Сентябрь

- Дениска, нам пора
Ветер шелестел забытыми страницами, весело завывал в гулких подъездах и врывался в незапертые двери.
- Я маму буду ждать.
- Мама не придет. Дом снесут скоро, ей же некуда будет возвращаться. - Желтый глаз в темноте виновато скосился в сторону и тяжело вздохнул.
- Почему некуда? Тут построят новый дом. И я тут ее буду ждать. Она обязательно придет.
Уличный суетливо ворвался в комнату, закружил невидимые в темноте пылинки.
Дениска прижался на прощание к черной нафталиновой шерсти:
- Вам пора. Ночь уже началась.

***

Костер уютно потрескивал и бросал искры в темное небо.
- Жалко мальца, - вздохнул Черный, помешивая угли.
- Ну а куда бы он пошел? Ты же сам понимаешь, связь матери и ребенка — самая крепкая и неразрывная  связь во вселенной. Ее не в состоянии разрушить ни смерть, ни..
- Лучше бы тебе анекдоты под кровать кидали. Хоть разговаривать бы стал по-человечески, - недовольно буркнул глаз.
- Ой, ладно тебе. Философия — вещь железная! Что вот ты в своем шкафу видел за всю жизнь? А я читал! Труды великих! Да и «по-человечески» к нам с тобой применимо весьма относительно.
Глаз закатился к ночному небу и протяжно вздохнул.
- Вот посмотри вокруг. Что ты видишь? Черный мокрый лес, сыроежки и Кота. А я, меж тем, в состоянии уловить тонкую красоту увядающего мира! Студеные прозрачные рассветы, капли дождя на жухлых листьях..
- В депутаты бы тебе, - лениво зевнув, мурлыкнул Кот
Черный и серый переглянулись и изумленно на него уставились.
- Кот?
- Ну Кот.
- Так ты того?.. Говорящий?
-Ну говорящий. Можно подумать, два монстра посреди леса — нормальнее говорящего Кота. Вы чего ждали-то?
- Так ты,..это.. не говорил никогда.
- Если я с вами не говорил, еще не значит, что я глухонемой. - Кот обижено отвернулся и уставился в глубину леса.
- Ты знал? - Черный повернулся к Серому.
- Откуда? Я ж с ним и не встречался никогда.
- А зачем тогда ты его с нами позвал?
- Да не звал я никого. Он сам как-то прибился.
- Я тут, вообще-то, - еще больше обидевшись бросил Кот. - Ладно, балабол. Давай дальше про свои студеные листья. Убаюкивает. - И подобравшись, улегся поближе к костру

***

- Люблю сентябрь.
Это, как женщина около сорока. Смотришь на нее: еще вроде и хороша. А взгляд уже такой.. Осмысленный. Наполненный..
- Как Людка?
- Дура твоя Людка. У этой и в пятьдесят мозгов не прибудет. Носится вон, как наш Уличный. За какую ветку уцепится — на ту и присядет. А подует завтра в другую сторону — так и ее туда же понесет. Не перебивай! Только настроение на лирику настроилось!
- Что там было? Ах, да. За сорок значит.. Сбил с мысли! Про деревья  хотел. Я вот сколько лет за ними наблюдаю. Каждый год у них жизнь сначала начинается. Отзимуют в коме, по весне расхорохорятся, а к осени один за одним снова умирать начинают.
Первыми тополя сдаются. Скучные они какие-то, будничные. Как Петрович. Помнишь, на втором жил? С утра на работу, вечером — с работы. Сел, поел, пульт схватил. Так и просидел с пультом жизнь. А потом — хоп — уже пенсионер. И волосешки-то серенькие, и коленки-то уже не сгибаются. Старость нагрянула
Или клены вот. Они, как этот, ну в телевизоре который, на попугая похож. Выйдет на сцену, ладошки растопырит и стоит наслаждается. Все ему хлопают, кричат что-то, а этот дурачок улыбается. Вот и клены: принарядятся, славы своей накушаются. А итог-то один: облетят да помрут.
Березки я люблю. Заметил? Вот стоит береза, старая уже вся, корявая. А все-равно, хороша. Трясет гривой своей блондинистой...
- Я осины люблю. Они тоже гривой трясут.
- Дурак ты, Черный! Грива гриве - рознь! Береза — она почему трясет-то? Потому что ветер с ней играется. А осины они от страха трясутся. Всю жизнь с оглядкой, как Вадюша наш. Помнишь, с третьего этажа?
- Скользкий тип, - согласился Черный.
- Это я скользкий! А он склизкий. На слизня похож. Смотри-ка, Кот-то наш совсем уснул. Давай-ка тоже на боковую. Нам до твоего лагеря еще несколько дней ползти.

***

Утро выдалось туманным. Серый плыл в мелких каплях, сливаясь с ними, перетекая по туману ручейком. Шерсть у Кота намокла, он отчаянно мерз и брезгливо дергал лапками.
К обеду туман рассеялся, солнце разогрело осенний воздух, сновали неугомонные пичужки, где-то раскатисто трещал дятел.
Вышли к обрыву. И замерли. С обрыва открывался мир, неописуемый в своем великолепии. Лоскутный яркий лес, слепящая речка внизу, прозрачное глубокое небо.
- Ты знал? - снова спросил Черный.
Серый помедлил с ответом, словно вспоминая что-то.
- Знал. Оно всегда так было. А потом люди пришли, построили свои дома, залили все асфальтом. Тебя выдумали.
Любовались, пока солнце не начало клониться к закату. Не слышали ни мягких прыжков Кота, добывавшего себе на обед пичужку, ни испуганных пришептываний невесть откуда взявшейся бабки с корзинкой грибов.
Вечером втроем спустились к реке. Вода была студеная, выжгла траву вдоль берегов, вызолотила ивы, усыпила серебристых рыбок. Серый до половины влез в речку и замер, ошарашенно. Черный и Кот терпеливо ждали на берегу, пока тот наплескается и наныряется.
- Ну, пойдем, хватит на сегодня, пожалуй, - резюмировал Черный. - Темнеет уже.
Серый выбрался на берег и замер виновато.
- Тут это.. Я не пойду дальше.
- Это как это не пойдешь, - желтый глаз удивленно загорел в темноте фонарем.
- Да вроде как пришел я уже. Я ж местный, речной. Забыл! Всю свою природу забыл! А тут, вишь, вспомнил. Не обижайся, Черный, не пойду я в лагерь твой. Ты у реки окажешься когда, зови, поболтаем. - И нырнул в зябкую глубину.
Черный и Кот долго еще растерянно топтались на берегу, ждали, вдруг он передумает. Но Серый не возвращался, и они побрели сквозь лес вдвоем.
В  предрассветном тумане вышли на опушку. Посреди полянки косилась на них теплым   окном избушка, где-то квохтали куры и мычала корова.
На крыльцо вывалилась древняя сгорбленная бабка, улыбаясь выщербленным ртом.
- Ну, касатики, заждалась я вас. Чего замерли-то? Проходите, проходите. Я уж и печку натопила, и каши наварила. И баньку сейчас… Ах, да, банька-то вам зачем..
Путники нерешительно жались на краю поляны.
- Ну чего встали-то, раззявы! Заходим, говорю! Спину с утра уже ломит, а я еще уговариваю  их стою..
- Может вернемся? А ну его, лагерь этот твой. Тут бабки вон странные шастают, - испуганно шепнул Кот спутнику. - Тебе-то все-равно, а меня и сожрать могут
Тот молча моргнул единственным глазом, вздохнул и храбро двинулся за старушкой.
Изнутри избушка оказалась чистенькой и уютной. Тикали настенные ходики, плыл соблазнительный аромат похлебки, от печки несло теплом и дремотой.
Кот, боязливо переступая, подобрался ближе к печи, осторожно прыгнул на скамью. Сидел там, настороженно наблюдая за происходящим. А когда убедился, что опасность ему никакая не грозит, подвернул под себя передние лапы, зажмурил глаза и заколыхался в такт мурлыканью.
Бабка долго вглядывалась в Черного, наконец закачала головой и горестно вздохнула.
- Да-а, изменился ты, Лихушко. Ране-то и я б от тебя без оглядки бежала. А сейчас, гляди-ко, и не страшный совсем. Высушил тебя город. Люди другие стали, черствые, в чудеса и сказки не верят, сами страшнее любого Лиха стали. Вот, смотрю, и тебе в их мире места не осталось. Куда ж ты теперь, родимый?
- В лагерь идем, сторож там водку пьет, такие, как мы, ему не в новинку, приютит поди, - пробормотал Черный и удивленно моргнул глазом.
- А чего моргаешь-то? Забыл?! Себя забыл? Эх ты, Лихо одноглазое. - Всплеснула руками бабка. - Ты вот что, к сторожу-то не ходи. Его черти давно уже в свой омут утащили. Нечего тебе там делать. Свою дорогу теперь тебе искать надо.
- Где ж ее искать-то?
- А ты,  как завечереет, выйди на опушку. Там чутье тебе и подскажет.
- А Кот?
- А Баюша мой тут останется, он свой дом уже нашел. Вот молочка ему сейчас налью, будет мне по хозяйству помогать, да истории мурлыкать. Все бабке веселее.
- И откуда ты, старая, все знаешь?
- Да как не знать-то! - Снова всплеснула руками бабка. - Это ж работа моя. Ведать все, путников направлять.
Кот давно посапывал на печке, ходики мерно отщелкивали прожитые минуты, а Черный и бабка долго еще разговаривали, и молчали, и снова разговаривали о чем-то важном, забытом, непонятом.
Когда луна вареным яичным желтком повисла над елками, он ушел. 
- А ты чего его не оставила? - спросил Кот, глядя, как тот растворяется в черноте леса.
- У каждого свой путь, Баюша. За него никто его не пройдет. Да и что ему тут делать? Маета одна. Ты за него, милый, не переживай. Мы  всегда были. И будем всегда. Вернется он еще.
Посреди шерстяной темноты в полную силу разгорелся желтый фонарь луны и утопил дрожащим светом и дремучий лес, и неведомую полянку с маленькой избой, и речку, и покинутый старый дом на окраине маленького провинциального городка.