Новый год

     Уходил старый год, но последний его день выдался недобрым. Весь день без умолку выла вьюга и умолкать не думала. Никто не ждал, что день окажется неприветливым, и улица вдруг опустела. Лишь только с воем вьюги разносились тонкие, затяжные голоса собак и близкие, за околицей, возгласы волков, отчего становилось не по себе...
     Если бы не было никакой разницы по времени между Сибирью и Москвою, то пришлось бы Новый год встречать всем одновременно. Но так как временная разница существует, то тем, кто живёт в Сибири, приходится встречать его гораздо раньше.
     Иван, довольно молодой человек, ни разу не бывавший в Сибири, вдруг надумал приехать. Ехал он поездом. Иван удивлялся обилию снега, бескрайним снежным равнинам и заваленной снегом тайге, которая казалась ему загадочной.
     Приехал Иван из столицы к своему деду Архипычу. Морозным воздухом дышалось ему глубоко и легко. В солнечные морозные дни Иван выходил на улицу, но сегодня непогода, и сидел он в избе.
     Уже темнело. В избе, маленькой, жарко натопленной, скучал Иван. Он сидел возле окна, стёкла которого залеплялись вьюжным снегом. Ветер стучал в окно, будто просился на огонёк, к теплу. На столе стояла старая керосиновая лампа с длинной стеклянной колбой, внутри которой светился широкий, яркий язычок пламени, отчего в избе было светло. В непогоду электричество не подавалось.
     Чёрный пушистый кот, досыта наевшись, лениво перебирался по полу. Добравшись до Ивана, вскарабкался к нему на колени и, удобно расположившись, громко замурлыкал. Но вскоре Иван перенёс его на горячую печь и, уложив на что-то мягкое, вернулся на прежнее место.
     В углу стояла сибирская красавица ёлка, убранная старинными и в большинстве своём самодельными ёлочными игрушками. А стеклянные, замысловатые ёлочные шарики поблёскивали тусклыми бесчисленными огоньками света керосиновой лампы. Простые старинные часы, висевшие на стене возле ёлки, уже отсчитывали последние минуты уходящего года.
     Дед Архипыч разливал в стаканы спиртное и что-то непонятное приговаривал, а разлив, тихо сказал:
     – Давай, внучок, выпьем за год уходящий. И за то, чтобы забылось злое, чтобы простились все наши обиды, чтобы умели любить... Почему-то с годами то становится редким явлением. Так давай, внучок, выпьем.
     Дед Архипыч залпом опустошил стакан. Иван же пил медленно, морщась, после чего стал быстро закусывать. Дед смотрел на него и улыбался... Часы отсчитали последние секунды и забили звонким боем. Архипыч разлил по стаканам повторно.
     – Ну, давай, внучок, теперь за год новый – и дай бог не в последний раз, – завершил он.
     И они выпили повторно. Вскоре Иван изливался мыслями, речь его становилась нескладной, а глаза закрывались. Он вскоре уснул за столом.
     Наутро, когда было ещё темно, Архипыч, поднатужившись, открыл выходящую на улицу дверь дома, наполовину заваленную снегом, и вышел. Было тихо и не по-зимнему тепло. Хозяйственные дела, давно вошедшие в привычку, стали для него пустяковым делом.
     Иван лежал на кровати с больной от похмелья головой и вдруг услышал глухой крик со двора.
     – Иван, да бога ради тебя такого... – ругался Архипыч.
     Наконец тот выбежал на улицу, не соображая, в чём, собственно, дело.
     – Что?.. Где?.. Чего случилось?.. – спрашивал он невесть у кого, оглядываясь по сторонам.
     На дворе уже был убран снег, что намела вьюга за ночь, но никого не было.
     – Да чёрт возьми тебя! – продолжал браниться Архипыч в конюшне. – Иван, да где ты? Помер, что ли? Ива-а-ан...
     Он вбежал в конюшню. Дед держал в руках длинную деревянную рогатину, которой прижимал к стене забравшего в эту ночь зло оскалившегося волка.
     – Чего встал, дурень? Пойди ружьё зарядь да скорее сюда неси, – требовал Архипыч.
     – Я... – хотел что-то сказать Иван.
     Архипыч, находясь в напряжении, гневно выкрикнул, тем самым настаивая на прежнем требовании. Испуганный Иван убежал в избу и быстро воротился с ружьём.
     – Стреляй! – скомандовал дед. – Чего ждёшь?
     – Я... я... – лепетал Иван.
     Архипыч не в состоянии более терпеть и удерживать рогатину, выпустил её и выхватил из рук Ивана ружьё. Нажал на спусковой крючок – глухой щелчок: ружьё оказалось незаряженным.
     Волк почувствовал ослабление и волю, быстрым, неожиданным движением бросился на Архипыча. Иван хотел двинуться в сторону, но поскользнулся и упал на пол. Волк всей своей тяжестью сшиб с ног Архипыча и, перескочив через Ивана, лежащего на полу, выметнулся на улицу. Он, испуганный и радостный, бежал уже вдалеке по сверкающей от солнца снежной пустыне к лесу. Лицо Ивана горело от боли: оно было располосовано кровавыми рубцами. Архипыч сделал лёгкое движение, как бы проверяя, способен ли ещё двигаться, и, убедившись, поднялся с пола.
     – Живой ли, Иван? – спрашивал Архипыч.
     – Живой, живой.
     – Молись теперь Богу, что дверь оказалась незапертой... И чему вас только учат в вашей хвалёной Москве? Ума не приложу.
     – Всему, – сердился Иван.
     – А ты не серчай. Бывает и не так, бывает куда хуже. Хорошо, что коня поставил в другое стойло... Видно, становлюсь я никудышным, – упрекал себя дед.
     – Нет, это я виноват...
     – Ладно, хватит ныть, – прервал дед. – Пойдём в избу.
     Сидя за столом, Архипыч неожиданно расхохотался. Иван, глядя на него, тоже закатился смехом.
     – Нет уж, – успокоившись, заговорил дед, – однако тебя следует тому делу поучить, а то, не дай бог, в другой раз угодишь впросак... Ну и Новый год!..
     Вскоре стемнело. Пришла ночь. Архипыч сидел возле окна, смотрел на замёрзшие стёкла и что-то бормотал самому себе. Иван улёгся раньше обычного. На печи ему было тепло и уютно. Кот громко мурлыкал Ивану под ухо, а он воображал себе праздничную и пёструю от многочисленных огней новогоднюю Москву... И нисколько не сожалел, что новый год для него начался где-то в далёкой заснеженной Сибири.