Хмурый день

I

     Пожалуй, у каждого из нас есть вещи, некогда имевшиеся в нашей действительности, которые не дают покоя и по сей день. И чем далее их время оставляет позади себя, тем более они становятся для нас трепетными. И при воспоминании становится и светло, и грустно...
     Сегодня я проснулся раньше прежнего. Комната, в которой провёл ночь, оказалось холодной и серой. Лениво я поднялся с постели и подошёл к окну.
     – Боже мой, какое хмурое небо! – заговорил я полушёпотом, непроизвольно и с грустью. – Кажется, нынче день выдастся хмурым... Хмурый день. Боже, когда же это было? Кажется, недавно... Нет, нет, уже много времени с тех пор ушло...
     Весеннее небо выглядело хмуро, как бывает в осеннее ненастье. Подобные дни весной выдаются нечасто, потому хмурое утро напомнило мне один день, некую давнюю историю одной встречи, историю ещё одной несостоявшейся любви.

II

     А это было именно в тот день, когда мне предстояла поездка в иные места, совершенно мне незнакомые. А покидать то, к чему привык, с чем сроднился, всегда и больно, и грустно.
     Я прогуливался по хмурому городу в недобром расположении духа, на душе было скверно и хмуро. От нечего делать наблюдал за жителями моего родного города. По обычаю своему они торопились – кто на службу, кто по личным делам. Впрочем, кому какое дело, кто куда торопится: здесь не принято тем интересоваться. Итак, прогуливаясь по городу, наблюдал я за потоком суетливости людей. Вдруг увидел тайное, загадочное существо, поразившее меня, – неспешно, грациозно пробиралось оно сквозь суматоху городского бытия, неосознанно направляясь мне навстречу. Это была хоть и юная, но статная особа. Кто она, я не имел тогда ни малейшего представления. Но о том, что она в этом городе впервые и приехала совершенно недавно, можно было догадаться без особого усилия: её глаза, зоркие и трусливые, устремлялись то в одну сторону, то в другую и о чём-то вопрошали. С мыслями помочь ей хоть в чём-нибудь я несмело направился к ней.
     – Извините, – начал я просто, банально, – который час?
     Статная и беспомощная в моих глазах преобразилась: сделалась гордой, что пришлось ей необыкновенно к лицу, прошествовала мимо. Это меня возмутило. Но беспомощным всё-таки помощь необходима; она, пройдя несколько шагов, остановилась. Осторожно приблизилась ко мне.
     – Извините, молодой человек, – осторожно зазвучал её голос, – не скажете ли, где находится... как пройти...
     Явно запутавшись, замолчала и, не зная теперь, о чём говорить, окончательно смутилась. Видя мою доброжелательность, она неуверенно, будто виноватая, призналась:
     – Я здесь впервые, я только вчера приехала и пока здесь ничего не знаю.
     – Это заметно, – начал я. – Вы решили прогуляться, чтобы познакомиться с городом?
     – Да, это так, – едва улыбнулась она.
     – Что ж, если вы того желаете, то я, пожалуй, вам в том помогу – если, конечно, вы пожелаете, чтобы именно я показал вам город. Мне всё равно совершенно нечем заняться.
     Она не возражала.

III

     По городу мы шли вместе, спокойно, не спеша. Я рассказывал ей о местных достопримечательностях и о других интересных и забавных вещах, а она слушала и время от времени пристально всматривалась в меня, стараясь делать это незаметно и именно тогда, когда я более увлекался своими рассказами. Иногда оживлённую беседу прерывали безмолвные паузы, некоторые из них оказывались затянувшимися... Она теперь не казалась чужою в этом городе, ей стало известно многое о нём. Но пожалуй, и это самое важное, она нашла здесь первого знакомого и, если хотите, нового друга, с которым смогла поделиться своими сокровенными мыслями, пусть не всеми (не всё же сразу). Губы её, некогда строгие, улыбались. В глазах исчезли боязнь и осторожность. Но по-прежнему сохранялся в ней статный и загадочный образ.
     Стоял полдень. Хмурое небо; не было никаких признаков, что оно скоро прояснится. Продолжая водить её по городу, я всё более осознавал, как мы нужны друг другу сегодня. И могли бы быть нужными и завтра. Но в сознании, в моём сознании, что завтрашнего не будет, хотелось оставить, бросить её тут же, посреди города, убежав и забыв о ней, обо всём. Да вот только какая-то неведомая сила удерживала меня, не отпускала от неё.
     – Интересно, – проговорил я, – а где вы теперь живёте, где ваш дом?
     Она невнятно и долго объясняла, и, в конце концов догадавшись, где находится теперь её дом, я повёл свою статную незнакомку к нему, так как уже подходило время нашего расставания. Я молчал, давая возможность ей выговориться... И вдруг, словно дитя, она удивилась и обрадовалась:
     – Боже, да это же мой дом, здесь я и живу!
     Я улыбнулся, обрадовавшись её истинному восторгу. Она была готова бесконечно радоваться, говорить о чём угодно, но мне пришлось её прервать, хотя я и боялся это сделать, а ещё более боялся произносить прощальные слова и правду о том, что ожидало меня впереди.
     – Простите меня, но мне уже действительно пора возвращаться. Всего вам хорошего, очень даже вероятно, я когда-нибудь вам вспомнюсь, – тихо, едва дрожащим голосом простился я с нею.
     Она в полном смущении и непонимании хлопала милыми зелёными глазками, которые наполнялись слезами.
     Вдруг на меня нашло неожиданное: нечто вроде гордыни, всегда в ком-то презираемой мною, таившее где-то совсем близко, заставило меня развернуться и пойти прочь. Я пытался понять, что вдруг произошло со мною, пытался противиться самому себе, но не осознавал и оставался беспомощным во власти некой неведомой силы.
     Свернул я на родную улицу... Вошёл в свою квартиру. Собрал необходимые вещи... Простился – и на вокзал.
     Всё изменилось. Всё представлялось теперь совершенно другим. Впервые родной любимый город представился мне непонятным, пустым, чужим. Где я теперь? Куда я так неудержимо стремлюсь? Что меня там ждёт? Кто остановит и спросит меня: зачем ты это делаешь? Но никто не останавливает, никто не желает со мною говорить. Я чужой – чужие все. А некая сила всё толкала меня вперёд; чувствовалось, что всё же нечто пыталось удержать меня, и это ощущение испытывалось где-то позади меня, но оно было довольно слабым, неуверенным и каким-то беспомощным.

IV

     Вокзал – место, как правило, многолюдное. Но мало кто всматривается в глаза кому-либо; лишь в пути на короткое время заглянет в них попутчик, да и то, не разобравшись, отведёт взгляд, не желая больше в них заглядывать. А если уж и заведёт он какую-нибудь беседу, то так, чтобы не скучать, непременно для этого.
     Я предъявил проводнику заранее взятый проездной билет, прошёл в вагон поезда, отыскал купе и место, указанное в билете. Купе оказалось пустым. Расположился у окна и принялся бесцельно смотреть в него.
     Вечер. Хмурый вечер. Пассажиры бегали по перрону взад и вперёд, волоча за собою тяжести всякого рода. С шумом вдруг отворилась дверь купе, я обернулся и увидел входящего мужчину. Вновь отвернулся к окну. Неожиданно я передёрнулся, точно через меня пропустили разряд тока: там, напротив окна, возле которого я сидел, посреди суеты, хаоса неподвижно стояла она, и губы её что-то говорили – нет, она просила, умоляла. А слёзы стекали по её побледневшим щекам.
     – Милый мой друг, мой единственный друг, не покидай меня, прошу. Ну почему именно ты? Почему именно сегодня? Ну почему? – спрашивали её губы.
     «Так вот оно – то, что меня пыталось удержать; так вот кто следовал за мною, – закрутилось у меня в голове. – Мой милый друг!.. Да, я тебя мгновенно полюбил, ты моя истинная первая любовь. Но поверь, я сам себя спрашиваю о том же. Я обманул тебя, твои надежды, потому себя и презираю. Прости... Но, боже, какая глупость: мы не знаем имён друг друга – забыли спросить...
     Поверь, я бессилен, чтобы выйти к тебе и крепко тебя обнять. Обстоятельства выше меня самого. Нет, не могу я выйти, боюсь, что если выйду к тебе, то уже никуда не смогу уехать...»
     Поезд тронулся, и всё пошло куда-то вспять, но лишь она не желала уходить никуда, потому последовала вместе с ним. А железная машина ускоряла свой ход. И теперь она не успевала: силы её слабели.
     – Прости, единственная и первая, – пробормотал я.
     – Ты что-то сказал? – полюбопытствовал попутчик, чтобы, вероятно, завести со мною разговор.
     Я ответил ему молчанием.
     – Поссорились, что ли? – продолжал тот. – Ничего, ты ещё молод, и всё ещё впереди.
     – Возможно, – сухо ответил я.
     Быстро уносился поезд. По стеклу вагонного окна размывались мелкие капли дождя...

V

     Я вновь подошёл к окну своей комнаты; был уже вечер, хмурый вечер.
     «Вот, пожалуй, и всё... Что у меня было? – думалось и спрашивалось мне. – А что теперь? А может, ничего и не было? Так отчего же мне до сих пор мучительно, так больно сердцу?»
     Вопросы — безответные и безутешные.
     – Вот и миновал день, серый и хмурый, – произнёс я.
     Вскоре с мрачными чувствами я улёгся в постель.
     А ночью мне слышалось, как за окном тихо и ласково шумит дождь...