Харизма хардкора никтофагия

 

- Где ты вчера был? – Сибилла смотрела прямо в глаза Голландцу, вызывая на откровенность.
- У рыжей Жанны.
- Честно говоря, не ожидала такого признания.
- А ты думала я скажу, что целый день играл в шахматы с Боликом.
- А я знаю, что ты не любишь шахматы, а с Боликом встречаешься только тогда, когда разваливается на части твой старый ноут. Я ожидала типа: я с друзьями расписывал пулю…
- Си, с какими друзьями? У меня нет друзей уже давно.
- А Мих и Ром?
- Это не друзья, а одноклассники. А карты мне надоели. Последнее время я встречаюсь только с женщинами и отнюдь не для обсуждения кулинарных рецептов.
- Ну это понятно.
- Ты не ревнуешь?
- Если бы я ревновала, я бы уже давно приобрела кольт 22-го калибра и выворотила разрывными пулями вам всем кишки – тебе и твоим сукам.
- Класс! Вот за это я тебя и люблю!
- Вот за это я тебя и терплю!
- За что?
- За то, что ты меня любишь не смотря на весь свой блуд.
- Терпишь, но не любишь…
- Ещё одно слово и я заеду ногой тебе в зубы!
- Это не честно. В то время как я целую твои пятки…
- А мне плевать на честность – ведь и тебе на неё плевать.
- Но я ведь честно сказал, что был у Жанны.
- А я честно посчитаю пяткой твои зубы, - Сибилла резко двинула ногой, но Голландец уклонился и ловко поймал ртом большой палец, сжав обеими руками фарфоровую лодыжку. Сибилла попыталась ударить его другой ногой в ухо, но пятка лишь скользнула по мочке. Цепкая рука Голландца обезвредила её.
Зажав в своих сильных руках ноги Сибиллы, он стал сладострастно их вылизывать.
- Сексуальный маньяк! Извращенец! Фетишист! – только и могла ответить, захлёстываемая волнами возбуждения Сибилла.

Её тело растекалось от блаженства. Оно становилось мягким и податливым…
- Одна из твоих сук, Люкс, сказала мне что твоя любимая поза 69, - прошептала Сибилла, взлетая к пику…
- Несколько искажённая информация, - Голландец привстал и посмотрел в глаза Сибиллы, затянутые плотным синим туманом похоти, - моя любимая поза 59.
- Это как?
- Сейчас узнаешь. Становись на четвереньки.
Поцелуи Голландца падали метеорным дождём на Сибиллу и покрывали её горячими плавящимися рубинами. Концентрировались на внутренних сторонах бедёр и распадались словно переспевший белый налив, являя в центре распустившийся фиолетовый ирис.

Разметавшиеся волосы Сибиллы, её бёдра, ягодицы, груди образовали клубок чёрно-белых монстров, спрутов, ламантинов, белух, касаток, медуз, чаек, альбатросов, лебедей, нарвалов, пингвинов, анаконд, зебр, ирбисов, панд, аистов, птеродактилей, белых медведей, песцов, полярных сов, тюленей, саламандр, тарантулов, кайманов, туканов, каракатиц, пеликанов, белых акул, белых тигров, ласточек, стрижей, какаду, черепах, цапель, гиббонов, летучих мышей… … …. …
И вся эта масса клокотала в руках Голландца, пенилась, пузырилась, протеировалась и выплёскивалась сгустками шипящего лунного лукума. Анальные и влагалищные кольца описывали вокруг Голландца гранатовые круги, словно он был моделью сексуального Сатурна. Его бесконечный эритролаловый лот измерял глубины трёх чёрных дыр, произростая из них порфирорододендроновым иггдрасилем. Пространство будто сжималось в точку и вновь расширялось концетрическими кругами, выворачиваясь наизнанку… Голландец чувствовал приближение оргазма… И вдруг зубы Сибиллы вонзились в его пятку…

Он проснулся. Рядом никого. Рассвет ещё крохотным эмбрионом терялся среди звёзд. Ночь господствовала как отточенное лезвие над плотью. Голландец включил свет, надел наушники и поставил Depeche Mode.

«Почему сон если не всегда, то часто прерывается на самом интересном месте? И отношения между людьми… И сама жизнь… Когда начинаешь хоть что-то понимать в этой Вселенной…»

Он выключил свет и лежал в темноте, слушая музыку.
«Что такое подсознание? Может это то, что над сознанием? Три точки после сознания?.. есть ли хоть какая-то иерархия у всего этого? Может вот такая лестница, ведущая в небеса: сознание, потом подсознание, далее икссознание, ещё выше сверхсознание, выше – транссознание и в конце концов онейросознание. В конце концов? Есть ли конец? А равно и начало? И середина? Где точка равновесия, если бесконечность в обе стороны? Сколько параллелей?»

Музыка в наушниках стихла и Голландец услышал голос:
«Я как путник в пустыне, далеко ушедший от богатого обильного оазиса. Оазиса-павлина. С его прохладными водами, острыми и пряными закусками, медовыми сочными фруктами, услаждающими слух бейтами и мелодиями, тонкими парфюмами, ароматами мирра и ладана, пьянящими галлюциногенными бальзамами и поцелуями гурий. Теперь моя пища – жёсткие ветви саксаула и корни верблюжьей колючки. Последние капли влаги высыхают на моих губах. И взор мой услаждают только ржавые волны барханов и их синие тени в угрожающих шакальих сумерках. Солнце – затянутый плёнкой глаз василиска. А ночью – звёздный сияющий купол. Это единственная отрада для глаз в пустыне. Оазис – мираж позади и мираж впереди. Дойду ли я вновь до настоящего оазиса? Не до миража? Времени мало. Истекают минуты. Пустыня готовит пиршественные блюда из раскалённого песка».

Голландец открыл глаза. Он понял, что заснул. В наушниках звучала музыка. Он включил свет. Через минуту он вновь его выключил. Ночь. Пусть господствует ночь. Пусть господствуют сновидения.

«Вот всё время спорят чем человек отличается от животных. Отличий много. И одно из них сердце. Насос из мышц есть и у них и у нас. А вот сердца у них нет. У них есть даже ум, логика. Кто только об этом не писал, начиная с Плутарха и заканчивая Лоренсом. А вот сердце? Что это такое? Оно готово разорваться от такой мелочи как размолвка… непонимание… Мелочи? Вот для ума это мелочь. Но для сердца? Что такое сердце? Правильно говорил Селин, что для жизни сердце не нужно – для жизни нужно только жрать и размножаться».

Он вспомнил как впервые увидел Сибиллу обнажённой. «Твое тело, - тогда сказал он, - словно тутовая ягода в пиале со взбитыми сливками. Его хочется есть большой ложкой. И съесть в два приёма. В первом варианте. Во втором варианте: смаковать миниатюрной ложечкой для мороженного долго-долго и остановится, испробовав только одну треть… или четверть…»

«Моё творчество – только обрывки путешествий по ультравселенным… или инфравселенным… где скорость света равна скорости улитки… или скорости куннилингуса… ты уже опустошил два бокала ночи…», - чья-то рука подталкивала Голландца в плечо: «вставай, ночь на исходе».

- Мне осталось ещё два бокала ночи, - будто упрашивал кого-то солист Depeche Mode… ему вторил женский голос… или голоса…