42. Liberte, Egalite, Fraternite. Священная война

  Священник, мужчина сорока пяти - пятидесяти лет наблюдал за республиканцами, сложив на груди руки. В его внимательном взгляде  не читалось ни страха, ни ненависти.

  Рядом со священником сидел на матрасе, подтянув колени к подбородку угрюмый тип в коричневой замызганной рабочей куртке, на вид ровесник Лафоре лет тридцати шести... и мрачно, злобно сверкал глазами, то и дело отбрасывая со лба длинные грязные волосы...
  Это было странное соседство, они выглядели как миссионер рядом с дикарём...

- Это кто? - обратился Лафоре к представителю тюремной администрации гражданину Дюко - и этот, рядом с ним?

- А, эти... - кивнул в сторону священника - один из "неприсягнувших", Этьен Фурмарье... ах, да, "отец Этьен" - усмехнулся и поправил фригийский колпак...
  Тот, что рядом ... записан как Эмильен Шабо... какой-нибудь из его прихожан, скрытых роялистов,  посещающих неприсягнувшего священника...
  Удивительно, почему они всё еще живы... Какой недосмотр! Надо срочно напомнить о них Трибуналу! Верно, гражданин Лафоре? - при этом Дюко внимательно заглянул ему в глаза, пытаясь угадать реакцию представителя Комитета Общественной Безопасности.

- Нет! - четко отчеканил Жан-Пьер - мне нужен этот человек...хорошо, что я его нашел... и того, другого, что всё время рядом с ним, тоже пока не трогайте...Оставьте идею сообщить о них трибуналу... - увидев округлившиеся глаза Дюко счел необходимым пояснить - у нас есть к ним серьезные вопросы... не мешайте нам работать... - в эти минуты Лафоре был похож на бесстрастного сфинкса, воплощение карающего меча Революции.
 Медленно он подошел к священнику, заложив пальцы рук за трехцветный пояс-шарф.

  Жером Бланки и Габриэль Сенар встали чуть поодаль, отвели подальше в сторону Эмильена Шабо, спутника отца Этьена и жестами отстраняя всех прочих, кто мог бы помешать разговору или подслушать его, как других заключенных, так и охранников.
 
  Сенар осторожно приблизился к Лафоре и шепнул что-то, не отрывая при этом взгляд от напряженно замершего отца Этьена, наблюдавшего за республиканцами. 

  У Робеспьера теперь, после жёсткого внутреннего раскола в правительстве были  особые основания не доверять  откровенно враждебным коллегам, возглавляющим Комитет Общественной Безопасности, поэтому в июне образовалось Бюро Общей Полиции во главе с Сен-Жюстом, который, уезжая на фронт, сдал ему дела.

   Полномочия нового Бюро и Общественной Безопасности постоянно пересекались, они буквально вырывали дела друг у друга и грызня усилилась...

  Жан-Пьер и его друзья стали служащими нового Бюро, за это кое-кто за спиной называл их с нескрываемым озлоблением "цепными псами" и "лейб-гвардией" Робеспьера.

- Итак... вы  Фурмарье.  Один из неприсягнувших Республике священнослужителей, у нас есть даже информация, что вы бывший член отряда Шаретта... проповедовали роялизм и ненависть к Революции среди шуанов... Кстати, ваш спутник из них. Всё верно?

- Сударь...я хотел сказать "гражданин"... - отец Фурмарье слегка улыбнулся краешками бледных губ - я проповедовал  христианскую веру и человеколюбие... Но боюсь, французы скоро одичают на этой войне и забудут окончательно, что это такое...
 Увы, лютая непримиримость и взаимная жестокость стали считаться достоинствами... доказательствами верности своим убеждениям...

  Лафоре для себя отметил, что держится отец Фурмарье  скромно, без нарочитого вызова, но с несгибаемым достоинством. Это не могло не произвести положительного впечатления. Родственная душа... воин Идеи... от этой мысли Жан-Пьер невольно вздрогнул.

- Хорошо... но у нас есть информация, что вы СОСТОЯЛИ в отряде Шаретта и в чем-то категорически не сошлись с ним и ушли из его отряда. Надеюсь не тайна, в чем причина? - республиканец не отводил от спокойного лица священника внимательных рысьих глаз.

- К чему вам это, ГРАЖДАНИН... - Фурмарье слегка вздохнул и помрачнел - ведь я неприсягнувший Республике священник... и роялист, не принявший власть, казнившую помазанника Божия... всё так... чего вам еще нужно знать?  Этого вам достаточно...
 Но... я никогда не призывал к насилию и крови... впрочем, на мою судьбу мой ответ не повлияет уже ровно никак...

- Как вам сказать... - на губах Лафоре вдруг возникла слабая улыбка - и все же, прошу вас, расскажите... Верно ли, что вы протестовали против жестокостей графа Шаретта к нашим пленным?  Мне известны и такие детали... Неужели всё так и было?
 Я знаю, что ваши коллеги, священники Вандеи даже поощряют свою паству к резне местных республиканцев вместе с их семьями... Знаю не с чужих слов, сам родом из Нанта...

  Отец Этьен слушал республиканца внимательно и задумчиво, слегка склонив темноволосую голову:
- И ЭТО вам известно... тогда тем более зачем спрашивать...всё так... Война есть война...   гражданская, в чем-то она еще более жестока, чем война с иностранцами...

  Мои коллеги, как вы изволили выразиться, служители церкви одобряющие резню и пытки беззащитных пленных... в моих глазах... приняли на себя тёмную роль инквизиторов, мне с ними не по пути...

 Да, я  безуспешно пытался остановить лютое палачество шуанов, подчиненных Шаретта над беззащитными пленными, даже ранеными и умирающими...Граф  Шаретт даже не понял сути моих претензий...

 Быть бессильным свидетелем зверств я не смог... Много хорошего я слышал об Анри де Ларошжаклене... но до него я не добрался, меня схватили... поразительно, что не убили на месте, а доставили в Париж...

  А вот теперь у меня свой вопрос к вам, если позволите...
  Вот ВЫ, ГРАЖДАНИН, как думаете, чего более всего не хватает на нашей Земле? - вопрос священника застал республиканца врасплох - впрочем, если вы... представитель революционной власти захотите снизойти до ответа тому, кого считаете врагом...

  Подумав секунды, удивленный Жан-Пьер отозвался:
- Чего не хватает на Земле?... Думаю, справедливости...А вы что думаете?

  Священник вздохнул, чуть грустно улыбнулся и отрицательно покачал головой,  но  воздержался от ответа и  промолчал.