Забытьё

     Вчера весь день они практически не встречались; лишь утром состоялось его короткое признание ей в любви, после чего она его избегала. А утром следующего дня она уехала; всё-таки уехала, не простившись с ним. Известно: расставшиеся, которые не простились, непременно должны вновь встретиться... Но ему, отвергнутому без объяснений, от этого ничуть не легче было и мало тому верилось, хотя так хотелось верить. Да вот только не знал, что принесёт та встреча: радость или новые огорчения, переживания. С такими мрачными мыслями и мрачным настроением прошёл его первый день, как она уехала.
     А ночь для него выдалась бессонной, мучительной. Он вертелся в постели с бока на бок, простыня была сбита, собрана под ним, одеяло же наполовину лежало на полу. Он наконец поднялся и вышел на крыльцо дома. Казалось, всё было мёртво, было темно: ночь без звёзд, без луны. Подышав лёгким тёплым воздухом июньской ночи, он вернулся в дом.
     А рано утром он вновь поднялся, оделся и вышел на улицу. Утренняя свежая прохлада понемногу остужала, освежала его воспалённую из-за бессонной ночи и тяжёлых мыслей голову. Солнце едва показалось над горизонтом, и золотой его цвет брызнул и вдаль, и ввысь, и вширь. Небо ещё безоблачно. Лёгкий ветер чуть шевелил ветви деревьев. Дышалось необыкновенно легко. Бесцельно блуждая по улицам, знакомым и незнакомым, тихим и шумным, не заметил, что прошло много времени — уже подходило время к полудню. Он проголодался. Зашёл в закусочную, взял два небольших куска пирожного, уже чёрствых, стакан пурпурной кислой воды и, перекусив, отправился далее по улицам.
     Знойный, душный день его нисколько не беспокоил: ему думалось о чём-то пустом, точно забылся, оказавшись в ином пространстве, – всё знакомо, но до равнодушия чуждо. Слышались голоса: мужские и женские, детские и старческие, грубые и ласковые, тихие и громкие – всё смешалось. Было ощущение беспорядочности, хаоса бытия. И в этом хаосе вдруг послышался ему приближающийся знакомый голос, казавшийся звонким и весёлым. Почувствовал, что кто-то легко дёрнул его за руку, и он невольно вздрогнул. Он обернулся и увидел знакомое милое лицо девушки. Она улыбалась, радовалась, что встретилась с ним, но улыбка была изумлённой.
     – Не сразу до тебя дозовёшься, – говорила она. – Избегаешь, что ли?
     – Нет, – отвечал он, – просто задумался.
     – А отчего ты ко мне не приходишь теперь? И когда ты был у меня в последний раз?
     – Не помню. Кажись, недавно.
     – Нет уж, – возмутилась девушка, – скоро будет как четвёртый месяц.
     – Ну да?!
     – Конечно! Ну да ладно с тем. Я смотрю, ты от безделья страдаешь; идёшь, идёшь, а куда идёшь – сам не знаешь. Я ведь следила за тобой... Думаю, ты не будешь против, если составлю тебе компанию?
     – Как хочешь, – холодно ответил он. – Мне всё равно.
     Она по-дружески взяла его под руку, и они вместе отправились, сами ещё не зная куда... Эта была милая и привлекательная девушка, даже чертовски хороша собою, да и чертовски глупа. Его к ней не тянуло. Зато она тянулась – он был для неё желанным. Их разговор был ни о чём, пустым и бессодержательным. Ему не хотелось казаться умным рядом с ней, а изображать себя глупым есть невежество и так же глупо. В основном говорила она, неся какую-то чушь, бессмыслицу. Жаловалась ему, что он не обращает на неё внимания. Говорила о какой-то болезни или сердечной боли – в принципе, какое ему было дело до неё.
     «Да на что мне твои заботы и боли, когда у меня своих предостаточно», – думалось ему.
     А он точно знал, что она умеет сделать так, чтоб её пожалели. И она любила, когда её жалели. Она знала, нет, скорее чувствовала (ибо в ней была развита интуиция на тех, кто её может пожалеть), что он так и поступит – пожалеет её. Она же и чувствовала не только к кому подходить, но и когда следует то делать. Она видела, чувствовала, что он сам теперь нуждается в том, чтобы его утешили, пожалели. А утешить, пожалеть ей удавалось куда лучше и проще. И он, точно безумный, стал рассказывать ей свою историю, ввергшую его в уныние. Она слушала каждое его слово, давая ему выговориться, чтобы по-своему пожалеть его и утешить.
     Спадала жара. Наступил вечер. Он ощущал усталость в ногах, рад был возвратиться домой, чтобы отдохнуть, но туда идти вовсе не хотелось: боялся, что вернутся мрачные мысли, которые будут вновь сводить с ума.
     – А пойдём ко мне, – вдруг предложила она, – ведь ты у меня давно-то не был. Ну, как?
     – Как пожелаешь.
     Ему, казалось, было теперь всё равно, с кем и где проводить время. Теперь та, которая для него многое значила, поступила с ним бессердечно. Та, на которую надеялся, ушла невесть куда. Теперь в глаза её не заглянуть. И тем более ему теперь было безразлично, что будут говорить о нём завтра.
     Солнце скрылось за деревьями, и повеяло вечерней прохладой. Ощущалась лёгкость в воздухе, потому и дышалось легко. Ни о чём уже не думалось, а на душе образовалось холодное спокойствие. С ним подобное ещё не происходило. А она никогда ещё не была столь радостной, даже счастливой – по крайней мере, ему не приходилось видеть её такой. Красные её губы лукаво, соблазнительно улыбались. Глаза, зелёные и большие, оживились, но оставались по-прежнему глупыми.
     Вошли в дом. Проходя по комнатам её дома, он заметил, что ничего в доме не изменилось. Всё оставалось по-прежнему, как и тогда, после последнего его пребывания в этом доме.
     – Ничего не изменилось, – заметил он, – даже маленькие предметы находятся на прежних местах.
     – Что ты говоришь? – спросила она его из соседней комнаты.
     – Говорю, что у тебя ничего не изменилось.
     – Да, да, – ответила она и спросила: – А это плохо?
     – Не знаю.
     Он уселся на диване, как и тогда. Усевшись, не знал, чем себя занять, стал пристально рассматривать комнату... Солнце лежало на горизонте. Окна комнаты, в которой он находился, оказались закрытыми белыми сквозными занавесками, сквозь которые так таинственно проникали в комнату последние солнечные лучи.
     Она вернулась из комнаты и принесла хорошее крепкое красное вино и коробку шоколадных конфет. Ему она предложила откупорить бутылку и наполнить бокалы, что он и сделал охотно. Открыли и коробку. Он был голоден, голодна была и она. А на пустой желудок вино дурманит скоро. Так скоро они были навеселе... Вино выпито, конфеты съедены – они говорили какие-то глупости, мерзости и смеялись. Вдруг она приблизилась к нему, опустилась и, прикоснувшись к его рукам своими дрожащими, горячими руками, ласково и соблазнительно зашептала. Он, соблазнённый, улыбнулся. Она, улыбаясь, поднялась и ушла в другую комнату.
     Поздним вечерним мраком наполнен дом, а в тишине его вдруг полились звуки тихой и нежной эротической мелодии. Круговорот блаженных звуков сводил его с ума. Вот скрипнула дверь, и звуки той волнующей мелодии сделались громче. А в отворившейся двери показалась призрачная фигура. Приближаясь к нему, будто выходя из мрака, она вырисовывалась, и точно ему виделась стройная обнажённая фигура девушки. Она подошла к нему, остановилась; вот поднялись её руки, медленно и осторожно, и осторожное прикосновение их он ощутил на себе. Через мгновение она зажгла свет лампы – свет розовый, особенно возбуждающий. Сладкие звуки мелодии кружились вихрем, а вместе с ними, казалось, кружился и он. Она вновь нежно, но с безумной жадностью обвила его руками. Он ощутил безумный, дразнящий запах женского тела, его руки легли на её бёдра и стали медленно, вызывающе скользить вниз. Нащупав упругие голени, они остановились. Глаза его упивались возбуждённой её грудью. Руки вновь заскользили по нежному бархатистому её телу и остановились на ягодицах. Прижимаясь к ней, стал целовать. Целовал жадно, лихорадочно.
     Им овладела дьявольская страсть. Чувствовалось, как она медленно и глубоко вздыхала, и казалось, ей не хватает воздуха. Спина её прогибалась, а грудь, поднимаясь, вытягивалась вперёд. Она находилась в диком внутреннем бешенстве. Диким сделался и он. Жадно, дико целовал её грудь, маленькие, затвердевшие кругляшки – соски. Она захлёбывалась от избытка страсти. Он уронил её на диван, и они сошлись губами. Её мягкие и сладкие губы обжигали и всё более дразнили его. Он оторвался от её губ, которые тут же задрожали, и посмотрел ей в глаза. Красивые глаза, и без того глупые, были тупыми и возбуждёнными. Ему показалось, что некогда зелёные её глаза вдруг потемнели, превратившись в карие, что и напугало его. Глаза напомнили ту самую, которой он признался в любви, которая уехала, не простившись с ним. Та, которой он признался в любви, была кареглазой. Глаза, так напугавшие его, вернули ему разум. Своим испугом напугал и её. Он увидел напуганные и прежние зелёные глаза, которые теперь отталкивали его. Поднявшись, отошёл он от неё в сторону и сделался презрительным.
     Она села, поджав под себя ноги, и смотрела злыми глазами, которые наполнялись слезами. Губы её нервно дрожали. Она хотела что-то сказать, но не смогла. Он поспешил удалиться, видя в ней злобу, нарастающий гнев, который вот-вот всей своей силой обрушится на него, чего, разумеется, так боялся. Но он успел дойти лишь до двери, как вдруг обрушился на него тот гнев.
     – Дурак... идиот... Вон отсюда! – кричала она. – Ненавижу тебя, дурака такого... Вон, вон отсюда... Дура-то я какая, да как я могла с таким идиотом... придурком... Он выбежал на улицу и поспешил прочь от этого места.
     Она выбежала вслед за ним и продолжала бранно кричать. Но он её не слышал. Над самой его головой пролетел какой-то предмет и упал где-то в стороне от дороги, звеня и грохоча.
     Не помня себя, скоро оказался он дома и, не раздеваясь, не разбирая постель, свалился на кровать.