Кукушонок

I

     Сёстры, Дарья и Марья, оказались роднее родных, несмотря даже на то, что их породили разны отцы.
     В яркой своей молодости мать их славилась как своевольная особа. Тёмное прошлое её ясно проявлялось в настоящем. Не имея законного мужа или вольного сожителя, она легко вынашивала детей, рожала их, а потом через какое-то время, пожив у своей стареющей и бездетной сестры, оставляла у неё детей – сначала Дарьюшку, а через пару лет и Марьюшку.
     Их порождения – удивительные случаи, дела времени!
     Отцы же их, вольные и ветреные молодцы, влюблялись по очереди не в саму юную особу, а в её красоту. И они оставались при ней до тех пор, пока вдруг не узнавали о беременности уже не красоты, а особы. Впрочем, она нисколько не огорчалась, что их, ветреных, как ветром сдувало; напротив даже, она радовалась, что те безвозвратно избавлялись от неё. Затем, уже находясь в беременном положении, становилась вольной особой, какой привыкла себя считать.
     Таким образом оказавшиеся у родной тётушки Дарьюшка и Марьюшка больше не виделись с матерью. Тётушка вырастила девочек как своих родных детей.
     Выкормленные и выросшие под одной кровлей, они, казалось бы, не должны были особенно отличаться друг от друга, сложились различными по характеру, но по натуре – одинаковыми: обе вышли красотой в мать. Тётушка видела в сёстрах и различия, и сходства; и чем они становились взрослее, тем это становилось очевиднее, но сёстры этого не замечали или не хотели замечать.
     – Ты хоть иногда приглядывай за своей сестрой, – обращалась тётушка к Дарье, – а то вон какая лёгкая, то и гляди, ветром её куда-нибудь сдует.
     – Я и так за ней постоянно приглядываю, – отвечала Дарья, – я без неё никуда.
     – Да я знаю, – отвечала тётушка, – уж больно-то в мать вся походит.
     – А какая она у нас?.. – не договорила Дарья, не зная, жива мать или нет.
     – Вот в том-то и дело, что не только у вас... – и тётушка отмахивалась рукой и умолкала: о своей сестре – их матери – она не хотела рассказывать.
     Они догадывались о тёмном прошлом своей вольной матери... Дарья и Марья наслышались в школе от своих одноклассников о вольностях некоторых матерей и отцов, находившихся здесь, в селе.
     Дарья после завершения неполной средней школы уехала в город, где и поступила в педагогический колледж. Между сессиями она приезжала домой. Эти приезды Марью дразнили: ей тоже хотелось быть свободной – прилетать домой и улетать, как будто именно в этом и состояла самая настоящая вольная жизнь.
     Наконец пролетели следующие два года, и Марья, выйдя из школы со свидетельством о неполном среднем образовании, обрела свободу. Она переехала в город, чтобы, как сестра, получить профессиональное образование.
     Тётушка осталась жить в доме одна. По вечерам и в особенности по ночам, когда её одолевала бессонница, испытывала томительную тоску. Чувство пустого одиночества угнетало больную стареющую женщину. Тётушка успокаивалась только тогда, когда дети-племянницы приезжали домой между семестрами на короткое время.
     Однако продолжительная тоска мало-помалу съедала одинокую женщину.

II

     Дарья после окончания колледжа вернулась в родной дом, но уже не одна, а вместе с мужем.
     Он, Николай Петрович, преподавал в колледже математику (алгебру и геометрию) и информатику. Дарья и Николай Петрович полюбили друг друга, но встречались тайно, боясь осуждения коллег и зависти учащихся. Только тогда, когда Дарья получила диплом, тайна раскрылась – и ничего не оставалось делать, как обвенчаться. Потом она уговорила мужа переехать жить в её родное село. Тогда они явились в отдел образования за направлением на работу. Николая Петровича, к его ужасу и удивлению, назначили директором школы, а её – учителем начальных классов.
     Молодожёны вошли в пустой дом: тётушка умерла два месяца тому назад, так и не успев ни с кем из родных повидаться-проститься перед смертью.
     Они навели в доме порядок, ничего в нём не изменив, и зажили, как говорится, душа в душу. А затем у них началась педагогическая деятельность в большой сельской школе, в которой ещё недавно училась Дарьюшка – теперь же Дарья Владимировна. И Николай Петрович, и Дарья Владимировна быстро завоевали авторитет среди учителей и учеников, а на селе это очень важное дело.
     Между тем Дарья забеременела и становилась всё больше неуклюжей – эти особенности и приводили жену в ворчание, которое периодически выплёскивалось на мужа. Он же всем своим педагогическим талантом приводил свою подругу в успокоение и даже в умиление. Но на первом месте стояла любовь, а не педагогика.
     Завершился учебный год, и Дарья Владимировна ушла в декретный отпуск. С уходом в отпуск она не только не успокоилась, а напротив, ещё больше раздражалась на то, что одна оставалась дома, когда муж уходил на работу. Нервозность ушла только тогда, когда Дарья родила двух мальчиков, Николеньку и Володеньку. Но после всего этого появилось чувство беспокойства и какой-то боязненной материнской радости. В этих двух единствах мать забывала о самой себе и помнила только о младенцах.
     Николенька и Володенька родились здоровыми, и это первое что осчастливило молодую мать. Вскоре она вместе с младенцами вернулась домой.
     Вечером дома счастливая Дарья вдруг вспомнила о своей сестре. Воспоминания о ней, как о единственной неизвестно где теперь родной подруге, Дарья испытывала чувство раскаяния, что всё-таки она выпустила её из виду, несмотря на предостережения теперь покойной тётушки.
     – Ну что ты, Дарьюшка, – с умилением обращался к ней муж, – что ты никак не успокоишься?
     – Сестра она мне всё же...
     – Да знаю.
     Муж вздыхал и сочувственно умолкал. Но это не успокаивало жену.

III

     И вот вдруг, спустя две недели, когда Дарья стала матерью, поздно вечером, а вернее, с наступлением ночи в дверь дома постучали. Услышав это, Дарья испуганно и вместе с тем радостно насторожилась.
     – Что с тобой, Дарьюшка? – заволновался муж.
     – Не знаю, – улыбнулась она. – Ничего, – и пошла открывать входную дверь.
     Когда дверь отворилась, Дарья увидела стоявшую на крыльце молодую женщину.
     – Сестрёнка, – радостно шептала Дарья, – Марьюшка.
     – Да, это я, – как бы виновато отозвалась та.
     – Это невероятно! – вдруг ужаснулась Дарья, увидев, что сестра беременна.
     – Ты как будто увидела не сестру, а привидение.
     – В каком-то смысле – да.
     – Да-а, да-а, – с улыбкой говорила Марья, – я понимаю, что это так неожиданно...
     – Именно неожиданно, – согласилась Дарья. – Но давай заходи.
     Только теперь, стоя на крыльце, сёстры обнялись, поцеловались и прошли в дом.
     – Это мой муж – Николай.
     Он бессмысленно ей улыбнулся, и она бессмысленно, с механической улыбкой проговорила:
     – Очень приятно, – и пошла в глубь дома.
     – А там, некогда в нашей комнате, – заволновалась Дарья, – наши детки... они спят... племянники...
     Марья тихо подошла к ним. Постояв какое-то время возле них, продолжила рассматривать комнаты.
     – А здесь так ничего и не изменилось, – заметила она, пройдясь по дому.
     – А чего здесь менять, когда ещё при покойной тётушке всё находилось... стояло на своих местах.
     – Да-а, при тётушке, – ностальгически сказала Марья.
     Наговорившись о прошлом, сёстры улеглись спать под утро, когда едва-едва начинало светать. А когда уже рассвело и солнце находилось в зените, сёстры отправились на кладбище, что находилось в километре от села в берёзовой рощице.
     Сёстры всплакнули, вздохнули и отправились обратно. По дороге домой они, погружённые в свои мысли, большей частью молчали. Казалось, обе понимали друг друга, словно читая мысли. Дарья боялась за сестру, и та это ощущала. Марья же мысленно успокаивала ту – и та внутренне смирялась и жалела подругу. И всё же они вернулись домой счастливыми родными подругами.
     Вечером этого же дня у Марьи начались родовые схватки... И Марья родила богатыря-мальчика; мать не знала, какое дать ему имя. В это дело вмешалась Дарья, и младенца назвали Васенькой.
     Они стали жить в одном доме; хорошо, что он, благодаря предусмотрительности мудрых предков, оказался вместительным. Правда, дом нуждался в детальных правках, а для этого в нём уже находился новый хозяин.
     Дарья полюбила Васеньку, казалось, что он приходился ей третьим сыном. На это Николай как-то однажды неосторожно указал Дарье, а она только счастливо улыбнулась в ответ.
     Вскоре и сам Николай подружился с Марьей. Ему временами казалось, что он полюбил и её. Ещё бы! Дарья походила красотой на сестру, а красота, как известно, страшная сила – в особенности женская.
     Таким образом Марья вошла в доверие и утвердилась в доме; как-никак, это и её дом. И вдруг она почувствовала себя опустошённой. Дом этот, хотя и родной, казался ей уже чужим и занятым посторонними людьми. Марья мало-помалу освобождала себя от всего родного.

IV

     И всё же случилось то, чего так боялась Дарья. Но случилось это неожиданно: Марья ушла из дома, оставив своего Васеньку, когда и Николай, и Дарья отсутствовали.
     Когда они вернулись, их насторожила тишина, какой в доме ещё не бывало.
     – Неужели? – исступлённо только и произнесла Дарья.
     – А где Марья? – тупо удивился Николай.
     – Так оно и есть, – сказала жена, не ответив мужу.
     – Что так оно и есть?
     – Нашего... своего Васеньку оставила.
     – Она, наверное, куда-нибудь вышла, – говорил хозяин, – ведь она никогда не оставляла дом.
     – Нет, она не вышла, а ушла, – монотонно сказала Дарья.
     – В каком смысле?
     – В самом прямом – навсегда, – тихо и обиженно отвечала Дарья, – и я это знаю наверняка.
     – И как это забыла?..
     – Нет, она не забыла, а оставила...
     – Ос-та-ви-ла, – по слогам проговорил Николай, как будто это слово ему было незнакомо.
     – А если сказать точнее, то – подкинула.
     – Под-ки-ну-ла, – вновь он проговорил по слогам, как какое-то странное слово.
     Все три младенца, завёрнутые в пелёнки, лежали на кровати с закрытыми глазами и во сне позёвывали, раскрывая и кривя бледно-розовые ротики. Дарья и Николай трепетно стояли над ними.
     Наконец пережив исступление и придя в себя, Дарья с Николаем оживились, но само оживление больше походило на бессмысленную истерику. В таком безрассудном состоянии они провели первые дни и ночи.
     И всё-таки Николай ещё долго не понимал смысла произошедшего. Дарья боялась рассказать ему правду о наследственной беспечности своей сестры
     – Ну, нет худа без добра, – успокаивал сам себя Николай.
     Мало-помалу младенцы росли, и всех троих родители одинаково любили и растили. Васеньку, разумеется, родители законно усыновили. Марью же, на удивление социальным работникам, не только не стали, а даже настойчиво отказались подавать в розыск.
     Самым удивительным оказалось то, что Васенька, как говорится, рос не по дням, а по часам. Рождённый богатырём-младенцем и должен расти богатырём: такова природная неизбежность или, лучше сказать, закономерность. И этому оставалось только радоваться. Но счастьем не довольствуются, а распоряжаются.
     Николай оказался хорошим и распорядительным хозяином и семьянином одновременно, благодаря жене. Дарья же, благодаря мужу, оказалась и матерью, и женщиной, за которую оставалось только молиться. Образ женщины-матери, если он естественный, а не правдоподобный, всегда был почитаемым. А если таковым оказывался мужчина-отец, то он превозносился чуть ли не до небес. Но случается так, что небеса падают на землю, и от семейной идиллии остаётся только пустое место, как разорённое гнездо.
     Дарья по настоянию Николая поступила в пединститут на заочную форму обучения и готовила себя учителем-словесником, хотя он агитировал её на историка.

V

     Между тем младенцы, как уже говорилось, мало-помалу становились теми детьми, которым всё больше и яснее приходилось изъясняться уже не звуками, а словами. Вместе с этим они учились ходить, и это доставляло родителям хлопоты: того и гляди, успей только отвернуться, а их уже где-то носит.
     Из всех троих раньше и быстрее начал ходить, а потом бегать Васенька. Это, конечно, радовало родителей, но в большей степени без видимой причины волновало Дарью.
     – Не понимаю, – говорил ей Николай, – чего это ты так суетишься?
     – Да я не суечусь...
     – Ну как же?..
     – Это всего лишь материнское беспокойство.
     – И оно чересчур...
     – А в тебе разве этого, отцовского, нет?
     – Конечно... оно присутствует...
     – И ты его умело скрываешь.
     – А разве это плохо?
     – Возможно, даже и неплохо, – впервые Дарья улыбнулась неестественной улыбкой.
     – Возможно, возможно, – проворчал Николай.
     – Это на тебя плохо влияет работа.
     И это действительно так. Николай Петрович взвалил на себя часы после недавно ушедшего на пенсию старого учителя, так как замены ему не предвиделось, и вот эти часы вытягивали из него все физические силы, что домой приходил усталым и даже раздражённым. Дарья в минуты раздражения старалась с ним не разговаривать и занимала себя либо детьми, либо чем-нибудь по дому.
     – И что, – раздражённо говорил Николай, – теперь мне бросать всё?
     – Ничего, – успокаивала его Дарья, – само собой вскоре всё устаканится.
     – И правда, чего поднимать бурю в стакане, – сказал он и шутя пригрозил: – Смотри, а то сделаю тебя завучем школы.
     – И тогда наши дети останутся сами по себе.
     – Ничего страшного: сами мы такими росли – и вот, слава Богу, выросли.
     Дарья не хотела возражать Николаю, чтобы не доводить его до раздражения.
     И всё же, как бы там ни было, родители радовались детям. Васенька радовал их своей сообразительностью, живой подвижностью и весёлостью, но он не ласкался, не нежился к родителям. Николенька и Володенька, напротив, не проявляли жизнерадостной активности, но выказывали любовь и ласку. Николенька и Володенька чаще оставались неразлучными и далеко от дома не уходили. Васенька же – наоборот: чаще всего отдалялся от дома, что его приходилось искать, и приучал себя к одиночеству. Он чувствовал себя в семье всё-таки чуждым, но нуждался во внимании со стороны родителей, которое уделялось ему не меньше других двух братьев. Вот эти двое как раз мешали тому, чтобы он один получал всё родительское внимание.
     Как-то неожиданно быстро шло время; вместе с тем завершался очередной учебный год, и завуч школы вдруг попросила, чтобы её освободили от этой должности.
     – Нина Андреевна, – обратился к ней директор, – а подождать месяц-другой никак нельзя?
     – Месяц можно, – обрадовалась Нина Андреевна. – Это я заранее вас так уведомляю; устала уже от всего этого.
     Шутка ли это: проработать бессменным завучем более тридцати лет!
     – Но, надеюсь, что от уроков вы не откажетесь.
     Нина Андреевна задумалась.
     – Если что, могу вам подбросить часы.
     – Договорились, – улыбнулась она.
     Школа никак не должна оставаться без завуча. И как всё вовремя: Дарья окончила институт! Вот тут-то Николай Петрович и начал приводить в исполнение свою шутливую угрозу назначить свою жену завучем школы. Когда об этом узнала Дарья Владимировна, она – филолог, вдруг забыла все слова, чтобы выразить хоть какое-нибудь возмущение.
     – Вот и хорошо, – говорил он, улыбаясь, – молчание – знак согласия.
     Когда Дарья Владимировна окончательно пришла в себя, было уже поздно: решение публично объявили. Впрочем, лучшей кандидатуры и не нашлось, потому её оперативно одобрили в отделе образования.
     Дарья посердилась на Николая, а деваться теперь было некуда. Как-никак, это карьерный рост.

VI

     Пришла пора собирать детей в школу, и родители этим занялись, хотя большая часть времени у них проходила на работе. Однако дети уже сами себя готовили к школе: они приходили на работу к родителям – так оставались под их присмотром. Потом они все втроём возвращались домой, но случалось, что сворачивали с пути. Васенька в отсутствии родителей оставался за старшего: выше ростом и крупнее своих братьев. Размеры внушали уважение, и потому приходилось Николеньке и Володеньке подчиняться Васеньке; им двоим казалось, что он старше их, но верно знали, что это не так.
     Дом же их находился на краю большого села возле леса, из которого в летнее время часто и громко раздавались кукования. Иногда жители села спрашивали: «Кукушка, кукушка, а сколько мне лет осталось жить?» Иногда она отвечала, прокуковав лишь один раз, случалось, два-три раза, а то и больше, и в самом редком случае – ответом было абсолютное молчание. К этому пустому суеверию, независимо от того, сколько кому кукушка напророчила жизни, всегда относились с улыбкой, как к некоему развлечению.
     Однажды в самый разгар лета кукушки не унимались – то здесь, то там, то ещё где-то раз за разом слышались их таинственные кукования. И вечером, когда домашние дела были сделаны, Дарья вместе с детьми вышла на улицу и уселась на скамью возле изгороди. Дети роились возле матери.
     – Кукушка, кукушка, – на полном серьёзе обратился Васенька, – а сколько мне осталось жить?
     Та накуковала ему столько, что устали вести счёт: кукование сопровождалась затяжными утомительными паузами.
     – Кукушка, – обратился Николенька, – а мне сколько?
     Все ждали её ответ, но он так и не прозвучал, а вернее, прозвучало продолжительное молчание.
     – Ну и дура, – объявил Николенька без особого уныния.
     – Кукушка, – обратился в свою очередь из любопытства Володенька, – а мне сколько осталось жить?
     Она громко и звонко, даже как будто радостно, прокуковала один раз, затем раздалось кукование, которое, как бы задумавшись и усомнившись, вдруг прервалось, и установилась тишина на продолжительное время.
     – Один год только, – как бы обрадованно заметил Васенька, – а второе – не считается.
     – Я вовсе не считал, – тут же сердито заявил Володенька.
     – Мама, – обратился Николенька, – а тебе сколько?..
     – А вот давайте и спросим у нашей лесной гадалки?
     – Мама, давай спрашивай, – не терпелось Володеньке.
     И Дарья поддалась уговорам.
     Детей очень порадовал ответ лесной гадалки.
     – Наша мама будет жить долго, – сказал Володенька.
     – Нет, – возражал Николенька, – долго-долго.
     – Значит, хорошо...
     – Нет же, значит, счастливо...
     Васенька в эти мечтательные размышления не встревал, потому что не знал, как на них реагировать. Впрочем, он не умел радоваться так, как радовались другие два братика.
     Николеньке и Володеньке, находившимся в одной комнате, долго не спалось. Они то и дело силились вспомнить и сосчитать, сколько лет накуковала лесная гадалка матери. Погружённые в счёт, они задремали именно тогда, когда им пришло осознание, что мама будет жить долго-долго, а значит, счастливо. Но Николенька вдруг вышел из дрёмы.
     – А папа сколько? – спросил он как бы самого себя.
     Тут встрепенулся Володенька.
     – Жаль, что его с нами тогда не было, – сказал он.
     Установилась тишина – со своими звуками, составляющими музыку жизни, которую, к несчастью или счастью, лишь немногие способны слышать. Разумеется, музыкальное дарование проявляется у тех, кто способен слушать музыку, а Николенька и Володенька слышали её. Чаще всего они и засыпали под такую музыку.

VII

     Очередной раз дети втроём возвращались с работы родителей. Но случилось так, что они по дороге домой свернули в другую сторону – туда, где строилось двухэтажное здание, предназначенное для нового детского сада. Это здание стояло в виде коробки с пустыми оконными и дверными проёмами и частью крыши.
     Для чего туда свернули дети, они сами не знали. Предложил ли им кто и было ли вообще предложено, ни Николенька, ни Володенька, ни Васенька не понимали и не помнили.
     Дети вошли внутрь так называемой коробки, в которой пахло сыростью и веяло холодом. Между этажами находилось перекрытие из бетонных плит, и этажи связывались между собой лестничными маршами и площадками, не оснащёнными перилами. Все трое огляделись по сторонам и какое-то время постояли на одном месте в нерешительности, не зная, чем здесь заняться.
     – Володька, – обратился Николенька, – пойдём отсюда, здесь холодно.
     – Правда, – согласился Володенька. – Это ты нас сюда завёл, – обратился он к Васеньке.
     – Вы сами за мной сюда пришли, – возмутился он.
     Николенька с Володенькой собрались уже уходить, но Васенька посмотрел на них надменно и заявил:
     – Вы идите, а я здесь останусь.
     – И чего тебе здесь делать? – спросил Володенька.
     – А какое тебе дело? – усмехнулся тот. – Вы уходить собрались – вот и идите.
     – А мы без тебя не пойдём, – решительно объявил Николенька.
     – Правда, – чуть не заплакал Володенька, – пойдёмте домой.
     – Нет, – возразил Васенька.
     И Николенька, и Володенька стояли в нерешительности. Васенька же смотрел на них с весельем, как будто забавляясь их трусливостью.
     – А давайте играть, – предложил он с прежней весёлостью.
     Николенька с Володенькой вопросительно переглянулись.
     – И как здесь играть? – не понимал Николенька.
     – И во что нам играть? – спросил в свою очередь Володенька.
     – Ну, в прятки, – предлагал Васенька, – а можно и в догонялки.
     – В прятки! – обрадовался Володенька.
     – В догонялки! – предложил Николенька.
     Игра в прятки, с которой они начали, оказалась скучной и малоподвижной, когда здесь, в холодном пространстве коробки, требовалась активность, чтобы разогреться. Так игра в прятки незаметно для них перешла в догонялки. Дети действительно оживились и этим разогрелись.
     В ходе игры они совершенно забыли, что им строго велели идти домой.
     Бегая по этажам внутри коробки, спускаясь и поднимаясь по лестничным маршам и площадкам, дети теряли направление движения, потому и приходилось сталкиваться друг с другом, при этом забывая, кто за кем гоняется. Столкнувшись одновременно, они звонко смеялись – и вновь разбегались кто куда. Кто за кем гоняется, уже не имело никакого значения.
     Между тем игра в догонялки имела элементы игры в прятки.
     Так вот, Володенька, вероятно, устав от беготни, спрятался за углом дверного проёма на лестничной площадке и, когда выровнялось сердцебиение, затаил дыхание. Он слышал, как с весёлым смехом и криком бегали Николенька и Васенька, догоняя друг друга или убегая друг от друга – это тоже не имело никакого смысла.
     И вот Володенька услышал приближающиеся с разных сторон радостные голоса братьев.
     «Эх, вот сейчас-то я их напугаю, – думал он в волнении, – вот умора будет посмотреть на их перепуганные лица, а особенно Васеньки».
     Со стороны коридора второго этажа приближался голос Николеньки, а со стороны лестничной пролёта – голос Васеньки. Когда их голоса, вплотную приблизившись, столкнулись, из своей засады выскочил Володенька. Эта неожиданность молниеносно привела к другому столкновению. Васенька, не желая того, оттолкнул Николеньку – и он исчез из вида. В это самое время Васенька по инерции побежал дальше, вперёд по коридору второго этажа, а за ним – Володенька, думая, что теперь за ними гонится Николенька.
     Вскоре дети устали бегать и остановились. Они отдышались и только тогда заметили, что так долго с ними нет третьего.
     – А где Коленька?
     – Прячется от нас.
     – А мы опять в прятки играем?
     – Не знаю, – ответил Васенька. – Надоело мне бегать...
     – Тогда давай его искать.
     – Давай, – согласился Васенька. – Я пойду в эту сторону, – указал он рукой, – а ты – в ту.
     Они разделились, медленно идя по коридору и заглядывая в каждую комнату. На втором этаже, разумеется, Николеньку они не нашли. Васенька уже находился внизу, на первом этаже. Володенька же спускался по той самой лестнице, где несколько минут назад произошло их столкновение. Оказавшись внизу, он услышал позади себя тихий стон. Володенька встрепенулся и быстро оглянулся в надежде «застукать» брата, но увидел на полу лестничного проёма лежащего Николеньку. Володенька закричал, и на крик прибежал Васенька. Они вдвоём встали, прижавшись друг к другу бок о бок, и не понимали, что произошло. Потом они склонились над лежащим и стали его тормошить (так они будили друг друга по утрам, когда кто-то из них не хотел вставать, притворившись спящим), в надежде разбудить Николеньку. Но он не просыпался, хотя издавал какие-то звуки хриплого дыхания. Ни тот, ни другой не знали, что делать и побежали домой за родителями.
     Ни Дарья, ни Николай, пришедшие домой на обед, даже и не подозревали, какое бедствие их ждало.
     Когда родители прибежали на злосчастное место, они застали Николеньку ещё дышащим, и это им давало надежду. Но эта призрачная надежда ежеминутно исчезала: Николенька угасал на руках отца, так спешно несущего сына домой. Подбегая к дому, казалось, отец ощущал в своих руках не лёгкость сына, а уже отяжелевший груз.
     Приехавшая скорая помощь уже ничем не могла помочь: она только констатировала факт смерти.

VIII

     Казалось бы, самое безутешное горе должно убить родителей и, наверное, это бы произошло, если бы у них был единственный сын. Но два других сына вскоре утолили печаль родителей, и их жизнь возобновилась. Любимая работа поглотила трагическое прошлое, и Дарья и Николай вновь заулыбались.
     За время после трагедии в семье Володенька и Васенька повзрослели на целый год. Они закончили только первый класс школы. Начались очередные летние каникулы.
     Николай Петрович по-прежнему директорствовал. Дарья Владимировна оставила должность завуча школы, чем и освободила себя от бремени пропадать на работе, хотя и загрузилась часами.
     В середине июля установились знойные дни. Спасаться от них приходилось либо в тени, либо на речке. Даже после полного захода солнца вечера оставались какими-то сухими. Ночью было тяжело засыпать из-за нехватки воздуха, а после, едва заснув, просыпаться в сырой от пота постели и вновь силиться, чтобы заснуть.
     Во многом утомлённые зноем и дети, и взрослые находили своё спасение в блаженстве водных процедур. Это не представляло особенного затруднения для жителей села: неширокая, хотя местами глубокая, река протекала по селу, разделив его на две неравные части.
     Ещё не настал полдень, а уже жарило.
     – А можно, – обратился Васенька к матери, – мы с Володькой на речку пойдём?
     Мать вздрогнула; она долго колебалась: отпускать ли детей одних или пойти вместе с ними. И всё же она решила отправиться вместе с ними. Дети, конечно, обрадовались.
     Придя на речку, они поснимали с себя верхнюю одежду и вошли в воду по колено, обрызгали друг друга водой и легли животами на дно реки так, что на поверхности воды, казалось, стояли их головы. Время от времени дети баловались и хлопали то руками, то ногами по воде, создавая фонтаны бурных брызг.
     На небольшом пространстве пляжа и реки было шумно и весело: радовалась мелкая детвора, за которой присматривали взрослые. Дети плескались и купались, некоторые даже переплывали на тот берег, но после угроз взрослых возвращались на пляж, а некоторые уже лежали, обсыхая и загорая, на песчаном берегу.
     Дарья стояла на берегу, но её начал одолевать жар, и она вошла в воду, остановившись возле своих детей. Но и находясь в воде, она стала утомляться от зноя: ей пекло голову. Она сердилась на себя, что так непредусмотрительно не взяла головной убор.
     – Ну всё, мои хорошие, – не выдержала мать, – пора уже домой.
     – Ну ещё немножко, – уговаривали они её, – здесь так хорошо.
     Но мать настоятельно вывела детей из воды, собрала их одежду, и повела своих хороших домой. Несмотря на то, что они шли против своей воли, всё же оставались радостными после принятия водных процедур, которые излечили их от знойного утомления.
     – А завтра мы ещё пойдём? – спросил Васенька, глядя себе под босые ноги.
     – Правда, мама, – поддерживал его Володенька, – давай пойдём...
     – А вот завтра и посмотрим на ваше поведение, – улыбнулась мать.
     Вечером же этого дня Николай узнал, что дети ходили на речку, и неприятно удивился.
     – Но ведь они не умеют плавать, – он делал выговор своей жене.
     – А они так, – оправдывалась она, – лежали на кромке реки как тюленята.
     Николай удивился и улыбнулся сравнению своих детей с тюленятами.
     – Да, именно тюленятами, – повторила Дарья.
     Она увидела, что такой сравнительный образ весьма понравился мужу, и хотела ему что-то возразить, но он опередил жену:
     – Вот и хорошо!
     – И всё же – они находились под присмотром, – наконец сказала она в оправдание.
     Утром следующего дня Николай ушёл на работу. Дети только того и ждали: боялись, что отец категорически запретит ходить им на речку и не разрешит водить их даже матери.
     – А мы скоро пойдём купаться? – спросил Володенька у матери.
     – Скоро, – отозвалась она.
     – Ну-у, – жалостно произнёс Володенька.
     – Ну ладно, – согласилась мать. – Идите, а я вас сейчас догоню.
     Дети выскочили из дома и побежали на речку. Матери сейчас догнать детей не получилось: она задержалась ещё на пару минут, потом спешно вышла из дома, но вспомнила, что забыла взять с собой головной убор, и, досадуя на саму себя, вернулась.
     А в это время сбившиеся со вчерашней дороги на речку дети пришли на другое место. Тем местом оказался широкий мостик, с которого сельские рыбаки ловили рыбу, но по причине затянувшегося зноя рыба не ловилась и это место пустовало. Дети вошли на тот мостик, поснимали с себя верхнюю одежду и встали на край, так и хочется сказать, бездны: они как будто не знали, что теперь делать. Постояв так в нерешительности какое-то время, наконец Васенька не выдержал и толкнул Володеньку – и он полетел в воду. Тот едва-едва коснулся воды, как и сам Васенька плюхнулся в воду.
     Дети не подозревали, что для того, чтобы держаться на воде, нужно непременно уметь плавать. Они судорожно хлопали руками то по воде, то друг друга по головам и хватались друг за друга. Из-за этого они то попеременно, то одновременно уходили с головами под воду. Когда выныривали, они откашливались и силились кричать.
     Дарья пришла на вчерашнее место и с ужасом обнаружила, что детей здесь не оказалось. Она топталась на одном месте, осматривая, что происходит вокруг неё, и не понимала, кто есть кто, потому что ни в ком не находила своих детей. Но кто-то из них услышал крики, доносящиеся со стороны.
     – Там тонут! – прокричал тот кто-то, указав рукой на злосчастное место.
     И туда, откуда доносились крики помощи, побежали и дети, и взрослые, и Дарья. В её голове промелькнула ужасная мысль, в которую боялась верить, – и не верила. Когда только прибежала к тому месту, она увидела, как кто-то один хлопал руками по воде и, как поплавок, то нырял под воду, то выпрыгивал из воды. Вот того одного и вытащили из воды – им оказался Васенька. Его привели в чувство. Мать на коленях стояла перед ним.
     – Где Володенька?
     – Не знаю, – дрожал Васенька.
     – Он же находился с тобой?
     – Да... не знаю.
     – Да что же это такое? – в безумстве спрашивала она, обратив свой взор всему свету. – За что это?
     Дарья находилась на грани безумия. Её спасала надежда, что Володенька куда-то ушёл – где-то заблудился, а значит – найдётся...
     С работы прибежал Николай и дома не находил себе места – он сходил с ума.
     На место происшествия прибыла большая следственно-оперативная группа: следственный комитет, уголовный розыск, участковый, инспектор по делам несовершеннолетних. Следом за ними приехали и спасатели. Правда, спасать уже было некого, но было необходимо облазить дно реки, чем они и занялись.
     Вечером до Дарьи и Николая дошло подтверждение их горя.
     Поразительно, как это они не сошли с ума? Видимо, Господь Бог оставил им надежду на какое-то другое, новое в будущем счастье. Но этого ни Дарья, ни Николай никак не могли знать. Утешением оставался теперь единственный – Васенька.

IX

     Две вещи, сон и время, залечивают как физическую, так и душевную боль. А если само время как сон, то, находясь в таком времени, никаких болей и страданий испытывать не приходится. Не правда ли, удивительная анестезия? Вот такие они, доктора-анестезиологи, – время и сон! Вот в таком, как бы сонном, времени прошло ещё несколько лет.
     За то прошедшее время Васенька стал уже пятнадцатилетним детиной: выше и крупнее своих родителей – мачехи и отчима. Ему они казались чужими, а то и посторонними людьми. Пасынок подходил к родителям не иначе как без обращения к ним, а то и вовсе молча.
     – Ну что ещё? – спрашивали его то Дарья, то Николай так же без обращения к нему.
     Дождавшись нужного ответа или разрешения на что-то, он равнодушно отходил от них. Некогда Васенька – теперь Василий – часто пропадал где-то вне дома. Бродяжничество и одиночество – вот его единственные и, пожалуй, любимые свойства. На беспокойное родительское замечание – где пропадал – он всякий раз отвечал:
     – Кому какое до меня дело...
     – Нам... – отвечали они.
     – Как так? – тупо отзывался он, не давая договаривать родителям.
     Таким образом его ответы кому какое... как так... походили на некие бессмысленные кукования. Николай же в сердцах, оставшись наедине с Дарьей, назвал пасынка Кукушонком.
     – Это очень верно, – согласилась она.
     После этого и у Дарьи, и у Николая окончательно прошла любовь к сыну, ставшему теперь пасынком, а вместе с этим пришло осознание своего родительского разочарования.
     – Как думаешь дальше жить? – спросила у пасынка Дарья.
     – А вот, – отвечал Василий, – осталось всего два-три месяца, и после школы – куда-нибудь.
     – Это куда куда-нибудь?
     – Для начала – в город... там поступлю куда-нибудь учиться.
     – Опять это твоё куда-нибудь, – недовольно заметила Дарья. – Но это, пожалуй, самое верное решение.
     В этих словах Василий услышал радость. Злобная улыбка проскользнула на его губах, и он вышел на улицу. Вскоре после его ухода пришёл с работы Николай.
     – А знаешь, – обратилась она к нему, – Василий не собирается после школы здесь оставаться.
     – Этого и следовало ожидать, – не удивился он. – Мы его выкормили, вырастили... Что ему ещё от нас надо?
     – Да...
     – Кукушонок и есть кукушонок...
     Дарья и Николай одновременно облегчённо вздохнули... Василий вернулся домой ночью; никто в доме не встал и не встретил, как бывало раньше.
     Через два месяца Василий получил из рук директора свидетельство об окончании неполной общеобразовательной средней школы. А через другой месяц Василия в доме не стало. И только после всего этого Дарья с Николаем ощутили полное облегчение и вместе с этим пустоту во вместительном доме.

X

     Кукушонок выпорхнул из гнезда, которое непременно должно было опустеть. Но этого не произошло: Дарья объявила Николаю, что она беременна. Муж первые мгновения находился в смешном, как показалось жене, испуге. Но опомнившись, он засиял от счастья. Как обрадовалась Дарья, когда увидела это!
     – Ты впрямь, как тогда, когда узнал о моей беременности, – говорила она, – когда я была беременна Николенькой и Володенькой.
     – А теперь кем?
     – Не знаю... Но скоро узнаем.
     И это скоро наконец пришло. Дарья оказалась беременна двумя девочками.
     – А ты знаешь, – обратилась она к Николаю, – во мне находятся Дарьюшка и Марьюшка.
     – Разве?! У них уже имена?!
     Если бы только кто видел неописуемый восторг отца!..
     И всё же Николая мучила некая оставшаяся невысказанность: она тяжёлым грузом давила его сердце и путала сознания.
     – Знаешь что? – обратился он к Дарье. – Если бы Кукушонок сам не выпорхнул из нашего гнезда, то я его сам вышвырнул бы или... утопил на том же месте...
     – Не надо... – вскрикнула Дарья.
     – Да я знаю, что... – задумался Николай, – что уже не надо...
     И мало-помалу вместительный дом вновь наполнялся семейным теплом.