Листья

Она бродит под окнами. Она в ее облике. Серебряная вода с красными листьями на дне – все равно что кровь. Кровь в подрагивающих лужах.

 
Она ходит и изредка вдруг вскидывает голову, и я тут же прячусь. И пока это удается. Сквозь ветви я вижу только ее горящие красным глаза: мечутся, ищут. Если заметит… Подумать страшно. Но только об этом я и думаю. Потому страх не отпускает меня. Заставляет меня трепетать на ветру. Я наблюдаю за собой как со стороны и ничего, почти ничего не могу сделать. Могу только бросать взгляд вниз, а потом изо всех сил тащить тело, побитое страхом, назад, в укрытие. 


Что ты высматриваешь всё?


Зачем же так подкрадываться?


А я здесь давно, просто молчу.


Молчишь и наблюдаешь?


Да. Ты никак прячешься от кого-то.


Если наклонишься сюда тихонько – покажу.


Давай, сейчас...


Только аккуратно. Подожди. Так. Вот, смотри. Видишь? Вон там.


Там?


Ну.


Она?


Ага.


Она, да еще и в ее облике…


Точно. Всё, теперь чуть назад.


А глазища!


Прячься! Быстро!


Думаешь, заметила?


Могла и заметить. Но, вроде, всё тихо. Если б она заметила, то хохоча вскарабкалась бы сюда, а потом, оказавшись прямо перед нами, просто содрала бы, утащила бы с собой. Утащила бы!


Схватила бы нас и куда?


К кострам.


К кострам? Так уже бывало?


Со мной? Нет. Я же здесь.


С тобой – нет. А с другими?


Другими?


Другими жителями…?


Да, с другими так и бывает. Или в воду падают. А напротив, за шуршанием на ветру мусора и за шипением пыли, за темнеющим воздухом, там дом. Многоэтажный дом c рваным мешком неба на затылке, из него, мешка, выглядывают грязные комья пуха. И там, глянь тихонько – там нет света нигде. Только в одном окошке остался, мигает.


Не могу разглядеть. Но, кажется, одно и правда горит. 


Это она погасила остальные. И это погасит.


Она унесла всех?


Да. Всех, кто там был. Кто тихонько попивал чай и пёк калачи, смотрел телевизор, ругался и мирился.


Но может они просто спят?


Спят?


А что? Почему нет? Или нам просто не видно отсюда. Ведь теперь вечер, не ночь. Еще светло.


Нет, дело не в этом. Там пусто, неужели ты не видишь. Дом пуст. Кроме одного окна. 


Но не знаем же мы точно, не видели своими глазами, что с ними вообще что-то произошло.


Некоторые вещи ты просто знаешь, внутри, в себе.


А некоторые воображаешь?


Смеешься надо мной…


Вовсе нет. Я вижу, что тебе страшно. И мне теперь тоже страшно. И мне это не нравится.


А вот красные лужи на улице ни о чем тебе не говорят?


Разве это не красные листья лежать там? Красные ягоды, темно-рыжая катальпа, стручки…


Верно. Но дело вовсе не в них. Дело в ней.


Слышу вой!


Дворняги. Теперь по улицам бегает много псин. Они пьют из луж, слоняются по мусоркам, метят округу.


Она им не страшна?


Псы – не отсюда. Они ее не боятся. Рыскают себе, бродят. Как свидетели запустения. Бродячие псы как пустые дома. И дома как бродячие псы. Они разносят холод.


А что же она такое?


Красота, умирающая от старости.


Чем же ей не угодила старость? Я хочу еще посмотреть.


Только тихо. Всегда нужно очень осторожно выглядывать… Так, тихонечко.


Где же она? Гляди как листья кружат! Рубиновые, драгоценные… Два идеальных кленовых листика, медленно планируют вниз и только что не сгорают, ах какие яркие! Но они не долетают до земли и до луж. Они опираются на плечо ветра и плывут, плывут по воздуху. Не хотят смириться с тем, что их час пришел, что время их закончилось. 


Постой… Погоди. Это не листья летят. Это же ее глаза! Это же она. Заметила?
Теперь и узнаешь, как она поступает с такими вот как мы. Слышишь, как хохочет? Старый дуб скрипит под порывами ветра. А когда-то это был звонкий смех.


Как же жутко мне стало. Может мы сбежим?


А куда бежать?


Ну, хотя бы вниз.


Думаешь, это нам поможет?


Мы должны что-то сделать, должны попытаться.


Чувствуешь, какой поднялся ветер?


Откуда он? И ты говорил про костры…


Он с той стороны, издалека... Откуда и псы. А костры… Видишь? Столбы дыма. И потрескивание. Она несет пучок опавшей листвы и радостно забрасывает его в огонь. Хватает другой пучок и в огонь. И так насыпями горят тысячи красных и желтых листьев. Листья кричат. Дым уходит вверх, раскачиваясь и подрагивая. Уходит в пустоту. Листья кричат.


Ты пугаешь меня.


Она не хочет видеть то, что от нее остаётся. Потому что не остается того, с чем она хотела бы себя связывать, привыкла себя связывать. Красота, избегая увядание, хочет просто убить его и остаться в одиночестве, наедине со своей прелестью и нежностью. Но погибают обе – и красота, и старость. Ведь погибает одно и то же. Ей холодно. Ей так холодно. А жар от костров всё слабее и слабее.


Говори тише, прошу тебя.


Она гасит окно за окном, роняет лист за листом. Квадратный свет слетает вниз. Пустые и темные ветки окон умолкают. И лужи окрашиваются красным, бурым, бронзовым. Кровь. Может быть остался только наш свет. Только наша ветвь.


Шелести тише, прошу тебя. Тише…


Сидеть вот так за столом, с чуть-теплым красным чаем в блюдцах, смотреть в окно и удивляться тому, как быстро всё теряет краски. Сидеть вот так с остывшим чаем и видеть в окне пустые ветки, бродячих собак, которых никогда здесь не было раньше. Сидеть вот так с холодной красной жидкостью в блюдце, без света и молча, выглядывать, как повсюду бродит что-то и срывает последние листья, вырывает свет из окон, выбивает дыхание из груди. Видеть вдруг свое отражение на стекле…   


Мы с тобой так этого не оставим. Свет погаснет, но мы не обязаны гаснуть вместе с ним. Я это знаю. Скорее же.


Что же мы будем делать?


Скорее. Нужно только сорваться с места. 


Это тяжело. Как же заметно мы изменились, а сами и не знали. Двигаться не так и просто.


Только со стороны видны изменения, и то не всегда. Давай же. Всё получится.

Расслабься.


Так… Еще… Получилось!


Скорее. Сюда. Отпирай.   


Темно здесь, на этих лестницах.


Идем же, просто положись на ветер.


Как же непросто идти, как страшно. Но как почему-то легко внутри.


Ниже и ниже. Черные ступени, черная темнота. Пролет за пролетом. Ниже и ниже. Ветки, сучья, ветки. Ветер несет нас на плечах. Ниже и ниже. 


Как холодно. Не могу. Давай передохнем вот здесь. Повалюсь вот так. Как же мы изменились. И как всё поменялось вокруг! Но, пожалуй, неплохо, что мы решились…


Смотри, окно погасло. Квадратик света выпал из рамы и полетел вниз. Упал в лужу перед нами и исчез. Но мы не исчезли.    


Какая же холодная вода. И красная.


И мы вглядываемся в тех, кто лежит в луже. Желтые, золотые, бурые. Совсем усохшие и еще очень даже яркие.


Где-то неподалеку догорают костры и кричат листья в них. Голые деревья, пустые окна. И она в ее облике. Мечет глазами туда и сюда, высматривает. Истребляет.


К луже подходит пес, глядит сквозь нас белыми глазами, наклоняется и наполняет язык водой, опрокидывает его в глотку, наполняет снова, снова опрокидывает. Нюхает нас, фыркает, и, ссутулившись, трусит дальше.   


Вон она. Идет к нам. Говорю же, раз заметила – уже ничего не поделать.


Она в ее облике.


Глядишь, мы последние остались.


Не убереглись...


Да и не могли, куда нам...


Что же, теперь только смотреть, что случится. Усядемся здесь, прямо у нее на пути, у воды. Пускай хватает, пускай… 


Вокруг темно. Она оглядывается. Ей кажется, что всё удалось. Конец трудам. Догорают ворохи листьев, другие – тонут в воде, деревья стоят без грязных платьев, окна опустошены. И хотя ей очень и очень холодно, она делает еще пару шагов и снимет ее обличие. С дымом, хрустом и криками улетающих птиц. Торжествуя. Она гадливо отбрасывает последние признаки старости, бросает их за спину. Время старости, тело старости, память старости. Даже красные глаза. И вдруг в ужасе вскрикивает, понимая, что исчезает... Еще шаг, она наклоняется к воде, чтобы рассмотреть себя, отыскать себя, но поскальзывается на мокрых листьях и падает. Она падает в воду, падает в лужу и тонет. Она пытается всплыть, но вода затвердевает, на глазах вода затвердевает, не давая ей выбраться. И она застывает там. Она, без всякого обличия, пропадает навеки. 


Как темно... И какая земля ледяная, кто бы знал. Но, как ей с нами не повезло, а? Надо же так грохнуться.


Если бы не было так страшно, то в пору и посмеяться. 


Да и посмеемся давай. Лежишь так на спине и хохочешь. Смотри, как светло там, на небе.


Сколько звезд вышло! Сколько же зажглось.


Как гирлянды на ёлке, когда свет погасишь. Как в детстве.


Некоторые из них падают. Ой, и всё больше. Летят прямо на нас. Звездопад…


Да, одна звездочка и вправду пронеслась по небу. Пошла к своему последнему причалу. Но остальные – это не звезды.


А что же?


Это снежинки сияют в лунном свете. К нам летят снежинки.   


Становится так светло от них.


Скоро они укроют нас. И наше дерево. И дом. У нас в волосах появятся проседи, а может волосы и вовсе сольются со снегом. Брови, ресницы. Кожа на руках и на лице – они тоже не будут прежними. А потом, еще через время, очень короткое время, всё замрет. Остановится. Уйдет куда-то глубоко. Очень глубоко в себя.


И через длинное мгновение, когда-то скоро, начнется снова…


Возможно.


Как красиво сияют снежинки, в тихом танце спускающиеся к нам с неба.


Красиво. Никогда еще не было так красиво вокруг.


Каждая приземляется на свое уютное местечко. Вот и у меня на лице с десяток снежинок. Не для них ли придумали морщины, чтобы лучше сиделось?


Смешно. И ветви наверху все белые, искрятся. 


Ну что, идем?


Пора. 




Постой-ка, возьму эти листочки. Вот эту пару. И вот эти. Просушу и сделаю гербарий.


Не слишком ли они помятые и мокрые?


В самый раз. На нас посмотри.


И в самом деле. Ну ты ладно, а я уж точно.


Ты уж точно.   

   




ЦВ