил сам, значительно отличалась.

После недолгой осады в городе почти не осталось домов, где было бы целы окна, чьи стекла были заклеены липкой пленкой, а где-то забитые фанерой, либо заставленные изнутри мебелью. Из-за чего в помещениях таких квартир было темно и днем, и ночью.

Схожая обстановка царила и в его квартире, по которой после очередного объявления воздушной тревоги Егор бродил, натянув на голову специальный шлем, а ноги спрятав под наколенники, словно это могло уберечь его от осколков в случае прямого попадания ракеты в дом, не давая возможности ему сильно повредиться, если спасателям удастся до него добраться в момент разбора завалов.

В таком виде и застала его Евангелина, когда отправившись разведать обстановку с Лисовым, не удержалась от соблазна побывать на отцовской квартире, пока её спутник мотался по городу, решая свои дела и делая запасы.

В другое время Егор предпочитал перемещаться по квартире в такой одежде, что по его внешнему облику было сложно сказать, насколько тепло было в самом помещении.

Прослыв довольно горячим парнем, он любил одеваться не по сезону. И теперь, когда после очередного обстрела, повредившего ему окна, температура воздуха в квартире почти сравнялась с уличной, они старались с Алексом одеваться теплее, чем обычно, пусть и по нему самому это было не сильно заметно.

Сложно было сделать какие-либо выводы относительно истинной температуры воздуха в квартире по человеку, привыкшего ходить по комнате в толстовке наряду с такими драными джинсами, что дыр на них было больше, чем, собственно говоря, самой ткани.

Как выяснилось позже, в их доме почти никого не осталось. Большая часть жителей разъехались кто куда. Остались лишь самые стойкие, и те, кому некуда было податься. Её этаж был практически пуст. Именно к такому выводу она пришла, прислушиваясь к кромешной тишине, царившей на лестничной площадке, и не только, куда обычно долетали смех и голоса с соседних квартир.

Сейчас там было так тихо, что складывалось впечатление, словно все жители вымерли в один день, а их трупы просто никто не спешил забирать из жилищ.

Недолго покрутившись в отцовской квартире, она прошлась по соседям, заглянув мимоходом к Новаковскому, который и встретил её в своем нехитром «обмундировании», приобщив к своей деятельности и брата. Для полной комплектации не хватало только бронежилетов на их груди.

На их этаже, по словам самого Егора, людей осталось больше, но, в целом, атмосфера ничем не отличалась. Иногда им тоже казалось, будто на весь дом остались только они с Алексом и их старая соседка Агнесса Иоанновна, которой они помогали изредка таскать воду, потому что не работали лифты.

Из-за перебитого водопровода им приходилось с братом с самого утра занимать очередь за питьевой водой, захватив с собой по минимум пустых баклажек, чтобы их можно было потом без проблем затащить на девятый этаж, а после занимать уже очередь за гуманитарной помощью. Но последнее находилось уже сугубо под ответственностью Алекса. Так и проходили их будни.

От волонтерского центра на город тоже поступала питьевая вода, причем бесплатная, но эти точки были так малочисленны, что немало наслышанные о машине, якобы развозившей от лица этого фонда такую воду, никто никогда её толком не видел. Так что под конец Новаковский начал уже и вовсе сомневаться в существовании подобной помощи, если она была вообще. 

Бывало, за пару ходок они с Алексом так натаскаются воды, что к концу дня у обоих по всему телу гудели мышцы и дрожали руки. Никакого фитнеса было не нужно с такими физическими нагрузками.

Затаскивая полные баклажки в квартиру пожилой соседки и оставляя их в прихожей, он неизменно встречался взглядом с облезшим на почве стресса хозяйским котом. Не понимая, что вокруг происходит, и почему в доме было всегда темно, (окна квартиры были забиты с улицы фанерой), во время очередного обстрела животное забиралось под диван, где могло просидеть сутками, не откликаясь на команды хозяйки. Немало переживший за ночи осады, на этого кота теперь было страшно взглянуть.

В свободное время Егор развлекался тем, что слушал разных военных экспертов, чье мнение и взгляд на театр военных действий менялись в зависимости от того, в чью сторону перевешивала чаша весов.

Так он набрел на канал эксперта, который в момент интервью не брезговал заниматься даже домашними делами, что выглядело крайне неуважительно по отношению к зрителям. Больше ничьи прогнозы Егор не слушал.

Особенно произвел на него впечатление эфир, где не обращая внимания на официальную обстановку и решительно настроенного интервьюера, «эксперт» от балды освещал обстановку на фронте, то и дело отвлекаясь на посторонние дела. О чем свидетельствовал шум на заднем фоне.

Да такой, что у Новаковского на миг сложилось впечатление, будто этот тип нанял шлюху, и она отсасывала ему где-то за столом, пока тот говорил в микрофон. Его подозрения подтвердились, когда спустя время на заднем фоне раздался женский голос: «Юра, иди завтракать! Кофе все готов». Немного позже Егор узнал, что этот «эксперт» выехал за границу. Причем сделал это весьма вовремя, потому что ни один из его оптимистических прогнозов так и не сбылся.   

В отличие от брата, Новаковский любил готовиться к любому повороту событию без всякой подготовки, ничего не загадывая наперед. Наоборот, ему было за счастье действовать в зависимости от обстоятельств, что не могло не изумлять.

Подобный склад характера позволял ему выкрутиться из самой неразрешимой ситуации, где потеряв веру в самое себя и собственные когнитивные способности, другой человек на его месте уже б давно сдался обстоятельствам, продолжая плыть по течению. Это значило, что даже имитируя мнимую капитуляцию, Егор умел, когда надо, притвориться совершенно беспомощным. И дождавшись момента, когда потерявший бдительность враг начинал совершать одну ошибку за другой, тотчас набрасывался на него, стирая его с лица земли.

Единственное, в чем можно было его упрекнуть, так это в промедлении, связанном с принятием окончательного варианта решения, когда порой у него даже отсутствовал такой выбор.
Запах изменений давно витал в воздухе, но упрямо продолжая их игнорировать, Новаковский всегда отвергал самый худший поворот событий. А когда в итоге свершалось то, что он боялся себе даже представить, он с удивлением отмечал про себя, что ничего страшного на самом деле не произошло, и даже в таких обстоятельствах можно было спокойно жить дальше.

Тем не менее странные предчувствия начали донимать его в конце зимы, но будучи тогда загруженный работой в своем «Агентстве», ему некогда было анализировать собственные сны и окружающие знаки. Пока в его судьбу вмешивалось Провидение, блокируя все его глобальные начинания. Так было, к примеру, с его идеей сдать в химчистку ковер, когда они затеяли с Зонтиновым уборку в комнате, которую надо было в срочном порядке превратить в офис.

Сдать в химчистку, он его сдал, но когда он принес этот ковер обратно домой, вместо того, чтобы развернуть его и расстелить на пол, он бессознательно свернул его в рулон и поставил в угол. Лишь спустя пару месяцев Новаковский понял, почему тогда так поступил, поражаясь собственным предчувствиям.

Наступил тот момент, когда было достаточно просто увидеть человека в живых, и не интересоваться его дальнейшими делами.

Егор, конечно, был удивлен тому, что Евангелина осталась, так никуда и не уехав. Чего он не мог сказать о своей кузине, поступившей со своими сводными братьями с точностью до наоборот. Фекла была ещё той любительницей присылать ему на телефон сообщения «Как дела?!» в момент, когда в городе объявляли воздушную тревогу и начинался обстрел, либо наоборот. С другой стороны он был рад, что не все одногруппники уехали, благодаря чему он не чувствовал себя здесь таким одиноким.

Книга 4. Глава 11

http://proza.ru/2023/11/29/1452