Желание

     Все вокруг в предновогодней суете. Кто-то с радостным лицом, горящими глазами, в которых светится ожидание чудесных перемен. Другие очень сосредоточенно и напряженно что-то покупают по заранее намеченному списку.  Все в предвкушении нового. Года, жизни, отношений или карьеры.
 
  Оплатив покупки, я с двумя пакетами в руках, хотела поскорей выйти из душного торгового центра, но, проходя мимо стеклянной стойки с бижутерией,  заметила одни серьги и невольно остановилась. Они были необычайно красивые со стеклянными камнями темно-фиолетового цвета с легким сапфировым отсветом, обрамленными изящными завитушками под серебро.  Такой оттенок я видела только один раз в своей жизни - на елочном шарике, любимой новогодней игрушке моего детства. Тогда мне казалось, что в этом шарике размером с яблоко заключена какая-то магия. Как он маняще сверкал, когда зажигались огоньки на ёлочке! Я всегда вешала шарик ближе к краю ветки, чтобы  блестел со всех сторон, и его было хорошо видно. Но, однажды он соскользнул, упал и разбился. Я очень огорчилась тогда, будто потеряло чудо. И сейчас, увидев эти блестящие серьги такого же цвета, мне очень захотелось их купить. Такая смешная взрослая попытка вернуться в детство, во времена счастья, восторга и безмятежности.  Попытка вернуть своё чудо…
Как же давно все это  было, лет 30 назад, когда я еще жила в своём родном городе Иркутске, в нашей двухкомнатной квартирке «вагончиком» в период перестройки и 90-ых…
 
  Открыв глаза, я увидела, как ярко светит солнце в безоблачном, чистом, синем небе. Немного понежившись, я встала с кровати и подошла к окну, там меня приветствовало свежее, хрустящее, зимнее утро, от вида которого в моей детской душе разливался полный восторг. Сегодня суббота, не надо идти в садик, а можно заняться предновогодними хлопотами с мамой и папой. Скоро наступит мой самый любимый детский праздник и так много еще надо успеть сделать. Как любой  ребенок, я проснулась рано и, пока родители еще спали, достала своё сиреневое шелковое платье с воланами, которое мама сшила мне на новогодний утренник и стала им с замиранием любоваться. Это был костюм «бусинки». Идея наряда воплощалась через нашитые на платье посеребренные бусины из чехословацкого стекла. Они так блестели и переливались, что казались мне волшебными.  Я ощущала счастье, глядя на это платье, а на утреннике была твердо убеждена, что  самая красивая! «Теперь я надену его на домашний новогодний праздник», - и от этой мысли мне хотелось прыгать до потолка!

     Позавтракав, мы все принялись за дело. Я стала прибирать свои игрушки и книжки, не забывая при этом поиграть и полистать картинки с любимыми героями. Папа достал пушистую высокую ёлку с балкона и отнес в ванную. Там окатил её холодным душем, чтобы она ожила и расправилась. И по всей квартире сразу разлетелся её аромат. С этого момента праздник Нового года воцарился в доме.  Мама занялась рядовой уборкой, составлением новогоднего меню и списка необходимых продуктов. После обеда папа установил ёлку в зале, и запах праздника заполнил все пространство вокруг. Потом мы оделись на улицу, чтобы исполнить самую главную и почетную миссию всей  подготовки к Новому году, как я считала тогда, - сходить в подвал за ёлочными украшениями. Надо было спуститься в темный, сырой неосвещаемый подвал при подъезде, найти и открыть дверь нашей секции, и отыскать среди кучи, мало нужных, накопившихся за год, вещей заветную коробку, обёрнутую клеёнкой, где хранилось моё самое большое богатство – яркие, разноцветные, блестящие новогодние игрушки. Папа всегда брал с собой фонарик, но света от него было так мало, что ощущение кромешной тьмы вокруг не покидало и заставляло устрашаться каждого шороха и булька из протекающих канализационных труб.  Я всегда представляла себя героем сказки, пришедшим вызволить из плена мрака и тьмы диво дивное блестящее, чудо чудное драгоценное.  А после успешного вызволения я с упоением наряжала елку, испытывая удовольствие, разглядывая и тщательно выбирая игрушки. И свой любимый фиолетовый шарик я всегда вешала на самом видном месте, считая его королем игрушек. Приходил долгожданный день наступления Нового года, мы садились за праздничный стол, ели вкусные салаты, а по телевизору шла какая-нибудь праздничная программа, где обязательно все блестело и сверкало от серебряной мишуры и дождика. И я была абсолютно счастлива, «просто на 7 небе»,- как любили дети говорить тогда. Таким блестящим и праздничным мне запомнилось моё детсадовское детство.  В один год, когда мне было 8 лет, шарик соскользнул с ветки, упал и разбился. Наверное, я повесила его слишком близко к краю. Мне стало очень досадно и грустно тогда, будто закончилась сказка, придуманная мной, которая повторялась каждый год.  И я повзрослела.
 
    Моё школьное детство пришлось на 90-ые – время диких изменений и крахов. Но для меня тот период не казался ужасным. Под ударом нежданных проблем оказались мои родители – интеллигентные люди, ученые, работавшие в разных НИИ.  Что-то непонятное пришло из ниоткуда и изменило все. И еще эти звонки, эти чертовы тайные звонки…
   Взрослые тогда называли перемены новой жизнью, новым курсом, но я не понимала, что это значит и зачем нужен этот какой-то новый курс. Только видела, что дома все меняется.

  Я росла в атмосфере разговоров о научных поисках, исследованиях, прорывах, экспериментах, теориях и доказательствах. Моя мама, Елизавета Григорьевна, работала в НИИ геологии, а папа, Олег Александрович, в НИИ физики солнца. Они постоянно находились в процессе написания новых научных статей и бурного их обсуждения. Редко когда приходили к единому мнению, но каждый черпал из споров что-то важное для себя, потому, что после, сразу садились делать «правки в тексты»,- так они это называли. Папа исписывал листы формулами и параметрами активности солнца, а мама показателями сейсмоактивности. В нашей семье обсуждались проблемы земли и солнца так рьяно и заинтересованно, что казалось, ничто другое на свете просто не имеет никакого значения.  Как это символично,- мама главная по земле, точнее по земной коре, а папа главный по солнцу. Она всегда признавала и видела в нем настоящего глубокого ученого, исследователя с гениальным аналитическим и прогностическим складом ума. Считала, что он - светила науки. И с этим папа никогда не спорил. Одним словом - был солнцем. Эта звезда светит, дает тепло, но может и обжечь, если приблизиться к ней слишком близко. А себя мама считала толковым ученым прикладником с конкретным практическим мышлением и хорошими аналитическими способностями. И с этим папа тоже не спорил.  Мама «ходила по земле», она не витала в облаках идейности и всегда выступала за получение конкретных практических результатов для облегчения и улучшения жизни людей. Безусловно, мама с почтением и уважением относилась к фундаментальной науке и всегда восхищалась смелостью и неординарностью гипотез её представителей, в числе которых был и папа. «Фундаменталисты не боятся рискнуть и предположить, и часто оказываются правы», - любила говорить она. Но самое главное, родителям никогда не было скучно вдвоём. Они всегда были интересны друг другу, были единомышленниками.

  -  Лиза, я задержусь сегодня. Будет совещание по поводу новых статей, надо обсудить правки и актуальность. Боря опять вылезет со своей проверкой и перепроверкой данных по его методу. У него уже какой-то хронический бред. Все было очень вкусно, до вечера!
-  Хорошо, мне тоже надо сопоставить показатели по последней экспедиции. И в лабораторию заскочить за отчетом по пробам грунта. Ой, телефон звонит, ответь, а то я брошюрку одну свою ищу с таблицами. Дико опаздываю уже.
- Алло, да. Говорите, вас не слышно, - папа рассержено бросил трубку. - Опять молчат и дышат. Ненормальные, делать нечего что ли. Ладно, всем пока, я побежал.
- Пока, пап!
- Давай, пока и удачи, Олежка.  Алесь, я тоже убегаю, брошюрку так и не нашла, может на работе сунула куда. Там рассольник остался, в обед перед школой себе разогреешь, поешь. На ужин посмотрим что. Пока.
- Пока, мам,- и я осталась дома одна в полной свободе и сразу включила телевизор, хотя надо было еще английский допереводить. Я нашла интересную программу, и тут опять зазвонил телефон, - Алло, аллоо,- но в трубке снова была тишина.  Странно, эти звонки начались совсем недавно и не понятно, кто бы это мог быть. Могли позвонить и утром и вечером, не зависимо от того кто дома. Могла быть я одна или мы с папой, или мы с мамой, или все вместе. И в моё отсутствие тоже звонили. Мы все не могли понять, кто звонит и кому. Не прослеживалось никакой системы.  Звонки были примерно два или три раза в неделю.

    Я все-таки собрала волю в кулак и доделала  английский, не выключая, конечно, при этом телевизор. Потом пощелкала по каналам, посмотрела разные интересные передачи. Так и подошло время идти в школу. Я пообедала, собрала сумку, начала одеваться и, вдруг, опять звонок, - Алло. Алло, чего вы молчите-то? Вам не надоело? - возмущенно сказала я и бросила трубку. Я немного начала ощущать страх. Что за дурацкие, бестолковые звонки? Чего хотят? Просто балуются или задумали что-то? С каждым звонком таких мыслей в моей голове становилось все больше.

 День в школе прошел как обычно. Где-то весело, где-то скучно, где-то интересно.  Училась я неплохо, но без особой тяги и увлеченности. Куда больше меня занимало шитье. Я придумывала разные модели платьев для кукол и шила их из всяких лоскутков и обрезков тканей, которых у нас было множество, ведь мама частенько кроила себе какие-то модные платья, жилетки, юбки или блузки.  В школе мне легче давались точные и естественные науки, чем гуманитарные. Поэтому, позднее, когда в качестве эксперимента после 9-го нас разделили по профильным классам, я пошла в физико-математический.
 
  Вечером на ужин мы ели жареную картошку с малосольным омулем, которую мама приготовила, придя с работы.  Сейчас я думаю, что это самая вкусная рыба на свете, даже вкуснее горбуши, семги и форели. Малосольный омуль - это вкус моей Родины. Моей родной Сибири.
 - Вкусная рыбка у нас, да еще и с такой отменной картошечкой,- нахваливал ужин папа. – К такому ужину ещё бы и сто грамм!
-  Чего нет, того нет. Ты лучше расскажи, как твоё заседание прошло? - спросила мама.
- Да как прошло, ничего неожиданного. Боря снова завел свою пластинку про метод проверки полученных данных. Зачем он выскакивает с этим ущербным подходом. Лучше добавить уточняющий и уконкречивающий  параметр в физическую формулу обработки полученных из наблюдений в обсерватории данных для более достоверных результатов и объективных выводов. Этим я сейчас как раз и занимаюсь.  Предлагаю ввести новый параметр в физическую формулу обсчета активности солнца, что, по моим прогнозам, должно существенно повысить точность результатов вычислений с её использованием. К чему Борька изобретает и выдавливает из себя новый метод проверки достоверности полученных данных. Воду в ступе толчет только. Есть классические проверенные математические методы подсчета погрешности. Кто же доверится его экспериментальному методу?! К тому же он его «стряпает» по принципу «беру не качеством, а количеством». Бедный Боря, он искренне верит в свой успех. Заблудший в лесу научных понятий. Что тут огород то городить?! Есть экспериментальные данные из обсерватории, есть первый этап их обработки -  вычисления с физическими формулами, потом математический обсчет. И затем делаются выводы относительно активности солнца.  Так он же хочет каким-то инопланетным, только ему одному ведомым методом проверять и перепроверять надежность экспериментальных обсерваторских данных! Бред!!! - все больше распалялся мой папа. – Лиза, не сочти за труд, сходи, попроси у Эллы с Юркой бутылочку, у них же всегда есть. Скажи, что потом отдадим. Надо немного напряжение сбросить, - мама всегда понимала папино настроение и участливо выполнила его просьбу.    
   Потом родители с удовольствием выпили рюмочку, другую, закусили – к столу мама достала еще домашних соленых огурчиков из холодильника и принесла квашенной капустки с балкона. Погода стояла ноябрьская, для Иркутска – это практически зима, на уличных подоконниках уже лежало много снега, а окна были утеплены поролоном. 
- Но знаешь, Лиза,- продолжил папа,- кое-что в его бредовом выступлении натолкнуло меня на кое-какую мысль. Ты прекрасно знаешь, что обсерватория нашего НИИ находится почти в трехстах километрах от города. Это для того, чтобы не было наложения других электромагнитных импульсов и волн, не относящихся к солнечной активности, на получаемые нами данные. Предполагается, что при такой удаленности от городских и производственных комплексов, наши антенны, следящие за солнцем, будут транслировать и записывать динамику преимущественно только солнечных электромагнитных колебаний. Помехи, безусловно, есть, но считается, что они не так значительны. Боря и выступал за проверку надежности этих экспериментальных данных путем бесконечно множественного сопоставления. А чего их проверять-то, какие поступили, такие и поступили. И тут меня осенило, надо не проверять полученные экспериментальные данные на надежность, а повышать чистоту принимаемых от солнца сигналов. Нужно, чтобы они были чище, без помех. Ведь электромагнитные импульсы солнца имеют свою специфику и отличия от других подобных импульсов.  Надо систематизировать параметры специфики солнечного сигнала и разработать схему-фильтр для наших антенн в обсерватории.  Тогда они будут фокусироваться на записи именно только солнечных импульсов, а другие, не соответствующие заданной встроенной системе параметров, не будут транслировать.  Таким образом, несвойственные солнцу электромагнитные колебания будут просто отфильтровываться! И за это надо выпить! Лиза, Лизочка моя, давай еще по одной! И кто знает, может, есть какие-то сигналы от спутников или космических кораблей, которые искажают солнечные, а мы это даже во внимание не принимаем. Это будет докторская, Лиза! Вот чем займусь после окончания работы над дополнительным параметром в физическую формулу!
  В этом и есть, как я поняла потом, намного позже, сама защитив  диссертацию по психологии, движение науки - один бред сморозит, нагородит всего, а другой все это процедит, отфильтрует, переработает и найдет рациональную крупицу, как толчок  для нового научного исследования и разработок. Но бывает и иначе  – один выскажется, поделится ценной идеей, а другой оперативно её подхватит, возьмет в разработку, организует экспериментальную проверку, добудет результат и вот уже готов очередной научный труд, где его фамилия первая в авторском списке. И это тоже есть движение науки. А автор идеи так при ней и остался. Ему позволят почетно стать соавтором. А в чем там его соавторство заключалось, никто потом и разбираться не будет. Только узкий круг коллег понимал, кто чего стоит. Идея-это базис науки. Но трагедия и парадокс научного мира в том, что, кто выдает идеи очень часто мало предприимчив и оперативен в их реализации и проверке, а кто куёт и чеканит научные методы и труды, тот, порой, не может отличить шелуху от ядра.
-А как у тебя, Лиза? - выговорившись, поинтересовался папа. – Как твои расчеты?
- Я в самой гуще матобработки. О выводах пока говорить рано. И данных маловато. Боюсь, предстоит еще пара экспедиций на разлом Байкальской рифтовой зоны. Только теперь в северо-восточную её часть.  А вообще как я тебя понимаю, Олежа! Налей-ка еще под огурчик.  У нас тоже много говорят о том, какими методами анализировать пробы грунта, а о том, как её сохраннее добыть и как рассчитать места с максимальным спектром составляющих для определенной местности почти никто и не задумывается особо глубоко.  Я уже молчу о наших сказочниках-провидцах. Предсказать землетрясение невозможно. Есть только разговор о доле вероятности. Но некоторые пытаются создать алгоритм-уникум, куда заносятся данные проб грунта, исторические показатели местности и её разломов и выдается ответ – будет тут землетрясение или нет. И, если да, то когда. Тоже бред! Пробы грунта и исторические показатели не могут выдать настолько точный результат! Есть слои, нам недоступные для анализа. И каково будет их настроение, никто не знает наверняка. Спекулируют на желании людей быть в безопасности и знать своё будущее вот и все.
 И такие вот разговоры были у нас практически каждый вечер за ужином. Но «бутылочка», конечно, была не частым гостем. Только иногда, в какие-то поворотные моменты. Я в этих разговорах ничего не понимала, просто впитывала.
Зазвонил телефон. На этот раз звонили с папиной работы. Речь шла о предстоящей конференции в Новосибирске. Папа с коллегой обсудили нюансы поездки и выступления. Конференция планировалась на более позднее время, но там начальники и устроители что-то переиграли, и надо было отправляться уже через две недели.  Сроки маминой экспедиции тоже менялись несколько раз, и так случилось, что даты их отъезда совпали. Надо сказать, что командировки родителей не редко случались в одно и то же время. Ведь изложить и описать  научные мысли и исследования в своём институте это только начало. Следовало ещё поездить по городам, принимать участие в различных конференциях и симпозиумах с этими трудами, отвечать на вопросы после выступления, спорить,   доказывать актуальность, убеждать ученое сообщество страны в необходимости и важности своего исследования. И делать это надо было регулярно, где-то раз в месяц или  в два.  На подобных мероприятиях помимо научных докладов были еще и банкеты по случаю успешного окончания конференции. Делали их с размахом – хорошее угощение, хорошая музыка. Все это будоражило молодую и иную научную кровь и придавало всем их поискам и исследованиям какую-то праздничность, отнюдь не мешая научному прогрессу. Так проходила молодая зрелость моих родителей. Глаза их  горели восторгом научных достижений, настроение  было веселое, озорное, им всегда было чем поделиться и что обсудить. Они дышали одним воздухом на двоих. Дома у нас было два командировочных дипломата,  один черный кожаный – папин, а другой из коричневой замши – мамин. Брали они в поездку с собой только все самое необходимое, а привозили всегда что-то вкусненькое – копченую колбаску колечком или ароматный шоколад. В Иркутске тогда у нас всё это было большим дефицитом. А в Москве, как говорили мои родители, всегда было всё и высокого качества. Мама с папой интеллигентно считали, что привозить много из Москвы – это нескромно и по-мещански. Стеснялись, что их могут принять за спекулянтов. Поэтому привозили немного, что влезало в дипломаты. Я до сих пор помню вкус той копченой колбаски и шоколада! Это было не просто вкусно, это был праздник!  А однажды мама привезла бутылочку кока-колы. Мы решили, что я выпью её на Новый год, но я не вытерпела и выпила раньше, когда никого не было дома. Делала маленькие глоточки и ликовала от того, что пузырики щекотали язык. Какого-то особенного вкуса я не почувствовала, мне было просто очень радостно от того, что я пью саму КОКА-КОЛУ, которую привезли мне из Москвы!
  Так как бабушки мои были далеко, то при совпадении командировок родителей, меня оставляли с какой-нибудь маминой подругой.  Одной из трех самых близких – с тетей Гулей или с тетей Лидой, или с тетей Эллой. Уклад в их семьях, их разговоры сильно отличались от того, к чему привыкла я. Сначала мне было очень дискомфортно жить с ними, я удивлялась, почему у них не так, как у нас дома.  Но, в какой-то очередной раз, когда мама и папа оба были в отъезде, неожиданно мне стало интересно наблюдать и даже сравнивать жизни маминых подруг. Что-то не понимала, чему-то удивлялась, о чем-то приходилось задумываться. Через подруг мамы я познавала жизнь. Как бы сказали сейчас – смотрела реалити-шоу под названием «Семейные истории». Делала свои детские выводы, в голове складывались собственные понятия и суждения. Вероятно, в то время во мне и пророс интерес к психологии, вернее к человеческим взаимоотношениям, к природе человеческой личности, к различиям между людьми. 
В семье тети Лиды меня оставляли чаще всего. С ней мне было легче общаться, чем с другими  мамиными подругами, так как она часто заходила к нам в гости. Я привыкла к ее взвинченной манере разговаривать и набору её тем. Ничего необычного – плохая свекровь, муж – эгоист и «я одна на себе все тащу». Тогда я не понимала, чего такого она на себе все тащит и тащит, и никак не может дотащить. В этом я разобралась позже, став постарше. А в то время я представляла, что она тянет и тянет гигантский серый мешок, который не двигается с места. Муж её был ученым, как папа и работал в том же НИИ. Но почему-то все разговоры дяди Володи в семье сводились к обсуждению нынешнего урожая кедровых шишек, клюквы и других лесных даров. Видимо наука все же не была его страстью и призванием, как у моего папы. И что же там исследовал дядя Володя, я ни разу не слышала. Тетя Лида работала в том же НИИ, только секретарем, а не научным сотрудником. Но с мужем они про работу не говорили совсем. Общались только по необходимости и по бытовым вопросам. В целом, с ними жить мне было привычно, но скучно.
  Другое дело, когда меня оставляли у тети Эллы. Они с мужем, дядей Юрой, жили в соседнем подъезде, любили выпить, у них всегда были какие-то гости веселые. Дома всегда держали собаку или кошку, с которыми я играла. Они растили двух сыновей, и младший мне всегда показывал интересные фокусы, а потом рассказывал, как их делать. Жить у тети Эллы и дяди Юры было интересно, каждый день проходил очень насыщенно, была куча впечатлений. Только я стеснялась с ними общаться, постоянно чувствовала себя скованно. Наверное, от того, что они часто были «навеселе» и вели себя громко. Мне интересней было наблюдать за их весельем и слушать их разговоры, чем участвовать во всем этом.
 С тетей Гулей мне было скучнее всего. Она была матерью одиночкой, одна воспитывала сына. Дома они почти совсем не общались. Тетя Гуля занималась своими делами, а Миша своими. Они даже ели не вместе, а каждый за своим столом. И скорее не ели, а перекусывали бутербродами, сосисками, яичницей или чаем с печеньем.  К счастью, у тети Гули меня оставляли реже, чем с другими мамиными подругами.
 И вот, что интересно, – и тетя Элла и тетя Гуля, обе работали научными сотрудниками в НИИ, одна в Институте Сельского Хозяйства, а другая с мамой, в Институте земной коры, но дома у них никаких разговоров про науку я вообще никогда не слышала.  Видимо,  работа была для них просто работой, а пульс жизни был в чем-то другом. Каждому своё. У нас же дома  разговоры про научные статьи были частым и бушующим делом. …...
     Каким же было мое ликование, когда родители приезжали из своих командировок. Все снова собирались за столом, обсуждали, как все прошло, узнавали мои новости. Опять дома воцарялся мир и покой. Если не считать этих странных звонков.
   - Лиза, сегодня у меня какое-то срочное заседание. Это не по науке. Еще не знаю в чем дело. Наш завотделом звонил, Смоков. Говорит, что всем быть обязательно. Так что я задержусь,- сказал папа, одеваясь после завтрака на работу.
Мама удивленно приподняла брови и хотела что-то сказать, но тут снова зазвонил телефон. Папа подбежал к аппарату, решив, что это опять завотделом.
 - Да, я слушаю, - спешно проговорил он. Но в ответ была тишина. – Вы будете говорить или нет, - разозлился папа. – Говорите уже, наконец. Что за дурацкие шутки! – он бросил трубку и, ничего не говоря, просто вышел из квартиры, закрыв дверь. Мама так и не успела ничего сказать ему.  Она тоже начала собираться на работу, погрузившись в какие-то раздумья. Жестом попрощалась со мной и вышла из дома.  В тот день я и, наверное, родители тоже, еще даже не подозревали о том, что скоро все вокруг изменится до неузнаваемости… А пока, я, как обычно, занялась до обеда уроками и просмотром передач по телевизору. Потом доела остатки моего любимого плова, оделась и пошла в школу.
 За ужином в этот раз родители говорили не о статьях и планах по работе, а о каких-то переменах и новшествах, которые введутся в их институтах. Слушать про это  было уже не так интересно. Они обсуждали всё с каким-то напряжением, удивлялись чему-то и высказывали опасения по поводу возможного «закрытия некоторых научных направлений». Я совсем не понимала тогда, что они имели в виду, а только видела, что глаза их не горели и всем этим непонятным новшествам они не радовались, как конференциям и поездкам, что они не улыбались в тот вечер.
 - Может это еще не точно и всё изменится? – после некоторого молчания за столом поинтересовалась мама.
    - Думаю, нет, Лиза, – растерянно произнес папа. - Раз уж заговорили о том, что финансирование науки решено сократить, то, скорее всего, так и сделают. Они могут передумать давать деньги, но забрать передумают вряд ли. Значит надо готовиться к тому, что многие исследования не получат материальной поддержки и вынуждены будут приостановиться. А между научными темами развернется жесткая конкурентная борьба за финансирование… И боюсь, Лиза, мы еще мало знаем. Возможно, все будет происходить более бескомпромиссно и жестко, чем мы сейчас можем себе представить. 
   - И все же, мне кажется, мы рано паникуем, Олежка. Ну, будем чуть реже ездить в командировки, и менее шикарными будут банкеты. Все не так уж и страшно.  – выразила тихую надежду мама.
  - Не знаю, Лиза, не знаю…В стране созрел политический переворот, так что можно ожидать чего угодно. Трудно сейчас даже предположить, что и как будет.
  И мой папа, как всегда, оказался прав…
  В дверь вдруг постучали. Мама пошла открывать.
   - А, Марина, привет, - удивилась позднему визиту соседки мама.
   - Привет, Лиза. Ты извини, что я поздновато так, просто моего дома все нет. Они ж с твоим вместе работают. Олег то дома? – взволнованно протараторила соседка тетя Марина.
   - Да, дома. Уже часа два как,- ответила мама.
  - Когда я выходил из института, твой Коля со своими еще оставались в лаборатории. Что-то обсуждали бурно, - присоединился к их разговору папа.
  - Понятно. Он говорил, что заседание какое-то важное должно было быть в конце дня. Ты был? Про что там говорили то хоть? – настороженно спросила соседка.
  - Да, Марин, я был. Там ничего особенного не было, просто наши хозяйские вопросы обсуждали, обычная рутина,- без желания ответил папа.
 - А почему ж заседание срочное тогда? – не унималась соседка.
 - Марин, ну я не знаю. Поднакопились вопросы, наверное, а заседание все откладывали. Вот и решили всех срочно и разом собрать, - уставшим тоном выдавил папа, давая понять, что разговор на этом окончен.
 - Ладно, давайте, спокойной ночи. Пойду ждать своего, может он что поинтереснее расскажет,- расстроилась тетя Марина.
 Родители с ней вежливо попрощались и закрыли дверь.  К тете Марине  в нашем подъезде относились с пренебрежением. Район, в котором мы жили, назывался «Академический» и большинство его населявших принадлежали к интеллигенции. А тетя Марина была маникюршей. К жизни относилась очень практично, даже старые дочкины вещи не выкидывала и не отдавала знакомым, как это было обычно принято, а ездила продавать их на блошином рынке.  И за это весь подъезд называл её спекулянткой, торгашкой и ушлой женщиной. Хотя муж её работал в НИИ, его тоже таким считали. Видимо, он был ученый – организатор. По словам моего папы, таких «ученых» было много в науке. И ценили их, кстати, ничуть не меньше, чем «истинных ученых».  Так говорил мой папа. Он делил их на два вида – генераторы и организаторы. Первые – это цвет и свет науки, двигатели научной мысли, а вторые обеспечивали успешную реализацию этих идей. Организаторы умели договариваться, ладили с людьми, легко обретали связи во всяких министерствах, ведомствах и других конторах, занимающихся финансированием и матобеспечением научных проектов. И при этом, они не были безнадежны в науке. Папа всегда смеялся, говоря, что, если уволить ученого-генератора, то никто и не заметит, наука будет двигаться и без него. Тише, медленнее, но будет. А вот если уволить ученого-организатора, то заметят сразу все и многие научные проекты и разработки просто замрут. И есть еще третий вид, хотя папа никогда не считал их учеными. Они были слабы и как генераторы и как организаторы,  составляли научный балласт. А наука терпеливо ждала, пока на них снизойдет озарение. Чего практически не случалось. Такие люди часто меняют тему своего исследования, его направление, важно считая себя частью научной группы, работающей над проектом. Они своего рода попутчики научного дела. Примкнут то к одной команде, то к другой, ничего не привнося. Так и едут до пенсии «на попутках». Ценятся крайне низко, но к миру науки все же принадлежат и коридоры НИИ топчут. Есть чем громко похвастать при случае. Такие вот топтуны-погремушки.
  А есть еще особая каста ученых, их называют «прикладники».  Они ничего революционного не генерируют и не организовывают, но и не являются балластом. Без них всем ученым трудно обойтись. Прикладники занимаются математической обработкой научных данных, - пишут программы или пользуются классическими методами из высшей математики.  Они помогают другим систематизировать и обобщить результаты научных исследований, на основе которых ученые делают выводы и прогнозы. Бывает, что прикладник и генератор – это один человек.  Можно сказать, своего рода  универсал. Таким ученым легче – они видят весь каркас научного исследования в комплексе, в единстве. Но таких мало.
  В таких вот научных понятиях и рассуждениях я плавала каждый день моего детства. Мало что понимала, но все равно, меня захватывало этой волной.  Помню, у нас дома всегда было много книг, которые помещались в два шкафа, казавшихся мне пузатыми. Наверное, от того, что книги в них были очень толстыми. Интересно, что несмотря на всю серьезность их содержания, обложки были ярких, сочных цветов – красные, синие, зеленые, оранжевые. Я считала, что в них написана какая-то умная правда, которую я потом пойму, когда вырасту. Именно эти книги я представляла каждый раз, когда в детстве родители говорили мне: «Когда вырастишь, поймешь».
 - Я сегодня не получила новое обеспечение для экспедиции. Мне сказали, что его просто нет и не известно, когда будет, - печально поделилась мама за очередным ужином. – Ни тушенки, ни сгущенки, ни сухарей, ни спальников. Даже на бензин для вертолета денег нет сказали, - упавшим голосом закончила она.
Теперь все ужины у нас проходили именно так - печально. Все больше нарастало проблем, которые надо было обсудить и находить пути их решения, и все меньше было научных достижений, обсуждать которые у родителей просто не было того настроения… В доме повисло угрюмое ожидание перемен.
- Да, совсем все меняется, Лиза, - безрадостно согласился папа. - Я перестаю узнавать наш институт. Все ходят встревоженные, в страхе, что их разработки прикроют. Молча продумывают доводы для министерства, чтобы оно выделило средства именно их лаборатории для возможности работать дальше, а точнее оставаться на плаву. Ходят разговоры об объединении отделов, что тоже приведет к жесткому сокращению исследований, а может и людей. 
  Зазвонил телефон. Трубку снял папа, решив, что это с работы.
 - Да, я слушаю, - напряженно произнес он. А в трубке молчали. – Да что же это такое! Когда вам идиотам это надоест уже наконец! Сволота тупая! – яростно заорал папа и швырнул аппарат в стену. Тот тренькнул при ударе и брякнул на пол с несколькими трещинами на корпусе. 
  - Лиза, а мы можем написать заявление куда-нибудь, чтобы отследили, кто нам звонит и приняли меры! Ну так же невозможно уже жить! – с нервным отчаянием спросил папа.
  - Я не знаю, в милицию может, но будут ли они этим заниматься? - слегка растерянно ответила мама.
  - Ну надо же хоть что-то попробовать сделать, - безнадежно высказал папа, - Или нам номер может сменить? Такое вообще возможно, интересно?
 - Наверное, возможно, Олег. Но, честно говоря, сейчас нет ни желания ни сил все это делать, - грустно произнесла мама. Папа молча кивнул ей в знак согласия и понимания того, что вся эта ситуация не так и важна сейчас.
 Во время своих привычных подготовок к урокам до обеда, телевизор я стала смотреть все меньше. Весь эфир заполонили сюжеты про забастовки рабочих, голодовки каких-то коллективов по причине долгих невыплат зарплаты. Показывали всякие митинги с лозунгами против власти и еще чего-то, не понятного мне тогда. Потом все стали говорить о каком-то перевороте в стране под названием «Путч». Я совершенно не разбиралась в причинах и сути этого переворота. Просто, однажды в школе на классном часе нам сказали, что завтра можно пионерские галстуки не надевать. И вообще, сказали, что их можно больше совсем не носить. Вот, что для меня значил этот путч в то время, так я поняла его тогда. Вскоре нам отменили и школьную форму. На учебу мы стали приходить, кто в чем хотел, и всё разнообразие китайского ширпотреба ужасного мануфактурного качества потекло в школы. Пуговицы они сажали на клей, скроено все было асимметрично – кривые горловины и косые рукава. После первой стирки вещи растягивались раза в три. Поэтому все старались поменьше пачкать одежду. Помню, как после стирки я свою красивую кофту светло-зеленого цвета носила потом как платье, не потеряв при этом модный облик. Китайские вещи были некачественные, но такие красивые и яркие, а главное дешевые. Стирать их приходилось отдельно, так как они жутко красили воду. Макияжи и прически в ту пору  стали смелее. Если раньше мы еле красили только реснички, то путч «разрешил» нам и тени и помаду, и разнообразные подводки с карандашами. Внешне лица девочек по яркости и безвкусию ничем не отличались от их китайской одежды. Образ обрамляли и завершали начесанные до безумия челки, окаменевшие от щедрых порций лака для волос. Но мы были по-своему счастливы и рады таким изменениям, начали ощущать до селе не знакомую взрослую свободу выбора. Хотя выбирать по сути было особо и не из чего.  Все разнообразие наших туалетов было до скуки однообразным. Но скоро даже это китайское барахло стало всем не по средствам…
 - Представляешь, нам сегодня объявили, что зарплату выдадут в том месяце не всю. А когда остальное дадут не уточнили,- потерянным голосом сообщила мама за ужином.
 - Да, нам тоже сказали, что так будет. А оставшуюся часть скорее всего не дадут совсем. Просто зарплата станет меньше теперь. И с этим фактом надо смириться, - холодно и тихо проговорил папа.
 - Как смириться, Олег? А на что мы жить будем? Как мы будем жить теперь? – почти слезно запротестовала мама. Папа ей ничего не ответил, только задумчиво вздохнул.
 - А можно мне новую блузку купить? А то моя совсем от стирок поленяла вся, - обеспокоенно и по-детски спросила я.
 - Алеся, подожди! – отрезала мама. – Ты не видишь, что происходит. Нам еду скоро не на что будет покупать, а ты про блузку тут.
 - Но потом вы тогда вообще ничего не купите, а сейчас же можно, - сопротивлялась я.
  - Алеся! Ты меня не слышишь что ли?! Никаких блузок! У тебя еще есть, что носить! На какое-то время хватит, а там, может у кого-то возьмем или не знаю что. Не до твоей одежды сейчас! А есть нам надо каждый день! Понимаешь ты! – перешла на крик мама. Папа молчал. А я, обидевшись, быстро ушла в свою комнату и включила магнитофон. Я сидела, насупившись, слушала музыку и не понимала, почему в школе многое стало можно, а дома теперь, то одно стало нельзя, то другое. Я не понимала до конца тогда всех свалившихся материальных проблем, жила, как обычный ребенок, одним днем.
Зарплату родителям стали стабильно то задерживать, то выплачивать часть. Мама с папой брали взаймы у знакомых и коллег, выкручивались. Но многие были в одинаковом положении и скоро просто уже никто не занимал. Приходилось жить по средствам. Ели чаще кашу на воде. Одежда у меня была в основном с чужого плеча. Но не смотря на все эти бытовые трудности, то время совсем не казалось мне тяжёлым и безрадостным. Я всегда находила интересные занятия – шила куклам платья, играла с нашим котом Маркизом, гуляла с подружками, переставляла мебель, чтобы у нас в квартире было модно, как в популярных тогда мексиканских сериалах. Я с удовольствием ездила с папой в обсерваторию при его институте – исследовательскую базу, где шло наблюдение за солнечной активностью. Находилась она примерно в трёхстах километрах от города. Там были антенны, похожие, как мне казалось, на огромные тазики, которые с восхода и до заката солнца поворачивались за ним вслед. Будто цветочки, которые тянулись к солнечному свету. Антенн было много, расположили их в виде креста или скорее знака плюс. И все стали называть пункт наблюдения крестом – здание, в котором находилось очень много всякой аппаратуры и умных машин, за которыми работали наблюдатели. Часто можно было услышать фразы «Мы идём с креста» или «Не знаете, совещание на кресте будет в эту пятницу?» и так далее. При таком большом отдалении обсерватории от города ничто не мешало улавливать электромагнитные колебания солнца без каких-либо серьёзных помех. Природа там была пьянящая от разнотравья и захватывающая дух от высоченных гор со снежными макушками. Кругом стоял густой сосновый лес. Хвойные пушистые ветви деревьев росли только на самых верхушках и в них всегда путались и игриво проблёскивали солнечные лучи.
Мы с папой по приезду останавливались в его служебной однокомнатной квартире. Там я много времени проводила за чтением, папа приобщал меня к хорошей душевной литературе, потом мы обсуждали произведения, проблемы, поднятые в них, героев. В хорошую погоду много гуляли, ходили в лес за грибами или купаться на Иркут. На реку мы шли по песчаной, тёплой от солнца дороге, часто босиком. Она заканчивалась глубоким, песчаным открытым тоннелем, где грунт был уже вязкий, сыпучий и прохладный. Там папа всегда говорил мне  надеть сандалии, чтобы не подмёрзли ножки и я не простыла. У воды на Иркуте никогда не бывало комаров и мы, разложив тёплые одеялки на песчаном берегу, безмятежно валялись, смотрели на небо и разговаривали. Купаться мне папа разрешал редко, потому что вода в реке была чаще холодной. Только в самую жгучую жару мне можно было побродить немножко в воде у берега.
Во время прогулок нас всегда сопровождала компания местных собачек. Одна из них была особенно умной, её звали Волга. Такая большая добрая рыжеватая собака с задумчивыми, грустными глазами. Она всегда бежала далеко впереди, обследуя путь на предмет опасности. Потом возвращалась к нам убедиться всё ли у нас хорошо и снова устремлялась вперёд или в лес поохотиться. Как-то её добычей чуть не стал большой чёрный кот – домашний питомец одной из работниц «креста». Волга загнала бедного пушистика на сосну, тот вскарабкался, сколько смог, и затаился. Его черная шубка очень чётко выделялась на светло-песочном стволе. Папа разглядел на далёком дереве кота и сразу понял, почему собака так громко и призывно лает где-то там рядом. Будто хотела сказать: «Я нашла вам дичь, бегите сюда скорей». Мы сошли с дороги и поспешили к ним в лес. Наша верная спутница радостно и хищно кружила вокруг сосны, на которой еле дыша от страха, казалось «прилип» бедный чёрный котик. Надо было что-то придумать для спасения загнанного зверька. Папа начал звать Волгу, мол, пошли с нами, пойдём. Но та даже внимания не обращала. Тогда папе пришлось взять собаку за передние лапы, приподнять и вот так, силой увести её оттуда как человека. Волга послушно переступала задними лапами, не пытаясь освободить передние. Так мы шли и шли по лесу к дороге. Собака не проявила никакой агрессии, чего опасался папа. Ведь когда хищник уже почти настиг добычу, он может очень разозлиться на того, кто помешал её схватить. Мы благополучно вышли на дорогу, и Волга как всегда побежала вперёд. К бедному коту возвращаться не стала, наверное, поняла, что мы против и не собираемся подстреливать её добычу, как она, скорее всего, рассчитывала.
 Обедали мы с папой всегда в столовой, где часто готовили очень вкусные бурятские позы. Это было праздником. Ходили туда через лес, по широкой извилистой дороге. Путь был не близкий, и мы успевали хорошенько проголодаться. Помню, как брала в руки позу, откусывала кусочек мягкого теста с мясной начинкой, и на язычок мне попадал ароматный мясной бульон. Это был момент детского удовольствия, без забот и печали.
А ещё я ездила летом с родителями на дачу. Работать там, в земле я не особенно любила, но меня слишком и не заставляли. Больше всего на даче мне нравилось плескаться и булькаться в огромной ёмкости с водой для полива. Я пускала там кораблики, всякие игрушки и листики. В дачном домике у нас был второй этаж, где я любила строить разные штабики или тайные волшебные замки из стульев, ящиков и покрывал. С родителями мы ходили купаться на Солдатские озёра, расположенные очень близко от нашего садоводства. Вода в них была тёплой и чистой, дно мягким, илистым. Мы весело плескались, обливались, бегали в воде по колено. Но особенной радостью было катание на резиновой лодке, которую маме как-то выдали в счёт зарплаты. Было полным счастьем плыть в ней в солнечный день, смотреть, как блестит и искрится прозрачная вода, а по ней скользят водомерки. 
 В дальние командировки родители ездить перестали, только в ближние обсерватории и территории на день или два, к счастью  не одновременно. И это было единственным, что радовало меня в том новом политическом и экономическом времени. Теперь я всегда жила дома, с родителями и   нашим пушистым котом Маркизом, который тоже не очень любил жить у чужих людей.
 На эти надоедливые звонки, которые только добавляли и усиливали нервозность и раздражительность дома, мы уже старались просто не обращать внимания. Обычно клали трубку, если звонивший молчал. Эту тему мы уже не обсуждали, но, думаю,  каждый из нас в голове прокручивал мысли о том, кто бы это мог быть и для чего звонил, что увеличивало напряженность и даже подозрительность между нами. Я  возненавидела звонящего и порой желала ему плохого. Бывали периоды, когда звонки прекращались, и мы думали, что насовсем, но каждый раз ошибались. А между тем доходы в нашей семье упали даже ниже уровня выживаемости.
   - Олег, в этом месяце нам совсем не выплатили ничего, а тебе только часть. Даже меньше половины. Мы так скоро вообще перейдем на хлеб и воду. Что нам делать, Олег? – с глухим отчаянием начала за завтраком разговор мама, допивая жидкий,  повторно заваренный чай.
 - Если тебе обещали дать в следующем месяце зарплату, то можно перезанять немного пока, - отозвался папа.
- У кого занять? Ты смеёшься? На работе ни у кого нет. Знакомые и друзья уже не занимают. И вообще это не выход, это утопия. Надо искать какую-то подработку где-нибудь. У нас некоторые начали приторговывать уже, кто трусами, кто мылом. Господи, я не верю, что все это происходит на самом деле. Научные сотрудники пошли торговать, но ведь не война же. А выживать приходиться почти как там. Попробовать занять у Марины что ли? Она маникюр ездит делает разным рыночным обеспеченным дамам, у неё должны деньги быть. Как же не хочется выглядеть перед ней такой вот беспомощной и просить не хочется, но выхода другого нет. У остальных соседей думаю занимать бесполезно, их положение не лучше нашего.
- Да, да, Лиза, попробуй у неё занять, - угрюмо и задумчиво согласился папа.
Вечером, возвращаясь с работы, мама постучала к тете Марине в дверь. Та открыла, очень удивившись. Она совсем не привыкла, чтобы к ней приходили соседи, которые старались поменьше с ней общаться и делали вид, будто она, что называется, не из их круга.
- Лиза? Привет. Что-то случилось? – вежливо спросила тетя Марина.
 - Привет, Марина. Да нет, ничего не случилось, просто…понимаешь…тут, - замялась и слегка покраснела мама, - Одним словом, я хотела попросить у тебя денег взаймы недели на три. 
 После небольшой  паузы и некоторого замешательства тетя Марина ответила с улыбкой:
- Вот это поворо-о-т. Хотя все понятно. Мой же тоже в НИИ, я в курсе что там происходит сейчас. Но я никогда бы не подумала, что ты…ну да ладно, заходи, чего в дверях то стоять. Кому другому бы не дала, а вот тебе займу и с легким сердцем. Ты не такая снобка, как эти все тут. Здороваешься без позы и про детей моих спрашивала, - и тетя Марина заняла маме, сколько она попросила.
- Ты если подзаработать захочешь, то есть варианты. Если что заходи, обсудим,- дружелюбно и понимающе сказала соседка, прощаясь с мамой.
- Не знаю…хорошо…спасибо, - неуверенно и стесняясь ответила мама. 
Во время ужина в тот вечер мы не разговаривали. На мое сообщение родителям о хороших оценках прозвучал ответ «хорошо, молодец» и все. Маме и папе было не до чего. Они постоянно о чем-то напряженно думали. Все их мысли были заняты поиском средств на жизнь  и тем, как создать более презентабельные научные проекты, на которые могут выделить финансирование. Материальная поддержка научных исследований стала очень ничтожной, и надо было очень постараться, чтобы в каком-то ведомстве его одобрили и выделили средства.
   Папа был погружен в работу над докторской диссертацией. Постоянно что-то записывал, фиксировал, отмечал на листах бумаги и подчеркивал какие-то строчки в толстых книгах с яркими обложками красным карандашом. И были моменты, когда он казался вдохновленным и окрыленным, как раньше. Но суровая реальность ежедневно напоминала о себе и не давала летать слишком долго и высоко.
- Олег, надо что-то уже решать, нам  не на что жить. Необходимо искать какие-то пути зарабатывания денег. Нужно попытаться найти другую работу, где платят, - сказала мама каким-то очередным безрадостным утром.
- Лиза, сейчас везде безденежье, зарабатывают только торгаши или те, кто оказывает какие-то частные услуги, как Марина эта, например, - слегка раздраженно ответил ей папа.
- А что Марина, в данных обстоятельствах она вытаскивает семью, пока её муж блаженно занят научными поисками…, - вступилась за соседку мама.
- Лиза! Вот что ты начинаешь с утра опять, ты на меня намекаешь? Что-то придумаем. Я сейчас работаю над докторской. Смоков уверил, что нам выделят средства под  это исследование. Он был на конференции, потом заходил в министерство. Будет финансирование нашего проекта – значит и фонд заработной платы пополнится, по крайней мере для нашей лаборатории.
- Ты смеёшься? Когда это будет? А нам сегодня есть надо, понимаешь ты?! Сколько мы мяса уже не видели?
- И что ты мне предлагаешь? Пойти на рынок картошкой торговать?
- А что в этом такого, если твоей семье есть нечего?
- Что ты нагнетаешь опять? Есть картошка и другие овощи с дачи, есть заготовки твои, на хлеб пока хватает.
- Все это уже скоро закончится и денег, отложенных на теплицу, которые мы сейчас тратим на еду, тоже скоро не останется. Надо срочно, в ближайшую неделю, две что-то предпринимать, иначе мы уже просто начнем голодать.
- Но я не могу торговать, просто не могу, не умею я. Это совсем не моё. Может, съездим в ближайшие поселки и обменяем какие-то наши вещи на продукты?
- Олег, ты это серьезно? Какие вещи? Кому нужно наше старое барахло? Я все наше золото давно сдала в скупку, мы его проели, а больше ничего привлекательного из вещей у нас нет.
- Я поеду в поселок и попробую обменять свое зимнее немецкое пальто и  кожаные ботинки на мясо. Но торговать я не смогу, Лиза. У меня все равно не получится, понимаешь.
- Ты с ума сошел? А в чем ты будешь ходить зимой?
- Привезу с дачи тулуп старый и унты мои. Они еще вполне сносно выглядят. Главное, чтобы на конференцию зимой не пришлось никуда ехать.
- Но это не выход, Олег. Все равно это мизер, которого надолго не хватит. Надо искать подработку.
- Пока хватит, если согласятся обменять, потом еще что-то придумаю. А торговать не умею, не смогу.
-  Вот именно «если». В войну люди тоже не умели на станках работать и дети тем более. Но понимали, что надо. Захотели и научились, работали, выпускали  снаряды и военную форму шили. У них было желание помочь своим. А ты не хочешь хотя бы попробовать себя в другом деле. Понимаешь, порой хватает одного желания, только желания, чтобы начать. И все получится.
- Но, Лиза, сейчас ведь все же не война.
- Да, а выживать приходится… Конечно, ты у нас ценный ученый, который не должен терять научную мыслительную волну и перебивать её бытовыми помехами, но мы твоя семья, мы живые люди. Да, я согласна, ты действительно талантливый ученый, но жизнь вокруг твоего таланта и твоих научных поисков не вертится. Ты тоже земной человек с обычными бытовыми потребностями, которые необходимо обеспечивать.
Папа уже ничего не ответил, молча оделся и ушел. Он почти постоянно стал дольше задерживаться на работе и приходил, когда нужно уже было ложиться спать. Он говорил, что на работе ему спокойнее заниматься докторской. Тех оживленных, интересных вечерних посиделок больше не было и мы с мамой все  чаще ужинали вдвоем.
 Подобные разговоры о том, что надо искать средства на жизнь были практически во всех семьях в тот период. По этой причине у всех были частыми ссоры, выяснения, шквалы упреков. У людей росло раздражение и усталость от непонимания того, что же будет дальше и когда этот кошмар закончится. Многие решались сменить сферу деятельности и даже становились успешными, но таких были единицы. Из папиных коллег несколько перспективных ученых ушли в коммерцию, организовали, разрешенные тогда, кооперативы разного профиля – по ремонту машин, пошивке одежды, студию фотографии, цех по выпечке хлеба и т.д. Один из них в соседнем доме открыл частное кафе-мороженое. Лакомство там подавали в специальных металлических, с виду похожих на серебряные, чашечках на высоких ножках. В одной порции было три белых шарика мороженого, которые сверху поливались шоколадом или клубничным сиропом. Выглядело всё очень аппетитно и как-то даже по-царски. Мы с подружками привыкли к мороженому в стаканчиках, когда большой удачей считалось, если тебе посчастливилось купить в вафельном. Эскимо на палочке мы видели только в кино, хотя мама с папой, приезжая из столичных командировок, говорили, что в Москве его продают, они пробовали и что на вкус ничего особенного. Мол, наше в вафельных стаканчиках получше будет. Я верила, но желание попробовать не исчезало. И вот, когда мы с подружками впервые зашли в это частное кафе, то почувствовали себя значительными и важными людьми. Ели мы эти чудо-шарики с восторгом, отламывая ложечкой маленькие кусочки, чтобы посмаковать вкус шоколада с мороженым во рту. Под конец выскребали все из чашечки до последней капли. Так мы отпраздновали день рождения одной из подружек, чьи родители имели возможность оплатить такую роскошь. Наевшись мороженого, все побежали на качели, весело подпрыгивая. Потом мы много раз вспоминали вкус того мороженого и то, как мы рассуждали, у кого шоколада налили больше, а у кого меньше.
 Не все папины коллеги-ученые стали удачливыми бизнесменами. Многие прогорели. Но в науку они все же так и не вернулись. Устраивались охранниками или водителями у частников. Вот так бизнес в нашей стране шел по костям научной мысли… 
Учителям тоже толком не выдавали зарплату, и из школ, равно как и из НИИ, шел отток людей в частные фирмы.  Помню свое шоковое удивление, когда, гуляя с подружками в центре нашего Академгородка, в окне какого-то небольшого кафе я увидела свою бывшую учительницу черчения Веру Александровну, которая уволилась около года назад. В школе педагоги поговаривали, что она просто сидит дома. Муж её стал очень успешным, «поймал волну», как они выражались, и сказал жене: « Раз все равно тебе не платят, зачем тратить на школу время и силы? Сиди лучше дома и воспитывай детей, посвяти себя им». Она и ушла из школы. А теперь вот она, работает официанткой. Хрупкая стройная молодая женщина, которая всегда была одетая в строгий костюм на уроках, а сейчас на ней кожаная жилетка и коротенькая юбка клеш из того же материала. Я не могла поверить, что это она. Вера Александровна проворно приносила и уносила тарелки посетителям, молча и покорно что-то выслушивала от них. Глаза её были совершенно мертвыми, даже не грустными… Она словно робот,- холодно и четко выполняла нужное действие, а в паузы стояла и смотрела сквозь всех, будто вся её сущность отсутствовала. Я была потрясена… что же стало с ней… почему она здесь и так одета. Как же бесконечно униженно она выглядит, неужели она этого сама не видит. Тут ко мне подбежали подружки, громко хохоча: «Алеся, ну ты чего тут застряла, пойдем быстрей, там сейчас Федька с Денисом пузыри будут надувать из жвачки на спор, у кого больше получится, побежали посмотрим». Их вопли услышала Вера Александровна и наши взгляды встретились…она узнала меня. Моя учительница сморщила лицо, будто от боли, опустила глаза,  она сжала губы, её подбородок задрожал… Я поспешила уйти…
  Долго потом я мучилась догадками, что же у неё  произошло. С учителями поговорить на эту тему я не решалась. Только спустя много лет, когда  совсем уже об этом забыла, я случайно узнала что с ней стало …
  Однажды, придя со школы, я очень удивилась, что мама уже дома. Обычно она приходила гораздо позже меня, задерживалась из-за каких-то обсуждений и обсчетов данных. До маминого возвращения я успевала потанцевать под громкую музыку, поболтать о всякой ерунде по телефону с подружками или померить какие-нибудь её туфли и платья для конференций и симпозиумов. Но еще больше я удивилась, когда увидела тётю Марину у нас на кухне. Они с мамой пили чай, что-то оживленно обсуждали, о чем-то договаривались. Мама уже не казалась такой грустной и подавленной, как в последнее время. В глазах её прыгал веселый деятельный порыв. Я подхватила её радостное настроение, и мы все втроём приятно посидели за столом.
    - Ой, какое у тебя сало вкусное, Лиза! Прямо объедение! – нахваливала угощение тетя Марина, - Дашь рецептик потом? Я тоже солю, но такого нежного не получается у меня.
  - Это сало само такое нежное, Олег из поселка привез,- с легким смущением ответила мама.
  - Да ты что! И я такое же хочу, а по чем брал?
  - Даа… не знаю, какие-то знакомые дали что ли, не помню уже, - растерялась мама.
  - Ну да ладно, об этом после. Что касается вопроса то твоего про подработку, понимаешь, в маникюре опыта нет у тебя, а ведь этим барышням денежным ещё тот «капризный» маникюр нужен. Но есть другой, простой и вполне реальный вариант. У меня знакомая есть, а у той тоже куча разных полезных знакомств. Так вот, они могут дать товар под реализацию тебе, - конструктивно начала тетя Марина.
  - Это как? Что это значит? – вдумчиво спросила мама.
 - То есть тебе дадут товар на доверии, озвучат сумму, которую хотели бы за него выручить, ты продаешь подороже, обговоренную сумму отдаешь им, а разницу оставляешь себе. Это и есть твой заработок. Обговариваются и  сроки реализации, ну там плюс минус месяц, два. Это не слишком строго.  Важно, что моя знакомая из больницы замолвит за тебя словечко, чтобы согласились дать тебе товар. Без этого там никак, кто дает товар, они же рискуют. А вдруг ты сбежишь ха-ха-ха! Ну, вот собственно в этом и будет моя помощь пока что. Потом, если у тебя пойдет и ты войдешь в кураж, то сможем вдвоем с тобой брать товар и вместе выходить на точки сбыта, - по-деловому отрапортовала соседка.
- Марина, спасибо, тебе! В общих чертах я поняла, а какой товар дают? – уже заинтересованно, подхватив деловую волну спросила мама.   
- Да всякий,- шмотки, обувь, продукты. Но для начала попробуй попроще что-нибудь, что не портится. Платья может или дешевые вот эти сапоги на синтепоне, популярные сейчас.  И знаешь, лучше найти точку сбыта – маленький магазинчик или в поселок глухой поехать, где вообще нет толком ничего, и покупателей куча набежит. Но можно и самой стоять продавать, конечно.
- В поселках тоже денег нет ни у кого, там только обменять можно что-то, - тихо сказала мама.
- Ну да, ну да, там реально глухо во всех смыслах. Короче думай, я знакомой позвоню, завтра сходим и все конкретно обговорим! Не трясись, все нормально будет! Как моя бабка любила говорить: «Не Боги горшки обжигают». Постепенно освоишься и все получится! – подбодрила соседка маму, - Бабка моя та ещё гром-баба была. Тогда ведь тоже с деньгами и продуктами проблемы были, так она ходила и всей деревне печки клала. А за это ей кто деньги давал, кто еду. Так и выживали. Способная была и предприимчивая! Один раз всего увидела, как мастер печку кладёт и научилась, потом этим умением детей кормила. Муж то быстро помер у ней, от работы тяжелой, жилу там порвал какую-то и всё, конец. Сейчас-то может и выходили бы его, а тогда  ни средств, ни условий не было ведь. Вот так мы женщины все на себя и взваливаем порой. А куда деваться, если некому больше… Ну ладно, давай, пойду я, засиделась чего-то. До завтра!
  Мама осталась довольна беседой. Она мило простилась с гостьей и, возвращаясь на кухню, даже стала напевать какую-то ритмичную песенку.
 Тетя Марина не обманула, познакомила маму с кем обещала, а та, в свою очередь, заручилась за неё перед кем надо. Мама потихоньку входила во все нюансы торгового дела, а науку поставила на паузу…пришлось. В НИИ на тот момент смотрели на подобные подработки сотрудников сквозь пальцы, понимали, что людям надо на что-то жить. Однажды я тоже помогала маме торговать лимонами в фойе больнице. Подруга тети Марины предоставила нам такую возможность. Были еще продажи платьев, мыла, сапог и даже мороженного минтая в разных местах. Какие-то небольшие деньги стали водиться у нас в доме, но давалось все это непросто. Бывало, что покупатели хамили или через несколько дней приходили и возвращали товар. Одним словом, в торговом деле кроме денег и порадоваться было нечему, ни общение с людьми, ни успех от продажи всей взятой партии товара не приносили никаких приятных эмоций. У нас дома душевное общение тоже почти прекратилось, остались только какие-то обсуждения бытовых нужд. Приходило новое время - время конкретных спросов и предложений, время товаров и услуг…
  - Олег, что там у тебя с защитой докторской? Как все движется? – устало поинтересовалась мама за обедом в какой-то выходной день.
  - Я работаю, можно сказать иду к завершению, - нехотя ответил папа.
 - Это не ответ. Если защита уже не за горами, то это одно дело, а если там ещё пахать и пахать, то…
 - Ну что ты начинаешь снова и снова! – перебил папа, - Ты же знаешь, что наука это не конвейер, там нельзя что-то ускорить по желанию. Идет исследование, идет познание…да что я распинаюсь, ты сама все и так знаешь, - почти закричал он.
- Это я начинаю! Это ты все начинаешь и продолжаешь эту свою песню про добытие научных истин и никак не начнешь уже думать о нуждах семьи наконец! Ты ведь все же глава семьи, ты мужик или нет в  конце то концов! – выкрикнула отчаянно  мама.
- Все, что нам платят, я приношу. Я не могу сейчас вот так взять все и бросить, всю работу перечеркнуть одним махом я не имею права, процесс идет, люди задействованы. Конечно, незаменимых у нас нет, но, если я сейчас выключусь из всего, то обратной дороги уже не будет, понимаешь ты это или нет?! Другие всё доведут до конца, но вот вопрос как доведут и в каком виде это все будет потом? Исправлять что-либо будет поздно, да и права такого у меня уже не будет. К исследованию я перестану иметь отношение, а какой-нибудь Боря быстро и красиво подхватит знамя. Всё извратит, исказит и спекулятивный, сладенький лживый результат представит. Всё подгонит, а исследование в итоге зайдет в тупик без всякой перспективы на дальнейшие разработки. Не люблю пафосных фраз, но сейчас вершится дело всей моей жизни. Лиза, я устал. На работе у меня и так сплошные нервы, давай хоть дома не будем бои устраивать. Просто какое-то время надо потерпеть.
- Да сколько же терпеть, Олег? Почему только тебя надо понимать и поддерживать? Я тоже устаю как собака, выматываюсь до тошноты просто. А ты хоть раз спросил как я вообще? Пожалел или подбодрил меня? А? Нет! Ты занят священным поиском великих истин. А кому твои истины нужны, когда есть нечего? А?! Скажи!
- Я не знаю, что тебе ответить. Я не могу по-другому, вот именно  сейчас и не могу…
- Но надо же что-то делать, Олег. Нельзя же сидеть на своем научном облачке или носиться со своими солнечными вспышками и активностями, когда тут у нас на земле пришли трудные времена!
- Лиза! Ты не понимаешь меня! Трудности временные, придут и уйдут, а мой труд –это база, отправная точка для дальнейших исследований и успехов уже в прикладном секторе, для земных нужд, для народных. Я не могу заниматься своим исследованием наскоками, это не временное дело- это дело всей моей жизни.
- Да всё я понимаю, это ты понять не хочешь, что обстоятельства диктуют поменять приоритеты. Я же приостановила свои изучения и обследования грунта и более глубоких слоев земной коры. Веду немножко анализ собранных раньше проб, пишу заключения для отчетности. Но это больше для галочки. Для серьезного сравнительного анализа этих образцов ничтожно мало. О! Да! Конечно, я не представитель фундаментальной науки, как ты. Мои исследования очень локальны и приносят конкретную пользу. Это ты у нас открываешь просторы и направляешь дремучий заблудший научный поиск на более определенные и осмысленные «рельсы», но моё слово в науке тоже не последнее и я тоже заслуживаю понимания, поддержки и того, чтобы трудности мы преодолевали вместе, поэтому…
 Тут зазвонил телефон. Звук теперь был более резкий и противный от списанного аппарата, который родители принесли из института на замену треснувшему. Я обрадовалась звонку и поспешила снять трубку, в то время как родители продолжили свои выяснения «истин».
- Алло? – дружелюбно спросила я. В трубке повисло привычное молчание, но вдруг что-то будто зашипело, а потом я услышала…
- Йыааа-йы-аа-яа,- произнес кто-то с усилием на другом конце провода. Я похолодела от страха и бросила трубку. Всё произнесено было каким-то неестественным, даже слегка ненормальным голосом. Мне показалось, что это был мальчик или молодой парень. Хоть что-то прояснилось насчет этих звонков. Хотя, наоборот, вопросов стало ещё больше. Кто же этот парень, кому звонит и что ему нужно в конце концов? Как ни странно, после этого «разговора» звонки прекратились. Родителям про этот случай я ничего не рассказала, да им и не до того было. А со временем я и сама совсем забыла об том. О том, кто же это все-таки звонил и зачем я узнала намного позже, когда уже училась в институте…
- Хочешь сказать, что я не желаю благополучия нашей семье?! – услышала я папин голос, вернувшись со школы. На удивление, они с мамой были уже дома. Оказалось, что у папы была какая-то там санитарная обработка помещения института и им запретили приходить туда три дня, а мама договорилась встретиться с тётей Мариной в тот вечер.
- Нет, Олег, я не об этом! Я о том, что у тебя нет желания изменить свои стереотипы и привычки поведения, чтобы мне помочь, чтобы семье помочь!
-Ты хочешь сказать, мне надо поменять себя? Но это ведь невозможно!
- Я не говорю изменить себя внутренне или изменить себе! Услышь меня! Я говорю о нежелании временно поменять работу, привычный образ жизни, чтобы семья мясо вдоволь смогла поесть! У тебя дочь растет! В таком возрасте ей необходимо полноценно питаться!
- Я все понимаю, Лиза! Я не идиот! Но мне совсем немного осталось, я уже близок к завершению и вот-вот я получу тот долгожданный результат! – одухотворенно и радостно воскликнул папа.
- Всё я-я-я, как же с тобой трудно! Ты не человек, а куча самолюбия, - осадила его мама. 
 В том и заключается счастье и несчастье настоящего ученого. Он работает не для выгоды или прогресса, или какого-то великого достижения. Настоящий ученый работает из-за жажды познания и получения новых данных и результатов, которые не были получены до него. В этом много честолюбия, но никогда не замешена собственная выгода и ориентация на какой-либо социально-экономический рост. Внутренний мир таких людей трудно понять тем, кто не относится к науке также фанатично и жертвенно. Наука поглощает их полностью, не терпя никаких условий и исключений. Ученый живет, будто в своём, ему одному понятном мире, в котором ищет ответы на какие-то вопросы. Он в вечном поиске, как говорят. Это похоже на состояние творческого человека, разница лишь в том, что у него результат поиска – это чаще всего придуманный и воплощенный замысел – картина, песня, стих, рассказ и так далее. А для ученого предмет поиска – это получение новых данных из существующей реальности или разработка передового способа для этого. Затем он делает выводы и прогнозы для последователей.
   Мама всегда говорила и подчеркивала, что папа настоящий ученый. Что он очень умен и талантлив в математике и в физике и нет задачи, которую он бы не смог решить. С этим были согласны и все наши знакомые. И я не могла понять в то время, почему же это не помогает нам, почему же это не спасает нас. Я считала, что если человек талантлив, то все в его жизни должно быть хорошо! Лучше всех! Выходит, что на талант тоже нужен спрос… И это очень явственно обнажилось в наступающем времени… 
-  Ну почему ты молчишь? Ведь можно найти какие-то другие варианты, - продолжала настаивать мама, - Не хочешь торговать, оказывай услуги какие-нибудь, по ремонту сантехники там или электрики, например.
- Но я ученый, Лиза!! Не могу я это все коммерческое делать, чуждо мне, - почти застонал папа.
- Тогда занимайся со школьниками, репетируй за деньги. Ты ведь помогал детям всяких наших знакомых, теперь будешь делать это за плату вот и все.
- Как же теперь за деньги то? Ведь я всегда помогал просто так, по дружбе.
 - Ты как ребенок в самом деле. Ну тогда другим, чужим незнакомым детям знания теперь передавай свои, а их родители тебе за это платить будут.
- Где найти учеников таких, ведь сейчас все родители без денег.
- Не все. Есть и вполне обеспеченные, а вот их дети, как раз, часто совсем запущены в учебе. Такие родители своими доходами озабочены больше всего и нет времени у них, да и понимания, чтобы ребенка своего подтянуть по предметам. Зато они готовы платить за квалифицированную помощь. Детей все же образованными видеть хотят, по крайней мере, на школьном уровне. И это обстоятельство нам сейчас на руку. Ты меня слушаешь вообще? Да оторвись ты от своей книжки уже! Я тебе простые и важные вещи говорю сейчас! Боже, как же я устала с тобой! Никакого понимания, участия, помощи.
- Лиза, не кричи! От тебя тоже никакого понимания я не вижу, хоть сколько-нибудь. Порепетировать можно детей, пусть и за деньги, хорошо. Только как и где искать то их? Объявления расклеить на столбах что ли?
- А хоть бы и так! Только ближе к школам клей. А я попробую у своих новых знакомых поспрашивать, думаю, среди них точно найдутся желающие! Ну хоть что-то…хоть какая-то помощь от…
 Тут позвонили в дверь. Мама пошла открывать.
- А-а, Марина, привет, заходи! Давай сразу на кухню, там мои по комнатам сидят, своими делами заняты, а нам и тут хорошо будет. Чайку попьем и обсудим, что хотели.
- Привет, да давай конечно! Где ж еще важные то дела у нас делаются ха-ха-ха, как ни на кухне!
Мы с папой вышли, вежливо поздоровались с тётей Мариной и снова вернулись каждый в свою комнату. Папа к книжкам, а я дописывать реферат по географии.
  С того дня соседка стала частым гостем у нас дома. Они с мамой уже начали совместно что-то продавать, реализовывать, даже умудрялись творчески подходить к делу – покупали обычные простые, однотонные блузки, делали на них изящную вышивку или незначительно меняли фасон – пришивали какой-нибудь пестрый, эффектный хлястик-завязку под воротничком, или мастерили разные нашивки из контрастных тканей на манжеты, плечи или застежку, приделывали интересные кантики. Конечно, после таких реформаций блузки стоили намного дороже. И был успех! Одним словом, дело пошло на ура! Спрос на такие эксклюзивы был бешеный. Люди подустали уже от китайского безвкусного, пестрого однообразия ужасного качества. Мама с тётей Мариной постоянно что-то планировали, распределяли, рассчитывали, сидя в дальней комнате; говорили о товаре, затратах, прибыли и продажах. Соседка стала теперь лучшей маминой приятельницей. Иногда они просто пили вино на кухне и разговаривали, потом смеялись, а потом плакали… Я не любила эти их посиделки, от которых становилось мрачно на душе и не хотелось ничего делать.
А в другой комнате папа заканчивал докторскую диссертацию. Он очень сосредоточенно что-то писал за столом и, казалось, совсем не слышит, что происходит вокруг. Часто он терял счет времени и засиживался так до глубокой ночи.
Вот так наша двухкомнатная квартира «вагончиком» словно разбилась на два лагеря – в одном заседал активный и деятельный бизнес-класс, а в другом тихо шелестели  мысли ученого… Новое время раскололо мою семью…
   Папа по возможности стал заниматься репетиторством и, в целом, материальное благополучие пришло к нам в дом. Я всегда была сытой и даже достаточно модно одетой, но… я не была довольной, легкой...не была радостной. Нет, мрачной я, конечно же тоже не была. Мы с девчонками и смеялись и веселились часто, но как-то безрадостно и уныло было внутри, будто все затянулось черной пеленой. Не покидало щемящее чувство от того, как всё стало теперь в моей семье и, неизвестно, будет ли прежним когда-нибудь… Я не могла  примириться с этим.
А между тем родители продолжали что-то выяснять, обвинять друг друга. Каждый стоял на своей позиции и ждал понимания. И оба были правы… Но понимания не наступало…разобщенность всё больше росла и уже стала какой-то глубокой пропастью между мамой и папой…
  - Я так больше не могу! – услышала я крик мамы, вернувшись с прогулки в выходной день, - Я пашу просто на износ! Как ломовая лошадь! Успеваю и зарабатывать и в институте не терять позиции, а вы даже посуду помыть не можете или мусор вынести! Всё надо десять раз попросить и десять раз напомнить! Я устала, Олег! Понимаешь ты! Устала!!! – зарыдала мама.
 - Я тоже устал так жить! От тебя одни упреки и скандалы! Нет ни покоя, ни понимания, что для моей работы нужна тишина, хотя бы иногда. Наш дом превратился в базар! Эта бесцеремонная Марина твоя шляется сюда как на работу! В глазах от неё рябит уже и от ваших сумок бесконечных! – выкрикивал возмущенно папа.
- Это у меня-то нет понимания?! Да как ты можешь говорить такое! Я тяну всю семью! А твоё репетиторство- это смешной мизер, формальность, чтобы сказать, что ты тоже стараешься для семьи!
- Я всё говорил уже тысячу раз! Мне необходимо время сейчас, чтобы завершить исследование и закончить докторскую, потом выделят финансирование для дальнейших разработок в этом направлении! Наших разработок понимаешь ты или нет! Будет легче, будут деньги! Смоков заверил, что мы там, в ведомствах на хорошем счету и что всё будет! Просил миллион раз немного потерпеть, но ты хронически устраиваешь дома или базар или бойню между нами! Я тоже устал от этого всего!
Я ушла в свою комнату, включила музыку и старалась не вслушиваться в их «разговор». Но…тут пронзительно и беспощадно прозвучало это безжалостное слово «Р А З В О Д»… Будто Земля перестала вращаться вокруг солнца… моя земля, вокруг моего солнышка, будто рухнули основы мироздания…моего мироздания… Я тихо сидела и не могла поверить. Это же мои мама и папа, мы ведь семья, мы не можем быть не вместе, так не бывает, что теперь будет, почему они не могут просто жить, как жили и всё… Я зарыдала в подушку, мне было тяжело всё это слышать, всё это понимать. Было невыносимо больно и плохо. Что-то кольнуло в середине. Я прижала к груди свою детскую руку и пыталась понять эту взрослую жизнь, обняла нашего большого пушистого кота - самое теплое, родное и близкое мне существо тогда на всём белом свете и плакала, плакала, плакала. Всё вокруг будто разлетелось на куски и образовалась бесконечная пустота… Для меня наступило солнечное затмение…тьма и холод без просвета…
   Я долго надеялась, что все эти выкрики про развод были на эмоциях и всё уляжется. Но развод состоялся, мама с папой расстались.  Пока всё это тянулось родители жаловались  друг на друга мне, своему ребёнку, ожидая что ли понимания какого-то или сочувствия… Пытались оправдаться как-то. Почему-то считали необходимым озвучить мне доводы и аргументы в пользу развода, каждый говорил мне что хочет этого и делает потому-то и потому-то. И что если бы другой проявил  больше участия и понимания, то до такого бы и не дошло. Одним словом, пытались обрисовать мне эту свою чёртову актуальность… происходящего. Доказывать свою правоту и подбирать аргументы уж они поднаторели, работая в НИИ… Действовали, так сказать, по знакомой и привычной схеме и, вероятно, каждый рассчитывал на успех… Но как я могла принять сторону одного из них?...КАК… Меня просто раздирало надвое, а они всё рвали и рвали мне душу пополам своими уничтожающими аргументациями. Почему-то родители не жалели и не утешали меня. Они просто старались оправдать свой поступок передо мной…или перед собой. Ни разу они не спросили, каково мне и не понимали, что их аргументы и «кивания» друг на друга только резали всё глубже и больнее. Как же всё это было чудовищно жестоко. Я замкнулась, ушла в себя. Стала в итоге ненавидеть их обоих и уже даже ждать развода, чтобы они, наконец, прекратили выяснять что-то и потом жаловаться мне. Я уже просто хотела покоя.  От пережитых страданий и боли моя детская подростковая душа надорвалась, вся израненная она покрылась бронёй от обид и горечи. Я словно похолодела внутри и очерствела снаружи… Жизнь родителей мне стала безразлична.
 Возможно, я перенесла бы разрыв между ними легче, если бы не росла в атмосфере просвещения, разговоров о культуре, науке и искусстве и не стала бы тонкой, ранимой, чувствительной натурой.
 Постепенно весь тот кошмар утих.  После развода папа съехал в комнату в общежитии, выделенную институтом. Я ходила к нему туда, но делала это через силу. Моя душа ещё сильно кровоточила и я не хотела лишних разговоров и каких-то обсуждений ненужных. Всё казалось глупым и совершенно чужим. Родители стали гораздо меньше видеться, продолжали сносно общаться, но всё равно умудрялись ссориться. Помню, в такие случаи мама просила сходить и посмотреть «как там отец». Такие визиты мне были особенно ненавистны…не обходилось без очередных ранящих разговоров и рассуждений. Зачем надо было продолжать вовлекать меня в свои размолвки? Не знаю…не понимаю. Уж можно было, наверное, после развода хотя бы оградить меня от всего этого.
  Только спустя много лет папа за весь этот кошмар для меня из слёз и страданий попросил прощение, несколько раз… И меня чуть отпустило. Будто какие-то холодные, железные тески из застывшей горечи и боли вокруг моей души ослабли, разжались. И стало легче дышать…стало теплее, и мне самой и тем, кто рядом. Я почувствовала, что он сожалеет, что ему жаль меня, я увидела его понимание, как мне было плохо тогда…и простила. Наконец то окончательно.
  Конечно, к тому моменту я уже давно их простила и не держала уже зла, всё как-то перемололось, передумалось, переболело и отлегло. Но вот только какой-то холод внутри и сдавленность долго не покидали меня. Моя душа была словно узницей в темнице собственных обид многие годы. Я всё хотела понять, почему так случилось в нашей семье. Поступила и выучилась на психолога – думала, что это выход и такие знания помогут мне. И в этом ошибка многих, кто выбирает эту профессию, чтобы решить свои проблемы или найти свои ответы. А вот ответов то чаще всего и нет… Пришло понимание, что не всё в этой жизни надо воспринимать как проблему. Есть просто события, которые надо принять, возможно, даже не пытаясь понять. Потому, что понять чужую душу невозможно. Это почти также трудно, как и познать в свою собственную до конца. Это как хотеть объять необъятное. А попытки разобраться и уловить, как и что произошло не дают облегчения, а только усиливают душевные терзания поиском виноватых. Если всё же удается их найти, то возникает жажда справедливости или возмездия. В душе на смену терзаниям приходит злоба. А вот она то может не отпускать вас уже долгие годы. Всё в жизни вы начинаете видеть через эту мрачную призму. Поэтому, часто путь к пониманию – это путь в никуда и ни за чем. Вы бессмысленно потратите силы, часть жизни, а в итоге всё уйдет в суету. Иной раз не надо пытаться что-то понять и отягощать этим свою жизнь. Просто примите данность и отпустите…живите легко, живите радостно, без укоров и сожалений. Ведь жизнь не стоит на месте, бывает,  что-то заканчивается между людьми либо чего-то не было изначально.  Или они были вместе столько, сколько предначертано. Спустя 25 лет я так и не смогла ответить на этот вопрос… А может ничего и не нужно, чтобы быть вместе, кроме желания. Обычного простого желания. Оно было и прошло. Просто прошло…
   После развода папа спокойно завершил своё исследование и дописал докторскую диссертацию. Оставалось лишь доделать какие-то последние штрихи по оформлению и выходить на предзащиту. Выступлений и публикаций по теме было более, чем достаточно и все были уверены в папином успехе! Предзащита прошла блестяще! Было большое множество справедливых лестных отзывов и восторгов! Теперь предстояла защита, как говорил папа - главный спектакль! Считалось, что всё уже предрешено и понятно, но формально всё это проиграть и проговорить было святой необходимостью! Все условности должны были быть чинно соблюдены! Дата была назначена и оставалось только ждать и готовиться к банкету!
 Однажды, я пришла  вечером домой позже обычного - мы готовили какие-то сценки для творческого конкурса в школе. Увидела, как папа спит на диване на боку, рядом лежит раскрытая книга – он готовился к защите, пробегал важные тексты. На папе уютно пристроился, пригрелся и уснул наш большой пушистый рыжий кот. А мама тихонько что-то писала за столом.  Несмотря на всё случившееся, папа часто приходил к нам, брал какие-то книги, разговаривал с мамой о чем-то нейтральном, читал и даже готовил иногда. И порой казалось, что всё у нас как раньше…как всегда было…спокойно, насыщенно задумчивой тишиной и светлой, скромной радостью…без нынешней печальной пустоты…
 Я поужинала, потом прошла в свою комнату и занялась домашним заданием по ИЗО. Спустя некоторое время папа проснулся, встал, пошел на кухню пить чай. Мама присоединилась к нему.
- Волнуешься? – тихо спросила мама.
- Да нет, а может чуть-чуть. Просто ожидание всегда немного выматывает, - задумчиво ответил папа.
- Что ваши решили с банкетом? Где будет?
- Я об этом ещё с ними как-то и не говорил. Неудобно. Даже не знаю что предложить.
- Давай здесь устроим? И дешевле обойдется и вкуснее намного будет. Я могу приготовить голубцы, салаты, картошку запеку. Поговорю с Эллой, она поможет огурцов и помидоров достать.  Все будет в лучшем виде!  - уже веселее предложила мама.
- Спасибо, Лиза, - дрогнувшим голосом произнёс папа, - Но у меня нет…
- Да, брось, Олег. Мы как раз с Мариной продали партию сапог, на всё хватит, даже на вполне приличный коньяк, -  проникновенно и заботливо сказала мама.
- Спасибо тебе, Лиза.
- Не за что, Олег.
Потом мама с папой ещё посидели молча…потому что любые слова были лишними. Они теперь были не вместе, но оставались единым целым. Объяснить такое невозможно, логике это не подчиняется. Это просто есть, когда есть любовь…когда ты просто принимаешь мир другого человека, пусть даже не понимая его, принимаешь полностью и всецело без условий и оговорок. Желания быть вместе у них больше не было, а любовь осталась. Потому что её нельзя победить, её нельзя ничем уничтожить или выжечь. Вот такая загадка человеческой души…человеческой природы. Такая непостижимая тайна любви… Мои мама и папа как две звезды – отдалились, но остались на расстоянии, не стремящемся к бесконечности. Есть слова в одной песне: « Две звезды, две светлых повести…». И это мои две звезды… мои две светлые повести…
  Допив чай, папа молча встал из-за стола, оделся и ушёл к себе. Я сидела в своей комнате и неслышно заплакала над школьным рисунком про русские народные праздники. Я изобразила женщин в красных сарафанах, пляшущих под бубен. Как горько мне стало и больно, что  так теперь всё у нас …и что ничего не может измениться, стать прежним.
 В какой-то выходной к нам пришла тетя Лида, чтобы обсудить банкетное меню. Я очень обрадовалась ей, давно не слышала её эмоциональных и с юмором рассказов про свекровь и нового заполошного начальника. Мы трое на кухне пили чай, ели вкусняшки, принесенные тётей Лидой, смеялись над её историями, активно включались в критику свекрови. Было весело.  Ну а когда они перешли к конкретному расчету продуктов на банкетный стол, я пошла смотреть телевизор, прихватив с собой вкусные гостинцы - твороженные печенья с изюмом и смородиновое желе.
 - Так, ты говоришь будет около 20 человек. Но надо на всякий случай приготовить с расчетом, что придет на 5-6 больше, - по-деловому начала всё планировать тётя Лида.
- Думаешь? Я вообще-то не уверена, что эти то все 20 придут. Так уж, по максимуму прикинула. Ну кто там – члены ученого совета, их где-то 9 или 12, потом консультанты ещё, их трое, сам Олег естественно, я с Алеськой и ты, конечно. Может еще с лаборатории придут два-три человека, кто искренне рад за Олега. Остальные там поздравят, сюда сомневаюсь, что придут. И члены ученого совета наверняка все не пойдут.
- Ай, халявщики то в НИИ те ещё бывают…прибегут, кого и не знаешь. Ничего-ничего, лучше пусть останется, чем не хватит. Все же такое событие, все на уровне должно быть! Только, Лиза, я уж не пойду, стесняюсь, хоть и знаю многих. Неловко себя чувствовать буду. Приготовить помогу, а потом тихонько домой уйду.
 - Лида, да ты что! Об этом и речи не может быть! Как же так! Ты же мне помогаешь столько!
  -Нет, Лиз, ты уж пойми. Не моё это, сидеть тут с ними и умные разговоры вести. Я уж уйду.
 - Да неужели ты меня бросишь на поле боя ха-ха-ха? Лида, я ж тоже с ними не могу, умничают и важничают многие вечно. Вот с тобой и будем одним фронтом выступать! - совсем развеселилась мама! – Ты же мой верный соратник и друг, товарищ дорогой!!!
 - Ну ладно, хорошо! Вместе будем! Да и на стол что подложить, подрезать или подлить помогу ха-ха-ха, - весело сдалась тётя Лида!
 - Вот и славно! Покажем им где раки зимуют ха-ха-ха!
- А продукты то когда Олег закупит? – конструктивно продолжила тётя Лида.
- Да знаешь, я сама понемногу закупаться буду, сначала одно, позже другое, чтобы не испортилось, - замялась слегка мама, - мы с Мариной сапоги распродали как раз, так что можно особо не экономить для такого случая, выбирать получше продукты, покачественней.
- Ну… дело твоё, конечно. Как скажешь. Давай сейчас тогда четко распишем и рассчитаем, что для закусок и салатов надо и сколько, - после короткой паузы проговорила тётя Лида.
 - Да, давай. Сейчас ручку с бумагой возьму схожу.
 Потом мама с подругой долго и конкретно обсуждали каждое банкетное блюдо и необходимое количество продуктов для него, всё записывали на бумажку, помечая примерную стоимость всего.
- Ой! Ну, кажется, всё учли. Только выпивку подсчитать осталось, - победоносно произнесла тётя Лида.
 - Да! Вроде ничего не упустили, и хлеб и салфетки и специи – всё в смету включили! Мы молодцы с тобой! А выпивку Олег сам, наверное, лучше купит, я денег дам потом. Не знаю, что там у них предпочитают, ещё не то куплю…
- Да, хорошо. Но…Лиза, я не вмешиваюсь, но почему ты-то всё оплачиваешь? Вы в разводе, ты ему не должна ничего. А это его событие, его проблема как и что оплатить и устроить. Или ты занимаешь ему? – с недоумением поинтересовалась мамина подруга.
 - Нет, не занимаю… - тихо ответила мама.
 - Лиза, но почему?
 -  Не знаю…просто хочу помочь. Наверное, это любовь. Ведь дело не в штампе в паспорте. Теперь мне кажется, что какие-то бумажки или жаркие слова признаний совершенно не важны. Настоящая любовь не в документах и не в словах. Если любишь, то всегда есть желание помочь человеку, когда ему это нужно…бескорыстно, просто так. Просто потому, что  хочешь, чтобы у него всё было хорошо, чтобы он был рад… И помогаешь, несмотря ни на что…
- Тогда зачем же развелась с Олегом, - совсем не слышно и деликатно спросила тётя Лида.
 - Тоже не знаю, Лида. От обиды, от отчаяния, наверное. Какой-то эмоциональный выплеск был. Будто это была последняя отчаянная попытка достучаться до него, чтобы обратил, наконец, внимание и вник в мои слова и просьбы, чтобы стал союзником и помощником в трудное время. А когда слышишь от него спокойное согласие на развод, без паники и без желания не допустить этого ни в коем случае, то идешь до конца…Чтобы не чувствовать себя совсем уж отверженной, ненужной, непонятой, осмеянной…Не знаю, может всё как-то глупо и необдуманно получилось, но…теперь назад не повернёшь и что сделано, то сделано…
   Мама говорила так, будто в разводе были затронуты и болезненно его перенесли только они с папой. Родители воевали друг с другом, а полем боя было моё сердце, жертвой стала разорванная моя душа. Неужели они не понимали этого… В этом сражении все оказались побежденными. Позже, через несколько лет, наш переезд с мамой в другой город спас меня от ежедневной и мучительной надежды на то, что они снова когда-нибудь будут вместе.
- Но как же? Все в ваших руках,  вы перепылили, остыли, теперь можно снова сойтись и жить как раньше, - участливо и сопереживающее продолжала тётя Лида.
- Да нет, Лида. Не хочется уже сходиться. Какая-то трещина появилась. От всех сказанных слов…и не сделанных поступков. Да и не войти в одну реку дважды.
- Очень даже войти, только другими людьми. Всё возможно, если люди изменились, научились слышать друг друга и понимать.
- Вот именно, Лида, «если»…
- Но ты сама же говоришь, что любовь есть, осталась и…
- Давай больше не будем об этом,- с грустной улыбкой попросила мама.
Тема была закрыта. Все, кто знают мою маму, говорят, что она очень открытый, общительный человек, «душа на распашку», что называется. Но это не так. Мама закрытый человек и не любит, чтобы то, что ей действительно близко и дорого полоскали словами. Она просто умеет принимать правила игры в общении и хорошо играет по ним. Но настоящая она только с самыми близкими людьми и искренне говорит о своих переживаниях только с ними.
   Наступил день папиной защиты – 11 ноября. Прихорошиться и настроиться на выступление он решил у нас, тем более что так идти ему было всего 10 мин до института, а его общежитие находилось подальше, да и условия там были не для подготовки к такому событию. К банкету всё было готово по высшему разряду! Стол ломился от домашних вкуснейших аппетитных блюд и покупных дорогих изысков. Мама с тётей Лидой приготовили салаты – столичный, греческий, селедку под шубой, королевский, грибной, запекли фаршированную красную рыбу, нарезали её на пластики и подали на стол  как холодную закуску. В середине каждого кусочка был виден срез вареного яичка, что придавало аппетитности и эффектности блюду. Были поданы всевозможные нарезки. Мясная - из свежайшей ароматной ветчины, московского сервелата и остренькой бужинины, сырная из трёх видов этого деликатеса в дырочках, овощная с сочными мясистыми помидорами, хрустящими огурчиками и болгарским перцем.  Особое место занимали блюда с рыбными дефицитными продуктами - семгой и форелью, которые мама с подругой старались очень-очень тоненько нарезать, чтобы хватило на каждого, кто придёт и не по одному кусочку.  Компанию на тарелках им составил малосольный омуль – визитная карточка нашего  сибирского края. В двух небольших хрустальных вазочках  стояла красная икра, в которую были аккуратно погружены две серебряные ложечки - наше фамильное богатство, доставшееся от папиной мамы. Отдельно мама поставила свои домашние заготовки - соленые, маринованные огурчики и помидорчики, лечо и конечно соленые грузди, рыжики  – наша с папой добыча во время поездок в его обсерваторию. А на балконе своего горячего часа дожидались утки с яблоками,  большая кастрюля голубцов и поднос с запеченным картофелем, всё это тётя Лида обещала незамедлительно подогреть после пятого тоста. В холодильнике же партизанил целый казан с тушеной говядиной с черносливом, приготовленной по её фирменному рецепту на случай «аварийной ситуации», как она выразилась. Ну, вдруг, мол, не хватит еды этим светилам науки, рассудили они с мамой. С казаном рядом были сложены стратегические запасы для пополнения любого угощения. В центре стола почетное место занимал главный незаменимый  символ всех научных свершений и побед - армянский коньяк пять звездочек. Понятное дело бутылка была не одна, потому как тех, кто имел желание порадоваться научным  достижениям и не раз, было не мало. Армянский был не одинок, с ним в союзе выступали столичная водка и советское шампанское, которое в то время достать было большой удачей. Спасибо тёте Марине, она помогла через свою клиентку, заведующую складом в магазине.  Все яства были аппетитно  украшены зеленью. Одним словом, все вкусы были, по возможности, учтены и в нашей квартире пахло праздником и успехом от всех этих разносолов. А для запивки водочки и просто утоления жажды благородным мыслителям заранее на кухне были приготовлены два эмалированных ведра брусничного морса. И моей главной задачей во время пиршества было своевременно подливать его в хрустальные графины, а также подрезать свежий хлеб. На сладкое всех ждал фирменный мамин «Киевский торт» в количестве трёх штук. Мебель в зале мы максимально передвинули в дальнюю комнату, чтобы освободить пространство для застолья. Остался только наш большой полированный стол и приставленные к нему небольшие столы, взятые на время у соседей. Всё застелили большим отрезом светло-вишневой ткани, купленной мамой для новых штор. Табуретки и стулья тоже одолжили у соседей.
- Лиза, пуговица оторвалась на рубашке, - взволнованно сказал папа, глядя в зеркало в прихожей.
- Да ерунда, время ещё есть, сейчас быстренько пришью. Не укатилась она?
- Нет, вот она, в руке осталась.
Мама проворно и легко пришила пуговицу к рубашке и папа, довольный своим представительным видом, стараясь не показывать  переживаний, стал укладывать какие-то свои тезисы в портфель.
- Я от души, от всего сердца, Олег, искренне желаю, чтобы у тебя всё получилось, как ты хотел. Чтобы всё случилось. Ты ведь мой некоронованный академик, - тихо, сдерживая слёзы, сказала мама.
Папа хотел что-то ответить и не смог, словно потерял голос. Он просто осторожно обнял маму, прижимаясь щекой к щеке.
- Ну, Алеська, иди пожелай папе удачи! – каким-то счастливым голосом подозвала меня она.
Я подбежала и обняла их обоих. Мне стало так хорошо, спокойно и радостно одновременно. Так мы простояли все обнявшись молча ещё минуту.
- Желаю тебе легкой защиты папа! Мы будем с мамой держать за тебя кулачки! – радостно сказала я.
- Спасибо, Алеся! Я буду стараться! – игриво ответил папа. Потом он неторопливо надел овчинный тулуп, старые унты и вышел из квартиры навстречу своему судьбоносному событию в жизни.
А мы с мамой остались ждать его звонка, как всё состоится. После чего я должна была быстренько сбегать за тётей Лидой в соседний дом, так как телефона у неё не было. С нами ждать она не захотела, предложив всем расслабиться час, другой перед празднованием. Тем более, что после такой масштабной подготовки, все действительно нуждались в отдыхе.
 Прошло два с лишним часа, а звонка всё не было. Мы с мамой посчитали, что папина защита просто вызвала бурю эмоций и обсуждений, что, наверное, он принимает поздравления, выслушивает хвалебные речи от коллег и слова восхищения. Но какое-то легкое беспокойство всё же начало нас одолевать. Мама решила подождать ещё час и позвонить в институт самой. Можно было позвонить и раньше, но она не хотела портить и смазывать праздник успеха папе, хотела чтобы он насладился всеми своими заслуженными лаврами. «В конце концов, если бы было что-то не так, то мы бы уже знали»,- размышляла она вслух.
Папа позвонил через 3 часа 17 минут. Трубку взяла мама.
- Лиза,- сдавленным голосом произнес папа на другом конце провода, - по результатам голосования членов ученого совета мне не присвоили учёную степень доктора физико-математических наук…тех, кто проголосовал «против», оказалось больше на один голос…я раздавлен, Лиза, - совсем неслышно закончил папа.
- Как же так, Олег? Этого просто не может быть! Я не верю! – растерянно и с горечью в голосе восклицала мама,- Там точно что-то перепутали, не поняли. Я сейчас сама приду и поговорю со Смоковым!
- Нет, Лиза, не суетись, не надо. Он вообще сейчас не в том состоянии, шокирован не меньше моего. Это прежде всего удар по нему, как по главному консультанту…как по заведующему лабораторией, плевок в него… Это его война, Лиза, война завлабов, а я лишь средство, которое против него использовали. Ошибки нет, все голоса пересчитаны несколько раз. В их противостоянии мной нанесли удар. Идёт жёсткий бой за финансирование из министерства, а наука…а наука, видимо, должна подождать, пока на неё будет спрос…
- Что же теперь будет, Олег? Что же делать?
- Не знаю, - отрешенно ответил папа.
- Ладно, давай тогда домой иди сейчас. Поешь, переключишься и потом подумаем как быть, - старалась успокоить и подбодрить его мама.
- Хорошо, - совсем безразлично выговорил папа.
Прошло почти пол часа, а папы всё не было. Мама совсем запереживала и стала одеваться, чтобы пойти к нему в институт. Когда она была уже на пороге, зазвонил телефон. Она бросилась к трубке.
- Вы Лиза Григорьевна, жена Олега Александровича? – спешно проговорил в трубку незнакомый женский голос.
- Да, я, - сиплым голосом ответила побелевшая от страха мама, - Но я не жена, - запинаясь, зачем-то добавила она, - мы…
- В институте дали ваш номер и назвали вас женой, - отчеканил голос, - Ваш муж в реанимации, у него был инфаркт, состояние стабильно тяжелое, он…
- Я сейчас приеду, в какую больницу его привезли? – придя в себя, перебила голос мама.
- В центральную.
- Еду.
  Мама стремительно выскочила из квартиры, бросив мне: «Я позвоню».
Я так и осталась стоять на месте, осознавая до конца, что произошло. Потом в каком-то забытьи я пошла в свою комнату, взяла на руки кота, села на кровать и стала его судорожно гладить. Ему это не понравилось и он спрыгнул, а я начала плакать. От отчаяния и страха за папу. Думала только о том, чтобы с ним было всё хорошо, а остальное не важно, и не имеет теперь совершенно  никакого значения.
    Мама не позвонила, не было возможности. Она приехала через 4 часа и рассказала, что папе сделали экстренную операцию на сердце, сейчас он спит, и шанс на то, что останется жить 50 на 50. В сердце что-то случилось с проходимостью какого-то клапана, я совсем мало поняла все эти медицинские и анатомические вещи, но чётко осознала, что папа находится на грани, между жизнью и смертью. Как тягостно и больно стало, было страшно даже подумать о плохом про папу. Мы с мамой обнялись, я уткнулась ей в плечо и зарыдала, застонала в голос. По легким вздрагиваниям мамы я поняла, что она тоже плачет. Немного успокоившись, мы опустились на стулья у накрытого стола.  Как празднично и ароматно было вокруг и как же мрачно, глухо и выжжено всё было внутри. Мы сидели и молча смотрели на всё это изобилие, которое било по глазам.
- Ты совсем ничего не поела? – нарушила тишину мама.
- Нет, не хотелось, - отозвалась я.
- Алеся я понимаю, но всё-таки надо что-то съесть. Нам силы нужны, чтобы со всем справиться.
- С чем справиться, мама?
- Со всем…с чем надо будет.
- Я не понимаю тебя. Папа ведь выживет? С ним ведь всё будет хорошо? Так мама?
- Да, конечно, - отрешенно ответила мама, - Алеся, ты давай поешь всё же. Не пропадать же, ведь это всё не просто было мне…
- Да как ты можешь про эту свою еду говорить  сейчас? Там папа мой в больнице, а ты всё «поешь да поешь», - со слезами вскрикнула я и побежала в свою комнату, там упала на кровать и заплакала в подушку. Через несколько минут ко мне подошла мама.
- Алеся, доченька, успокойся, - тихо говорила она, гладя меня по голове, - Папа обязательно поправится, всё будет хорошо. И мы тоже должны быть сильными, чтобы ему помочь.
- А как ему помочь? – отрывая от подушки заплаканное лицо, спросила с надеждой я.
- Будем молиться, чтобы всё у него было хорошо. А как очнется, будем навещать в больнице, подбадривать, поднимать настроение. Ведь он пережил большой удар на работе, от которого ему надо сейчас оправиться, подняться, набраться сил и идти дальше. И чтобы он со всем этим справился мы должны быть рядом и поддерживать его, понимаешь?
- Да, - воодушевленно согласилась я, кивая головой.
- Поэтому у нас должны быть силы. Пойдём, поешь  что-нибудь.
-А ты?
- И я вместе с тобой.
Мы вернулись в зал и сели за стол.
Я ела и не чувствовала разницы вкуса. Такое пёстрое, эффектное, аппетитное разнообразие было на тарелках и в хрустальных посудах, и таким безвкусным ощущалось их содержание. Мы переживали за папу и ели, стараясь сдерживать слёзы. Вот он, вкус новой жизни – соль слёз и горечь несправедливости… Уж в этом вкусе недостатка не было…
 - Я думаю казан с мясом надо отдать Лиде. Как благодарность, ведь она так много помогла нам, - задумчиво сказала мама.
- Не знаю, как хочешь, - ответила я.
- Салаты и голубцы с утками сами потихоньку доедим, на балконе им ничего не будет, на улице минус. А вот эти дорогие нарезки…не знаю…надо, наверное, врачам отдать. Они молодцы, там в Центральной, быстро и добросовестно всё сделали. Нужно их отблагодарить. Всегда надо быть благодарным, Алеся, запомни.
- Понятно. А тётя Лида не придёт к нам сейчас?
-Нет. Я, возвращаясь с больницы, зашла к ней, объяснила ситуацию. Чуть позже схожу,  казан с мясом отнесу.
    Через два дня к нашей с мамой великой радости и облегчению папа очнулся. Нам позвонили из больницы и сообщили эту долгожданную новость. Пока он был без сознания, мама один раз съездила в больницу поговорить с врачами и отблагодарить их. Меня с собой не взяла, чтобы я «не дышала больничным воздухом», как она выразилась. Наверное, она просто не хотела, чтобы я начала переживать ещё больше, увидев папу в таком состоянии. После звонка из больницы мы поехали навестить его. Зайдя в палату, я ужаснулась каким он стал худым и бледным.
- Привет, Олег, - улыбаясь спросила мама, взяв папу за руку.
- Ничего, говорят, жить буду, - слабым голосом постарался шутливо ответить папа, - Как вы?
- Всё в порядке, всё хорошо, Олег.
- Папа, я вчера две пятёрки получила – по алгебре и по английскому, - с гордостью сообщила я.
- Ооо! Молодец, хорошая девочка! Растёшь! Скоро задачки как орешки щёлкать будешь! – мы все улыбнулись.
Потом родители ещё немного поговорили о диагнозе и необходимых лекарствах, я рассказала о школе. Заметив, что папа изрядно утомился, мама предложила ему поспать, пообещав, что мы придём завтра. Мы приходили в больницу к папе каждый день, видя как он потихоньку свежеет и набирает силы.
   Папа выкарабкался, переборол недуг, хотя врачи не давали никаких обнадеживающих прогнозов. Скорее всего, воля к жизни и жгучее желание довести проделанное научное исследование до своего логического завершения во что бы то ни стало, а потом на его базе продолжить другое, которое он давно уже себе наметил, давали моему папе гигантский стимул к восстановлению и преодолению слабости. Ученый очень часто отчего-то видится людям слабым, худым, замороченным человеком с отсутствующим взглядом, потому как вечно витает в своих идеях и замыслах. Но на самом деле это очень сильные внутренне люди, идущие постоянно напролом сквозь все стены стереотипов и предрассудков, вопреки всем существующим мнениям и штампам. Они хронические революционеры в познании. А убедить кого-то в своей правоте и тем более повести за собой по пути поисков доказательств этой правды стоит огромных усилий и титанических трудов. И важно не сломиться на этом пути и не свернуть…в теплую комфортную гавань или слепое подчинение сильным мира сего.
- Ну вот, после завтра меня уже и выписывают, - радостно сообщил нам папа, когда мы с мамой в очередной раз пришли его навестить.
- Я очень рада, Олег! Вижу, что ты правда совсем окреп уже!
- Как хорошо папа, что ты вернёшься наконец домой! – воскликнула я и обняла его. Он тоже обнял меня, но ничего не ответил. Я не стала уточнять и переспрашивать, в надежде услышать, что он поедет к нам и будет теперь жить с нами. Поняла, что этого не случится, и он вернётся в общежитие. Снова мне стало мучительно больно внутри, но я постаралась переключиться на то, что папа выздоровел и это главное, в этом искала радость. Вот так взрослеют дети, так учит жизнь быть сильными. А мне просто хотелось, чтобы родители опять были вместе, такое вот обыкновенное детское желание, которого оказалось слишком мало…
В день  выписки мы заехали за папой, помогли ему собраться и уладить бумажные вопросы. Мама предложила дождаться обеда, чтобы он хорошо, сытно поел, потому, что она без продыху до изнеможения была занята на работах и не успела толком ничего приготовить. Так и сделали, всё собрали и остались ждать обеда.
- Как у вас тут тихо, никакой суеты, будто в старые времена попала, - с лёгкой улыбкой произнесла мама, подойдя к окну.
- Да, здесь спокойно, - согласился папа.
- Олег…мы не обсуждали это, но всё же, что там случилось? Почему столько человек в совете проголосовали против? Я не понимаю. Ведь многие из них бывали у нас дома и все они знают твой научный уровень и потенциал. Ты на хорошем счету в Москве, там тебя уважают. Как такое могло вообще произойти?
Папа тяжело вздохнул.
- А я не очень сильно удивился, Лиза, ты знаешь. Был шокирован, раздосадован, но не слишком удивлён. Сейчас, в это новое время, время перемен, силу стали набирать особо предприимчивые экземпляры в науке. Они, пользуясь невежеством чиновников, обещают быстрые результаты в исследованиях, скорое применение их на производстве, гарантируют прибыли какие-то от всего этого. И получают зелёный свет и всякие поддержки. Они как ученые скороспелки – урожай получают быстро и выглядит он красиво и ладно, а на вкус кислятина, есть невозможно. Да и не знаю учёные ли они…так…племя взлетевших. Но не каждый, кто взлетел, сможет летать. Будут стараться просто не упасть. И в этом весь их смысл. А наукой там и не пахнет… Ладно, время всё расставит по местам и жизнь рассудит.
- Да…время покажет. А знаешь, Олег, ты всю свою жизнь работаешь над фильтрами для приёма сигналов от солнца, чтобы убрать помехи от других магнитных импульсов. Но как же так получилось, что помехи в нашей жизни ты не смог отфильтровать и сигналы нашего семейного солнышка не сделал чище и яснее?... Ведь эти «фильтры» не требуют знаний, сложных расчётов по формулам, а хватило бы только одного желания…чтобы сохранить что-то важное, не потерять.
- Желаний бывает много, Лиза, а действительность одна. Каждому желанию своё время, свой черёд. Ведь можно что-то не успеть вовремя сделать и возможность будет упущена.
- А разве ты успел?
- Да, я успел…просто произошла непредвиденная отсрочка, но исследование я завершил…мы с группой завершили. И этого изменить уже никто не сможет, никогда. Я выйду на защиту повторно, придёт этот день.
- А, ты про это…похоже очерёдность наших желаний в какой-то момент просто перестала совпадать.
- Возможно, Лиза. Возможно.
Они долго молча смотрели друг на друга, понимая, что ничего уже нельзя вернуть. Что-то необъяснимое ушло безвозвратно. Но они навсегда остались близкими, родными людьми.
   Как закончился обед, мы поехали сначала всё же к нам с мамой, чтобы папа перевёл дух и оклемался после больницы. Но через пару дней он ушёл жить к себе в общежитие… Дальше они так и пошли по жизни порознь… Не вместе, но всегда где-то рядом…если что…
   С той поры прошло не мало лет. В стране снова многое изменилось, появилась относительная стабильность, все стали потихоньку забывать о том, что значит «не дали зарплату». Папа целиком погрузился в науку, позже он защитил диссертацию, получил учёную степень доктора физико-математических наук и продолжил своё изучение солнечной активности. Занимался научными разработками по повышению чистоты приёма  магнитных импульсов и колебаний солнца. Мама тоже полностью вернулась в НИИ, стала доктором геолого-минералогических наук, ушла в исследования с головой и радостной самоотдачей, свернув свои коммерческие дела, вернее она передала их тёте Марине, и та не возражала, благодарно приняла их. Они с мамой постепенно совсем перестали общаться, только дружелюбно здоровались и изредка поздравляли друг друга с праздниками, пирогом или баночкой из домашних заготовок. Их больше ничего не связывало. Как хищники объединяются для охоты на добычу, так и они объединились, чтобы было легче выживать в те времена. Видимо, в этом и есть звериный оскал капитализма, пришедшего к нам, когда люди заключают союз только для того, чтобы срубить куш, получить прибыль – схватить добычу. У них нет ни друзей, ни приятелей, а есть только полезные знакомства и выгодные партнёры. Был  дефицит товаров, сервиса и услуг, а теперь в стране стал дефицит душевного общения, чувств и человечности… В тот тяжелый для людей период вера в государство была потеряна. Потерявши веру, человек уже не будет слеп, он прозреет и начнет делать выбор, свой выбор. Начнёт задумываться, взвешивать, анализировать и поступать уже сначала в своих интересах, а потом думать о других. Так в нашем сознании всё перевернулось с ног на голову и в обществе стали развиваться и крепнуть рыночные отношения по принципу «ты мне, я тебе». А гуманистический лозунг «Сначала думай о Родине, а потом о себе» потерял свою значимость и канул в историю.
 Закончив школу, я поступила на факультет психологии, где учиться было очень интересно и весело. Многое в теории удивляло, а некоторые откровения корифеев этой науки просто поражали и заставляли пересматривать укоренившиеся мнения о личности и причинах активности человека. Я, словно попала в другое измерение человеческих отношений и суждений о них. С однокурсниками мы устраивали весёлые тематические вечеринки или ходили большой компанией в ночной клуб потанцевать от души. Одним словом, молодая, озорная жизнь забила ключом. Как-то мы с девчонками гуляли по центру города, и я встретила Любу, мы учились с ней в параллельных классах и жили в одном дворе. С ней всегда было очень весело, она постоянно придумывала какие-то смешные игры, рассказывала интересные случаи или страшилки. Мы давно не общались, и я очень обрадовалась, когда её увидела!
- Люба! Ты! Приветище! Сто лет тебя не видела! – радостно восклицая, подбежала я к ней.
- Ой! Алеся! Приве-е-е-ет! Да мы ж переехали, как я школу закончила, - с таким же ликованием ответила она мне.
- Ну да, я помню. Ну ты как? Где сейчас?
- Я медучилище заканчиваю, подрабатываю медсестрой то там, то сям, а ты где, как?
- Я на психолога учусь, тут вот с однокурсницами гуляем.
- Ааа, ну ты даёшь, на психолога аж ха-ха-ха. Я как-то не понимаю это всё. Интересно что ли там?
- Да, очень интересно, просто гиперинтересно, Люба!
Тогда я ещё не понимала, что одно дело интересно учиться и узнавать всякие подробности и нюансы поведения человека и его психики в целом, и совсем другое дело работать с людьми, которые недовольны своей жизнью, собой или отношением к ним других людей. Они претенциозно ждут от психолога чудес или конкретных советов-рецептов, после которых всё должно, по их мнению, разрешиться само по себе. Мало кто хочет работать над собой, трудиться и прилагать усилия, чтобы что-то изменить. Многие не хотят просто даже увидеть и принять себя такими, какие они есть. Придумывают себе какие-то образы или роли и боятся от них отступить. В общем, работать психологом совсем не так весело, как учиться на него.
- Давай, может сядем где и поболтаем? – предложила Люба.
- Да, давай, конечно! Сейчас только девчонкам скажу, чтобы дальше без меня гуляли, - с удовольствием поддержала я её предложение.
Мы нашли уютную скамейку в аллее, стали рассказывать друг другу об общих знакомых и одноклассниках – кто куда поступил, женился или замуж вышел и так далее.
 - А Тёма то тот наш на физика поступил представляешь? Физика-атомщика даже, кажется. Кто бы мог подумать.
- Какой Тёма? Я не поняла про кого это ты?
- Ну как про кого, Тёма, Артём то есть. Помнишь, ходил такой странный мальчик, тихоня молчаливый. Его ещё лунатиком прозвали.
- Н-н-у, что-то припоминаю. Поступил и поступил, что такого то?
- Так выздоровел же он, всё нормально стало у него, аж на атомщика смог поступить.
- Люба, я ничего не пойму, от чего выздоровел то? Что нормально стало?
- Так ты не в курсе что ли про него?
-Не-е-т.
- Ладно, сейчас всё расскажу по порядку. Артём учился с нами, на класс ниже. В раннем детстве он пережил тяжелое психическое потрясение. Это было в девяностые, ну ты помнишь, тогда разборки всякие были, убийства из-за денег. Так вот, в те года его отец был следователем и кому-то очень помешали его добросовестность и честность в работе. Родителей Артёма застрелили на его глазах. Ворвались к ним в квартиру и застрелили сначала отца. А мама его стала кричать от ужаса сначала, потом умолять, чтобы их с сыном пощадили. Потом вроде почему-то угрожать стала, из-за истерики это всё видимо, когда увидела, что муж её мёртв уже. Головорезы и её убили, а Артёма не тронули, ушли. Соседи так рассказали. Ребёнок всё это видел, пережил страшный шок, и у него пропала речь. Бабушка потом возила его по всяким врачам. Ты её должна помнить, она у нас в школе долгое время уборщицей работала. Но специалисты не могли дать никаких гарантий, что речь восстановится и не давали чётких рекомендаций, что нужно делать для этого. Просто сказали, что с ребенком надо больше разговаривать, он должен слышать человеческую речь, обращенную к нему. Конечно бабушка и ближайшие родственники разговаривали с Артёмом, но ситуация не менялась, он продолжал молчать. Тогда бабушка от отчаяния и безвыходности или может как говорят «крыша от горя поехала», в общем, она стала выписывать разные телефонные номера школьников из классных журналов и звонить по ним, поднося трубку к уху внука. Когда неизвестный абонент начинал кричать или ругаться, она клала трубку. Глупость конечно какая-то, но как ни странно, через некоторое время Артём начал издавать, вернее стал пытаться издавать, звуки. Они больше походили на мычание, но произошел всё же сдвиг.
 - Так вот, что это были за странные звонки нам когда-то давно, - задумчиво произнесла я.
- Да ты что? Ну и ну, выходит они и тебе звонили. Мне нет, а моим некоторым одноклассникам да.
- Да, нам звонили. Другим одноклассникам моим – не знаю, я про эти звонки как-то ни с кем не разговаривала в школе. Какая же жуткая история. А мы так злились и ненавидели того, кто нам звонил. Бедный Артём, бедная его бабушка. Ты знаешь, думаю, бабушка интуитивно правильно делала. Все разговаривали, скорее всего,  с Артёмом добродушно, ровным тоном, пытаясь угодить, не обидеть. А ему нужны были эмоции в общении, простые человеческие эмоции. Чтобы его воспринимали как личность, полноценную, а не ущербную. Люди ругались, выкрикивали в трубку и он получал всё это. Происходило что-то похожее на шоковую терапию.
- Да какая терапия то? Он ведь и так шок поймал от убийства родителей, зачем ещё шок то нужен? Чтобы он совсем умом тронулся что ли?
- Такое тоже могло произойти, не исключено. Но понимаешь, если он вошел в такое своё молчаливое состояние вследствие сильного эмоционального шока, то при бесполезности иных методов, новый целесообразный шок может помочь. Это риск, но шанс сдвинуть ситуацию с мёртвой точки есть. Что с ним в итоге видимо и произошло, он вышел из психического оцепенения и состояния эмоциональной застывшести. Начал мычать ты говоришь.
- Ну не знаю… может и есть свой резон так поступать, как ты говоришь «шоковая терапия», но страшно всё же. А что если человек совсем дурачком станет?
- Если он сразу после увиденного таким не стал и даже через некоторое время, то значит психика выдержала этот удар, просто произошел сбой в отделе, связанном с речью. Какая-то блокировка случилась. Видишь, мама его начала говорить что-то этим отморозкам и её тоже застрелили. Видимо, у Артёма в психике замкнула четкая связь – будешь молчать, останешься жив. Вот он и перестал разговаривать. А хорошо говорить, когда он стал?
 - Да точно не знаю, Алеська. Как начал мычать, бабушка опять с ним по врачам стала ходить, те отметили положительную динамику и на всякие реабилитационные курсы начали отправлять. Куда-то уезжали они время от времени.
- Так вот почему были периоды, когда звонки прекращались. Теперь всё прояснилось. А дальше?
- А что дальше, Артём постепенно стал отдельные буквы выговаривать, короткие слова. Запинаясь, с трудом, но стал. А потом они с бабушкой куда-то переехали в теплые края. Через общих с ним знакомых я узнала, как он сейчас. Оправился, нормально говорит, учится в ВУЗе.
- Понятно теперь почему звонки совсем прекратились, уехали они. Смутно помню, что, кажется, в последний свой звонок к нам, он пытался что-то произнести. Но что именно, не вспомню сейчас.
 - Нда-а, дела. Страшное было время. Сколько хороших людей ни за что в землю легли тогда. И муж Веры Александровны, помнишь её, черчение вела у нас.
- В смысле «и муж»? – ужаснулась я, - Помню её конечно, спокойная всегда была.
- Помнишь она из школы ушла, муж её раскрутился там весь из себя, хорошо зарабатывать стал? Нашел себя в коммерческом деле.
- Ну да, я это помню.
- Так вот, когда он успешным стал, то понятное дело подкатили к нему братки и требовать процент начали. Тот особо не кочевряжился, согласился и платил исправно, понимал, что шутки с ними плохи. А как совсем в гору пошел, то требовать стали нелюди эти, чтобы он половину бизнеса своего отдал им. Но тут уж муж Веры Александровны сопротивляться стал, пытался компромисс найти с рэкетирами. А те любезничать что ли будут. Аварию подстроили ему и отобрали всё у вдовы потом, что можно было. Та отдала всё без звука, за своих двух детей боялась. Потом в какое-то кафе официанткой пошла работать, таким же ублюдкам прислуживать. А куда ей было деваться, детей ведь поднимать надо. А там  платили хорошо и чаевые щедрые всегда были. Конечно щедрые…не заработанные же.
- Господи, что же за люди такие были тогда, откуда взялись то звери эти?
- Да понятно откуда, из грязи в князи. Безнаказанность же была, вот и озверели все, облик потеряли совсем человеческий. Порядки эти зоновские из тюрем просочились и по всей стране расползлись.
Я не рассказала Любе, что как-то однажды видела Веру Александровну в кафе через окно несколько лет назад. О том, как ей стыдно и больно стало, когда она встретилась со мной взглядом, как тяжко ей было и невыносимо находиться там, в этом кожаном унизительном наряде, в том бездушном и позорном месте. И за свои щедрые чаевые посетители, наверное, с официантками особо не церемонились…
Мы ещё недолго поговорили с Любой о своей нынешней жизни, о планах на будущее и пошли по домам. Возвращаясь к себе, я невольно стала вспоминать ту кровавую, жестокую и бессердечную реальность далеких 90-ых. Тогда с криминалом так или иначе сталкивались практически все. Однажды вечером кто-то напал на папу, стукнув его сзади по голове чем-то тяжёлым. У него забрали кошелёк, часы и золотое кольцо. От серьёзной травмы папу спасло то, что произошло всё зимой, и на голове была надета толстая овечья шапка, она очень смягчила удар. Сам головной убор никакого интереса для воров не представлял, они охотились только за изделиями из меха норки. Однако сотрясения мозга папа не избежал и потом долго мучился от головных болей, ходил лечиться. С мамой произошел похожий случай, но ей повезло больше. Маме попали по плечу – промахнулись или намеренно так сделали, но она успела убежать от злодея, сильно закричав от ужаса. Возможно, эти крики и испугали бандита, что могут привлечь внимание, он не стал преследовать маму. К нам в квартиру ломились дважды, буквально выносили пинками дверь. Один раз мы были дома вдвоём с дальней родственницей, и я с балкона криками позвала на помощь, пока она держала руками дверь из последних сил. А другой раз мы были дома с мамой. Бандиты искали кого-то и почему-то подумали, что он прячется у нас, перепутали скорее всего. Мама, стоя у двери тихим умоляющим голосом пыталась убедить их, что того, кого они ищут нет у нас дома. Но те, как бараны, гнули своё. Потом, услышав имя женщины, которую они искали – Лена, я вспомнила, что в семье наших новых соседей-алкоголиков, была такая. Тихо сообщила маме, а она бандитам. Те сообразили, что она говорит правду – описание той злополучной семьи совпало с их информацией. Над нами поселилась жуткая семья - там все пили и все неоднократно сидели в тюрьме. Бандиты пошли к ним, от нас отстали. После этих двух случаев мама поставила железную входную дверь. И мы стали спать спокойно.  В то время вообще был бум на это доступное средство безопасности для честных и интеллигентных людей.
А однажды мама пошла в гости к своим коллегам, семейной паре. Подойдя к квартире, заметила, что дверь не заперта, приоткрыта. Не думая о плохом, она вошла внутрь, вежливо постучавшись, и увидела, как её знакомая на четвереньках ползает по ковру и что-то собирает. Мама подумала, ищет что-то, а оказалось, что та подбирала на ковре свои выбитые зубы. А её муж весь белый лежал на диване, держался за шею и глухо кашлял. Коллеги рассказали, что к ним обманом, под видом сантехников ворвались бандиты и требовали денег. Видно действовали по наводке, знали, что у хозяев в маленьком сейфе скоплена приличная сумма. Не такая уж большая, но вполне соблазнительная для воров. Мужчину душили, а женщине кастетом выбили все передние зубы. Вот такой ужас происходил повсеместно.
Также по стране в то время прокатилась волна самоубийств. Не в силах справиться с захлестнувшими материальными трудностями, многие мужчины сводили счеты с жизнью. «Совершали бегство» в мир иной от пресса земных проблем, решение которых они оставляли на своих слабых женщин и беспомощных детей. По телевизору как-то рассказали страшную историю, о том, как деревенский мужчина завел трактор и встал перед ним у стены дома. Трактор поехал на него и раздавил. Не знаю, правда это всё было или нет, но осадок ужаса от этого рассказа остался надолго.  Отдельным бедствием стала наркомания, она просто съедала молодежь.
 Теперь даже не верится как люди всё это пережили… Какую жестокую цену, немилосердную чудовищную дань заплатили они наступавшему времени. Плата за новую жизнь оказалась слишком кровавой и варварской.
Но жизнь не стоит на месте, плохое не может длиться вечно, со временем всё начало понемногу утихать, стабилизироваться. Люди стали чаще улыбаться, радоваться праздникам.
Мы с мамой переехали жить в другой город. Там я закончила ВУЗ, вышла замуж, родила дочку и защитила кандидатскую диссертацию по психологии. Папа остался в Иркутске. Институт выделил ему однокомнатную квартиру. Он до последних своих дней ходил на работу, проводил исследования, писал научные статьи, занимался с аспирантами. До самого конца он твердо и уверенно шёл в научном строю, не сбавляя шаг и ни на что не сетуя. Сила духа и жажда научных поисков его никогда не оставляли. Что бы ни было вокруг, он всегда чувствовал, верил и знал, что его призвание, его дело – это служить науке, вопреки всему и возможно жертвуя многим. Но только благодаря таким несгибаемым настоящим ученым наше слово в науке так высоко ценится во всём мире.
  Папины научные труды печатались и очень высоко ценились за рубежом. Его приглашали туда работать, но он отказался, остался верен своему НИИ, своему делу…остался верен себе.
Папа ушел из жизни тихо, с благодарной улыбкой на лице…за жизнь…за смысл, за поиск и мечту, и за любовь.



                ПОСЛЕСЛОВИЕ
   Вернувшись домой из торгового центра, я разложила в холодильнике продукты для праздничного новогоднего стола, подлила воды нашей нарядной пушистой ёлочке, которую мы с моей дочкой Лией так радостно украсили вчера разными игрушками, блестящей мишурой и бусами.
  В долгожданный день вся моя семья села за накрытый красивый  стол, и мы начали провожать старый год. Все были празднично, нарядно одеты, настроение у всех было приподнятое.
- Мамочка, какие у тебя камушки в новых серёжках красивые! Так блестят, как будто волшебные! Как из сказки! – с горящими глазами, восторженно сказала моя Лия.
   У меня ком подступил к горлу, я не смогла ничего ответить ей, только слегка улыбнулась сквозь слёзы и обняла свою дочку.
    Мы проводили старый год разными вкусностями, которые  моя мама, я и Лия так старательно и с выдумкой изобразили. Все вспоминали разные весёлые и забавные случаи за год, смеялись, танцевали, играли в шарады. А в двенадцать мы встретили Новы год. Праздник продолжался до глубокой ночи.
Перед сном я бережно положила свои новые серьги в резную шкатулку, подаренную мне мужем. Подошла к окну и посмотрела на бесконечное, тёмное, усыпанное далёкими светлыми звёздами небо.
- Я вернула своё фиолетовое чудо…слышишь папа…